Юрский Сергей
Все время жара

   Сергей Юрский
   Все время жара
   Из цикла "Туда и обратно"
   Володя Долгин был фокусник.
   Я вспоминаю его как человека длинного, хотя высоким он не был. Он был вытянутым и сутулым. А высокой была его жена Раиса, певшая контральто в Большом театре.
   Володя Долгин был большой самоед. Редкость среди фокусников невероятная. Я их много знал, и все они были весьма самодовольные, хорошо спящие по ночам люди. Каждый был носителем какого-нибудь наивысшего титула в их совершенно международной профессии. Каждый хотел написать книгу о подвластной им магии и при этом свято хранил тайну самых сокровенных своих иллюзий. Ни один из них не играл в карты - неловко. Большинство обладало властным характером и административной хваткой, весьма полезной для дальнейшего развертывания своей творческой биографии. И никто из них никогда не испытывал потребности в самокритике.
   Володя Долгин был особенный. Он "дергался". Так он называл состояние постоянного недовольства собой и желания покаяться и измениться к лучшему. А между тем Володе-то уже тогда было крепко за пятьдесят. Володя воевал в Великую Отечественную, и были у него большие и настоящие награды. Трудно было поверить, что когда-то он мог кем-то командовать и проявлять чудеса храбрости. Однако это было. Действительно было. Только давно.
   Теперь Володя вскакивал до восхода солнца, часа полтора "дергался" самостоятельно, а в семь часов перегибался из своей лоджии в нашу - мы жили под ними - и шепотом, чтобы не разбудить наших жен, звал меня купаться. Мы спускались крутыми тропинками на пляж и погружались в не согревшуюся еще поутру, шипящую у камней пахучую черноморскую воду. Потом мы обсыхали на лежаках, и Володя говорил, что пора ему сменить пластинку, что он заштамповался в бесконечных повторениях своего репертуара. Ну, сколько можно сдергивать часы с руки вытащенного на сцену из зала человека, не привыкшего к публичности и от стеснения не соображающего, где у него рука, где нога, есть ли на руке часы, или он их забыл дома?! Сколько можно вертеть между пальцами податливые шарики - один, два... пять... снова два... один... ни одного. Сколько можно?
   Володя Долгин был близок к правительству. Он много летал в правительственных самолетах, преодолевая расстояния, непостижные для заурядного ума. Он объездил десятки стран еще в те годы, когда обычные люди готовились к туристическому пересечению советско-болгарской границы, как к переселению в райские кущи. Он побывал вместе с большими партийными людьми в местах столь отдаленных, что там до них не ступала нога советского человека.
   Вполне сознаю, как возбуждено твое любопытство, терпеливый мой читатель. Ты уж подумал было, что орденоносец Володя Долгин служил в спецвойсках или, еще того хуже, в спецслужбах? Ты ошибся! За всеми рубежами нашей великой Родины Володя, как и дома, снимал незаметно с рук часы, вертел между пальцами исчезающие шарики, вытаскивал из пустого цилиндра длинную связку цветных платочков и угадывал любую карту из колоды, вынутую неверной рукой одураченного зрителя.
   И еще Володя говорил. Его доброе, располагающее лицо, мягкие доброжелательные интонации да плюс речь на языке присутствующих в зале, кого бы ни угораздило в этом зале оказаться, - все это не могло не покорять. Если собирались странные разноцветные люди, говорящие на каком-нибудь особом диалекте, нигде в мире, кроме данного местечка, не употребляемом, Володя смело и уверенно говорил на этом диалекте. А если в зале собиралось интернациональное общество, то Володя говорил на языке каждой нации и был подобен святым апостолам в день пятидесятницы.
