Половина девятого. За огромными окнами сгущались сумерки.
- Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, - сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. - Пока народ не подвалил.
Раздался мелодичный бой часов, и гости завертели головами, пытаясь обнаружить источник где-нибудь на стене.
- Куда ты их запрятал, Димыч? - озадаченно пробормотал Борис.
Хозяин выбрал компакт-диск, вставил под крышку проигрывателя и нажал пуск.
Растянул удовольствие.
- Никуда я их не прятал. Просто вы ищете часы настенные, а у меня напольные. Во-о-он там стоят. Начало девятнадцатого века. Штук на десять, думаю, потянут.
Гостиная медленно наполнялась странными звуками. Скрежет, повизгивание, побрякивание, позванивание, постанывание. Какие-то удары, не связанные единым ритмом... И повторы, повторы, повторы.
- Ты что поставил? - заорал Борис. - У меня от это" какофонии крыша едет!
Голос хозяина долетел откуда-то из коридорных далей. Делаясь, однако, все громче и громче.
- И с этим человеком я сидел за одной партой! И этого человека я принимал за интеллектуала! А у него от психоделической музыки крыша едет. - С этими словами хозяин дворца вернулся в гостиную, толкая перед собой столик на колесах, уставленный бутылками. - Я сокрушен и растоптан. Катя, что произошло с твоим братом?
"У, сноб! - подумала Катя. - Так бы моргал ы и повыколола!"
- У нас отец солдафон, мать - домохозяйка, - сказала она. - Как надену портупею, все тупею и тупею, слыхал? Это про нас. Откуда тут интеллекту взяться?
Отца Димы она смутно помнила по той, прежней жизни. Юного двоечника привозила в школу черная горкомовская "Волга".
"Смотрите, какой ежик! - подумал двадцатилетний сноб Дима. - А хороша!
Фигура, морда... Такая баба, что черному гиббону и отдавать жалко".
Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть всех, включая хозяина.
- Стремный флэт. Открыта дверь. На пороге что за зверь? А-а-а, да это мент в натуре! - паясничая, продекламировал Борис.
- Началось, - вздохнул Дима и, крутнув напоследок регулятор громкости, отправился открывать. - Просвещайтесь!
Борис с ненавистью посмотрел на его туго обтянутую задницу. Подошел к проигрывателю и убрал звук совсем.
- Борька, - Катя потянула брата за рукав, - он хоть где-нибудь учится, этот твой одноклассник?
Борис наморщил лоб:
- Ну естественно, - сказал Борис. - Ты что, не знаешь, где все папенькины сынки учатся? Если не в Штатах, то в МГИМО.
- Что такое мгимо? - оживился вдруг Кофи.
Это слово в его родной речи означало то, что медики называют "анусом". Порусски - задний проход.
- МГИМО расшифровывается как Московский государственный институт международных отношений.
В коридоре нарастал гул голосов. Делался все ближе и ближе. Наконец в гостиную вошел "бедный парень". А за ним - целая вереница молодежи, шесть или семь человек. Они тут же столпились вокруг колесного столика.
Вот кто действительно чувствовал себя как дома! Парни и девушки, не обращая внимания на новичков, хватали фужеры, наполняли их из теснящихся бутылок, чокались и отхлебывали. При этом они обменивались быстрыми фразами. О последних видеофильмах. Об Уимблдонском турнире по теннису. О последнем показе мод в Париже. О последнем автосалоне в Детройте.
- Золотая молодежь, - шепнула Катя брату. - Посмотри, какие шмотки.
- Чтобы определить, что это за публика, необязательно смотреть на шмотки, - приблизившись к уху сестры, ответил Борис. - Они говорят на воровском жаргоне.
Копируют родителей.
- Боря, Катя, Кофи! - раздался призыв Димыча. - А вы что сидите, как на похоронах?
Из шумной пьющей компании вылетело несколько любопытных взглядов. Борис взял в руку бутылку водки. Естественно, "Finlandia". Они выпили.
- Извините, мой господин, - раздалось над ухом у Бориса. - Я вас в первый раз вижу в нашей компании.
Девчушка лет семнадцати присела на подлокотник его кресла. На ней был короткий сарафан цыплячьего цвета.
Он хмуро сказал:
- Я резидент ЦРУ. Мне нужно вас завербовать.
Это была шлюха. Только золотая. Ей не надо денег, потому что она сама может заплатить кому угодно. Этот желтый сарафанчик, должно быть, от Версаччи и стоит... Цен на одежду от Версаччи Борис не знал. Он не любил считать чужие деньги.
Он любил иметь свои.
Юная соблазнительница радостно улыбнулась и прошептала ему на ухо:
- Я подумаю о вербовке.
И вернулась к золотой молодежи.
Борис налил еще. Когда чокались, взглянул на девицу в сарафанчике. Пару раз прежде ему доводилось за один вечер проделать с девушкой путь от знакомства до постели. Его самого снимали впервые.
- Вы знакомы? - спросила Катя.
- Нет. Первый раз вижу.
- Если хочешь проверить, что у нее под сарафаном, будь осторожен. Она тебе нравится?
Борис глянул еще раз.
- Красивая. Похожа на молодую лисичку.
Кто-то вспомнил о танцах. Сделали погромче, услышали какофонию и замахали загнутыми пальцами, как креветками:
- Димыч, ты отвечаешь за свой базар?
Ты обещал не бомбить нас больше этой лажей?
Не по годам плешивый хозяин вразвалку подошел к радиоаппаратуре и со вздохом заменил диск:
- Да, братва, вы уже, конечно, не мутики, но еще не богема. Шедевры "King Crimson" назвать лажей! Позор...
"Это уже не автомобиль, но еще не космический корабль", - Борис вспомнил о сегодняшней поездке в джипе "Шевроле".
Он решительно встал и подошел к девушке в желтом сарафане.
Она тут же обвила его шею руками.
- I put a spell on youl - надрывался в стоваттных динамиках Джон Фогети из группы "Криденс". - Я приворожу тебя!
Неподалеку закружились Кофи с Катей. Молодой вождь уткнулся широким носом в рыжие волосы и нюхал. Пил и не мог напиться.
Завсегдатаи дворца танцевали смелее.
Здесь, должно быть, так принято: обнимать не плечи, не шею, не спину, а - задницу. И задницей при этом покручивать.
От гигантской люстры было светло как днем. Одна из пар, проплывая мимо, щелкнула выключателем. Сразу стало ясно, что на улице темным-темно. Завопили несколько дурных голосов:
- Дышать темно!
Аккуратно обходя танцующих, по гостиной расхаживал хозяин. Димыч зажигал свечи в подсвечниках, расставленных и развешанных повсюду.
Заколыхались тени топчущихся на одном месте людей, обхвативших друг друга за ягодицы. Борис ощутил, как узкая рука девушки поползла по его спине вниз. Его колени ответили на это дрожью. В ответ он приник губами к ее шее. Она еще пахла детством.
