---------------------------------------------------------------
© Copyright P.G.Wodehouse. Uncle Fred Flits By (1935)
© Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел
приятеля в клуб, а там -- в ту комнату, где можно курить, но реже бывают
люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так
спокойны.
Гость его понял.
-- Молодость!
-- Она самая.
-- Жеребята на лугу.
-- Они.
-- Но не все.
-- Pardon?
Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в
дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если
у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень
его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там -- исчез, словно
грек, которого преследуют мойры.
-- Ах, Мартышка, Мартышка!.. -- вздохнул Трутень.
-- Мартышка?
-- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
-- Неужели умер?
-- Куда там! Приезжает в Лондон.
-- И он страдает?
-- А как же! После всего, что было...
-- Что же было?
-- Ах!..
-- Так что же было?
-- Не спрашивайте!
-- А я спрошу.
-- Тогда я отвечу.
-- Старый добрый Мартышка, -- сказал Трутень, -- часто говорил со мной
о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где
им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему
удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и
подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой
десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю,
встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову
Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом -- мы
не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не
шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при
совершенно чужих людях.
Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию
динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф
бодро и весело сказал:
-- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
-- Каким? -- проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
-- Приятным и полезным, -- со вкусом повторил дядя. -- Положись на
меня, не подведу
Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут
и он ответил решительно:
-- Только не на собачьи бега!
-- Ну, что ты!
-- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
-- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
-- Я ни за что на свете...
-- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
-- Разве оно не в Икенхеме?
-- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
-- Под Лондоном?
-- Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и
застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил
бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не
поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт
знает что. Значит, едем.
Мартышка повеселел -- в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в
пригороде. Масштаб не тот.
-- С удовольствием, -- сказал он.
-- Тогда бери шляпу, подгузник -- и в путь, -- сказал граф. --
Наверное, туда ходит автобус.
Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал -- и не
дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды
обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна,
которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни
зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще
ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там
- поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки
-- тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все
могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом,
Мартышка улыбался, -- больше ему улыбаться не пришлось.
Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на
охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут
его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем,
который по каким-то причинам назывался "Кедры".
-- На этом самом месте, -- умиленно вздохнул он, -- пятьдесят лет
назад, тридцать первого июля... А, черт!
Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как
душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и
переглядывались с серым попугаем.
Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то,
что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался
в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что
дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем
смущенно улыбнулся.
-- Добрый день, -- сказал он. Она с этим согласилась.
-- Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.
-- Хозяева дома?
Тут она сказала: "Нет".
-- А? Ничего, ничего, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Я пришел, чтобы
подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, --
и он указал для ясности на Мартышку.
-- Из ветеринарной лечебницы?
-- Вы угадали.
-- А мне никто не сказал.
-- Скрывают? -- посочувствовал граф. -- Нехорошо, нехорошо.
С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка
-- за Мартышкой.
-- Что ж, -- сказала она, -- я пойду. У меня выходной.
-- Идите, идите, -- сердечно откликнулся граф, -- мы все приберем.
Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.
-- Ну вот, мой друг, -- сказал он, -- немного такта, немного выдумки --
и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.
-- Нельзя же тут сидеть! -- сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.
-- Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее.
Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода
обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь
представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут
набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ
так согревает. Я даже вспотел.
Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что
врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была
и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т.
наз. "comme il faut"), а потому --потел, кусая губы.
-- А вдруг хозяин вернется? -- спросил он. Только он это произнес, в
дверь позвонили.
-- Вот видишь!
-- Не говори так, дорогой, -- упрекнул его граф. -- Эти слова любит
твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни
в окно, кто там.
Мартышка осторожно выглянул.
-- Розовый тип.
-- Какого оттенка?
-- Малиноватого.
-- Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные
работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.
-- Лучше ты пойди.
-- Пойдем вместе, -- предложил граф.
Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди -- розового,
сзади -- мокрого.
-- Простите, -- сказал гость, -- дома мистер Роддис?
-- Нет, -- отвечал Мартышка.
-- Да, -- отвечал его дядя. -- Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын,
Дуглас.
-- Робинсон...
-- Простите, я -- Роддис.
-- Это я Робинсон.
-- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли
в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя.
Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А
главное -- он видел, что дядю понесло.
В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:
-- Джулии нету?
-- Нету? -- обратился граф к Мартышке.
-- Нету, -- ответил тот.
-- Ее нет, -- перевел граф.
-- Она прислала телеграмму, -- объяснил гость, вставая на другую ногу.
-- Едет к вам. Что-то у них случилось.