   Текст был всегда один и тот же - обаятельная скороговорочка, которой Володя с самых молодых лет сопровождал свои выступления. "Вы убедились, что эти платки связаны прочно? Проверьте еще раз. Теперь уверены? Но если мне вдруг понадобится только один платочек из этой связки... нет, я сам не решаюсь... я попрошу... допустим, вас, выходите сюда на сцену, пожалуйста... да, да, вы, молодой человек (товарищ в черном, месье в синем, мистер в смокинге, пан в красной бабочке, сагиб в белом, синьор в желтой рубашке, сеньор в полосатом). Помогите мне. Возьмитесь за любой платок из этой связки. Теперь потяните. Великолепно! Спасибо! Платки сами развязались! Именно этот платочек я и хотел. Позвольте пожать вашу руку! Поаплодируем моему помощнику. Он просто великолепен! Кстати, который час? Ах, вы не знаете? У вас нет часов? Вы не носите часов? Носите? А где же они? Пропали? Какой ужас. Сейчас мы немедленно вызовем полицию. А пока позвольте предложить вам вот эти часы, они лежали где-то тут в коробочке... а? Похожи на ваши? Ваши или не ваши? Похожи? Удивительное совпадение..." и так далее.
   Этот текст Володя сперва говорил сотни раз, потом записал на бумажке, а потом... Выезжал, допустим, министр культуры РСФСР на Дни России в Бангладеш... или выезжал предисполкома столицы в город-побратим Мньяму... Ну как же эффектно иметь с собой этого фокусника! Он за пару первых дней пребывания, пока министра или предиспокома (или Генерального секретаря - и такое бывало!) везде водят, все показывают, кормят, поят, поздравляют, - так он за эту пару дней сам найдет, кого надо, в посольстве или около посольства, поспрашивает, запишет, поучит, подергается и... на тебе! Когда настанет день ответного приема, после какого-нибудь скучного (но обязательного - протокол!) пианиста или скрипача, можно козырнуть бывшим фронтовиком Володей ("Как его фамилия... мать его... ну?.. Да!") Долгиным. И почешет Володя как ни в чем не бывало на местном языке. И заулыбаются непроницаемые дипломатические лица представителей стран, далеких пока от социализма. И, может быть, когда снимут с них, дураков, часы, когда заморочат им головы пятью шариками между тремя пальцами, начнут они, наконец, понимать, тупые головы, что социалистический путь - единственно правильный и перспективный, а они со своей частной собственностью на средства производства в полном тупике. Вот же он, наглядный пример: часики были ваши, стали наши! И только от широты души мы возвращаем их вам. Вот вы и улыбаетесь... и в ладоши бьете... косорылые. И все это на вашем же, будь он проклят, тарабарском языке. Для вашей же пользы.
   А потому - хороший, настоящий артист этот Володя (как его, все позабываю, фамилия, мать его... ну? Да!) Долгин. И сам его в другой раз с собой возьму, и Василию Кузьмичу порекомендую, когда он в Рейкьявик поедет. Поглядим, как Володька побалакает по-исландски...
   И Володя балакал. По-исландски, по-нидерландски, по-тамильски, на суахили, на французском с произношением Мали, на французском корсиканском, на нижненемецком, венгерском, финском, финско-шведском и южнокитайском.
   Самым замечательным было то, что Володя НИ СЛОВА не знал ни на одном языке мира, кроме русского. Наизусть! Все наизусть! Бесконечно приставлять одни немыслимые звуки к другим, составляя периоды, в которых глагол неизвестно где, суффикс в три раза длиннее самого слова, а ударение вообще в соседней фразе.
   Зубрежке посвящались дни и ночи. Зато... в один прекрасный вечер скромный и обаятельный пожилой человек Володя Долгин с искренней доброжелательной улыбкой на лице делал привычные пассы руками и без видимых затруднений говорил на неведомом ему языке: "Вы убедились, что эти платки связаны прочно? Проверьте еще раз!" и так далее.
   Этот текст мучил Володю. Сотни раз он должен был втолковывать те же слова очередному переводчику, обычно плохо знавшему либо местный язык, либо русский язык, либо то и другое.
