Страница:
[Торговля и библия были союзниками, и после них пришел флаг.]
– Ax, мой дорогой! – воскликнул Сайлес. – Отбросьте свои понятия, отказывайтесь от святого аскетизма! Вспомните, что вы молодой человек! Вы хотели бы поехать в Америку? Не отвечайте! Я не дам вам открыть рта. Я скажу за вас: да! Нет человека, который не хотел бы посмотреть Америку! Так я вам сначала расскажу про моего компаньона господина Джексона...
«Если будем сидеть сложа руки, как мандарины, то и нас ожидает одна с ними судьба! Уроки для будущего! А то и за нас начнут заступаться наши «спасающие».
С Пушкиным перед отъездом так и решили. Алексей понимал, что добром его в такую авантюру никто не потянет. Он выпутается...
– ...Джексон владеет капиталами в акциях и многими предприятиями не только в Новей Англии и в Калифорнии. У него есть бизнес в Гонконге, значит, и в Китае. Он очень честный и обязательный коммерсант и промышленник. У нас выбрать в сенат могут лишь человека с безупречной репутацией.
Сибирцев еще в Японии узнал, что конек Джексона – раздувать мнимые угрозы от усиления России тихоокеанской торговле всех наций. Он во всем винит Россию, разносит ее в пух и прах перед избирателями.
– Отстаивает интересы американцев на Дальнем Западе и в Азии. Ведет торговые дела с Англией. Он друг Джона Булля! Конечно, я тоже, но... Он смертельный враг всех, кто поддерживает идею сформирования полков американских волонтеров для посылки в Крым в помощь русским. У тех – другие коньки. На митингах и в конгрессе Джексон с пылким сочувствием читает выдержки из английских газет о том, что американские друзья России находятся под влиянием царского золота. Я часто не согласен с политическими взглядами мистера Джексона. Но в делах мы компаньоны и союзники!
– А вы знакомы с Гуцлавом?
– Что-то приходилось слышать. Доктор Гуцлав – автор книг о Китае. Когда-то немецкий учитель рассказывал братьям на домашних занятиях. Вы говорите о немецком проповеднике Карле Гуцлаве?
– Здесь он не Карл, а Чарльз. Знаток Китая, его истории, языка, философии, писатель, миссионер, но не только этим знаменит. Он главный советник англичан при заключении мира с китайцами после опиумной войны, душа ученого Гонконга. Поп протестантский, но... он умер и похоронен здесь – доктор богословия! Не думайте, что существуют только англо-немецкие полки из наемников. Есть и англо-немецкие деятели и ученые. Если бы ваш покорный слуга не стал американцем, пришлось бы стать англо-немецким финансистом. В двенадцати томах Гуцлав написал об истории Китая и его современном положении. Описал свои путешествия... Он проникал в глубь страны с библией и познал китайцев, как никто другой. Вас ист эйнглише дас ист практише![65] Англичане поняли, чем ценен такой знаток, и сделали его своим дипломатическим секретарем. При этом он перевел библию на китайский, издал ее в грандиозном количестве экземпляров, стал выпускать ежемесячный журнал на китайском. Этот знаменитый проповедник пишет в своем многотомном труде, что если бы не торговля опиумом, то библия никогда не смогла бы проникнуть к народу Поднебесной. Гуцлав знал меня! Я здесь – это его рекомендация! Еще скажу вам... Англичане ищут среди американцев шпиона, который выспросил бы вас о гаванях южного Приморья. Прошу вас, будьте осторожны и никому ничего не говорите. Вы в самом деле были на описи гаваней северной Кореи?
– На описи я не был.
– Зачем вы от меня-то запираетесь? Всем известно, что адмирал Путятин назвал там гавань именем нашего общего друга Посьета. Это я слышал от него и от Посьета, и это же опубликовано.
– Но я не был там. Я пришел на «Диане», а опись гавани Посьета адмирал производил на «Палладе», когда он ушел из Японии после объявления войны.
Сайлес продолжал о Джексоне. Он разжигает в Штатах кампанию за освобождение негров. При этом учредил во всех открытых портах Китая бюро по найму китайской рабочей силы для свободной эксплуатации, вербуют кули и тысячами отправляют в Калифорнию и в Австралию – в Новую Каледонию на разные работы, особенно в шахты и на золотые прииски.
– Вы, Алексей, видный человек. Скажу вам – такие, как вы, редки! В вас есть ум! Также сила, смелость, мужество и расчетливость. Я понимаю вас. Мне кажется, что вы не для России. Вы не для нее!
«Вещуньина с похвал вскружилась голова, ворона каркнула...» Но и надуться нельзя, «как провинциальная попадья в гостях у петербургской барыни». Улыбайся, Сибирцев, держись по-американски! Усматривай в любом, кого встретишь, как бы закадычного друга!
– Вы видный молодой мужчина! Жизнь для вас должна стать прекрасной! Вы можете слушать музыку и не считать часы, в скуке ожидая чего-то особенного, какого-то чуда... Но зачем вам чудо? Если бы вы знали, как мне нужны хорошие моряки! Вы не возражайте только, выслушайте. Я вас понимаю, вы человек долга и чести. Но, поскольку вы не узник войны, а потерпевший кораблекрушение и Америка не участвует в войне, мы можем сделать бизнес... Выгодный и вам и мне. Пока идет война, не все ли вам равно, где находиться? Зачем вам жить в плохом отеле, как на гауптвахте, или прозябать на блокшиве?.. Когда кончится война – другое дело. Я все подготовлю, я уже снесусь к тому времени с вашим министром иностранных дел и канцлером Нессельроде. Я уже послал ему два письма, в которых все сообщил о вас... Джексон мой компаньон, что нужно мне – нужно и ему. Посольство Штатов в Петербурге попросит разрешить вам службу в Тихоокеанской фирме американских предпринимателей. Уверяю вас, что у вас за это ухватятся! Это в их интересах. Погодите, мой дорогой! Я хорошо заплачу вам! Я же обещаю вашему правительству помощь в развитии ваших новых портов. Я дам вашему правительству людей, которые откроют у вас доки. Во всех этих делах с Россией вы будете моим советником. Я покупаю новое большое винтовое судно. Я могу предложить вам место капитана. Для начала пять тысяч в год, и как только вы войдете в дело – десять тысяч. Это очень высокое вознаграждение, какого никто в Гонконге не получает. Никто из англичан не платит так никому из американцев или даже из британцев! Мой вам совет: рискуйте! Идите на риск! Переезжайте, Алексей, в Америку! Сэр Алекс, – вдруг вскричал Сайлес. – У вас очень тяжелая... власть... Все это царское великолепие, двор, гвардия, ваш Петербург, все хорошо на картинках. Но вам-то что?
