Страница:
Михаил Буташевич-Петрашевский (1821—1866 гг.), социалист-утопист. Не из подворотни: окончил Царскосельский лицей, затем был вольнослушателем в Петербургском университете. Служил переводчиком в Министерстве иностранных дел.
Потом либо «поехала крыша», либо неудовлетворенное честолюбие замучило (что, собственно, почти одно и то же), и он создает кружок петрашевцев, пропагандирующих республиканское устройство государства, достигнутое путем революционного восстания.
В 1849 году организация петрашевцев была раскрыта и арестована за подрывную деятельность. Петрашевский и двадцать его сотоварищей были осуждены на смертную казнь, которую заменили каторгой.
Теоретик анархизма Пьер Жозеф Прудон (1809—1865 гг.) в 1840 году опубликовал книгу «Что такое собственность», гдебыл напечатан такой перл, ставший крылатым: «Собственность есть кража».
Видимо, он вознамерился опровергнуть гениальное изречение великого Пифагора: «Гражданин без собственности не имеет отечества». Что ж, вознамериваться никому никогда не возбранялось, только вот смотря с какой целью…
Он предлагал отменить деньги, дабы исчезли роскошь, угнетение, пороки и т.п.
Странно, как он не предложил отменить огонь, чтобы не было пожаров.
Компетенция психиатра.
Тандем в составе: Карл Маркс (1818—1883 гг.) и Фридрих Энгельс (1820—1895 гг.) сформировался в Париже, где эти достойные мужи познакомились и подружились на почве преклонения перед Французской революцией, ее идеями и, наверное, методами «лечебного» кровопускания.
Переехав в Берлин, они редактировали «Рейнскую газету», за что были высланы из Пруссии. Правда, они успели создать в тот период свой одиозный «Коммунистический манифест», с его леденящими кровь страшилками, явно позаимствованными у авторов готических романов: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Пусть трепещут господствующие классы… Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей… Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Создается впечатление, что авторы «Манифеста» либо лукавили, либо действительно не вникали в смысл латинского слова «пролетарий» — «нищий», «неимущий», то есть дно общества.
И, конечно же, не случайно и они, и вся последующая коммунистическая пропаганда навесили ярлык с надписью «пролетарий» на всех без исключения рабочих. Эта позорная кличка стала привычной, естественной, и даже весьма образованные люди употребляли ее, говоря о рабочих.
Понятно, что коммунистам очень хотелось бы связать всех рабочих круговой порукой, не допускающей естественного размежевания между мастерами своего дела и отребьем — пьяницами, прогульщиками, лодырями, неумехами и т.п. Как-то мой сосед по лестничной площадке, вполне самодостаточный во всех отношениях человек, в разговоре со мной произнес что-то вроде: «Мы, пролетарии, всегда были для власти только лишь вывеской…» Я согласился с ним, при этом заметив: «Но почему вы себя причисляете к пролетариям, Виктор Петрович? Вы ведь слесарь-лекальщик, мастер своего дела, зарабатываете не хуже доцента, да и квартира у вас — дай Бог каждому, так какой же вы пролетарий? Пролетарий, если уж быть точным, — неимущий, нищий, а вы — вот уж никак». «Я понимаю, — сказал Виктор Петрович, — но так уж повелось…»
Да, так уж повелось со времен Маркса, чтобы помочь всем духовно неразвитым, порочным людям прилепиться к самодостаточным и создать таким образом единый с ними класс. То, что вследствие этого заметно снизится средний показатель жизненной ценности этого единого класса, никак не волновало ни теоретиков такого симбиоза, ни собственно пролетариев, которых вообще никогда и ничего не волновало, кроме цен на спиртное. А почему все это не взволновало верхушку айсберга — Мастеров, то здесь, наверное, сработало их неотъемлемое свойство: Мастер по природе своей индивидуалист, и его не волнуют групповые проблемы. Чем и воспользовались те, кому это было выгодно…
Эта книга Ле Бона, написанная в конце XIX века и переведенная на русский язык в 1907 году, была строжайше запрещена в Советском Союзе. Она была изъята из всех библиотек, а за хранение ее у себя дома можно было заплатить на менее чем десятью годами концлагеря. Говорят, один ее экземпляр был настольной книгой Сталина…
Но вернемся к Марксу, который был все же достаточно образован, чтобы понимать смысл слова «пролетарий». Когда они с Энгельсом поселились в Англии, он вел жизнь умозрителя, перебиваясь репетиторством и существуя в основном на деньги своего друга, который руководил торговой фирмой в Манчестере. Его огромный, фундаментальный труд «Капитал», который в советской политической литературе характеризовался как «бессмертное произведение, совершившее полный переворот во взглядах на человеческое общество», был плодом тридцатилетних размышлений над классическими трактатами и исследованиями выдающихся экономистов того времени.
Творение Маркса, которое большевики сделали своей Библией, представляет собой довольно пеструю смесь идей умозрительной философии и разнообразных экономических учений. Эту смесь автор преподнес в форме так называемого «диалектического материализма», Марксу очень хотелось создать теорию общественного развития такого же уровня и значения, как теория Дарвина о происхождении и развитии видов.
К. Маркс
Его явно смущали лавры Дарвина, он им завидовал и предпринимал поистине титанические попытки запечатлеться на скрижалях Истории в одном списке с человеком, который вопреки Библии заявил о происхождении человека от обезьяны.
