Я очень хорошо помню то утро, 12 октября. Утро, когда мне лучше было вообще не просыпаться! Но будильник безжалостно вырвал меня из глубокого сна. Рядом мирно спала моя супруга в фланелевой ночной рубашке на завязочках и с лицом, покрытым толстым слоем «омолаживающего» крема.
   Если мне не изменяет память, то до того, как раздался ужасный звук будильника, мне снилось, что моя нежная жена, избавившись от крема и своего неудобного ночного одеяния, скользнула ко мне под одеяло и долго ласкала меня ртом, то есть делала то, к чему была мало склонна в последние годы...
   Я искренне люблю ее, но после всего случившегося, о чем речь еще впереди, наши отношения стали совсем платоническими. Вот...
   Но вернемся к тому утру 12 октября. Я тогда целую неделю безуспешно пытался справиться с мучившим меня насморком, а предстоящий день, похоже, обещал быть пасмурным. Правда, было еще слишком темно и рано, чтобы судить об этом, но тихий внутренний голос неотступно шептал мне: «Останься в постели этим утром. Ты можешь себе это позволить! Один единственный день... Когда еще ты был болен?» В общем, соблазн был очень велик, но я никогда не пользуюсь благами «больничного листа». Конечно, было бы чудесно выключить этот проклятый будильник и проспать до обеда в теплой супружеской постели, но меня звал долг.
   Моя работа по-настоящему мне нравится. Я уже много лет являюсь сотрудником службы безопасности сети магазинов «Галерея Моды», и, заработав выслугу, я теперь провожу свои дни, удобно расположившись перед экранами, незаметно снимающими то, что происходит в разных отделах магазина. И получил я этот пост отнюдь не за красивые глаза! Да, этот замечательный пост был просто удачей: во-первых, я мог целыми днями сидеть, вместо того, чтобы без перерыва обходить различные отделы. Во-вторых, мне не нужно было носить оружие (терпеть не могу огнестрельное оружие!), потому что мое убежище избавляло меня от подобных проблем. Не то чтобы их было очень много... За всю свою карьеру я участвовал всего лишь в двух задержаниях при вооруженных ограблениях, но это все хорошо, когда тебе около сорока, в мои же годы я дальновидно предпочел этот безопасный пост. Теперь мне больше не нужно гоняться за мелкими воришками или выдворять шатающихся подростков. И потом, согласитесь, зачем проводить весь день на ногах, когда есть возможность спокойно посидеть?
   Когда управляющие «Галереи Моды» решились на нынешнюю систему слежения, им было сложно выбрать достойную кандидатуру для ведения общего наблюдения. И проблема была не столько в количестве камер – восемнадцать не такая уж и большая цифра – сколько в том, что самым щекотливым моментом здесь были камеры, установленные в примерочных кабинках. Большинство кандидатов предлагало себя на эту должность, рассчитывая на то, что они будут целыми днями разглядывать раздевающихся перед ними женщин. Ничего-то они не понимают! Я, например, весьма горжусь той работой, которую выполняю. И если мне доверили этот пост, так это потому, что я достаточно профессионален, чтобы не задерживать взгляд на примерочных дольше, чем это необходимо. Я вовсе не какой-нибудь идиот! Ведь если женщина не сможет больше спокойно делать покупки, опасаясь, что за ней могут наблюдать во время примерки, это будет действительно прискорбно!
   Короче говоря, им нужно было найти кого-то, кто умел бы держать рот на замке, ведь «Галереи Моды» не имели ни малейшего желания объявлять всему миру, что в их магазинах наблюдают за покупательницами, пока те примеряют одежду! Выйди такая информация наружу, это обернулось бы катастрофой: тут же вмешался бы целый ряд учреждений, и пришлось бы распрощаться с этой идеей. Между тем, именно в этих маленьких кабинках совершается большее количество краж, чем в торговом зале. В конце концов, благодаря моему опыту, профессионализму и сдержанности, именно я получил эту работу. И я привязался к ней больше, чем к какой-либо другой! О! Было по-настоящему захватывающе сидеть перед экранами камер, установленных в кабинках, и наблюдать, что там происходит... Клиентки «Галерей Моды» – большей частью женщины обеспеченные, красивые и элегантные, но я уже миновал тот возраст глупостей, и тайно надеюсь, что наши конкуренты проводят строгий отбор, перед тем как доверить подобное место работы своим служащим. Вот...
   И именно это чувство долга придало мне сил устоять против искушения, которому подвергал меня мой внутренний голос. Я через силу поднялся и, с завистью посмотрев на дражайшую супругу, продолжавшую безмятежно спать, направился в душ.
   Я думал, что забыл свой сон, но он мгновенно выплыл из памяти при виде восставшего под струей теплой воды члена. Я представил рот моей милой Соланж, нежно захватывающий его, а затем ее язычок, азартно пробегающий вдоль всей его длины, как она это делала когда-то. В то время она спала с обнаженными телом и лицом...
   Рассеянно намыливая пенис, я позволил своей руке несколько раз скользнуть по нему сверху вниз, и почувствовал, как учащается мой пульс... Когда я в последний раз ласкал моего ленивого друга?
   Приятно удивленный нахлынувшим на меня возбуждением, я было подумал, не разбудить ли мне Соланж, чтобы разделить с ней удовольствие, но до работы оставалось мало времени, к тому же моя сладчайшая половина, вероятно, не была бы так отзывчива, как мой напряженный орган. Сделав последнее движение, завершившееся оргазмом, я быстро привел себя в порядок и отправился на работу.
   Утро тянулось как всегда медленно, не происходило ничего необычного, пока не появилась Она – та, что пришла пробудить мои задремавшие инстинкты и перевернуть всю мою жизнь.
   Впервые я заметил ее на экране камеры, наблюдавшей за входом: это была очень ухоженная блондинка с царственной осанкой, лет около двадцати пяти. Целыми днями я вижу множество хорошеньких женщин, входящих в нашу дверь, но эта была действительно ослепительна. Казалось, она спешила, как и многие клиенты, которые ищут что-то конкретное и пользуются коротким перерывом на обед, чтобы найти это.
   Она целенаправленно устремилась в отдел нижнего белья. Я внимательно следил за движениями ее тела в облегающем костюме, грациозными, несмотря на высокие каблуки элегантных туфель. Ее волосы были безукоризненно уложены, и я мог бы поклясться, что она пользовалась одним из тех ароматов, пьянящих и весьма дорогих, типа «Шалимар» или «Опиум».
   Перед витриной с бельем она непринужденным и неспешным жестом стянула перчатки, что непонятно почему взбудоражило меня. Выглядела она очень уверенной, и, похоже, относилась к тому нелегкому типу клиенток, которым требовалось высочайшее качество и безукоризненное обслуживание. К счастью, наша молодая продавщица была профессионалом. Она посоветовала клиентке несколько моделей и проводила ее к примерочным кабинам.
   Я сделал глубокий вдох. Было недопустимо, чтобы я воспользовался представившимся случаем, однако устоять было выше моих сил. Я даже растерялся, так как не мог объяснить свое неожиданное и неудержимое влечение к этой незнакомке.
   Я, обычно столь уважительно относящийся к клиенткам, в данный момент был физически и психологически неспособен оторвать взгляд от экранов камер, следящих за примерочными, и отчаянно пытался угадать, которую она займет. Продавщица указала ей третью, и прекрасная незнакомка устремилась туда. Я выдержал одну минуту, после чего обратил свой взгляд на экран. Только для того, чтобы увидеть ее лицо более четко...
   Нужно понимать, что я всегда был верен своей жене, как в мыслях, так и на деле. В прошлом месяце мы отпраздновали нашу тридцать пятую годовщину семейной жизни. Я был счастлив, горд, восхищен, считая, что мне невероятно повезло провести столько лет вместе с ней, наслаждаясь постоянным, мирным благополучием, без всяких там историй, и надеялся также провести остаток жизни. По крайней мере, я рассчитывал на это! И то, что я оказался чувствительным к виду хорошенькой молодой женщины в слишком короткой юбке, не меняло ничего в моем отношении к жене... даже если мне пришло в голову попытаться представить, что скрывается под этой юбкой. Я верю, моя жена, Соланж, тоже меня любит. Если нет, то она не была бы такой нежной и внимательной по отношению ко мне. Наши дети уже давно вылетели из гнезда, а мы наслаждаемся обществом друг друга и спокойными вечерами с кружечкой пива перед телевизором, что свидетельствует о скромном, хотя и скучноватом комфорте. Но... но уже давно Соланж перестала следить за своей фигурой и уже не носит такую элегантную одежду, как представшая передо мной женщина.
 
   Камеры, следившие за примерочными, располагались за зеркалами, поэтому я смог увидеть ее прекрасное лицо более чем четко. Тщательный макияж выгодно оттенял светлые глаза, цвет которых я, к сожалению, не мог узнать. Черт бы побрал это серое изображение на экранах! Впрочем, неважно, она все равно была поразительно красива!
   Девушка повесила сумку на один из крючков и расстегнула своими утонченными пальцами пиджак. Я сказал себе, что этого достаточно, что я не буду смотреть, как она снимает блузку, юбку и остальное... Но под пиджаком оказались лишь бюстгальтер и умело задрапированный шарф, создающий иллюзию того, что на ней надета блузка. И я продолжил наблюдение: было слишком поздно, чтобы начинать тренировать силу воли, отводя взгляд; я был зачарован...
   Ее восхитительный бюстгальтер был кружевным и, когда она расстегнула юбку, я увидел прекрасно подобранные под его стиль трусики. Юбка соскользнула на пол. Она медленно подняла ее и аккуратно повесила, чтобы не помять.
   Зачем ей понадобилось носить чулки, столь соблазнительно прилегающие к ее бедрам? Прозрачные и шелковистые, они охватывали ее стройные ноги и покоились на белоснежной коже.
   Перед тем как примерить выбранную модель, она быстрым привычным движением сняла с себя сначала бюстгальтер, а затем и трусики. Я рассеянно отметил, что она должна была оставить трусики, так как клиентов просили не снимать нижнее белье во время примерки, но эта мысль ушла так же быстро, как и появилась.
   Ее тело было роскошным: упругая полная грудь, узкая талия, округлые бедра, плоский живот... Я понял, что она натуральная блондинка, мельком заметив бледное руно, украшавшее низ ее живота. Она повернулась, и теперь я мог любоваться округлостью ягодиц, а также элегантностью и стройностью ее спины, тонких рук, застегивающих новый бюстгальтер и скользящих по великолепным ногам, натягивая трусики.
   Комплект подходил ей идеально, продавщица превосходно его подобрала. Кружево было настолько тонким, что сквозь ткань можно было различить соски, так же как и легкую тень, прикрывающую самое тайное. Она окинула отражение в зеркале оценивающим взглядом и, чтобы лучше рассмотреть себя, медленно повернулась в разные стороны, словно прикидывая: действительно ли это то, что она искала. Через несколько секунд по лицу ее скользнула ангельская улыбка – клиентке понравилось то, что она увидела, решение было принято.
   Я надеялся, что она еще примерит и остальное, но она не стала этого делать, удовлетворенная первым результатом. Быстро переодевшись и еще раз доставив мне удовольствие видом своего обнаженного тела, она вышла и оплатила покупку.
   Пока она ждала свой пакет, на губах ее играла легкая удовлетворенная улыбка, которая оставалась на лице до самого выхода из магазина. Я чуть было не подпрыгнул на месте, когда она, уже в дверях, оглянулась и, внимательно осмотрев магазин, подняла голову к камере, которая следила за входом. Я покраснел, как подросток, застуканный на месте преступления. Мне показалось, что она знала о моем присутствии, догадывалась, что я наблюдаю за ней и любуюсь ее красотой. Да, она была настолько красива, что когда я уходил с работы, мои брюки были похожи на палатку с шестом посередине...

* * *

   Вернувшись тем вечером домой, я смог только промямлить что-то невразумительное в ответ, когда Соланж встретила меня обычным: «Поль, это ты? Как прошел день?».
   Устремившись в спальню и быстро избавившись от одежды, я ринулся в душ, надеясь остудить тело... и мысли. Соланж удивилась, что мне снова потребовался душ, но я объяснил это тем, что в магазине проблемы с кондиционером и из-за этого весь день была кошмарная духота.
   Меня охватило ужасное чувство вины за мое вранье, поэтому после душа я подошел к жене и поцеловал ее. Я был так же, как и она, удивлен глубиной и нежностью этого поцелуя.
   Соланж отодвинулась, покраснев от смущения, и окинула меня внимательным взглядом:
   – С тобой явно что-то происходит... Ну-ка, рассказывай!
   Я глубоко вздохнул и ответил:
   – Ну... я думал о тебе весь день. Я не слишком ловок, чтобы это тебе показать, но... Ты знаешь, я люблю тебя... Вот и все. Я так давно не говорил тебе этого.
   Рассмеявшись от такого неуклюжего объяснения в любви, она обняла меня.
 
   Соланж приготовила чудесный ужин, и, наблюдая, как она хлопочет на кухне, я вдруг почувствовал неожиданную эрекцию. Я разволновался, как школьник! И это после стольких-то лет брака! Уже годы как успокоились наши пламенные страсти, и я думаю, что ни один из нас не знал, как растопить тонкий ледок, появившийся между нами в наших сексуальных отношениях.
   Должен ли я был показать реакцию, которую вызвала во мне Соланж, или быть хитрее и попытаться заманить ее в постель раньше, чем обычно? Я пребывал в нерешительности, и пока я задавался этими вопросами, эрекция исчезла так же неожиданно, как и появилась, а вечер из многообещающего превратился в обычный, такой же, как и все, проведенные в кресле перед телевизором.

* * *

   На следующий день, в четверг 13 октября, та, которую я называл про себя: «моя клиентка», появилась вновь. В тот же час, так же торопясь, она направилась летящей походкой к витрине нижнего белья, чтобы завладеть одним из тех комплектов, которые вчера не успела примерить.
   Я даже не пытался отвести взгляд, и хотя мое пресловутое чувство вины замаячило на горизонте, оно было не в силах меня остановить. Я удобно устроился перед экраном, показывающим кабину, на этот раз номер шесть, и принялся наблюдать за прекрасной незнакомкой.
   Она начала так же, как и вчера, но на этот раз на ней было платье с пуговицами спереди, от которого она медленно освободила свое божественное тело. Она примерила черную маечку, кажется, шелковую, и такие же черные трусики. Ее тело начало двигаться под звуки невидимой музыки. Я смотрел на этот чувственный танец, пленяющий плавностью движений. Ее пальцы погружались в волосы, потом скользили по плечам в интимном объятии. Она ласкала свои роскошные груди через шелковую ткань, и я даже смог разглядеть восставшие соски, требующие совсем иных прикосновений... Но еще больше ее руки ласкали бедра, массируя нежную белую плоть. Она все продолжала танцевать, приседая и раздвигая ноги так, что я сумел увидеть – ее потаенное место было прикрыто лишь узенькой черной кружевной полоской, а ее пальцы находились в опасной близости от него, казалось, уступая непреодолимому зову...
   Вдруг она встрепенулась, приходя в себя, и, похоже, еще с трудом осознавая, где находится, растерянно огляделась. Вид у нее при этом был такой, словно она только что пробудилась ото сна. Торопливо натянув одежду и, кажется, весьма рассерженная тем, что только что произошло, она покинула кабину.
   Вернув Николь комплект, который примеряла, она покинула магазин быстрым шагом, оставив меня изнемогающим на краю стула. Я был не просто раздосадован, я пребывал в чрезвычайном, на мой взгляд, раздражении.
   Этим вечером я пробормотал Соланж тот же бред, что и вчера, укрылся в душе и долго самоудовлетворялся.
   Что же со мной происходит, в конце концов? Почему эта женщина так действует на меня? За последние два дня я занимался «самообслуживанием» больше, чем за последние двенадцать лет!

* * *

   В пятницу 14 октября, я отправился на работу, внутренне настраиваясь на визит «моей клиентки». Конечно, было весьма маловероятно, чтобы она пришла в третий раз подряд, но после увиденного мною вчера я не хотел расставаться с надеждой. Я пытался пробудить в себе мужество противостоять соблазну, если мне опять представится возможность удовлетворить любопытство своего порочного взгляда, но при этом сознавал, что битва проиграна заранее.
   Она снилась мне этой ночью, и я проснулся, пристыженный, рядом с Соланж, спящей и ни о чем не подозревающей. Я чувствовал себя подлецом, лжецом, как если бы изменил ей. Но мне ужасно хотелось увидеть «мою клиентку» вновь, и я старался убедить себя, что ничего плохого в этом нет, ведь реально я не совершаю никакого предательства... Это только мои разум и тело ведут себя так ужасно.