Алексей понимал, что блеск двора – это еще не прогресс. «Но насчет нашей гвардии?»
– Вы созданы для Америки. Какую атмосферу вы бы обрели! Вы, говоря вам прямо, энергичны, я уверен, что нет дела, которое не далось бы вам. А у себя вы останетесь обреченным на бездействие на всю жизнь, вы там шагу не сможете ступить. Сколько дарований у вас погибло! У вас скорей оценят такого дельца, как я, мне откроются все двери. Но не вам! Не своему и не человеку чести и таланта! Я знаю, русские большие коммерсанты, даже мужички! Герои на войне, но ловкие, лукавые торгаши на базарах! При великих торговых способностях им хода не дают! Ведь в вашей стране мало денег, значит, и мало возможностей и нет места тому, чем одарила вас природа. В стране много золота, а нет надежных денег и слаба торговля! Видели еще где-нибудь что-то подобное? В русском обществе ценят ум, красноречие, талант – в императорском театре и в балете, а коммерческим талантам и всем другим нет хода... И вы созданы для женщин! А не для женщины. Когда вам надоест увлекаться всеми цветами кожи – мы женим вас! Женим на той, которая вам понравится, и вы возьмете большие деньги. Вы еще не знаете себя. Ах, Алекс, сэр Алекс! Мой добрый друг. Вы скажете, что я еще не знаю вас? Может быть. Но я редко обманываюсь.
Сайлес вытер клетчатым платком свой большой лоб.
– В нашей стране доход дают самые оригинальные предприятия. На судах Джексона и компании из Америки доставляют умерших китайцев на родину. Китайцы преданы своей стране и не хотят быть похороненными в чужой земле. Их, умерших, везут в ледниках, в гробы сыплют соль, чтобы покойник был доставлен на родину в целости. Там, где живут десятки тысяч китайских рабочих, как в Калифорнии, немедленно появляются китайцы-эксплуататоры. Среди умирающих есть богатые китайцы. Их родственники платят огромные деньги, лишь бы опустить прах скончавшихся на чужбине в родную землю. Уполномоченный Джексона в Гонконге мистер Ладзимэн открыл бюро с отделениями во многих городах. Прекрасно поставил предприятия по доставке умерших китайцев. Вы думаете, из Гонконга их не развозят по портам Китая? Да у нас больше китайских богачей, чем где-либо. Ладзимэн через свои конторы ведет учет всех состоятельных китайцев, живущих в Америке. Он буквально ждет смерти своих друзей – китайских бизнесменов. Поддерживает знакомство с их родней, конфуцианскими монахами, со священниками.
Сайлес признался, что из-за предрассудков англичан пришлось переписать это предприятие на Джексона, но не на самого, а на его брата. Считается, что главная контора в Сан-Франциско, а тут филиал и Сайлес не имеет к нему отношения. А часть дохода приходится отдавать Джексону...
– На эти деньги он ведет кампанию за освобождение черных от рабства! На многочисленных митингах своим громовым голосом и внушительным видом он снискал огромную популярность на севере Штатов!
Так вот почему наши матросы дразнят китайских торговцев: «соли надо?» – и те приходят в бешенство!
– Возить китайских эмигрантов в Америку! Вы – гуманный человек; зная ваши убеждения, я найму врача для китайцев. Он же будет помощником капитана, у меня есть прекрасный моряк. Он врач и хирург – из американских спаниардов[66].
«И соленых покойников с ним возить из Калифорнии!» – подумал Алеша.
– Я поддерживаю всякие другие неожиданно новые операции коммерческого человеколюбия, даю помощь для соблюдения обществами религиозных обычаев и во всем другом, в чем устои азиатов крепки, благородны и ради чего они щедры... Скоро Кантон! – спохватился Сайлес.
Пароход загудел, разгоняя лодчонки пригородных рыбаков. За мысом открывалось море крыш, низкая площадь, застроенная лачугами. А выше них, довольно далеко, – стена и город; из-за стен видны богатые строения на холмах, высокие гнутые крыши ямыней[67] в черепице и с головами зверей на коньках. Городские башни, как у нашего Китай-города. Но это довольно далеко. А на самом берегу – что-то вроде слободы, пригород...
– Вам нравится? – спросил Сайлес.
Значит, не все китайцы живут в стенах города. Этот пригород вне стен.
– Да. А мы увидим настоящий китайский город и китайскую жизнь?
– Конечно...
– А где же те европейские фабрики, на которые мы направляемся?
– Дальше... За этим пригородом на почтительном отдалении, окруженные чистым полем. Но вы не думайте, что там есть какие-то фабрики! Никаких фабрик нет, ни заводов, ни труб. Просто небольшие кварталы жилых домов, лавок и оптовых складов, принадлежащих иностранцам. По кварталу на каждую нацию. Квартал – французская фабрика. Английская – тоже квартал. Впрочем, они прибрали к своим рукам еще несколько блоков. Есть и американская фабрика, там и мой блок, и мы там с вами остановимся.
«А застенный город?» – хотел было опять спросить Алексей.
– О! Господин Вунг! Вы ли? – воскликнул Сайлес.
– О, да! Здравствуйте. Как понравилось, стояли ночью на якоре? Ах мои тяжелые, срочные дела... Знакомьтесь, пожалуйста, мистер Сибирцев. Мой друг мистер Чжан. Господин Сибирцев из дружественной России.
– Я думаю, все будет благополучно! – обратился Вунг к Сайлесу.
– Мистер Берроуз! А вы разрешите показать мистеру Сибирцеву застенный город? Бутылочный город моряков покажете вы, – китаец засмеялся, – с бывшим моим отелем! А я – застенный. Ах, запрещенный город, как в Пекине! Так мы не говорим, так не называем, но так кажется европейцам.
– Мистеру Сибирцеву хотелось бы побывать только в Америке!
– Ах так? Я вам покажу, мистер Сибирцев, то, что мистер Сайлес не покажет. Совершенно бескорыстно, как верный друг!
«Разве Сайлес с корыстью?» – подумал Сибирцев.
– Я, Вунг, покажу застенный город. Вы не боитесь?
– Нет, – спокойно ответил Сибирцев. Всех их он считал порядочными людьми.
– Один очень важный мой друг, – засмеялся Вунг, – он содействует. Помните, как я хотел пригласить вас в Кантон? И как странно... Вот и сбылось. Случайно совпало... Мистер Чжан свободно говорит по-английски. Он получил образование в Индии.
Алексей утром заметил, проходя мимо буфета, что европеизированный молодой китаец ест вилкой и ножом, безукоризненно держится, пользуется салфеткой, стрижен, плечист, атлетическая фигура.