-- Да, да, -- подтвердил лорд Икенхем.
-- Ваша племянница... или вашей жены?
-- Неважно. У нас все общее.
-- ... хочет за меня выйти.
-- Это хорошо.
-- А они не разрешают.
-- Кто именно?
-- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.
-- Действительно, нравственность младших поколений...
-- Нет, я чином не взял. Они гордые.
-- Да? Странно. Разве они графы?
-- Ну. что вы!
-- Тогда какая может быть гордость? Вот графы -- другое дело. Встретишь
графа...
-- Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал...
Ой!
Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал
таких движений.
-- Идут!
-- Вы не хотите их видеть?
-- Не хочу.
-- Прячьтесь за диван.
Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его
племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что
племянник дрожит.
-- Ты их впустишь? -- спросил он.
-- Конечно! -- отвечал дядя. -- Роддисы гостеприимны. Однако с ними
лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они
знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты --
ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам.
Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.
Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая
женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.
В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим
словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет,
темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у
нее были большие и светлые, лицо -- как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка
видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.
-- Мы не знакомы, -- сказала женщина. -- Я -- сестра Лоры. Это Клод,
мой муж. Это -- Джулия. Лора дома?
-- К сожалению, нет, -- ответил лорд Икенхем,
Женщина на него посмотрела.
-- Я думала, вы моложе, -- сказала она.
-- Моложе кого?
-- Себя.
-- Это невозможно, -- сказал граф. -- Но стараюсь, стараюсь...
Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.
-- Кто это?
-- Ветеринар. Стрижет когти попугаю.
-- Я не могу при нем говорить.
-- Можете, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Он глухой. Намекнув знаками
Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все
помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо -- девушка. Уточнить Мартышка не
мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.
Наконец, женщина сказала:
-- Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена
войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!
Мартышка с попугаем растрогались -- и ошиблись.
-- Приютите Джулию на недельку, -- продолжала гостья. -- Через две
недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется,
что она влюбилась.
-- Кажется? -- возроптала Джулия. -- Я его люблю! Мартышка невольно
обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.
-- Вчера, -- говорила тем временем гостья, -- мы приехали к ней из
Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?
-- Тараканов? -- предположил граф.
-- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы
не поверите! Он заливает угрей.
-- Pardon?
-- Служит в заведении, где продают заливное.
-- Это хорошо, -- одобрил граф. --Я бы в жизни не залил угря. Какой ум!
Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот...
Гостья с ним не согласилась.
-- Как вы думаете, -- спросила она, -- что сказал бы Чарльз Паркер?
Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими
усами того вида, который окунают в суп.
-- А Генри Паркер?
-- Или Альф, -- прибавил муж.
-- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.
Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.
-- Мама, -- сказала она, -- сколько тебе говорить! Уилберфорс служит
там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.
-- Что лучше угря? -- воскликнул лорд Икенхем. -- Для заливного,
конечно.
-- Вот увидишь, -- продолжала Джулия, -- он быстро выйдет в люди.
И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее
жених.
-- Джулия!
-- Уилби!
Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая
красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так
уж плох, но девушка!..
Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана
выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери
-- боксеров.
-- Джулия, -- сказала она, -- мне стыдно!
-- И мне, -- прибавил муж.
-- Какой позор!
-- Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой
рожей...
-- Прежде всего, -- вмешался граф, -- надо выяснить, прав ли он. На мой
взгляд...
-- Он извинится!
-- Да, да! Я себя не помнил.
-- Прекратите, -- сказала мать. -- Если вы меня слушали...
-- Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!
-- Что?!
-- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем.
Интересно, как они их добыли?
-- Что вы имеете в виду?
-- Неважно.
-- Если вы намекаете...
-- Он прав, моя дорогая, -- вмешался лорд Икенхем. -- Ничего не
попишешь.
Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот
схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит
на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.
-- Наверное, -- продолжал граф, -- вы не забыли, как разбогател наш
Чарли.
-- О чем -- вы -- говорите?
-- Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%!
Так нельзя все-таки.
-- Я ничего не знала! -- воскликнула дочь.
-- А, -- заметил граф, -- дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.
-- Это ложь!
-- Теперь -- Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря,
вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю,
понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл -- пять тысяч, но вернул? Ни в
коей мере. Изящно, ничего не скажу, -- а вот честно ли? Что до Альфреда...
Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского,
если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.
-- Это ложь, -- повторила страдалица, когда ей удалось распутать
голосовые связки. -- Вы ненормальный.
Пятый граф пожал плечами.
