Мисс Тримбл обрушилась на нее, как гоночный автомобиль на мелкую домашнюю птицу, и переехала, размазав манеры по шоссе.
— Тьфу!
— Извините? — робко переспросила миссис Пэтт. Девица-детектив начинала давить ей на психику.
— Тьфу! Къкой от вас всъх тьлк? Бънарда Шоу читали? А Элтона Синклера? Ы? Пъчитайте! Мъжет, пръберет. Лъдно, так чтэ за непрътности?
Миссис Пэтт уже от всей души сожалела о порыве, толкнувшем ее позвонить Старджису. На своем жизненном пути она частенько сталкивалась с детективами, реальными и вымышленными, но таких еще не встречала. Самое досадное было то, что она робеет перед этой мымрой. Однако, в конце концов, в детективе ценятся проницательность и мастерство, а не обходительные, изысканные манеры. Лучше получить за свои деньги детектива, который, обстреливает вас словами сквозь стиснутые зубы, чем идеального гостя, который ничего не умеет. Миссис Пэтт, как большинство людей, подсознательно считала, что чем грубее держится человек, тем он компетентнее. Очень редко находится клиент, которого не ослепляет грубость.
И задавив свое возмущение, она попыталась сосредоточиться на том, что вопрос у нее деловой, и ей нужны результаты, а не красивые слова. Оказалось, что говорить легче, если смотреть прямо в лицо собеседницы — не очень привлекательное, да, зато весьма энергичное. Мисс Тримбл перестала разговаривать, рот ее находился в покое, и в таком состоянии выглядел эффективнее любого другого рта тех же размеров.
— Я бы хотела, чтобы вы, — начала миссис Пэтт, — переехали к нам и последили за двумя… м… джентльменами.
— Мъжчины! Естесссно! Всегда ищи мущън.
— Вам не нравятся мужчины?
— Тьфу! Суффръжсткъ, — представилась она, пронзительно глянув на миссис Пэтт, причем казалось, что левый глаз вот-вот выпрыгнет из-под мохнатой брови. — Ъ вы кък?
Миссис Пэтт суфражисткой не была, но, хотя у нее имелись веские доводы против этого движения, ничто не заставило бы ее предать их сейчас огласке. Все ее существо содрогалось от одной мысли о споре с такой женщиной. И она поспешно вернулась к главной теме.
— Сегодня утром к нам явился молодой человек и назвался моим племянником, Джеймсом Крокером. Но он — самозванец. Я хочу, чтобы вы пристально следили за ним.
— Чь ему нъдо?
— Не знаю! Лично я думаю, он намерен похитить моего сына, Огдена.
— Тък, тък, — отозвалась мисс Тримбл и доверительно прибавила: — Слышът-ка, двърецкий этъ въш — еще тът тип!
Миссис Пэтт широко распахнула глаза. Да, вот это — сыщик!
— Вы это уже установили?
— Ръз плюнъть! — мисс Тримбл залезла в сумку и вынула фотографию. — Вън, смътритъ! В ръзъске. Тъчно.
— Мы с мистером Старджисом оба думаем, что он орудует заодно с моим мнимым племянником.
— А то! Лъднъ, обоих застукъю.
И сунув фотографию в сумку, она зловеще клацнула замком.
— Есть еще одна версия, — объяснила миссис Пэтт. — Другой мой племянник, Уильям Патридж, изобрел необыкновенную взрывчатку. Вполне вероятно, что эти люди явились, чтобы украсть ее.
— А то! Мущины, чъ с них взять! Эх, зъсадить бы их всех, къкая бъ жъзнь пъшла!
Девица-детектив бросила хмурый взгляд на Аиду, точно заподозрила в ней признаки ненавистного пола, хотя та, выбравшись из корзинки, мирно стряхивала остатки сна ритмическими упражнениями. Миссис Пэтт невольно гадала, какая же трагедия вызвала у ее гостьи такую острую ненависть к мужчинам. По внешнему виду не скажешь, что ее легко одурачить. Да и вообще, только слепой, и уж очень влюбчивый станет с ней связываться! Она все еще ломала голову над тайной, когда гостья заговорила.
— Ну, чъго тъм еще у въс?
— Простите?
— Факты, фъкты. Дъвайте. гьните!
— Да-да, — заспешила миссис Пэтт и приступила к крайкому обзору подозрительных обстоятельств, которые заставили ее прибегнуть к помощи специалистов.
— Лорд Уизбич? — перебила мисс Тримбл. — Ктъ тькой?
— Наш большой друг.
— Лично за него ручътесь? Не мъшенник?
— Ну что вы! Он — мой большой друг.
— Ладно, пърядок. Все? Тъгда я пъшла.
— Вы можете переехать в нам сразу?
— А то! Чъръз десять мънут. Къстюм тут, рядом. Я в нем ръбътьла у Марлингов. Ръзвод. Тьфу, бъгьчи! Бъздъльники! Вечно вляпъются! Ну, пъка.
Почти теряя сознание миссис Пэтт обмякла в кресле. Силы ее были на исходе.
Внизу, в холле, мисс Тримбл приостановилась и оглядела статую, стоявшую у подножья лестницы. Это творенье искусства ей явно не понравилось.
— У-у, бъздъльники! — сказала она — Бр-р! Тьфу.
Дородная фигура Крокера маячила у заднего крыльца, грозная девица устремила на него пронзительный левый глаз. Крокер содрогнулся. Его грызла совесть, что, как утверждают философы, хуже всего для преступника. Почему этот взгляд пробрал его до печенок, объяснить бы он не сумел. Она была ему совершенно незнакома и не могла ничего о нем знать. И все-таки он содрогнулся.
— Эй! — заметила она — Мъня съда гьрничной бърут.
— О? — жалко пролепетал Крокер. — Э?
— Гр-р-р! — рыкнула на него мисс Тримбл и удалилась.
ГЛАВА XVIII
— Тьфу!
— Извините? — робко переспросила миссис Пэтт. Девица-детектив начинала давить ей на психику.
— Тьфу! Къкой от вас всъх тьлк? Бънарда Шоу читали? А Элтона Синклера? Ы? Пъчитайте! Мъжет, пръберет. Лъдно, так чтэ за непрътности?
Миссис Пэтт уже от всей души сожалела о порыве, толкнувшем ее позвонить Старджису. На своем жизненном пути она частенько сталкивалась с детективами, реальными и вымышленными, но таких еще не встречала. Самое досадное было то, что она робеет перед этой мымрой. Однако, в конце концов, в детективе ценятся проницательность и мастерство, а не обходительные, изысканные манеры. Лучше получить за свои деньги детектива, который, обстреливает вас словами сквозь стиснутые зубы, чем идеального гостя, который ничего не умеет. Миссис Пэтт, как большинство людей, подсознательно считала, что чем грубее держится человек, тем он компетентнее. Очень редко находится клиент, которого не ослепляет грубость.
