представлением. Сесил хотел, вероятно, таким путем предоставить возможность
тщеславному королю самому разъяснить туманный смысл письма и считать, что он
лично разоблачил заговор. Несомненно, что Сесил имел не одного своего шпиона
в среде заговорщиков, в их числе мог быть и Томас Уорд. Очень двусмысленна
роль Трешама, с арестом которого Сесил медлил несколько дней и который умер
в Тауэре до суда (официально - от удушья) при довольно подозрительных
обстоятельствах. Правда, "предосторожности" в отношении Трешама могли быть
вызваны тем, что он слишком много знал о роли Монтигла. Некоторые
исследователи считают, что правительственным шпионом мог быть один из
главных организаторов "порохового заговора" - Томас Перси.
В 1967 г. в издательстве Оксфордского университета вышла книга
литературоведа Б. Н. Де Луна, в которой высказывается предположение, что
????аюнтом Сесила был известный драматург Бен Джонсон, встречавшийся с
Кегсби. По-видимому, попытки Бена Джонсона оправдать свою роль можно
усмотреть в его трагедии на сюжет из древнеримской истории "Заговор
Катилины" (эта пьеса была впервые поставлена на сцене в 1611 г.).
Министр, несомненно, многое знал о заговоре, особенно о том, что
касалось подготовки католического восстания. Ему об этом сообщали агенты и в
Англии, и за рубежом; было получено также предостережение от французского
короля Генриха IV. И все же это еще не доказательство, что весь заговор -
результат умелой провокации Роберта Сесила...
Английское новое обуржуазившееся дворянство и буржуазия выиграли еще
один раунд в длительной борьбе против католической реакции и ее верного
орудия - иезуитского ордена. Однако уже в первые годы правления Якова I
выявилось, что английский абсолютизм перестал играть прогрессивную роль; он
вступал во все большее противоречие с интересами буржуазии и нового
дворянства. Абсолютизм начинает искать поддержку у своих недавних врагов - у
тех слоев дворянства, которые не были затронуты новым капиталистическим
развитием страны и тяготели к старым феодальным порядкам, делает шаги к
примирению с католической церковью постепенно претерпевает изменение и
внешняя политика Англии, которая заключила мир с Испанией.
В этой связи оживилась деятельность испанской разведки в Британии.
Испанский посол Хуан де Таксис стал щедро сыпать золотом в Лондоне. Его
преемник опытный и умелый дипломат Гондомар быстро приобрел большой вес при
дворе Якова I. Гондомар создал в Англии шпионскую сеть, состоявшую из
профессиональных разведчиков. Он не брезговал покупать новости и "поштучно".
В его бумагах можно прочесть такие записи: "Г. Ла Форесту и другим лицам во
французском посольстве за ценные новости - 4533 реала; слуге министра Лейка
за изложение важных депеш - 300 реалов; лицу, которое дало мне копии
договоров... из английских архивов, - 1200 реалов".
Гондомар вкрался в доверие к Якову и под видом дружеских расспросов
выведывал у короля его планы. Однако собеседник испанского посла оказался
натурой на редкость капризной и склонной к надувательству, причем по
прихоти, а не ради каких-либо определенных целей. После встречи с Яковом
испанцу всякий раз приходилось ломать голову над тем, что из выуженных им у
его коронованного приятеля сведений соответствовало действительности, а что
было только порождением причудливой королевской фантазии. Так как речь шла о
намерениях Якова, только ему до конца известных, а король говорил правду или
лгал без всякой задней мысли, просто по наитию, то задача, которую
приходилось решать послу мадридского двора, была совсем не из легких.
Значительную часть черновой работы аристократ Гондомар оставлял на долю
посла эрцгерцога Альберта, тогдашнего наместника (формально суверенного
правителя) испанских Нидерландов Жана Батиста ван Мале. Этот выбившийся из
писцов дипломат занимался вербовкой на испанскую службу всякой мелкой сошки.
Так, например, в августе 1620 г. он усердно пытался подкупить
правительственного шифровальщика, некоего Винсентио, который еще до этого
отсидел шесть лет в Тауэре за связи с испанской разведкой. Ван Мале хотел
побудить Винсентио отказаться расшифровывать важные письма испанского посла
в Вене к эрцгерцогу Альберту, перехваченные английскими разведчиками.
Винсентио предлагались деньги - разумеется, с прямо противоположной целью -
также и от имени голландского посла. Все договаривающиеся стороны
торговались при этом как на рынке. Вдобавок, прежде чем платить, ван Мале
хотел убедиться в качестве "товара", которым в данном случае была
способность Винсентио раскрыть испанский шифр. От продавца потребовали
принести образчик его изделия. А тем временем английские власти спохватились
и предложили Винсентио поторопиться с расшифровкой, если он не желает
познакомиться с пыточной камерой. Словом, опытные шифровальщики были в цене.
Долгое время историки не знали, что приключилось с Томасом Фелиппесом после
событий, связанных с "пороховым заговором". След отыскался в переписке
Гондомара. В 1621 г. испанец сообщал о намерении подкупить и отправить во
Фландрию этого "бесстыдного старика, которому перевалило за семьдесят".
Напротив, английская разведка приходила в упадок уже в последние годы
жизни Роберта Сесила (он умер в 1612 г.). Сесил сам согласился получать
крупную пенсию от испанского двора и не был намерен особенно усердно
разыскивать своих сообщников. Сменившие Сесила руководители секретной службы
больше использовали ее не для борьбы против враждебных держав, а для
наблюдения за своими противниками при дворе. Они не могли соперничать с
Гондомаром, приобретшим к тому же влияние на самого Якова I.
Тем не менее случались неудачи и у ловкого испанского посла. Особенно
странным было то, что происходило с депешами Гондомара, которые он направлял
в Мадрид. Там копии с них каким-то неведомым путем добывал английский посол
сэр Джон Дигби, расшифровывал места, написанные кодом, и пересылал свою
добычу в Лондон Якову I. Это происходило в течение многих лет вопреки
бессильному гневу Гондомара. Правда, в Лондоне верные люди немедленно
ставили в известность посла, что его очередная депеша в Мадрид доставлена
английскому королю. Обычно эту новость сообщал Гондомару подкупленный
придворный. Тщетно Гондомар менял шифры и курьеров, просил, чтобы в Мадриде
его донесения попадали только в руки абсолютно доверенных лиц. Тщетно
"главный шпион" дон Андре Веласкес де Веласко засылал все новых и особенно
доверенных лазутчиков в английское посольство. Напрасно испанский министр
герцог Лерма расставлял ловушки членам Государственного совета и их клеркам,
пытаясь обнаружить предателя.