А город совсем рядом, мимо борта проплывают пристани, похожие на амбары, построенные на сваях с широкими воротами на реку. Соединены длинными мостками с берегом. Вернее, берега и не видно, мостки тянутся куда-то далеко, среди полукруглых и серых крыш. Где суша, где вода? Неясно. Одинаковые лачуги и на суше и на лодках. Целое море жилищ.
«Смотрите, Сибирцев, не будет ли там подвоха, – говорил, прощаясь, Пушкин. – Как вы сами полагаете, зачем зовут вас? Не за красивые же глаза? Впрочем, вы молодой, да ранний. Да и что они с вас могут взять!» – «Если зарежут только», – сказал Урусов. «До этого дело не дойдет!» – заносчиво ответил Сибирцев.
– Вот и наша пристань, – сказал Сайлес. – Но когда же вы сами займете свое Приморье на берегах Татарии, когда? – с горькой досадой воскликнул он, резко поворачиваясь к Алексею.
– Как только будет возможность, – горячо ответил Сибирцев.
– А вы знаете, что там?
– Конечно.
– Что? Где же будут ваши города? Вы сумеете построить такой же город, как Гонконг? Я бы помог вам! Я хотел бы быть там, хотел бы!
Причал уже у борта. Стукнулись о дерево. Тут все деревянное, рогожное, из рисовой соломы.
Алексей что-то еще сказал, более из желания сохранить престиж. Он сам не знал толком, как идут наши дела в Приморье. Чувствуется, что здесь этим интересовались.
Сайлес вдруг сказал о потоплении французским крейсером в одной из приморских гаваней русского военного бота. На нем были военные моряки и с ними сектанты, что-то вроде квакеров или пуритан.
– Значит, занято вами? Туда уже тянутся те, кого у вас объявили еретиками. А что на Амуре? Там гигантская плодородная равнина. Ну, что же, ну? Тогда надо продолжать строить там города, доки!
Глава 32
– Кантон – рубеж наших прав, – продолжал свои рассказы Сайлес. – Мы стоим прочно, как и в Шанхае. Но по эту сторону стены. Надо получить право иметь посольства всех стран в Пекине. И право торговли в городах внутреннего Китая. Ну, смотрите, спектакль начинается!
Поодаль от пристани, построенные за городской стеной, стояли на поле особняки, некоторые с садами.
На рейде – винтовой клипер, военный колесный пароход и фрегат. Английские и французские суда стояли поодаль друг от друга в море и по всей реке, их видели пассажиры «Калифорнии» на протяжении всего пути от Гонконга.
– Когда-то здесь – я вам говорил, и вы знаете – существовали «фабрики»: испанская, шведская, португальская... Теперь многие участки старых фабрик перешли к новым хозяевам. Шведы и испанцы вылетели. Большинство старых зданий пошло на слом!
У Сайлеса свой магазин, склады, а в небольшом доме с решетками – отделение банка. Знакомый бенгалец в чалме, приходивший с Сайлесом в Японию на американском пароходе, и тут сидел с ружьем у входа.
В конторе хозяина встретил высокий клерк-голландец с помятым лицом. Двое китайчат с записками и визитными карточками Сайлеса были посланы по адресам.
Отправились на «конг» – так называл Сайлес управление корпорацией компрадоров. В большом дворе деревянные навесы амбаров, под ними ящики, тюки, мешки. Тут же телеги, запряженные лошадьми и ослами. Походит на большой купеческий склад где-нибудь у Макария[68].
Толстейший и на вид добродушнейший китаец обнял Сайлеса. Банкир тут же сказал, что прибыл не только по своим делам, но он теперь человек государственный, консул республики Новая Гренада. Вручил визитную карточку на китайском. Сайлес называл толстяка Хоппо. Этот китаец, кажется, и возглавлял корпорацию компрадоров. Поздравил Сайлеса с высокой дипломатической должностью.
Хозяин угостил чаем и предложил Сибирцеву посмотреть склады корпорации в сопровождении приказчика.
Разговор происходил в обширной конторе Хоппо.
Алексей догадывался, что это тот финансовый и коммерческий делец, который, по словам Сайлеса, платил государственных налогов и давал взяток мандаринам вдвое больше, чем Вунг, – почти полмиллиона.
– Наши сердца всегда были едины! Наш ум един, – говорил Хоппо банкиру, когда Сибирцев возвратился после поучительной экскурсии, насмотревшись на ящики с опиумом и на тюки всевозможных товаров, какие ввозились и вывозились из Кантона. Чего тут только не было: дамские кружевные платки десятками тысяч, пестрые ткани, металлические изделия, ласточкины гнезда как деликатесы. Опиум, оказывается, не был главным товаром, как говорили сами китайцы, а ежегодно ввозится в страну все больше и больше полезных изделий из Европы.
– Дело беспокоит меня, – уверял Сайлес. – Вы знаете, чем все это может грозить коммерсанту, торгующему с иностранцами? В прошлые годы статут, утвержденный правительством, не спасал многих из вас...
Китаец посмотрел пристально и сказал, что уверен, мистер Сайлес все хорошо обдумал.
– Мы, американцы, не вмешиваемся, но я не могу, как ваш друг, не обнаружить беспокойства.
Шли домой на американскую «фабрику» на шлюпке с местными гребцами.
– Да, они опять возьмутся за старое, – сказал Сайлес, видимо имея в виду мандаринов.
Алексей смотрел, как плывет какой-то большой пестрый сверток. Китаец зацепил его багром с причала, подвел к берегу, вытащил и развернул цветное лоскутное стеганое одеяло. Оказался покойник. Китаец свалил тело обратно в реку, а одеяло разглядел, сложил и забрал себе.
Дома Сайлес сказал:
– Завтра поедем в город, посмотрим, что делается, как идет розничная торговля.
Утром заехал Вунг и предложил Сибирцеву поехать в Кантон.
– Я приглашал вас. Мне разрешили... Один, очень важный... Мой приятель...
Сибирцев уже знал, кто имеется в виду.
– Вы его увидите.
Сайлес был готов. Сибирцев взял сумку с альбомом для рисования.
Мистер Вунг наклонился к уху Сибирцева:
– Генерал-губернатор Кантона и командующий войсками. Он хочет с вами познакомиться. Знаете, приглашал меня с вами на загородную виллу. У нас это называется по-английски: банкет.
– Я обещал ехать с мистером Сайлесом.
– Конечно! И мистер Сайлес приглашен!
– Вы знаете, когда в Китай пришло известие о разгроме англичан и французов на Камчатке, – вылезая из паланкина у башни с воротами в город, заговорил Вунг, – то китайское правительство, очень ободренное, согласилось на добрососедскую просьбу русского правительства о разграничении по Амуру. До сих пор ваша страна была единственная, которая нанесла поражение англичанам. Никто не мог противостоять их империи! Кроме одного княжества в Индии.