И задавив свое возмущение, она попыталась сосредоточиться на том, что вопрос у нее деловой, и ей нужны результаты, а не красивые слова. Оказалось, что говорить легче, если смотреть прямо в лицо собеседницы — не очень привлекательное, да, зато весьма энергичное. Мисс Тримбл перестала разговаривать, рот ее находился в покое, и в таком состоянии выглядел эффективнее любого другого рта тех же размеров.
— Я бы хотела, чтобы вы, — начала миссис Пэтт, — переехали к нам и последили за двумя… м… джентльменами.
— Мъжчины! Естесссно! Всегда ищи мущън.
— Вам не нравятся мужчины?
— Тьфу! Суффръжсткъ, — представилась она, пронзительно глянув на миссис Пэтт, причем казалось, что левый глаз вот-вот выпрыгнет из-под мохнатой брови. — Ъ вы кък?
Миссис Пэтт суфражисткой не была, но, хотя у нее имелись веские доводы против этого движения, ничто не заставило бы ее предать их сейчас огласке. Все ее существо содрогалось от одной мысли о споре с такой женщиной. И она поспешно вернулась к главной теме.
— Сегодня утром к нам явился молодой человек и назвался моим племянником, Джеймсом Крокером. Но он — самозванец. Я хочу, чтобы вы пристально следили за ним.
— Чь ему нъдо?
— Не знаю! Лично я думаю, он намерен похитить моего сына, Огдена.
— Тък, тък, — отозвалась мисс Тримбл и доверительно прибавила: — Слышът-ка, двърецкий этъ въш — еще тът тип!
Миссис Пэтт широко распахнула глаза. Да, вот это — сыщик!
— Вы это уже установили?
— Ръз плюнъть! — мисс Тримбл залезла в сумку и вынула фотографию. — Вън, смътритъ! В ръзъске. Тъчно.
— Мы с мистером Старджисом оба думаем, что он орудует заодно с моим мнимым племянником.
— А то! Лъднъ, обоих застукъю.
И сунув фотографию в сумку, она зловеще клацнула замком.
— Есть еще одна версия, — объяснила миссис Пэтт. — Другой мой племянник, Уильям Патридж, изобрел необыкновенную взрывчатку. Вполне вероятно, что эти люди явились, чтобы украсть ее.
— А то! Мущины, чъ с них взять! Эх, зъсадить бы их всех, къкая бъ жъзнь пъшла!
Девица-детектив бросила хмурый взгляд на Аиду, точно заподозрила в ней признаки ненавистного пола, хотя та, выбравшись из корзинки, мирно стряхивала остатки сна ритмическими упражнениями. Миссис Пэтт невольно гадала, какая же трагедия вызвала у ее гостьи такую острую ненависть к мужчинам. По внешнему виду не скажешь, что ее легко одурачить. Да и вообще, только слепой, и уж очень влюбчивый станет с ней связываться! Она все еще ломала голову над тайной, когда гостья заговорила.
— Ну, чъго тъм еще у въс?
— Простите?
— Факты, фъкты. Дъвайте. гьните!
— Да-да, — заспешила миссис Пэтт и приступила к крайкому обзору подозрительных обстоятельств, которые заставили ее прибегнуть к помощи специалистов.
— Лорд Уизбич? — перебила мисс Тримбл. — Ктъ тькой?
— Наш большой друг.
— Лично за него ручътесь? Не мъшенник?
— Ну что вы! Он — мой большой друг.
— Ладно, пърядок. Все? Тъгда я пъшла.
— Вы можете переехать в нам сразу?
— А то! Чъръз десять мънут. Къстюм тут, рядом. Я в нем ръбътьла у Марлингов. Ръзвод. Тьфу, бъгьчи! Бъздъльники! Вечно вляпъются! Ну, пъка.
Почти теряя сознание миссис Пэтт обмякла в кресле. Силы ее были на исходе.
Внизу, в холле, мисс Тримбл приостановилась и оглядела статую, стоявшую у подножья лестницы. Это творенье искусства ей явно не понравилось.
— У-у, бъздъльники! — сказала она — Бр-р! Тьфу.
Дородная фигура Крокера маячила у заднего крыльца, грозная девица устремила на него пронзительный левый глаз. Крокер содрогнулся. Его грызла совесть, что, как утверждают философы, хуже всего для преступника. Почему этот взгляд пробрал его до печенок, объяснить бы он не сумел. Она была ему совершенно незнакома и не могла ничего о нем знать. И все-таки он содрогнулся.
— Эй! — заметила она — Мъня съда гьрничной бърут.
— О? — жалко пролепетал Крокер. — Э?
— Гр-р-р! — рыкнула на него мисс Тримбл и удалилась.
ГЛАВА XVIII
Библиотека, куда Джимми направился после разговора с тетей, располагалась на первом этаже и выходила окнами на юг. Стеклянные двери вели из нее на лужайку, доходившую до высокой каменной ограды с маленькой калиткой. В общем, все планировалось так, чтобы создать впечатление, будто тут загородный коттедж, а не дом в центре города. Городская резиденция Пэттов изобиловала такими сюрпризами.
В один из углов был вделан массивный сейф, сразу бросавшийся в глаза среди книг всех видов и размеров, забивавших полки. Книги забрались даже на маленькую галерею, огибающую северную сторону зала. Туда вел коротенький лестничный марш.
Джимми посмотрел на сейф, за стальными дверцами которого, видимо, хранилась пробирка патриджита, и перенес внимание на полки. Беглый обзор не открыл ничего такого, чем можно было бы поразвлечься, пока не вернется Энн. Литературные вкусы влекли его к современным романам, а у Пэтта, по всей видимости, не было ни единой книги, написанной позднее XVIII века, да и то в основном — стихи. Джимми повернулся к письменному столу у окна, на котором тоже стояла полка с книгами более современного вида. Вытянув одну наугад, он распахнул ее.
И тут же с отвращением отбросил. Опять стихи! Этот Пэтт просто помешан на поэзии. Бросив последний взгляд на полку, Джимми приготовился нести вахту без чтения, но тут глаз зацепил имя на обложке последней книги в ряду — столь неожиданное, что он вгляделся попристальнее, не веря своим глазам.
Нет! Все правильно! Вот оно, золотыми буквами:
ЭНН ЧЕСТЕР «ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ»
В полном оцепенении Джимми взял томик. Еще и сейчас он был склонен выгораживать рыжеволосую богиню, тешась предположениями, что стихи написала ее однофамилица. Среди многих его недостатков был и такой: он терпеть не мог, прямо презирал, сентиментальную поэзию, а уж тем паче — сентиментальных поэтов, в особенности женщин. Не может быть, чтобы Энн, его Энн, полная достоинств, Энн, сумевшая вдохновить почти незнакомого человека на такое преступление, как самозванство, написала «Одинокое Сердце» или вообще стихи! Наскоро пробежав первые подвернувшиеся строфы он содрогнулся. Ну и патока! Из той муры, какой забивают журнальные страницы, когда не хватает детективных рассказов. Именно это длинноволосые идиотки читают своим дефективным дружкам в провинциальных салонах. Короче, полная гадость. Нет, не может быть, чтобы это сочинила Энн!