   Нет, вот как сказать "Вы убедились", но в вопросительной форме? Чтобы было так, понимаешь: "Вы убедились???"... Угу... А как "платок"? Как, как? Не может быть! Как? Да, нет, "платок"! Не "пальто", а "платок". Как это у них нет платка? Ну вот это, вот этот предмет как называется?.. Тряпка? Так и говорят? О, Господи! Ну, а как на вашем языке "тряпка"? ХХААПИИСКО-ТАМА? А во множественном числе? Вот, не одна тряпка, а две, три... как сказать "тряпки"? - ХХААПИИСКО-ТАМА КУУНДУКА... О, Господи, сейчас запишу. Скажи еще раз. Так. А "связывать"? Глагол такой, действие такое - "связывать"? "У"? Как это, просто "У"? Одна буква? Ну, допустим, это как раз легко запомнить: ХХААПИИСКО-ТАМА КУУНДУКА У - и все! А как "проверять"? Понимаешь слово - "проверять"? Как по-вашему? Тоже "У"? Не может быть! Точно? И "связывать", и "проверять" одинаково? Вы ничего не проверяете? Вот это да! А я ничего не понимаю. Ну, ладно, запомним - "У".
   Мука! Зато успех Володя имел всегда оглушительный! Владельца часов, которые исчезли с руки, а потом благополучно вернулись, нельзя было остановить от визгливого смеха. Когда Володя, доброжелательно улыбаясь, сказал: "КХАТ! КААМУНО СКАЛИ НЭ ОБО ХХААПИИСКО-ТАМА КУУНДУКА У" и вытащил из цилиндра связку платков - представление можно было не продолжать, и дипломатический визит можно было считать законченным. Вся публика - господа в смокингах, тюрбанах и фесках, дамы в хитонах, накидках и сари - все свалились с кресел на пол и стали корчиться в неудержимом приступе гомерического хохота.
   То ли переводчик чего недопонял, то ли Володя не до конца овладел местным произношением - неизвестно, но эффект был ошеломительный.
   Володя объяснял мне, что все дело, очевидно, в контексте. Как вот, к примеру, в английском языке. Видишь в словаре, допустим, слово "рукоятка", а оно же имеет второе значение: "получать сведения, наматывать на ус" и тут же третье (морск.): "спускать корабль на воду со стапеля". Все дело в контексте в каком сочетании употребляется слово. А так как в данном случае разноцветные зрители впервые в жизни видели явление, подобное Володе Долгину, то это ни с чем не сочеталось, и потому получилась такая чертовщина, что только и оставалось упасть на пол и хохотать до самого фуршет-коктейля.
   Скороговорочка, произнесенная сотни раз, записанная однажды на листке из школьной тетради, за последние три десятка лет была переведена на большее количество языков, чем произведения Шекспира, Пушкина и Вальтера Скотта.
   Об этом и плакался мне Володя Долгин, лежа на ялтинском пляже после утреннего купания. "Надоело! - говорил он. - Вот как вы в театре играете все время новые пьесы, так и мне хочется обновиться. Придумай мне программу. Трюки я любые срепетирую, но нужна идея. Понимаешь меня? Я многих просил, но не верят - думают, чего ему еще надо - в загранку ездит, весь мир повидал. А я ничего не видел, кроме лиц переводчиков. Не верят".
   Высоко в небе летел медленный самолет. Было облачно, и самолет то появлялся, то исчезал. Даже удивительно, как медленно он летел. Или дело не в скорости, просто слишком высоко, поэтому так казалось.
   Володя говорил: "Завидую тебе, что ты без снотворного спишь. А я не могу. Дергаюсь. У меня хорошее снотворное - швейцарское. ТАМ покупал. Не подделка. Сперва принимал полтаблетки - чудно засыпал. Потом замечаю - не берет. Стал брать по целой. Было ничего. А последнее время, вроде, хочу спать, и глаза закрываются, а в голове все равно будто турбина крутится...".
   Помолчали. Крикливые женщины с соседних лежаков забрали своих детей и погнали их, как гусей, в гору - завтракать. Они питались в первую смену, а мы с Володей во вторую. Прибой усилился. Волны тяжело шмякались о большие камни. Брызги летели далеко и попадали нам на ноги. Это было приятно.