-- Что ж, дело ваше, -- сказал он. -- Конечно, судью подкупить
нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое
наркотики? Можешь провозить -- провози. Но не нам смотреть свысока на
честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?
-- Да, чем? -- поддержала Джулия.
-- Надеюсь, -- спросила мать, -- ты не веришь дяде?
-- Верю, верю.
-- И я, -- присоединился Уилберфорс.
-- Видит Бог, -- сказала старшая гостья, -- я никогда не любила сестру,
но т а к о г о мужа я ей не желала.
Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть
орехов.
-- Фиг вы теперь запретите, -- сказала Джулия. -- Уилби слишком много
знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?
-- Ничего.
-- В конце концов, мы не будем с ними видеться.
-- Вот именно.
-- Не в дядях счастье.
-- То-то и оно.
-- Уилби!
-- Джулия!
Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем. Мартышке это
не понравилось, равно как и матери.
-- На что вы будете жить? -- сказала она.
-- Он разбогатеет!
-- Ха-ха!
-- Будь у меня сто фунтов, -- сказал Уилберфорс, -- я бы завтра же
купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.
-- Бы! -- сказала мать.
-- Ха! -- сказал отец.
-- Где вы их возьмете?
-- Ха-ха!
-- Где, -- повторила гостья на бис, -- вы их возьмете?
-- Как это где? -- удивился граф. -- У меня, конечно. Когда он
захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.
-- Доктор хочет со мной поговорить, -- истолковал его крик дядя. -- Да,
доктор?
Жених, теперь -- нежно-вишневый, немного растерялся.
-- Это же ваш сын!
Граф обиделся.
-- Мой сын был бы красивей. Нет, это -- врач. Конечно, м н е он --
как сын, это вас и смутило.
Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей
глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают
минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал -- и все.
-- Видимо, -- сообщил лорд Икенхем, -- у птицы что-то такое, о чем не
говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.
-- Это мы отлучимся, -- сказал жених.
-- Да, -- согласилась невеста, -- надо пройтись.
-- А вы как? -- осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в
Москве.
-- Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?
-- Конечно, конечно! У нас -- полная свобода. Идите, готовьте.
Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему,
крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал.
-- Не за что, мои дорогие, -- сказав граф.
-- Какой вы добрый!
-- Ну, что вы!
-- Добрее всех на свете!
-- Ну, ну, ну!
Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка
печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.
Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до
крыльца, он заговорил об этих фунтах.
-- Где ты их взял?
-- И правда, где? -- задумался граф. -- Вообще-то, тетя дала, но для
чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.
Мартышка немного приободрился.
-- Ух, что будет! -- сказал он, зная тетину чувствительность. -- А
когда она услышит, что девица -- прямо с конкурса красоты... Возьмет
фамильную алебарду, это уж точно.
-- Успокойся, мой друг, -- сказал ему дядя. -- Я понимаю, у тебя нежное
сердце, но -- успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у
коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины?
Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить.
Собственно, ты мне пока не нужен.
Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.
Граф окликнул его:
-- Мистер Роддис!
-- А?
-- Мистер Роддис?
-- Да.
-- Булстрод, -- представился граф. -- А это -- зять моей сестры, Перси
Френшем, сало и масло.
Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут
прекрасно, выразил радость.
-- Мы не встречались, -- сказал граф, -- хотя живу я неподалеку.
Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.
-- Кто же их впустил?
-- Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если
не взбеленился, то был к этому близок.
-- Верно, -- сказал он. -- Сидят в гостиной, пьют мой чай.
-- Так я и думал.
-- Открыли варенье. Малиновое.
-- Что ж, идите туда, а я позову констебля.
-- Иду. Спасибо, мистер Булстрод.
-- Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, --
продолжал он в пути. -- Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и
сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус!
В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно
зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто
же там вышибалой?
-- Теперь, -- сказал Трутень, -- вы поймете, почему Мартышка дрожит,
получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна.
Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он
набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.
Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII.
Но это -- мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем -- и что же?
The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/
© Copyright P.G.Wodehouse. Uncle Fred Flits By (1935)
© Copyright Перевод Н. Трауберг (1995, 2000)
Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
Чтобы попить после ленча кофе в тишине и в мире, один Трутень повел
приятеля в клуб, а там -- в ту комнату, где можно курить, но реже бывают
люди. В другой, побольше, пояснил он, беседы поражают блеском, но не так
спокойны.
Гость его понял.
-- Молодость!
-- Она самая.
-- Жеребята на лугу.
-- Они.
-- Но не все.
-- Pardon?