Но в следующий миг страшная правда оглушила его. На титульном листе вилась надпись:
Моему дорогому и любимому дяде Питеру
С любовью от автора
Энн Честер
Зал завертелся, да так, словно лучший друг ранил его нежнейшие чувства или возлюбленная огрела сзади мешком с камушками. Долю секунды он просто стоял. Преданность прекрасной Энн пошатнулась, будто он застиг ее на преступлении, разоблачившим в ней такие пороки, о которых он и не подозревал.
Но тут он заметил дату издания — и тучи рассеялись. Он снова любил свою Энн. Мерзопакостная книжка опубликована пять лет назад!
Волна жалости окатила Джимми. Больше он ее не винил. Пять лет назад она была в том нежном возрасте, когда человек еще не отличает добра от зла. Ее нельзя винить, что она сочиняла сентиментальные стишата; он и сам в таком возрасте мечтал стать эстрадным певцом. Юности надо прощать. И, умиляясь всепрощению, он принялся листать страницы.
Но тут с ним стало твориться нечто любопытное — ему казалось, будто он уже листал их. Рано или поздно такое чувство испытывает каждый. Он был почти убежден, что не в первый раз видит стишок на двадцать седьмой страничке, озаглавленный «Элегия». Встречались строчки совершенно знакомые. Люди, разбирающиеся в таких вещах, объясняют, что дело тут в клетках мозга, которые что-то такое делают; ну, в общем, что-то, связанное с мозговой деятельностью. Скорее всего, это и происходит с ним сейчас.
Но нет! Все-таки дело не в этом. Смутное чувство, что он уже читал эти стихи, росло, а не тускнело. Читал, определенно читал! Когда? Где? А главное, с какой стати? По собственной воле читать их он ни за что бы не взялся.
Именно эта мысль и подтолкнула его память в верном направлении. За всю свою жизнь он всего какой-то год был обязан читать книги, которые ни за что бы не стал читать сам — когда работал в «Кроникл». Может, так случилось, что ему давали их на рецензию? Или…
И тут память, в обычной для нее затейливой манере, едва плетясь в начале, вдруг одним легким скачком завершила путешествие. Он вспомнил! А за озарением наступило смущение… и ужас.
— Господи!
Теперь до него дошло, почему там, в Лондоне, ему сразу почудилось, будто он уже видел такие волосы. Туман рассеивался, все проступало с беспощадной четкостью. Он вспомнил, что случилось пять лет назад, в ту встречу, на которую таинственно намекала Энн. Он понял, что она, подразумевала тогда, на пароходе, обвиняя Джимми Крокера в том, что он излечил ее от сентиментальности. На лбу у него проступил холодный пот. Теперь интервью вспомнилось ему ясно и четко, словно случилось пять минут, а не пять лет назад.
Вспомнил Джимми и свою статейку в газете, и мерзкую радость, с какою он ее кропал. В ту пору его распирало буйное, неудержимое, мальчишеское чувство юмора. Оно взбрыкивало, как молодой жеребенок, не оглядываясь, кого лягает. Вспомнив, что он тогда ликующе настукал на машинке, Джимми содрогнулся и поймал себя на том, что ему гнусен человек, который мог без малейших угрызений совести совершить такую жестокость. Помнится, он еще прочитал избранные места восхищенному коллеге… Могучее сочувствие к Энн взбурлило в нем. Неудивительно, что ей ненавистны даже воспоминания о Джимми Крокере!
Возможно, раскаяние вконец истерзало бы его, не попадись ему случайно сорок шестая страница. «Похороны любви» он прочитал за две минуты, стишок был совсем коротенький — и настроение его кардинально переменилось. Больше он не чувствовал себя подлым убийцей. «Похороны любви» подействовали как тоник, оживили, влили новую энергию. Какие кошмарные стихи! Какие нелепые, какие слабые! Все, понял он, обернулось к лучшему.
На пароходе Энн призналась, что его насмешки отбили у нее склонность к поэзии. Если так, то он сыграл в ее жизни роль спасителя! Он представил, какой она стала бы, сочиняй и сейчас такую чушь, и возликовал оттого, что совершил пять лет назад. В сущности, сегодняшняя Энн — восхитительная, несравненная девушка, задумавшая похитить Огдена, — его творенье! Именно он растоптал в ней вирус сентиментальной поэзии. На ум ему пришел напев старой песенки:
«Благодаря тебе
Я стала вот такой.
Надеюсь, ты дово-о-лен?»
Не просто доволен — горд! Однако после первых восторгов ликование упало до умеренного. Кару за свой добрый поступок он все равно несет. Для нее Джимми Крокер — не спаситель, а помесь людоеда с вампиром. Нельзя допустить, чтоб она узнала, кто он на самом деле. Никогда! Или хотя бы, до тех пор, пока ему не удастся усердным трудом стереть ее отношение к давнему проступку.
Дробный стук каблучков ворвался в его мысли. Он быстренько сунул книжку на место. Вошла Энн, плотно притворив за собой дверь.
— Ну? — нетерпеливо спросила она.
С минуту Джимми не мог отвечать. Он смотрел на нее, думая, какое она совершенство. Без всех этих сантиментов, решительная, требовательная, энергичная — словом, Энн, а не автор «Одинокого Сердца».
— Попросили вы ее?
— Да, но…
— О! — лицо у Энн вытянулось. — Значит, не хочет брать Джерри обратно?
— Отказала наотрез. Я старался как мог.
— Понятно… Они помолчали.
— Это решает дело, — сказал наконец Джимми. — Теперь вы, волей-неволей, разрешите мне участвовать.
— Это же большой риск! — встревожилась Энн. — Ведь самозванство — уголовное преступление?
— Ну и что? Говорят, в современных тюрьмах — очень хорошие условия, концерты, пикники, то-се… С удовольствием посижу там. У меня недурной голос, хор организую.
— Мне кажется, мы нарушаем закон. Я говорила Джерри, что нам ничего не грозит. Ему — только потерять работу, а меня отослали бы к бабушке. Но это я так, ради его успокоения. Как по-вашему, стоит сначала выяснить, какое тут полагается наказание?
— Это можно. Заодно проясним и мои дальнейшие планы. Если мне грозит пожизненное заключение, не нужно заботиться о выборе профессии.
— Меня-то вряд ли отправят в тюрьму, — проговорила Энн, — я все-таки родственница. Хотя лучше в тюрьму, чем к бабушке. Она живет в жуткой дыре и вечно сердится. Но с вами они церемониться не станут, как бы я ни заступалась. Нет, правда, лучше все это бросить! Я чересчур увлеклась. Не учла все обстоятельства.
— Ни за что! Умру, но не брошу. Победа иль провал. Что вы ищете?
Энн копалась в пухлом томе, стоявшем у окна.
— Это каталог, — коротко объяснила она, листая страницы. — У дяди Питера кипы юридических справочников. Я ищу «похищение». Вот. «Энциклопедии — полка „х“. А, она наверху. Минутку.