На поясе джинсов узкая рука словно поколебалась в раздумье. Вперед? Назад?
И скользнула на ширинку. Плотно прижалась. Эта девушка всегда играла белыми фигурами. Белые начинают и выигрывают.
Борис Кондратьев, испытывая страшное напряжение, сделал черными ответный ход. Положил руку на грудь девушки, похожей на лисичку.
Ну кто носит сарафан с лифчиком? Никто. Грудь оказалась совершенной конической формы. Ладонь Бориса стала куполом для этого конуса. Он почувствовал, как стремительно твердеет ее сосок. Принялся теребить этот удивительный пупырчатый орган пальцами. Девушка-лисичка нашла в свечном полусвете его губы.
- Блюз сменялся блюзом. Это не дискотека с бешеными ритмами рэпа и рэйва.
Тут люди танцуют всерьез. Не прерывая поцелуя, Борис окинул взглядом комнату.
Пейзаж не отличался разнообразием. Тут и там топтались парочки, причем народу явно прибыло.
"Что же дальше?" - мелькнуло в голове. Словно услыхав этот немой вопрос, девушка, танцуя, повела его к выходу. Последнее, что увидел Борис, так это затяжной поцелуй своей сестры со своим черным другом.
Вот они и в коридоре. Она взяла его за руку и уверенно потянула к одной из благородных деревянных дверей. Толкнула.
Нашарила выключатель.
Борис застыл посреди комнаты. Черные стены, черный пол, черный потолок, короче говоря, все черное. И белая огромная кровать. На стене у изголовья источник приглушенного света. Бра в форме черной раскрытой ладони.
Девушка подошла к кровати. Грациозно завела руки назад и расстегнула верхнюю пуговицу между лопаток. Борис приблизился и расстегнул остальные. Милое дело снимать сарафаны. Куда труднее любить в двадцатиградусный мороз в подъезде.
Трусиков не оказалось, как и лифчика.
Борису стало неловко из-за того, что у него самого под джинсами были плавки. Казалось, девушка-лиска посмотрит сейчас с укоризной и скажет: "Что за пролетарская привычка носить лишнюю одежду?!"
Наконец все с себя скинув, Борис повернулся к кровати... И снова застыл.
Под светом из черной ладони светильника юная лиска полулежала с широко разведенными ногами и мастурбировала. Глаза ее были полуприкрыты, а рот приоткрыт.
Ее родители состояли в свое время в ВЛКСМ. Возможно, даже в КПСС. И вот результат. Дожили. Их нравы.
В тот же миг Борис приник губами к груди восхитительного создания. Она со стоном ухватила его за уши и потянула на себя. Он тоже чуть было не застонал - от боли. Ее стройное тело трепетало и выгибалось, как у весенней кошки.
Сидя верхом на впалом девичьем животе, Борис нагнулся вдруг, как цирковой джигит, на всем скаку поднимающий с пола монету. Дотянулся до брошенной тенниски. Достал из нагрудного кармана презерватив и впился зубами в упаковку.
Спустя четверть часа Борис натянул джинсы на голое тело и вышел со словами:
- Пойду принесу выпить и поесть...
- И сигарет, - слабым после перегрузок голоском попросила девушка.
Хотя первым делом он, конечно, отправился на поиски туалета. Воздух в коридоре раскачивался на волнах блюза. Борис сунулся в одну из комнат. В окно светила луна. Это тоже была спальня. Черт знает какого цвета. В темноте все кошки серы.
Может, красная, раз черная уже есть.
Кровать выделялась тем же большущим белым пятном. Там шла какая-то возня.
Глаза привыкли. Они уже различали два тела.
"Клянусь, это Катька с Кофи!" - произнес про себя Борис Кондратьев и спешно ретировался. Ему стало нехорошо. Тревожно. Сестра в постели с негром. Впрочем, он сам их познакомил... Но где же этот чертов сортир?
35
Катя ласкала сильное черное тело.
А черное тело извивалось от этих ласк.
В глотке у Кофи хрипело. Катя и сама дышала часто-часто. Но отталкивала черные руки, едва те тянулись к ее бедрам.
Наконец Кофи зарычал и задергался.
Словно в настоящих предсмертных конвульсиях.
Постепенно он затих. Вытянул на постели длинные худые ноги. Катя положила голову ему на плечо.
- Все равно вы все расисты, - глухо сказал молодой вождь. - Раз из Африки, значит, ВИЧ привез.
- Миленький мой, ну что ты городишь? - Катя провела языком по его виску. - Если б ты из Америки приехал, я бы то же самое сказала. Зайдешь завтра ко мне на работу, и сделаем анализ.
Кофи отбивался, как обиженный мальчик, у которого не осталось аргументов, но осталось уязвленное самолюбие.
- До моего народа ВИЧ вообще еще не добрался, - канючил он. - И зеленые обезьяны в наших местах не водятся. Мои люди самые здоровые среди африканцев.
- А средняя продолжительность жизни?
- Мой дед, может, девяносто лет прожил!
- Это я уже слышала. Честь и хвала твоему деду! Я про среднюю продолжительность спрашиваю.
- Ты издеваешься, как настоящая расистка. Ну кто в тропиках такую статистику собирает!
- Вот видишь! - Катя в полемическом запале ущипнула вождя за бок.
- Катька, дура, больно!
- А за дуру еще разок... ВИЧ не то что не добрался, а ВИЧ выбрался из твоей деревни! Вот тебе, вот тебе!
- Ну больно же, говорю!
- А придешь завтра ко мне на работу?
- Не приду, - проворчал Кофи.
Катя прильнула сзади. Прижалась к его идеально гладкой коже. Гибкое тело вождя вновь стало отвечать рукам Кати ритмичными движениями. Его широкие ноздри втягивали жгучие Катины запахи. Смутно белели в лунном свете трусики на ее широких бедрах.
После посещения туалета и ванной Борис с голым торсом заглянул в гостиную. Несколько молодых людей там еще ели, пили и болтали. Одежды на некоторых было еще меньше, чем на нем. Одна пара продолжала танцевать: девушка в безрукавной блузке и юноша в одних носках.
- О, Борька! - раздался голос хозяина. - Ну как тебе у меня?
- Спасибо, Димыч. У тебя превосходно. Меня одна твоя гостья послала выпить и закусить принести.
Не выбираясь из кресла, бывший одноклассник протянул тарелку бутербродов с красной икрой.
- Попроще ничего нет?
- Вот, пожалуйста.
С этими словами Димыч сунул другую тарелку бутербродов. Они были щедро покрыты черной икрой.
- Красиво жить не запретишь! - воскликнул Борис, захватил початую бутылку финской водки и вернулся в черную спальню.
Здесь он вновь застыл с полными руками. Третий раз за вечер. На одном и том же месте.
Его юная соблазнительница оседлала какого-то парня и неслась теперь галопом.
Борис видел ее нежную спинку, взлетающую и опускающуюся между мужских ног.