Гость указал Трутню на молодого человека, только что появившегося в
дверях. Глаза у него сверкали, изо рта торчал пустой мундштук; словом, если
у него была душа, на ней лежала какая-то тяжесть. Когда наш первый Трутень
его окликнул и пригласит подойти, он покачал головой, а там -- исчез, словно
грек, которого преследуют мойры.
-- Ах, Мартышка, Мартышка!.. -- вздохнул Трутень.
-- Мартышка?
-- Да. Твистлтон. Страдает из-за дяди.
-- Неужели умер?
-- Куда там! Приезжает в Лондон.
-- И он страдает?
-- А как же! После всего, что было...
-- Что же было?
-- Ах!..
-- Так что же было?
-- Не спрашивайте!
-- А я спрошу.
-- Тогда я отвечу.
-- Старый добрый Мартышка, -- сказал Трутень, -- часто говорил со мной
о своем дяде, и если в глазах у него не стояли слезы, я просто не знаю, где
им стоять. Граф Икенхемский живет круглый год в деревне, но иногда ему
удается сбежать в Лондон. Там он направляется в Олбени, к племяннику, и
подвергает его невыносимым пыткам. Дядя этот, переваливший на седьмой
десяток, обретает в столице свой настоящий возраст (22 года). Не знаю,
встречалось ли вам слово "эксцессы", но именно оно приходит в голову
Все это было бы не так страшно, если бы он ограничивался клубом -- мы
не ханжи, и, если не разбить рояль, делайте, что хотите, никто не
шевельнется. Но он тащит Мартышку на улицу и разворачивается вовсю при
совершенно чужих людях.
Теперь вы поймете, почему племянник посмотрел на него, как на порцию
динамита, когда, набитый его обедом, окутанный дымом его сигары, сытый граф
бодро и весело сказал:
-- Ну что ж, пора заняться чем-нибудь приятным и полезным.
-- Каким? -- проблеял Мартышка, бледнея под загаром.
-- Приятным и полезным, -- со вкусом повторил дядя. -- Положись на
меня, не подведу
Денежные дела не позволяют Мартышке применить особую твердость, но тут
и он ответил решительно:
-- Только не на собачьи бега!
-- Ну, что ты!
-- Надеюсь, ты не забыл, что там случилось?
-- Как это забудешь! Хотя судья поумнее ограничился бы внушением.
-- Я ни за что на свете...
-- Конечно, конечно. Мы поедем в родовое гнездо.
-- Разве оно не в Икенхеме?
-- Их много. Предки жили и поближе, в Митчинг-хилле.
-- Под Лондоном?
-- Теперь там пригород. Луга, где я играл ребенком, проданы и
застроены. Но прежде то была деревня твоего двоюродного деда. Он носил
бакенбарды, а душа у него была такая, что ты со своей чистотой просто бы не
поверил. Мне давно хочется посмотреть, что там творится. Наверное, черт
знает что. Значит, едем.
Мартышка повеселел -- в конце концов, даже такой дядя не очень опасен в
пригороде. Масштаб не тот.
-- С удовольствием, -- сказал он.
-- Тогда бери шляпу, подгузник -- и в путь, -- сказал граф. --
Наверное, туда ходит автобус.
Мартышка не ждал особых красот от Митчинг-хилла, не ждал -- и не
дождался. Когда выйдешь из автобуса, рассказывал он, видишь ровные ряды
обшарпанных и одинаковых домиков. Однако он не роптал. Стояла ранняя весна,
которая так часто обращается в позднюю зиму. а он не взял ни пальто, ни
зонтика, но все равно испытывал тихую, трезвую радость. Время шло, дядя еще
ничего не выкинул. Тогда, на собачьих бегах, он уложился в десять минут.
Мартышке казалось, что удастся обойтись без эксцессов до вечера, а там
- поужинать и уснуть. Лорд Икенхем подчеркнул, что жена его, а для Мартышки
-- тетя, освежует их тупым ножом, если они не вернутся к часу, так что все
могло пройти без особых потрясений. Примечательно, что, думая об этом,
Мартышка улыбался, -- больше ему улыбаться не пришлось.
Надо заметить, что пятый граф поминутно притормаживал, словно собака на
охоте, и говорил, что именно здесь он пустил стрелу сапожнику в зад, а тут
его тошнило после первой сигары. Наконец, он остановился перед коттеджем,
который по каким-то причинам назывался "Кедры".
-- На этом самом месте, -- умиленно вздохнул он, -- пятьдесят лет
назад, тридцать первого июля... А, черт!