Вбежав по короткой лесенке, Энн скрылась.
— Вот она! — донесся голос с галереи. — Нашла!
— Давайте! — крикнул Джимми.
— А сколько страниц! Сейчас, сейчас! Минутку. С галереи доносилось шуршанье и чиханье.
— Ох, ну и пылища тут! Густым слоем. А сигаретных окурков! Надо дяде сказать. Угм… А, вот! Наказание за похищение…
— Тш-ш! — прервал Джимми. — Идут. Дверь открылась. Вошел Огден.
— Привет! — заметил он. — А я тебя искал. Не думал, что застану тут.
— Входи, мой мальчик, устраивайся как дома! — радушно пригласил Джимми.
— Нахальный ты, жуть! — Огден неприязненно оглядел его.
— В устах сэра Хьюберта Стэнли это похвала.
— Э? Кто такой?
— Один дядя. Разбирался, что к чему. Огден прикрыл дверь.
— Я тоже не промах. Знаю, к примеру, кто ты. — Он хихикнул. — Раскусил тебя!
— То есть?
Толстый отрок хихикнул снова.
— Думаешь, такой ты ловкий, дальше некуда? А я тебя просек. Джимми Крокер! Пхе! Какой там Джимми! Какой там Крокер! Ты — мошенник! А зачем ты тут? Ясно. Чтобы меня спереть.
Уголком глаза Джимми поймал потрясенное лицо, выглянувшее между балясин галереи и торопливо нырнувшее за них. Оттуда не доносилось ни звука, но Джимми знал, что Энн ловит каждое слово.
— С чего вдруг такие догадки?
Огден бухнулся в глубины любимого кресла, вольготно забросил ноги на письменный стол и встретил взгляд Джимми стеклянным, но проницательным взором.
— Сигаретка найдется?
— Извини — нет. Очень жаль.
— Мне еще больше.
— Однако, с твоего разрешения, вернемся к первоначальной теме, — попросил Джимми. — С чего ты решил, будто я хочу тебя похитить?
Огден зевнул во весь рот.
— Сидел в гостиной после ленча, когда этот тип, ну, лорд, зашел к мамаше. Хотел, видите ли, «побеседовать наедине». Ну, мать меня отослала, а я, само собой, сел под дверью.
— Тебе известно, куда попадают мальчики, которые подслушивают под дверьми секретные беседы? — сурово вопросил Джимми.
— А то! На свидетельское место в суде. Так вот, сижу я, значит, и слышу: этот лорд говорит матери, что он притворился. А на самом деле, никакой ты не Джимми Крокер, он в жизни тебя не видал. Еще, говорит, ты мошенник, за тобой надо следить. Тут я и догадался, что к чему. А что, ловко ты это, в дом втерся! Хвалю.
Джимми не отвечал, обдумывая лихой контрудар Джека-Джентльмена. Невольно он восхитился простотой стратегии, тут была какая-то артистичность, достойная уважения.
— Слушай-ка, — продолжал Огден, — давай обсудим с тобой это дельце. Понимаешь, меня дважды крали, и все — им, ворам. Обнаглели, сил нету. Фиг они меня получат! Хоть бы немножко отстегнули. Обрыдло, сказать не могу! Крадут меня, крадут, а навар — другим. Ну, ладно, я твердо решил — следующий раз пускай берут меня в долю. Усек? Пятьдесят на пятьдесят. Согласен — валяй, похищай. Нет — сделка расторгается. Фиг ты меня тогда похитишь! Раньше, когда меня похищали, я совсем маленький был, а теперь — не дамся. Ну, чего скажешь?
Джимми подрастерялся. Видимо, он толком не проник в особенности этого характера. Чем ближе он знакомился с Огденом, тем больше ему нравился ее план. Все верно, только владелец собачьей клиники способен совладать с этим примечательным юнцом.
— Н-да, век коммерции.
— А то! Я человек деловой. Слушай-ка, а ты в одиночку работаешь или с Баком Маджинисом и его парнями?
— Н-нет… Маджиниса я не знаю.
— Он меня первый упер. Крутой парень. А вот потом — Фишер. Значит, ты с Сэмом?
— Нет.
— Так я и думал. Вроде он женился и отошел отдел. Жалко все-таки, что ты не от Бака. Бак мне нравился. Когда я жил у него, он здорово меня развлекал. Когда меня от него забрали, газетенка одна интервью у меня взяла. Притопала такая тетя, наваляла статейку «Даже у похитителей под грубой кожей бьется нежное сердце». У меня в альбоме наклеено. Прям сейчас, нежное сердце! Нет, Бак — парень что надо. В кости с ним сражались, жвачку меня научил жевать. До смерти охота, чтобы он меня снова похитил. Ладно, от себя работаешь — мне без разницы. Половину отстегнешь, и привет.
— Занимательный ты юноша!
— Полегче, полегче! Сколько и так терплю, без наглостей твоих. Ну, как? Говорим конкретно. Согласен или нет? Решай.
— Решить легко. Обещаю тебе половину от того, что мне перепадет.
Огден с вожделением глянул на письменный стол.
— Расписочку бы, конечно. Ладно, в суде все равно не пройдет. Доверимся тебе на слово.
— Как говорится, воровская честность.
— Полегче! Кто тут воры? Обычная сделка. Я — ценный товар, черта с два даром уступлю! И как это я раньше не додумался? Ладно. Договорились. Теперь дело за тобой. План придумывай сам!
И, выдравшись из кресла, Огден удалился из библиотеки. Спустившись с галереи, Энн нашла Джимми в раздумье. На стук ее каблучков он поднял глаза.
— Что ж, это облегчает дело, — заметил он. — Решает проблему способа и средств.
— Это ужасно! Это губит все! Вам нельзя оставаться в доме! Сейчас же уезжайте. Вас разоблачат, арестуют!
— Это соображение побочное. Главное — провернуть дельце. А тогда уж будем думать, как быть со мной.
— Неужели вы не видите, какой это риск?
— Мне все равно. Я хочу вам помочь.
— А я не позволяю.
— Придется позволить.
— Что вы подумаете обо мне, если я разрешу пойти на такую опасность…
— Мои мысли не переменятся. Мнение уже сложилось, ничто его не поколеблет. Я вам еще на пароходе пытался сказать, да вы не дали. По-моему, вы — самая совершенная, самая чудесная девушка в мире. Я полюбил вас с первого взгляда тогда, в Лондоне. Мы были незнакомы, а я все понял. Именно вас я искал всю жизни. Господи вы еще рассуждаете о риске! Разве вы не понимаете, что находиться с вами рядом, говорить, знать, что мы делаем общее дело — вполне достаточно? Для вас я готов на что угодно. Не думайте, что я отступлюсь из-за какой-то ничтожной опасности!
