Ла подозвал сыновей. Старик и парни присели на корточки.
   – Почему след был хорошего черного соболя, а попался плохой? – спросил Удога.
   – Наверно, этот человек нашего соболя украл, а своего, плохого, нам подбросил, – с досадой ответил маленький горбоносый Пыжу.
   – Нет, неверно! – сказал старик. – Дураки, ничего не понимаете. Хороший человек был. Не воришка.
   Через тропку чужой рукой были натянуты один над другим три волоска. Нижний – совсем в снегу. Ла был беден, он никогда не ставил на тропку три волоска сразу. Конский волос дорого ценился на Мангму. У маньчжурских торговцев приходилось покупать каждую волосинку. У зверей нет таких волос, как в хвосте у лошади. А лошади у маньчжуров очень-очень далеко, и еще дальше у китайцев. И торговцы уверяют, что за последние годы хвосты у лошадей в Китае почему-то не растут и что конские волосы страшно вздорожали. А тут человек не пожалел трех волосков для чужого самострела.
   Ла понимал – три волоска натягивать лучше, чем один. Если подует ветер, начнется снегопад, нижний волосок занесет, сверху останутся еще два. Соболь все равно попадется.
   – Если бы украл соболя, то хорошую ловушку не поставил бы, – сказал Ла. – Хорошего бы взял и плохого не бросил…
   Ла знал, кто ставит ловушку в три волоска.
   – Это лочА! – сказал старик. – Это они такие ловушки любят делать. Видно по устройству.
   Молодые парни переглянулись. Удога быстро поднялся и пошел вверх по тропке, читая следы и трогая их прутиком.
   – А-на-на! – вдруг воскликнул он.
   След оказался двойной. За крупным длинношерстным соболем прыгал тот самый пегий и лысый, что попался под стрелу. Этот пегий чего-то боялся и свой след в тайге не оставлял. Он старался след в след прыгать за хозяином тропки, но оступался.
   Он, видимо, и жил тем, что крал добычу у хозяина или подъедал остатки.
   Удога все понял. Лысый маленький соболь бегал по следам хороших соболей, портил их. Охотник решил его убить. Он выгнал лысого со своей речки, и тот попался на самострел Ла, приготовленный для другого зверька. Хитрец сам себя перехитрил. Теперь он, жалкий и горбатый, окоченел, скаля зубы в бессильной злобе.
   Чей самострел – того добыча. Охотник оставил соболя соседям. Но чтобы не нарушать охоту на хорошего соболя, снова насторожил самострел. Он устроил это по-своему, словно поучая соседей, как лучше делать ловушку. Он выказал щедрость, не пожалел трех волосков и стрелы.
   – Может быть, это Фомка? – спросил Пыжу.
   – Нет, это не Фомка, – ответил отец. – Фомка охотится так же, как мы. Да он этой зимой пошел на Амгунь совсем в другую сторону. Туда ходят гиляки, и с ними приходят те двое лоча, которые убежали из своей страны и теперь живут на устье Мангму. Он пошел туда, чтобы встретиться с ними.
   Фомка, сосед ондинцев, – бывший русский, поселившийся на Амуре и женатый на тунгуске. Его за русского никто не считал. «Он когда-то раньше был русским, сам забыл», – так говорили о нем. Ла знал след Фомки. Это тяжелый человек с большими лыжами. Совсем другой охотник подходил к ловушке сегодня. Этот был издалека и охотился по-своему.
   – По следу, как по лицу, все видно, – сказал Ла сыновьям. – Он идет легко. На сучок никогда не наступит, – значит, глаз зоркий.
   – Куда же он мог деться? Неужели взлетел?
   – Нет, быть не может…
   Оказалось, что охотник с разбегу спрыгнул с небольшого обрыва. Какой ловкий! Прыгнул раньше, чем доехал до отвеса.
   Все разобрали по следам. И увидели на деревьях засечки. Русский звал соседей к себе.