На Бориса никто даже не обернулся.
Тихонько постояв, он вышел в коридор.
Он решительно шагнул к двери, за которой видел сестру. Вошел. Поставил водку с закуской на пол, зажег свет. Приглушенный свет бра над изголовьем. В этой спальне стены, пол и потолок действительно оказались красными.
- Ой! - взвизгнула Катя.
Кофи стыдливо потянул на себя простыню.
- Ну что ты переполошилась? Что я, твоей задницы не видал? Ребята, как вы относитесь к финской водке с русской икрой?
- Отлично! - пробормотал Кофи.
Катя укрыла пышную грудь майкой и свесила ноги с кровати.
- А где же ты свою шлюшку потерял?
Хоть бы сестру с ней познакомил. Должна же я знать, с кем мой младший братец это делает?
Борис уже нашел стаканы и разливал водку.
- Думаешь, я сам с ней успел познакомиться? - бросил он косой взгляд на Катю. - Я успел только раз сделать ЭТО, как ты по-медицински точно выражаешься, и сходить за водкой с икрой. Возвращаюсь, а она...
- Стоп, давай угадаю! Возвращаешься, а она уже с другим!
- Точно. Они здесь, наверное, групповуху практикуют. Ну, давайте по глоточку.
Кофи!..
Они выпили, и Катя строго спросила:
- Ты был осторожен?
- Так точно! - Борис отдал честь. - Но оставаться там с ними мне не захотелось. Я, видно, недостаточно богемный.
Предпочитаю делать это вдвоем.
- Уже не мутик, но еще не богема, - засмеялась Катя.
- Да и вообще, - сказал Борис, закуривая, - я в ванной пока мылся, думал:
домой попаду - снова вымоюсь. Здесь все время такое чувство, что ты по шею в дерьме.
- Это тебя жаба душит! - неожиданно произнес Кофи. - Зато сперма на глаза уже не давит.
. Брат с сестрой покатились от хохота по безразмерной кровати. Кофи старательно прятал улыбку. Трудный этот русский язык. Но нет ничего невозможного для молодого африканского вождя.
- Слушай, Кофи, а ты в русской деревне никогда не бывал?
- Нет, а что?
Кофи смотрел с интересом. Русское слово "деревня" ассоциировалось у него с родным словом "Губигу".
- У нас с Катькой дед с бабушкой за Вырицей живут. Ну, родители нашего отца. Озеро Вялье, не слыхал?
- А ты про город Котону не слыхал?
- Это где?
- В Бенине. Крупный порт. Гвинейский залив.
- Ладно, Кофи, не подкалывай. Наша деревня в ста километрах от Питера. Давай махнем на рыбалку? Представляешь, красота какая: на вечерней зорьке с удочками в лодке? И тишина.
- То-то деревенские ошалеют, - вставила Катя, поедая бутерброды с красной и черной икрой попеременно. - Они к африканцам непривычные.
Борис еще понемногу плеснул в стаканы и сказал:
- Пора привыкать. Пора цивилизации прийти и на берега озера Вялье!.. Мама сегодня приехала оттуда. Говорит, у деда каждый день сумасшедшие уловы. В конце лета самый клев! Особенно после этого притона тянет очиститься. Там же сплошная чистота: вода, воздух, пища, людские отношения.
- Ну ты, братик, даешь, - едва выговорила Катя набитым ртом. - Матерым почвенником вдруг заделался!
- Такое чувство, что весь в дерьме, - не унимался Борис. - Там банька своя. Ты бывал в русской парной, Кофи?
- Несколько раз меня пытались затащить за эти годы. Но я видел фильм "Вперед, гардемарины". Там питерский артист Боярский играет француза, которого парят в русской бане. Поэтому, Борька, даже не уговаривай меня. В парную я не пойду. Это точно.
Борис поднял руки вверх:
- Торжественно обещаю: в баню тебя даже не приглашу. Так едем?
Словно советуясь с небом, Кофи взглянул в окно. Луны уже не видно было. Переползла. Заслонилась крышей особняка.
Вместо луны в черном небе мерцал огненный хвост кометы. И яркой звездой светилась она сама, делая другие звезды невидимыми.
- О'кей, - медленно сказал Кофи Догме. - Поедем. Посмотрим, как русские ловят рыбу. Посмотрим, есть ли у вас такая рыба, как в моей Зеленой реке.
36
Лето ушло. Это уж точно. Оно еще сопротивлялось просветами ясного неба, полуденной жарой, рассыпанной всюду зеленью.
Но голубую бездну скоро заслоняли косматые тучи. К вечеру от полуденной жары не оставалось и следа, температура падала до пяти градусов. Дело шло к первым заморозкам.
Деревья, издали еще казавшиеся зелеными, тоже участвовали в заговоре протии лета. Просто мертвые, желтые листья облетали, и в кронах оставаюеь еще внушительное количество зеленых. Но они уже были тронуты желтизной и обречены.
Самое грибное время. Ветераны, пенсионеры, студенты, врачи, шахтеры, учителя, крестьяне-колхозники, офиперы крестьяне-фермеры, бомжи, инвалиды it безработные разбрелись по лесам. Уп\ стишь сезон - зимой будешь голодать.
Грибы по калорийности, содержанию белков и других ценных веществ не уступают мясу. Но мясо почем в магазине? А?! То-то же. А грибы - во г они.
По лесу даже без цели бродить приятно.
Ну а грибы собирать - просто праздник.
И для здоровья полезно. Чистый воздух, наклоны, приседания, сама ходьба, наконец!
Рассуждая таким образом вслух, школьный учитель литературы Павел Исидорович Петрухин вышел на большую поляну.
Ее со всех сторон обступала березовая роща. Павел Исидорович хорошо знал это место и месяца полтора назад нарезал здесь ведро отборных маслят.
Сейчас учитель литературы шарил глазами по опавшим листьям, надеясь обнаружить маховики с подрешетниками. Что еще надо старику для пропитания? Картошка в этом году уродилась, а на хлеб и молоко зарплаты плюс пенсии как раз хватает.
Дрова по распоряжению президента акционерного общества "Заря", как с некоторых пор назывался колхоз "Заря", учителям отпускались бесплатно. Электричеством старик старался вовсе не пользоваться.
Подрешетников на поляне не было.
Маховиков тоже. Лишь ярко-красные с ярко-белыми бородавками мухоморы. Павел Исидорович заглянул в лукошко. Десяток подберезовиков, два подосиновика. Места еще много...
В прошлом году был небывалый урожай опят, и опытный грибник предполагал, что нынче опят может совсем не быть.
Нет-нет, на опята рассчитывать нельзя.
Они. как яблоки, раз в два года родят.
Павел Исидорович оперся на суковатую палку, которой ворошил подлесок, и выпрямился. Следовало обмозговать, в каком направлении вести поиск дальше. Он поднял голову.
И остолбенел.
Перед ним в глубокой задумчивости стоял черт.