«Что же, – сказал себе Сибирцев, – дальше в лес – больше дров! Риск – благородное дело, не зарежут же они! Вот каковы мои благородные понятия, а на деле сплошные предрассудки!»
Сердце замирает, как входишь в незнакомый город, где ни единого европейца, даже нет сопровождающего бенгальца с ружьем.
Вошли в застенный город через ворота в башне. Да это как ворота нашего Китай-города, не отсюда ли и название? Гошкевич уверяет, будто Бичурин выкопал, что у Кублай Хана[69] при монгольской династии Юань в Пекине была гвардия из русских. Это, кажется, XIII век, пора монгольских завоеваний? Подвластные Юаням орды хлынули на запад, захватывали пленных на Руси, за рост, вид и мужество, выказанное в боях, отправляли их на показ Кублаю, а тот дал им оружие и сделал телохранителями.
А город какой-то знакомый: дома каменные, порядочные, смахивают на наше Замоскворечье, на Якиманку, Полянку, Ордынку, на Толмачевские переулки; с такими же каменными воротами и высокими окнами в толстых стенах.
– Это все живут торговцы?
– Да. Это же город! Все торгуют.
Сайлес распростился, сказал, что скоро будет, найдет сам, чтобы о нем не беспокоились. Нанял хороший паланкин и удалился на плечах четырех носильщиков.
– Мистер Берроуз сегодня очень занят, – пояснил Вунг. – Он... может быть... у губернатора Кантона.
– Как? Сайлес?
– Да, он христианский проповедник, очень рьяный. Разве вы не знаете? И по делам... распространения христианства прибыл на переговоры с его превосходительством. Ревностный миссионер!
Зашли в два древних храма. Потом свернули с многолюдной улицы во двор и в дом, минуя помещение, где множество бухгалтеров за столами быстро щелкали на счетах. Прошли в какую-то контору. Вунг, улыбаясь, объяснялся со служащим, который очень заволновался. Упоминались какие-то пираты.
Сибирцев понял по-китайски, но не все, речь шла про какие-то огромные ящики с французскими тяжестями. Но что с ними случилось и где они – не понял. Обедали в китайском ресторане. Туда же приехал Сайлес. Охотно ели вкусных креветок, ласточкины гнезда и разную снедь. Был и прекрасный суп, и опять мясо в самоваре.
Под вечер шли пешком по узкой нарядной улочке без деревца и без куста, с дырявыми деревянными тротуарами. По обе стороны – еще не зажженные фонари с длинными красными лентами до земли, вместо вывесок означающими рестораны.
Вунг показал, куда идти. Открыл дверь. Зазвенел колокольчик, как у нас в бакалейной лавочке. С поклоном встретили пятеро молодцов в шапочках и халатах. Джолли Джек подал знак своему переводчику, которого взял с собой на прогулку, как англичанин, тот что-то пояснил одному из китайцев, который обрадовался и исчез за занавеской, прикрывающей дверь внутрь дома. Возвратился с хозяином в седых усах, который низко и почтительно кланялся и смотрел на Вунга с подобострастием. Хозяин очень щуплый, сухой, быстрый в движениях и в речи.
Прошли во внутреннее помещение. В отдельной комнате гостям подали трубки. Опытные руки хозяина вложили в них разогретые шарики... Трубки закурились. Сайлес потянул разок-другой, не вдыхая, и отложил трубку.
– Идемте дальше, – сказал он, – показывайте магазин!
Хозяева засуетились и повели гостей по коридору. Во всех комнатах сидели, лежали и курили люди. Это были и старики, и молодые, а кое-где и курящие женщины. Пожилая и, видимо, богатая дама полулежала на роскошном диване в отдельной комнате с красивой металлической чашей на столе и курила. На коленях перед ней стояла служанка.
– Тут что-то вроде ресторана с отдельными кабинетами, – сказал Сибирцев.
– Опиокурилка! – ответил по-русски Вунг и добавил по-английски: – Не первого разряда, но есть богатые люди, которым тут нравится.
В другой комнате курильщики громко спорили. Где-то пели женщины.
Сайлес еще чего-то потребовал. Открыли низкую дверь, и через дверь вошли в похожее на конюшню, узкое, уходящее в темноту помещение. На камышовых подстилках группами лежали завзятые курильщики. Всюду высохшие полуголые тела с ребрами наружу. Острые, торчащие скулы, остекленевшие или опьяневшие взгляды. Кожа на старике, как пергамент, желта, темна. Он кажется уже полумертвым. Это склад умирающих от курения, целые шеренги гибнущих. Невозможно что-то рассмотреть в этой полутьме.
Хозяин водил оптовых поставщиков опиума по всем закоулкам своего разнообразного предприятия – компаунда. Старался обрадовать их всем, что тут происходило. Два богатейших коммерсанта решили в кои-то веки взглянуть на ход своих дел!
– Опиум какого сорта ценится более всего? – безразлично осведомился Сайлес.
Алексею показалось, что вопрос задан явно для него.
Китайцы, сопровождавшие хозяина, с живостью заговорили про сорта опиума и какой как действует.
Хозяин, молитвенно возведя к Вунгу сухое аскетическое лицо, сказал, что два лучших сорта опиума – это индийские, оба фирмы Железноголовой Крысы.
– Это они Джордина так прозвали! – сказал Сайлес, выходя на воздух. – Его китайцы иначе не зовут, как Железноголовая Старая Крыса. И сорта опиума так у них и называются! А розничная торговля, как вы видели, идет прекрасно! Ученые и гуманисты Китая доказывают, что опиум не нужен. Но у нас в Гонконге все в один голос говорят, что это лишь первая капля в море тех возможностей, которые представляет собой Китай для торговли. Но что для этого нужна еще одна война, с чем я совершенно не согласен. Но я боюсь, что наши компрадоры ждут, что не проиграют в новой войне, а только выиграют.
Вунг молчал, как бы ничего не слыша.
Алексей помнил разговор в конторе о большие ящиках, которые куда-то шли; кажется, упоминались какие-то порты. Во всяком случае, говорили не об опиуме. Алексей с детства приучен не подслушивать чужих разговоров, отойти на улице от разговаривающих, чтобы не мешать им и чтобы соблюдать свое достоинство. Так он и на этот раз не вникал... Китайский язык он изучал добросовестно, подолгу, в отеле и на блокшиве, сам, благо у пленного много свободного времени. Учил и с Гошкевичем, а разговорный – на лодках, на улицах и магазинах. Невольно понимал иногда, о чем говорят окружающие, так как говор кантонский брал не из учебников, а из живой толпы.