   Всем хотелось встретить этого человека и поговорить с ним. Ла поднялся и вырубил на коре дерева стрелку, показывающую дорогу к своему балагану. Так он приглашал русского к себе.
   – У лоча лошадей много. Конский хвост не жалеют, – говорил Пыжу.
   – В Мылках есть старик Локке. У него светлая борода, – рассказывал Ла. – Он эту бороду в косичку заплетает, потому что волосы сильно растут. У него дедушка был русский. Их род от русского идет.
   Ла замотал головой.
   – Маньчжуры боятся русских. У-ух, трусят!
   Гольды засмеялись.
   – Лоча народ рослый. У-у, такой высокий-высокий, стреляют метко, дерутся хорошо, на лыжах быстро бегают, – говорил Ла; он стал хвалить русских, как людей, которых видал редко и знакомством с которыми гордился. – Раньше, когда тут жили лоча, – хлеб рос. Когда русские ушли с Мангму – каменные столбы в тайге поставили, чтобы у этих столбов зимой встречаться с народами Мангму. У нас в верховьях Горюна такой столб был. Наши старики говорили – когда столбы упадут, лоча вернутся. Падека ходит туда охотиться, говорит – столбы уже упали. Лоча живут за горами. У них бороды большие.
   Злая, бесснежная буря началась в тайге. Снег чуть не потоками льется с деревьев. Ветер подхватывает его и разносит и метет снег по насту.
   – Может занести наши ловушки, – говорит Ла.
   Приютились под огромным вывороченным корневищем от вековой упавшей лесины. Тут, за ветром, развели огонь. Пыжу и Удога натянули парус.
   – О, как тепло! – с восторгом говорит Пыжу. – Втроем не страшно, правда, отец? И тепло…
   – Ушел вверх по ключу, – говорит отец.
   – Она, наверно, сверху приехала… – бормочет Удога.
   – Конечно, сверху, – отвечает Ла. – Ты же видел следы, он ушел наверх и еще оставил затески на дереве. Зачем он приглашал нас к себе? Как ты думаешь?
   – Но ведь мы Самары? – говорит Удога.
   – Ну да, мы – Самары, – отвечает Ла.
   – А ведь наверху живут люди не нашего рода. Правда, отец? Там живут люди рода Бельды?
   – Какие Бельды?
   – А ведь они не нашего рода…
   – Ну?
   – Значит, и она не Самар. Не нашего рода…
   – Кто она? Не порти нам охоту, не смей говорить про глупости… Какой дурак! Сколько раз я тебя учил…
   На другой день еле добрались добалаганы соболь.
   Ла решил сам сходить к лоча.
   Он спустился в долину. Собольих следов было много, но все замерзли, покрылись коркой. Они не были рыхлыми, свежими, да к тому же снежная пыль, падавшая с деревьев, засыпала их. У ключа в снегу, на месте исчезнувшей палатки русского, виднелся черный квадрат земли.
   – Худо, худо! Ушел. Мы поздно пришли.
   Старик пожалел, что не встретился с ним и не поблагодарил, незнакомый человек помог ему, сделал доброе дело и даже не показался.
   Нигде не было видно его следов.
   Вместо него пришли чужие охотники; сразу много их явилось.
   Однажды они перевалили хребет и стали ставить сторожки на родовой речке Ла.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ССОРА НА РОДОВОЙ РЕЧКЕ

   Пыжу, устраивая петли и ловушки, набрел на след кровавого пиршества. Рысь поймала и разорвала зайца. Парень выглядел сытую хищницу на развесистом кедре и сшиб ее стрелой. Удога с собаками поймал на пустом пеньке соболя, а Кальдука и Ла принесли кабаргу.[7] Охота обещала быть удачной, и Самары благодарили своих богов за посланных зверей.
   – Ты какой умный парень, – сказал Удоге отец. – Наверно, забыл про девку, потому и поймал соболя.
   Но Удога не забыл встречу с девушкой. Он целыми днями думал о том, как бы найти ее летом.