   Володя говорил: "Может, все поменять, а? На корню поменять, понимаешь? Сделать в стиле "Старик Хоттабыч" - с бородой, в халате? А?.. Но это ж надо, чтобы кто-то написал... и режиссер нужен... А потом думаю - может, с животными работать? Знаешь, кролик превращается в утку... или в голубя. Правда, хлопотно... Сейчас-то я налегке, а там пойдут клетки, питание у каждого свое... ассистентка нужна... ...И опять же - кто напишет текст?.. И так вот до утра крутится в голове... То ли это сны, то ли бессонница - непонятно... Стал я по две таблетки принимать. Ну, тут отрубаюсь полностью. Швейцарцы знают, чего делают. Отрубаюсь так, что Раиса меня растолкать не может. Весь день сплю. Она уже на вечерний спектакль распевается - а голос у нее, знаешь, труба, два этажа вверх, два этажа вниз жалуются. А я не слышу. Ну, я вообще бросил их принимать. Так и дергаюсь. Всю ночь".
   С треском рванулась моторка от соседнего пляжа. За ней бодро вскочил на волну лыжник в ярко-красных плавках. Но тут же его закосило, и он рухнул в воду. Мотор смолк, и стал слышен мат и громкое отплевывание. Моторка на малых оборотах пошла назад.
   Володя говорил: "Я с этой новой программой всех знакомых задергал. Нужна идея. Я и тебя в покое не оставлю. Вот все двадцать четыре дня буду тебе говорить: дай идею! Поставь мне программу!.. Ну?.. Есть идея какая-нибудь?"
   "Есть".
   "Ну?"
   "Велосипед".
   "Что велосипед?"
   "Ездишь по кругу на велосипеде и одновременно показываешь фокусы".
   "Манипуляции..." - поправил он меня.
   "Ну, манипуляции".
   "А руки? Они ж на руле".
   "А нет, надо ехать без рук. Или, еще лучше, на одном колесе с седлом. Знаешь, в цирке..."
   "Разыгрываешь?"
   "Да почему? Серьезно, может быть здорово. Если под хорошую музыку. Такой галопчик... Или, наоборот, "Лунная соната"".
   "Разыгрываешь.... Это со мной уже делали... Вот было..."
   Первый рассказ Володи Долгина
   Мы с Гришей Гориным соседи. Вместе собак гуляем. Я его каждый день доставал - ты ж писатель, придумай программу. Мне надо новое, чтоб у других такого не было.
   И вот раз, ночь уже была, час ночи, наверное, - звонок! Гриша говорит в трубке: "Володя, мы тут сидим - Арканов, Ширвиндт, Альтов, - и мы все вместе решили тебе номер придумать". Я говорю: "Спасибо, тронут. Ну, так что?" "Пока, - говорит он, - пока мы только решили придумать, но еще не придумали. Мы тебе еще перезвоним. Или ты, может, к нам зайдешь?" Я говорю: "Поздно. Я только что таблетку принял, носом клюю". "Ну, ладно, - говорит. - Подремли. А мы, как сочиним, так тебе сразу позвоним".
   Я лег на диван и сразу вырубился. А через час примерно, значит, часа в два - звонок! Телефон рядом и так настойчиво звонит. Беру трубку.
   "У нас к тебе вопрос, - говорит Гриша. - Арбуз как, подходит?"
   Я спрашиваю: "Для чего?".
   "Ты что, - говорит, - отключился? Мы ж для тебя стараемся. У нас вопрос арбуз участвовал когда-нибудь в иллюзиях?"
   Я говорю: "Арбуз... вроде, нет, не слыхал".
   "Заметано! - кричит Горин. - Не было арбуза! - это он, я слышу, остальным говорит, а они там, слышно в трубке, кричат "УРА-А!", чокаются. - Заметано! говорит Гриша. - Значит, арбуз! Сейчас начнем придумывать. Мы тебе еще позвоним. Ты не спи".
   А я как раз чувствую - действует таблетка, самое ей время. Сел в кресло. Даже приемник включил, чтобы не заснуть. И тут же заснул. Прямо в кресле.
   Часа в три - звонок. Я совсем ничего не соображаю. Продираю глаза. Хватаю трубку.
   Гриша кричит: "Есть! Бери ручку, записывай".
   Я дергаюсь. Ручку найти не могу, бумагу найти не могу, очки потерял. А в трубке, слышно, поют что-то, кричат. Гриша говорит: "Ну, готов наконец?".