Источник информации так и не был обнаружен. Гондомар решил, что это все
же кто-то из членов Государственного совета. Через много лет, уже вернувшись
из Испании, Дигби, уступая настойчивым просьбам Гон-цомара, раскрыл секрет.
Депеши перехватывались и копировались, пока курьер отдыхал на последней
почтовой станции неподалеку от испанской столицы. Остается неизвестным,
сообщил ли Дигби правду или и в этом случае попытался провести за нос своего
удачливого коллегу.
Джону Дигби удалось навлечь подозрение испанских властей на отца
Кресуэлла, который десятилетиями был при испанском дворе вырази гелем
взглядов английских эмигрантов-католиков. Основой для слухов послужили
беседы, которые лукавый дипломат вел, соблюдая видимость тайны, с Кресуэллом
по вопросу о дозволении молодым англичанам поступать в иезуитские семинарии.
В феврале 1613 г. испанский главный министр герцог Лерма даже приказал
провести полное расследование деятельности Кресуэлла, окончившееся, впрочем,
благополучно для одураченного иезуита. Тем не менее генерал ордена счел за
благо удалить Кресуэлла из Мадрида.
Между прочим, Дигби имел возможность на основе донесений Гондомара
составить полный список лиц, которым выплачивались пенсии из Мадрида. Среди
них было много приближенных Якова. Однако сэр Джон Дигби имел достаточно
такта, чтобы не включить в этот список самого короля, также получавшего
немалую испанскую субсидию.
Одним из удачливых разведчиков стал английский посол в Венеции сэр
Генри У от гон. Это ему принадлежит известное определение обязанностей
посла: "Муж добрый, отправленный на чужбину, дабы там лгать на пользу своей
страны". Тому же Уоттону приписывают и такой совет молодому дипломату:
"Всегда говорите правду, так как вам никогда не будут верить. Таким способом
только вы будете знать правду, а ваши противники окажутся в невыгодном
положении". Другим видным дипломатам "та идея пришла в голову лишь со
столетним запозданием.
Уоттон прошел длительную выучку участника придворных интриг, одно время
был секретарем графа Эссекса, но оставил эту службу, прежде чем фаворит впал
в немилость. В 1602 г. Уоттон тайно прибыл в Венецию, именуя себя Октавио
Бальди. Герцог Тосканский послал его в Шотландию предупредить Якова о
подготовлявшемся против него очередном заговоре. Подобное поручение снискало
Уоттону расположение шотландского короля, который после вступления на
английский престол отправил сэра Генри послом в Республику Святого Марка. На
этом посту и развернулись способности Уоттона как руководителя секретной
службы. Обстановка в Венеции мало благоприятствовала проявлению талантов
иностранных разведчиков. Чиновников, просто замеченных в беседе с
иностранными дипломатами, без долгих слов приговаривали к пожизненному
тюремному заключению. Приходилось действовать с крайней осторожностью, к
тому же мешал недостаток средств - Уоттону давали всего 400 ф. ст. в год,
большую часть из которых надо было тратить на содержание посольства и оплату
курьеров. Для пополнения этой суммы Уоттон принял пенсию герцога Савойского,
продавая добытую им информацию правительствам, находившимся в дружественных
отношениях с Англией. Венецианцы получали от него за соответствующую мзду
сведения об иезуитском ордене, с которым республика находилась в то время в
крайне враждебных отношениях. Уоттон имел своих лазутчиков не только в самой
Венеции, что было, как уже отмечалось, вовсе не простым делом, но также в
Риме, Милане, даже в отдаленной Турции. Агенты Уоттона перехватывали в
дороге чужую дипломатическую корреспонденцию, уделяя особое внимание почте
иезуитов. "Должен признаться, что имею особую склонность к пакетам, которые
посылают или которые адресованы этим святым отцам", - иронически сообщал
Уоттон. Корреспонденция "Общества Иисуса" после снятия с нее копий
отправлялась строго по назначению.
Английские разведчики неоднократно прямо выступали глашатаями и
проводниками британской внешней торговой и политической экспансии. В этом
убеждает история русско-английских отношений, которые приобрели регулярный
характер во второй половине XVI в. В инструкции английскому послу Рэндолфу в
1568 г. лорд Берли ("боярин Бурлы", как называли его в русских официальных
документах) рекомендовал добиваться привилегий британским купцам, уклоняться
от переговоров о союзе, на котором настаивал Иван Грозный. Царь был
осведомлен уже в это время о заговорах против Елизаветы и предлагал ей даже
заключить договор о предоставлении друг другу права убежища. Убедившись в
нежелании английского правительства, московский самодержец в известной своей
грамоте от 24 октября 1570 г. писал: "Мы чаяли того, что ты на своем
государстве государыня... ажио у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо
люди, но мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чину, как есть
пошлая девица..."
После смерти Грозного английские "торговые мужики" стали усердно
ходатайствовать о британском вмешательстве в русские дела. Во время
социально-политического кризиса, переживавшегося русским государством в
начале XVII в., агенты британской "Московской компании" Джон Меррик и Уильям
Рассел пытались предложить боярам ни больше ни меньше как установление
английского протектората над Россией. Английские разведчики и дипломаты даже
обсуждали при этом планы занятия и укрепления Архангельска, захвата русского
Севера. Одним из авторов подобных проектов был шотландец капитан Чемберлен,
который служил в шведских войсках, захвативших Новгород. Эта политика
получила одобрение короля Якова, но вскоре потерпела неудачу вследствие
разгрома русским народом армий иностранных интервентов. Авантюристам
пришлось умерить свои аппетиты.
