Звонят проклятые колокола времен Оргий. Мои слова расплываются на странице.
   Моргнув, я вижу, что бумага намокла.
   У вина странный вкус, в воздухе гнилостный аромат, и Елена тихонько похрапывает во сне…
   Я встаю. Подхожу к окну и выглядываю наружу.
   Животные предаются веселью.
   Они похожи на меня. Они ходят и говорят, как я. Но они животные. Animale post coitum triste est (животное после соития печально) – не всегда правильно. Они счастливы.
   Бегают вокруг огромного шеста, бесстыдно рассыпаются по деревенской зелени; воистину счастливые животные. Они счастливы вновь и вновь.
   Колокола!
   Я отдал бы все, чтобы присоединиться к ним!
   Но они питают ко мне отвращение.
   …Елена?
   Нет. Нет мне сегодня утешения. Ибо воистину я triste.
   Вино. Их вино начинает течь с раннего утра! Благословенное опьянение охватывает всю округу. Мое же вино отдает горечью.
   Я проклят.
   – Боже, мой Боже, зачем ты отвернулся от меня?
   – Фауст?
   – Елена?
   – Иди ко мне.
   Я целую ее с нежностью, исполненной того странного чувства, что наполняет меня все последние месяцы.
   – Почему?
   – Что почему, милая?
   – Почему ты так ко мне относишься?
   – У меня нет слов, чтобы выразить чувство.
   Еленины слезы падают на покрывало, горестно увлажняют мои руки.
   – Отчего ты не такой, как другие?
   Я смотрю в окно. Каждый удар колокола Оргий отдается в стенах моей плоти, в каркасе скелета.
   – Я выторговал нечто очень ценное, милая, отдав все, чем владею.
   – Что это?
   – У меня нет слова для этого.
   Я возвращаюсь на балкон и бросаю пригоршню золотых монет попрошайкам, толпящимся у моих ворот. Они разрываются между желанием получить милостыню и стремлением откликнуться на похотливый зов своей дряблой плоти. Да возымеют они и то и другое!
   А теперь убирайтесь!
   Мой взгляд падает на кинжал, церемониальный кинжал, который я использовал в ритуалах. Если бы только у меня была сила, была воля…
   Но что-то, чего я не в силах постигнуть, кричит во мне: «Не смей! Это…» Я не знаю, как выразить эту идею словами.
   – Вагнер!
   Внезапное решение. Униженная мольба. Попытка…
   – Вы звали, хозяин?
   – Да, Вагнер. Приготовь северную комнату. Сегодня я буду колдовать.
   Его веснушчатое лицо вытягивается. Курносый нос обиженно сопит.
   – Поторопись. Расставь все по местам. Затем можешь присоединиться к остальным на лугу.
   Его лицо светлеет. Он кланяется. Прежде он никогда не кланялся, но я изменился, и люди теперь боятся меня.
   – Елена, драгоценная моя, я удаляюсь, чтобы надеть свои одежды. Возможно, я буду другим человеком, когда вернусь.
   Она тяжело вздыхает, она извивается на постели.
   – О, скорее! Пожалуйста!
   Ее животная страсть и притягивает меня, и отталкивает. О проклятие! Такого рода вещи я никогда раньше не почитал запретными! И ради какого-то богатства, знания, власти… Это!
   Иду вдоль нескончаемых коридоров, среди сверкающего хрусталя, мрамора, многоцветных гобеленов. Тысячи статуй моего дворца плачут:
   – Помедли! Спаси нас, Фауст! Не возвращайся туда! Мы станем уродливыми…
   – Простите меня, красавицы, – отвечаю я, – но вас мне недостаточно. Я должен постараться вернуть себе то, что было когда-то моим. Я иду дальше и слышу позади рыдания.
   Северная комната затянута черным, и Круг начертан на полу. Свечи бичуют тьму огненными кнутами. Стены каруселью ходят в умоляющих глазах Вагнера.
   – Хорошая работа. А теперь иди себе, Вагнер. Радуйся дню, радуйся своей юности…
   Мой голос обрывается, но Вагнер уже далеко.
   Черные одеяния вызывают у меня дрожь отвращения. Они столь несовместимы с моим существом… я сам не знаю почему.
   – Сгустись, тьма!
   На меня наваливается тяжесть. Скоро, скоро установится связь.
   – Великий рогатый, призываю тебя из глубин…
   Каждая свеча превращается в костер.
   Но огонь не источает света. Видимая тьма…
   – Всеми великими именами заклинаю тебя, явись передо мной…
   И вот он здесь, и мои члены наливаются свинцом. Два глаза, мерцающих, немигающих, из покрова абсолютной тьмы.
   – Фауст, ты звал меня.
   – Да, великий рогатый, Властелин Празднества, я призывал тебя сегодня.
   – Чего тебе надобно?
   – Расторгнуть сделку!
   – Почему?
   – Желаю вновь стать таким же, как все. Я сожалею о том, что заключил договор. Возьми назад все, что дал мне! Сделай меня подобным беднейшему попрошайке у моих ворот, но сделай меня тем, кем я был.
   – Фауст. Фауст. Фауст. Трижды называю я твое имя с сожалением. Ибо все уже не так, как я желаю или как ты желаешь, но согласно изъявленному желанию.
   Голова у меня кружится, колени подгибаются. Я шагаю вперед и разрываю Круг.
   – Тогда поглоти меня. Я не желаю больше жить.
   Покров тьмы колыхнулся.
   – Я не могу, Фауст. Это твоя судьба.
   – Но почему? Что я сделал такого, отчего стал таким особым, что отделило меня от остальных?
   – Ты принял душу в обмен на жажду жизни, ты же знаешь.
   – Что такое душа?
   – Я не знаю. Но это было частью договора, и в этом мире существуют условия, которые я обязан соблюдать. Ты навечно, бесповоротно спасен.
   – Есть ли что-то, что я могу с этим сделать?
   – Ничего.
   Непосильной тяжестью давят на меня черные одежды.
   – Тогда изыди, великий. Ты был хорошим богом, но во мне что-то повернулось. Я должен искать другого бога, ибо странные вещи беспокоят меня.
   – Прощай, благородный Фауст – несчастнейший из людей.
   Опустевшие стены кружатся каруселью. Круг за кругом. Огромное зеленое солнце перемалывает все на своем пути. На веки вечные.
   Звенят проклятые колокола времен Оргий! И посередине я, один.