Сергей Зверев
Легальный нелегал

1
Россия, Москва, Госдума

   Просторный зал заседаний был заполнен до отказа. В отличие от обычных рабочих будней, когда одного от другого депутата отделяет немалое количество пустующих кресел, сегодня свободных мест практически не было. И немудрено – глава государства не каждый день обращается с посланием к Федеральному cобранию. Солидные люди в дорогих костюмах, словно студенты на лекции, слушали президента, изредка украдкой перешептываясь. Нечастые, характерные жесты дополняли несколько отрывистую речь всенародного избранника, который долго и правильно говорил о пути России в мировом сообществе, необходимости развития научно-технического потенциала и стабилизации экономики. Сидящий в первых рядах представитель ЛДПР едва заметно усмехнулся, услышав знакомое изречение о «сырьевом придатке Запада», которым стране необходимо перестать быть, и чем быстрее, тем лучше. «Спору нет, – думал он, – референты грамотное выступление подготовили: гладкое, ровное, в меру оптимистичное и патриотичное. И позиция четкая, поучиться можно. Только вот когда я об этом же говорил на телешоу – ничего, кроме ухмылочек, на лицах видно не было. А когда Он вещает – все сидят и внимают благоговейно!»
   А с трибуны тем временем звучали призывы к духовному возрождению и укреплению «многонационального и многоконфессионального государства», в ответ на которые большинство присутствующих, соглашаясь, кивали. Отвлекшись от листов с текстом, президент оперся рукой о трибуну и добавил, что, кроме всего прочего, следует наполнить новым содержанием и контакты с русской диаспорой, в какой бы стране мира эта диаспора ни находилась.
   Кто-то, воодушевившись, заерзал на месте, кое-где мелькнули робкие аплодисменты. Депутат перестал ухмыляться и задумался. В его голову пришла замечательная мысль, которую он завтра же собирался реализовать в интервью с известной газетой.

2
Россия, Москва, Центр

   Секретная директива расползлась по неприметному серому зданию в центре столицы подобно едкому дыму. Ничего особенно экстренного в ней не было. Так, обычная текучка, какие периодически спускают сверху. Каждый отдел получил в свое распоряжение грифованную папку с несколькими листами сухого официального текста, предписывающего, кроме прочего, активизировать контакты с зарубежной российской диаспорой, только и всего. Но забот разведчикам эти бумаги прибавили существенно. Что значит активизировать, если работа и так идет полным ходом? Это значит искать дополнительные ресурсы, рисковать, вербуя новых агентов, в общем, еще сильнее скрипеть мозговыми шестеренками, с утроенной энергией «рыть землю» и молить фортуну подбросить информационную «ниточку», потянув за которую можно будет размотать интересный клубок.
   Глава отдела, курирующего Латинскую Америку, отложил новую директиву и бросил взгляд в полуприкрытое жалюзи окно. Вид, открывавшийся из его кабинета, как нельзя лучше располагал к работе: внутренний дворик со служебной стоянкой, по которому с завидной регулярностью прогуливались плечистые ребята в штатском с собакой на поводке. Такие же парни дежурили и у глухих автоматических ворот, и в парадной, и у запасных выходов, вежливо, но решительно пресекая любые попытки нарушить режим строго охраняемого объекта, совершенно лишенного вывесок и названий. Охрана была отлажена, как часовой механизм, впрочем, как и все в этом заведении. В противном случае служба давно бы уже перестала существовать.
   Взяв в руки остро отточенный карандаш, начальник разведотдела придвинул к себе чистый лист бумаги и стал стремительно набрасывать чуть подрагивающие ряды стенографических знаков. Твердый грифель слегка поскрипывал, скользя по мелованной поверхности, направляемый решительной рукой немолодого уже мужчины. Закончив писать, тот еще раз пробежал по бумаге глазами и вызвал к себе своего заместителя.
   Сверху требовали сделать особенный акцент на персонах, занятых в сфере высоких технологий. Следовательно, настало время подкинуть еще кое-какую работенку самому надежному российскому агенту во всей Латинской Америке – Стерху (таков был его оперативный псевдоним на ближайшее полугодие).