Энн, отойдя к дверям, смотрела на него широко раскрытыми глазами. С другими молодыми людьми — а их было предостаточно с самого первого ее появления в обществе — с другими, когда они так говорили, она держалась холодно и высокомерно, немножко их, возможно, и жалея, но не сомневаясь в собственных чувствах и в способности устоять перед их мольбами. Но сейчас сердце ее неслось скачками. Мало того — она побаивалась, что хладнокровная, сдержанная Энн Честер вот-вот окажется в очень глупом положении. Совершенно внезапно, без всякого предупреждения, она поняла, что в Джимми есть качество, которое находит в ней отклик. Что-то такое, бунтарское. В общем, они с ним — одного сорта. Мужчины редко ей нравились; она не могла определить — отчего, но ни один из тех, с кем она играла в гольф, ездила верхом, плавала на яхте, не вызывал отклика в ее душе. С тех пор как она узнала власть самоанализа, она поняла, что виновата некая ее изначальная черточка. Она не могла бы сказать какие качества ей требуются, но не сомневалась, что узнает их сразу. И сейчас она их узнала, безрассудство, бесшабашность, жизнерадостность — все было под стать ее озорному своеволию.
— Энн! — окликнул Джимми.
— Слишком поздно.
Она не собиралась отвечать так. Она хотела сказать, что это невозможно, об этом не может быть и речи. Но сердце вырвалось из-под контроля, подхлестываемое иронией событий. Теперь она знала, почему ее так тянуло к этому человеку. Они созданы друг для друга. Она загубила свое счастье.
— Я, — проговорила она — обещала выйти замуж за лорда Уизбича.
— Замуж! За Уизбича! — Джимми оцепенел, словно его ударили.
— Да.
— Но… когда?
— Только что. Всего несколько минут назад, когда везла его в отель, предложение он мне сделал еще до нашего отъезда в Англию, и я обещала дать ответ, когда вернусь. Но дни катились и катились. Меня что-то удерживало. А сейчас он начал уговаривать снова, нелепо было опять тянуть. Я и согласилась…
— Вы же не любите его! Не может быть…
Энн открыто встретила его взгляд.
— Со мной будто что-то случилось в те несколько минут. Я не могла думать ясно. Недавно для меня замужество не играло большой роли. Лорд мне, в общем, нравился, симпатичный, спокойный. Я чувствовала, мы хорошо поладим и будем счастливы не хуже других. Брак наш будет счастливым, насколько вообще бывают счастливыми браки в наши дни. Вот так оно все и получилось.
— Вы не можете выйти за него замуж! Это бред какой-то!
— Я обещала.
— Так нарушьте обещание!
— Не могу.
— Нарушьте!
— Нет. Человек должен играть до конца.
— Но не в данном случае… — Джимми подыскивал слова. — Вы не должны… Это ужасно… именно в этом случае… — Он осекся, разглядев ловушку, в которую попал. Он не может разоблачить мошенника, не разоблачив себя. И это не все. Предубежденность против Джимми Крокера уходила корнями в дурацкую обиду, но с годами разрослась, и кто может знать, насколько сильна теперь!
Энн шагнула к нему, приостановилась в нерешительности и, точно бы отважившись наконец, подошла и тронула за рукав.
— Мне очень жаль!… Наступило молчание.
— Простите.
Она отошла. Тихонько притворилась дверь. Джимми едва заметил, что Энн уже нет. Он опустился в кресло, любимое кресло Пэтта, и невидящим взглядом уставился в потолок. А потом — не то несколько минут спустя, не то несколько часов — очнулся от резкого щелчка дверной ручки. Он выпрыгнул из кресла. Может, вернулась Энн?
Нет. Не она. Из-за двери вопросительно высунулась светловолосая голова лорда Уизбича.
— О! — воскликнул пэр, узрев Джимми. И голова унырнула.
— А ну-ка, пойди сюда! — резко закричал Джимми. Голова вынырнула вновь.
— Меня зовешь?
— Тебя, тебя!
Вслед за верхним этажом показался и весь лорд, на вид — вкрадчивый и невозмутимый. Но в глазах его тлел опасливый огонек, и от двери он отдаляться не стал, придерживаясь за ручку. Вряд ли, думал он, Джимми прослышал о его беседе с хозяйкой, но в голосе у того перекатывались угрожающие нотки и лучше поостеречься. Безопасность превыше всего.
— Мне сказали, мисс Честер в библиотеке, — сообщил он, чтобы разрядить напряженность.
— А тебе что нужно от мисс Честер? Нет, какой гад! Какой змий! Одно слово, взломщик!
Даже самый солнечный оптимист и тот не сумел бы предположить, что с ним говорят по-дружески, с сердечной теплотой. Пальцы несчастного лорда крепче ухватили дверную ручку, скулы слегка зарделись.
— Что это все значит? — поинтересовался он.
— То, что ты — мошенник!
— Не ори так! — лорд Уизбич встревожился всерьез. — С ума ты, что ли, сошел? Еще услышат!
Джимми глубоко вдохнул и выдохнул.
— Надо мне держаться от тебя подальше. Иначе я за себя не отвечаю. Не хотел бы тебя убивать. Вернее, хотел бы, но не стоит.
Джимми медленно попятился, пока не наткнулся на письменный стол, за который и схватился мертвой хваткой, прочно встав на якорь. Он страшился опрометчивых поступков, но от вида Джека-Джентльмена кровь просто кидалась в голову. Один соперник оперся о стол,, уцепившись обеими руками в массивную столешницу; другой накрепко держался за дверную ручку. В такой напряженной позиции и продолжилась беседа.
— Мисс Честер только что сообщила мне, — Джимми изо всех сил заставлял себя говорить спокойно, — что согласилась выйти за тебя замуж.
— Верно. Об этом объявят завтра. — Он чуть не сказал, что надо бы, как положено, прислать какой-нибудь подарок, но прикусил язык, не совсем нанимая, какие именно чувства испытывает враг. Казалось бы, с какой ему стати возражать против его брака с Энн? Но нет, он явно принял это близко к сердцу. При всей своей любви к тихим шуткам, лорд Уизбич рассудил, что, раз соперник фунтов на пятьдесят тяжелее и дюймов на шесть повыше, задираться не стоит.
В один из углов был вделан массивный сейф, сразу бросавшийся в глаза среди книг всех видов и размеров, забивавших полки. Книги забрались даже на маленькую галерею, огибающую северную сторону зала. Туда вел коротенький лестничный марш.
Джимми посмотрел на сейф, за стальными дверцами которого, видимо, хранилась пробирка патриджита, и перенес внимание на полки. Беглый обзор не открыл ничего такого, чем можно было бы поразвлечься, пока не вернется Энн. Литературные вкусы влекли его к современным романам, а у Пэтта, по всей видимости, не было ни единой книги, написанной позднее XVIII века, да и то в основном — стихи. Джимми повернулся к письменному столу у окна, на котором тоже стояла полка с книгами более современного вида. Вытянув одну наугад, он распахнул ее.
И тут же с отвращением отбросил. Опять стихи! Этот Пэтт просто помешан на поэзии. Бросив последний взгляд на полку, Джимми приготовился нести вахту без чтения, но тут глаз зацепил имя на обложке последней книги в ряду — столь неожиданное, что он вгляделся попристальнее, не веря своим глазам.