   Охота продолжалась благополучно, и старики были довольны сыновьями. Но вот однажды утром Ла заметил чьи-то следы на своей лыжне. Неизвестные подходили к его ловушкам, расставленным на лис по логу, и вывершили ручей… Эти ходили не затем, чтобы помогать Ла охотиться. Но добычи не тронули.
   Пыжу, возвратившись на следующий день с охоты, рассказал, что он подымался на хребет и видел подле устья Сухого ключа чей-то дымящийся балаган…
   – Это плохие люди пришли к нам за соболями, – решил Ла. – В тайге их встретим – «здравствуй» не скажем. Пусть знают, что эта речка наша.
   На другой день Удога набрел в черноселье на жеребца сохатого. Зверь стоял к нему жир-ным крупом и, завернув мохнатую морду так, что виден был лишь горбатый нос, глодал кору молодой осины.
   Удога стал подбираться к нему, держа наготове лук. Лось учуял опасность – вздрогнул, его задние ноги подкосились… Зверь на миг осел, словно его стегнули бичом по крупу, вдруг рванулся и с треском помчался по густому чернолесью.
   Юноша ринулся за ним. Сохатый шел крупной рысью и, несмотря на рыхлый снег, быстро удалялся. Удога прогнал его через чернолесье на болото. На открытом месте снег был покрепче, гольд побежал быстрей…
   У опушки сохатый почему-то не вошел в тайгу, а испуганно метнулся в сторону и понесся вдоль окраины болота. Удога свернул было ему наперерез, но в этот миг из тайги на снега мари вылетели двое охотников в белых сохачьих одеждах, с копьями в руках…
   «Э-э, так вот кто подходит к нашим ловушкам, – подумал Удога. – Будем знать теперь, кто вы…»
   Это были гольды рода Бельды из большой деревни Мылки, расположенной на озере Мылки, как раз напротив гьяссу[8] маньчжурских торгашей и разбойников, приезжавших на лето.
   «Торгаши куда забрались!» – замедляя бег, подумал парень и остановился.
   – Скорее пятнай высокого, чего мешкаешь![9] – крикнул ему рослый седой старик с серебряным кольцом в носу.
   Это был Денгура, мылкинский богач и старшина рода Бельды, подручный маньчжуров и сам заядлый торгаш, путавший долгами своих же сородичей. Другой гольд был молодой парень Писотька Бельды. Следом за ними из тайги вышли еще трое мылкинских.
   – Эй, парень, – приближаясь к Удоге, насмешливо заговорил Денгура, смотри, если тебе лень бежать за высоким, то как бы не нашлись на него другие охотники. Я ведь старшина… Захочу – все возьму.
   – Тяп-тяп-тяп-тя-я-я… – вдруг передразнил его ондинец. – Не хочу твою речь слушать, – и, повернувшись к мылкинцам спиной, побежал обратно в чернолесье.
   Обычно на Дюй-Бирани зверовали ондинцы. Лишь изредка по звериному следу забредали туда чужие охотники. Если пришельцы оказывали ондинцам уважение, им никто не мешал брать добычу…
   Ондинцы и сами в пылу охотничьей страсти пятнали зверей чуть ли не до Хунгари, и споров у них с соседями не бывало.
   И на этот раз они надеялись, что, может быть, после встречи с Удогой мылкинские Бельды посовестятся и либо придут мириться, либо откочуют куда-нибудь подальше. Но Бельды жили на Сухом ключе, в полудне хода от балагана Ла, мириться не шли и охотились по-прежнему. Денгура, как видно, полагал, что ондинцы не посмеют противиться ему, деревенскому старшине, который дружит с маньчжурами и сам стал купцом. Он надеялся, что ондинцы испугаются и дадут ему меха, только бы не заводить спора.
   Однако он ошибся. Ла, Уленда и их дети принадлежали к роду Самаров. Самары никогда еще ни в чем не уступали роду Бельды. Они чувствовали себя оскорбленными и решили силой прогнать Бельды со своей речки.