Чарльз Гуцлав
– Ax, мой дорогой! – воскликнул Сайлес. – Отбросьте свои понятия, отказывайтесь от святого аскетизма! Вспомните, что вы молодой человек! Вы хотели бы поехать в Америку? Не отвечайте! Я не дам вам открыть рта. Я скажу за вас: да! Нет человека, который не хотел бы посмотреть Америку! Так я вам сначала расскажу про моего компаньона господина Джексона...
«Если будем сидеть сложа руки, как мандарины, то и нас ожидает одна с ними судьба! Уроки для будущего! А то и за нас начнут заступаться наши «спасающие».
С Пушкиным перед отъездом так и решили. Алексей понимал, что добром его в такую авантюру никто не потянет. Он выпутается...
– ...Джексон владеет капиталами в акциях и многими предприятиями не только в Новей Англии и в Калифорнии. У него есть бизнес в Гонконге, значит, и в Китае. Он очень честный и обязательный коммерсант и промышленник. У нас выбрать в сенат могут лишь человека с безупречной репутацией.
Сибирцев еще в Японии узнал, что конек Джексона – раздувать мнимые угрозы от усиления России тихоокеанской торговле всех наций. Он во всем винит Россию, разносит ее в пух и прах перед избирателями.
– Отстаивает интересы американцев на Дальнем Западе и в Азии. Ведет торговые дела с Англией. Он друг Джона Булля! Конечно, я тоже, но... Он смертельный враг всех, кто поддерживает идею сформирования полков американских волонтеров для посылки в Крым в помощь русским. У тех – другие коньки. На митингах и в конгрессе Джексон с пылким сочувствием читает выдержки из английских газет о том, что американские друзья России находятся под влиянием царского золота. Я часто не согласен с политическими взглядами мистера Джексона. Но в делах мы компаньоны и союзники!
– А вы знакомы с Гуцлавом?
– Что-то приходилось слышать. Доктор Гуцлав – автор книг о Китае. Когда-то немецкий учитель рассказывал братьям на домашних занятиях. Вы говорите о немецком проповеднике Карле Гуцлаве?
– Здесь он не Карл, а Чарльз. Знаток Китая, его истории, языка, философии, писатель, миссионер, но не только этим знаменит. Он главный советник англичан при заключении мира с китайцами после опиумной войны, душа ученого Гонконга. Поп протестантский, но... он умер и похоронен здесь – доктор богословия! Не думайте, что существуют только англо-немецкие полки из наемников. Есть и англо-немецкие деятели и ученые. Если бы ваш покорный слуга не стал американцем, пришлось бы стать англо-немецким финансистом. В двенадцати томах Гуцлав написал об истории Китая и его современном положении. Описал свои путешествия... Он проникал в глубь страны с библией и познал китайцев, как никто другой. Вас ист эйнглише дас ист практише![65] Англичане поняли, чем ценен такой знаток, и сделали его своим дипломатическим секретарем. При этом он перевел библию на китайский, издал ее в грандиозном количестве экземпляров, стал выпускать ежемесячный журнал на китайском. Этот знаменитый проповедник пишет в своем многотомном труде, что если бы не торговля опиумом, то библия никогда не смогла бы проникнуть к народу Поднебесной. Гуцлав знал меня! Я здесь – это его рекомендация! Еще скажу вам... Англичане ищут среди американцев шпиона, который выспросил бы вас о гаванях южного Приморья. Прошу вас, будьте осторожны и никому ничего не говорите. Вы в самом деле были на описи гаваней северной Кореи?
– На описи я не был.
– Зачем вы от меня-то запираетесь? Всем известно, что адмирал Путятин назвал там гавань именем нашего общего друга Посьета. Это я слышал от него и от Посьета, и это же опубликовано.
– Но я не был там. Я пришел на «Диане», а опись гавани Посьета адмирал производил на «Палладе», когда он ушел из Японии после объявления войны.
Сайлес продолжал о Джексоне. Он разжигает в Штатах кампанию за освобождение негров. При этом учредил во всех открытых портах Китая бюро по найму китайской рабочей силы для свободной эксплуатации, вербуют кули и тысячами отправляют в Калифорнию и в Австралию – в Новую Каледонию на разные работы, особенно в шахты и на золотые прииски.
– Вы, Алексей, видный человек. Скажу вам – такие, как вы, редки! В вас есть ум! Также сила, смелость, мужество и расчетливость. Я понимаю вас. Мне кажется, что вы не для России. Вы не для нее!
«Вещуньина с похвал вскружилась голова, ворона каркнула...» Но и надуться нельзя, «как провинциальная попадья в гостях у петербургской барыни». Улыбайся, Сибирцев, держись по-американски! Усматривай в любом, кого встретишь, как бы закадычного друга!
– Вы видный молодой мужчина! Жизнь для вас должна стать прекрасной! Вы можете слушать музыку и не считать часы, в скуке ожидая чего-то особенного, какого-то чуда... Но зачем вам чудо? Если бы вы знали, как мне нужны хорошие моряки! Вы не возражайте только, выслушайте. Я вас понимаю, вы человек долга и чести. Но, поскольку вы не узник войны, а потерпевший кораблекрушение и Америка не участвует в войне, мы можем сделать бизнес... Выгодный и вам и мне. Пока идет война, не все ли вам равно, где находиться? Зачем вам жить в плохом отеле, как на гауптвахте, или прозябать на блокшиве?.. Когда кончится война – другое дело. Я все подготовлю, я уже снесусь к тому времени с вашим министром иностранных дел и канцлером Нессельроде. Я уже послал ему два письма, в которых все сообщил о вас... Джексон мой компаньон, что нужно мне – нужно и ему. Посольство Штатов в Петербурге попросит разрешить вам службу в Тихоокеанской фирме американских предпринимателей. Уверяю вас, что у вас за это ухватятся! Это в их интересах. Погодите, мой дорогой! Я хорошо заплачу вам! Я же обещаю вашему правительству помощь в развитии ваших новых портов. Я дам вашему правительству людей, которые откроют у вас доки. Во всех этих делах с Россией вы будете моим советником. Я покупаю новое большое винтовое судно. Я могу предложить вам место капитана. Для начала пять тысяч в год, и как только вы войдете в дело – десять тысяч. Это очень высокое вознаграждение, какого никто в Гонконге не получает. Никто из англичан не платит так никому из американцев или даже из британцев! Мой вам совет: рискуйте! Идите на риск! Переезжайте, Алексей, в Америку! Сэр Алекс, – вдруг вскричал Сайлес. – У вас очень тяжелая... власть... Все это царское великолепие, двор, гвардия, ваш Петербург, все хорошо на картинках. Но вам-то что?