Последние слова были вызваны тем, что наконец хлынул дождь, густой, как
душ. Дядя и племянник прыгнули на крыльцо и встали под навес, откуда и
переглядывались с серым попугаем.
Висел попугай в клетке, она стояла на окне, но важно не это; важно то,
что дождь ухитрялся брызгать сбоку. Когда Мартышка поднял воротник и вжался
в дверь, она отворилась. Поскольку на пороге стояла служанка, он вывел, что
дядя нажал на звонок. Заметим, что она была в макинтоше. Лорд Икенхем
смущенно улыбнулся.
-- Добрый день, -- сказал он. Она с этим согласилась.
-- Это "Кедры", если не ошибаюсь? Она согласилась и с этим.
-- Хозяева дома?
Тут она сказала: "Нет".
-- А? Ничего, ничего, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Я пришел, чтобы
подстричь коготки попугаю. Мой ассистент, мистер Уолкиншоу. Дает наркоз, --
и он указал для ясности на Мартышку.
-- Из ветеринарной лечебницы?
-- Вы угадали.
-- А мне никто не сказал.
-- Скрывают? -- посочувствовал граф. -- Нехорошо, нехорошо.
С этими словами он направился в гостиную. Мартышка шел за ним, служанка
-- за Мартышкой.
-- Что ж, -- сказала она, -- я пойду. У меня выходной.
-- Идите, идите, -- сердечно откликнулся граф, -- мы все приберем.
Когда она удалилась, он зажег газовый камин и пододвинул к нему кресло.
-- Ну вот, мой друг, -- сказал он, -- немного такта, немного выдумки --
и мы в тепле и холе. Со мной не пропадешь.
-- Нельзя же тут сидеть! -- сказал Мартышка. Лорд Икенхем удивился.
-- Нельзя? Ты считаешь, лучше идти под дождь? Все гораздо сложнее.
Утром, еще дома, мы с твоей тетей поспорили. Она полагала, что погода
обманчива, и пыталась всучить мне шарф. Победил, конечно, я. Теперь
представь себе, что будет, если я простужусь. В следующий раз мне дадут
набрюшник и респиратор. Нет! Я останусь здесь, у камина. Не знал, что газ
так согревает. Я даже вспотел.
Вспотел и Мартышка. Он изучал право и, хотя изучил не все, полагал, что
врываться в чужие дома преступно и подсудно. Кроме юридической стороны, была
и нравственная: он отличался особой щепетильностью, пекся о приличиях (т.
наз. "comme il faut"), а потому --потел, кусая губы.
-- А вдруг хозяин вернется? -- спросил он. Только он это произнес, в
дверь позвонили.
-- Вот видишь!
-- Не говори так, дорогой, -- упрекнул его граф. -- Эти слова любит
твоя тетя. Зачем волноваться? Ну, кто-то зашел. У хозяина есть ключ. Выгляни
в окно, кто там.
Мартышка осторожно выглянул.
-- Розовый тип.
-- Какого оттенка?
-- Малиноватого.
-- Прекрасно. Это не хозяин. В таких домах живут люди, изнуренные
работой в конторе. Пойди спроси его, чего он хочет.
-- Лучше ты пойди.
-- Пойдем вместе, -- предложил граф.
Они открыли дверь и увидели молодого человека, спереди -- розового,
сзади -- мокрого.
-- Простите, -- сказал гость, -- дома мистер Роддис?
-- Нет, -- отвечал Мартышка.
-- Да, -- отвечал его дядя. -- Вечно ты шутишь! Прошу, прошу! Мой сын,
Дуглас.
-- Робинсон...
-- Простите, я -- Роддис.
-- Это я Робинсон.
-- Ах, вы! Теперь все ясно. Очень рад. Заходите, разувайтесь. Они пошли
в гостиную. Лорд Икенхем развлекал гостя беседой, Мартышка пыхтел от горя.
Ему не хотелось быть ни птичьим анестезиологом, ни Роддисом-младшим. А
главное -- он видел, что дядю понесло.
В гостиной, стоя на одной ноге, гость спросил:
-- Джулии нету?
-- Нету? -- обратился граф к Мартышке.
-- Нету, -- ответил тот.
-- Ее нет, -- перевел граф.
-- Она прислала телеграмму, -- объяснил гость, вставая на другую ногу.
-- Едет к вам. Что-то у них случилось.
-- Да, да, -- подтвердил лорд Икенхем.
-- Ваша племянница... или вашей жены?
-- Неважно. У нас все общее.
-- ... хочет за меня выйти.
-- Это хорошо.
-- А они не разрешают.
-- Кто именно?