Если при Елизавете разведчики порой маскировались под астрологов,
колдунов, то теперь король, считавший себя великим знатоком наилучших
способов укрощения нечистой силы, поручил своей секретной службе... сыск
ведьм и оборотней. Разве не пыталась эта челядь сатаны умертвить его еще в
Шотландии? Впрочем, и здесь традиции Берли и Уолсингема оказались очень
живучими. В 1621 г. в Москву был послан врач Артур Ди, сын уже знакомого нам
астролога и разведчика Елизаветы. Артур Ди стал лекарем царя Михаила
Федоровича, объявил себя также специалистом по магии и алхимии. Очевидно, у
него, как и у его отца, была и другая, неафишируемая специальность. В 1634
г. Ди лишился царского расположения и вернулся в Англию, где получил
завидную должность личного врача короля Карла I.
Тайная война и Вильям Шекспир
В 1606 г., когда происходил суд над Гарнетом, или немного позднее
появилась новая трагедия Вильяма Шекспира "Макбет", которую его труппа даже
сыграла в присутствии короля Якова. В этой зловещей трагедии есть одна
юмористическая сцена, мало, впрочем, меняющая общий мрачный колорит пьесы.
Это - монолог привратника, в котором содержится прямой намек на иезуитского
провинциала и его трактат об использовании лжи. Намек не слишком
благожелательный. И тем не менее нашлись сторонники того, чтобы приплести
Шекспира к деятельности иезуитов и связать имя гениального писателя с тайной
войной контрреформации против ее врагов, кипевшей с таким ожесточением в
конце XVI и начале XVII столетия.
Знакомы ли Вы, читатель, в общих чертах со знаменитым "шекспировским
вопросом", иначе говоря - с вопросом о том, действительно ли Вильям Шекспир
является автором великих творений, изданных под его именем?
Об этом на Западе за 100 лет написаны целые библиотеки книг, большое
количество их издано и в самые последние годы. В нашей стране с полным
основанием уже довольно давно не проявляют особого интереса к этой
литературе, и она у нас сравнительно мало известна.
Поводом для поднятия вопроса об авторстве послужила крайняя скудость
биографических сведений о Шекспире. Главные из них сводятся к тому, что он
родился в 1564 г. в Стратфорде, что родители его, возможно, были неграмотны
и что не известно, посещал ли он школу. Восемнадцати лет Шекспир женился на
Анне Хезевей, которая была старше его на восемь лет, был отцом троих детей.
Покинув Стратфорд, Шекспир приехал в Лондон, стал актером и получил пай в
знаменитом театре "Глобус". Современники считали его автором некоторых пьес.
Возвратившись за несколько лет до смерти, последовавшей в 1616 г., в
Стратфорд, он приобрел недвижимую собственность, занимался отдачей денег в
рост (хотя в своей пьесе "Венецианский купец" страстно обличал
ростовщичество), составил завещание, в котором заботливо упомянул даже о
"кровати поплоше", но ни словом не обмолвился о своих гениальных творениях
(может быть, актер Шекспир знал, что они чужие и не принадлежат ему?). Не
упомянуто в завещании и о книгах - весьма дорогих в начале XVII в., которые
должны были быть в его доме, будь он таким разносторонне образованным
человеком, каким несомненно был автор сочинений, изданных под именем
Шекспира. Не уцелело рукописи ни одной из пьес Шекспира, ни одного его
письма. Сомнительны даже сохранившиеся подписи Шекспира под несколькими
юридическими документами. Возникает вопрос, не подписывались ли нотариусы за
клиента, в таком случае явно обнаруживающего свою неграмотность. В
завещании, составленном за несколько дней до смерти Шекспира, его имя
транскрибировано раз одним, а в остальных четырех случаях - другим образом
(Willim Shackspeare - William Shakespeare). Завещание явно составлено
нотариусом Френсисом Коллинсом.
А между тем пьесы Шекспира, по мнению многих исследователей, говорят о
выдающемся знании автором античной литературы, римского и английского права,
географии, ряда иностранных языков, многих вопросов государственного
управления, которое можно встретить лишь у опытного политического деятеля. В
некоторых своих пьесах автор откровенно выражает симпатии к аристократии и
презрение к черни, довольно странные у сына обывателя мелкого
провинциального городка.
Кончина Шекспира в Стратфорде и тем более за его пределами прошла
совсем незамеченной. На его смерть не было написано ни одной элегии, как это
было в обычае того времени. Ни один современник прямо не говорит об актере
Шекспире как авторе выходивших под этим именем произведений. А остальные,
более глухие упоминания современников допускают двоякое толкование. Не
называет имени Шекспира и актер Аллен, который вел дневник, где отмечал
многие театральные события и происшествия. Зять Шекспира доктор Холл также в
своем дневнике не обмолвился ни единым словом о том, что его тесть - автор
известных произведений.
Все портреты Шекспира апокрифичны. Подозрение вызывает даже памятник,
установленный на его могиле. Он изображает человека, мало похожего на
портрет, приложенный к первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в 1623
г., то есть через семь лет после смерти актера в Стратфорде.
И дополнительная странность. В 1665 г. было опубликовано антикваром
Уильямом Дугдейлом описание достопримечательностей графства Уорик. В этом
сочинении находится изображение памятника Шекспиру. Другой подобный же
рисунок помещен в первой биографии Шекспира, принадлежащей перу Роу и
увидевшей свет еще через полвека, в 1709 г. На этих двух рисунках надгробие
выглядит совсем по-другому, чем впоследствии, когда оно стало предметом
поклонения бесчисленных почитателей гения великого драматурга. Памятник на
этих первых рисунках изображает грузного бородатого человека, прижимающего к
животу обеими руками какой-то мешок (или подушку). Следовательно, жители
Стратфорда после 1709 г., когда имя Шекспира стало завоевывать всемирную
славу, переделали памятник. Вместо мешка теперь в одной руке находится перо,
а в другой - лист бумаги. В восторженном похвальном слове Шекспиру,
составленном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 г.,
близко знавший его современник - выдающийся драматург Бен Джонсон бросил
таинственные слова: "Ты - памятник без могилы" (Thou are a Monument without
a tombe). Разве только этого не достаточно, чтобы возбудить серьезное
сомнение в том, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес, не
скрывается ли за этим многовековая тайна, которую должны разгадать
настойчивые исследователи?
В авторстве Шекспира высказывали сомнение крупные писатели, даже
Байрон, а также Диккенс, писавший, что должна вскрыться "тайна"
"шекспировского вопроса".