Честно говоря, этот его пиетет по отношению к Дарвину весьма странен, потому что Дарвин основывал свое учение на теории естественного отбора, а такой отбор в корне противоречит коммунистическим идеям, предполагающим прямо противоположный подход к вопросам развития человека как вида.
Все сказанное выше я бы принял лишь в аспекте слабости человеческого духа, и только в этом аспекте. Если же человек потерял ногу или руку, то это никак не основание бросать его на произвол судьбы. Известно, что автор знаменитого «Острова сокровищ» Роберт Луис Стивенсон (1850—1894 гг.) обладал весьма и весьма хилым здоровьем, но для человеческой цивилизации он сделал неизмеримо больше, чем две-три дивизии (как минимум) розовощеких здоровяков, которые лихо взяли штурмом какой-то город, вволю пограбили его, поизнасиловали женщин и, уже уходя, подожгли.
Они, конечно, способны дать здоровое потомство, но… лучше пусть такие типы останутся бесплодными…
Неужели Маркс не знал сути учения Дарвина?
Впрочем, не в этом дело. Дело в том, как из в общем-то среднего достоинства компиляции получилось «бессмертное» произведение, сыгравшее, столь негативную роль в Истории. Феномен, да и только…
Я знаю немало людей, в свое время защитивших диссертации по «Капиталу», но не знаю ни одного из них, кто бы действительно прочитал этот трехтомный труд от начала до конца.
Однако существуют серьезные исследователи, не защищавшие диссертаций на темы «Капитала», но не только прочитавшие его «от корки до корки», а и тщательно обдумавшие прочитанное. Вот на чем сходятся их выводы:
— идею материалистического характера Истории Маркс позаимствовал у Фейербаха;
— идею классовой борьбы — у Сен-Симона;
— идею диктатуры пролетариата — у Бабефа;
— теорию стоимости — у Адама Смита;
— теорию прибавочной стоимости — у Брея и Томпсона;
— принцип диалектического развития — у Гегеля.
Хорошая компания, ничего не скажешь. Правда, он все это сварил вместе, пропустил сквозь призму собственных воззрений и создал некую мессианскую доктрину, по словам известного историка Нормана Дейвиса.
Корни этой доктрины следует, исходя из этого тезиса, искать в иудаизме, от которого семья Маркса отказалась, когда он был еще ребенком. Таким образом сам Маркс выступал в роли пророка, пролетариат — в роли богоизбранного народа, коммунистическое движение — в роли Церкви, революция — в роли второго пришествия, а сам коммунизм — землей обетованной. Да, весьма похоже…
Поразительно глубокая мысль.
Один восточный мудрец славился своими глубокими знаниями и благочестием. Когда его спрашивали, каким образом ему удалось достичь такого совершенства, он неизменно отвечал:
— Я знаю, что есть в Коране.
И все удовлетворялись этим ответом. Но однажды один въедливый человек спросил его:
— А нельзя ли узнать, что именно есть в Коране?
— В Коране, — ответил мудрец, — находятся два засушенных цветка и письмо от моего друга Абдуллы.
Побольше бы таких въедливых…
Ф. Энгельс
Энгельс тоже оставил литературное наследие («Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и др.), но, конечно же, лишенное и марксовой претенциозности, и одиозности.
Да, видимо, носились какие-то флюиды разрушения в атмосфере середины XIX века, если то и дело возникали все новые и новые учения о переустройстве мира, причем одно радикальнее другого…
В Европе стал моден анархизм (от греческого — «безвластие»). Очень выгодное для любителей ловить рыбку в мутной воде учение. Очень выгодное…
Самым характерным и, пожалуй, самым одиозным из представителей радикального крыла анархизма был русский революционер Михаил Бакунин (1814—1876 гг.), который ставил перед своими последователями только одну задачу — разрушение, «расчистка почвы для грядущего строительства». Разумеется, «расчистка» любыми средствами, предпочтительно террористическими. Что будет потом, после такой вот «расчистки», Бакунин не говорил, потому что это его не очень-то занимало.
Дьявольщина какая-то.
В 1851 году за свои подрывные действия в Австрии он был выдан Николаю Первому, который приказал посадить монстра в Петропавловскую крепость. После смерти Николая, в 1857 году, Бакунин сослан на вечное поселение в Сибирь, откуда через три года бежал в Лондон. А еще говорят, что Россия того времени была полицейским государством! Его счастье, что он не родился этак на 70—80 лет позже…
В 1873 году Бакунин еще и книгу издал. Чтоб знали…
После отмены крепостного права, имевшей самые непредсказуемые (для правительства России) последствия, общее брожение умов резко активизировалось, и слово «можно» зазвучало в таких местах, при таких обстоятельствах и среди таких людей, которых ни в коем случае нельзя допускать ни к высшему образованию, ни к сфере реализации гражданских свобод, потому что они непременно используют это во зло. Сложившиеся веками границы между сословиями стали разрушаться, и от этого никто не выигрывал, потому что каждый человек чувствует себя комфортно только на своем месте, а чужое автоматически ставит перед ним целый ряд проблем, с которыми он, как правило, не в состоянии справиться из-за элементарной неприспособленности к изменившимся условиям жизни.