-- Родители. И дядя Чарли, и дядя Генри. Я для них плох.
-- Действительно, нравственность младших поколений...
-- Нет, я чином не взял. Они гордые.
-- Да? Странно. Разве они графы?
-- Ну. что вы!
-- Тогда какая может быть гордость? Вот графы -- другое дело. Встретишь
графа...
-- Потом, я поссорился с ее папашей. Слово за слово, и я его назвал...
Ой!
Гость отпрыгнул от окна, перепугав нежного Мартышку, который не ждал
таких движений.
-- Идут!
-- Вы не хотите их видеть?
-- Не хочу.
-- Прячьтесь за диван.
Взвесив этот совет, гость исчез. Звонок надрывался. Граф и его
племянник снова вышли в переднюю. Чуткий наблюдатель заметил бы, что
племянник дрожит.
-- Ты их впустишь? -- спросил он.
-- Конечно! -- отвечал дядя. -- Роддисы гостеприимны. Однако с ними
лучше вернуться к прежней версии. Точнее, ты к ней вернешься. Видимо, они
знают, есть ли у них молодой родственник по имени Дуглас. Итак, ты --
ветеринар. Иди к клетке, смотри на птицу. Постукивай палочкой по зубам.
Йодоформом пахнуть не можешь? Жаль, это было бы картинно.
Мартышка подошел к попугаю и смотрел на него, когда вошли неприветливая
женщина, обычный мужчина и прелестная девушка.
В девушках он разбирался, и если, обернувшись, определил ее именно этим
словом, мы можем на него положиться. Одета она была так: черный берет,
темно-зеленый жакет, твидовая юбка, тонкие чулки, изящнейшие туфли. Глаза у
нее были большие и светлые, лицо -- как роза на рассвете. Вряд ли Мартышка
видел такую розу, на рассвете он спит, но суть ясна.
-- Мы не знакомы, -- сказала женщина. -- Я -- сестра Лоры. Это Клод,
мой муж. Это -- Джулия. Лора дома?
-- К сожалению, нет, -- ответил лорд Икенхем,
Женщина на него посмотрела.
-- Я думала, вы моложе, -- сказала она.
-- Моложе кого?
-- Себя.
-- Это невозможно, -- сказал граф. -- Но стараюсь, стараюсь...
Женщина заметила Мартышку и тоже не обрадовалась.
-- Кто это?
-- Ветеринар. Стрижет когти попугаю.
-- Я не могу при нем говорить.
-- Можете, -- утешил ее лорд Икенхем. -- Он глухой. Намекнув знаками
Мартышке, что смотреть надо на птицу, он пригласил гостей сесть. Все
помолчали. Кто-то тихо всхлипнул, видимо -- девушка. Уточнить Мартышка не
мог, он смотрел на попугая, и тот смотрел на него без особой приветливости.
Наконец, женщина сказала:
-- Хотя сестра не соизволила пригласить меня на свадьбу, я вынуждена
войти в этот дом. Взываю к вашим чувствам!
Мартышка с попугаем растрогались -- и ошиблись.
-- Приютите Джулию на недельку, -- продолжала гостья. -- Через две
недели у нее экзамен по классу рояля, а пока пусть будет у вас. Ей кажется,
что она влюбилась.
-- Кажется? -- возроптала Джулия. -- Я его люблю! Мартышка невольно
обернулся, пытаясь понять, чем же так хорош розовый тип.
-- Вчера, -- говорила тем временем гостья, -- мы приехали к ней из
Бексхилла, хотели сделать сюрприз. Приходим в гостиницу, и что же мы видим?
-- Тараканов? -- предположил граф.
-- Письмо. Какой-то субъект хочет на ней жениться. Я послала за ним. Вы
не поверите! Он заливает угрей.
-- Pardon?
-- Служит в заведении, где продают заливное.
-- Это хорошо, -- одобрил граф. --Я бы в жизни не залил угря. Какой ум!
Да, не каждый, не каждый... Уинстон Черчилль, и тот...
Гостья с ним не согласилась.
-- Как вы думаете, -- спросила она, -- что сказал бы Чарльз Паркер?
Муж вздохнул. Заметим к слову, что он был длинный, хлипкий, с рыжими
усами того вида, который окунают в суп.
-- А Генри Паркер?
-- Или Альф, -- прибавил муж.
-- Именно. Кузен Альфред умер бы со стыда.
Джулия икнула так пылко, что Мартышка едва не кинулся к ней.
-- Мама, -- сказала она, -- сколько тебе говорить! Уилберфорс служит
там временно, пока не найдет чего-нибудь получше.