* * *

   Увидев ее входящей в двери в тот же час, что и прежде, я безуспешно попытался заставить себя смотреть на другие экраны. Но за какую-то долю секунды я успел заметить, что она выбрала светлое неглиже. Чуть позже Николь провела ее в кабинку. Больше ничего и не потребовалось: я опять уставился на экран, и вся моя воля испарилась.
   Она полностью разделась, оставив лишь чулки и туфли, чтобы быстрее примерить белье. Собрав свою густую шевелюру на затылке и небрежно заколов ее, она повернулась, чтобы полюбоваться собой. Ее руки скользнули по шее, затем, едва касаясь, погладили затвердевшие соски...
   Наклонившись, она взяла легкую сорочку, собираясь ее надеть. Интересно, какого та была цвета – бежевого или розового? Я мог лишь отметить, что она превосходно сочеталась с ослепительным цветом ее кожи.
   Надев сорочку, она выпрямилась. Сорочка тут же туго натянулась на пышной груди и, обвиваясь вокруг тонкой талии, дразнила тканью округлые ягодицы.
   Затем «моя клиентка» захватила край подола, пропустила его между ног и начала покачиваться перед моим пламенным взглядом. Она внимательно наблюдала за собой в зеркале, скользя тканью по средоточию своей женственности туда и обратно. В довершению ко всему, она прильнула всем телом к зеркалу и ее роскошные груди расплющились прямо перед моими глазами. Угадав ее горячее дыхание по запотевшему стеклу, я почти почувствовал его на своем члене, болезненном от возбуждения...
   Я разрывался между желанием расстегнуть брюки и страхом быть пойманным кем-то врасплох! Но прекрасная незнакомка продолжала мучить меня, лаская тканью свое лоно все быстрее и быстрее, и я принялся незаметно поглаживать себя через плотную ткань. Не привычный к такому способу получения удовольствия, тем более на рабочем месте, я не мог расслабиться полностью.
   Боже мой, и это был я! Тот, кому доверили анонимность и сдержанность в наблюдении за клиентками! Да уж! Я собой не гордился, но, несмотря ни на что, продолжал гладить себя все быстрее.
   «Моя клиентка» чуть раздвинула ноги и погрузила в затаившееся в их тени устьице свой палец. Сделав им круговое движение, она содрогнулась всем телом от удовольствия... Ох...
   Моя рука уже вот-вот собиралась расстегнуть молнию, когда открылась дверь кабинета. Это был один из сослуживцев, который зашел узнать, обедал ли я уже или нет.
   Побагровев от стыда, я вскочил и, стараясь прикрыть «мою клиентку» от взора чужака, пробормотал, что спущусь минут через десять, так что он может, если хочет, подождать меня внизу. Мое возбуждение мгновенно пропало – я разом от него избавился!
 
   Этим вечером я попытался убедить Соланж присоединиться ко мне в постели раньше, чем обычно. Ссылаясь на усталость, я сказал ей, что хочу побыть рядом с ней, но что она может спокойно читать, если хочет.
   Она легла спиной ко мне, и я прижался к ее теплому телу. Эрекция появилась сразу же... и у Соланж непроизвольно исказилось лицо. Извинившись, она встала и направилась в ванную.
   Выйдя оттуда через десять минут с бигуди на голове и обильным слоем крема на лице, она поцеловала меня в лоб, легла на другом краю кровати и через несколько минут заснула.
   Разочарованный, раздавленный, полный горечи, я пошел в гостиную отупевать перед телевизором, по которому показывали какую-то глупую комедию. В семейную постель я вернулся лишь после того, как какое-то время продремал на слишком жесткой софе.

* * *

   В субботу 15 октября, я работал лишь до часа дня. Я был раздражен и утомлен плохо проведенной ночью и был не в настроении слушать болтовню коллег. Так что я направился прямиком в свой кабинет, не заходя в кафетерий.
   Мне показалось, что я проскользнул незамеченным, но по пути все же наткнулся на Николь, спешащую ко мне с ослепительной улыбкой на губах и голосом столь звонким и чистым, что я почувствовал ужасную головную боль.
   – Здравствуй, Поль! Послушай, у тебя сегодня неважный вид!
   – Да нет, все в порядке... – пробурчал я угрюмей, чем хотел.
   – Извини, я не хотела тебе досаждать! У тебя проблемы?
   Она была проницательна, наша Николь.
   – Нет, я просто устал.
   Я разрывался от желания расспросить ее о «моей клиентке». Знала ли она ее? Кто она? Какой у нее голос? Собиралась ли она прийти сегодня? Но я сдержался и прошел в свой кабинет, где мне составил компанию термос с кофе.
 
   Тянулось время, а она все не шла. Я был ужасно разочарован, но одновременно с этим почувствовал облегчение. Я осознал, что эта женщина стала моим наваждением. Я думал о ней так, как думают о любовнице в ее ожидании, довольствуясь лишь тем, что она дает, мечтая хотя бы об улыбке, поцелуе... Я понимал, что смешон. И одновременно несчастен. И больше я ничего не знал.
   Мое рабочее время закончилось, а она так и не соблаговолила порадовать меня визитом.

* * *

   Воскресенье 16 октября прошло абсолютно бездарно.
   Я находился в почти лихорадочном состоянии, думая лишь о ней, живо представляя ее прекрасное тело, ее руки, гладящие эту белоснежную кожу, ее шелковистые волосы, спадающие на плечи. Мне ее не хватало. Не видя ее, я чувствовал себя, как наркоман во время ломки.
   Я не мог дождаться следующего дня, понедельника, обычно дня настолько спокойного, что он представлялся скучным. Она, конечно, придет, чтобы разбить монотонность и осветить этот день своим присутствием; я предчувствовал это. Но не в состоянии сидеть дома, я этим воскресным утром сел в машину и поехал в «Галереи Моды». У меня был выходной, но магазин работал. Кто знает, может быть, она будет там? Я решил спокойно сесть перед входом, возможно, съесть пирожок, наблюдая за посетителями. А если она придет, что я сделаю? Ну... Я удовольствуюсь тем, что увижу ее, и буду счастлив весь день. Я узнаю все те мелочи, которые хотел узнать: оттенок ее светлых волос; цвет ее глаз; ее духи. Я мог бы незаметно проследить за ней, делая вид, что подбираю подарок для своей жены. А что я скажу случайно встреченным сослуживцам, которые отлично знают, что я не должен быть там в воскресенье? А, как-нибудь выкручусь!
   Я приехал туда около полудня и принялся ждать. Я съел сэндвич и продолжал ждать. Выпил чашку кофе, затем вторую, и продолжал ждать. Было уже около четырех дня, когда я, горько разочарованный, решил вернуться домой, жалкий и пристыженный. По счастью, Соланж этим вечером куда-то отправилась одна, оставив меня наедине с моим наваждением.
   Впервые за долгое время я взял бутылку рома, плеснул себе добрую порцию, чтобы попытаться забыться или хотя бы заставить поскорее приблизиться следующий день ...
   Видимо, я выпил больше, чем следовало, так как меня растолкала Соланж, – я уснул, отключившись на софе. К счастью, у меня хватило здравого смысла застегнуть брюки прежде, чем я окончательно опьянел. Моим последним воспоминанием было то, как я, с бесстыдно спущенными брюками, закрутившимися вокруг ног, с большим трудом мыл руки после того, как самоудовлетворился, представляя Ее, стоящей на коленях и раскрывающей свой прекрасный рот, чтобы принять меня.

* * *

   В понедельник 17 октября я вскочил гораздо раньше обычного и был готов ехать на работу настолько рано, что это насторожило Соланж.
   – Что с тобой в последнее время происходит?
   – О, ты знаешь, сейчас напряженное время в магазине. У нас собрание, надо обсудить график работы на время праздников. Поэтому я должен идти...
   Еще одна ложь... Пожалуй, это становилось вредной привычкой. Но меня лихорадило. Все, что я хотел, это как можно быстрее отправиться на работу, расположиться на своем месте и ждать «мою клиентку». Оставалось много времени до ее прихода, долгие часы...
   Обычно по понедельникам с утра мало клиентов, и царит смертная скука. Всем известно, что в это время по понедельникам ничего не происходит. Я скучал: терпеливо ждал ее прихода, жаждая принять и насладиться той малой толикой ее красоты, которую она готова была дарить мне.
   Я был приятно удивлен, когда увидел ее входящей около десяти часов. Может, у нее сегодня выходной? Эта мысль заставила меня задуматься о ее профессии. Она легко могла быть манекенщицей, но я наделял ее большими амбициями. Я представлял ее управляющей солидной компанией, например, косметической, или журнала мод, но это было не важно. Важно было то, что она находилась здесь, перед моими глазами.
   Она казалась менее торопливой, чем обычно: прохаживалась между вешалок, рассматривая то пиджак, то брюки; примерила потрясающее меховое пальто и долго любовалась собой, укутанная в нежный мех лисицы. У нее был мечтательный вид человека, размышляющего, а не сделать ли дорогой подарок. Возможно, самой себе?
   Она продолжила осмотр и остановилась в ювелирном отделе. «Галереи Моды» гордятся своим широким ассортиментом изумрудов.
   Она долго колебалась перед серьгами, которые я не мог рассмотреть близко, но чей блеск был очевиден. Затем она продолжила свой путь, казалось, прогуливаясь без цели. Вдруг ее лицо осветилось нежной улыбкой: мужчина, высокий, безупречно одетый, уверенной походкой направился к ней.
   Мое сердце сжалось. Это было невыносимо! Почему вид этой великолепной женщины вместе со столь же великолепным любовником так задел меня? Ведь у меня и в мыслях не было надеяться ее соблазнить! Между этим импозантным мужчиной и моей жалкой личностью пролегала пропасть! Он был очень высоким, я же – маленького роста. Он был строен, я – обрюзгшим. У него была темная, густая, волнистая шевелюра, а мои седеющие волосы становились все более редкими. У меня не было ни малейшего шанса соблазнить такую женщину и было глупо даже думать об этом.
   Парочка направилась к отделу нижнего белья, и она показала своему спутнику кое-что из того, что уже примеряла. Мужчина медленно обошел вешалки, выбирая вещи на свой вкус, и протянул ей. Самое малое, что я мог бы сказать, так это то, что у него был гораздо менее строгий вкус... Тогда как она предпочитала белье скорее роскошное и соблазнительное, чем вульгарное и открытое, он отдавал предпочтение комплектам, мало оставляющим места воображению. Он протянул ей узкие бюстье и неудобные с виду, но возбуждающие, крошечные трусики – стринги с подвязками. Она рассмеялась... они посмеялись вместе, поцеловались... они выглядели счастливыми. Да они и были счастливы!
   Она выбрала самое открытое бюстье, стринги с подвязками и направилась к примерочным. Моя богиня должна была превратиться в гораздо менее уважаемую особу, и эта мысль возбудила меня.
   По дороге к примерочным она подошла к Николь. Они долго шушукались с заговорщическим видом, лукаво оглядываясь на ее спутника, который, кажется, произвел впечатление на малышку Николь, затем «моя клиентка» вошла в примерочную. Я видел, как Николь исчезла, а затем появилась у обувного отдела. Она выбрала пару высоких сапог на высоченном каблуке и отнесла их к кабине № 8, той, в которой уже переодевалась Она.
   Сегодня она спешила, надевая вещи, выбранные ее любовником. Я любовался ее обнаженным телом. На этот раз она себя не рассматривала. Когда она натянула бюстье, его тесное пространство заставило подняться ее грудь самым вызывающим образом. Жесткая и плотная ткань подчеркивала тонкость талии и округлость чувственных бедер. Она затянула шнурки спереди так, что грудь поднялась еще выше и над корсажем показались соски. Я машинально коснулся экрана, желая дотронуться до этих доводящих меня до безумия округлых горошин, торчащих передо мной и мучающих меня своей недосягаемостью.
   Затем она натянула стринги. Я был сражен и подумал, почему это я раньше не замечал, что в ассортименте «Галерей моды» продаются такие вещицы... Потрясающий способ обнаружить это!
   Надев стринги, она закрепила чулки, в которых пришла. Оглядев себя в зеркале, она осталась довольна результатом. Осторожно приоткрыв дверь, она взяла оставленные заботливой Николь сапоги и грациозным движением надела их на свои стройные ноги.
   Эффект был ошеломительным. Я был безумно возбужден, но это еще не было финалом моих мучений. Моя прекрасная клиентка стремительным жестом распустила узел волос, которые накрыли мягкими локонами ее плечи. Затем, порывшись в сумочке и вынув тюбик яркой помады, она, перед тем, как накрасить губы, подрумянила себе соски.
   Повернувшись и позволив мне насладиться потрясающим видом сзади: ягодицами почти нереальной округлости, стройными бедрами, подчеркнутыми сапогами, тончайшей талией... она открыла дверь перед любовником. Тот внимательно оглядел ее. Жестом попросив ее повернуться вокруг себя, он залюбовался своим выбором и достигнутым результатом, затем вошел, закрыл за собой дверь и поднял ее на руки. Целуя ее со всепоглощающей страстью, он гладил, сжимал и сминал ее восхитительные ягодицы.
   Я мог видеть игру его пальцев на нежном теле моей красавицы и позволил своей руке делать то, чего она так хотела. Я завладел своей уже напряженной плотью и продолжал наблюдать за парой.
   Она стояла на маленькой табуретке и покачивала грудями перед его лицом. Он освободил их от тесных уз и жадно слизал краску с сосков, которой они были подчеркнуты. Затем, одной рукой, он спустил с нее трусики, освобождая жаркое руно «моей клиентки» и дразня ее глубину нетерпеливым пальцем.
   Она откинула голову назад, лаская свои груди сама, чтобы позволить своему партнеру более смелые ласки. Он нагнулся вперед к ней, поднял одну из ее ног в сапоге себе на плечо и припал ртом к широко распахнувшемуся межножью. Я почти слышал стоны красавицы, чувствовал пронизывающую ее дрожь, когда ее терзал любовник. А он тем временем подался назад, раздвинул нежные губы и погрузил между ними напряженный палец. Она вцепилась в его волосы в порыве возбуждения и улыбнулась, когда палец резко проник в нее. Она оставила его внутри на несколько секунд, перед тем как добавить свой. Лаская себя в безумном ритме, она неожиданно откинулась назад и закрыла глаза. Мужчина воспользовался этим моментом, чтобы спустить брюки и начать возбуждать себя.
   Я удивился, заметив, что наш ритм почти совпадает, но это было так.
   Он приблизил свой, достаточно большой член к ней, и в этот момент она, став перед ним на колени, открыла рот и приняла его, покорная воле мужчины.
   Она знала, что делала, почти полностью втягивая его в свой жаждущий рот и замирая, чтобы сделать вдох. Она так тяжело дышала, что я видел, как втягиваются ее щеки, и ощущал боль. Мне было непереносимо обладать ею таким извращенным образом, наблюдать за тем, что она делала с этим мужчиной, в этом вызывающем белье, в неподходящем для близости месте, и чувствовать, как все это откликается во мне.
   Я отчетливо видел реакцию мужчины, его естество становилось все больше и больше, увеличиваясь скачками. Он держал ее голову, принуждая вбирать свою плоть еще сильнее, еще глубже, чему она, впрочем, и не противилась. Потом он заставил ее убыстрить темп, и я видел ее голову, двигающуюся в бешеном ритме, до тех пор, пока он не прервал ее, заставив повернуться лицом к табурету, и опереться на него.
   Он встал позади нее и вошел в нее одним точным движением, пронзая с такой силой, что ее голова стукнулась о стенку примерочной. Она выгнула спину и раздвинула шире ноги, чтобы лучше принять его. Мне было хорошо видно, как его орган погружается в ее тело, и с каждым проникновением я почти ощущал, как мышцы ее лона сжимаются вокруг моего собственного члена. Я пришел в такое возбуждение, что, казалось, был готов испытать удовлетворение, даже не касаясь себя, однако напряжение продолжало нарастать.
   Мужчина выпрямился, потянув красавицу за волосы и принуждая тоже выпрямиться. Она позволяла помыкать собой, не произнося ни слова, но вид ее говорил о том, что она наслаждается этим, отнюдь не нежным напором своего любовника.
   Он заставил ее упереться руками по обе стороны зеркала, так что мне казалось, будто она смотрит на меня. Я видел ее лицо во всей неистовости, с исступленным взглядом и бисеринками пота, поблескивающими на верхней губе. Мужчина расположился позади нее.
   Стоя на высоких каблуках, она была почти одного роста с ним. По-кошачьи выгнув зад, она прижалась всем телом к зеркалу, отчего ее груди расплющились, расползаясь по поверхности экрана, на который я неотрывно смотрел. Он снова овладел ею, яростно, резко, еще плотнее прижимая ее лицо и грудь к зеркалу в ритме толчков. Еще немного, и, казалось, она пройдет сквозь стекло и упадет между моих ног, где я готов был принять ее!
   Я не помнил, когда еще был так тверд, и продолжал мастурбировать в ритме их движений. Она казалась парящей в другом мире. Прикрытые веки, открытый рот. Должно быть, ей приходилось предпринимать сверхчеловеческие усилия, чтобы сдерживать крики, которые, без сомнения, привлекли бы внимание других клиентов.
   Он вторгался в нее все сильнее и глубже. Я чувствовал их приближающийся оргазм, столь же близкий, как и мой. Любовниками завладело неистовство, ритм их ускорился, переходя от страстного к невыносимо-бешеному. Открыв глаза, она отбросила прилипшие к лицу пряди. Сейчас она имела мало общего с той утонченной и элегантной дамой, которой я грезил все эти дни, превратившись в тигрицу, распутницу, сорвавшуюся с цепи. Она была так же нетерпелива, как и ее любовник, вращая бедрами и ягодицами в ритме экзотического танца до того момента, как они вместе достигли сокрушительного оргазма. Опустившись на пол, не размыкая объятий, они поцеловались, утомленные и пресыщенные.
   Я, со своей стороны, оценивал понесенный урон. Красноречивое пятно украшало мои брюки, а на моей ладони растекалась лужица, но она была гораздо меньше, чем тот поток слишком долго сдерживаемого блаженства. Я убедился, что в коридоре никого нет, и проскользнул в туалет, чтобы привести себя в порядок. Я вышел оттуда через несколько минут, сконфуженный, но довольный, паря в облаке неизгладимых впечатлений, которые я не смогу никому передать, но в которых буду черпать будущее удовольствие.
   «Ах! Она побаловала меня! Если бы она знала, что я наблюдаю за ними, все было бы совсем не так», – повторял я про себя.
 