Дети крестьян, лавочников, провинциальных священников, купцов средней руки и т.п. утрачивали социальные связи с породившей их средой и становились так называемыми интеллигентами-разночинцами, большинство которых теряло душевный покой, когда слышало от извозчика обращение «барин», в действительности себя таковыми не ощущая, хотя полученное в столице образование и черный сюртук вроде бы и давали определенные основания, да и папаши зачастую не скупились, присылали деньжат, «чтоб не хуже других», но, видимо, дело не только в образовании, сюртуке и тугом кошельке в кармане…
И они обвиняли в этом состоянии своей неразвитой души того же извозчика, а также царя, который сказал «можно», но не сказал, как этим понятием пользоваться, своего приятеля-студента, который вырос в семье, где, может быть, не всегда было мясо на обед, но за этим обедом разговор шел об Овидии, которого все взрослые члены семьи читали, естественно, в подлиннике…
Для них все было чужим и были чужими все окружающие, а ведь они совсем не об этом мечтали, ступая на эту стезю, совсем не об этом.
И эти люди не находили ничего лучшего, чем мстить тем, кого они считали виновными в этом ощущении себя людьми, севшими не в свои сани и уехавшими в этих санях достаточно далеко от родных мест, которые стали тоже чужими…
И вот эти люди, оторвавшиеся от своих корней и проникшиеся презрением к этим корням, не имея возможностей органично вписаться в свою новую жизнь, решили изменить все окружающее бытие таким образом, чтобы оно соответствовало их менталитету, их мировосприятию, их понятиям о добре и справедливости.
Для этих людей стало характерным стремление резко и решительно перекроить «проклятую русскую жизнь».
В их среде получило самое широкое распространение такое течение общественной мысли, как нигилизм, предусматривающий отрешение от каких бы то ни было жизненных устоев, традиций, норм, от преклонения перед авторитетами, да и вообще перед кем-либо или чем-либо. Очень опасная тенденция, тем более в такой среде.
Добро бы, если б они собирались где-нибудь в трактире и соревновались в том, кто больше опорочит признанных авторитетов, а кто более красочно обрисует свое презрение к государству и его законам, так нет же, им потребовалась гораздо более широкая аудитория, и они пошли в народ, чтобы все это излагать ему (разумеется, в крайне упрощенном снисходительно-адаптированном виде). Осознавая, что по общечеловеческим нормам они ничего ценного из себя не представляют и должны быть довольны уже тем, что извозчики обращаются к ним: «Барин…», эти люди решили стать значимыми в отдельно взятой стране, которую, конечно, для этой цели следует изолировать от всего окружающего мира.
Они взяли на вооружение идею уникальности, особой самобытности России, которая должна идти своим, особым путем развития… Понятное дело, при таком раскладе кто как не они должны будут стать ключевыми фигурами. Ну как тут не вспомнить гениальное изречение Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя».
И вот они пошли в народ, причем не ограничиваясь разглагольствованиями общего характера, а призывая людей к бунту против существующего порядка вещей. Действительно, чего ради ждать, пока «народ созреет», когда так хочется поскорее ощутить в руках кормило власти!
Правительство и люди в жандармских мундирах наконец-то задумались относительно того, что как-то неприлично получать жалованье просто так, ни за что, и предприняли ряд мер по пресечению антигосударственной деятельности народников. В течение 1874 года в 37 губерниях России было арестовано около тысячи подстрекателей. Учитывая массовый характер этого явления, можно сказать, что жандармы арестовали весьма незначительную часть этих мутантов.
Почему? Учитывая крайне агрессивную внешнюю политику России, просто диву даешься при самом беглом взгляде на ее внутреннюю политику, нерешительность и зачастую какую-то неправдоподобную беспомощность органов правопорядка.
Тысячи людей ведут открытую пропаганду государственного переворота, а те, кому надлежит бдительно охранять порядок и безопасность государства, будто бы этого и не замечают, и только когда положение становится совсем уж скандальным, они кого-то арестовывают и куда-то ссылают, откуда сосланные благополучно скрываются. Трудно после такого не принять всерьез версию о некоем всемирном заговоре…
А ведь первый и очень тревожный «звонок», который, по идее, должен был бы привести все российские органы правопорядка в полную боевую готовность, прозвучал, вернее, прогремел выстрелом 4 апреля 1866 года, когда император Александр Второй (1818—1881 гг.), названный Освободителем за отмену им крепостного права в России, прогуливался в Летнем саду…
В четвертом часу дня прогулка заканчивается, и император направляется к своему экипажу. Неожиданно (браво, господа жандармы!) возле него вырастает фигура какого-то молодого человека, который выхватывает из кармана револьвер и направляет его на императора.
Один из стоящих неподалеку зевак подбивает руку стрелявшего, а жандармы хватают его.
Террорист громко кричит:
— Ребята! Я за вас стрелял!
Характерная черта этого отребья: оно настойчиво выдает себя за «народных мстителей», хотя меньше всего бывает озабочено проблемами тех, кого оно подразумевает под словом «народ».
Пойманного отводят к императорскому экипажу.
— Ты поляк? — спрашивает его Александр.
— Русский, — отвечает террорист.
— Почему ты стрелял в меня?
— Ты обманул народ: обещал ему землю, но не дал.
Вот теперь стало, как говорится, «теплее»: отпущенным на волю крепостным хотелось бесплатно поживиться землицей, а бывший хозяин сказал: «Бери свой надел, он твой, а если хочешь сверх того, покупай».