Отрицание авторства актера Шекспира порождалось различными причинами.
Очень нередко это было стремление отрицать возможность того, что гениальные
шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, и приписать их
одному из представителей правящих верхов. Часто играли немалую роль и погоня
за сенсацией, и желание предложить новое эффектное решение вековой загадки.
А порой были здесь и искренняя любовь к великим творениям английского гения
(недаром работы ряда противников авторства актера Вильяма Шекспира немало
способствовали изучению шекспировских сочинений), и протест против того
образа довольного собой, благонамеренного и чинного стратфордского
обывателя, который на основе немногих биографических черт рисовало западное
литературоведение.
"Кандидатов в Шекспиры" было выдвинуто немало. В XIX в. среди них
главное место принадлежало выдающемуся современнику Шекспира, философу и
государственному деятелю Френсису Бэкону. Потом в число претендентов был
зачислен граф Ретленд (эта гипотеза приобрела в 20-е годы некоторое
распространение и у нас). Позднее Ретленда сменили графы Дерби и Оксфорд,
сохраняющие роль главных претендентов вплоть до наших дней. В Англии и США
существуют специальные научные общества, имеющие единственную цель -
обосновывать "права" избранного ими кандидата-Бэкона, Оксфорда и др.
Количество претендентов все возрастает, в их число попала даже жена
Шекспира.
Или расскажем еще об одном кандидате - женского пола...
Ничто из того, что нам известно о Шекспире, не заставляет предполагать,
что он был каким-то таинственным, скрытным человеком, любящим держаться на
расстоянии от друзей. Совсем напротив, современники отмечали его природную
любезность, обходительность и прямой нрав, и, видимо, он прошел свой
жизненный путь достойно и открыто, сохраняя привязанность к своим собратьям
по актерскому ремеслу, не тревожимый муками неудовлетворенного честолюбия.
"Поэтому особенной иронией судьбы было то, - справедливо замечает один из
новейших биографов Шекспира Кеннел, - что непроницаемая завеса скрыла столь
многие стороны его жизни и труда и что там, где он ближе всего подходит к
сознательному самовыражению, результат, которого он достигает, ныне кажется
наиболее покрытым тайной". Речь идет о знаменитых сонетах, загадку которых
пытались разгадать многие сотни, если уже не тысячи, терпеливых,
добросовестных исследователей. Когда написаны были эти "сладкозвучные", как
писал один современник, сонеты, кто вдохновил поэта на их создание, о ком
говорится в них? Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что по
крайней мере часть сонетов связана с покровителем Шекспира молодым блестящим
аристократом Генри Рисли, графом Саутгемптоном. Но такой, как и любой
другой, ответ является только гипотезой. Этим широко пользуются
антистратфордианцы - под этим именем объединяют всех противников авторства
Шекспира из Стратфорда. Они постоянно превращают поэтические иносказания в
намеки на обстоятельства жизни своего кандидата на трон короля драматургов.
Вторая строфа 107-го шекспировского сонета гласит:
Свое затменье смертная луна
Пережила назло пророкам лживым.
Надежда вновь на трон возведена,
И долгий мир сулит расцвет оливам.
Еще в XIX в. некоторые шекспироведы увидели в этих строках намек на
поражение испанской Непобедимой армады. И вот почему. Современник Шекспира
Петручио Убальдино в "Трактате об испанском флоте" (1588 г.) писал: "Боевой
строй их (испанцев. - Е.Ч.) флота напоминал полумесяц". Рога "луны" были
обращены к английскому берегу - командование армады надеялось поймать в
образовавшийся полукруг и истребить вражеские корабли. Авторитетный биограф
Шекспиpa Лесли Хотсон присоединился в 1949 г. к мнению, что сонет 107
упоминает о разгроме армады. Хотсон склонен считать, что есть еще два сонета
(123 и 124), содержащие отклик на события конца 80-х годов. Так, в сонете
123 можно прочесть:
Те пирамиды, что возведены Тобою вновь...
Быть может, здесь имеется в виду реставрация по приказу папы Сикса V
четырех египетских обелисков в 1586-1589 гг. В переводе С. Маршака, в
котором даются все приводимые цитаты, первая строфа сонета 124 передана так:
О будь моя любовь - дитя удачи,
Дочь времени, рожденная без прав, -
Судьба могла бы место ей назначить
В своем венке иль в куче сорных трав.
Однако оригинал допускает и другое толкование. Речь может идти о
"пасынке судьбы.., ненавистном для его Времени". Хотсон склонен видеть здесь
намек на французского короля Генриха III, ставшего ненавистным для парижан,
особенно после того, как в конце 1588 г. он приказал заколоть герцога Гиза,
и погибшего менее чем через год от кинжала Жака Клемана. Подтверждение этой
догадки Хотсон хотел бы видеть и во второй строфе сонета, где поэт говорит
про свою любовь:
...Ей не сулит судьбы слепая власть
Быть жалкою рабой благополучии
И жалкой жертвой возмущенья пасть.
Последняя строка в буквальном переводе - пасть под ударом рабского
возмущения (thralled discontent)". Таким можно предположить, что сонеты
107-124 написаны в 1588 и 1589 гг. Обратимся теперь к сонету 104:
Ты не меняешься с теченьем лет.
Такой же ты была, когда впервые
Тебя я встретил. Три зимы седые
Трех пышных лет запорошили след.
Три нежные весны сменили цвет
На сочный плод и листья огневые,
И трижды лес был осенью раздет...
Последняя строка при дословном переводе звучала бы так: "Три
благоухающих апреля сгорели в трех жарких июнях (Three April perfumes in
three hot Junes burn'd)". Предполагая, что сонет 104 появился в 1589 г.,
первый сонет можно считать созданным в апреле 1586 г. или 1587 г. (в
зависимости от месяца написания сонета 104).