3
Венесуэла, Каракас, берег Карибского моря в р-не Ла-Гуайра

   Обнаглевшая чайка уселась на песок в десятке метров от отдыхающих и принялась беспардонно пялиться на людей в шезлонгах, явно собираясь стащить что-нибудь съедобное. Предоставив легкому ветерку перебирать кипенно-белые перья, она приоткрыла острый крючковатый клюв и коротко, пронзительно вскрикнула, словно проверяя, есть ли кому до нее дело.
   Резкий звук, возникший неожиданно и так близко, заставил длинноногую мулатку, нежащуюся под лучами утреннего карибского солнца, вздрогнуть всем телом. Пузатый бокал, наполненный мартини, пошатнулся в ее тонкой руке, и несколько крупных прохладных капель упали на шикарную обнаженную грудь, заставив почти мгновенно напрячься и отвердеть вершины этих идеально округлых и упругих холмов. Бросив недовольный взгляд в сторону нарушительницы спокойствия, девушка томно повела шоколадным плечиком и жалобно, но требовательно протянула:
   – Прогони ее, Джонни! Она мешает мне релаксировать!
   Лежащий на соседнем шезлонге широкоплечий красавец с темно-русыми, слегка вьющимися волосами и европейскими чертами лица приоткрыл один глаз, скосил его сначала в сторону своей пассии, затем в сторону назойливой птицы. Не меняя положения тела, он лениво протянул мускулистую руку к корзинке с фруктами, стоящей между ним и девушкой, вынул оттуда лоснящийся оранжевой шкуркой на солнце апельсин и запустил им в сторону чайки. Проворная нахалка едва успела отскочить, еще раз недовольно вскрикнула, обиженно развернулась хвостом к людям и, взмахнув широкими крыльями, присоединилась к своим собратьям, кружащимся над лазурными волнами.
   – Ты невыносим, Джонни, – мулатка отставила бокал и развернулась к молодому человеку. – Это ведь был мой апельсин!
   Тот, кого она называла Джонни, снова приоткрыл один глаз и внимательно посмотрел на красотку. Заметив его взгляд, девушка нарочито медленно принялась стирать с груди пролитые капли вина наманикюренным пальчиком, игриво поблескивая выразительными черными глазами. Собрав прозрачную влагу, она поднесла палец к чувственным розовым губам, внимательно наблюдая за реакцией мужчины, а затем неторопливо слизнула мартини языком. Джонни рывком сел на шезлонге, шоу коварной соблазнительницы, исполненное специально для него, не осталось незамеченным. Девушка звонко рассмеялась, довольная произведенным эффектом, и тут же невинно захлопала ресницами:
   – Что такое, милый?
   Мужчина, глянув на часы, поднялся на ноги и сладко потянулся. Крепкие тренированные мышцы живыми буграми задвигались под загорелой кожей.
   – Принесу коктейли, – небрежно проронил он, проведя кончиком указательного пальца по подбородку девушки и заглянув в ее зрачки своими холодно-голубыми глазами. Накинув на плечи рубашку, в кармане которой находился бумажник, мужчина пружинистой походкой направился к пляжному бару, который призывно поблескивал разнокалиберными бутылками и стаканами под сенью пальм. Подойдя к стойке, он заказал стакан ледяного соку и пару коктейлей. С наслаждением приложился к запотевшему стакану.
   – Простите, пожалуйста! – послышался чуть глуховатый мужской голос. – Вы не разменяете сотню?
   Голос принадлежал невзрачному мужичку в серой бейсболке и очках. Человек стоял против солнца, и его трудно было как следует рассмотреть. Обыкновенный европеец, вырвавшийся отдохнуть на карибском берегу, недавно приехавший, судя по загару. В протянутой руке он держал купюру достоинством в сто тысяч боливаров, около пяти сотен долларов.
   – В этих барах вечно нет сдачи, – смущенно протянул незнакомец. – Ну, так что? У вас найдется мелочь?
   – Конечно, – Джонни выудил из кармана бумажник и отсчитал сотню тысяч мелочью. – Возьми, приятель. Только в следующий раз меняй деньги заранее.
   Незнакомец скупо поблагодарил его и тут же засел за стойку, заказав себе двойной скотч. Новый день отдыха для него начинался вполне удачно.
 