Нет! Все правильно! Вот оно, золотыми буквами:
ЭНН ЧЕСТЕР «ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ»
В полном оцепенении Джимми взял томик. Еще и сейчас он был склонен выгораживать рыжеволосую богиню, тешась предположениями, что стихи написала ее однофамилица. Среди многих его недостатков был и такой: он терпеть не мог, прямо презирал, сентиментальную поэзию, а уж тем паче — сентиментальных поэтов, в особенности женщин. Не может быть, чтобы Энн, его Энн, полная достоинств, Энн, сумевшая вдохновить почти незнакомого человека на такое преступление, как самозванство, написала «Одинокое Сердце» или вообще стихи! Наскоро пробежав первые подвернувшиеся строфы он содрогнулся. Ну и патока! Из той муры, какой забивают журнальные страницы, когда не хватает детективных рассказов. Именно это длинноволосые идиотки читают своим дефективным дружкам в провинциальных салонах. Короче, полная гадость. Нет, не может быть, чтобы это сочинила Энн!
Но в следующий миг страшная правда оглушила его. На титульном листе вилась надпись:
Моему дорогому и любимому дяде Питеру
С любовью от автора
Энн Честер
Зал завертелся, да так, словно лучший друг ранил его нежнейшие чувства или возлюбленная огрела сзади мешком с камушками. Долю секунды он просто стоял. Преданность прекрасной Энн пошатнулась, будто он застиг ее на преступлении, разоблачившим в ней такие пороки, о которых он и не подозревал.
Но тут он заметил дату издания — и тучи рассеялись. Он снова любил свою Энн. Мерзопакостная книжка опубликована пять лет назад!
Волна жалости окатила Джимми. Больше он ее не винил. Пять лет назад она была в том нежном возрасте, когда человек еще не отличает добра от зла. Ее нельзя винить, что она сочиняла сентиментальные стишата; он и сам в таком возрасте мечтал стать эстрадным певцом. Юности надо прощать. И, умиляясь всепрощению, он принялся листать страницы.
Но тут с ним стало твориться нечто любопытное — ему казалось, будто он уже листал их. Рано или поздно такое чувство испытывает каждый. Он был почти убежден, что не в первый раз видит стишок на двадцать седьмой страничке, озаглавленный «Элегия». Встречались строчки совершенно знакомые. Люди, разбирающиеся в таких вещах, объясняют, что дело тут в клетках мозга, которые что-то такое делают; ну, в общем, что-то, связанное с мозговой деятельностью. Скорее всего, это и происходит с ним сейчас.
Но нет! Все-таки дело не в этом. Смутное чувство, что он уже читал эти стихи, росло, а не тускнело. Читал, определенно читал! Когда? Где? А главное, с какой стати? По собственной воле читать их он ни за что бы не взялся.
Именно эта мысль и подтолкнула его память в верном направлении. За всю свою жизнь он всего какой-то год был обязан читать книги, которые ни за что бы не стал читать сам — когда работал в «Кроникл». Может, так случилось, что ему давали их на рецензию? Или…
И тут память, в обычной для нее затейливой манере, едва плетясь в начале, вдруг одним легким скачком завершила путешествие. Он вспомнил! А за озарением наступило смущение… и ужас.
— Господи!
Теперь до него дошло, почему там, в Лондоне, ему сразу почудилось, будто он уже видел такие волосы. Туман рассеивался, все проступало с беспощадной четкостью. Он вспомнил, что случилось пять лет назад, в ту встречу, на которую таинственно намекала Энн. Он понял, что она, подразумевала тогда, на пароходе, обвиняя Джимми Крокера в том, что он излечил ее от сентиментальности. На лбу у него проступил холодный пот. Теперь интервью вспомнилось ему ясно и четко, словно случилось пять минут, а не пять лет назад.
Вспомнил Джимми и свою статейку в газете, и мерзкую радость, с какою он ее кропал. В ту пору его распирало буйное, неудержимое, мальчишеское чувство юмора. Оно взбрыкивало, как молодой жеребенок, не оглядываясь, кого лягает. Вспомнив, что он тогда ликующе настукал на машинке, Джимми содрогнулся и поймал себя на том, что ему гнусен человек, который мог без малейших угрызений совести совершить такую жестокость. Помнится, он еще прочитал избранные места восхищенному коллеге… Могучее сочувствие к Энн взбурлило в нем. Неудивительно, что ей ненавистны даже воспоминания о Джимми Крокере!
Возможно, раскаяние вконец истерзало бы его, не попадись ему случайно сорок шестая страница. «Похороны любви» он прочитал за две минуты, стишок был совсем коротенький — и настроение его кардинально переменилось. Больше он не чувствовал себя подлым убийцей. «Похороны любви» подействовали как тоник, оживили, влили новую энергию. Какие кошмарные стихи! Какие нелепые, какие слабые! Все, понял он, обернулось к лучшему.
На пароходе Энн призналась, что его насмешки отбили у нее склонность к поэзии. Если так, то он сыграл в ее жизни роль спасителя! Он представил, какой она стала бы, сочиняй и сейчас такую чушь, и возликовал оттого, что совершил пять лет назад. В сущности, сегодняшняя Энн — восхитительная, несравненная девушка, задумавшая похитить Огдена, — его творенье! Именно он растоптал в ней вирус сентиментальной поэзии. На ум ему пришел напев старой песенки:
«Благодаря тебе
Я стала вот такой.
Надеюсь, ты дово-о-лен?»
Не просто доволен — горд! Однако после первых восторгов ликование упало до умеренного. Кару за свой добрый поступок он все равно несет. Для нее Джимми Крокер — не спаситель, а помесь людоеда с вампиром. Нельзя допустить, чтоб она узнала, кто он на самом деле. Никогда! Или хотя бы, до тех пор, пока ему не удастся усердным трудом стереть ее отношение к давнему проступку.
Дробный стук каблучков ворвался в его мысли. Он быстренько сунул книжку на место. Вошла Энн, плотно притворив за собой дверь.
— Ну? — нетерпеливо спросила она.
С минуту Джимми не мог отвечать. Он смотрел на нее, думая, какое она совершенство. Без всех этих сантиментов, решительная, требовательная, энергичная — словом, Энн, а не автор «Одинокого Сердца».
— Попросили вы ее?
— Да, но…
— О! — лицо у Энн вытянулось. — Значит, не хочет брать Джерри обратно?
— Отказала наотрез. Я старался как мог.
— Понятно… Они помолчали.
— Это решает дело, — сказал наконец Джимми. — Теперь вы, волей-неволей, разрешите мне участвовать.
— Это же большой риск! — встревожилась Энн. — Ведь самозванство — уголовное преступление?
— Ну и что? Говорят, в современных тюрьмах — очень хорошие условия, концерты, пикники, то-се… С удовольствием посижу там. У меня недурной голос, хор организую.