Приведенные выше гипотезы имеют некоторое основание, впрочем, весьма
шаткое, особенно отнесение первого сонета к весне 1586 г. или 1587 г. Оно
полностью исходит из недоказуемого предположения, что поэт немедленно
откликался на злобу дня - на этом построены и все остальные догадки, - а
также из уверенности, что все цитированные сонеты относятся к одному и тому
тщеславному королю самому разъяснить туманный смысл письма и считать, что он
лично разоблачил заговор. Несомненно, что Сесил имел не одного своего шпиона
в среде заговорщиков, в их числе мог быть и Томас Уорд. Очень двусмысленна
роль Трешама, с арестом которого Сесил медлил несколько дней и который умер
в Тауэре до суда (официально - от удушья) при довольно подозрительных
обстоятельствах. Правда, "предосторожности" в отношении Трешама могли быть
вызваны тем, что он слишком много знал о роли Монтигла. Некоторые
исследователи считают, что правительственным шпионом мог быть один из
главных организаторов "порохового заговора" - Томас Перси.
В 1967 г. в издательстве Оксфордского университета вышла книга
литературоведа Б. Н. Де Луна, в которой высказывается предположение, что
????аюнтом Сесила был известный драматург Бен Джонсон, встречавшийся с
Кегсби. По-видимому, попытки Бена Джонсона оправдать свою роль можно
усмотреть в его трагедии на сюжет из древнеримской истории "Заговор
Катилины" (эта пьеса была впервые поставлена на сцене в 1611 г.).
Министр, несомненно, многое знал о заговоре, особенно о том, что
касалось подготовки католического восстания. Ему об этом сообщали агенты и в
Англии, и за рубежом; было получено также предостережение от французского
короля Генриха IV. И все же это еще не доказательство, что весь заговор -
результат умелой провокации Роберта Сесила...
Английское новое обуржуазившееся дворянство и буржуазия выиграли еще
один раунд в длительной борьбе против католической реакции и ее верного
орудия - иезуитского ордена. Однако уже в первые годы правления Якова I
выявилось, что английский абсолютизм перестал играть прогрессивную роль; он
вступал во все большее противоречие с интересами буржуазии и нового
дворянства. Абсолютизм начинает искать поддержку у своих недавних врагов - у
тех слоев дворянства, которые не были затронуты новым капиталистическим
развитием страны и тяготели к старым феодальным порядкам, делает шаги к
примирению с католической церковью постепенно претерпевает изменение и
внешняя политика Англии, которая заключила мир с Испанией.
В этой связи оживилась деятельность испанской разведки в Британии.
Испанский посол Хуан де Таксис стал щедро сыпать золотом в Лондоне. Его
преемник опытный и умелый дипломат Гондомар быстро приобрел большой вес при
дворе Якова I. Гондомар создал в Англии шпионскую сеть, состоявшую из
профессиональных разведчиков. Он не брезговал покупать новости и "поштучно".
В его бумагах можно прочесть такие записи: "Г. Ла Форесту и другим лицам во
французском посольстве за ценные новости - 4533 реала; слуге министра Лейка
за изложение важных депеш - 300 реалов; лицу, которое дало мне копии
договоров... из английских архивов, - 1200 реалов".
Гондомар вкрался в доверие к Якову и под видом дружеских расспросов
выведывал у короля его планы. Однако собеседник испанского посла оказался
натурой на редкость капризной и склонной к надувательству, причем по
прихоти, а не ради каких-либо определенных целей. После встречи с Яковом
испанцу всякий раз приходилось ломать голову над тем, что из выуженных им у
его коронованного приятеля сведений соответствовало действительности, а что
было только порождением причудливой королевской фантазии. Так как речь шла о
намерениях Якова, только ему до конца известных, а король говорил правду или
лгал без всякой задней мысли, просто по наитию, то задача, которую
приходилось решать послу мадридского двора, была совсем не из легких.
Значительную часть черновой работы аристократ Гондомар оставлял на долю
посла эрцгерцога Альберта, тогдашнего наместника (формально суверенного
правителя) испанских Нидерландов Жана Батиста ван Мале. Этот выбившийся из
писцов дипломат занимался вербовкой на испанскую службу всякой мелкой сошки.
Так, например, в августе 1620 г. он усердно пытался подкупить
правительственного шифровальщика, некоего Винсентио, который еще до этого
отсидел шесть лет в Тауэре за связи с испанской разведкой. Ван Мале хотел
побудить Винсентио отказаться расшифровывать важные письма испанского посла
в Вене к эрцгерцогу Альберту, перехваченные английскими разведчиками.
Винсентио предлагались деньги - разумеется, с прямо противоположной целью -
также и от имени голландского посла. Все договаривающиеся стороны
торговались при этом как на рынке. Вдобавок, прежде чем платить, ван Мале
хотел убедиться в качестве "товара", которым в данном случае была
способность Винсентио раскрыть испанский шифр. От продавца потребовали
принести образчик его изделия. А тем временем английские власти спохватились
и предложили Винсентио поторопиться с расшифровкой, если он не желает
познакомиться с пыточной камерой. Словом, опытные шифровальщики были в цене.
Долгое время историки не знали, что приключилось с Томасом Фелиппесом после
событий, связанных с "пороховым заговором". След отыскался в переписке
Гондомара. В 1621 г. испанец сообщал о намерении подкупить и отправить во
Фландрию этого "бесстыдного старика, которому перевалило за семьдесят".
Напротив, английская разведка приходила в упадок уже в последние годы
жизни Роберта Сесила (он умер в 1612 г.). Сесил сам согласился получать
крупную пенсию от испанского двора и не был намерен особенно усердно
разыскивать своих сообщников. Сменившие Сесила руководители секретной службы
больше использовали ее не для борьбы против враждебных держав, а для
наблюдения за своими противниками при дворе. Они не могли соперничать с
Гондомаром, приобретшим к тому же влияние на самого Якова I.
Тем не менее случались неудачи и у ловкого испанского посла. Особенно
странным было то, что происходило с депешами Гондомара, которые он направлял
в Мадрид. Там копии с них каким-то неведомым путем добывал английский посол
сэр Джон Дигби, расшифровывал места, написанные кодом, и пересылал свою
добычу в Лондон Якову I. Это происходило в течение многих лет вопреки
бессильному гневу Гондомара. Правда, в Лондоне верные люди немедленно
ставили в известность посла, что его очередная депеша в Мадрид доставлена
английскому королю. Обычно эту новость сообщал Гондомару подкупленный
придворный. Тщетно Гондомар менял шифры и курьеров, просил, чтобы в Мадриде
его донесения попадали только в руки абсолютно доверенных лиц. Тщетно
"главный шпион" дон Андре Веласкес де Веласко засылал все новых и особенно
доверенных лазутчиков в английское посольство. Напрасно испанский министр
герцог Лерма расставлял ловушки членам Государственного совета и их клеркам,
пытаясь обнаружить предателя.