* * *
 
   В багровых лучах заката респектабельная вилла, казалось, светилась изнутри, словно громадный китайский фонарь. Но на самом деле освещение было включено только в одной комнате, служившей кабинетом, а из-за плотно задернутых штор наружу не пробивалось ни лучика. Прочая часть жилища после недавнего отъезда симпатичной мулатки была наполнена темной тишиной.
   Оставшись один, Стерх вынул из бумажника полученную утром от незнакомца купюру в сто тысяч и задумчиво принялся ее разглядывать. Что она может означать, он, разумеется, догадывался. Повертев неновую на вид купюру между пальцами, отпер ключом ящик стола и вынул оттуда небольшую коробочку с акварельными красками, на первый взгляд совершенно обычными. Смешав пару красок, разведчик мягкой колонковой кистью аккуратными штрихами принялся наносить полученный состав на дензнак. Проделав эту несложную операцию, он просушил бумажку, придвинул к себе стоящий на краю стола якобы с декоративной целью микроскоп времен Левенгука, оказавшийся на деле вполне дееспособным прибором, и принялся настраивать его, уложив пресловутые сто тысяч на предметный столик. Вспыхнула миниатюрная ультрафиолетовая подсветка, и в окуляре четко проступили буквы микропечати, которые складывались в слова, предложения, составляя в итоге подробные инструкции, присланные из далекой Москвы.

4
Латиноамериканская республика, столица

   Восхитительные песчаные пляжи широкой полосой протянулись вдоль океанского побережья. С высоты птичьего полета они казались прослойкой желтого драгоценного металла между иссиня-голубыми водами и изумрудно-зеленой тропической растительностью, уходившей далеко в глубь континента, к плоскогорью, где рождалось бесчисленное множество рек и речушек. Именно в этом райском уголке раскинулся Ла-Пуэрто.
   Солнце, не жалея сил, заботилось о безоблачных жарких деньках, как нельзя лучше располагавших к расслабленной неге под его лучами в окружении колоритных аборигенов и аборигенок, которые тоже не слишком боролись с тягой к беззаботному времяпрепровождению. Что и говорить, местное столичное население излишней трудовой активностью не отличалось. Достаточно было пройтись по неровным улицам города, чтобы воочию убедиться, сколько народа предается безделью в рабочее время, предпочитая посвящать его подготовке к ночным развлечениям или тусовкам большими компаниями в барах и пивных под ритмы горячих латиноамериканских мотивов.
   Такая жизнь многих здесь устраивала, и, если бы для беззаботной жизни не нужны были деньги, вряд ли кто-нибудь вообще стал работать. Отвыкли за время постоянных военных переворотов, которые с момента освобождения от колониального ига стали здесь самым обычным делом и вызывали у большинства жителей уже не больше удивления, чем весть о рождении потомства у кошки соседа. «Прогрессивные полковники» и столь же амбициозные лейтенанты то и дело поднимали вооруженные восстания и захватывали власть в стране под лозунгами свободы и демократии, совершенно искренне считая подобные революции естественной формой общественного переустройства. В то время как простые обыватели так же чистосердечно полагали, что демократия – это отмена платы за вход в бордели с дармовой выпивкой, и никак не меньше. Соответственно, престиж армии был непоколебим и заоблачно высок, бравые офицеры и солдаты национальной гвардии удостаивались самых горячих девичьих взглядов и грез, а каждый мальчишка с пеленок мечтал стать военным. Все же остальные профессии на этом фоне выглядели не столь привлекательными, что и приводило к ощущению некоторой запущенности всего, на чем ни останавливался взгляд.
   Но, несмотря на все, эта столица оставалась столицей и, как и все крупные города, развивалась куда быстрее, чем все остальное государство. Очередной главнокомандующий страны сделал ставку на развитие туризма как наиважнейшего из двигателей экономики, и к небу потянулись десятки новеньких отелей с чудесными видами на океан. Эти новостройки, радующие глаз обилием свежих красок, смотрелись весьма эпатажно на фоне старого порта и прилегающих к нему кварталов, сохранивших колониальный стиль. Каменные здания времен испанских конкистадоров, кованые решетки на подслеповатых окнах, узкие улицы с неизбежными пробками из подержанных американских, в основной своей массе, автомобилей – таково было истинное лицо этого города. Хотя бороться со временем – штука бесполезная. Ближе к современному центру – сосредоточию банков и дорогих магазинов – все больше и больше попадалось классических коробок из железобетона и кирпича, зачастую выглядящих древнее испанских кладок. Но и здесь был неистребим дух Латинской Америки, буквально сочащийся из куцых переулков, растянутых от окна до окна бельевых веревок и доносящихся отовсюду самбы и босановы.
   Единственным местом, где этого не ощущалось, была та часть Ла-Пуэрто, что тянулась к северу скоплением одно-двухэтажных построек, пестривших невероятным смешением стилей. Ее делили между собой несколько этнических групп, среди которых заметно выделялась русская диаспора, состоявшая в основном из потомков эмигрантов из царской России. Покинув свое отечество с началом Октябрьской большевистской революции, они сумели наладить на другом конце света привычную для себя жизнь. И неплохо в этом преуспели. Не вмешиваясь в политические дела, соотечественники спокойно создавали свою общину, продолжая трепетно следить за вестями из далекой России.
 