   Соланж часто называет меня простофилей. Я делаю вид, что это не так, даже если это на самом деле правда. Но на следующей неделе было много тех, кто также считал меня простофилей.
   Действительно, уже на следующий день моему руководству пришлось все начинать с начала, прямо с утра, после того, как меня... выставили за дверь. После того, как накануне Николь и ее сообщники... обчистили магазин «Галереи Моды», за которым я должен был наблюдать, более чем на восемьсот тысяч долларов. Они провернули это дельце в то время, пока я оттягивался вместе с парочкой, занимавшейся любовью в примерочной.
   В газетах пестрели заголовки типа: «Обманутый наблюдатель из службы безопасности».
   Это произошло в понедельник 17 октября.
   Да... Никогда ничего не происходит по понедельникам...
 

   Клод вынужденно подслушивал разговор за соседним столиком – тем самым, за которым еженедельно проходило «заседание молодых, разведенных и обиженных».
   Уже не в первый раз его уши ловили порой шокирующие, порой смешные, порой патетичные откровения женщин, упивающихся своими же байками. По воле случая, они всегда располагались за соседним столиком. Неизвестно, встречались ли они еще в течение недели, но в пятницу вечером они неизменно располагались рядом, так что было легко – слишком легко – следить за ходом их беседы.
   Четыре сплетницы и не догадывались, насколько удобно и заманчиво следить за их невероятными приключениями, подобными сериалу. О, они не бездействовали, эти разведенные и обиженные! Клоду казалось, что каждую неделю, по крайней мере, у одной из них случалась какая-нибудь история (как правило, с кошмарной развязкой), достойная того, чтобы рассказать о ней на этом собрании.
   Однако, что больше всего задевало Клода, это были истории, многочисленные и разнообразные, касающиеся, как правило, одного и того же – мужчин и их хронической неспособности по-настоящему удовлетворить женщину. Согласно их опыту, мужчины были либо слишком озабочены тем, чтобы показать свою выносливость, и «накачивали» их, не заботясь об их удовольствии, либо наоборот, «извергались» слишком рано. Да и вообще, они утруждали себя лишь несколькими поцелуями и – оп! – сразу в койку! Более того, никто из них, казалось, и не подозревал о таких понятиях, как «предварительные ласки» или «ласки клитора». Послушать их, так все мужчины были убеждены, что лишь их крайняя часть тела способна доставить удовольствие женщине, и при этом совершенно неважно, как вести себя с женщиной.
   До Клода доносились как тонкие, так и грубые шутки.
   – Этот козел не потрудился даже снять сапоги! И когда он в четвертый раз отдавил мне ноги, я должна была изобразить восторг оттого, что он, наконец, кончил!
   – Ну, с моим это произошло еще до того, как он спустил брюки. Он был так унижен... Напрасно я повторяла, что нет ничего страшного, что мы все равно можем получить удовольствие, и что в следующий раз все получится. Как же! Он же считал своего самого лучшего друга непобедимым!
   – А у моего последнего он был такой маленький, что сначала я подумала, будто это его палец. Я решила: «Вот человек, который что-то умеет!», но нет, это был его пенис, которым он двигал туда-обратно три минуты, почти не двигаясь сам, затем встал, надел брюки и предложил мне выпить.
   Клод посчитал все это печальным. Конечно, можно допустить, что подобные характеристики относились к значительному числу мужчин. Одни были бестолковыми, другие – просто невежами, третьи – чистыми эгоистами. Но обобщать и клеймить весьмужской род – слишком несправедливо. Ведь есть среди них и те, кто искренне старается! Несомненно, эти женщины стали жертвами несчастного стечения обстоятельств, что было весьма прискорбно.
   Эта последняя мысль пробудила в его голове одну идею. Она мало-помалу приняла более четкие очертания. Еще один стаканчик – и Клод отправился домысливать ее в постель, в полном одиночестве.

* * *

   Две недели спустя четыре «разведенные и обиженные» судачили на том же месте, что и обычно.
   Для Вероник разговор казался чем-то вроде шумового фона. Напрасно она пыталась сосредоточиться на словах, ничего не выходило. Она лишь на краткие мгновения отводила взгляд от двери, чтобы убедить подруг в том, что она участвует в беседе, и тут же поворачивалась обратно в пустой надежде увидеть Клода.
   Стройный силуэт обрисовался против света, и заставил вздрогнуть сердце Вероник. Это он? Тот немного странный молодой человек, который провел с ней незабываемую ночь? Нет, этот слишком стар и крепок. Ее разочарование было мучительно.
   Маловероятно, чтобы он пришел после того, что произошло... Известно ведь: «Все мужики – сволочи!». Это была еще один лозунг их «клуба», появившегося на свет около года назад, члены которого решили встречаться каждую неделю, независимо от погоды. За одним и тем же столиком они перемывали косточки мужчинам, которые заставили их страдать. Хотя они знали, что это не залечит старых ран и ничего не изменит, этот ритуал доставлял им огромное удовольствие.
   Этим вечером Вероник вполне могла позволить себе пропустить пару шуток, так как они касались все того же – мужчин и их тупости. Она, в общем, разделяла мнение своих товарок – трех молодых женщин, которые были очень разными, но все они были симпатичными, умными, образованными, щедрыми и веселыми, связавшимися в свое время с четырьмя кретинами, также очень разными, но которые все были трусами, эгоистами, лжецами и потребителями. Единственная голова, которой они пользовались (и это еще вопрос!), находилась на конце предмета их мужской гордости, хотя... это вовсе не означает, что все мужчины – мерзавцы. Возьмем, например, Клода. Она ясно отдавала себе отчет в том, что на самом деле ничего о нем не знала, кроме того, что он был нежным, терпеливым, чувственным, и что это был единственный мужчина, который довел ее до оргазма три раза подряд, не потребовав ничего взамен! Он, казалось, желал секса, наслаждался им, но совершенно не так, как все остальные мужчины, которых она знала до этого. Он проявил такое старание, такую сосредоточенность во время занятия любовью, что она не могла не изменить свое суждение о мужском роде. Занимаясь с ней любовью... – нет, это не слишком точное выражение, подумала она – доставляя ей удовольствие – это будет точнее, так как он не стал вторгаться в нее, сказав, что хочет увеличить желание к следующему разу. Возможно, у него были какие-то проблемы? Ее цинизм и презрение к мужчинам побуждали ее думать, что здесь что-то не так. Но даже простое воспоминание о том удовольствии, которое он ей доставил, подняло внутри горячую волну, которая опалила живот и заставила покраснеть щеки.
   – Ну что с тобой сегодня?
   – О, ничего, совершенно ничего.
   – Послушай, ты ведь совершенно красная! Этот блуждающий взгляд... ты постоянно смотришь на дверь... Ты кого-то ждешь?
   – Возможно...
   Большего не понадобилось – члены клуба «молодых, разведенных и обиженных», хоть и были настроены против мужчин, однако всегда были рады услышать историю романтического приключения или свежую сплетню. Они принялись расспрашивать Вероник столь настойчиво и умело, что, в конце концов, она все рассказала.
   «Его зовут Клод. Я встретила его в бакалейном магазине... представьте себе! Перед банками с томатным соусом!» В общем-то она не собиралась им все рассказывать. Однако после колких шуток и продолжительного допроса она призналась – этот мужчина пробудил в ней желание столь сильное и страстное, что она пригласила его к себе тем же вечером. Она так же поведала о том, что как только закрылась дверь, ее подхватили сильные руки и сжали в объятьях, поразивших ее своей теплотой и почти материнской нежностью. Это все, что было необычным? О нет. Вначале он даже не пытался заняться с ней любовью, во всяком случае, так, как она привыкла. Возбудив ее поцелуями, один пламеннее другого, он отвел ее в спальню и опустил на кровать, одновременно снимая с нее одежду. Затем он расстегнул свой пояс и слегка стянул ей щиколотки, привязывая к ножкам кровати, затем проделал тоже с кистями рук, использовав ее пояс. После чего он долго смотрел на нее и, видя ее неуверенность, сказал:
   – Как ты красива... Не бойся...
   Она глубоко вздохнула, понимая, что, возможно, допустила большую ошибку, пригласив его к себе. У нее не было дурных предчувствий, она доверяла своим инстинктам, но что если... ну, тогда это будет ей уроком.
   Ее опасения развеялись, когда Клод начал ласкать ее бедра кончиками пальцев, вызывая восхитительную дрожь наслаждения. Его руки скользили, легкие и ласковые, по всей длине ее ног, затем нежно завладели грудями, которые он принялся щекотать, перед тем как жадно приникнуть к ним губами. Эти восхитительные губы проложили обжигающую дорожку по всему телу, чтобы закончить свой путь между раздвинутых ног. Там божественный язык принялся лизать, скользить, надавливать с потрясающим талантом. Она тут же почувствовала первый оргазм, заставив улыбнуться своего «мучителя».
   Она постепенно восстанавливала дыхание, голова Клода покоилась на ее животе, а его пальцы дразнили ее источник наслаждений, источающий влагу, так нежно, что эти движения казались почти рассеянными. Он продолжал так какое-то время, затем его прикосновения стали более требовательными и жесткими, он погрузил в нее палец, затем второй. Она взмолилась, чтобы он овладел ею, ей так хотелось ощутить его в себе! Но Клод удовольствовался тем, что ласкал ее все быстрее и быстрее, до тех пор, пока ее не накрыла новая волна экстаза.
   Он так и оставил ее привязанной к кровати в течение этих долгих часов, прервавшись лишь за тем, чтобы принести ей выпить между двумя оргазмами. Она была покорена. Всякий раз, когда она была убеждена, что не сможет испытать удовлетворение снова, он возобновлял свои восхитительные ласки, чтобы вознести ее к новым вершинам блаженства. Он покинул ее посреди ночи, отказав ей в удовольствии почувствовать его нагое тело рядом со своим. Она уснула утомленная и насытившаяся.
   Три остальные «разведенные» слушали не отрываясь. Неужели возможно, чтобы существовал такой великолепный мужчина? Они пытались узнать больше, чтобы утолить свои фантазии более подробными деталями, но Вероник больше ничего не могла им предложить. Этим вечером у четырех «разведенных и обиженных» появилось новое средство, чтобы лучше заснуть.

* * *

   Клод оглядел себя в последний раз в зеркале. Угловатое лицо с тонкими чертами, юношеское очарование элегантности и утонченности. Ухоженные волосы спадают свободно на плечи, хорошо очерченные, хоть и не широкие. Высокий рост, стройность были подчеркнуты пиджаком тонкого покроя и свободными брюками. Но особенно притягивали глаза. Серые, сверкающие, окруженные густыми ресницами, которым могла бы позавидовать любая женщина. Эти глаза притягивали, соблазняли.
   У Клода была цель – цель дерзкая, безусловно, но благородная, рожденная нестандартной ситуацией: нужно было доказать каждой участнице клуба «разведенных и обиженных», что не нужно разочаровываться сразу во всех мужчинах этого мира. У них должен быть, хотя бы раз в жизни, незабываемый партнер, короткое, но посвященное лишь их удовольствию, приключение. Речь не шла об умелом или неумелом члене, или теле самого любовника. Клод придумал себе миссию, и его упорство было почти неправдоподобным. Но необходимо было соблюдать осторожность. Женщины все-таки так недоверчивы! Клод тщательно спланировал свою стратегию, этим вечером пришло время переходить ко второй части плана.
   Машинально отбросив назад волосы, Клод увидел, что час уже поздний. Нужно будет выбрать вторую «жертву». Должно быть, Вероник уже с нетерпением ждет его; провести с ней еще несколько приятных моментов было сильным искушением, но это не помогло бы «делу». Бесспорно, предпочтительней было соблазнить другую. Почти макиавеллевская улыбка озарила это странное лицо, и он чуть коснулся языком губ. Так, вероятно, облизывается волк, преследующий зайца...

* * *

   Увидев, как он входит, Вероник отпила глоток мартини и шумно вздохнула. Смущенная, она попыталась сохранить спокойствие и сделать вид, что искренне удивлена его появлению. Представившись, Клод заказал свой любимый напиток и, заметив пристальные взгляды ее приятельниц, почувствовал некоторое раздражение. Она что, не могла сдержаться и не разболтать все?! Было заметно, впрочем, что подруги находились под большим впечатлением. Кажется, выиграть следующую партию будет проще, чем предыдущую!
   Сев поудобнее, Клод медленно потягивал коктейль, пытаясь определить, кто из молодых «разведенных» быстрее уступит его очарованию, поступившись дружбой с Вероник. Как известно, женщины любят демонстрировать преданность по отношению друг к другу до тех пор, пока «некто особенный» не развеет эти принципы в прах.
   Незаметно понаблюдав за каждой из них, он определил следующую кандидатуру. Та, которой около сорока, хорошенькая, округлая, как созревший плод, – Жоани – говорила чуть громче, чуть быстрее, чем остальные, явно пытаясь произвести на Клода впечатление. Она смеялась над каждой шуткой, обращаясь к Клоду под малейшим предлогом, лишь бы бросить на него выразительный взгляд... Да! Она была лидером! Она так ловко приблизилась к Клоду, что никто этого не заметил. При помощи жестикуляции и смеха она заставила стул медленно скользить по полу, миллиметр за миллиметром, пока не коснулась его ноги. Сейчас ее бедро тесно прижималось к его бедру, и чуть терлось об него, легко и незаметно. Вероник была слишком занята тем, чтобы подавить желание открыто выразить свое отношение к Клоду, а остальные две, Линда и Паскаль трещали так, что даже сороки со свалки не смогли бы их перещеголять.
   Клод не заставил себя ждать и так же незаметно вернул прикосновение Жоани. Парочка флиртовала около часа, пока Линда и Паскаль не объявили о своем намерении уйти. Мозг Клода работал с бешеной скоростью, чтобы успевать контролировать ситуацию. Миг, когда Паскаль и Линда встали, был критическим для Клода и Жоани, и тут его посетила гениальная мысль.
   – Я провожу вас? – обратился он к Вероник и Жоани.
   – О, мы собирались поехать на метро, но уже поздно, и если тебя это не затруднит... – ответила Вероник.
   Тщательно рассчитав путь, дабы осуществить задуманное, Клод сначала проводил Жоани, позаботившись о том, чтобы узнать номер ее квартиры, затем наступила очередь Вероник. Перед домом последней, Клод поцеловал ее долгим и нежным поцелуем, затем, сославшись на то, что обещал помочь другу этим вечером, скрылся. Разочарованная, Вероник, однако заставила его на прощание пообещать вскоре позвонить. Как только она исчезла из виду, он поехал обратно к Жоани, которая, несомненно ждала его с раскрытыми объятиями.
   Она, действительно, хорошо подготовилась к его приезду и открыла дверь наполовину обнаженная. Вода еще струилась по ее телу, так как она только что вышла из душа. Ее кожу, покрывшуюся мурашками, ласкал легкий сквознячок, от которого не защищало тонкое белье. Ее восставшие соски требовали ласки, с влажных волос, прямо на грудь стекали дразнящие капли воды.
   Клод молча переступил порог и тут же завладел столь щедро предлагаемыми ему плодами. Его руки принялись их согревать. Обхватив губами вершинку одной из грудей, он одновременно ласкал ее языком и покусывал. Жоани отдалась его сладострастным заботам. Она почувствовала, как ее нежная плоть между ног увлажняется, набухает и медленно раскрывается. Она вспомнила о Вероник за мгновение до того, как Клод встал перед ней на колени, но все ее мысли разом исчезли, когда он раздвинул ей ноги, обдавая горячим дыханием. Она опустилась рядом с ним, прямо там, у машинально захлопнутой толчком ноги двери, позволяя без малейших угрызений совести пробовать себя на вкус этому дивному языку, вызывающему у нее стоны и вздохи.
   Клод пристально посмотрел на нее, затем дважды поцеловал нежную кожу на шее, на животе и на призывно поднятых бедрах. Она не была разочарована. Сначала она почувствовала, как его язык раздвигает интимные губы, обрисовывая их контуры так методично, как если бы он пытался выучить наизусть малейшие детали, затем она ощутила его палец, изучающий все складочки ее плоти перед тем, как переступить последний порог.
   Вначале скромный, он постепенно становился все более требовательным, неистово углубляясь в ее тело. Затем снова появился язык, то лижущий, то ласкающий в ритме проникновения. Жоани больше не могла этого выносить. Она осознавала, что находится на пороге оргазма и пыталась его оттянуть. В этот момент ритм его ласк изменился. Бывшие до этого резкими, почти жестокими, движения стали вдруг тонкими, ласковыми... может, даже слишком ласковыми. Рука и язык исчезли, чувствовалось лишь его дыхание, которое разжигало и дразнило ее пылающее средоточие желаний. Клод снова раздвинул ее губы, легко дуя, словно пытаясь осушить сочащийся источник. Затем, он навис над ней, сохраняя некоторую дистанцию, почти заставив ее вскрикнуть от желания. Она была уверена, что он собирается освободиться от одежды перед тем, как яростно пронзить ее, но его тело, которое она едва знала, неожиданно снова отстранилось.
   Клод расположился рядом с ней и с помощью ее неглиже завязал ей глаза, после чего снял обувь, растянулся сбоку от Жоани и позволил своей ноге скользить вдоль бархатистого бедра до тех пор, пока не достиг ее лона, ожидающего и влажного.
   Последовало легкое кружение по нежной плоти, затем один палец вдруг устремился внутрь. Жоани вздрогнула от неожиданности, когда он надавил чуть сильнее.
   – Я больше не могу... иди ко мне, я хочу почувствовать внутри твой член!
   Клод усилил вторжение меж распахнутых губ. Его движения стали более требовательными, почти грубыми; она готова была даже поклясться, что он вошел в нее. А Клод снова навис над ней, жадно целуя ее губы, лаская языком шею и одновременно погружая в нее властные пальцы. Она могла только угадывать его действия... четыре пальца двигались внутри, почти причиняя боль, а большой палец терзал уязвимую вершинку клитора. Понадобилось лишь несколько минут...
   Клод почувствовал, как напряглась Жоани, перед тем как содрогнуться в сладострастных судорогах, которые он безошибочно распознал. Его рот скользнул между пылающих бедер его жертвы.
   Он снова одержал победу.