   "Готов".
   "Значит, так: ты выходишь в форме официанта. Да-а, забыл, это надо показывать обязательно на пароходе. На волжском пароходе".
   "Как на пароходе? А если просто в концерте?"
   "Это надо еще подумать. Это новая проблема. Потом придумаем, не перебивай меня! Ну, в общем, выходишь ты в костюме официанта - брюки, конечно, отглаженные, ботинки, носки, что там еще... Ты слушаешь меня?"
   "Ну, слушаю, слушаю".
   "Ты записываешь?"
   "Чего записывать? Ну, брюки, ботинки... дальше что?"
   "А дальше вот что: на тебе куртка такая, знаешь, с погончиками в виде таких кисточек и галстук-бабочка. Записываешь?"
   "Чего записывать? Ну, бабочка..."
   "Не перебивай! На тебе бабочка, погончики... а в руке у тебя салфетка. Понял?"
   "Понял. Дальше".
   "А теперь самое главное. Ты показываешь левую руку. Держишь ее так растопырив пальцы снизу, как будто на ладони что-то лежит... И говоришь... Записываешь?"
   "Записываю".
   "И говоришь: "Видите, ничего нет!". Потом - накрываешь ладонь салфеткой. Знаешь, как официанты делают? Знаешь или не знаешь? Если не знаешь, Шура Ширвиндт тебе покажет. Так вот, набрасываешь на ладонь салфетку и говоришь записывай! - говоришь: "Интересно, что мы вам предложим сегодня на десерт?". Хитро так говоришь, понимаешь, как будто тебе и вправду интересно, что там будет на десерт. И все это в костюме официанта, представляешь?"
   "Ну, дальше!" - говорю я.
   А Гриша орет в трубку: "А дальше ты сдергиваешь салфетку, и на ладони у тебя АРБУЗ! Здоровый, полосатый, килограмм на семь, не меньше!"
   "Ну?"
   "И тогда ты накидываешь салфетку правой рукой на левое плечо, видишь, все продумано! - правая рука освободилась, и ты ею поглаживаешь арбуз и, так хитро прищурясь, говоришь: "АСТРАХАНСКИЙ!". Только тут важно именно с прищуром и поглаживая, понимаешь? И говоришь: "АСТРАХАНСКИЙ!". Сможешь? С прищуром и поглаживая, сможешь?"
   "Смогу".
   "Ну, что, нравится?"
   "Ничего".
   "Не "ничего", а здорово! Это будет класс, когда ты с прищуром и поглаживая, только, знаешь, сказать надо так врастяжку: "АСТРА-ХАН-СКИЙ!" Нравится?"
   "Нравится. А откуда же арбуз появится?"
   "Вот-те раз! Это уж ты сам придумай. Ты фокусник, это твоя забота".
   Там у них за столом захохотали, а я швырнул трубку на рычаг и полез в холодильник - чего-нибудь съесть. Все равно теперь не уснуть... Смотри, плавки уже высохли... Как жарит, а? Вроде, и облака, а все равно жарит".
   "Ты купаться больше не будешь?" - спросил я.
   "Нет, пойду домой. Подремлю на балконе до завтрака. Сегодня совсем не спал".
   Помахивая полотенцем, он пошел наверх.
   "Володя!"
   Он наклонился с верхней площадки бетонной лестницы: "Чего?".
   "Я вот думаю, Володя, с велосипедом, это, ей-богу, перспективная мысль. Представляешь, ты все ездишь, ездишь... а посредине висит такая цветная тряпка до полу. Понимаешь? И вот однажды ты заезжаешь за эту тряпку - буквально на одну секунду - и тут же выезжаешь с другой стороны, но уже не на велосипеде, а на маленьком ослике. А?"
   "Вы все сволочи, - сказал Володя. - Только о себе думаете. А вот помочь товарищу - на это вас нет".
   Он накинул полотенце на голову - солнце выглянуло из-за облака и жарило напрямую - и ушел окончательно. Досыпать.
   Мы всего час отстояли в очереди в чебуречную. Взяли по шесть штук и две бутылки сухого. Как раз освободился дальний столик, и мы уселись над самым обрывом, над морем. Чуть пошел ветерок, и жара начала спадать.