— Мне кажется, мы нарушаем закон. Я говорила Джерри, что нам ничего не грозит. Ему — только потерять работу, а меня отослали бы к бабушке. Но это я так, ради его успокоения. Как по-вашему, стоит сначала выяснить, какое тут полагается наказание?
— Это можно. Заодно проясним и мои дальнейшие планы. Если мне грозит пожизненное заключение, не нужно заботиться о выборе профессии.
— Меня-то вряд ли отправят в тюрьму, — проговорила Энн, — я все-таки родственница. Хотя лучше в тюрьму, чем к бабушке. Она живет в жуткой дыре и вечно сердится. Но с вами они церемониться не станут, как бы я ни заступалась. Нет, правда, лучше все это бросить! Я чересчур увлеклась. Не учла все обстоятельства.
— Ни за что! Умру, но не брошу. Победа иль провал. Что вы ищете?
Энн копалась в пухлом томе, стоявшем у окна.
— Это каталог, — коротко объяснила она, листая страницы. — У дяди Питера кипы юридических справочников. Я ищу «похищение». Вот. «Энциклопедии — полка „х“. А, она наверху. Минутку.
Вбежав по короткой лесенке, Энн скрылась.
— Вот она! — донесся голос с галереи. — Нашла!
— Давайте! — крикнул Джимми.
— А сколько страниц! Сейчас, сейчас! Минутку. С галереи доносилось шуршанье и чиханье.
— Ох, ну и пылища тут! Густым слоем. А сигаретных окурков! Надо дяде сказать. Угм… А, вот! Наказание за похищение…
— Тш-ш! — прервал Джимми. — Идут. Дверь открылась. Вошел Огден.
— Привет! — заметил он. — А я тебя искал. Не думал, что застану тут.
— Входи, мой мальчик, устраивайся как дома! — радушно пригласил Джимми.
— Нахальный ты, жуть! — Огден неприязненно оглядел его.
— В устах сэра Хьюберта Стэнли это похвала.
— Э? Кто такой?
— Один дядя. Разбирался, что к чему. Огден прикрыл дверь.
— Я тоже не промах. Знаю, к примеру, кто ты. — Он хихикнул. — Раскусил тебя!
— То есть?
Толстый отрок хихикнул снова.
— Думаешь, такой ты ловкий, дальше некуда? А я тебя просек. Джимми Крокер! Пхе! Какой там Джимми! Какой там Крокер! Ты — мошенник! А зачем ты тут? Ясно. Чтобы меня спереть.
Уголком глаза Джимми поймал потрясенное лицо, выглянувшее между балясин галереи и торопливо нырнувшее за них. Оттуда не доносилось ни звука, но Джимми знал, что Энн ловит каждое слово.
— С чего вдруг такие догадки?
Огден бухнулся в глубины любимого кресла, вольготно забросил ноги на письменный стол и встретил взгляд Джимми стеклянным, но проницательным взором.
— Сигаретка найдется?
— Извини — нет. Очень жаль.
— Мне еще больше.
— Однако, с твоего разрешения, вернемся к первоначальной теме, — попросил Джимми. — С чего ты решил, будто я хочу тебя похитить?
Огден зевнул во весь рот.
— Сидел в гостиной после ленча, когда этот тип, ну, лорд, зашел к мамаше. Хотел, видите ли, «побеседовать наедине». Ну, мать меня отослала, а я, само собой, сел под дверью.
— Тебе известно, куда попадают мальчики, которые подслушивают под дверьми секретные беседы? — сурово вопросил Джимми.
— А то! На свидетельское место в суде. Так вот, сижу я, значит, и слышу: этот лорд говорит матери, что он притворился. А на самом деле, никакой ты не Джимми Крокер, он в жизни тебя не видал. Еще, говорит, ты мошенник, за тобой надо следить. Тут я и догадался, что к чему. А что, ловко ты это, в дом втерся! Хвалю.
Джимми не отвечал, обдумывая лихой контрудар Джека-Джентльмена. Невольно он восхитился простотой стратегии, тут была какая-то артистичность, достойная уважения.
— Слушай-ка, — продолжал Огден, — давай обсудим с тобой это дельце. Понимаешь, меня дважды крали, и все — им, ворам. Обнаглели, сил нету. Фиг они меня получат! Хоть бы немножко отстегнули. Обрыдло, сказать не могу! Крадут меня, крадут, а навар — другим. Ну, ладно, я твердо решил — следующий раз пускай берут меня в долю. Усек? Пятьдесят на пятьдесят. Согласен — валяй, похищай. Нет — сделка расторгается. Фиг ты меня тогда похитишь! Раньше, когда меня похищали, я совсем маленький был, а теперь — не дамся. Ну, чего скажешь?
Джимми подрастерялся. Видимо, он толком не проник в особенности этого характера. Чем ближе он знакомился с Огденом, тем больше ему нравился ее план. Все верно, только владелец собачьей клиники способен совладать с этим примечательным юнцом.
— Н-да, век коммерции.
— А то! Я человек деловой. Слушай-ка, а ты в одиночку работаешь или с Баком Маджинисом и его парнями?
— Н-нет… Маджиниса я не знаю.
— Он меня первый упер. Крутой парень. А вот потом — Фишер. Значит, ты с Сэмом?
— Нет.
— Так я и думал. Вроде он женился и отошел отдел. Жалко все-таки, что ты не от Бака. Бак мне нравился. Когда я жил у него, он здорово меня развлекал. Когда меня от него забрали, газетенка одна интервью у меня взяла. Притопала такая тетя, наваляла статейку «Даже у похитителей под грубой кожей бьется нежное сердце». У меня в альбоме наклеено. Прям сейчас, нежное сердце! Нет, Бак — парень что надо. В кости с ним сражались, жвачку меня научил жевать. До смерти охота, чтобы он меня снова похитил. Ладно, от себя работаешь — мне без разницы. Половину отстегнешь, и привет.
— Занимательный ты юноша!
— Полегче, полегче! Сколько и так терплю, без наглостей твоих. Ну, как? Говорим конкретно. Согласен или нет? Решай.
— Решить легко. Обещаю тебе половину от того, что мне перепадет.
Огден с вожделением глянул на письменный стол.
— Расписочку бы, конечно. Ладно, в суде все равно не пройдет. Доверимся тебе на слово.
— Как говорится, воровская честность.
— Полегче! Кто тут воры? Обычная сделка. Я — ценный товар, черта с два даром уступлю! И как это я раньше не додумался? Ладно. Договорились. Теперь дело за тобой. План придумывай сам!
И, выдравшись из кресла, Огден удалился из библиотеки. Спустившись с галереи, Энн нашла Джимми в раздумье. На стук ее каблучков он поднял глаза.
— Что ж, это облегчает дело, — заметил он. — Решает проблему способа и средств.
— Это ужасно! Это губит все! Вам нельзя оставаться в доме! Сейчас же уезжайте. Вас разоблачат, арестуют!
— Это соображение побочное. Главное — провернуть дельце. А тогда уж будем думать, как быть со мной.
— Неужели вы не видите, какой это риск?
— Мне все равно. Я хочу вам помочь.