Стрелявшим оказался, как и следовало ожидать, никакой не бывший крепостной, не вписавшийся в свободную жизнь, а саратовский дворянин Дмитрий Каракозов, член революционной организации «Московский кружок». Руководил организацией двоюродный брат террориста, некий Ишутин, вольнослушатель университета. Целью организации был государственный переворот.
По этому делу было арестовано 196 человек, но судили только тридцать шесть из них, потому что для обвинения остальных улик было недостаточно. Но ведь они же были членами организации, они ведь намеревались…
Двоих — Каракозова и Ишутина — суд приговорил к смертной казни, остальные отправились на каторгу и в ссылку.
В последний момент, уже на эшафоте, Ишутину казнь заменили каторгой, а Каракозова повесили.
Правительство после этого судебного дела все же сделало для себя определенные выводы. Были закрыты такие издания, как «Современник» и «Русское слово», печатавшие на своих страницах произведения революционных радикалов, был уволен министр народного просвещения и назначен новый генерал-губернатор Петербурга, а вскоре был назначен и новый шеф жандармов.
Через год, в мае 1867-го, император выезжал во Францию на Всемирную выставку. Ознакомившись с экспонатами Выставки, Александр принял участие в смотре войск на Лоншанском поле, устроенном в его честь. Когда после смотра Александр и французский император Наполеон III возвращались в город через Булонский лес, из кустов раздался выстрел. Пуля попала в лошадь французского драгуна из состава почетного эскорта.
Стрелявшим оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Березовский, сын обедневшего дворянина Волынской губернии. На суде он заявил, что действовал самостоятельно, без какой-либо организации, а стрелял затем, чтобы отомстить за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания 1863 года.
Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.
Одиночка Березовский был не слишком характерен для времени, когда акты террора совершались лишь по решению какой-то подпольной коллегии, которой очень нравилось играть роль трибунала, а не банды убийц, как оно было в действительности.
А таких вот «трибуналов» было в то время предостаточно, потому что уж очень много людей, оторвавшись от взрастившей их почвы, ничего толком не умея делать, но желая занять достойное место в чуждой им жизни, избрали для себя «путь борьбы». За что, против кого, чего — не суть важно. В конце концов, как говорится, ломать — не строить. Бог не выдаст, свинья не съест. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» И так далее…
Немало сделали для того, чтобы подарить серости надежду на будущую тиранию, такие стереотипно-положительные персонажи Истории, как Александр Герцен (1812—1870 гг.) и Николай Огарев (1813—1877 гг.), известные деятели дворянского периода демократического движения 30—40-х годов, непримиримые борцы против крепостничества и против самодержавного беспредела Николая Первого (как им казалось). В середине пятидесятых они эмигрировали и уже оттуда, из западноевропейского далека, со страниц своего журнала «Колокол», следуя досадной инерции мышления, продолжали звать Русь к топору, хотя на Руси очень многое изменилось и звать надо было бы не к топору, а к порядку, с которым на Руси всегда было не все в порядке…
А жаль. Незаурядные ведь люди, не то что агрессивная сволочь, выдающая себя за их последователей. Чего стоят хотя бы слова Герцена о том, что нельзя людей освобождать в окружающей жизни больше, чемони освобождены внутренне! И надо же… Думаю, что Герцену больше приписали радикализма, чем его было в действительности, да и понятно стремление недоучек-социалистов иметь в своих списках людей такого ранга…
Потом либо «поехала крыша», либо неудовлетворенное честолюбие замучило (что, собственно, почти одно и то же), и он создает кружок петрашевцев, пропагандирующих республиканское устройство государства, достигнутое путем революционного восстания.
В 1849 году организация петрашевцев была раскрыта и арестована за подрывную деятельность. Петрашевский и двадцать его сотоварищей были осуждены на смертную казнь, которую заменили каторгой.
Теоретик анархизма Пьер Жозеф Прудон (1809—1865 гг.) в 1840 году опубликовал книгу «Что такое собственность», гдебыл напечатан такой перл, ставший крылатым: «Собственность есть кража».
Видимо, он вознамерился опровергнуть гениальное изречение великого Пифагора: «Гражданин без собственности не имеет отечества». Что ж, вознамериваться никому никогда не возбранялось, только вот смотря с какой целью…
Он предлагал отменить деньги, дабы исчезли роскошь, угнетение, пороки и т.п.
Странно, как он не предложил отменить огонь, чтобы не было пожаров.
Компетенция психиатра.
Тандем в составе: Карл Маркс (1818—1883 гг.) и Фридрих Энгельс (1820—1895 гг.) сформировался в Париже, где эти достойные мужи познакомились и подружились на почве преклонения перед Французской революцией, ее идеями и, наверное, методами «лечебного» кровопускания.
Переехав в Берлин, они редактировали «Рейнскую газету», за что были высланы из Пруссии. Правда, они успели создать в тот период свой одиозный «Коммунистический манифест», с его леденящими кровь страшилками, явно позаимствованными у авторов готических романов: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма. Пусть трепещут господствующие классы… Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей… Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
КСТАТИ:
«Люди во все времена предпочитали сумерки ясному дню, а ведь именно в сумерках являются призраки».
Иоганн Вольфганг Гете
Создается впечатление, что авторы «Манифеста» либо лукавили, либо действительно не вникали в смысл латинского слова «пролетарий» — «нищий», «неимущий», то есть дно общества.