   Снизу доносился пляжный гомон. А из-за деревьев с летней эстрады слышался через динамики женский голос и звук аккордеона. Там разучивали греческий танец сиртаки. Голос кричал: "И все пошли, обнявшись за плечи, на-а-лево, нога за ногу... три, четыре.. и покачались!".
   Володя начал рассказывать.
   Второй рассказ Володи Долгина
   "Пристал ко мне Герман, ударник. Он раньше у Кобзона стучал, а теперь я даже не знаю, у кого он. Но пристал, ты себе не представляешь! "Мы, - говорит, - едем в Толедо на пять концертов. Ты был в Толедо?" Я говорю: "Ну, был". "Слушай, - говорит, - что там в Толедо толкнуть можно? Я же совсем без понятия. Вот мы, - говорит, - в Финляндию ездили, там, ясное дело, водка идет. Икра тоже... но главное - водка. Мы ее набили целую литавру. Представляешь, литавру с собой взяли! На кой она нам, я же на железках и на малом барабане, а мы взяли литавру. Я снял с нее кожу, набили бутылками, кожу опять натянули. И с общим грузом - Дни культуры были... Турку - Тампере. На таможне этот долбак постучал по коже, а звук бутылочный. У него шары на лоб. А я говорю: "Это наш сюрприз к Дням культуры, особый звук... спецэффект!". И толкнули без всякой лажи. Финны, они всё тут же, в гостинице разобрали. У них такой зусман барает - под тридцать градусов, все зубами стучат. А выпить нечего - одна бутылка на человека в год! Понял? Сухой закон! Так что наша литавра улетела в момент. А с Толедо я совсем не секу - чего везти, куда идти? Володя, не жидись, ну, скажи, чего туда люди возят?"
   Я говорю: "Не помню, давно было".
   А Герман: "Ну, поднатужься, вспомни! Я, - говорит, - тебя еще найду".
   Через несколько дней сталкиваемся с ним в Москонцерте, в коридоре.
   Он орет: "Во! Долгин! А я тебя везде ищу! - и потом шепотом: Все! Через две недели едем. Вспомнил, чего им там надо, в Толедо?"
   Я говорю: "Не вспомнил".
   Герман обиделся: "Володя, что ж ты, как не свой, как парашник какой? Ты сам-то чего возил?"
   Я говорю: "Ничего не возил".
   Герман: "Ну, может, ты такой человек, но есть же и другие люди, нормальные. Другие люди чего возили? Я ведь чего боюсь, я боюсь нарваться. Такие гады, могут нарочно подставить, по зависти. А ты мужик культурный. Вон Сенька Зельцер - духовик, знаешь его? - он сейчас с кларнета на русский рожок перешел. С народниками, в смысле с оркестром народных инструментов, они в Монровию ездили - это хер знает где, Африка, бля! Так ему посоветовал гад какой-то утюги везти электрические. Хорошо, говорит, пойдут! Сенька мешок утюгов волочил. А там, в Монровии, никто, бля, не гладит, все мятые ходят. И напряжение не наше. Там все на газу и напряжение три вольта!.. Или пять... не помню уже, он говорил. Вроде, три вольта. А на утюге двести сорок! Не тянет. И обратно весь мешок - килограмм тридцать... Володя, выручай! За мной, бля, не пропадет!"
   Я говорю: "Так я и не хочу тебя подвести. Я не помню. А чего я так болтану с потолка, а ты потом нарвешься. Не помню - давно было".
   Он только рукой махнул и пошел. И, наверное, с полгода я его не видел и забыл про эти разговоры. И вдруг - помню, летом, в страшную жару, - пусто в Москонцерте, в кабинетах жарко невыносимо, все в садик вышли, и что-то мне надо было, подписать, что ли, ищу кого-то, и вот иду по пустому коридору навстречу бежит Герман-ударник. Хватает меня и заталкивает в угол курилки.
   "Володя! - прямо-таки рычит и хрипит он. - Уже едем! На тебя одна надежда".
   Я говорю: "Куда едете? Вы ж давно уже съездили".