* * *

   Вероник не находила себе места, настроение было отвратительным. Этим вечером должна была состояться очередная встреча клуба. Ее подруги не преминут поинтересоваться развитием «идиллии», и она будет выглядеть глупо. Ни одного звонка! Сволочь! Он поймал ее с этим своим «увеличить желание к следующему разу». Ее провели, как школьницу. Но самое худшее – это то, что она продолжала чувствовать непреодолимое желание по отношению к Клоду. Она также понимала, что позвони он ей сейчас, она бы помчалась к нему, готовая на все, с улыбкой на губах, и ее это бесило. Как она себя ненавидела! С их последней встречи она постоянно представляла, как полностью разденет его, завладеет его мужественностью и погрузит в себя. Она воображала, как он будет нежно входить в нее, как она заставит его дрожать так же, как он заставил дрожать ее. Она бы оседлала его, чтобы, убыстряя ритм, подвести его к краю наслаждения, а потом бы замедлилась, отдаляя его приход. Это видение вызывало горячую волну в животе и одновременно слепой гнев.
   «Тем хуже для него!» – решила она, заканчивая приготовления перед выходом.
   Она прибыла в ресторан раньше, и увидела лишь Жоани, сидящую у стойки бара и потягивающую мартини.
   Она подошла к ней и, заметив опустошенное выражение ее лица, спросила:
   – Что-нибудь не так, Жоани? Ты выглядишь неважно...
   – Спасибо, как это мило! Кхм! Ничего серьезного. А ты? Что нового?
   – Ой, ты знаешь, все как всегда... все мужики – сволочи.
   – Ах, Веро, я знаю об этом кое-что! Позволь, я угадаю... Прекрасный Клод не подает признаков жизни?
   – Я должна была ожидать этого. Я подумала, что... проводив тебя тогда вечером...
   – Нет! Он должен был помочь другу, уж не знаю, в чем...
   – Ох уж эти друзья!
   Жоани глубоко вздохнула, чтобы продолжить:
   – За кого они нас принимают? Друг, как же...
   – Что? Ты думаешь, что он встретил кого-то?
   – Не знаю, может быть... – и Жоани отчаянно покраснела.
   Она почувствовала облегчение, узнав, что Вероник больше не виделась с Клодом, по крайней мере, в таком случае подруга ничего не могла узнать о том, что между ними произошло. Кроме того, ей доставило небольшую радость и то, что у Вероник не было «второго раза». Однако она испугалась, что сказала слишком много, хотя в ее замечании не было ничего особенного.
   Она сделала большой глоток, чтобы взять себя в руки и не подать вида, что заметила подозрительный взгляд, брошенный на нее подругой. К счастью, в этот момент появились остальные «разведенные».
   Узнав о причине хандры Вероник и, по обычаю, известным образом прокомментировав это, они направились к своему столику.
   На этот раз своим молчанием привлекла внимание Жоани. Подруги пытались вытянуть из нее информацию, но им пришлось приложить все усилия и потратить все время ужина, чтобы добиться успеха.
   – Ну ладно, я тоже встретила кое-кого, и тоже не имею новостей после того, что между нами произошло. Больше я ничего не скажу.
   Троица ошеломленно переглянулась. Жоани была самой неуступчивой, наименее «предприимчивой» из всех, за исключением этого случая. За ней не числилось ни одного приключения со времени развода, и они были поражены. Даже речи не могло быть, чтобы так легко отпустить ее! Они начали расспрашивать, допытываться, шутить. Но ничего не помогало. Молчание Жоани становилось все более подозрительным, и после очередной безобидной шутки Вероник она пригрозила уйти. Они не приняли это всерьез; тогда она встала и взяла сумку.
   Вероник снова вмешалась:
   – Ладно, не злись! Уступи нам хотя бы крошки, чтобы утолить наше любопытство, и мы оставим тебя в покое! Ничего не рассказывая, ты заставляешь нас думать разные глупости..
   – Хорошо! Вы сами этого хотели! На самом деле это не так захватывающе. Просто я встретила одного типа, он заставил меня потерять голову. Мы провели ночь вместе, и больше я о нем не слышала. Довольны? Это все, что вы узнаете.
   Верные своей привычке, соратницы атаковали ее вопросами: каков он был в постели? как он выглядит? какого размера его мужской орган?
   Жоани не выдержала. Она явно чувствовала дискомфорт и, в конце концов, взорвалась:
   – Не знаю я, какого у него размера, он не дал мне возможности прикоснуться! Он доставил мне такое удовольствие, какого я уже давно не испытывала! Он не занимался со мной любовью, так как хотел увеличить желание к следующему разу! Ну, этого следующего раза не будет, а сейчас оставьте меня в покое!
   Ее ответ прозвучал, как гром среди ясного неба, и воцарилась мертвая тишина. Вероник пристально смотрела на нее, внимательно разглядывая. Бледная, с открытым ртом, она совершенно оцепенела.
   Жоани, понимая, что скомпрометировала себя, встала так резко, что опрокинула стул, и сбежала со слезами на глазах, красная от стыда.
   Паскаль и Линда не двинулись с места. Они едва дышали, и прошло какое-то время, прежде чем они овладели собой.
   Паскаль решилась первой нарушить тишину:
   – Веро... Веро, как ты?
   Последняя медленно повернулась к собеседнице. Казалось, она далеко, и ее просто трясло от гнева:
   – Дрянь! Как она могла?!
   – Как мог он, хочешь ты сказать! Не забывай, что он тоже виноват в случившемся, он тоже! Самая большая сволочь!
   Вмешалась Линда:
   – Да уж, поступок настоящей сволочи!
   Это был захватывающий миг. Вероник была полностью поглощена тем, что пыталась высчитать тот момент, когда произошло преступление, и как она могла помешать этому, и что она хотела бы сделать с этой шлюхой Жоани. Что касается Линды и Паскаль, то при всей их порядочности, они были явно увлечены поворотом событий: наконец-то за целый год произошло хоть что-то захватывающее! Несомненно, клуб в скором будущем лишится одного из членов, но происшествие стоило подобной жертвы!

* * *

   Паскаль увидела Клода в книжном магазине, рядом со своим домом. Она всегда заходила туда по пятницам, после работы, и долго рылась в поисках романа, который заставил бы ее облегчить кошелек.
   Сначала она сделал вид, что не узнала его. Но он уже направился к ней, и она решила показать осуждение его поступков по отношению к своим подругам холодностью и надменностью.
   Он же олицетворял уверенность и приветливость. Обтягивающие джинсы делали его еще стройнее. Его походка была плавной, как будто он шел к ней, танцуя, и Паскаль не смогла помешать себе почувствовать – вопреки желанию – сильный прилив желания. Ей вспомнились слова Вероник. Глядя на руки Клода, она представила их прикосновение к своей коже. Затем она вспомнила Жоани, признавшуюся, что никогда не испытывала ничего подобного. Но что в нем было такого особенного? Ничего, что она могла бы точно назвать, лишь впечатление. Впечатление, что она может предаться его ласкам без малейшей опаски, за исключением страха умереть от удовольствия, если верить подругам. Подругам... Она чуть было не забыла, какая он сволочь. Действительно, из-за него «клуб разведенных и обиженных» оказался на грани исчезновения. Вероник так и не простила Жоани, от которой не было никаких новостей с момента их последней встречи.
   Лучистая улыбка Клода вывела ее из задумчивости:
   – Добрый день! Если не ошибаюсь, Паскаль?
   – Э... да! Не ошибаетесь. Как поживаете?
   – Великолепно!
   Паскаль была ошеломлена. Казалось, он не испытывает ни малейших угрызений совести. Никакого смущения или неловкости. Она не удержалась от укола:
   – Как поживает Вероник? Я не видела ее целую неделю...
   – Ох! Я не знаю... Я не видел ее еще больше.
   – О! А мне казалось...
   – Что мы встречаемся? Нет, ничего такого. Просто приятели.
   «Уже нет», – подумала она, перед тем как продолжить, зло ухмыльнувшись:
   – А Жоани? Она хорошо себя чувствует?
   Ее собеседник открыл рот. Она попала в точку.
   Клод вздохнул и сказал:
   – Это не то, что ты думаешь...
   – Скажи еще, что ты представитель неизвестной нашему клубу породы: хороший парень!
   – Хорошо. Слушай, я рал был тебя видеть, но раз все так...
   – Нет, извини, я просто не могла удержаться.
   Клод покачал головой, и, подумав, спросил:
   – Ты ела?
   Паскаль улыбнулась, и парочка направилась к маленькому кафе, недалеко от магазина. Пища была вкусной, а скатерть – достаточно длинной, чтобы избежать непристойностей. Сдержанность Паскаль начала рассеиваться, когда они приступили к супу; во время второго блюда она нашла своего собеседника весьма соблазнительным; во время десерта ее нижнее белье стало влажным, а когда перешли к ликеру, так долго не кончавшемуся, Паскаль уже дрожала от желания к этому мужчине, столь необычному и непредсказуемому.
   Они вышли из ресторана под руку и, когда Клод предложил ей «прогуляться» в машине, она поспешила согласиться. Свою машину она оставила на стоянке.
   Во время поездки они молчали. Паскаль попыталась расстегнуть молнию на брюках Клода, чтобы завладеть его мужественностью, очертания которой угадывались под шершавой тканью, но ей это не удалось. Жестом, одновременно нежным и твердым он отвел ее руку, нежно ее поцеловал и положил свою руку между ее горячих бедер. Паскаль раздвинула ноги, позволяя ему почувствовать жар ее желания и стараясь сделать более удобным доступ.
   Клод съехал с центральной дороги и направился к горе, с вершины которой открывался прекрасный вид на город. Машина взобралась по дороге на склон, перед тем, как остановиться на одной из полян. Клод заглушил мотор, вынул из багажника толстое одеяло, взял Паскаль за руку и повел по тропинке, которая, кажется, была ему хорошо знакома.
   Через несколько минут ходьбы Клод расстелил одеяло и попросил Паскаль встать на него и полюбоваться видом городом, открывавшимся сверху. Она беспрекословно подчинилась, без малейшего неприятия. Клод опустился перед ней на колени и сдвинул вверх ее юбку, обтягивающую бедра. Потом избавился от трусиков, и Паскаль слегка раздвинула ноги, чтобы позволить его руке ласкать ее. Прикосновения были до того нежными, что она усомнилась, реальны ли они, или это дуновение нежного вечернего августовского ветерка.
   Когда она почувствовала проникающий в нее палец, она поняла, как хотела этого прикосновения. Она стала настолько влажной, что даже на какой-то миг смутилась этого. Тем временем Клод, погрузив в нее второй палец и смачивая его влагой ее удовольствия, устремился языком к крошечной плоти, заставив Паскаль вздрогнуть. Она чувствовала, как трепещут ее ягодицы, в то время как его язык вторгается в нее. Клод смаковал ее, перекатывая эту маленькую плоть между губами и терзая ее зубами. Паскаль перестала осознавать, что происходит, но это уже было неважно. Ее лоно и ягодицы были настолько увлажнены ее природными соками, вызванными ласками Клода, что она была приятно удивлена отсутствием боли, когда он ввел в нее еще один палец, погружаясь в соседнюю дырочку рядом с уже ранее занятой...
   Клод ласкал все ее тело, доводя до исступления. Она балансировала на краю блаженства, которое вызывали его руки, игравшие на ее теле, точно на скрипке, причем с виртуозным искусством.
   Пошатнувшись, она опустилась на одеяло. Ей уже не было никакого дела до чарующего вида. Она хотела расстегнуть брюки Клода и выпустить на свободу его член, который жаждала ощутить в себе. Однако Клод, казалось, не разделял ее желания, довольствуясь тем, что растянулся над ней, позволяя жаждущему лону Паскаль тереться о шершавую ткань брюк. Он даже не дал ей времени восстановить дыхание, возобновив свои действия. Скользнув сбоку, он овладел ее пылающим естеством, затем вновь удивительно точно нашел самое чувствительное место, вызвав новый поток восторга.
   Мелкие искорки пронизывали все тело Паскаль, тут же оставившую всякую мысль об инициативе и отдавшуюся ритму движений, производимых любовником. Он ускорял темп, гладя, теребя, покусывая. Он должен был быть музыкантом, чтобы обладать такими талантливыми пальцами! Она предчувствовала неминуемую разрядку, приближающуюся к ней, подобно волне. Затем она потеряла всякое представление о реальности и погрузилась в бездну оглушительного оргазма.
   Ей понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя, она даже решила, что заснула. Она подняла глаза на Клода, расстегивающего ее корсаж и целующего ее грудь с бесподобной нежностью. Это ласковое внимание, противоположное предшествующему напору, снова привело Паскаль в состояние возбуждения.
   Потом Клод улыбнулся и неожиданно встал.
   – Я сейчас вернусь... главное, не двигайся, у меня есть идея.
   Паскаль наблюдала, как он быстро подошел к машине, достал пару больших кожаных перчаток, и натянул их на руки.
   Необычное прикосновение заставило ее вздрогнуть, это было так, как если бы кто-то присоединился к ним. Она закрыла глаза, позволяя ласкать себя этими странными, грубоватыми, но таким приятными касаниями.
   Клод опустился перед ней на колени и скользнул между пылающих бедер. Затем один из пальцев, одетых в кожу, проник в ее нежную плоть; видение контраста черной кожи и розового лона захватило ее. Паскаль взметнула бедра в ответ на бешеный поток возбуждения, вызванный представленной картиной, который набрал еще большую силу, когда другая рука в перчатке принялась ласкать края ее раковины. Она даже не пыталась снова завладеть Клодом, довольствуясь тем ошеломляющим блаженством, которое он ей доставлял.

* * *

   Было около полуночи, когда Клод доставил ее к ее машине. Они обменялись нежным поцелуем, и Паскаль не смогла удержаться от мысли, что это единственная и последняя их встреча. Жаль, конечно, но так будет лучше. Несколько часов, что они провели вместе, были незабываемы, и она сохранит о них прекрасное воспоминание. К тому же, что она еще от него хотела? У них не было ничего общего. Она легко признавала за ним восхитительный талант; пожалуй, даже исключительный, совершенно необычный. Слишком необычный, чтобы она смогла удержаться от нелепой мысли...
   Она наблюдала за его удаляющейся машиной, пока она почти не скрылась из виду, после чего последовала за Клодом. Отсутствие машин в этот поздний час позволило ей следить за ним с довольно большого расстояния, и это было захватывающе.
   Она проследила за ним до самого его дома, убежденная, что осталась незамеченной и что он ничего не заподозрил. Она записала адрес и, вернувшись к себе, заснула крепким сном.
   Клод, в свою очередь, заснул этим вечером с приятным чувством выполненного долга. Задуманное продвигалось успешно... Три из четырех «молодых, разведенных и обиженных»... Неплохо за столь короткий срок! Возможно, скоро они увидятся, поговорят и решат, что не все мужики так плохи, как они думали. Клод не сомневался, что все они испытали наслаждение, достаточно сильное, чтобы забыть о том, что они разделили его с одним и тем же мужчиной. Возможно, это даже объединит их и сделает их лучшими подругами. Все к лучшему в этом лучшем из миров, и Клод с гордостью считал, что приложил и свои усилия, чтобы заново позолотить герб мужской доблести.
   Оставалось лишь найти гениальное решение для Линды. Но, если судить по той легкости, с которой все удалось с предыдущими...