* * *
 
   Золотые купола православной церкви были приметны издали. Несколько странно она смотрелась в окружении раскидистых пальм, но с особняками под черепичными крышами, расположившимися окрест, гармонировала неплохо. Здесь, в Эль Варрьо Русо, русском районе, этот храм был главным ориентиром и достопримечательностью, и если бы не он, то сотруднику крупной американской газеты Дику Растлеру еще долго пришлось бы кружить по улицам в поисках нужного места. Времени у него оставалось в обрез: пресс-конференция должна была вот-вот начаться, а опаздывать он не любил. Еще вчера, узнав от своего приятеля о том, что какой-то русский собирает журналистов, чтобы сделать важное заявление, Дик только посмеялся в ответ, не имея ни малейшего желания участвовать в подобной провинциальной шумихе. Но скудные подробности, которые удалось вытянуть из приятеля за стаканчиком бренди, заставили его отменить запланированные на сегодня встречи и чуть свет мчаться на своем «Форде» в небезопасное место, где, по слухам, чужаков не сильно жаловали. Чутье на сенсации, которому Растлер привык доверять, гнало его на это сборище, где должен был появиться весь местный бомонд его коллег.
   То, что он катит по Эль Варрьо Русо, Дик понял давно. Если поначалу надписи на кириллице попадались одинаково часто с испанскими вывесками, то теперь ориентироваться стало сложнее – таблички вроде «Рюмочная» или «Закусочная» ни о чем американцу не говорили, даже при условии, что он считал себя образованным человеком и знал три языка. Русский в эту тройку не входил, как теперь выяснилось, к сожалению.
   Окончательно потеряв надежду самостоятельно разыскать виллу, Растлер притормозил у двухэтажного здания с вывеской «Трактиръ», рядом с резным деревянным крыльцом, у которого стоял светловолосый мальчуган в оранжевой кепке и возился со своим велосипедом.
   – Ойе, ховен! – позвал американец, опустив стекло и нервно барабаня длинными пальцами по рулю. Тот, кого он назвал молодым человеком, на секунду отвлекся от своего дела и искоса глянул на потрепанный жизнью «Форд». В голубых глазах мальчишки читалось явное недовольство – заезжий автомобилист отвлекал его от важного дела. Тем не менее он вежливо поздоровался с незнакомцем:
   – Буэнас диес, сэньор!
   Пропустив приветствие мимо ушей, Растлер недовольно осведомился:
   – Где живет Иван Остроумов, знаешь? Нов-джород-ский пе-ре-улок, 12?
   Чтобы выдать сложное название, Дику пришлось еще раз заглянуть в блокнот. Запись была сделана второпях, карандашом, и он не был на сто процентов уверен в ее правильности. Тем не менее паренек после недолгого размышления, показавшегося американцу вечностью, кивнул и уточнил:
   – Новгородский? Знаю, конечно.
   Дик в сердцах швырнул дымящийся окурок прямо на тротуар.
   – И где это? – не скрывая раздражения, почти рявкнул он и тут же пожалел об этом. А также о сигарете, которая предательски белела посреди выметенного асфальта. Ни то ни другое не вызвало одобрения у двоих парней, разгружавших пикап неподалеку, и у солидного мужчины с окладистой бородой, как раз появившегося на крыльце. Поигрывая серебряными часами на длинной цепочке, свисавшей из кармана жилетки, бородач окликнул мальчишку по-русски, смерив американца оценивающим взглядом:
   – Сашок! Что ему от тебя нужно?
   Дик понял свой промах и решил, что дешевле и быстрее самому смягчить ситуацию.
   – Простите, сеньор, я заблудился! – тоном, мгновенно изменившимся на извиняющийся, протянул он. – Подскажите, пожалуйста, как проехать к дому Ивана Остроумова?
   Мужчина привычным жестом сунул часы в кармашек и, прищурившись, оглядел незнакомца.
   – Вы американец? – спросил он.
   – Я журналист, – Дик увильнул от ответа и постарался улыбнуться как можно приветливее. – Сеньор Остроумов прислал мне приглашение на пресс-конференцию, а я не могу найти его дом. Не хотелось бы пропустить такое событие и обидеть уважаемого человека…