Источник информации так и не был обнаружен. Гондомар решил, что это все
же кто-то из членов Государственного совета. Через много лет, уже вернувшись
из Испании, Дигби, уступая настойчивым просьбам Гон-цомара, раскрыл секрет.
Депеши перехватывались и копировались, пока курьер отдыхал на последней
почтовой станции неподалеку от испанской столицы. Остается неизвестным,
сообщил ли Дигби правду или и в этом случае попытался провести за нос своего
удачливого коллегу.
Джону Дигби удалось навлечь подозрение испанских властей на отца
Кресуэлла, который десятилетиями был при испанском дворе вырази гелем
взглядов английских эмигрантов-католиков. Основой для слухов послужили
беседы, которые лукавый дипломат вел, соблюдая видимость тайны, с Кресуэллом
по вопросу о дозволении молодым англичанам поступать в иезуитские семинарии.
В феврале 1613 г. испанский главный министр герцог Лерма даже приказал
провести полное расследование деятельности Кресуэлла, окончившееся, впрочем,
благополучно для одураченного иезуита. Тем не менее генерал ордена счел за
благо удалить Кресуэлла из Мадрида.
Между прочим, Дигби имел возможность на основе донесений Гондомара
составить полный список лиц, которым выплачивались пенсии из Мадрида. Среди
них было много приближенных Якова. Однако сэр Джон Дигби имел достаточно
такта, чтобы не включить в этот список самого короля, также получавшего
немалую испанскую субсидию.
Одним из удачливых разведчиков стал английский посол в Венеции сэр
Генри У от гон. Это ему принадлежит известное определение обязанностей
посла: "Муж добрый, отправленный на чужбину, дабы там лгать на пользу своей
страны". Тому же Уоттону приписывают и такой совет молодому дипломату:
"Всегда говорите правду, так как вам никогда не будут верить. Таким способом
только вы будете знать правду, а ваши противники окажутся в невыгодном
положении". Другим видным дипломатам "та идея пришла в голову лишь со
столетним запозданием.
Уоттон прошел длительную выучку участника придворных интриг, одно время
был секретарем графа Эссекса, но оставил эту службу, прежде чем фаворит впал
в немилость. В 1602 г. Уоттон тайно прибыл в Венецию, именуя себя Октавио
Бальди. Герцог Тосканский послал его в Шотландию предупредить Якова о
подготовлявшемся против него очередном заговоре. Подобное поручение снискало
Уоттону расположение шотландского короля, который после вступления на
английский престол отправил сэра Генри послом в Республику Святого Марка. На
этом посту и развернулись способности Уоттона как руководителя секретной
службы. Обстановка в Венеции мало благоприятствовала проявлению талантов
иностранных разведчиков. Чиновников, просто замеченных в беседе с
иностранными дипломатами, без долгих слов приговаривали к пожизненному
тюремному заключению. Приходилось действовать с крайней осторожностью, к
тому же мешал недостаток средств - Уоттону давали всего 400 ф. ст. в год,
большую часть из которых надо было тратить на содержание посольства и оплату
курьеров. Для пополнения этой суммы Уоттон принял пенсию герцога Савойского,
продавая добытую им информацию правительствам, находившимся в дружественных
отношениях с Англией. Венецианцы получали от него за соответствующую мзду
сведения об иезуитском ордене, с которым республика находилась в то время в
крайне враждебных отношениях. Уоттон имел своих лазутчиков не только в самой
Венеции, что было, как уже отмечалось, вовсе не простым делом, но также в
Риме, Милане, даже в отдаленной Турции. Агенты Уоттона перехватывали в
дороге чужую дипломатическую корреспонденцию, уделяя особое внимание почте
иезуитов. "Должен признаться, что имею особую склонность к пакетам, которые
посылают или которые адресованы этим святым отцам", - иронически сообщал
Уоттон. Корреспонденция "Общества Иисуса" после снятия с нее копий
отправлялась строго по назначению.
Английские разведчики неоднократно прямо выступали глашатаями и
проводниками британской внешней торговой и политической экспансии. В этом
убеждает история русско-английских отношений, которые приобрели регулярный
характер во второй половине XVI в. В инструкции английскому послу Рэндолфу в
1568 г. лорд Берли ("боярин Бурлы", как называли его в русских официальных
документах) рекомендовал добиваться привилегий британским купцам, уклоняться
от переговоров о союзе, на котором настаивал Иван Грозный. Царь был
осведомлен уже в это время о заговорах против Елизаветы и предлагал ей даже
заключить договор о предоставлении друг другу права убежища. Убедившись в
нежелании английского правительства, московский самодержец в известной своей
грамоте от 24 октября 1570 г. писал: "Мы чаяли того, что ты на своем
государстве государыня... ажио у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо
люди, но мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чину, как есть
пошлая девица..."
После смерти Грозного английские "торговые мужики" стали усердно
ходатайствовать о британском вмешательстве в русские дела. Во время
социально-политического кризиса, переживавшегося русским государством в
начале XVII в., агенты британской "Московской компании" Джон Меррик и Уильям
Рассел пытались предложить боярам ни больше ни меньше как установление
английского протектората над Россией. Английские разведчики и дипломаты даже
обсуждали при этом планы занятия и укрепления Архангельска, захвата русского
Севера. Одним из авторов подобных проектов был шотландец капитан Чемберлен,
который служил в шведских войсках, захвативших Новгород. Эта политика
получила одобрение короля Якова, но вскоре потерпела неудачу вследствие
разгрома русским народом армий иностранных интервентов. Авантюристам
пришлось умерить свои аппетиты.
Если при Елизавете разведчики порой маскировались под астрологов,
колдунов, то теперь король, считавший себя великим знатоком наилучших
способов укрощения нечистой силы, поручил своей секретной службе... сыск
ведьм и оборотней. Разве не пыталась эта челядь сатаны умертвить его еще в
Шотландии? Впрочем, и здесь традиции Берли и Уолсингема оказались очень
живучими. В 1621 г. в Москву был послан врач Артур Ди, сын уже знакомого нам
астролога и разведчика Елизаветы. Артур Ди стал лекарем царя Михаила
Федоровича, объявил себя также специалистом по магии и алхимии. Очевидно, у
него, как и у его отца, была и другая, неафишируемая специальность. В 1634
г. Ди лишился царского расположения и вернулся в Англию, где получил
завидную должность личного врача короля Карла I.