   Через несколько дней после встречи Удоги с Денгурой младший сын Ла, ладивший поутру самострелы на соболиные следки, заметил, что из пихтача на каменный рог сопки вылез, барахтаясь лыжами в глубоком снегу, Писотька Бельды.
   – Эй, проваливай отсюда! – крикнул ему Пыжу. – Здесь мои ловушки.
   Писотька, не ожидавший такой встречи, остолбенел. Стыдясь отступить перед Самарой, он стал как бы в рассеянности поглядывать то под гору, в горелый лес, то на густой голый осинник, торчащий из сугробов по увалу.
   – Чего башкой вертишь?! – вдруг заорал Пыжу, решивший, что Писотька делает вид, будто поджидает своих.
   И, не долго думая, Самар натянул лук, заложил приготовленную для соболя стрелу тупым концом вперед и пустил поверх Писотькиной головы, так что она чуть задела белую сохачью шапку. Тут Писотька, забыв стыд, в ужасе кинулся под утесы и скатился на лыжах в падь.
   Пыжу кричал ему сверху что-то обидное, но ветер относил слова. Бельды пригрозил ему копьем и побежал к своим, ощупывая разорванную стрелой шапку с вылезшими наружу клочьями меха.
* * *
   Очень холодно. Тайга замерзла и опустела.
   Старик Ла идет сердитый, тычет прутиком в следы, качает головой. Все следы старые, замерзли. Звери больше не ходят, залезли в норы и дупла.
   Ла налегает на лыжи. Он подходит к шалашу и слышит, что там идет веселье, молодые парни играют в карты. Услыхав скрип снега, они прячут карты. Уленда спит.
   – Тайга пустая! – говорит Ла, раздеваясь. – Следы замерзли, все звери спят. Только старые следы есть. Завтра пойдем домой.
   Ла ударяет ногой Уленду.
   – Старый дурак! Парни тут ленятся… У-у! – Он гоняет заспавшегося старика по шалашу.
   Утром пятеро охотников стали дружно укладывать меха в мешки. Промысел был удачным. Одна к одной укладываются огромные серебристые и красные лисы. Пышные черные соболя. Колонки. Рыси с кисточками на ушах. Выдры. Многие шкуры вывернуты мездрой вверх. Ла выворачивает мехом вверх соболя.
   – Какой большой! – говорит Пыжу.
   – Да, какой плохой! – грубо перебивает его отец.
   – Да, да, плохой! – спохватывается сын.
   – Плохая охота была! – жалуется старик. Так полагается.
   Потащили мешки из балагана. Вот уж стали укладывать в нарты, привязывать. Запрягают собак.
   «Домой! Домой!» – ликуют сердца молодых.
   Бельды тоже собрались домой.
   Денгура, запахивая белую дорогую баранью шубу, с важностью уселся в большую красную нарту. Нарта, как кресло, со спинкой. Упряжка из одиннадцати рыжих собак. Недалеко другая нарта, около нее суетятся еще охотники.
   Перед Денгурой стоит маленький, бедно одетый старичок Чакча.
   – Пойди в их деревню! – властно говорит Денгура. – Скажи, вы хотели нашего Писотьку убить, все равно что убили, мы будем думать, что убили нашего.
   Писотька Бельды подымает собак и вскакивает на первую нарту верхом. Нарта за нартой проносятся мимо бедняги Чакчи.
   Чакча вздыхает, качает головой, берет торчащие из снега лыжи и палку. Поднимает двух тощих собак, подпрягается и тащит полупустую нарту по другой тропе.
* * *
   Ла сидит у себя дома на кане, поджав босые пятки. Пылают два очага. Полутьма полна скуластых лиц.
   – Он сказал, – говорит Чакча, – «вы нашего Писотьку хотели убить, все равно, что убили… Платите выкуп за убитого или будем воевать!»
   – Будем воевать! – яростно кричит оскорбленный Ла.