Алексей понимал, что блеск двора – это еще не прогресс. «Но насчет нашей гвардии?»
– Вы созданы для Америки. Какую атмосферу вы бы обрели! Вы, говоря вам прямо, энергичны, я уверен, что нет дела, которое не далось бы вам. А у себя вы останетесь обреченным на бездействие на всю жизнь, вы там шагу не сможете ступить. Сколько дарований у вас погибло! У вас скорей оценят такого дельца, как я, мне откроются все двери. Но не вам! Не своему и не человеку чести и таланта! Я знаю, русские большие коммерсанты, даже мужички! Герои на войне, но ловкие, лукавые торгаши на базарах! При великих торговых способностях им хода не дают! Ведь в вашей стране мало денег, значит, и мало возможностей и нет места тому, чем одарила вас природа. В стране много золота, а нет надежных денег и слаба торговля! Видели еще где-нибудь что-то подобное? В русском обществе ценят ум, красноречие, талант – в императорском театре и в балете, а коммерческим талантам и всем другим нет хода... И вы созданы для женщин! А не для женщины. Когда вам надоест увлекаться всеми цветами кожи – мы женим вас! Женим на той, которая вам понравится, и вы возьмете большие деньги. Вы еще не знаете себя. Ах, Алекс, сэр Алекс! Мой добрый друг. Вы скажете, что я еще не знаю вас? Может быть. Но я редко обманываюсь.
Сайлес вытер клетчатым платком свой большой лоб.
– В нашей стране доход дают самые оригинальные предприятия. На судах Джексона и компании из Америки доставляют умерших китайцев на родину. Китайцы преданы своей стране и не хотят быть похороненными в чужой земле. Их, умерших, везут в ледниках, в гробы сыплют соль, чтобы покойник был доставлен на родину в целости. Там, где живут десятки тысяч китайских рабочих, как в Калифорнии, немедленно появляются китайцы-эксплуататоры. Среди умирающих есть богатые китайцы. Их родственники платят огромные деньги, лишь бы опустить прах скончавшихся на чужбине в родную землю. Уполномоченный Джексона в Гонконге мистер Ладзимэн открыл бюро с отделениями во многих городах. Прекрасно поставил предприятия по доставке умерших китайцев. Вы думаете, из Гонконга их не развозят по портам Китая? Да у нас больше китайских богачей, чем где-либо. Ладзимэн через свои конторы ведет учет всех состоятельных китайцев, живущих в Америке. Он буквально ждет смерти своих друзей – китайских бизнесменов. Поддерживает знакомство с их родней, конфуцианскими монахами, со священниками.
Сайлес признался, что из-за предрассудков англичан пришлось переписать это предприятие на Джексона, но не на самого, а на его брата. Считается, что главная контора в Сан-Франциско, а тут филиал и Сайлес не имеет к нему отношения. А часть дохода приходится отдавать Джексону...
– На эти деньги он ведет кампанию за освобождение черных от рабства! На многочисленных митингах своим громовым голосом и внушительным видом он снискал огромную популярность на севере Штатов!
Так вот почему наши матросы дразнят китайских торговцев: «соли надо?» – и те приходят в бешенство!
– Возить китайских эмигрантов в Америку! Вы – гуманный человек; зная ваши убеждения, я найму врача для китайцев. Он же будет помощником капитана, у меня есть прекрасный моряк. Он врач и хирург – из американских спаниардов[66].
«И соленых покойников с ним возить из Калифорнии!» – подумал Алеша.
– Я поддерживаю всякие другие неожиданно новые операции коммерческого человеколюбия, даю помощь для соблюдения обществами религиозных обычаев и во всем другом, в чем устои азиатов крепки, благородны и ради чего они щедры... Скоро Кантон! – спохватился Сайлес.
Пароход загудел, разгоняя лодчонки пригородных рыбаков. За мысом открывалось море крыш, низкая площадь, застроенная лачугами. А выше них, довольно далеко, – стена и город; из-за стен видны богатые строения на холмах, высокие гнутые крыши ямыней[67] в черепице и с головами зверей на коньках. Городские башни, как у нашего Китай-города. Но это довольно далеко. А на самом берегу – что-то вроде слободы, пригород...
– Вам нравится? – спросил Сайлес.
Значит, не все китайцы живут в стенах города. Этот пригород вне стен.
– Да. А мы увидим настоящий китайский город и китайскую жизнь?
– Конечно...
– А где же те европейские фабрики, на которые мы направляемся?
– Дальше... За этим пригородом на почтительном отдалении, окруженные чистым полем. Но вы не думайте, что там есть какие-то фабрики! Никаких фабрик нет, ни заводов, ни труб. Просто небольшие кварталы жилых домов, лавок и оптовых складов, принадлежащих иностранцам. По кварталу на каждую нацию. Квартал – французская фабрика. Английская – тоже квартал. Впрочем, они прибрали к своим рукам еще несколько блоков. Есть и американская фабрика, там и мой блок, и мы там с вами остановимся.
«А застенный город?» – хотел было опять спросить Алексей.
– О! Господин Вунг! Вы ли? – воскликнул Сайлес.
– О, да! Здравствуйте. Как понравилось, стояли ночью на якоре? Ах мои тяжелые, срочные дела... Знакомьтесь, пожалуйста, мистер Сибирцев. Мой друг мистер Чжан. Господин Сибирцев из дружественной России.
– Я думаю, все будет благополучно! – обратился Вунг к Сайлесу.
– Мистер Берроуз! А вы разрешите показать мистеру Сибирцеву застенный город? Бутылочный город моряков покажете вы, – китаец засмеялся, – с бывшим моим отелем! А я – застенный. Ах, запрещенный город, как в Пекине! Так мы не говорим, так не называем, но так кажется европейцам.
– Мистеру Сибирцеву хотелось бы побывать только в Америке!
– Ах так? Я вам покажу, мистер Сибирцев, то, что мистер Сайлес не покажет. Совершенно бескорыстно, как верный друг!
«Разве Сайлес с корыстью?» – подумал Сибирцев.
– Я, Вунг, покажу застенный город. Вы не боитесь?
– Нет, – спокойно ответил Сибирцев. Всех их он считал порядочными людьми.
– Один очень важный мой друг, – засмеялся Вунг, – он содействует. Помните, как я хотел пригласить вас в Кантон? И как странно... Вот и сбылось. Случайно совпало... Мистер Чжан свободно говорит по-английски. Он получил образование в Индии.
Алексей утром заметил, проходя мимо буфета, что европеизированный молодой китаец ест вилкой и ножом, безукоризненно держится, пользуется салфеткой, стрижен, плечист, атлетическая фигура.