- Аааааааааа!!! - заорал учитель литературы. - Ааааааааааа!!!
- Аааааааааа! - подхватило березовое эхо. - Ааааааааааа!
Отшвырнув суковатую палку, Павел Исидорович Петрухин бросился наутек.
"Мамочки! Черт! Я черта встретил, мамочки!"
Он мчался, не разбирая дороги. Мелькали березы, заросли папоротника, овраги и ручьи. Под напором старого учителя трещал кустарник. Павел Исидорович перемахивал поваленные деревья и пни.
Березовый лес сменился хвойным, но и этот вскоре оборвался. Перешел в огром ное поле акционерного общества "Заря".
Павел Исидорович в изнеможении повалился в густые сорняки, среди которых кое-где виделись стебли картофеля Сердце колотилось так, словно собиралось вотвот выпрыгнуть, расстаться со своим владельцем.
Какое-то время, загнанно дыша, учитель литературы в ужасе наблюдал за опушкой. Возможно, черт немного отстал и сейчас выскочит из того же ельника, что и Павел Исидорович.
Прождав напрасно несколько минут и малость восстановив дыхание, Петрухин заглянул в лукошко, которое все время погони провисело у него на локте. Один, два, три, четыре...
Десять подберезовиков и два подосиновика. Слава Богу, добыча цела. Черту ничего не стоило отобрать грибы.
37
Борис Кондратьев подошел к другу и положил ему руку на плечо:
- Кто это так страшно орал?
- А черт его знает, - сказал Кофи. - Какой-то ненормальный. Никогда не видел, чтобы старики так быстро бегали.
- А-а-а, - понимающе протянул Борис. - Так ты небось грибника напугал.
- Никого я не пугал. Просто стоял.
- Кофи, дружище, если б ты в мангровом лесу стоял, тебя бы никто не испугался. Но ты представь. Русский лес. Березы, подберезовики. Поляна. На поляне стоит черный человек. Хорошо еще, старика кондратий не хватил.
Кофи фыркнул:
- Типичный белый расизм. Если б я встретил белого в мангровом лесу, я бы не кричал и не убегал.
- Это оттого, что черные выглядят страшнее, - засмеялся Борис. - Ты ж на черта похож. Старичок, видно, верующий.
"Чур меня" не кричал?
- Дурак ты, Борька.
Кофи махнул рукой и пошел к берегу.
Березы скоро расступились. Открылся простор Вялье-озера. Осенняя мелкая рябь начиналась в камышах залива и уходила туда, куда едва доставал глаз, - к другому берегу. Гнусаво кричали чайки.
У самой воды доставал из большого мешка сети Константин Васильевич.
- Эй, малыды, - позвал он. - Идитека пособить. На трех лодках мы вмиг управимся.
- Командуй, дед, - попросил Борис.
- Держи вот. Неси в лодку.
К иностранцу, да еще черному, старик не решался обращаться. Кофи Догме был первым живым негром в его жизни. Вот как бывает. Живешь на свете семьдесят пять лет. В один прекрасный день приходишь домой с охоты, а тебя встречает родной внук. И черный-пречерный человек.
Вчера вечером Константин Васильевич испытал потрясение, от которого не оправился до сих пор. Несмотря на то, что пил с гражданином Бенина самогонку до упора. Вернее, пока жена не увела спать.
"Извините, бананов у нас нема, - крутилась в голове старика фраза и никак не удавалось от нее избавиться. - Извините, бананов у нас нема".
- А мне что делать, Константин Васильевич?
"Извините, бананов у нас нема".
- А ты, милок, вон в ту лодку полезай.
Грести умеешь?
- Грести?
- Ну, веслами шевелить?
- А! Умею. В моей деревне тоже есть лодки. И весла. Но у меня не озеро, а Зеленая река.
- А остров видишь?
- Этот?
- Точно, милок! Вот на остров и правь.
- Правь?
- В смысле греби... В смысле веслами шевели! А бананов, извините, у нас нема!
Кофи бросил на деда пронзительный взгляд, поднял с земли весла и пошел к лодкам.
Константин Васильевич перекрестился.
О Господи! Вот ведь сорвалось с языка.
Вот галиматья. Вот до чего перестройка довела.
Черт бы этого Горбачева побрал!.. Но как Антрацит глянул, мать честная! Может, он и вправду вождь. Говорит: "моя деревня", "моя река"... Вот вам и Беловежская Пуща!
Наконец флотилия из трех лодок направилась к острову. Эти лодки всякий на Руси знает. Киля у них нет, поэтому они неустойчивые и называются бескилевыми.
В народе их называют еще проще: "плоскодонки".
Заканчивался август, но вода уже утратила веселый летний цвет. Вода готовилась к самому худшему. Через три месяца ей суждено было замерзнуть, и она заранее приняла угрюмый, негостеприимный вид.
Кофи с Борисом оставили деда позади.
Они соревновались, кто быстрее. Борис греб размеренно, не давая веслам уходить глубоко в воду.
Молодой вождь никак не мог приноровиться. Ему казалось, что нужно делать гребки как можно чаще. Чтобы облегчить выполнение этой задачи, Кофи опускал весла почти вертикально.
Он вырос на берегу Зеленой реки, но грести умел лишь одним веслом. Сидя на корме. Народ фон не знал еще весел, которые вставлялись бы в уключины.
Кофи дышал как паровоз. Руки быстро устали. Пот лился градом. От неверного обращения дико визжали уключины. Лодку сопровождала стая чаек всем им было любопытно, что за необычный субъект посетил их владения.
Борис, видя и слыша все это, улыбался.
Он достиг места, где пролив между берегом и островом был самый узкий. Лихо, гребя правым веслом и табаня левым, развернул и остановил лодку.
- Здесь, деда-а-а-а?! - закричал Борис.
В ответ дед лишь погрозил кулаком.
Борис смутился. Ах как он не прав. Мало того, что Кофи шумит не меньше колесного парохода, так еще этот крик. Вся рыба разбежится.
Стали ставить сеть. Дело было для Кофи, в общем-то, знакомое. Жители Губигу с незапамятных времен умели перегородить сетью Зеленую реку. Просто все было необычным - размер ячеек, грузила, поплавки.
- На тебе, Борька, один конец... А тебе, милок, другой... И гребите... то есть шевелите веслами. В разные стороны.
- Мне туда, дед?
- Правее возьми. А ты, милок вот так, прямо, держи.
Дед из-под ладони проводил взглядом черного рыбака. Запомнить его имя было выше стариковских сил. Такого озеро Вялье еще не видывало.
Вождь западноафриканского племени принимал участие в браконьерской ловле рыбы посреди Ленинградской области.
Полный атас.
Когда сеть была установлена, лодки вновь сошлись на свинцовой ряби пролива.
- Ну что, мальцы? О теле мы позаботились, пора подумать о душе.