И, конечно же, не случайно и они, и вся последующая коммунистическая пропаганда навесили ярлык с надписью «пролетарий» на всех без исключения рабочих. Эта позорная кличка стала привычной, естественной, и даже весьма образованные люди употребляли ее, говоря о рабочих.
Понятно, что коммунистам очень хотелось бы связать всех рабочих круговой порукой, не допускающей естественного размежевания между мастерами своего дела и отребьем — пьяницами, прогульщиками, лодырями, неумехами и т.п. Как-то мой сосед по лестничной площадке, вполне самодостаточный во всех отношениях человек, в разговоре со мной произнес что-то вроде: «Мы, пролетарии, всегда были для власти только лишь вывеской…» Я согласился с ним, при этом заметив: «Но почему вы себя причисляете к пролетариям, Виктор Петрович? Вы ведь слесарь-лекальщик, мастер своего дела, зарабатываете не хуже доцента, да и квартира у вас — дай Бог каждому, так какой же вы пролетарий? Пролетарий, если уж быть точным, — неимущий, нищий, а вы — вот уж никак». «Я понимаю, — сказал Виктор Петрович, — но так уж повелось…»
Да, так уж повелось со времен Маркса, чтобы помочь всем духовно неразвитым, порочным людям прилепиться к самодостаточным и создать таким образом единый с ними класс. То, что вследствие этого заметно снизится средний показатель жизненной ценности этого единого класса, никак не волновало ни теоретиков такого симбиоза, ни собственно пролетариев, которых вообще никогда и ничего не волновало, кроме цен на спиртное. А почему все это не взволновало верхушку айсберга — Мастеров, то здесь, наверное, сработало их неотъемлемое свойство: Мастер по природе своей индивидуалист, и его не волнуют групповые проблемы. Чем и воспользовались те, кому это было выгодно…
АРГУМЕНТЫ:
«Как только рабочий обзаведется семьей, домашним очагом и сделает некоторые сбережения, он тотчас же делается упорным консерватором. Социалист и особенно социалист-анархист чаще всего холост, без домашнего очага, без семьи и без средств, т.е. кочевник, а кочевник всегда, во все эпохи истории, был необузданным варваром.
Когда экономическая эволюция обратит рабочего в собственника хотя бы небольшой части той фабрики, на которой он работает, его понятия об отношениях между капиталом И трудом изменятся в корне. Доказательством тому могут служить некоторые фабрики, где такое преобразование уже сделано, а также и склад ума крестьянина.
Крестьянину вообще живется значительно тяжелее, чем городскому рабочему, но крестьянин в большинстве случаев владеет пашней и уже по этой простой причине почти никогда не бывает социалистом. Он бывает им только тогда, когда в неразвитой голове некоторых из представителей крестьянства зародится мысль о возможности поживиться пашней соседа, не уступая, разумеется, своей».
Густав Ле Бон. «Психология социализма».
Эта книга Ле Бона, написанная в конце XIX века и переведенная на русский язык в 1907 году, была строжайше запрещена в Советском Союзе. Она была изъята из всех библиотек, а за хранение ее у себя дома можно было заплатить на менее чем десятью годами концлагеря. Говорят, один ее экземпляр был настольной книгой Сталина…
Но вернемся к Марксу, который был все же достаточно образован, чтобы понимать смысл слова «пролетарий». Когда они с Энгельсом поселились в Англии, он вел жизнь умозрителя, перебиваясь репетиторством и существуя в основном на деньги своего друга, который руководил торговой фирмой в Манчестере. Его огромный, фундаментальный труд «Капитал», который в советской политической литературе характеризовался как «бессмертное произведение, совершившее полный переворот во взглядах на человеческое общество», был плодом тридцатилетних размышлений над классическими трактатами и исследованиями выдающихся экономистов того времени.
Творение Маркса, которое большевики сделали своей Библией, представляет собой довольно пеструю смесь идей умозрительной философии и разнообразных экономических учений. Эту смесь автор преподнес в форме так называемого «диалектического материализма», Марксу очень хотелось создать теорию общественного развития такого же уровня и значения, как теория Дарвина о происхождении и развитии видов.
Его явно смущали лавры Дарвина, он им завидовал и предпринимал поистине титанические попытки запечатлеться на скрижалях Истории в одном списке с человеком, который вопреки Библии заявил о происхождении человека от обезьяны.
Честно говоря, этот его пиетет по отношению к Дарвину весьма странен, потому что Дарвин основывал свое учение на теории естественного отбора, а такой отбор в корне противоречит коммунистическим идеям, предполагающим прямо противоположный подход к вопросам развития человека как вида.
АРГУМЕНТЫ:
«У диких народов особи, слабые духом или телом, быстро устраняются, а оставленные в живых обыкновенно отличаются поразительно крепким здоровьем. Что касается нас, людей цивилизованных, то мы употребляем все усилия, чтобы задержать это устранение: мы строим приюты для идиотов, увечных, больных, мы издаем законы, чтобы помочь неимущим, а наши врачи употребляют все свое искусство для возможного продления жизни каждого. Немощные члены цивилизованных обществ могут, следовательно, размножаться бесконечно.
Между тем, кто занимался разведением домашних животных, отлично знает, насколько подобное размножение слабых существ в человеческом роде должно быть для него вредным. С удивлением видишь, что недостаток заботы или даже заботы плохо направленные, быстро приводят к вырождению домашней породы животных, и за исключением самого человека никто не будет столь невежественен и неразумен, чтобы допустить размножение хилых животных».