А город совсем рядом, мимо борта проплывают пристани, похожие на амбары, построенные на сваях с широкими воротами на реку. Соединены длинными мостками с берегом. Вернее, берега и не видно, мостки тянутся куда-то далеко, среди полукруглых и серых крыш. Где суша, где вода? Неясно. Одинаковые лачуги и на суше и на лодках. Целое море жилищ.
«Смотрите, Сибирцев, не будет ли там подвоха, – говорил, прощаясь, Пушкин. – Как вы сами полагаете, зачем зовут вас? Не за красивые же глаза? Впрочем, вы молодой, да ранний. Да и что они с вас могут взять!» – «Если зарежут только», – сказал Урусов. «До этого дело не дойдет!» – заносчиво ответил Сибирцев.
– Вот и наша пристань, – сказал Сайлес. – Но когда же вы сами займете свое Приморье на берегах Татарии, когда? – с горькой досадой воскликнул он, резко поворачиваясь к Алексею.
– Как только будет возможность, – горячо ответил Сибирцев.
– А вы знаете, что там?
– Конечно.
– Что? Где же будут ваши города? Вы сумеете построить такой же город, как Гонконг? Я бы помог вам! Я хотел бы быть там, хотел бы!
Причал уже у борта. Стукнулись о дерево. Тут все деревянное, рогожное, из рисовой соломы.
Алексей что-то еще сказал, более из желания сохранить престиж. Он сам не знал толком, как идут наши дела в Приморье. Чувствуется, что здесь этим интересовались.
Сайлес вдруг сказал о потоплении французским крейсером в одной из приморских гаваней русского военного бота. На нем были военные моряки и с ними сектанты, что-то вроде квакеров или пуритан.
– Значит, занято вами? Туда уже тянутся те, кого у вас объявили еретиками. А что на Амуре? Там гигантская плодородная равнина. Ну, что же, ну? Тогда надо продолжать строить там города, доки!
Глава 32
ПРАВА ЧЕЛОВЕКА
...жизнь юноши в России резко отличается от западно-европейской. У нас юноша в университете или же в военной школе живо интересуется вопросами социальными, политическими и философскими.
П. Кропоткин, «Записки революционера»
– Кантон – рубеж наших прав, – продолжал свои рассказы Сайлес. – Мы стоим прочно, как и в Шанхае. Но по эту сторону стены. Надо получить право иметь посольства всех стран в Пекине. И право торговли в городах внутреннего Китая. Ну, смотрите, спектакль начинается!
Поодаль от пристани, построенные за городской стеной, стояли на поле особняки, некоторые с садами.
На рейде – винтовой клипер, военный колесный пароход и фрегат. Английские и французские суда стояли поодаль друг от друга в море и по всей реке, их видели пассажиры «Калифорнии» на протяжении всего пути от Гонконга.
– Когда-то здесь – я вам говорил, и вы знаете – существовали «фабрики»: испанская, шведская, португальская... Теперь многие участки старых фабрик перешли к новым хозяевам. Шведы и испанцы вылетели. Большинство старых зданий пошло на слом!
У Сайлеса свой магазин, склады, а в небольшом доме с решетками – отделение банка. Знакомый бенгалец в чалме, приходивший с Сайлесом в Японию на американском пароходе, и тут сидел с ружьем у входа.
В конторе хозяина встретил высокий клерк-голландец с помятым лицом. Двое китайчат с записками и визитными карточками Сайлеса были посланы по адресам.
Отправились на «конг» – так называл Сайлес управление корпорацией компрадоров. В большом дворе деревянные навесы амбаров, под ними ящики, тюки, мешки. Тут же телеги, запряженные лошадьми и ослами. Походит на большой купеческий склад где-нибудь у Макария[68].
Толстейший и на вид добродушнейший китаец обнял Сайлеса. Банкир тут же сказал, что прибыл не только по своим делам, но он теперь человек государственный, консул республики Новая Гренада. Вручил визитную карточку на китайском. Сайлес называл толстяка Хоппо. Этот китаец, кажется, и возглавлял корпорацию компрадоров. Поздравил Сайлеса с высокой дипломатической должностью.
Хозяин угостил чаем и предложил Сибирцеву посмотреть склады корпорации в сопровождении приказчика.
Разговор происходил в обширной конторе Хоппо.
Алексей догадывался, что это тот финансовый и коммерческий делец, который, по словам Сайлеса, платил государственных налогов и давал взяток мандаринам вдвое больше, чем Вунг, – почти полмиллиона.
– Наши сердца всегда были едины! Наш ум един, – говорил Хоппо банкиру, когда Сибирцев возвратился после поучительной экскурсии, насмотревшись на ящики с опиумом и на тюки всевозможных товаров, какие ввозились и вывозились из Кантона. Чего тут только не было: дамские кружевные платки десятками тысяч, пестрые ткани, металлические изделия, ласточкины гнезда как деликатесы. Опиум, оказывается, не был главным товаром, как говорили сами китайцы, а ежегодно ввозится в страну все больше и больше полезных изделий из Европы.
– Дело беспокоит меня, – уверял Сайлес. – Вы знаете, чем все это может грозить коммерсанту, торгующему с иностранцами? В прошлые годы статут, утвержденный правительством, не спасал многих из вас...
Китаец посмотрел пристально и сказал, что уверен, мистер Сайлес все хорошо обдумал.
– Мы, американцы, не вмешиваемся, но я не могу, как ваш друг, не обнаружить беспокойства.
Шли домой на американскую «фабрику» на шлюпке с местными гребцами.
– Да, они опять возьмутся за старое, – сказал Сайлес, видимо имея в виду мандаринов.
Алексей смотрел, как плывет какой-то большой пестрый сверток. Китаец зацепил его багром с причала, подвел к берегу, вытащил и развернул цветное лоскутное стеганое одеяло. Оказался покойник. Китаец свалил тело обратно в реку, а одеяло разглядел, сложил и забрал себе.
Дома Сайлес сказал:
– Завтра поедем в город, посмотрим, что делается, как идет розничная торговля.
Утром заехал Вунг и предложил Сибирцеву поехать в Кантон.
– Я приглашал вас. Мне разрешили... Один, очень важный... Мой приятель...
Сибирцев уже знал, кто имеется в виду.
– Вы его увидите.
Сайлес был готов. Сибирцев взял сумку с альбомом для рисования.
Мистер Вунг наклонился к уху Сибирцева:
– Генерал-губернатор Кантона и командующий войсками. Он хочет с вами познакомиться. Знаете, приглашал меня с вами на загородную виллу. У нас это называется по-английски: банкет.
– Я обещал ехать с мистером Сайлесом.
– Конечно! И мистер Сайлес приглашен!