Тайная война и Вильям Шекспир
В 1606 г., когда происходил суд над Гарнетом, или немного позднее
появилась новая трагедия Вильяма Шекспира "Макбет", которую его труппа даже
сыграла в присутствии короля Якова. В этой зловещей трагедии есть одна
юмористическая сцена, мало, впрочем, меняющая общий мрачный колорит пьесы.
Это - монолог привратника, в котором содержится прямой намек на иезуитского
провинциала и его трактат об использовании лжи. Намек не слишком
благожелательный. И тем не менее нашлись сторонники того, чтобы приплести
Шекспира к деятельности иезуитов и связать имя гениального писателя с тайной
войной контрреформации против ее врагов, кипевшей с таким ожесточением в
конце XVI и начале XVII столетия.
Знакомы ли Вы, читатель, в общих чертах со знаменитым "шекспировским
вопросом", иначе говоря - с вопросом о том, действительно ли Вильям Шекспир
является автором великих творений, изданных под его именем?
Об этом на Западе за 100 лет написаны целые библиотеки книг, большое
количество их издано и в самые последние годы. В нашей стране с полным
основанием уже довольно давно не проявляют особого интереса к этой
литературе, и она у нас сравнительно мало известна.
Поводом для поднятия вопроса об авторстве послужила крайняя скудость
биографических сведений о Шекспире. Главные из них сводятся к тому, что он
родился в 1564 г. в Стратфорде, что родители его, возможно, были неграмотны
и что не известно, посещал ли он школу. Восемнадцати лет Шекспир женился на
Анне Хезевей, которая была старше его на восемь лет, был отцом троих детей.
Покинув Стратфорд, Шекспир приехал в Лондон, стал актером и получил пай в
знаменитом театре "Глобус". Современники считали его автором некоторых пьес.
Возвратившись за несколько лет до смерти, последовавшей в 1616 г., в
Стратфорд, он приобрел недвижимую собственность, занимался отдачей денег в
рост (хотя в своей пьесе "Венецианский купец" страстно обличал
ростовщичество), составил завещание, в котором заботливо упомянул даже о
"кровати поплоше", но ни словом не обмолвился о своих гениальных творениях
(может быть, актер Шекспир знал, что они чужие и не принадлежат ему?). Не
упомянуто в завещании и о книгах - весьма дорогих в начале XVII в., которые
должны были быть в его доме, будь он таким разносторонне образованным
человеком, каким несомненно был автор сочинений, изданных под именем
Шекспира. Не уцелело рукописи ни одной из пьес Шекспира, ни одного его
письма. Сомнительны даже сохранившиеся подписи Шекспира под несколькими
юридическими документами. Возникает вопрос, не подписывались ли нотариусы за
клиента, в таком случае явно обнаруживающего свою неграмотность. В
завещании, составленном за несколько дней до смерти Шекспира, его имя
транскрибировано раз одним, а в остальных четырех случаях - другим образом
(Willim Shackspeare - William Shakespeare). Завещание явно составлено
нотариусом Френсисом Коллинсом.
А между тем пьесы Шекспира, по мнению многих исследователей, говорят о
выдающемся знании автором античной литературы, римского и английского права,
географии, ряда иностранных языков, многих вопросов государственного
управления, которое можно встретить лишь у опытного политического деятеля. В
некоторых своих пьесах автор откровенно выражает симпатии к аристократии и
презрение к черни, довольно странные у сына обывателя мелкого
провинциального городка.
Кончина Шекспира в Стратфорде и тем более за его пределами прошла
совсем незамеченной. На его смерть не было написано ни одной элегии, как это
было в обычае того времени. Ни один современник прямо не говорит об актере
Шекспире как авторе выходивших под этим именем произведений. А остальные,
более глухие упоминания современников допускают двоякое толкование. Не
называет имени Шекспира и актер Аллен, который вел дневник, где отмечал
многие театральные события и происшествия. Зять Шекспира доктор Холл также в
своем дневнике не обмолвился ни единым словом о том, что его тесть - автор
известных произведений.
Все портреты Шекспира апокрифичны. Подозрение вызывает даже памятник,
установленный на его могиле. Он изображает человека, мало похожего на
портрет, приложенный к первому собранию сочинений Шекспира, вышедшему в 1623
г., то есть через семь лет после смерти актера в Стратфорде.
И дополнительная странность. В 1665 г. было опубликовано антикваром
Уильямом Дугдейлом описание достопримечательностей графства Уорик. В этом
сочинении находится изображение памятника Шекспиру. Другой подобный же
рисунок помещен в первой биографии Шекспира, принадлежащей перу Роу и
увидевшей свет еще через полвека, в 1709 г. На этих двух рисунках надгробие
выглядит совсем по-другому, чем впоследствии, когда оно стало предметом
поклонения бесчисленных почитателей гения великого драматурга. Памятник на
этих первых рисунках изображает грузного бородатого человека, прижимающего к
животу обеими руками какой-то мешок (или подушку). Следовательно, жители
Стратфорда после 1709 г., когда имя Шекспира стало завоевывать всемирную
славу, переделали памятник. Вместо мешка теперь в одной руке находится перо,
а в другой - лист бумаги. В восторженном похвальном слове Шекспиру,
составленном в связи с появлением первого собрания сочинений в 1623 г.,
близко знавший его современник - выдающийся драматург Бен Джонсон бросил
таинственные слова: "Ты - памятник без могилы" (Thou are a Monument without
a tombe). Разве только этого не достаточно, чтобы возбудить серьезное
сомнение в том, был ли актер Шекспир автором приписываемых ему пьес, не
скрывается ли за этим многовековая тайна, которую должны разгадать
настойчивые исследователи?
В авторстве Шекспира высказывали сомнение крупные писатели, даже
Байрон, а также Диккенс, писавший, что должна вскрыться "тайна"
"шекспировского вопроса".