- Сейчас я вам что-нибудь для души поставлю, - сказал двоечник Дима, подходя к стойке с радиоаппаратурой; он только что закончил разговор и небрежно швырнул трубку сотового телефона в одно из огромных кожаных кресел. - Пока народ не подвалил.
Раздался мелодичный бой часов, и гости завертели головами, пытаясь обнаружить источник где-нибудь на стене.
- Куда ты их запрятал, Димыч? - озадаченно пробормотал Борис.
Хозяин выбрал компакт-диск, вставил под крышку проигрывателя и нажал пуск.
Растянул удовольствие.
- Никуда я их не прятал. Просто вы ищете часы настенные, а у меня напольные. Во-о-он там стоят. Начало девятнадцатого века. Штук на десять, думаю, потянут.
Гостиная медленно наполнялась странными звуками. Скрежет, повизгивание, побрякивание, позванивание, постанывание. Какие-то удары, не связанные единым ритмом... И повторы, повторы, повторы.
- Ты что поставил? - заорал Борис. - У меня от это" какофонии крыша едет!
Голос хозяина долетел откуда-то из коридорных далей. Делаясь, однако, все громче и громче.
- И с этим человеком я сидел за одной партой! И этого человека я принимал за интеллектуала! А у него от психоделической музыки крыша едет. - С этими словами хозяин дворца вернулся в гостиную, толкая перед собой столик на колесах, уставленный бутылками. - Я сокрушен и растоптан. Катя, что произошло с твоим братом?
"У, сноб! - подумала Катя. - Так бы моргал ы и повыколола!"
- У нас отец солдафон, мать - домохозяйка, - сказала она. - Как надену портупею, все тупею и тупею, слыхал? Это про нас. Откуда тут интеллекту взяться?
Отца Димы она смутно помнила по той, прежней жизни. Юного двоечника привозила в школу черная горкомовская "Волга".
"Смотрите, какой ежик! - подумал двадцатилетний сноб Дима. - А хороша!
Фигура, морда... Такая баба, что черному гиббону и отдавать жалко".
Резкий звонок в дверь заставил вздрогнуть всех, включая хозяина.
- Стремный флэт. Открыта дверь. На пороге что за зверь? А-а-а, да это мент в натуре! - паясничая, продекламировал Борис.
- Началось, - вздохнул Дима и, крутнув напоследок регулятор громкости, отправился открывать. - Просвещайтесь!
Борис с ненавистью посмотрел на его туго обтянутую задницу. Подошел к проигрывателю и убрал звук совсем.
- Борька, - Катя потянула брата за рукав, - он хоть где-нибудь учится, этот твой одноклассник?
Борис наморщил лоб:
- Ну естественно, - сказал Борис. - Ты что, не знаешь, где все папенькины сынки учатся? Если не в Штатах, то в МГИМО.
- Что такое мгимо? - оживился вдруг Кофи.
Это слово в его родной речи означало то, что медики называют "анусом". Порусски - задний проход.
- МГИМО расшифровывается как Московский государственный институт международных отношений.
В коридоре нарастал гул голосов. Делался все ближе и ближе. Наконец в гостиную вошел "бедный парень". А за ним - целая вереница молодежи, шесть или семь человек. Они тут же столпились вокруг колесного столика.
Вот кто действительно чувствовал себя как дома! Парни и девушки, не обращая внимания на новичков, хватали фужеры, наполняли их из теснящихся бутылок, чокались и отхлебывали. При этом они обменивались быстрыми фразами. О последних видеофильмах. Об Уимблдонском турнире по теннису. О последнем показе мод в Париже. О последнем автосалоне в Детройте.
- Золотая молодежь, - шепнула Катя брату. - Посмотри, какие шмотки.
- Чтобы определить, что это за публика, необязательно смотреть на шмотки, - приблизившись к уху сестры, ответил Борис. - Они говорят на воровском жаргоне.
Копируют родителей.
- Боря, Катя, Кофи! - раздался призыв Димыча. - А вы что сидите, как на похоронах?
Из шумной пьющей компании вылетело несколько любопытных взглядов. Борис взял в руку бутылку водки. Естественно, "Finlandia". Они выпили.
- Извините, мой господин, - раздалось над ухом у Бориса. - Я вас в первый раз вижу в нашей компании.
Девчушка лет семнадцати присела на подлокотник его кресла. На ней был короткий сарафан цыплячьего цвета.
Он хмуро сказал:
- Я резидент ЦРУ. Мне нужно вас завербовать.
Это была шлюха. Только золотая. Ей не надо денег, потому что она сама может заплатить кому угодно. Этот желтый сарафанчик, должно быть, от Версаччи и стоит... Цен на одежду от Версаччи Борис не знал. Он не любил считать чужие деньги.
Он любил иметь свои.
Юная соблазнительница радостно улыбнулась и прошептала ему на ухо:
- Я подумаю о вербовке.
И вернулась к золотой молодежи.
Борис налил еще. Когда чокались, взглянул на девицу в сарафанчике. Пару раз прежде ему доводилось за один вечер проделать с девушкой путь от знакомства до постели. Его самого снимали впервые.
- Вы знакомы? - спросила Катя.
- Нет. Первый раз вижу.
- Если хочешь проверить, что у нее под сарафаном, будь осторожен. Она тебе нравится?
Борис глянул еще раз.
- Красивая. Похожа на молодую лисичку.
Кто-то вспомнил о танцах. Сделали погромче, услышали какофонию и замахали загнутыми пальцами, как креветками:
- Димыч, ты отвечаешь за свой базар?
Ты обещал не бомбить нас больше этой лажей?
Не по годам плешивый хозяин вразвалку подошел к радиоаппаратуре и со вздохом заменил диск:
- Да, братва, вы уже, конечно, не мутики, но еще не богема. Шедевры "King Crimson" назвать лажей! Позор...
"Это уже не автомобиль, но еще не космический корабль", - Борис вспомнил о сегодняшней поездке в джипе "Шевроле".
Он решительно встал и подошел к девушке в желтом сарафане.
Она тут же обвила его шею руками.
- I put a spell on youl - надрывался в стоваттных динамиках Джон Фогети из группы "Криденс". - Я приворожу тебя!
Неподалеку закружились Кофи с Катей. Молодой вождь уткнулся широким носом в рыжие волосы и нюхал. Пил и не мог напиться.
Завсегдатаи дворца танцевали смелее.
Здесь, должно быть, так принято: обнимать не плечи, не шею, не спину, а - задницу. И задницей при этом покручивать.
От гигантской люстры было светло как днем. Одна из пар, проплывая мимо, щелкнула выключателем. Сразу стало ясно, что на улице темным-темно. Завопили несколько дурных голосов:
- Дышать темно!
Аккуратно обходя танцующих, по гостиной расхаживал хозяин. Димыч зажигал свечи в подсвечниках, расставленных и развешанных повсюду.
Заколыхались тени топчущихся на одном месте людей, обхвативших друг друга за ягодицы. Борис ощутил, как узкая рука девушки поползла по его спине вниз. Его колени ответили на это дрожью. В ответ он приник губами к ее шее. Она еще пахла детством.