   – Ай-ай-а-а-ай! – орет Ойга. – Зачем воевать?
   – Нет, отец, обязательно пойдем воевать! – горячо говорит Удога.
   – Чакча! Отвези им наш ответ, – говорит Ла. – Скажи: «Вы хотели свои ловушки поставить там, где наши стояли, по нашей лыжне ходили, – все равно что обокрали нас. Будем знать, что вы воры, а мы только попугали вашего, совсем убить его не хотели, только ему шапку порвали, а вы за это грозитесь убивать нас, все равно что убили, будем думать, что убили, вас в долгу два раза считаем».
   – Я сначала съезжу домой, отдохну, – отвечает Чакча.
   Он уехал.
   Ойга кричала на мужа, рвала на себе волосы, кидала чугунные сковородки.
   – Зачем воевать, пожалей детей! У тебя два сына! Пусть войну затевает тот, у кого девки!
   Чакча честно выполнил поручение и слово в слово передал ответ Самаров.
   Ссора разгоралась.
   Денгура с жаром взялся за дело, желая иметь повод, чтобы притеснить Самаров. Это был один из тех людей, которые любят ссоры, кляузы, тяжбы.
   «Да, вот тебе и сердце соболя, – думал Пыжу. – Нет, это было не сердце соболя. Удача нам в тайге была, но соболя все же не сами к нам бежали, а мы за ними гонялись да гонялись. В тайге поссорились. Война будет… Не знаю, может, верно, это было сердце соболя, а я подумал, что кусочек от сохачьего пуза, и Сандиемафа рассердился и нагнал за это Бельды на нашу речку!»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ЛОЧА

   Рассвета еще нет. Едва можно различить очертания низеньких жилищ, с неотпиленными жердями на крышах.
   В доме Ла скребется в дверь собака.
   – Сейчас выпущу тебя, Токо, – говорит Удога.
   Собака выбегает, садится на снег и начинает выть. И сразу же из-под амбаров отзываются другие собаки.
   Тоскующий протяжный вой сотен собак возвещает о приближении дня, хотя рассвет еще не начинался.
   О чем они воют? Может быть, шаманы правы, его человеческие души живут во псах и тоскуют о своей судьбе?
   Ойга высекла огонь. Кашляет Ла. Он закуривает трубку.
   …Лес побелел от инея. В воздухе мгла. Обильно падает изморось. Тускло, косматым желтым пятном, сквозь мглу едва проглядывает солнце.
   – В такие морозы все звери залегли в дупла и в норы. Теперь охоты нету, – говорит Ла. – Когда морозы не такие сильные будут, тогда в тайгу опять пойдем. А сейчас зверей не встре-тишь, только злого духа встретить можно.
   Сквозь морозный туман ярко пробивается желтое косматое солнце. Еще два малых солнца по бокам его.
   Прибежал Пыжу, всех всполошил. В тумане едут какие-то люди и разговаривают на незнакомом языке. Низкими, гортанными голосами, как будто лают хриплые, простуженные кобели.
   Мужчины пошли на берег. Ла, насторожившись, вглядывается в туман.
   – Вот они опять разговаривают, – говорит Пыжу. – Может быть, сбились с дороги? Кто такие?
   Качая бедрами, подошел Уленда. За ним приплелся Кальдука. Из соседнего дома с оравой мальчишек спешит чернолицый молодой Ногдима. Ковыляет старик Падека, которого от болезни так согнуло, что он придерживается рукой за землю.
   – Ну, вслушайся, отец, – просит Пыжу, – ты же знаешь все языки мира и сразу поймешь, кто едет…
   Слышно, как скрипят полозья. Голоса все ближе.
   – Знаешь, я не слыхал подобных слов… Они едут прямо сюда…
   – Я, кажется, начинаю бояться, – говорит Пыжу.
   Из густого тумана быстро появляется нарта и мчится к берегу. Она как раз под солнцем. С нее соскакивает человек с огромной рыжей бородой, в косматой рыжей шапке. Он снимает шапку, но голова его не меняет от этого цвета.