— А я не позволяю.
— Придется позволить.
— Что вы подумаете обо мне, если я разрешу пойти на такую опасность…
— Мои мысли не переменятся. Мнение уже сложилось, ничто его не поколеблет. Я вам еще на пароходе пытался сказать, да вы не дали. По-моему, вы — самая совершенная, самая чудесная девушка в мире. Я полюбил вас с первого взгляда тогда, в Лондоне. Мы были незнакомы, а я все понял. Именно вас я искал всю жизни. Господи вы еще рассуждаете о риске! Разве вы не понимаете, что находиться с вами рядом, говорить, знать, что мы делаем общее дело — вполне достаточно? Для вас я готов на что угодно. Не думайте, что я отступлюсь из-за какой-то ничтожной опасности!
Энн, отойдя к дверям, смотрела на него широко раскрытыми глазами. С другими молодыми людьми — а их было предостаточно с самого первого ее появления в обществе — с другими, когда они так говорили, она держалась холодно и высокомерно, немножко их, возможно, и жалея, но не сомневаясь в собственных чувствах и в способности устоять перед их мольбами. Но сейчас сердце ее неслось скачками. Мало того — она побаивалась, что хладнокровная, сдержанная Энн Честер вот-вот окажется в очень глупом положении. Совершенно внезапно, без всякого предупреждения, она поняла, что в Джимми есть качество, которое находит в ней отклик. Что-то такое, бунтарское. В общем, они с ним — одного сорта. Мужчины редко ей нравились; она не могла определить — отчего, но ни один из тех, с кем она играла в гольф, ездила верхом, плавала на яхте, не вызывал отклика в ее душе. С тех пор как она узнала власть самоанализа, она поняла, что виновата некая ее изначальная черточка. Она не могла бы сказать какие качества ей требуются, но не сомневалась, что узнает их сразу. И сейчас она их узнала, безрассудство, бесшабашность, жизнерадостность — все было под стать ее озорному своеволию.
— Энн! — окликнул Джимми.
— Слишком поздно.
Она не собиралась отвечать так. Она хотела сказать, что это невозможно, об этом не может быть и речи. Но сердце вырвалось из-под контроля, подхлестываемое иронией событий. Теперь она знала, почему ее так тянуло к этому человеку. Они созданы друг для друга. Она загубила свое счастье.
— Я, — проговорила она — обещала выйти замуж за лорда Уизбича.
— Замуж! За Уизбича! — Джимми оцепенел, словно его ударили.
— Да.
— Но… когда?
— Только что. Всего несколько минут назад, когда везла его в отель, предложение он мне сделал еще до нашего отъезда в Англию, и я обещала дать ответ, когда вернусь. Но дни катились и катились. Меня что-то удерживало. А сейчас он начал уговаривать снова, нелепо было опять тянуть. Я и согласилась…
— Вы же не любите его! Не может быть…
Энн открыто встретила его взгляд.
— Со мной будто что-то случилось в те несколько минут. Я не могла думать ясно. Недавно для меня замужество не играло большой роли. Лорд мне, в общем, нравился, симпатичный, спокойный. Я чувствовала, мы хорошо поладим и будем счастливы не хуже других. Брак наш будет счастливым, насколько вообще бывают счастливыми браки в наши дни. Вот так оно все и получилось.
— Вы не можете выйти за него замуж! Это бред какой-то!
— Я обещала.
— Так нарушьте обещание!
— Не могу.
— Нарушьте!
— Нет. Человек должен играть до конца.
— Но не в данном случае… — Джимми подыскивал слова. — Вы не должны… Это ужасно… именно в этом случае… — Он осекся, разглядев ловушку, в которую попал. Он не может разоблачить мошенника, не разоблачив себя. И это не все. Предубежденность против Джимми Крокера уходила корнями в дурацкую обиду, но с годами разрослась, и кто может знать, насколько сильна теперь!
Энн шагнула к нему, приостановилась в нерешительности и, точно бы отважившись наконец, подошла и тронула за рукав.
— Мне очень жаль!… Наступило молчание.
— Простите.
Она отошла. Тихонько притворилась дверь. Джимми едва заметил, что Энн уже нет. Он опустился в кресло, любимое кресло Пэтта, и невидящим взглядом уставился в потолок. А потом — не то несколько минут спустя, не то несколько часов — очнулся от резкого щелчка дверной ручки. Он выпрыгнул из кресла. Может, вернулась Энн?
Нет. Не она. Из-за двери вопросительно высунулась светловолосая голова лорда Уизбича.
— О! — воскликнул пэр, узрев Джимми. И голова унырнула.
— А ну-ка, пойди сюда! — резко закричал Джимми. Голова вынырнула вновь.
— Меня зовешь?
— Тебя, тебя!
Вслед за верхним этажом показался и весь лорд, на вид — вкрадчивый и невозмутимый. Но в глазах его тлел опасливый огонек, и от двери он отдаляться не стал, придерживаясь за ручку. Вряд ли, думал он, Джимми прослышал о его беседе с хозяйкой, но в голосе у того перекатывались угрожающие нотки и лучше поостеречься. Безопасность превыше всего.
— Мне сказали, мисс Честер в библиотеке, — сообщил он, чтобы разрядить напряженность.
— А тебе что нужно от мисс Честер? Нет, какой гад! Какой змий! Одно слово, взломщик!
Даже самый солнечный оптимист и тот не сумел бы предположить, что с ним говорят по-дружески, с сердечной теплотой. Пальцы несчастного лорда крепче ухватили дверную ручку, скулы слегка зарделись.
— Что это все значит? — поинтересовался он.
— То, что ты — мошенник!
— Не ори так! — лорд Уизбич встревожился всерьез. — С ума ты, что ли, сошел? Еще услышат!
Джимми глубоко вдохнул и выдохнул.
— Надо мне держаться от тебя подальше. Иначе я за себя не отвечаю. Не хотел бы тебя убивать. Вернее, хотел бы, но не стоит.
Джимми медленно попятился, пока не наткнулся на письменный стол, за который и схватился мертвой хваткой, прочно встав на якорь. Он страшился опрометчивых поступков, но от вида Джека-Джентльмена кровь просто кидалась в голову. Один соперник оперся о стол,, уцепившись обеими руками в массивную столешницу; другой накрепко держался за дверную ручку. В такой напряженной позиции и продолжилась беседа.
— Мисс Честер только что сообщила мне, — Джимми изо всех сил заставлял себя говорить спокойно, — что согласилась выйти за тебя замуж.
— Верно. Об этом объявят завтра. — Он чуть не сказал, что надо бы, как положено, прислать какой-нибудь подарок, но прикусил язык, не совсем нанимая, какие именно чувства испытывает враг. Казалось бы, с какой ему стати возражать против его брака с Энн? Но нет, он явно принял это близко к сердцу. При всей своей любви к тихим шуткам, лорд Уизбич рассудил, что, раз соперник фунтов на пятьдесят тяжелее и дюймов на шесть повыше, задираться не стоит.