Отрицание авторства актера Шекспира порождалось различными причинами.
Очень нередко это было стремление отрицать возможность того, что гениальные
шекспировские творения принадлежат перу выходца из народа, и приписать их
одному из представителей правящих верхов. Часто играли немалую роль и погоня
за сенсацией, и желание предложить новое эффектное решение вековой загадки.
А порой были здесь и искренняя любовь к великим творениям английского гения
(недаром работы ряда противников авторства актера Вильяма Шекспира немало
способствовали изучению шекспировских сочинений), и протест против того
образа довольного собой, благонамеренного и чинного стратфордского
обывателя, который на основе немногих биографических черт рисовало западное
литературоведение.
"Кандидатов в Шекспиры" было выдвинуто немало. В XIX в. среди них
главное место принадлежало выдающемуся современнику Шекспира, философу и
государственному деятелю Френсису Бэкону. Потом в число претендентов был
зачислен граф Ретленд (эта гипотеза приобрела в 20-е годы некоторое
распространение и у нас). Позднее Ретленда сменили графы Дерби и Оксфорд,
сохраняющие роль главных претендентов вплоть до наших дней. В Англии и США
существуют специальные научные общества, имеющие единственную цель -
обосновывать "права" избранного ими кандидата-Бэкона, Оксфорда и др.
Количество претендентов все возрастает, в их число попала даже жена
Шекспира.
Или расскажем еще об одном кандидате - женского пола...
Ничто из того, что нам известно о Шекспире, не заставляет предполагать,
что он был каким-то таинственным, скрытным человеком, любящим держаться на
расстоянии от друзей. Совсем напротив, современники отмечали его природную
любезность, обходительность и прямой нрав, и, видимо, он прошел свой
жизненный путь достойно и открыто, сохраняя привязанность к своим собратьям
по актерскому ремеслу, не тревожимый муками неудовлетворенного честолюбия.
"Поэтому особенной иронией судьбы было то, - справедливо замечает один из
новейших биографов Шекспира Кеннел, - что непроницаемая завеса скрыла столь
многие стороны его жизни и труда и что там, где он ближе всего подходит к
сознательному самовыражению, результат, которого он достигает, ныне кажется
наиболее покрытым тайной". Речь идет о знаменитых сонетах, загадку которых
пытались разгадать многие сотни, если уже не тысячи, терпеливых,
добросовестных исследователей. Когда написаны были эти "сладкозвучные", как
писал один современник, сонеты, кто вдохновил поэта на их создание, о ком
говорится в них? Большинство серьезных шекспироведов пришли к выводу, что по
крайней мере часть сонетов связана с покровителем Шекспира молодым блестящим
аристократом Генри Рисли, графом Саутгемптоном. Но такой, как и любой
другой, ответ является только гипотезой. Этим широко пользуются
антистратфордианцы - под этим именем объединяют всех противников авторства
Шекспира из Стратфорда. Они постоянно превращают поэтические иносказания в
намеки на обстоятельства жизни своего кандидата на трон короля драматургов.
Вторая строфа 107-го шекспировского сонета гласит:
Свое затменье смертная луна
Пережила назло пророкам лживым.
Надежда вновь на трон возведена,
И долгий мир сулит расцвет оливам.
Еще в XIX в. некоторые шекспироведы увидели в этих строках намек на
поражение испанской Непобедимой армады. И вот почему. Современник Шекспира
Петручио Убальдино в "Трактате об испанском флоте" (1588 г.) писал: "Боевой
строй их (испанцев. - Е.Ч.) флота напоминал полумесяц". Рога "луны" были
обращены к английскому берегу - командование армады надеялось поймать в
образовавшийся полукруг и истребить вражеские корабли. Авторитетный биограф
Шекспиpa Лесли Хотсон присоединился в 1949 г. к мнению, что сонет 107
упоминает о разгроме армады. Хотсон склонен считать, что есть еще два сонета
(123 и 124), содержащие отклик на события конца 80-х годов. Так, в сонете
123 можно прочесть:
Те пирамиды, что возведены Тобою вновь...
Быть может, здесь имеется в виду реставрация по приказу папы Сикса V
четырех египетских обелисков в 1586-1589 гг. В переводе С. Маршака, в
котором даются все приводимые цитаты, первая строфа сонета 124 передана так:
О будь моя любовь - дитя удачи,
Дочь времени, рожденная без прав, -
Судьба могла бы место ей назначить
В своем венке иль в куче сорных трав.
Однако оригинал допускает и другое толкование. Речь может идти о
"пасынке судьбы.., ненавистном для его Времени". Хотсон склонен видеть здесь
намек на французского короля Генриха III, ставшего ненавистным для парижан,
особенно после того, как в конце 1588 г. он приказал заколоть герцога Гиза,
и погибшего менее чем через год от кинжала Жака Клемана. Подтверждение этой
догадки Хотсон хотел бы видеть и во второй строфе сонета, где поэт говорит
про свою любовь:
...Ей не сулит судьбы слепая власть
Быть жалкою рабой благополучии
И жалкой жертвой возмущенья пасть.
Последняя строка в буквальном переводе - пасть под ударом рабского
возмущения (thralled discontent)". Таким можно предположить, что сонеты
107-124 написаны в 1588 и 1589 гг. Обратимся теперь к сонету 104:
Ты не меняешься с теченьем лет.
Такой же ты была, когда впервые
Тебя я встретил. Три зимы седые
Трех пышных лет запорошили след.
Три нежные весны сменили цвет
На сочный плод и листья огневые,
И трижды лес был осенью раздет...
Последняя строка при дословном переводе звучала бы так: "Три
благоухающих апреля сгорели в трех жарких июнях (Three April perfumes in
three hot Junes burn'd)". Предполагая, что сонет 104 появился в 1589 г.,
первый сонет можно считать созданным в апреле 1586 г. или 1587 г. (в
зависимости от месяца написания сонета 104).
Приведенные выше гипотезы имеют некоторое основание, впрочем, весьма
шаткое, особенно отнесение первого сонета к весне 1586 г. или 1587 г. Оно
полностью исходит из недоказуемого предположения, что поэт немедленно
откликался на злобу дня - на этом построены и все остальные догадки, - а
также из уверенности, что все цитированные сонеты относятся к одному и тому