* * *

   – Я тебе клянусь, Линда, это было невероятно.
   – В каком смысле?
   – ...Я теперь понимаю, почему Вероник хотела оставить его только для себя!
   – То есть, лишь я не получила никакого удовольствия от этого знаменитого Клода...
   – Да, по крайней мере, на данный момент...
   Паскаль была просто в неистовстве, и Линда более чем достаточно слышала о том, что с ней проделал Клод. Да, Паскаль была ее лучшей подругой. Да, они все друг другу рассказывали. Да, она была рада за нее. Но она заставила ее нервничать. До того момента как та неожиданно предложила ей:
   – Слушай, а почему бы тебе не пойти к нему, к нашему дорогому Клоду? Я знаю, где он живет, и, насколько мы можем судить, он свободен...
   – Ты хочешь, чтобы я пошла к нему? И что дальше? Умная фраза вроде: «Добрый день! Кажется, ты доставил моим подругам исключительное наслаждение. Я не испытывала наслаждения уже долгие годы, не можешь ли ты помочь и мне?» Нет, не думаю, что это хорошая идея.
   – Дура! Я думала о чем-то вроде: «Добрый день. Паскаль дала мне твой адрес, я оказалась рядом. Да, она ехала в том же направлении и случайно увидела, где ты живешь. Она попросила меня передать это».
   С этими словами Паскаль извлекла одну из перчаток, при помощи которых Клод услаждал ее в тот раз. Линда была удивлена находчивостью подруги. Последняя поклялась, что это случайность, должно быть, перчатка выпала из его кармана, когда он провожал ее к машине.
   «Хм... это может пройти...» – подумала Линда.
   Она долго обдумывала идею Паскаль. Идея была хороша, чтобы не сказать – гениальна, было бы глупо упускать такой шанс. Совершенно очевидно, что у Клода не было особенных привязанностей, и была высока вероятность, что все пройдет довольно мило. В худшем случае, она вернется домой и больше не будет об этом думать. Она решила осуществить свой план в среду вечером, достаточно поздно, чтобы застать его, но достаточно рано, чтобы он не был слишком уставшим, в случае, если...
   Настала среда, Линда тщательно оделась, надев свое лучшее нижнее белье, уделив большее, чем обычно, внимание прическе, не забыв подушиться в стратегически важных местах.
   Она остановилась недалеко от его дома, глубоко вздохнула и вышла из машины. Она пыталась, хоть и безуспешно, избавиться от напряжения, когда поняла, что не знает номера его квартиры. Она осмотрела почтовые ящики с именами четырех проживающих и прочитала на втором: «Клод Паре, 2В». Так как больше не было никаких других Клодов, это должен быть он.
   Она поднялась по лестнице и нашла дверь 2В. Была слышна нежная музыка, и Линда чуть было не повернула назад: а что, если он не один? Но внутренний голос прошептал ей: «У него было достаточно приключений в последнее время, он один. Если же нет, отдашь ему перчатку и уйдешь, вот и все! Он не догадается, зачем ты пришла».
   Она послушалась своего внутреннего голоса, который никогда не обманывал ее, и тихо постучала в дверь. Ничего. На этот раз внутренний голос сказал: «Ты стучишь так тихо, что даже я не слышу тебя». Она постучала сильнее и услышала приближающиеся шаги.
   Клод уже открывал дверь. Он был, кажется, только из душа – тело его скрывало лишь полотенце, поддерживаемое на груди.
   – Клод, извини за беспокойство...
   Линда была сконфужена. Казалось, ей повезло застать Клода дома, да еще в столь легком костюме. Однако что-то ей показалось странным, что-то, что она не могла сразу точно определить.
   В этот момент ее узнали... Полотенце упало, открывая, наконец, Линде то, что не удавалось увидеть никому из «молодых, обиженных и разведенных». Они имели полное право утверждать, что Клод не похож ни на одного мужчину, которого они встречали. Потому что он был... женщиной!

   Жюстин была крайне озабочена. Она уже долгое время находилась в тупике, а так как это было для нее редкостью, то она пребывала в полной растерянности. Нет, речь не идет о трагедии в обычном понимании: ее жизни ничего не угрожало, она не была больна, не лишилась средств к существованию, ей не грозила никакая катастрофа. Нет! Все дело было в Адаме – Адаме, который ждал ее, неподвижный, на холсте, мечтая о завершении.
   Адам был ее фетишем, идеалом, мечтой. Она начала писать эту картину два года назад, и все не решалась положить последний мазок, чтобы завершить работу. Картина была огромной. Мужчина стоял, широко расставив ноги, заложив руки за голову. Кудри цвета меда ласкали массивные плечи. Пронзительные глаза притягивали своей порочной игривостью: мужчина, сознающий свою привлекательность и извлекающий из этого выгоду, часто даже злоупотребляя этим. Его точеное тело, казалось, излучало сладострастие и любовь к жизни. Его рот с полными губами ждал лишь женское тело, чтобы завладеть им. Он стоял, ожидая, когда придут покорять его... его и серебристую гору, на которой он стоял.
   Жюстин была убеждена, что эта картина, если, конечно, она будет завершена, изменит ее жизнь, что она, по меньшей мере, олицетворяет официальное начало ее карьеры художника. Она считала, что ее талант с блеском раскрылся в этой картине, пусть и незаконченной. Более того, в голове роились тучи новых идей, ожидавших, когда она примется за них. У нее было столько планов! Однако все эти прекрасные мысли отказывались воплотиться в жизнь, пока она не завершит Адама.
   В этом, собственно, и заключалась проблема. Жюстин понимала, что пока она не завершит начатое, не стоит и приниматься за новую работу. Она неоднократно пыталась, но каждый раз, когда ее взгляд падал на Адама, новый замысел становился пресным и неинтересным – Адам завладевал ее мыслями, преследовал ее.
   С практической точки зрения ему не хватало пустяка. Нужно было немного, чтобы сделать его идеальным. Жюстин собрала Адама из разных составляющих мужчин, которых знала, и встречи с которыми были для нее значимыми. Например, голова с медовыми кудрями и неотразимая улыбка принадлежали Александру. Он был, как и она, студентом Академии Изящных Искусств. Она заметила его в первый же день учебы, опасаясь поначалу его потрясающей красоты. Жюстин была эстеткой с рождения; красота в любом проявлении и форме увлекала и восхищала ее. Но в случае с Александром эта красота была невероятной, и, несмотря на излишнее высокомерие и самоуверенность молодого человека, Жюстин была сражена наповал.
   Спустя несколько недель, в течение которых Жюстин любовалась им, желая его все больше и больше, мечтая о нем долгими вечерами и даже пытаясь набрасывать его несравненное лицо на клочках бумаги, Александр заговорил с ней после занятий в пятницу, приглашая выпить по стаканчику. Казалось, он не сомневается в ее ответе, ведя ее уверенным шагом к выходу.
   Расположившись напротив нее с кружкой пенистого пива, он прямо сказал:
   – Ты мне нужна так же, как я нужен тебе.
   Она хотела протестовать, но это было бесполезно. Она желала его с необоримой силой. Она никогда еще не занималась любовью с таким красивым юношей, и не смогла бы ждать долго, чтобы выяснить, какой из него любовник. Бросившись в омут с головой, она ответила:
   – Тогда что мы тут делаем?
   Она отправилась к нему, не задавая вопросов. Она хотела быть рядом с ним, в его кровати, или в каком-нибудь другом удобном месте, и как можно меньше одетая.
   Он закрыл за ней дверь, и сел удобно в кресло, предоставляя ей право самой подойти. Она медленно приблизилась, встала перед ним на колени и расстегнула рубашку. Она покрыла поцелуями его грудь и живот, пощекотала губами шею и, наконец, приникла к губам, которыми так долго грезила. Они были мягкими, полными и чарующе чувственными. Он целовался, как бог, нежно, почти застенчиво, скользя языком во рту Жюстин, перед тем как стать требовательным и оценивающим.
   Наконец он расстегнул блузку Жюстин и покрыл поцелуями ее набухшую грудь, лаская ее губами, пока не восстали ее соски.
   Жюстин любовалась его великолепными золотыми локонами, завитки которых чуть подрагивали. Она гладила их, удивленная и восхищенная их мягкостью и упругостью. Она страстно хотела знать, такого же ли оттенка волосы у него внизу живота.
   Она сняла с Александра брюки и освободила его орган, с удовлетворением увидев, какой он напряженный. Волосы вокруг него были более глубокого оттенка, но тоже отливали золотистым цветом. Она припала к его стеблю губами. Ее рот дразнил, посасывал, обильно смачивал его слюной, перед тем как снова целиком вобрать его как можно глубже.
   Кажется, Александр оценил ее усилия и принялся поглаживать ей затылок, подбадривая. Жюстин добавила к своему талантливому рту еще и руку, лаская и сжимая ловкими пальцами его плоть. В какой-то момент, видя, что Александр не собирается прерывать ее, она встала и сняла одежду. Затем растянулась на нем, прижимаясь своим, уже влажным лоном к его возбужденному члену.
   Она снова поцеловала его и почувствовала руку Александра, пробравшуюся между ее бедер. Он нежно пощекотал ее, и Жюстин медленно, с наслаждением, впустила его в себя. Ее тело приподнялось и с силой опустилось на его восставшее естество. Она сидела на нем верхом, ожидая, что он продолжит свои ласки.
   Как он был красив! Его лицо приняло полумечтательное, полунасмешливое выражение лукавого ангела, его прекрасные зеленые глаза с ресницами, даже слишком длинными для мужчины, пристально смотрели на нее.
   Жюстин прочитала в его глазах, что он предоставляет ей право распоряжаться его телом и красотой и извлечь из этого все возможные выгоды. Он хочет, чтобы она занялась с ним любовью? Что ж! Она займется с ним любовью.
   Она встала и потянула его на пол, где он лег на спину. Жюстин взяла его пояс, стянула им его руки и привязала их к дивану. Его зеленые глаза пристально следили за ней.
   Видя его в таком положении и сознавая, что он полностью в ее распоряжении, она почувствовала, как в низу ее живота нарастает возбуждение. Она приблизилась к нему, положила его ноги себе на плечи. Она ласкала его, почти приблизившись к его мужественности лицом, скользя по ней пальцем и слегка щекоча нежную плоть. Потом она встала над ним на колени, придвинув свое лоно к его рту, который принялся ласкать ее и покусывать так, что Жюстин чуть было не взорвалась в оргазме. Желая оттянуть этот чудесный миг, чтобы еще больше насладиться им, она приподнялась, чтобы нанизаться прямо на возвышающийся член Александра и поскакать на нем на вершину их взаимного наслаждения.
   Жюстин приступила к этому со знанием дела: она медленно, очень медленно заскользила вниз по упругому стержню, опускаясь с каждой секундой ниже и чувствуя, как сладко вздрагивает в ней его плоть. Замерев на несколько мгновений, она опустилась еще ниже, ощущая внизу живота восхитительное надавливание. Она слегка покачивалась, прижимая руку Александра ко входу в заполняемое им лоно. Он поглаживал ее между распахнутых бедер, осязая ладонью увлажненную плоть и пушистую шерстку. Жюстин захотелось еще более усилить удовольствие. Она начала двигаться, постепенно ускоряя ритм и делая его необузданным. Александр продолжал лакать ее, и она уже предчувствовала приближение неизбежного оргазма. Однако после долгих минут, во время которых Жюстин поняла, что не достигнет оргазма, Александр стал вдруг бороться со своими путами, чтобы, освободившись, усилить свой натиск. Глаза его горели.
   Его взгляд заставил ее забыть о собственной неудаче. Жюстин почти подпрыгнула на нем, заставив его взорваться, и почувствовала, как его тело покрылось испариной. Она развязала его, и легла рядом на ковер, восстанавливая дыхание в объятиях этого самого красивого мужчины, которого она когда-либо знала.
   Жюстин и Александр встречались после этого всего несколько раз, и кроме постельных забав, их мало что связывало. Жюстин находила его приятным в общении, но ему не хватало глубины. Кроме того, он не собирался ради нее лишаться других удовольствий, а Жюстин не собиралась постоянно пребывать в «боевой» готовности в любой момент удовлетворять его вожделение.
   Они расстались без особых волнений, каждый вернулся к жизни, которую вел до этого. Жюстин сохранила приятное воспоминание об Александре, и, естественно, она подарила Адаму лицо Александра. Но только лицо.
   Тело ее героя, с великолепно обрисованными мускулами, длинными, сильными ногами и мощными руками, принадлежало Джону. Тело спортсмена. Настоящего, а не просто посетителя спортзала. Жюстин как-то заметила его в большом парке на окраине города, куда она регулярно приходила рисовать. Ей нравилось наблюдать за людьми вокруг: мать с ребенком, увлеченно запускающие воздушного змея; пожилой человек, сидящий на скамейке и, казалось, размышляющий над прожитыми годами; обнявшаяся парочка, медленно бредущая и постоянно останавливающаяся, чтобы поцеловаться; молодой человек на пробежке, чья влажная от пота одежда позволяла угадывать великолепные очертания его тела. Молодой человек на пробежке, который улыбался Жюстин. Хм... очень красивый молодой человек на пробежке!
   Первый раз, когда Жюстин его увидела, она поспешила зарисовать его, боясь упустить что-нибудь. Приходя на то же место несколько дней подряд, она смогла уточнить свои наброски, карандашные линии подчеркнули гибкость и мощь его тела. На шестой день, он остановился возле нее и спросил ее о рисунке. Говорил он по-английски, и Жюстин, хотя и не изучала язык, поняла его и протянула лист.
   Узнав себя, он восхитительно покраснел, что ей чрезвычайно понравилось, особенно после чрезмерной самоуверенности Александра, так привыкшего к комплиментам, что казалось, они ему досаждают.
   Потом он сел рядом, и стал наблюдать, как она рисует. Пользуясь его близостью, она уточнила кое-какие детали, углубила тени, добавила выразительности, формы. Затем она подарила рисунок ему. Польщенный, Джон бережно свернул его, положил в куртку и удалился продолжать свой кросс.
   На следующий день Жюстин увидела его вновь. Он вышел на привычную дорожку, но на этот раз он шел, а не бежал. Остановившись рядом с ней, он очаровательно улыбнулся; Жюстин также искренне улыбнулась ему. Он предложил ей руку, которую она, полностью обезоруженная, приняла, и они молча направились к выходу из парка. Жюстин отлично чувствовала себя. Она шла с совершенно незнакомым человеком, но это казалось ей абсолютно нормальным. Их молчание отнюдь не мешало, наоборот. Теплые лучи полуденного августовского солнца ласково грели пару, а легкий ветерок приятно овевал их. Жюстин закрыла глаза, когда Джон легко обнял ее. Она прислонилась к его сильному, молодому телу, обняла его за талию и продолжила свой путь.
   Они долго шли, за все время обменявшись лишь несколькими словами и наслаждаясь тем, что они вместе. Ни одного вопроса о том, кто они, никакого обмена банальностями, чтобы догадаться о намерениях друг друга, никаких бесполезных слов. Они вышли на оживленное место, где давали представление мимы, жонглеры и бродячие актеры, развлекающие публику. Джон остановился на минуту, чтобы преподнести ей розу. Она вдохнула ее аромат и вставила ее себе в волосы.
   Какое-то время они понаблюдали за отдыхающей толпой, а потом зашли в бистро. Они ели и улыбались, но ни один из них не вступал в разговор, затрудненный незнанием языка, и довольствуясь только взглядами. Сначала они ели и пили, потом больше пили.
   Вскоре начался концерт маленького оркестра, выступающего на крохотной сцене бистро, смягчивший атмосферу нежной мелодией. Джон пригласил Жюстин танцевать, и она прижалась к нему всем телом, позволяя музыке и чарующей атмосфере завладеть ею. Ей было так хорошо! Джон возвышался над ней на целую голову, и она чувствовала себя совсем крошечной, защищенной его руками. Он великолепно танцевал, укачивая ее в ритме музыки. Когда же он, наконец, поцеловал ее, у Жюстин сложилось впечатление, что она уже давно знает его. Ей безумно захотелось отвести его к себе. Она взяла сумку, и потянула его прочь из бистро.
   Они приехали к ней спустя несколько минут, и как только закрылась дверь, тут же оказались обнаженными и купающимися в неоновом свете с улицы, падающим через огромные окна студии. Они страстно поцеловались, как пара, воссоединившаяся после долгой разлуки.
   Джон поднял ее, чтобы бережно положить на разобранную кровать. Он вынул розу из волос Жюстин и провел нежными лепестками по полуоткрытым губам молодой женщины; очертил контур ее лица, провел по шее, между грудей, затем повторил этот путь. Он прикоснулся языком к напрягшимся соскам Жюстин столь же нежно, как лепестками розы. Затем цветок продолжил свой путь по животу, бедрам, ногам, ступням...
   Жюстин так хотела этого мужчину, что не могла двигаться. Ее живот вздрагивал, груди набухли, ноги разметались. Роза скользнула по ее ногам, пощекотав внутреннюю сторону открытых бедер, и коснулась вожделенного места, к которому Джон нежно припал губами. Жюстин почувствовала, как исходит влагой, улавливая его дыхание, которому отвечали сладостные судороги в ее животе. Она хотела, чтобы он вошел в нее, хотела почувствовать его большое тело рядом со своим, его лицо рядом со своим лицом.
   Джон прервал свои ласки, расположился между ее бедер и погрузил свою плоть в ее увлажненное лоно. Он начал скользить в ней, и Жюстин охватила нега. Потом Джон поднял ее, усаживая на свои бедра. Она обвила ногами его талию и стала балансировать на краю его мужественности, такой же внушительной, как и он сам.
   Он восхитительно заполнял ее, казалось, бесконечно входя и вызывая дрожь удовольствия, которая, она была уверена в этом, вот-вот приведет ее к вершине. Но через несколько мгновений Джон взорвался в ней со вздохом глубокого облегчения.
   Жюстин была немного разочарована, не достигнув такого, казалось, близкого оргазма... Но жезл Джона снова восстал, прикасаясь к поверхности ее разгоряченного бедра. Он поднял ее и, не теряя ни минуты, вновь вторгся в нее, приподнимая ей бедра.
   Жюстин почувствовала нарастающее напряжение, дрожь. Она старательно ласкала себя, пытаясь нагнать ритм Джона. Но оргазм не спешил приходить, хотя ей было очень приятно, о чем свидетельствовали румянец на щеках, бисеринки пота над губой и подрагивания живота. Она устремилась навстречу Джону, который усилил мощь своего натиска. Когда она приподнялась на коленях, чтобы получить главный приз от атакующего, последний уже неистовствовал. Он рванулся в нее, почти пригвоздив к стене, о которую она опиралась плечами. Жюстин казалось, что она больше не выдержит, все внутри у нее вот-вот расплавится... Она глубоко вздохнула, чтобы встретить волну наслаждения, которая... спбла со вторым извержением Джона.
   Он опустился рядом и нежно прижал ее к себе. Жюстин поднялась, поставила музыку и вернулась, чтобы укрыться в этих надежных руках, и заснула, точно ребенок.
   Они занимались любовью еще четыре раза этой ночью, а также весь следующий день. Самое меньшее, что могла сказать Жюстин, это то, что Джон был ненасытен! Почти сразу, как кончал, он был готов все начать снова. Жюстин хотелось бы лишь, чтобы он не приходил к вершине так быстро, чтобы и она могла, в свою очередь, ее достигнуть. Но увы... Впрочем, печально, но не трагично. Жюстин думала, что со временем она найдет способ тонко дать ему понять об этом, и все уладится само собой. Но это оказалось совершенно невозможным. Через несколько дней Жюстин узнала, что Джон даже не жил в ее городе. Он был проездом, и должен был скоро уехать, чтобы тренироваться к следующим Олимпийским Играм. Однако он утверждал, что любит ее, и что она должна последовать за ним...
   Жюстин на минуту задумалась над этим, но сразу же со всей очевидностью поняла, что не уедет из родного города, где она прожила всю жизнь, чтобы поселиться где-то, в незнакомом месте, даже не зная языка, только ради Джона. Он ей нравился, но она не была настолько импульсивной.
   Джон был жестоко разочарован. В конце концов, он уехал, пообещав, что позвонит, как только прилетит.
   Жюстин подумала, что он был бы польщен, узнав, что она дала Адаму его великолепное тело...
   Еще был Антуан. Она встретила его на модной выставке. Его полное имя было Антуан– Ксавье де Ландревиль-младший. Она чуть было не рассмеялась, услышав это претенциозное имя. От Антуана веяло благополучием, элегантностью и всей той уверенностью, которую могут дать деньги. Во время вечеринки, признавшись, что умирает от скуки, он вывел ее из галереи и отвез в самый шикарный ресторан города. Метрдотель приветствовал его: «господин де Ландревиль», им принесли шампанского, еще до того, как Антуан что-то заказал. С ним обращались, как с королем.
   С самого первого вечера Жюстин чувствовала, что это, по всей видимости, судьба, что она насладится, наконец, роскошью и богатством. Она не была влюблена в этого человека; ее возбуждали его положение, его небрежное наслаждение жизнью. Она творила с ним безумства – как сексуальные, так и материальные – и это приводило ее в восторг. С ним она могла позволить себе быть кем угодно: высококлассной шлюхой, прилипчивой подружкой, другом, поверенной, постоянной любовницей...
   Они встречались несколько месяцев, в течение которых Антуан даже свозил Жюстин на Багамы на день ее рождения. Этот вечер пара приятно провела в казино. Они играли по-крупному, ставя огромные суммы. И это принесло свои плоды... Весь вечер удача улыбалась им, и, каждый раз, когда Жюстин выигрывала, она чувствовала, как ее интимная пещерка открывается чуть больше, роняя терпкую капельку на ткань трусиков. Ничто не мешало ей, и с каждым разом выигрыш становился все больше, она продолжала играть, пока не решила, что куш уже достаточен, чтобы перейти к следующему акту.
   Для достижения цели она настояла на том, чтобы забрать всю сумму в номер, а не оставлять ее в сейфе отеля. Неотразимая улыбка растопила сердце кассира, и, спустя некоторое время, ей принесли большую сумку, набитую купюрами, а также бутылку шампанского в качестве подарка от казино. В номере Жюстин вывалила содержимое сумки на шелковое покрывало огромной кровати. Мгновение она стояла неподвижно, с затуманенными глазами. Затем медленно разделась перед Антуаном, оставив только туфли, и томно растянулась на кровати; кокетливое выражение ее лица превратилось в совершенно детское выражение радости. Туфли слетели, и Жюстин принялась танцевать и прыгать на кровати, набирая полные руки купюр, отпуская их так, чтобы они скользили вдоль тела, чтобы каждой клеточкой чувствовать прикосновение глянцевой бумаги. Столько денег... Жюстин видела вещи, которые она сможет купить на эти деньги. Мало-помалу она успокоилась, вытянулась, раздвинула ноги и сделала Антуану знак присоединяться.
   Однако вовсе не он возбуждал Жюстин, а россыпь денег, на которых покоилось ее тело, возбуждали они ее так, что она захватила несколько купюр, и начала легонько тереть ими грудь, разогревая себя. Затем покрыла ими все тело. Она гладила ими лицо, шею, вдыхала их аромат, потом скользнула новенькой купюрой между ног. Купюра постепенно смялась, тогда она обернула ее вокруг большого пальца и медленно ввела в себя, осторожно, чтобы не повредить нежную кожицу. Однако осторожность продлилась лишь несколько минут, потом ее палец безжалостно начал погружаться все глубже, терзая влажную плоть. Заметив, что Антуан смотрит на нее, она поднялась, обхватила его член и принялась его возбуждать, лаская рукой через купюру. Когда он увеличился, она направила его между своих бедер, принимая в себя этот странный кондом из купюр, который быстро исчез в ее лоне. Антуан ласкал ее не переставая, вызывая постоянные выделения, увлажнявшие его, и заставляя Жюстин дрожать и задыхаться от удовольствия.
   Она обернулась, чтобы полюбоваться столь желанной сценой, скользнув ягодицами по покрывалу. Хруст был приятен для ее слуха, купюры впитали запах их плотского наслаждения, Антуан с силой проникал в нее, безжалостно подбрасывая ее своими безумными толчками, пока не кончил. Фонтан его удовольствия был собран купюрой достоинством в сто долларов. Жюстин схватила ее, облизала и положила на грудь, продолжая ласкать себя и отдаваясь языку любовника, терзавшего ее интимные губы. Однако после всех этих усилий, хоть и приятных, Жюстин поняла, что не испытает оргазма. Она тяжело задышала, откидываясь в притворном оргазме, которого добивался ее любовник, и окончательно расслабилась, осязая прилипшие к ягодицам влажные и мятые купюры.
   Жюстин бережно хранила это воспоминание, несмотря на то, что она не получила того наслаждения, на которое рассчитывала, и она подразумевала именно это, изображая серебряную гору под ногами Адама. Но она не ценила Антуана настолько, насколько желала. Она находила в нем, без сомнения, много замечательных качеств, но его главное очарование, хотя ей было неприятно признавать это, заключалось в его банковском счете. Это был замечательный человек: щедрый, достойный, он хотел и умел доставлять удовольствие. Он был привлекательным и хорошим любовником... но Жюстин чувствовала, что должна его оставить, чтобы не причинить ему со временем еще большую боль и чтобы не наслаждаться преимуществами его положения, не любя его. Что она и сделала.
   Вот и все, что касалось ее прошлого.
   С тех пор до настоящего момента, когда она вспоминала об этих замечательных временах, Жюстин дальше не продвинулась. Она не купалась в тысячах купюр на громадной кровати, не бывала в компании ни одного из мужчин, с которым провела бы такие же волшебные минуты, и Адам не был закончен.
   Не хватало самой малости, но жизненно необходимой малости: мужской плоти. Жюстин даже не сделала наброска. Это была единственная недостающая часть тела. Она не могла решить, какой она должна быть у Адама. То она предполагала изобразить ее соразмерной остальному телу, длинной и крупной, достойной бога, то – на другой день –ей хотелось сделать ее такой, как у обычных смертных. Несомненно, она могла бы обратиться к образу Антуана. Его орган был довольно впечатляющим: внушительным по размерам и нежным; но нельзя сказать, чтобы его действия были столь уж необычайными. Она могла бы – и чуть было не решилась – сделать его таким же, как у Джона: из всех трех мужчин о нем у нее сохранились самые лучшие воспоминания.
   Короче говоря, Жюстин упорствовала, желая, чтобы плотью Адама стала именно та, что довела бы ее до исступления, заставив потерять голову. Все эти Александры, Джоны, Антуаны были, конечно, прекрасны, но ни один из них не доставил ей желаемого наслаждения...по крайней мере, такого, которого она хотела, и о котором твердили все вокруг.
   Жюстин была убеждена, что как только узнает это состояние блаженства, все остальное придет само. Она освободится от своего наваждения и сможет, наконец, закончить Адама и заняться воплощением в жизнь других проектов. Она задумывалась, что будет, когда она завершит Адама. Какую цену назначить за картину, столько несущую в себе? Адам много дал ей. Даже несмотря на то, что это была химера, выдумка, он был живой в ее представлении, он дарил ей определенный комфорт. Она обращалась к нему, спрашивала совета, как поступить, особенно в кризисных ситуациях. Он понимал ее без слов. Когда она чувствовала себя одинокой, она представляла его рядом, а себя – в сильных объятиях его рук. В такие минуты она воображала недостающую часть его тела; и она была огромной, почти соответствующей древним мифам как размером, так и мощью. Помимо великолепных сексуальных качеств, Адам воплощал в себе все, что она искала в мужчинах. Она была бы так счастлива с ним! Они составляли бы идеальную пару, влюбленную и довольную. Она была бы его возлюбленной, матерью, сестрой, он был бы ее возлюбленным, отцом, поверенным. И исключительным любовником... Никогда Адам не занимался бы с ней любовью одинаково дважды, как если бы он менял свою плоть каждый раз!
   Но вскоре она почувствовала мучительную пустоту, возвратившись к жестокой реальности своей постели, одинокой и холодной, а Адам вернулся на картину.
   Жюстин была разочарована. Она спрашивала себя, как и когда встретит она идеального сексуального партнера, того, кто даст ей такое наслаждение, после которого она сохранит его образ для Адама? Его мужской атрибут должен представлять собой вершину, апофеоз мужской силы, поскольку Жюстин была уверена: только в этом случае она испытает полное удовлетворение. Так как для этого не подходили ни Джон, ни Антуан, ни Александр, но у всех троих телосложение было довольно мощным, то требовался лишь пенис большого размера. При этой мысли она представила себя в руках Адама, сидящей на нем верхом, чувствующей его огромное естество, заполняющее ее лоно. Она вообразила, как его сильные руки скользят по ее телу, гладят груди одновременно нежно и страстно; она почти ощущала его член, твердый, как мрамор, скользящий в ней все быстрее и быстрее. Затем она возьмет его в рот, заставив партнера испытать сладкую дрожь, дразня его сверхчувствительную головку, исследуя каждую частичку заполняющей ее плоти. Когда она почувствует, что он на краю оргазма, она снова сядет на него, неспешно гарцуя и навязывая свой замедленный ритм и почти мучая его, пока их не накроет волна общего экстаза. Она видела себя в состоянии восторженности, потрясения, потерявшую всякое ощущение реальности, срывающей в крике наслаждения голосовые связки, чувствущей, как тело уносится куда-то ввысь.
   Эта сладостная фантазия привела ее в еще более мучительное состояние. Может, изобразить его на свой вкус и покончить с этим? Это было рискованно, так как лишало Адама некоего мистического ореола, но, возможно, стоит пойти на этот риск.
   Близкая к отчаянью, она понимала, что ничего этого не произойдет – ни упоения воображаемым членом, ни наслаждения, которое доведет ее до крика. Не желая расстраиваться еще больше, она решила пройтись, чтобы развеяться.