Чарлз Дарвин
Все сказанное выше я бы принял лишь в аспекте слабости человеческого духа, и только в этом аспекте. Если же человек потерял ногу или руку, то это никак не основание бросать его на произвол судьбы. Известно, что автор знаменитого «Острова сокровищ» Роберт Луис Стивенсон (1850—1894 гг.) обладал весьма и весьма хилым здоровьем, но для человеческой цивилизации он сделал неизмеримо больше, чем две-три дивизии (как минимум) розовощеких здоровяков, которые лихо взяли штурмом какой-то город, вволю пограбили его, поизнасиловали женщин и, уже уходя, подожгли.
Они, конечно, способны дать здоровое потомство, но… лучше пусть такие типы останутся бесплодными…
Неужели Маркс не знал сути учения Дарвина?
Впрочем, не в этом дело. Дело в том, как из в общем-то среднего достоинства компиляции получилось «бессмертное» произведение, сыгравшее, столь негативную роль в Истории. Феномен, да и только…
Я знаю немало людей, в свое время защитивших диссертации по «Капиталу», но не знаю ни одного из них, кто бы действительно прочитал этот трехтомный труд от начала до конца.
Однако существуют серьезные исследователи, не защищавшие диссертаций на темы «Капитала», но не только прочитавшие его «от корки до корки», а и тщательно обдумавшие прочитанное. Вот на чем сходятся их выводы:
— идею материалистического характера Истории Маркс позаимствовал у Фейербаха;
— идею классовой борьбы — у Сен-Симона;
— идею диктатуры пролетариата — у Бабефа;
— теорию стоимости — у Адама Смита;
— теорию прибавочной стоимости — у Брея и Томпсона;
— принцип диалектического развития — у Гегеля.
Хорошая компания, ничего не скажешь. Правда, он все это сварил вместе, пропустил сквозь призму собственных воззрений и создал некую мессианскую доктрину, по словам известного историка Нормана Дейвиса.
Корни этой доктрины следует, исходя из этого тезиса, искать в иудаизме, от которого семья Маркса отказалась, когда он был еще ребенком. Таким образом сам Маркс выступал в роли пророка, пролетариат — в роли богоизбранного народа, коммунистическое движение — в роли Церкви, революция — в роли второго пришествия, а сам коммунизм — землей обетованной. Да, весьма похоже…
КСТАТИ:
«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно».
Владимир Ульянов (Ленин)
Поразительно глубокая мысль.
Один восточный мудрец славился своими глубокими знаниями и благочестием. Когда его спрашивали, каким образом ему удалось достичь такого совершенства, он неизменно отвечал:
— Я знаю, что есть в Коране.
И все удовлетворялись этим ответом. Но однажды один въедливый человек спросил его:
— А нельзя ли узнать, что именно есть в Коране?
— В Коране, — ответил мудрец, — находятся два засушенных цветка и письмо от моего друга Абдуллы.
Побольше бы таких въедливых…
Энгельс тоже оставил литературное наследие («Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и др.), но, конечно же, лишенное и марксовой претенциозности, и одиозности.
КСТАТИ:
Неподвижно висит
Темная туча в полнеба…
Видно, молнию ждет.
Басё
Да, видимо, носились какие-то флюиды разрушения в атмосфере середины XIX века, если то и дело возникали все новые и новые учения о переустройстве мира, причем одно радикальнее другого…
В Европе стал моден анархизм (от греческого — «безвластие»). Очень выгодное для любителей ловить рыбку в мутной воде учение. Очень выгодное…
Самым характерным и, пожалуй, самым одиозным из представителей радикального крыла анархизма был русский революционер Михаил Бакунин (1814—1876 гг.), который ставил перед своими последователями только одну задачу — разрушение, «расчистка почвы для грядущего строительства». Разумеется, «расчистка» любыми средствами, предпочтительно террористическими. Что будет потом, после такой вот «расчистки», Бакунин не говорил, потому что это его не очень-то занимало.
Дьявольщина какая-то.
В 1851 году за свои подрывные действия в Австрии он был выдан Николаю Первому, который приказал посадить монстра в Петропавловскую крепость. После смерти Николая, в 1857 году, Бакунин сослан на вечное поселение в Сибирь, откуда через три года бежал в Лондон. А еще говорят, что Россия того времени была полицейским государством! Его счастье, что он не родился этак на 70—80 лет позже…
В 1873 году Бакунин еще и книгу издал. Чтоб знали…
После отмены крепостного права, имевшей самые непредсказуемые (для правительства России) последствия, общее брожение умов резко активизировалось, и слово «можно» зазвучало в таких местах, при таких обстоятельствах и среди таких людей, которых ни в коем случае нельзя допускать ни к высшему образованию, ни к сфере реализации гражданских свобод, потому что они непременно используют это во зло. Сложившиеся веками границы между сословиями стали разрушаться, и от этого никто не выигрывал, потому что каждый человек чувствует себя комфортно только на своем месте, а чужое автоматически ставит перед ним целый ряд проблем, с которыми он, как правило, не в состоянии справиться из-за элементарной неприспособленности к изменившимся условиям жизни.