-- Что лучше угря? -- воскликнул лорд Икенхем. -- Для заливного,
конечно.
-- Вот увидишь, -- продолжала Джулия, -- он быстро выйдет в люди.
И не ошиблась. Из-за дивана, словно лосось в брачную пору, выскочил ее
жених.
-- Джулия!
-- Уилби!
Мартышка в жизни не видел более мерзкого зрелища. Посудите сами: такая
красавица обвилась вокруг типа, как плющ вокруг шеста. Нет, тип был не так
уж плох, но девушка!..
Опомнившись от испуга, который испытает всякий, когда из-за дивана
выскакивают заливщики угрей, несчастная мать разняла влюбленных, как рефери
-- боксеров.
-- Джулия, -- сказала она, -- мне стыдно!
-- И мне, -- прибавил муж.
-- Какой позор!
-- Именно. Обнимать человека, который назвал твоего отца носатой
рожей...
-- Прежде всего, -- вмешался граф, -- надо выяснить, прав ли он. На мой
взгляд...
-- Он извинится!
-- Да, да! Я себя не помнил.
-- Прекратите, -- сказала мать. -- Если вы меня слушали...
-- Да. да, да! Дядя Чарли, дядя Генри, кузен Альфред. Снобы собачьи!
-- Что?!
-- Собачьи снобы. Подумаешь, загордились! А чем? Деньги есть, вот чем.
Интересно, как они их добыли?
-- Что вы имеете в виду?
-- Неважно.
-- Если вы намекаете...
-- Он прав, моя дорогая, -- вмешался лорд Икенхем. -- Ничего не
попишешь.
Не знаю, доводилось ли вам видеть бультерьера, который вот-вот
схватится с эрделем, но тут кэрри-блю кусает его в зад. Бультерьер смотрит
на пришельца именно так, как смотрела на графа сестра хозяйки.
-- Наверное, -- продолжал граф, -- вы не забыли, как разбогател наш
Чарли.
-- О чем -- вы -- говорите?
-- Да, это тяжко, это скрывают, но помилуйте! Давать деньги под 250%!
Так нельзя все-таки.
-- Я ничего не знала! -- воскликнула дочь.
-- А, -- заметил граф, -- дитя не в курсе? Правильно. Одобряю.
-- Это ложь!
-- Теперь -- Генри. Как мы спасали его, как спасали! Между нами говоря,
вправе ли банковский клерк брать чужие деньги? Видимо, нет. Понимаю,
понимаю. Взял он пятьдесят фунтов, выиграл -- пять тысяч, но вернул? Ни в
коей мере. Изящно, ничего не скажу, -- а вот честно ли? Что до Альфреда...
Несчастная мать издавала странные звуки, вроде бутылки шампанского,
если его взболтать. То ли бульканье, то ли пальба.
-- Это ложь, -- повторила страдалица, когда ей удалось распутать
голосовые связки. -- Вы ненормальный.
Пятый граф пожал плечами.
-- Что ж, дело ваше, -- сказал он. -- Конечно, судью подкупить
нетрудно, но мы-то знаем. Я никого не виню. В конце концов, что такое
наркотики? Можешь провозить -- провози. Но не нам смотреть свысока на
честных людей. Спасибо, что берут. Да и чем плох этот молодой человек?
-- Да, чем? -- поддержала Джулия.
-- Надеюсь, -- спросила мать, -- ты не веришь дяде?
-- Верю, верю.
-- И я, -- присоединился Уилберфорс.
-- Видит Бог, -- сказала старшая гостья, -- я никогда не любила сестру,
но т а к о г о мужа я ей не желала.
Все помолчали, если не считать птицы, которая предложила погрызть
орехов.
-- Фиг вы теперь запретите, -- сказала Джулия. -- Уилби слишком много
знает. Милый, ничего, что я из такой семьи?
-- Ничего.
-- В конце концов, мы не будем с ними видеться.
-- Вот именно.
-- Не в дядях счастье.
-- То-то и оно.
-- Уилби!
-- Джулия!
Повторив свой номер "Плющ на шесте", они забыли обо всем. Мартышке это
не понравилось, равно как и матери.
-- На что вы будете жить? -- сказала она.
-- Он разбогатеет!
-- Ха-ха!
-- Будь у меня сто фунтов, -- сказал Уилберфорс, -- я бы завтра же
купил долю в самой лучшей фирме. Разносят молоко.
-- Бы! -- сказала мать.
-- Ха! -- сказал отец.
-- Где вы их возьмете?
-- Ха-ха!
-- Где, -- повторила гостья на бис, -- вы их возьмете?