* * *

   Солнце едва встало, когда Жюстин уже принялась за работу. Он мирно спал, и она прикрыла его простыней. Она торопилась, спеша осуществить задуманное, завершить Адама. Она была уверена, что Пьер не будет против того, если она использует его таким образом, но хотела закончить до того, как он проснется, чтобы избежать возможных возражений. В любом случае тогда уж дело будет сделано...
   В первый раз, когда она почувствовала оргазм после его ласк, она была так удивлена, что объяснила это себе спиртным, выпитым прошлым вечером без меры. Она ясно помнила тот момент. Пьер пронзал ее довольно долго, и наконец, судя по всему, собрался выходить из нее. Но остался внутри, по крайней мере, частично, краем пениса потирая стенки ее пещеры. Это потрясло ее. Вот так, чересчур нежно, Пьер дразнил ее, доводил до изнеможения, лишь слегка надавливая. Наслаждение пришло внезапно, ошеломив ее.
   Во второй раз она была абсолютно трезва. Алкоголь был уже совершенно не причем! Это именно Пьер доводил ее до исступления. Он ласкал ее, одновременно вторгаясь в ее тело, и Жюстин снова смыла волна блаженства, увлажнившая ее бедра и все вокруг. В третий раз она уже точно знала, как выглядит интимная часть тела Адама. Она думала об этом всю ночь, пока Пьер спал рядом.
   Сейчас Жюстин сидела перед Адамом, с нахмуренными бровями, взгляд перебегал от кровати к полотну, на котором Адам терпеливо дожидался своей мужественности. Она еле дышала, поглощенная работой. Необходимо, чтобы каждая деталь была безукоризненна. Можно сказать, что столь малую часть тела легко нарисовать, но существует множество мелочей, исключительно важных! Например, цвет. Он меняет свои оттенки и глубину, кроме того, есть много разных особенностей.
   Она с трудом верила в случившееся. Из всех мужчин на планете, нужно было случиться так, что именно Пьер доставил ей такое удовольствие. Все эти годы, когда она терпела неудачи и разочарования со своими любовниками, Пьер, ее старый друг, терпеливо ждал своей очереди, не настаивая и не ропща. И именно он преуспел.
   Отлично! Она сдержит данное себе слово и воспроизведет как можно точнее пенис Пьера на теле Адама. Обещание есть обещание, и даже если бы это стоило ей жизни, она все равно была бы ему верна.
   Жюстин упорно работала около двух часов, и была удовлетворена результатом. Она отступила на несколько шагов, чтобы полюбоваться результатом. Художница в ней была не совсем уверена в правильности решения, но женщина, тесно связанная с каждой частью тела мужчины на картине, была в восторге. Адам, наконец, обрел свой мужской орган.
   Не длинный и не слишком толстый, чуть согнутый вправо... но какой!