– Вы знаете, когда в Китай пришло известие о разгроме англичан и французов на Камчатке, – вылезая из паланкина у башни с воротами в город, заговорил Вунг, – то китайское правительство, очень ободренное, согласилось на добрососедскую просьбу русского правительства о разграничении по Амуру. До сих пор ваша страна была единственная, которая нанесла поражение англичанам. Никто не мог противостоять их империи! Кроме одного княжества в Индии.
«Что же, – сказал себе Сибирцев, – дальше в лес – больше дров! Риск – благородное дело, не зарежут же они! Вот каковы мои благородные понятия, а на деле сплошные предрассудки!»
Сердце замирает, как входишь в незнакомый город, где ни единого европейца, даже нет сопровождающего бенгальца с ружьем.
Вошли в застенный город через ворота в башне. Да это как ворота нашего Китай-города, не отсюда ли и название? Гошкевич уверяет, будто Бичурин выкопал, что у Кублай Хана[69] при монгольской династии Юань в Пекине была гвардия из русских. Это, кажется, XIII век, пора монгольских завоеваний? Подвластные Юаням орды хлынули на запад, захватывали пленных на Руси, за рост, вид и мужество, выказанное в боях, отправляли их на показ Кублаю, а тот дал им оружие и сделал телохранителями.
А город какой-то знакомый: дома каменные, порядочные, смахивают на наше Замоскворечье, на Якиманку, Полянку, Ордынку, на Толмачевские переулки; с такими же каменными воротами и высокими окнами в толстых стенах.
– Это все живут торговцы?
– Да. Это же город! Все торгуют.
Сайлес распростился, сказал, что скоро будет, найдет сам, чтобы о нем не беспокоились. Нанял хороший паланкин и удалился на плечах четырех носильщиков.
– Мистер Берроуз сегодня очень занят, – пояснил Вунг. – Он... может быть... у губернатора Кантона.
– Как? Сайлес?
– Да, он христианский проповедник, очень рьяный. Разве вы не знаете? И по делам... распространения христианства прибыл на переговоры с его превосходительством. Ревностный миссионер!
Зашли в два древних храма. Потом свернули с многолюдной улицы во двор и в дом, минуя помещение, где множество бухгалтеров за столами быстро щелкали на счетах. Прошли в какую-то контору. Вунг, улыбаясь, объяснялся со служащим, который очень заволновался. Упоминались какие-то пираты.
Сибирцев понял по-китайски, но не все, речь шла про какие-то огромные ящики с французскими тяжестями. Но что с ними случилось и где они – не понял. Обедали в китайском ресторане. Туда же приехал Сайлес. Охотно ели вкусных креветок, ласточкины гнезда и разную снедь. Был и прекрасный суп, и опять мясо в самоваре.
Под вечер шли пешком по узкой нарядной улочке без деревца и без куста, с дырявыми деревянными тротуарами. По обе стороны – еще не зажженные фонари с длинными красными лентами до земли, вместо вывесок означающими рестораны.
Вунг показал, куда идти. Открыл дверь. Зазвенел колокольчик, как у нас в бакалейной лавочке. С поклоном встретили пятеро молодцов в шапочках и халатах. Джолли Джек подал знак своему переводчику, которого взял с собой на прогулку, как англичанин, тот что-то пояснил одному из китайцев, который обрадовался и исчез за занавеской, прикрывающей дверь внутрь дома. Возвратился с хозяином в седых усах, который низко и почтительно кланялся и смотрел на Вунга с подобострастием. Хозяин очень щуплый, сухой, быстрый в движениях и в речи.
Прошли во внутреннее помещение. В отдельной комнате гостям подали трубки. Опытные руки хозяина вложили в них разогретые шарики... Трубки закурились. Сайлес потянул разок-другой, не вдыхая, и отложил трубку.
– Идемте дальше, – сказал он, – показывайте магазин!
Хозяева засуетились и повели гостей по коридору. Во всех комнатах сидели, лежали и курили люди. Это были и старики, и молодые, а кое-где и курящие женщины. Пожилая и, видимо, богатая дама полулежала на роскошном диване в отдельной комнате с красивой металлической чашей на столе и курила. На коленях перед ней стояла служанка.
– Тут что-то вроде ресторана с отдельными кабинетами, – сказал Сибирцев.
– Опиокурилка! – ответил по-русски Вунг и добавил по-английски: – Не первого разряда, но есть богатые люди, которым тут нравится.
В другой комнате курильщики громко спорили. Где-то пели женщины.
Сайлес еще чего-то потребовал. Открыли низкую дверь, и через дверь вошли в похожее на конюшню, узкое, уходящее в темноту помещение. На камышовых подстилках группами лежали завзятые курильщики. Всюду высохшие полуголые тела с ребрами наружу. Острые, торчащие скулы, остекленевшие или опьяневшие взгляды. Кожа на старике, как пергамент, желта, темна. Он кажется уже полумертвым. Это склад умирающих от курения, целые шеренги гибнущих. Невозможно что-то рассмотреть в этой полутьме.
Хозяин водил оптовых поставщиков опиума по всем закоулкам своего разнообразного предприятия – компаунда. Старался обрадовать их всем, что тут происходило. Два богатейших коммерсанта решили в кои-то веки взглянуть на ход своих дел!
– Опиум какого сорта ценится более всего? – безразлично осведомился Сайлес.
Алексею показалось, что вопрос задан явно для него.
Китайцы, сопровождавшие хозяина, с живостью заговорили про сорта опиума и какой как действует.
– Это они Джордина так прозвали! – сказал Сайлес, выходя на воздух. – Его китайцы иначе не зовут, как Железноголовая Старая Крыса. И сорта опиума так у них и называются! А розничная торговля, как вы видели, идет прекрасно! Ученые и гуманисты Китая доказывают, что опиум не нужен. Но у нас в Гонконге все в один голос говорят, что это лишь первая капля в море тех возможностей, которые представляет собой Китай для торговли. Но что для этого нужна еще одна война, с чем я совершенно не согласен. Но я боюсь, что наши компрадоры ждут, что не проиграют в новой войне, а только выиграют.
Вунг молчал, как бы ничего не слыша.
Алексей помнил разговор в конторе о большие ящиках, которые куда-то шли; кажется, упоминались какие-то порты. Во всяком случае, говорили не об опиуме. Алексей с детства приучен не подслушивать чужих разговоров, отойти на улице от разговаривающих, чтобы не мешать им и чтобы соблюдать свое достоинство. Так он и на этот раз не вникал... Китайский язык он изучал добросовестно, подолгу, в отеле и на блокшиве, сам, благо у пленного много свободного времени. Учил и с Гошкевичем, а разговорный – на лодках, на улицах и магазинах. Невольно понимал иногда, о чем говорят окружающие, так как говор кантонский брал не из учебников, а из живой толпы.