   – Не бойтесь! – раздается крик на языке на-ней.[10] За рыжим шагает высокий гиляк с черными лохматыми волосами.
   – Ла, здравствуй!
   – Позь? Это ты?
   Позь и Ла целуют друг друга в щеки.
   – А это мой друг Алешка…
* * *
   В доме Ла гости. На кане сидит человек с бородой цвета посохшей осенней травы, с глазами как морская вода на Нюньги-му,[11] где гиляки бьют водяных зверей копьями, загоняя их на мель.
   – Лоча приехал! Лоча! – пронесся слух по деревне. Ондинцы собрались в зимник Ла.
   – Уй, лоча, какой нос длинный! – переговаривались они.
   – Это не ты охотился на Дюй-Бирани?
   – Я.
   По канам пробежал ропот изумления.
   – Ты нам три конских волоска протянул? Мы хорошего соболя поймали. Следы хорошо знаешь. Зачем к нам гонял плохого соболя?
   – Я и людей и зверей не люблю таких, которые чужим следом ходят, чужую добычу жрут. Следы людям портят, – ответил русский. – Когда такого хитрого зверя убьем, охотиться будет хорошо. Когда поймаем того, кто нам мешал жить дружно, – от несчастий избавимся.
   – Верно, такие люди есть, – согласился Ла. – Это наши соседи мылкинские Бельды… Если их, как лысого соболя, убить, – будем жить хорошо. А ты куда дальше пойдешь?
   – Домой к себе пойду.
   Скоро год, как ушел Алексей Бердышов из родной забайкальской сторонки. Но не только страсть к пушному промыслу повела его на Амур.
   Однажды на Усть-Стрелке[12] у атамана был в гостях исправник Тараканов и полицейские с горных заводов. Бердышов подвыпил, поспорил с ними, стал ругать горное начальство, – но это было еще ничего. Он выбранил купцов Кандинских и прошелся языком вообще по всем – и низшим и высшим.
   На другой день Тараканов призвал казака к себе и велел ехать в Нерчинск. Алексей был бесстрашным человеком на охоте и при встречах с врагами, но здесь он знал – никакая храб-рость не поможет, каким бы стойким он ни был, его будут без конца пытать и допрашивать, не подучил ли его кто, будут вымогать у него меха. Бердышов решил убраться с глаз долой подальше и тем временем обдумать, что делать. Он не поехал в Нерчинск, а, узнав, что один из кяхтинских купцов идет с товарищами на Тугур, нанялся к нему. Бердышов сначала хотел поселиться где-нибудь, куда никто не доберется. И он нашел такое место. Там оказалось много золота, в той горной долине. Бердышов решил идти с добычей домой. Он соскучился по семье. Он твердо решил, если к нему по возвращении опять станут придираться, уйти на Амур совсем. На всякий случай, кроме золота, он подкопил меха, надеясь откупиться от полицейских. По дороге Алексей охотился и шел все дальше и дальше. Летом из Удского края Алексей послал письмо в Забайкалье с кочующими тунгусами. В письме он извещал, что идет на Амур. Тунгусы обещали передать это письмо от рода к роду, от кочевки к кочевке и отвезти его до самой станицы Усть-Стрелки, откуда Алексей был родом.
   Домой казак решил вернуться не Становым хребтом, а Амуром, о богатствах которого наслышался. Через хребет перевалил на реку Амгунь, впадавшую в Амур. За ней хребты снова поднимались в глубочайшую синь, загроможденную кучевыми облаками. Он шел и по привычке брал пробы песков. На нескольких речках нашел золото. Одна из россыпей оказалась богатей-шей. Но мыть ее нечего было и думать – без припасов он умер бы с голоду. Наступала осень. Зимой Алексей охотился, продвигаясь к Амуру.
   На устье Горюна он встретил человека, признавшего сразу русского в Алешке. Оказалось, что Позь знает по-русски.