   Доминик ничего не мог с этим поделать. Сказывалась кровь его родной Сицилии, текущая в его венах и делающая его безоружным. Перед сияющей улыбкой, непокорным локоном, взмахом ресниц, плавной походкой, округлыми бедрами, покачивающимися в мерном ритме, изящной шеей, украшенной тонкой цепочкой... Ах! Женские чары были слишком обширны и всемогущи, чтобы он, простой смертный, мог противостоять им. К тому же, у него не было к этому ни малейшего желания. Его страстная и неукротимая любовь к женщинам привела к разводу? Что ж! Теперь он был свободен, и совесть его была чиста. Он никогда не проводил двух ночей с одной и той же женщиной, чтобы не привязывать ее к себе и не брать на себя лишней ответственности. Это позволяло ему получать наибольшее удовольствие, извлекая все мыслимые выгоды из своего образа жизни. Он никогда не забывал, что жизнь коротка, что тело может предать нас в любой момент. Его старый отец постоянно повторял ему, что надо пользоваться своим телом, пока возможно. Он кое-что понимал в этом, его старик!
   Доминик вспоминал о том солнечном дне, когда был подростком и еще мало понимал, какой дар дает ему жизнь. Они тогда поехали с отцом на праздник урожая. Один – еще безусый, другой – уже седеющий, сели в тени и любовались женщинами, находившимися вокруг. Сухая, изнуряющая жара окружила их легким сверкающим ореолом, придавая происходящему некий оттенок нереальности; его отец выделял в каждой то, что он называл «бесспорной красотой»: точеный профиль, прекрасные черты, высокий лоб, выдающиеся скулы... все женщины были для него воплощением чистой красоты, и не важно – шестнадцать им было или под шестьдесят.
   – Понимаешь, мой мальчик, женщина красива по определению, Бог сотворил ее, чтобы она представляла то, что есть красивого в мире. Посмотри на Анжелу, беременную уже много месяцев. Заметь, как светятся ее глаза, выступают груди, полные молока для будущего ребенка. А Карла? Несмотря на возраст, у нее длинные и крепкие ноги, готовые обвиться вокруг талии любимого мужчины. А вот та малышка, еще такая молодая, а уже три поклонника! С такими глазами это неудивительно! Женщины! Ты должен почитать их, Доминик. Когда ты причиняешь зло хотя бы одной из них, то это все равно, что ты причинил бы зло Богу.
   Доминик не только запомнил этот урок, но это стало его второй натурой. Он восхищался женщинами, уважал их и почитал, как только мог. Однако он всегда помнил, что, несмотря на то хорошее, что он давал им, он, пусть невольно, заставлял их страдать, потому что они не понимали его. Он старался любить их, делать их счастливыми, но их было столько, что это было затруднительно... Он смущенно сознавал, что его отец не одобрил бы его многочисленные победы, неизбежно сопровождаемые разбитыми сердцами. Возможно, он чего-то недопонял? В таком случае, они поговорят об этом уже только в раю. Между тем, столько женщин нуждалось в нем! Ему с трудом верилось, что так мало из них были любимы. Казалось невероятным, что некоторые мужчины могут быть такими неумелыми. Поистине, любить женщину – искусство, но не все художники одинаково талантливы.
   Говорят, итальянцы красивы, и он был именно таким – со смуглой кожей, темными кудрями, ослепительной улыбкой. Пожалуй, он слишком любил драгоценности, но это был простительный недостаток, дань легкому тщеславию. Говорят, что итальянцы лучшие любовники в мире, и Доминик прилагал все усилия, чтобы подтвердить это суждение. Но для этого необходимы были практика, проницательность, и, прежде всего, знание потребностей женщин. Его жена этого не ценила. Она с удовольствием пользовалась его умением и ей было неважно, откуда оно бралось, главное – результат! Так или иначе, но она смотрела на вещи по-своему, угрожая, если что, бросить его. Доминик делал невозможное, удовлетворяя малейшие ее прихоти, чтобы доставить ей наслаждение. Как-то он даже изображал из себя вора, влезающего в дом, желая заставить жену дрожать от возбуждения и страха. Но к его фантазиям она оставалась глуха, ограничиваясь тем, что довольно бездарно и почти с отвращением делала ему минет. Но это было не самое худшее. Самое худшее, что приводило Доминика в ярость и давало ему повод изменять ей, были ее постоянные замечания. Она пилила его, не переставая:
   – Доминик, ты ничего не достигнешь. «Профессиональный фотограф»! Здорово, ничего не скажешь! Ты – неудачник. Ты ничего не создашь, кроме рекламы чистящих средств или средств против бородавок!
   Ладно, его карьера, действительно, не всегда развивалась так, как он хотел. Но эти небольшие контракты на рекламу, которые жена считала почти неоплачиваемыми, давали возможность исполнять все капризы Мадам. Это не было, конечно, пределом его мечтаний, однажды он добьется своего, вопреки пророчествам, которые постоянно повторяла его драгоценная супруга. И потом, не так уж плохо делать рекламу лекарств против бородавок, когда в ней участвует такая хорошенькая модель!..
   Она была его первым приключением после свадьбы. Ей было девятнадцать или двадцать. Малышка была бойкой! Приехав в студию, она откровенно оглядела его и дала понять, что он в ее вкусе. Она угадала в нем, безусловно, опытного мужчину, гораздо старше, но и гораздо интереснее, чем ее желторотые сверстники! Она не прилагала особых усилий, чтобы привлечь его, просто написала свой телефонный номер после окончания съемок и тем же вечером оказалась вместе с ним на водяной кровати.
   Сначала Доминик разрывался перед выбором: забыть о клочке бумаги, прожигавшем брюки, и благоразумно вернуться к неблагодарной супруге или воспользоваться приглашением, первым и последним, особы, которую больше никогда не встретишь.
   Терзания были недолгими. Он забронировал номер в одном из многочисленных мотелей на главной улице города. Отнюдь не дворец, но и не притон. С другой стороны, для девушки была важнее его привлекательность и положение женатого мужчины, которое означало больше скрытности и меньше последствий. И потом, кто знает, возможно, как фотограф, он ей еще понадобится в будущем.
   Доминик все еще хранил неизгладимое впечатление от этой комнаты, свидетеля его первой супружеской измены. Бежевые, когда-то белые, стены. Красный, потертый ковер, орнамент которого был дополнен следами от потушенных сигарет. Мебель такая же обшарпанная, как и стены. Главным в этой комнате была водяная кровать, а зеркала, низко подвешенные на потолке, позволяли любовникам всласть любоваться собой.
   Ожидание продлилось около часа, Доминик начал чувствовать некоторые угрызения совести. Но, при мысли о том, что его ждет, его тревоги таяли, как снег под палящим солнцем. А когда он вспомнил о юности и красоте ее ...
   Он обожал молодых женщин. Он мечтал о дне, когда станет модельным фотографом, и его жизнь будет проходить в объятиях этих богинь. Та, которую он ждал, не была слишком уж хороша, однако весьма симпатична. Она была длинноногой, с маленькими круглыми грудями и кокетливой походкой.
   Она взяла инициативу на себя сразу же, как только вошла: молча разделась, сняла одежду с Доминика и без всяких предисловий, все так же молчаливо взяла его уже набухающий член в рот. Она не была неофиткой, отнюдь! Ничего общего с патетикой его жены! Он подождал и, уверившись в ее аппетите, погрузил свое орудие глубже. Она оказалась весьма понятливой, казалось, она ожидала этого и принялась ласкать себя. Он взял ее за волосы, углубляясь все больше. Она с охотой принимала его, и Доминик почувствовал, что сейчас взорвется. Но слишком рано!
   Он отстранился. Девушка легла животом на кровать и, раздвинув поднятые ягодицы, соблазнительно предложила себя. Он рывком вошел в нее, убеждаясь, что она действительно готова принять его. Он яростно вторгался в нее, сжимая ее стройные бедра, затем перевернул ее, предоставляя ей, в свою очередь, возможность устроить скачку верхом, контролируя ритм благодаря отражению в зеркале. Он воспользовался всеми преимуществами водяной кровати, чтобы погружаться максимально глубже в ее тугое лоно.
   Он заставил ее стонать, три раза занимаясь с ней любовью и оставив ее уставшей и пресытившейся, перед тем как заснуть с ней рядом. Рано утром, будучи воспитанным человеком, он отвез ее домой на ее красном «Camaro», с грохочущей музыкой и откидным верхом, пообещав скоро позвонить. Она понимала, что этого не будет, но это и не было нужно.
   Затем была реклама моющих средств. Актриса была не так молода, но обладала уверенностью тридцатилетней сформировавшейся женщины. Она была замужем и заверила его, что всегда мечтала найти золотой эталон, хотя бы однажды. Доминик почувствовал, что обязан воплотить ее мечты. Уже прошло много месяцев с той ночи в мотеле, и не осталось почти никаких воспоминаний. Почему бы не пережить еще одно, столь же блестящее приключение? Он предложил актрисе провести незабываемую ночь, и она с радостью согласилась. Они поужинали (за счет дамы!) в одном из самых крупных отелей города. Во время еды Доминик расточал комплименты ее красоте, грации, периодически поглаживая ее ноги под скатертью. Ужин пришел к концу, увенчавшись шампанским с клубникой и другими деликатесами.
   Доминик занимался с ней любовью нежно и грубо, романтично и жестоко. Он применил все свое умение, удерживая ее в разгоряченном состоянии по два часа и заставив кончить три раза за ночь... три становилось его счастливым числом. Он лизал, сосал, целовал, пронзал, опять лизал. Она испытывала почти непрерывное наслаждение. На следующее утро после восхитительной ночи, понимая, что продолжение вряд ли нужно, они разъехались в разные стороны, сохранив приятные воспоминания.
   Затем последовали другие. Они появлялись так же, без предупреждения, и также исчезали, чему он и не препятствовал. Для него оказалось невозможным бросать женщин в их одиночестве, и, в порыве щедрости, а также из опасения ранить их самолюбие, он всегда уступал им. Так он пал перед секретаршей из маленькой газеты, для которой он время от времени делал репортажи; потом была восточная красавица, которой он помог, когда сломалась ее машина; далее – коллега-фотограф, влюбившаяся в него, что его весьма опечалило, так как она могла бы выбрать для этого свободного мужчину; девушка из лаборатории, куда он сдавал пленки, когда был слишком занят, чтобы проявлять их самому; официантка из бара, где он часто бывал; две или три клиентки, он потерял уже счет... и, наконец, соседка. Это оказалось последней каплей для его жены.
   – То, что ты изменяешь мне со всеми этими девицами, это я еще терплю, хоть и с трудом. Но это!.. Прямо у домашнего очага, на семейной территории!
   Ой! Их очаг, их семейная территория! Побелев от гнева и выпустив когти наружу, она была готова вцепиться в горло сопернице, забредшей на ее семейную территорию. Чудно! Но оставим прошлое в прошлом. Они расстались, постаравшись сделать это максимально безболезненно, в чем, пожалуй, и преуспели.
   Доминик был готов расправить крылья. Он был по горло сыт полунищей зарплатой и заказами для любителей. Пора было что-то менять; он был талантлив, пришло его время. Он привел в порядок свое портфолио, отобрав лучшие фотографии и навел кое-какие справки.

* * *

   Месяц спустя Доминик пребывал в глубоком расстройстве из-за постоянных отказов. Он оказался в заколдованном круге, совершенно нелепом: солидные агентства отказывали ему потому, что он ни разу не работал ни на одно из них, и давали ему совершенно незначительные заказы...
   Размышляя, он копался в груде визиток, которые собирал еще в начале своей деятельности; их насчитывалось больше сотни, и практически все они были бесполезны. Ничего стоящего! Но, когда он начал, не глядя, сгребать их, одна карточка случайно выпала и приземлилась у его ног. Он вспомнил этого коллегу, встреченного им на презентации обувной марки. Как же это он забыл о нем! Жан-Жак уже несколько лет работал с множеством международных модельных агентств, делал рекламу для показов мод и продуктов высшего класса. Доминик решил позвонить ему, чтобы прозондировать обстановку.
   Он легко дозвонился, это показалось добрым предзнаменованием, они договорились встретиться в кафе, где Жан-Жак часто бывал. Выпивка стоила там безумно дорого, но так как это было модное место, Доминик расценил это как капиталовложение.
   С первого взгляда на Жан-Жака угадывался преуспевающий человек. Все в нем дышало успехом. Он был с ног до головы одет в кожу. Небрежная, уверенная походка заставляла оборачиваться в его сторону. Он приближался к пятидесяти, но великолепно выглядел.
   После нескольких стаканчиков Доминик узнал, что Жан-Жак довольно успешно подвизался в нескольких агентствах, журналах и других, весьма прибыльных местах.
   Пойдя ва-банк, Доминик показал ему портфолио и поведал о трудностях, с которыми столкнулся; он знал, что ему необходимо было преодолеть это препятствие, чтобы перейти от состояния жалкого к обеспеченному, что гарантировало бы ему успех и комфорт.
   Доминик опасался, что собеседник ревниво отнесется к его удачным работам, но Жан-Жак отметил талант Доминика и, одобрив ряд снимков, в особенности ню (изображения обнаженной натуры), пообещал навести справки на следующей неделе, после чего позвонить, если подвернется что-нибудь приличное.
   Приободрившись, Доминик стал расспрашивать его о профессиональной жизни и узнал, что Жан-Жак много работал на крупных показах и что его, Доминика, грезы совпадали с действительностью: доступные манекенщицы, почти ежедневные оргии, почти обнаженные прекрасные тела и т. д. Тем не менее, великий Жан-Жак намеревался оставить эту увлекательную, но утомительную жизнь, сейчас, на вершине славы, и уже подумывал о том, чтобы завести себе преемника. Он был настроен дать Доминику шанс при условии, что тот покажет себя достойным этого. Они выпивали весь вечер.
   На следующий день, несмотря на гул в голове, Доминик отправился в студию, чтобы, как он надеялся, провести свою последнюю анонимную съемку. Он уже видел, как разъезжает по миру, продавая свои фотографии на вес золота в самые престижные модные журналы. Его сопровождали бы самые красивые женщины: прежде всего, прекрасная Синди, о которой он грезил после того, как увидел впервые на обложке, потом Клаудия, Линда, Кэйт. Они преклонялись бы перед его талантом, требуя, чтобы он, и никто другой, снимал их... владел ими. Какие надежды!..
   Но в ожидании этого он должен был сделать рекламу. И не самую вдохновляющую: собачьего корма! Он согласился на это лишь потому, что у него действительно не было денег, хотя он терпеть не мог собак и него была на них аллергия. Ужас! Он утешал себя лишь тем, что скоро его жизнь в корне изменится. С грехом пополам он завершил работу и вернулся домой весь в шерсти, с красными глазами, зудящим носом и воспаленным горлом... Но тем не менее – с телефоном координатора съемки – рыжей прелестницы с длинными ногами и сверкающими глазами.
   Он провел прекрасную ночь в ее обществе, согласившись на то, что она несколько раз делала ему минет: она обожала этот способ доставлять мужчинам удовольствие и делала это божественно. Это была настоящая тигрица; утром он встал с приятно уставшим мужским органом. Плечи, спина и ягодицы были покрыты следами от ногтей. Он спросил себя, была ли Синди так уж кровожадна? У него сейчас не было никаких серьезных связей, и ничто не мешало выяснить это.

* * *

   Жан-Жак позвонил ему через два дня. Некая парфюмерная фирма предложила контракт, и он хотел передать заказ Доминику, чтобы посмотреть, на что тот способен: прежде чем рекомендовать его кому-то, он должен был быть уверен в его профессионализме.
   Доминик с энтузиазмом согласился и пообещал, что оправдает его ожидания. Он явился на встречу на полчаса раньше и наслаждался царившей вокруг атмосферой. Профессионалы! Он, наконец, был среди профессионалов, каждый из которых выполнял свою работу, не теряя времени. Молодая женщина, которую ему предстояло снимать для рекламы, была восхитительна. Ее длинные волосы спадали каскадом с плеч, спускаясь до ягодиц, обтекая великолепные изгибы, подобно черному покрывалу. Приятная дрожь предвкушения пронзила Доминика. Она не была известна, но он предрекал ей успех. Он даже представил, как через несколько лет напомнит ей об этой съемке; как они оба начинали восхождение к головокружительному успеху в мире моды.
   Как это было приятно! Один раз он даже сделал ей один из своих безотказных комплиментов. Но ставки были слишком высоки. Он должен был оправдать доверие Жан-Жака и представить доказательства своего профессионализма. Он довольствовался тем, что с талантом и рвением выполнил свою работу, даже немного удивив самого себя. Девушка была действительно хороша, и после того, как Доминик увидел ее через объектив, она представилась ему неотразимой. Он знал заранее, что снимки будут одними из лучших за всю его профессиональную деятельность.
   Он уехал с улыбкой на устах, как школьник, нетерпеливо ожидающий результата.