-- Как это где? -- удивился граф. -- У меня, конечно. Когда он
захрустел бумажками, племянник жалобно вскрикнул.
-- Доктор хочет со мной поговорить, -- истолковал его крик дядя. -- Да,
доктор?
Жених, теперь -- нежно-вишневый, немного растерялся.
-- Это же ваш сын!
Граф обиделся.
-- Мой сын был бы красивей. Нет, это -- врач. Конечно, м н е он --
как сын, это вас и смутило.
Подойдя к Мартышке, он глядел на него, пока тот не вспомнил о своей
глухоте и не задрожал. Не знаю, связаны ли глухота и дрожь, но бывают
минуты... Словом, не будем его судить. Задрожал -- и все.
-- Видимо, -- сообщил лорд Икенхем, -- у птицы что-то такое, о чем не
говорят при дамах. Мы на минутку отлучимся.
-- Это мы отлучимся, -- сказал жених.
-- Да, -- согласилась невеста, -- надо пройтись.
-- А вы как? -- осведомился граф у гостьи, напоминавшей Наполеона в
Москве.
-- Выпью чаю. Надеюсь, вы разрешите?
-- Конечно, конечно! У нас -- полная свобода. Идите, готовьте.
Когда они вышли, Джулия, совсем уж похожая на розу, кинулась к нему,
крича: "Спасибо!" Жених ее поддержал.
-- Не за что, мои дорогие, -- сказав граф.
-- Какой вы добрый!
-- Ну, что вы!
-- Добрее всех на свете!
-- Ну, ну, ну!
Он поцеловал ее в обе щеки, правую бровь и кончик носа. Мартышка
печально на это глядел. Все, кроме него, целовали прекрасную Джулию.
Когда бесчинства кончились и граф с племянником проводили влюбленных до
крыльца, он заговорил об этих фунтах.
-- Где ты их взял?
-- И правда, где? -- задумался граф. -- Вообще-то, тетя дала, но для
чего? Вероятно, оплатить какой-то счет.
Мартышка немного приободрился.
-- Ух, что будет! -- сказал он, зная тетину чувствительность. -- А
когда она услышит, что девица -- прямо с конкурса красоты... Возьмет
фамильную алебарду, это уж точно.
-- Успокойся, мой друг, -- сказал ему дядя. -- Я понимаю, у тебя нежное
сердце, но -- успокойся. Я объясню, что тебе пришлось выкупать письма у
коварной испанки. Разве можно оставить племянника в когтях низкой женщины?
Да, тетя посердится, на тебя. Что ж, какое-то время не будешь к нам ездить.
Собственно, ты мне пока не нужен.
Тут у калитки показался крупный, краснолицый мужчина.
Граф окликнул его:
-- Мистер Роддис!
-- А?
-- Мистер Роддис?
-- Да.
-- Булстрод, -- представился граф. -- А это -- зять моей сестры, Перси
Френшем, сало и масло.
Краснолицый спросил, как дела с салом, и, узнав, что они идут
прекрасно, выразил радость.
-- Мы не встречались, -- сказал граф, -- хотя живу я неподалеку.
Предупрежу, как сосед соседа: там у вас кто-то есть.
-- Кто же их впустил?
-- Видимо, влезли в окно. Посмотрите сами. Краснолицый посмотрел и если
не взбеленился, то был к этому близок.
-- Верно, -- сказал он. -- Сидят в гостиной, пьют мой чай.
-- Так я и думал.
-- Открыли варенье. Малиновое.
-- Что ж, идите туда, а я позову констебля.
-- Иду. Спасибо, мистер Булстрод.
-- Рад служить. Как хорошо после дождя! Пошли, Перси. Ну, вот, --
продолжал он в пути. -- Посещая столицу, мой друг, я распространяю свет и
сладость. Даже такая дыра становится лучше, счастливее. Смотри-ка, автобус!
В нем мы и обсудим наши планы на вечер. Если "Лестер" еще существует, можно
зайти... Ровно тридцать пять лет, как меня оттуда выставили. Интересно, кто
же там вышибалой?
-- Теперь, -- сказал Трутень, -- вы поймете, почему Мартышка дрожит,
получив телеграмму от графа. Ситуация, по его словам, исключительно сложна.
Хорошо, что дядя живет в деревне, иначе просто спасу бы не было, но там он
набирается сил, которые и должен разрядить, когда посещает Лондон.
Конечно, лучше всего держать старого психа на привязи с 1.I по 31.XII.
Но это -- мечта, утопия. Уж как старается леди Икенхем -- и что же?
The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/