Дети крестьян, лавочников, провинциальных священников, купцов средней руки и т.п. утрачивали социальные связи с породившей их средой и становились так называемыми интеллигентами-разночинцами, большинство которых теряло душевный покой, когда слышало от извозчика обращение «барин», в действительности себя таковыми не ощущая, хотя полученное в столице образование и черный сюртук вроде бы и давали определенные основания, да и папаши зачастую не скупились, присылали деньжат, «чтоб не хуже других», но, видимо, дело не только в образовании, сюртуке и тугом кошельке в кармане…
И они обвиняли в этом состоянии своей неразвитой души того же извозчика, а также царя, который сказал «можно», но не сказал, как этим понятием пользоваться, своего приятеля-студента, который вырос в семье, где, может быть, не всегда было мясо на обед, но за этим обедом разговор шел об Овидии, которого все взрослые члены семьи читали, естественно, в подлиннике…
Для них все было чужим и были чужими все окружающие, а ведь они совсем не об этом мечтали, ступая на эту стезю, совсем не об этом.
КСТАТИ:
«Глупцы готовы пожертвовать всем ради двух приобретений: счастья и свободы, но бывают наказаны тем, что добиваются своего и оказывается, что испытывать счастье у них нет способностей, а что делать со свободой, они понятия не имеют».
Джордж Бернард Шоу
И эти люди не находили ничего лучшего, чем мстить тем, кого они считали виновными в этом ощущении себя людьми, севшими не в свои сани и уехавшими в этих санях достаточно далеко от родных мест, которые стали тоже чужими…
КСТАТИ:
«Никто так не презирает крестьянина, как сын крестьянина, и рабочего, как сын рабочего, если им удалось возвыситься над своим сословием. Это одна из психологических причин, в которой неприятно сознаваться, как, впрочем, в большинстве психологических истин, но которую все-таки нужно засвидетельствовать».
Густав Ле Бон. Психология социализма
И вот эти люди, оторвавшиеся от своих корней и проникшиеся презрением к этим корням, не имея возможностей органично вписаться в свою новую жизнь, решили изменить все окружающее бытие таким образом, чтобы оно соответствовало их менталитету, их мировосприятию, их понятиям о добре и справедливости.
Для этих людей стало характерным стремление резко и решительно перекроить «проклятую русскую жизнь».
В их среде получило самое широкое распространение такое течение общественной мысли, как нигилизм, предусматривающий отрешение от каких бы то ни было жизненных устоев, традиций, норм, от преклонения перед авторитетами, да и вообще перед кем-либо или чем-либо. Очень опасная тенденция, тем более в такой среде.
Добро бы, если б они собирались где-нибудь в трактире и соревновались в том, кто больше опорочит признанных авторитетов, а кто более красочно обрисует свое презрение к государству и его законам, так нет же, им потребовалась гораздо более широкая аудитория, и они пошли в народ, чтобы все это излагать ему (разумеется, в крайне упрощенном снисходительно-адаптированном виде). Осознавая, что по общечеловеческим нормам они ничего ценного из себя не представляют и должны быть довольны уже тем, что извозчики обращаются к ним: «Барин…», эти люди решили стать значимыми в отдельно взятой стране, которую, конечно, для этой цели следует изолировать от всего окружающего мира.
Они взяли на вооружение идею уникальности, особой самобытности России, которая должна идти своим, особым путем развития… Понятное дело, при таком раскладе кто как не они должны будут стать ключевыми фигурами. Ну как тут не вспомнить гениальное изречение Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя».
И вот они пошли в народ, причем не ограничиваясь разглагольствованиями общего характера, а призывая людей к бунту против существующего порядка вещей. Действительно, чего ради ждать, пока «народ созреет», когда так хочется поскорее ощутить в руках кормило власти!
КСТАТИ:
«Все в руках человека. Поэтому их надо чаще мыть».
Станислав Ежи Лец
Правительство и люди в жандармских мундирах наконец-то задумались относительно того, что как-то неприлично получать жалованье просто так, ни за что, и предприняли ряд мер по пресечению антигосударственной деятельности народников. В течение 1874 года в 37 губерниях России было арестовано около тысячи подстрекателей. Учитывая массовый характер этого явления, можно сказать, что жандармы арестовали весьма незначительную часть этих мутантов.
Почему? Учитывая крайне агрессивную внешнюю политику России, просто диву даешься при самом беглом взгляде на ее внутреннюю политику, нерешительность и зачастую какую-то неправдоподобную беспомощность органов правопорядка.
Тысячи людей ведут открытую пропаганду государственного переворота, а те, кому надлежит бдительно охранять порядок и безопасность государства, будто бы этого и не замечают, и только когда положение становится совсем уж скандальным, они кого-то арестовывают и куда-то ссылают, откуда сосланные благополучно скрываются. Трудно после такого не принять всерьез версию о некоем всемирном заговоре…
А ведь первый и очень тревожный «звонок», который, по идее, должен был бы привести все российские органы правопорядка в полную боевую готовность, прозвучал, вернее, прогремел выстрелом 4 апреля 1866 года, когда император Александр Второй (1818—1881 гг.), названный Освободителем за отмену им крепостного права в России, прогуливался в Летнем саду…
В четвертом часу дня прогулка заканчивается, и император направляется к своему экипажу. Неожиданно (браво, господа жандармы!) возле него вырастает фигура какого-то молодого человека, который выхватывает из кармана револьвер и направляет его на императора.