На поясе джинсов узкая рука словно поколебалась в раздумье. Вперед? Назад?
И скользнула на ширинку. Плотно прижалась. Эта девушка всегда играла белыми фигурами. Белые начинают и выигрывают.
Борис Кондратьев, испытывая страшное напряжение, сделал черными ответный ход. Положил руку на грудь девушки, похожей на лисичку.
Ну кто носит сарафан с лифчиком? Никто. Грудь оказалась совершенной конической формы. Ладонь Бориса стала куполом для этого конуса. Он почувствовал, как стремительно твердеет ее сосок. Принялся теребить этот удивительный пупырчатый орган пальцами. Девушка-лисичка нашла в свечном полусвете его губы.
- Блюз сменялся блюзом. Это не дискотека с бешеными ритмами рэпа и рэйва.
Тут люди танцуют всерьез. Не прерывая поцелуя, Борис окинул взглядом комнату.
Пейзаж не отличался разнообразием. Тут и там топтались парочки, причем народу явно прибыло.
"Что же дальше?" - мелькнуло в голове. Словно услыхав этот немой вопрос, девушка, танцуя, повела его к выходу. Последнее, что увидел Борис, так это затяжной поцелуй своей сестры со своим черным другом.
Вот они и в коридоре. Она взяла его за руку и уверенно потянула к одной из благородных деревянных дверей. Толкнула.
Нашарила выключатель.
Борис застыл посреди комнаты. Черные стены, черный пол, черный потолок, короче говоря, все черное. И белая огромная кровать. На стене у изголовья источник приглушенного света. Бра в форме черной раскрытой ладони.
Девушка подошла к кровати. Грациозно завела руки назад и расстегнула верхнюю пуговицу между лопаток. Борис приблизился и расстегнул остальные. Милое дело снимать сарафаны. Куда труднее любить в двадцатиградусный мороз в подъезде.
Трусиков не оказалось, как и лифчика.
Борису стало неловко из-за того, что у него самого под джинсами были плавки. Казалось, девушка-лиска посмотрит сейчас с укоризной и скажет: "Что за пролетарская привычка носить лишнюю одежду?!"
Наконец все с себя скинув, Борис повернулся к кровати... И снова застыл.
Под светом из черной ладони светильника юная лиска полулежала с широко разведенными ногами и мастурбировала. Глаза ее были полуприкрыты, а рот приоткрыт.
Ее родители состояли в свое время в ВЛКСМ. Возможно, даже в КПСС. И вот результат. Дожили. Их нравы.
В тот же миг Борис приник губами к груди восхитительного создания. Она со стоном ухватила его за уши и потянула на себя. Он тоже чуть было не застонал - от боли. Ее стройное тело трепетало и выгибалось, как у весенней кошки.
Сидя верхом на впалом девичьем животе, Борис нагнулся вдруг, как цирковой джигит, на всем скаку поднимающий с пола монету. Дотянулся до брошенной тенниски. Достал из нагрудного кармана презерватив и впился зубами в упаковку.
Спустя четверть часа Борис натянул джинсы на голое тело и вышел со словами:
- Пойду принесу выпить и поесть...
- И сигарет, - слабым после перегрузок голоском попросила девушка.
Хотя первым делом он, конечно, отправился на поиски туалета. Воздух в коридоре раскачивался на волнах блюза. Борис сунулся в одну из комнат. В окно светила луна. Это тоже была спальня. Черт знает какого цвета. В темноте все кошки серы.
Может, красная, раз черная уже есть.
Кровать выделялась тем же большущим белым пятном. Там шла какая-то возня.
Глаза привыкли. Они уже различали два тела.
"Клянусь, это Катька с Кофи!" - произнес про себя Борис Кондратьев и спешно ретировался. Ему стало нехорошо. Тревожно. Сестра в постели с негром. Впрочем, он сам их познакомил... Но где же этот чертов сортир?
35
Катя ласкала сильное черное тело.
А черное тело извивалось от этих ласк.
В глотке у Кофи хрипело. Катя и сама дышала часто-часто. Но отталкивала черные руки, едва те тянулись к ее бедрам.
Наконец Кофи зарычал и задергался.
Словно в настоящих предсмертных конвульсиях.
Постепенно он затих. Вытянул на постели длинные худые ноги. Катя положила голову ему на плечо.
- Все равно вы все расисты, - глухо сказал молодой вождь. - Раз из Африки, значит, ВИЧ привез.
- Миленький мой, ну что ты городишь? - Катя провела языком по его виску. - Если б ты из Америки приехал, я бы то же самое сказала. Зайдешь завтра ко мне на работу, и сделаем анализ.
Кофи отбивался, как обиженный мальчик, у которого не осталось аргументов, но осталось уязвленное самолюбие.
- До моего народа ВИЧ вообще еще не добрался, - канючил он. - И зеленые обезьяны в наших местах не водятся. Мои люди самые здоровые среди африканцев.
- А средняя продолжительность жизни?
- Мой дед, может, девяносто лет прожил!
- Это я уже слышала. Честь и хвала твоему деду! Я про среднюю продолжительность спрашиваю.
- Ты издеваешься, как настоящая расистка. Ну кто в тропиках такую статистику собирает!
- Вот видишь! - Катя в полемическом запале ущипнула вождя за бок.
- Катька, дура, больно!
- А за дуру еще разок... ВИЧ не то что не добрался, а ВИЧ выбрался из твоей деревни! Вот тебе, вот тебе!
- Ну больно же, говорю!
- А придешь завтра ко мне на работу?
- Не приду, - проворчал Кофи.
Катя прильнула сзади. Прижалась к его идеально гладкой коже. Гибкое тело вождя вновь стало отвечать рукам Кати ритмичными движениями. Его широкие ноздри втягивали жгучие Катины запахи. Смутно белели в лунном свете трусики на ее широких бедрах.
После посещения туалета и ванной Борис с голым торсом заглянул в гостиную. Несколько молодых людей там еще ели, пили и болтали. Одежды на некоторых было еще меньше, чем на нем. Одна пара продолжала танцевать: девушка в безрукавной блузке и юноша в одних носках.
- О, Борька! - раздался голос хозяина. - Ну как тебе у меня?
- Спасибо, Димыч. У тебя превосходно. Меня одна твоя гостья послала выпить и закусить принести.
Не выбираясь из кресла, бывший одноклассник протянул тарелку бутербродов с красной икрой.
- Попроще ничего нет?
- Вот, пожалуйста.
С этими словами Димыч сунул другую тарелку бутербродов. Они были щедро покрыты черной икрой.
- Красиво жить не запретишь! - воскликнул Борис, захватил початую бутылку финской водки и вернулся в черную спальню.
Здесь он вновь застыл с полными руками. Третий раз за вечер. На одном и том же месте.
Его юная соблазнительница оседлала какого-то парня и неслась теперь галопом.