   Он шел с нартой, груженной товаром. Сказал, что едет торговать в землю маньчжур из земли гиляков, с устья Мангму. Сам живет на море, на мысу Коль.
   Так и пошли вместе, на трех нартах. Алешке надо купить юколы на дорогу. Нужны меха, летом где-то придется купить лодку.
   – Где ты по-русски научился? – спросил он гиляка.
   Но Позь отмахнулся. Потом Позь спросил:
   – Ты знаешь, что такое академик?
   – Оленник, может?
   – Тьфу! – плюнул Позь.
   На ночевке Алексей переспросил:
   – Про кого это ты меня спрашивал?
   – Как, ты не знаешь, кто такой академик, Алешка? Ты сам-то русский? Академика не слыхал?
   – Нет.
   – Есть школа, там учат. Да?
   – Да.
   – Самый ученый – академик. Как амбань[13] над учеными. Теперь понял? Нет?
   Позь удивительно хорошо говорил по-русски. Но кто такой академик, Алешка все же не понял.
   – Поп, может?
   – Поп это шаман. Академик как китайский ученый, который делает женьшень, карты чертит, скажет, какая будет зима.
   – Ну, ученый.
   – Конечно! – отвечал Позь.
   В русской экспедиции, где Позь был проводником,[14] звали его Позвейн. «Он – гений в своем племени!» – говорили про Позя ученые. Позь встречал и американцев. Ездил торговать к китайцам. Отец Позя был тунгус, явившийся в землю гиляков из России. Позь бывал у русских в селениях.
   Гиляк с холодным взором. Как куски черного льда его глаза. Он широкоплеч, носит хорошее оружие. Алешка предлагал ему винтовку за меха.
   – Сменяй гольдам, будет выгодней! – посоветовал Позь.
* * *
   – Русская земля вверху или внизу? – спрашивали гольды.
   – Зачем русский домой идет вверх? Разве у них там земля?
   Позь любил поговорить о русской земле.
   – Русская земля и вверху и внизу, и там и тут! – воскликнул он. Большая земля! Мы целый год шли – только край ее узнали. Еще разных краев есть много. Хорошая земля! Даже такой есть край, где муку делают, где корова живет. Русская земля вот такая, – вскочил он и раскинул руки, словно собирался захватить в объятия всех сидящих в доме.
   – А скоро русские придут? – спрашивал Хогота.
   – Скоро придут! – отвечал Алексей. – Скоро много наших придет. Полон Амур. По-вашему – Мангу, по-нашему – Амур.
   – Правду говоришь?
   – Конечно, правду, вру, что ли?
   – Уй, как смешно! Совсем у вас название неправильное.
   – Правильное название будет не Мангу, а Мангму, – учил Ла русского, Мангму – сильная вода, богатая река. Морской черт будет Му-Амбани. Морской бог – Му-Андурн…
   Старики возмущенно закричали:
   – Ему только пятьдесят лет, а нас учит! Мы всегда говорили «Мангу»… Мальчишка лезет со старшими спорить!
   – Нет, Мангбу! – закричали из угла. – Мангбу! Мангбу!
   Между гольдами начался спор, как правильно называть великую реку.
   Хозяева угощали русского юколой, рыбьим жиром и лепешками.
   – Почему в тайге одни только твои следы были?
   – Настоящая охота всегда бывает, когда человек один охотится.
   – Давай торговать, – предложил Ла.
   – Давай меняться! Соболя есть?
   – Есть! У-у! Есть! – обрадовались ондинцы.
   За разговорами началась меновая.
   Алексей Бердышов – краснолицый, голубоглазый, с жестким, худым лицом, темно-русый, косая сажень в плечах, с высокой выпирающей из-под рубахи грудью, с рыжеволосыми руками.
   Удоге нравилось смотреть на Алешку. У него волосы такие же, как у девушки, которая встретилась парню летом. Алексей и Позь хотели пополнить запасы юколы.