   Бородач ухмыльнулся, но дорогу указал:
   – Ну тогда вам следует поторопиться. Сейчас поворачиваете направо, спускаетесь к реке, а там вы увидите его виллу – над ней ветряные генераторы торчат, да и машин ваших коллег будет много.
   Дик облегченно вздохнул, только когда «Трактиръ» скрылся за перекрестком. Негромко выругавшись, он вытряхнул из пачки новую сигарету, помял ее пальцами. Сигарета дрожала в нервной руке. Еще раз чертыхнувшись, он сломал ее и сунул в пепельницу. Сдавать стал. Свежи еще были воспоминания о случайном визите в негритянский квартал Нью-Йорка, чуть было не ставшем последним в жизни любопытного журналиста. Русским, по мнению Растлера, доверять стоило не больше.
   Дома впереди несколько расступились, блеснула река. Рядом с сооружением, напоминавшим одновременно ангар и мастерские, показалась небедная вилла, у подъезда к которой скопилось с десяток автомобилей, а на лужайке перед беседкой на специально выставленных садовых стульях уже разместилась пестрая толпа журналистов. Неподалеку от дома действительно возвышалась вышка ветряной электростанции, изготовленной искусными руками хозяина.
   Дик сбросил скорость. Негоже было ему, представителю центральной газеты Соединенных Штатов, суетиться на глазах местных акул пера. Стараясь двигаться вальяжно и неторопливо, он покинул автомобиль и направился к остальным. Даже если Растлер и опоздал, то совсем ненамного. Телевизионщики, стараниями которых начало общения с русским изобретателем несколько затянулось, только-только дали свое добро, и сухощавый мужчина лет шестидесяти пяти, с темно-русыми волосами и седеющей бородкой клинышком принялся рассказывать о своем новом изобретении. Но вначале он театральным жестом сдернул накидку темного цвета с небольшого постамента рядом с беседкой. Под накидкой оказался обыкновенный с виду автомобильный двигатель.
   Растлер бесшумно приблизился к толпе и остановился, включив диктофон. То, что он услышал из уст русского механика, только подтвердило его догадки о сенсации. Здесь ею не просто пахло – она буквально сочилась отовсюду, словно смола из сосновых досок. Даже если все, о чем говорил этот странный старикашка в слегка помятом костюме со старомодным галстуком, окажется всего лишь очередным блефом, репортаж получится первоклассный. А суть сводилась к следующему. По словам автора, ему удалось создать вполне работоспособный двигатель внутреннего сгорания на водородном топливе. Причем решил он проблему, над которой бьются десятки научных институтов и лабораторий всего мира, до неприличия просто.
   Обычный серийный двигатель вместо карбюратора Остроумов оснастил специальной приставкой, в которой происходило смешивание топлива с воздухом. После этого двигатель мог работать на водороде вместо бензина. Изюминка изобретения состояла в том, что автором была создана особая жидкость – гель-присадка, способная связывать взрывоопасный и очень неудобный в обращении газ водород в относительно «мирную» жидкость без применения каких-либо громоздких и дорогостоящих устройств. Получающееся после этого невзрывоопасное водородное топливо можно было свободно переливать для хранения в канистры или цистерны, заливать в баки автомобилей. Это было одним из основных достоинств проекта, которым не могли похвастаться ни японцы, ни американцы, наиболее продвинувшиеся в этом направлении.
   – …Надеюсь, я доступно изложил свою идею, господа. – Седобородый человек раскланялся, довольный собою. Говорил он по-испански практически без акцента, но немного витиевато. – Надеюсь на вашу благосклонность и вопросы.
   И вопросы не заставили себя ждать. Прямо с места послышалось:
   – Выходит, в автомобильной промышленности не придется ничего перестраивать?
   Остроумов отчаянно замотал головой, отчего его бородка растрепалась:
   – Нет, нет и еще раз нет! В том-то и смысл! Будут работать те же заводы, собирать такие же автомобили, как прежде! Более того, не надо будет переделывать даже автозаправочные станции! Потребители не испытают никаких неудобств, а риска будет не больше, чем при использовании бензина.
   Журналисты загудели, обсуждая между собой громкое заявление, защелкала новая волна вспышек фотоаппаратов. Получалось, что с внедрением в жизнь идеи русского гения-самоучки наступит переворот не только в науке и технологии, но и в мировой экономике. Ведь сразу же упадет спрос на нефть со всеми вытекающими из этого последствиями!
   Дик Растлер приблизился к своему знакомому, который накануне проговорился об этом мероприятии.
   – Довольно занятная вещица, не правда ли? – спросил он, в душе радуясь произведенному эффекту. Собеседник не ожидал его появления и почувствовал себя несколько неловко.
   – Да уж, ловко придумано, – сдержанно согласился тот. – Откуда ты узнал-то? Про пресс-конференцию? А, понял… я же, наверное, сам проболтался, да? Не думал, что тебе будет интересно… в смысле, не думал, что вообще будет интересно, потому и не пригласил, извини!
   Растлер молча кивнул в ответ на сбивчивые оправдания.
   С одного из передних рядов поднялась стройная блондинка с большим бюстом, одетая в обтягивающие брюки и полупрозрачную блузку. Окружающие почему-то настороженно притихли, оглянувшись на нее.
   – Скажите, пожалуйста, – послышался низкий женственный голос с сильным немецким акцентом, – каков состав вашего геля-присадки? Из каких компонентов вы его создали?
   Иван Остроумов достал из кармана носовой платок и протер лоб, на котором от начинающегося зноя и переживаний проступили капли пота.
   – Простите меня великодушно, но секрета присадки я вам раскрыть не могу, – виновато улыбнулся он под понимающие смешки аудитории.
   Журналистка, не ожидавшая, по-видимому, другого ответа, не унималась:
   – А ваш двигатель вообще работает? Или это только теоретические измышления?
   – А вот сейчас и посмотрим! – Изобретатель проворно скинул пиджак и потер ладонью о ладонь. Подойдя к машине, установленной рядом, он с видом фокусника извлек небольшую канистру и продемонстрировал ее присутствующим.
   – Здесь – водородное топливо. То есть газ, смешанный с присадкой. Это небольшое количество для демонстрации, и я залью его не в бак, а непосредственно в приставку, с вашего позволения. – С этими словами Остроумов принялся колдовать над двигателем, который вскоре ожил, огласив лужайку веселым урчанием. Фотокамеры снова залились потоком вспышек, послышались дружные аплодисменты.
   Дик тоже похлопал в ладоши, а затем вновь тронул приятеля за локоть:
   – А кто эта дама, что так интересуется механикой?
   Тот заметно оживился:
   – Так ты ее не знаешь?
   – А почему я должен ее знать? – парировал Растлер.
   Местный журналист уставился на него сначала удивленно, а затем снисходительно подмигнул:
   – Да это же наша достопримечательность – Хельга Брунер. Штучка, я тебе скажу, еще та! Очень эксцентричная особа! – Он доверительно наклонился к уху Растлера и перешел на шепот: – А еще она нимфоманка! Да, да! Я с нею в прошлом году имел честь общаться – так она меня чуть до смерти не за… ну, ты меня понимаешь! Так что очень рекомендую при случае. Только…
   Тут он осекся и немного замялся.
   – У нее нашли СПИД? – небрежно спросил Дик.
   – Да нет, что ты! – испуганно отшатнулся мужчина. – Просто она представляет нашу немецкоязычную газету, и поговаривают, что она имеет связи с нацистскими организациями. Знаешь, после Второй мировой у нас обосновалось немало разного сброда… Нет, разумеется, большинство эмигрантов – приличные люди. Но в каждой семье, сам понимаешь… И потом, раньше властям было все равно, кто приехал. Хоть сам Гитлер! Кстати, это было вполне возможно…