Борис видел ее нежную спинку, взлетающую и опускающуюся между мужских ног.
На Бориса никто даже не обернулся.
Тихонько постояв, он вышел в коридор.
Он решительно шагнул к двери, за которой видел сестру. Вошел. Поставил водку с закуской на пол, зажег свет. Приглушенный свет бра над изголовьем. В этой спальне стены, пол и потолок действительно оказались красными.
- Ой! - взвизгнула Катя.
Кофи стыдливо потянул на себя простыню.
- Ну что ты переполошилась? Что я, твоей задницы не видал? Ребята, как вы относитесь к финской водке с русской икрой?
- Отлично! - пробормотал Кофи.
Катя укрыла пышную грудь майкой и свесила ноги с кровати.
- А где же ты свою шлюшку потерял?
Хоть бы сестру с ней познакомил. Должна же я знать, с кем мой младший братец это делает?
Борис уже нашел стаканы и разливал водку.
- Думаешь, я сам с ней успел познакомиться? - бросил он косой взгляд на Катю. - Я успел только раз сделать ЭТО, как ты по-медицински точно выражаешься, и сходить за водкой с икрой. Возвращаюсь, а она...
- Стоп, давай угадаю! Возвращаешься, а она уже с другим!
- Точно. Они здесь, наверное, групповуху практикуют. Ну, давайте по глоточку.
Кофи!..
Они выпили, и Катя строго спросила:
- Ты был осторожен?
- Так точно! - Борис отдал честь. - Но оставаться там с ними мне не захотелось. Я, видно, недостаточно богемный.
Предпочитаю делать это вдвоем.
- Уже не мутик, но еще не богема, - засмеялась Катя.
- Да и вообще, - сказал Борис, закуривая, - я в ванной пока мылся, думал:
домой попаду - снова вымоюсь. Здесь все время такое чувство, что ты по шею в дерьме.
- Это тебя жаба душит! - неожиданно произнес Кофи. - Зато сперма на глаза уже не давит.
. Брат с сестрой покатились от хохота по безразмерной кровати. Кофи старательно прятал улыбку. Трудный этот русский язык. Но нет ничего невозможного для молодого африканского вождя.
- Слушай, Кофи, а ты в русской деревне никогда не бывал?
- Нет, а что?
Кофи смотрел с интересом. Русское слово "деревня" ассоциировалось у него с родным словом "Губигу".
- У нас с Катькой дед с бабушкой за Вырицей живут. Ну, родители нашего отца. Озеро Вялье, не слыхал?
- А ты про город Котону не слыхал?
- Это где?
- В Бенине. Крупный порт. Гвинейский залив.
- Ладно, Кофи, не подкалывай. Наша деревня в ста километрах от Питера. Давай махнем на рыбалку? Представляешь, красота какая: на вечерней зорьке с удочками в лодке? И тишина.
- То-то деревенские ошалеют, - вставила Катя, поедая бутерброды с красной и черной икрой попеременно. - Они к африканцам непривычные.
Борис еще понемногу плеснул в стаканы и сказал:
- Пора привыкать. Пора цивилизации прийти и на берега озера Вялье!.. Мама сегодня приехала оттуда. Говорит, у деда каждый день сумасшедшие уловы. В конце лета самый клев! Особенно после этого притона тянет очиститься. Там же сплошная чистота: вода, воздух, пища, людские отношения.
- Ну ты, братик, даешь, - едва выговорила Катя набитым ртом. - Матерым почвенником вдруг заделался!
- Такое чувство, что весь в дерьме, - не унимался Борис. - Там банька своя. Ты бывал в русской парной, Кофи?
- Несколько раз меня пытались затащить за эти годы. Но я видел фильм "Вперед, гардемарины". Там питерский артист Боярский играет француза, которого парят в русской бане. Поэтому, Борька, даже не уговаривай меня. В парную я не пойду. Это точно.
Борис поднял руки вверх:
- Торжественно обещаю: в баню тебя даже не приглашу. Так едем?
Словно советуясь с небом, Кофи взглянул в окно. Луны уже не видно было. Переползла. Заслонилась крышей особняка.
Вместо луны в черном небе мерцал огненный хвост кометы. И яркой звездой светилась она сама, делая другие звезды невидимыми.
- О'кей, - медленно сказал Кофи Догме. - Поедем. Посмотрим, как русские ловят рыбу. Посмотрим, есть ли у вас такая рыба, как в моей Зеленой реке.
36
Лето ушло. Это уж точно. Оно еще сопротивлялось просветами ясного неба, полуденной жарой, рассыпанной всюду зеленью.
Но голубую бездну скоро заслоняли косматые тучи. К вечеру от полуденной жары не оставалось и следа, температура падала до пяти градусов. Дело шло к первым заморозкам.
Деревья, издали еще казавшиеся зелеными, тоже участвовали в заговоре протии лета. Просто мертвые, желтые листья облетали, и в кронах оставаюеь еще внушительное количество зеленых. Но они уже были тронуты желтизной и обречены.
Самое грибное время. Ветераны, пенсионеры, студенты, врачи, шахтеры, учителя, крестьяне-колхозники, офиперы крестьяне-фермеры, бомжи, инвалиды it безработные разбрелись по лесам. Уп\ стишь сезон - зимой будешь голодать.
Грибы по калорийности, содержанию белков и других ценных веществ не уступают мясу. Но мясо почем в магазине? А?! То-то же. А грибы - во г они.
По лесу даже без цели бродить приятно.
Ну а грибы собирать - просто праздник.
И для здоровья полезно. Чистый воздух, наклоны, приседания, сама ходьба, наконец!
Рассуждая таким образом вслух, школьный учитель литературы Павел Исидорович Петрухин вышел на большую поляну.
Ее со всех сторон обступала березовая роща. Павел Исидорович хорошо знал это место и месяца полтора назад нарезал здесь ведро отборных маслят.
Сейчас учитель литературы шарил глазами по опавшим листьям, надеясь обнаружить маховики с подрешетниками. Что еще надо старику для пропитания? Картошка в этом году уродилась, а на хлеб и молоко зарплаты плюс пенсии как раз хватает.
Дрова по распоряжению президента акционерного общества "Заря", как с некоторых пор назывался колхоз "Заря", учителям отпускались бесплатно. Электричеством старик старался вовсе не пользоваться.
Подрешетников на поляне не было.
Маховиков тоже. Лишь ярко-красные с ярко-белыми бородавками мухоморы. Павел Исидорович заглянул в лукошко. Десяток подберезовиков, два подосиновика. Места еще много...
В прошлом году был небывалый урожай опят, и опытный грибник предполагал, что нынче опят может совсем не быть.
Нет-нет, на опята рассчитывать нельзя.
Они. как яблоки, раз в два года родят.
Павел Исидорович оперся на суковатую палку, которой ворошил подлесок, и выпрямился. Следовало обмозговать, в каком направлении вести поиск дальше. Он поднял голову.