Один из стоящих неподалеку зевак подбивает руку стрелявшего, а жандармы хватают его.
Террорист громко кричит:
— Ребята! Я за вас стрелял!
Характерная черта этого отребья: оно настойчиво выдает себя за «народных мстителей», хотя меньше всего бывает озабочено проблемами тех, кого оно подразумевает под словом «народ».
Пойманного отводят к императорскому экипажу.
— Ты поляк? — спрашивает его Александр.
— Русский, — отвечает террорист.
— Почему ты стрелял в меня?
— Ты обманул народ: обещал ему землю, но не дал.
Вот теперь стало, как говорится, «теплее»: отпущенным на волю крепостным хотелось бесплатно поживиться землицей, а бывший хозяин сказал: «Бери свой надел, он твой, а если хочешь сверх того, покупай».
Стрелявшим оказался, как и следовало ожидать, никакой не бывший крепостной, не вписавшийся в свободную жизнь, а саратовский дворянин Дмитрий Каракозов, член революционной организации «Московский кружок». Руководил организацией двоюродный брат террориста, некий Ишутин, вольнослушатель университета. Целью организации был государственный переворот.
По этому делу было арестовано 196 человек, но судили только тридцать шесть из них, потому что для обвинения остальных улик было недостаточно. Но ведь они же были членами организации, они ведь намеревались…
Двоих — Каракозова и Ишутина — суд приговорил к смертной казни, остальные отправились на каторгу и в ссылку.
В последний момент, уже на эшафоте, Ишутину казнь заменили каторгой, а Каракозова повесили.
Правительство после этого судебного дела все же сделало для себя определенные выводы. Были закрыты такие издания, как «Современник» и «Русское слово», печатавшие на своих страницах произведения революционных радикалов, был уволен министр народного просвещения и назначен новый генерал-губернатор Петербурга, а вскоре был назначен и новый шеф жандармов.
Через год, в мае 1867-го, император выезжал во Францию на Всемирную выставку. Ознакомившись с экспонатами Выставки, Александр принял участие в смотре войск на Лоншанском поле, устроенном в его честь. Когда после смотра Александр и французский император Наполеон III возвращались в город через Булонский лес, из кустов раздался выстрел. Пуля попала в лошадь французского драгуна из состава почетного эскорта.
Стрелявшим оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Березовский, сын обедневшего дворянина Волынской губернии. На суде он заявил, что действовал самостоятельно, без какой-либо организации, а стрелял затем, чтобы отомстить за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска при подавлении польского восстания 1863 года.
Суд присяжных приговорил Березовского к пожизненной каторге.
Одиночка Березовский был не слишком характерен для времени, когда акты террора совершались лишь по решению какой-то подпольной коллегии, которой очень нравилось играть роль трибунала, а не банды убийц, как оно было в действительности.
А таких вот «трибуналов» было в то время предостаточно, потому что уж очень много людей, оторвавшись от взрастившей их почвы, ничего толком не умея делать, но желая занять достойное место в чуждой им жизни, избрали для себя «путь борьбы». За что, против кого, чего — не суть важно. В конце концов, как говорится, ломать — не строить. Бог не выдаст, свинья не съест. «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног…» И так далее…
АРГУМЕНТЫ:
«Неудачники, непонятые, адвокаты без практики, писатели без читателей, аптекари и доктора без пациентов, плохо оплаченные преподаватели, обладатели разных дипломов, не нашедшие занятий, служащие, признанные хозяевами негодными, и т.д. суть естественные последователи социализма. В действительности они мало интересуются собственно доктринами. Все, о чем они мечтают, это создать путем насилия общество, в котором они были бы хозяевами. Их крики о равенстве и равноправии нисколько не мешают им с презрением относиться к черни, не получившей, как они, книжного образования. Они считают себя значительно выше рабочего, тогда как в действительности, при своем чрезмерном эгоизме и малой практичности, они стоят гораздо ниже рабочего. Если бы они сделались хозяевами положения, то их самовластие не уступило бы самовластию Марата, Сен-Жюста или Робеспьера — этих типичных образцов непонятых полуученых. Надежда сделаться тиранами после долгой неизвестности, пережитых унижений, должна была создать изрядное число приверженцев социализма».
Густав Ле Бон. «Психология социализма».
Немало сделали для того, чтобы подарить серости надежду на будущую тиранию, такие стереотипно-положительные персонажи Истории, как Александр Герцен (1812—1870 гг.) и Николай Огарев (1813—1877 гг.), известные деятели дворянского периода демократического движения 30—40-х годов, непримиримые борцы против крепостничества и против самодержавного беспредела Николая Первого (как им казалось). В середине пятидесятых они эмигрировали и уже оттуда, из западноевропейского далека, со страниц своего журнала «Колокол», следуя досадной инерции мышления, продолжали звать Русь к топору, хотя на Руси очень многое изменилось и звать надо было бы не к топору, а к порядку, с которым на Руси всегда было не все в порядке…
А жаль. Незаурядные ведь люди, не то что агрессивная сволочь, выдающая себя за их последователей. Чего стоят хотя бы слова Герцена о том, что нельзя людей освобождать в окружающей жизни больше, чемони освобождены внутренне! И надо же… Думаю, что Герцену больше приписали радикализма, чем его было в действительности, да и понятно стремление недоучек-социалистов иметь в своих списках людей такого ранга…