   "Отложили, - хрипит, - с документами лажа была, напутали. Только сейчас едем, через неделю. Уже все - визы, билеты... В Толедо! Пять концертов. Говори, чего везти? Что там можно толкнуть? Что ты тайну делаешь из говна? Я ж, бля, не прикуп подглядываю".
   Я говорю: "Вот именно, Герман, это тебе не три карты".
   Он: "Чего?"
   Я: "Ничего, проехали. Ладно, открою я тебе эту тайну".
   Он: "Давай! Так чего там, в Толедо, лучше всего толкнуть?"
   Я: "В Толедо лучше всего можно толкнуть Эль-Греко".
   Герман-ударник замер. Выдохнулся из его горла какой-то длинный шипящий звук, показывающий высшую степень озадаченности. Потом быстрыми заячьими движениями ручек, как лапок, утер пот с лица и шепнул: "Елки! Эльгрека... так... Володя, а где ж... где ее..."
   Тут подошел какой-то незнакомый с сигаретой в зубах - кашляет, дым изо рта идет и головой мотает. Герман за его спиной мне знаки делает, что, мол, ни слова при нем! Я и молчу. Тот все кашляет, а сигарету из зубов не выпускает, давится. Потом, наконец, откурился, откашлялся, отплевался и пошел по коридору, закуривая новую сигарету.
   Герман говорит: "Володя, а где ее брать, где брать-то эльгреку? Это ж еще надо..."
   Я говорю: "Конечно, надо! А ты как думал? Водкой думал Толедо удивить?"
   Герман: "Да, нет, я понимаю. А сколько их... Сколько они там возьмут?"
   Я: "Эль-Греко?"
   Он: "Ну? Эльгрека?"
   Я: "Чем больше, тем лучше. Сколько привезешь, столько и возьмут".
   Герман: "Володя, у меня всего неделя. А здесь, где его лучше всего брать?"
   Я: "Лучше всего Эль-Греко брать в Ленинграде".
   Он: "Е!"
   Я: "В Эрмитаже".
   Он: "Это... в музее???"
   Я: "Лучше всего там".
   Он: "Это ж еще в Ленинград ехать... а я и не паковался еще..."
   Герман выбил зубами какую-то бодрую мелодию, что, видимо, означало активную работу мысли.
   "Ну, желаю тебе", - я поднялся со скамейки и пошел к выходу.
   "Володя! - крикнул Герман. Коридор был совсем пустой, двери кабинетов все настежь - никого в здании. Можно было кричать, не опасаясь. - Володя! - опять крикнул Герман через весь коридор. - Ну, допустим, я напрягусь. Съезжу. Ну, возьму я эльгреку... а там-то, там-то, в Толедо... к кому мне там?"
   "Там все просто! - крикнул я. - Сядешь у вокзала на шестой троллейбус, и до остановки "Рынок". Там спросишь. С руками оторвут".
   Я вышел на улицу. Жарко было невыносимо. Я вообще не помню такой жары, как тогда. Разве вот... точно, так же жарко было раз в Испании... в Толедо.
   А у нас в чебуречной над обрывом ветерок делал свое дело - стало прохладнее. За разговором легко ушли обе бутылки, и чебуреки были доедены. Приличные чебуреки. Немного пересушены, но ничего, есть можно.
   С площадки Зеленого театра доносился "сиртаки", но уже не в кусочках, а полностью. Аккордеон наяривал, а женщина кричала: "Головки наклони-или, и на-а-лево... нога за ногу... вместе, вместе! Только влево... в кучу не сбиваться... и по кругу!".
   Отяжелевшие, мы шли по улице Дражинского к нашему дому отдыха. В тени под горой между двух кипарисов бил ключ. Хрустальная вода падала с метровой высоты и разбивалась о бетонный пол в специальном углублении. Мы подставили под струю руки. А когда кисти занемели от холода, омыли лицо и пошли дальше.
   Действительно ли была эта история с Германом-ударником, и действительно ли ударника звали Герман - не знаю. Может, так и было.
   А вот Володя Долгин точно был. Сутулый, веселый, обаятельный.
   Я его помню.
   Алесунд. Северное море