И остолбенел.
Перед ним в глубокой задумчивости стоял черт.
- Аааааааааа!!! - заорал учитель литературы. - Ааааааааааа!!!
- Аааааааааа! - подхватило березовое эхо. - Ааааааааааа!
Отшвырнув суковатую палку, Павел Исидорович Петрухин бросился наутек.
"Мамочки! Черт! Я черта встретил, мамочки!"
Он мчался, не разбирая дороги. Мелькали березы, заросли папоротника, овраги и ручьи. Под напором старого учителя трещал кустарник. Павел Исидорович перемахивал поваленные деревья и пни.
Березовый лес сменился хвойным, но и этот вскоре оборвался. Перешел в огром ное поле акционерного общества "Заря".
Павел Исидорович в изнеможении повалился в густые сорняки, среди которых кое-где виделись стебли картофеля Сердце колотилось так, словно собиралось вотвот выпрыгнуть, расстаться со своим владельцем.
Какое-то время, загнанно дыша, учитель литературы в ужасе наблюдал за опушкой. Возможно, черт немного отстал и сейчас выскочит из того же ельника, что и Павел Исидорович.
Прождав напрасно несколько минут и малость восстановив дыхание, Петрухин заглянул в лукошко, которое все время погони провисело у него на локте. Один, два, три, четыре...
Десять подберезовиков и два подосиновика. Слава Богу, добыча цела. Черту ничего не стоило отобрать грибы.
37
Борис Кондратьев подошел к другу и положил ему руку на плечо:
- Кто это так страшно орал?
- А черт его знает, - сказал Кофи. - Какой-то ненормальный. Никогда не видел, чтобы старики так быстро бегали.
- А-а-а, - понимающе протянул Борис. - Так ты небось грибника напугал.
- Никого я не пугал. Просто стоял.
- Кофи, дружище, если б ты в мангровом лесу стоял, тебя бы никто не испугался. Но ты представь. Русский лес. Березы, подберезовики. Поляна. На поляне стоит черный человек. Хорошо еще, старика кондратий не хватил.
Кофи фыркнул:
- Типичный белый расизм. Если б я встретил белого в мангровом лесу, я бы не кричал и не убегал.
- Это оттого, что черные выглядят страшнее, - засмеялся Борис. - Ты ж на черта похож. Старичок, видно, верующий.
"Чур меня" не кричал?
- Дурак ты, Борька.
Кофи махнул рукой и пошел к берегу.
Березы скоро расступились. Открылся простор Вялье-озера. Осенняя мелкая рябь начиналась в камышах залива и уходила туда, куда едва доставал глаз, - к другому берегу. Гнусаво кричали чайки.
У самой воды доставал из большого мешка сети Константин Васильевич.
- Эй, малыды, - позвал он. - Идитека пособить. На трех лодках мы вмиг управимся.
- Командуй, дед, - попросил Борис.
- Держи вот. Неси в лодку.
К иностранцу, да еще черному, старик не решался обращаться. Кофи Догме был первым живым негром в его жизни. Вот как бывает. Живешь на свете семьдесят пять лет. В один прекрасный день приходишь домой с охоты, а тебя встречает родной внук. И черный-пречерный человек.
Вчера вечером Константин Васильевич испытал потрясение, от которого не оправился до сих пор. Несмотря на то, что пил с гражданином Бенина самогонку до упора. Вернее, пока жена не увела спать.
"Извините, бананов у нас нема, - крутилась в голове старика фраза и никак не удавалось от нее избавиться. - Извините, бананов у нас нема".
- А мне что делать, Константин Васильевич?
"Извините, бананов у нас нема".
- А ты, милок, вон в ту лодку полезай.
Грести умеешь?
- Грести?
- Ну, веслами шевелить?
- А! Умею. В моей деревне тоже есть лодки. И весла. Но у меня не озеро, а Зеленая река.
- А остров видишь?
- Этот?
- Точно, милок! Вот на остров и правь.
- Правь?
- В смысле греби... В смысле веслами шевели! А бананов, извините, у нас нема!
Кофи бросил на деда пронзительный взгляд, поднял с земли весла и пошел к лодкам.
Константин Васильевич перекрестился.
О Господи! Вот ведь сорвалось с языка.
Вот галиматья. Вот до чего перестройка довела.
Черт бы этого Горбачева побрал!.. Но как Антрацит глянул, мать честная! Может, он и вправду вождь. Говорит: "моя деревня", "моя река"... Вот вам и Беловежская Пуща!
Наконец флотилия из трех лодок направилась к острову. Эти лодки всякий на Руси знает. Киля у них нет, поэтому они неустойчивые и называются бескилевыми.
В народе их называют еще проще: "плоскодонки".
Заканчивался август, но вода уже утратила веселый летний цвет. Вода готовилась к самому худшему. Через три месяца ей суждено было замерзнуть, и она заранее приняла угрюмый, негостеприимный вид.
Кофи с Борисом оставили деда позади.
Они соревновались, кто быстрее. Борис греб размеренно, не давая веслам уходить глубоко в воду.
Молодой вождь никак не мог приноровиться. Ему казалось, что нужно делать гребки как можно чаще. Чтобы облегчить выполнение этой задачи, Кофи опускал весла почти вертикально.
Он вырос на берегу Зеленой реки, но грести умел лишь одним веслом. Сидя на корме. Народ фон не знал еще весел, которые вставлялись бы в уключины.
Кофи дышал как паровоз. Руки быстро устали. Пот лился градом. От неверного обращения дико визжали уключины. Лодку сопровождала стая чаек всем им было любопытно, что за необычный субъект посетил их владения.
Борис, видя и слыша все это, улыбался.
Он достиг места, где пролив между берегом и островом был самый узкий. Лихо, гребя правым веслом и табаня левым, развернул и остановил лодку.
- Здесь, деда-а-а-а?! - закричал Борис.
В ответ дед лишь погрозил кулаком.
Борис смутился. Ах как он не прав. Мало того, что Кофи шумит не меньше колесного парохода, так еще этот крик. Вся рыба разбежится.
Стали ставить сеть. Дело было для Кофи, в общем-то, знакомое. Жители Губигу с незапамятных времен умели перегородить сетью Зеленую реку. Просто все было необычным - размер ячеек, грузила, поплавки.
- На тебе, Борька, один конец... А тебе, милок, другой... И гребите... то есть шевелите веслами. В разные стороны.
- Мне туда, дед?
- Правее возьми. А ты, милок вот так, прямо, держи.
Дед из-под ладони проводил взглядом черного рыбака. Запомнить его имя было выше стариковских сил. Такого озеро Вялье еще не видывало.
Вождь западноафриканского племени принимал участие в браконьерской ловле рыбы посреди Ленинградской области.
Полный атас.
Когда сеть была установлена, лодки вновь сошлись на свинцовой ряби пролива.
- Ну что, мальцы? О теле мы позаботились, пора подумать о душе.