* * *

   Фотографии получились потрясающими, Жан-Жак был поражен. Заказчик тоже остался доволен и даже пообещал связаться с ним для следующей рекламы. Доминик ликовал! Он знал, что первый же серьезный контракт поднимет его на недостижимые вершины, и ждал его в страшном нетерпении.
   Звонок раздался через три недели. Жан-Жак спросил, согласится ли Доминик снимать дефиле для журнала «Селект», которое состоится в Нью-Йорке, на следующей неделе.
   «Селект» был самым престижным журналом в стране. Доминик даже не поверил в такую удачу и согласился без колебаний.
   Жан-Жак объяснил ему, что речь идет о дефиле-бенефисе, который организовали видные кутюрье для благотворительных целей. Доминик не вникал в детали, все, что он хотел знать – это время и место. Раз участвуют такие знаменитые кутюрье, очевидно, что приедут такие же знаменитые модели. Он пришел в крайнее возбуждение и попытался узнать, кто же там будет, но Жан-Жаку это было неизвестно.
   Назвав крупный нью-йоркский отель, где все будет происходить, Жан-Жак сказал, чтобы Доминик прибыл туда за час до начала – он передаст ему билет и расписание.
   Доминик уже представлял себе толпу богатых людей в фирменных одеждах известнейших кутюрье. Он даже почувствовал аромат дорогих духов, почти увидел блеск безумно дорогих драгоценностей, услышал звон хрустальных бокалов, шипение пузырьков лучшего шампанского, поднимавшихся кверху. Так как это должен быть бенефис, там обязательно окажется множество звезд кино, и телевидение непременно отметит эту презентацию.
   Доминик решил приехать пораньше, чтобы не упустить ничего из этого представления, которое, без сомнения, станет для него началом новой жизни.
   Что касается моделей, то с ними были связаны его самые радужные надежды. Но будут ли там они, его любимицы? Ни одна из них ведь не захочет пропустить подобное событие. Он выбросил из головы все ненужные мысли и полностью отдался сладким грезам.
   Вот он проходит все формальности и проникает за кулисы, где царит шумное и игривое безумие. Костюмерши бегают вокруг моделей, пытаясь с большим или меньшим успехом увеличить неотразимость этих богинь, которых в этот момент причесывают. Среди облаков пудры, лака для волос, грима никто не может помешать Доминику задержать взгляд – там на груди, тут на попке, не важно, чей! На Синди лишь крошечные трусики и туфли на головокружительных каблуках; на Клаудии полупрозрачный бюстгальтер и стринги; Кэйт полностью обнажена и занята тем, что прикрепляет скромное украшение на пупок. На Линде лишь восхитительное колье и серьги, а на Лейле высокие сапоги и кожаная кепка.
   Доминик стоял, раскрыв рот, и таял от счастья. Он наблюдал за воображаемой сценой, затаив дыхание, пытаясь запомнить ее на всю жизнь. Сколько мужчин были готовы пойти хоть на преступление, чтобы оказаться на его месте? Тысячи, был он уверен. Еще бы и доплатили! Перед всем этим великолепием он не знал, кого попытаться соблазнить первой. Он заметил, что одна из красоток посмотрела в его сторону с лукавой улыбкой. Потому ли, что нашли его симпатичным, или потому, что его выдало явное возбуждение?
   Он не раздумывал над этим и ответил одной из своих самых неотразимых улыбок, способных покорить самую неприступную. Синди была первой, которая толкнула локтем в бок Клаудию, глядя на него. Подружки усмехнулись, после чего обратили на него внимание Кэйт, Линды и Лейлы. Все пять красоток смотрели прямо на него, дерзко и лукаво. Доминик вспомнил, что должен доказать Жан-Жаку, что достоин его доверия. Он приложил невероятное усилие, чтобы отвести взгляд, но в последний момент краем глаза уловил, как Клаудия более чем красноречиво облизала свой палец. Тяжело сглотнув, он смотрел, как она ласкает своим влажным пальцем одну из грудей. Сосок восстал, и она воспользовалась этим, чтобы начать нежно мять другой, заблестевший от слюны. Четверо остальных стояли, обнимая друг дружку за талию, словно чтобы разогреться, и наблюдали за ней. Доминику показалось, что стало слишком жарко! Он не решался поверить в то, что эта богиня устроила это представление для него. Плутовка! Она не теряла времени. Но, хотя он жаждал присоединиться к ним, его тело было словно парализовано. Он мог лишь оставаться на месте, эрекция становилась болезненной, и в это время Синди скользнула длинной рукой по слегка дрожащему животу Клаудии. Кэйт, в свою очередь, нежно массировала плечи и шею Линды, которая легким, похожим на дуновение ветра движением, гладила раздвинутые ноги Синди, встав для этого на колени. Они больше не смеялись. Их ангельские лица стали мечтательными, нежными и чуть рассеянными.
   Доминик гадал, как наиболее успешно ублажить их всех, каждую настолько, насколько и другую. Несомненно, по очереди, но любя женщин так, как любил их он, он не мог представить, что какую-то из них он удовлетворит меньше. Его сомнения были прерваны. Одна из сирен сделала ему знак приблизиться. Он понял, что это не он, а они управляют ситуацией: они взяли руководство в свои руки. Он знал, что у него хватит сил на всех. Будучи воспитанным человеком, он подчинился призыву и приблизился к божественному квинтету, после того, как в голове на мгновенье вновь мелькнула мысль о Жан-Жаке и ответственности перед ним. Он был готов пожертвовать карьерой, лишь бы увидеть продолжение. Они приняли его, раскрыв объятья, завлекая его в свой круг.
   Теперь Доминик знал, что рай существует, но не такой, каким его представляли религиозные адепты. Пока десять рук раздевали его, средоточие мужественности подрагивало от счастья. Он не мог уже ждать, желая скорее погрузиться в одну из жарких пещерок, бывших в его распоряжении, не важно, в какую! Вместо этого он почувствовал, как погрузился в жаркий рот, со знанием дела принявший его. Его руки натыкались на бархатистую кожу или шелковистые волосы; ему хотелось, чтобы у него тоже было десять рук, чтобы он мог ласкать каждую грудь, ягодицу, живот, влагалище, предлагавшиеся ему! Он пробовал на вкус, лизал, сосал все, что мог, пытаясь оттянуть свое извержение. Рот, пленивший его, отстранился, и он оказался лежащим на полу; пара ног была раздвинута над его лицом, две груди терлись о его напряженные яички; его руку держали на поверхности влажного устья, а три – да, три – руки нежно перекатывали его фаллос, делая это мучительно медленно; женские рты облизывали великолепные груди; восхитительные ягодицы терлись друг о дружку. «Бабочка», щекотавшая ему губы, упорхнула. Богиня поднялась, расставив ноги по обе стороны его головы и предлагая роскошный вид раскрытых створок. Другая встала перед ней, так что их груди соприкасались, и принялась ласкать ее, позволяя их жертве видеть, как ее палец медленно движется между складочек плоти, проникает внутрь, вызывая пряную влагу наслаждения, капля которой падает ему на язык.
   Доминик почувствовал, как одна – или несколько – рук скользят по поверхности его бедра и завладевают снова его членом, в этот же миг третья фея встает позади тех двоих над ним. Она начинает ласкать грудь второй, потом живот, перед тем как запустить руки между раздвинутых бедер. Освободившись, вторая нагибается, чтобы попробовать вкус влаги первой, обильно сочившейся из нее.
   Руки, ласкавшие его, сменились ртом, отважно поглощающим его до тех пор, пока его эрекция не достигла невероятных размеров. Наконец женское тело приняло его, погрузив в свои пылающие глубины – нежные, скользкие и теплые. Их обладательница покачивала бедрами, задавая сначала размеренный, а затем все убыстряющийся ритм. Он увидел пятую. Она сидела на столике для макияжа, широко раздвинув ноги, все быстрее и быстрее погружая в себя флакон из-под духов, формой и размерами походивший на фаллос.
   Доминик был крайне возбужден этим зрелищем – тем, как флакон, покрытый влагой, появляется и исчезает, поблескивая. Он приподнял бедра, вторгаясь глубже в плоть женщины, сидевшей на нем; каждая его рука завладела одной из пещерок, покачивающихся над ним, третья фея сама ласкала себя, флакон двигался в бешеном темпе, погружаясь все глубже. Он кончил в тот же момент, что и пара сверху – его наездница и та, что сама удовлетворяла себя. Обе откинулись в сладострастных спазмах, а флакон остался в подрагивающих от удовольствия недрах.
   Изнуренный этим видением, Доминик, пребывая между сном и реальностью, закрыл на мгновение глаза. Незаметно он задремал. Проснулся он через час, в своей комнате с расстегнутыми и мокрыми брюками.

* * *

   Доминик с трудом пережил ожидание. Дни тянулись мучительно, перемежаясь спонтанными эрекциями, вызванными отголосками воспоминания о той фантазии, которая несомненно осуществится. Через неделю эрекции стали почти постоянными. Конечно, он пытался не слишком предаваться иллюзиям. То, чего он желал, имело немного шансов на осуществление. Однако он отказывался верить, что у его мечты нет ни малейшего шанса. Игра стоила свеч.
   Он лихорадочно собирал и разбирал чемодан, пытаясь ничего не забыть.
 
   Утром великого дня он был так взвинчен и напряжен, что чуть не опоздал на самолет. Прибыв в Нью-Йорк, он сел в первое же такси. Шофер ехал не торопясь, и Доминик знал, что это единственное свободное время на сегодняшний день. Он решил успокоиться и вести себя, как профессионал, человек, привыкший к такого рода мероприятиям. Особенно к моделям. Женщины так проницательны! Он должен показать, что уверен в себе, готов ко всему, и не выдать своего возбуждения... если только его друг сможет вести себя спокойно!
   Он надел свободные брюки, которые должны будут скрыть некстати случившуюся эрекцию, оставляя при этом свободу движениям. Старая приятельница утверждала, что в этих брюках его ягодицы выглядят весьма аппетитно.
   Он пришел на час раньше, как и было условлено, и представился менеджеру – молодой женщине с папкой в руках, которая сверила его данные, перед тем как отвести его в святая святых, где он должен превратиться в любимца моделей, и, возможно, в непревзойденного любовника.
   Его проводница не была привлекательна. Холодная, слишком высокая и худая. Она была такая колючая, что Доминик внимательно выслушал все, что она сказала, чтобы не переспрашивать. Тем лучше! Те красавицы, что ожидают его, полностью компенсируют это неприятное впечатление. Эта мысль вызвала волну возбуждения.
   Менеджер показала ему галерею фотографов в роскошном зале и указала дорогу за кулисы. Доминик был уже на втором этаже. Он уже видел, как модель, переодевающаяся в углу, снимает одежду, которую она только что так профессионально демонстрировала, и представил, как он яростно ворвется в нее. Он проделает это с каждой так хорошо и с такой силой, что они потеряют над собой контроль и будут стонать от удовольствия, умоляя его не останавливаться. Сколько возможностей!
   Напоследок менеджер сказала, что будет двенадцать моделей, нанятых в лучших агентствах мира, и оставила его устраиваться.
   Доминик распаковал свою аппаратуру, расставил ее по местам и, глубоко дыша, попытался успокоиться, чтобы унять свою невероятную эрекцию.
   Он был готов. Он встал за аппаратом, стараясь окончательно овладеть эмоциями. Костюмерши принесли закрытые чехлы с одеждой, гримерши разложили свои инструменты. Разносился запах кофе из кофеварок, распорядитель расположил гигантские корзины с фруктами на столе. Онидолжны были скоро появиться.
   Разглядывая себя в зеркале, Доминик добавил последний штрих к своему внешнему виду: он расстегнул рубашку, чтобы открыть волосы на груди, в которых поблескивала тяжелая золотая цепь; освежил лицо лосьоном после бритья, и убедился, что захватил пачку презервативов, ведь никогда не знаешь, чего ожидать... Пригладил усы, выпустил несколько локонов и небрежно устроился в кресле, листая журнал с безразличным видом человека, утомленного ожиданием.
   Послышался шум множества приближающихся шагов, как если бы все двенадцать шли вместе. Превосходно! Ему повезло – он сможет сразу поцеловать их всех одним только взглядом.
   Услышав, что они уже в дверях, он принял соответствующую моменту позу и, придав лицу соблазнительное выражение, смотрел, как дверь открывается навстречу его мечте...
   Шумная группа мальчишек, самому старшему из которых было лет девять, ввалились в зал, взбудораженные тем, что им предстоит первое серьезное дефиле.

   Как прекрасна эта затяжка сигаретой! Ив передал мне ее, хорошо зная мои привычки. Едкий дым обжег мне горло и с упреком пощекотал ноздри, легко улетучиваясь – еще один гвоздь в крышке гроба, привычка, с которой я никак не могу порвать.
   Пот, покрывавший мое тело, быстро испарялся, удары сердца становились все спокойней. Какой кайф! Ив постоянно меня удивляет; каждый раз, когда мы занимаемся любовью, оказывается лучше, чем прежде, хотя, казалось, лучше уж некуда. Постель красноречиво свидетельствовала об этом. Матрас сполз с одной стороны на пол. Простыни, до этого аккуратно застеленные, превратились в кипу, взбитую нашими ногами. Даже чехол на матрасе сполз. И мы вовсе не боролись!
   Я не знаю, что делает наши забавы такими яркими. Мы каждый раз погружаемся в эротическую атмосферу, отдаваясь общему всепоглощающему наслаждению. Мы становимся почти животными, но животными, которые любят друг друга и хотят друг другу нравиться. Странно, Ив в жизни человек сдержанный, однако в постели он постоянно открывается с новой стороны. Он откровенно, без смущения рассказывает мне о своих фантазиях, объясняя их в мельчайших подробностях. И я с удовольствием включаюсь в игру. Мы столько раз разыгрывали эти сцены, что иногда я спрашиваю себя, настоящие ли Ив и Сара участвуют в них. Тем более, что я рассказываю ему такие вещи... Как правило, я смотрю, в каком он настроении, и действую в зависимости от этого.
   Если он смешлив и настроен игриво, я становлюсь развязной служанкой, в одном лишь переднике и наколке. Он ведет себя, как капризный хозяин, бегающий за нахалкой до тех пор, пока мы не ослабеем от смеха и удовольствия.
   Если, напротив, я вижу, что он грустит и подавлен, я становлюсь нежной и любящей любовницей; я нежно массирую его, медленно и деликатно вызывая желание. Мы долго и страстно занимаемся любовью.
   Но больше всего мне нравится, когда он ведет себя как вояка, прямо и неприкрыто затаскивая меня в постель, следуя лишь потребностям своей страсти. Он может быть таким вульгарным мачо! Я превращаюсь в шлюху, как в словах, так и в поведении, мучая его до тех пор, пока он не вторгается в меня сзади, сжимая мои бедра, чтобы лучше насадить. Мы любим эти маленькие представления, которые сближают нас и оставляют столько приятных воспоминаний.
   Однако наша «рутинная жизнь» изменилась с тех пор как... столько же прошло времени? Мне кажется, это был вторник; во всяком случае, где-то на неделе, так как мы оба пришли поздно с работы и были уставшими, и хотели заняться любовью без особых мудрствований. Ив был задумчив. Возможно, обдумывал следующий сценарий; пока он мыл посуду, я расстегнула его брюки. Я склонилась, дразня языком его живот, потом опустилась на колени. Он казался нерешительным... почему не взять инициативу в свои руки? Он ничего не предлагал, и тогда я принялась нежно посасывать его. Он продолжал оставаться молчаливым и задумчивым, потом, кажется, ему что-то пришло в голову.
   – Что бы доставило тебе настоящее удовольствие? – спросил он.
   Так как рот у меня был занят, а мое воспитание не позволяло мне говорить при этом условии, я промолчала, а он продолжил:
   – Ты не хочешь почувствовать другой член?
   Я чуть покачала головой в знак отрицания.
   – Никогда? Давай, ты вполне можешь сказать мне об этом...
   Я снова покачала головой.
   – А если бы их было два, мой и чужой?
   Это заставило меня поколебаться. Почему я никогда не думала об этом? Я всегда мечтала о стольких трюках, отнюдь не «консервативных», но никогда подобная мысль не приходила мне в голову. Я продолжила ласкать его с еще большим старанием, показывая свое одобрение.
   – Ага! Как ты представляешь себе его, этот член? Больше, чем мой?
   Хм, деликатная тема, я предпочитала не становиться на скользкую почву и притворилась глухой.
   – Держу пари, что тебе понравился бы большой и черный, как бывает в фильмах.
   Эта мысль произвела неожиданный эффект. Я никогда не зацикливалась на этих больших и черных членах в порнофильмах. О! Они были великолепны, хотя и немного пугали. К тому же у чернокожих такие ягодицы! Хотя чаще всего думают об их члене!
   Я представила одного из этих громадных парней, словно высеченных из скалы, с огромным жезлом. Это было весьма волнующе. Потом я представила Ива рядом и почувствовала приятное покалывание внизу живота. Я глубоко вздохнула, захватывая губами его головку и нежно лаская ее языком.
   – Уммм... ты ласкала бы также другого парня?
   Я продолжала молчать.
   – Клянусь, мне было бы приятно на это посмотреть. Даже не думай...
   Его член, вздрогнув, еще больше увеличился.
   – Ну скажи, ты бы также ласкала его? Позволила бы заняться с собой любовью? Я мог бы наблюдать?
   В моей голове смешались все мысли. Я увидела себя на коленях перед огромным парнем, чей фаллос спускается почти до колен. Я беру его, насколько могу, в рот, а Ив ласкает меня так, как он умеет это делать. Потом незнакомец отстраняется, и Ив занимает его место. Я бы жадно сосала его, а тот, другой, встал бы позади меня на колени и погрузился между моих влажных и раздвинутых бедер. Орган его огромен, и боль, смешанная с мучительным наслаждением, пронзает меня. Я чувствую себя наполненной... Затем пальцы, возможно мои, завладевают моим клитором, безжалостно терзая его, почти причиняя боль. Я испытываю приближащийся экстаз и ускоряю ритм, лаская Ива, в то время как чужак все быстрее и быстрее вторгается в меня. Он делает это так сильно и быстро, что я едва не кричу. Потом он выходит, и я ощущаю, как мою спину и ягодицы заливает теплая жидкость.
   Представляя все это, я со рвением вбирала плоть Ива в рот и безжалостно ласкала саму себя. Когда он извергся в меня, я почувствовала теплую волну, накрывшую мое лоно и наполнившую меня удовольствием.
   Та картина преследовала меня целый день. Я не переставая представляла себе, как было бы прекрасно обладать одновременно моим несравненным Ивом и тем парнем, которого я вообразила. Я говорила себе, что он должен где-то быть... но где? Каждый раз, когда мы теперь занимались любовью, я представляла себе третьего. Ив, конечно, не подозревал об этом. Мужское эго – вещь хрупкая, и я не могла представить себе, что он и вправду пойдет на это ради моего удовольствия. Однако...
   Я не могла долго держать свой болтливый рот на замке. Через неделю после появления этого волнующего призрака я спросила Ива, согласился бы он в самом деле на любовь втроем. Я уточнила, что речь идет о еще одном мужчине для меня, а не о женщине для него, чтобы он не питал пустых иллюзий. Он среагировал так, как я и ожидала:
   – Тебе больше меня недостаточно...
   – Да нет, ты знаешь это!
   Я сделала все, чтобы убедить его в этом. Я сказала, что у меня никогда не было лучшего любовника, и что он так расширил мои сексуальные возможности, что я буду признательна ему до конца своих дней. И добавила (что оказалось легко, так как почти полностью было правдой):
   – Ты меня так вдохновил, что я хочу испробовать все твои фантазии, ты не можешь отрицать, что именно тебе пришла в голову эта идея!
   – Ну, я польщен... Но если ты войдешь во вкус?
   – Ладно, Ив... ведь речь идет о фантазии. Я вовсе не собираюсь устраивать оргии по выходным. И потом, не обязательно быть с ним знакомым, даже лучше не знать его. В этом случае, если он разочарует или не справится, мы не окажемся в неудобном положении. Это был бы самый замечательный подарок, который мог бы сделать мне мужчина!
   – Дай мне подумать.
   Я замолчала. По своей хитрой природе, я знаю, когда надо замолчать и предоставить все естественному ходу. Я сделала первый шаг, оставалось только ждать, когда он примет решение. Он держал меня в неведении три недели. Три долгих недели, в течение которых я по меньшей мере раз сто спрашивала себя, а не забыл ли он вовсе о моем предложении, или не знает, как отказать мне, не ранив, или все еще размышляет о моей причуде.
   Я сгорала от нетерпения узнать его ответ, особенно когда я увидела во плоти мужчину, который мог бы воплотить мои фантазии в жизнь. Я увидела его через два дня после того, как рассказала о своем желании Иву. Вепрь! Когда я узнала, что он существует, было невозможно выкинуть его из головы.
   Никогда бы не могла предположить, что встречу его на работе. Однако именно так и случилось... Мужчина, который был воплощением самых невероятных грез. На нем был просторный жилет со знаком службы доставки, с которой мы работали. Но я никогда не видела его раньше. Если бы увидела, то никогда бы не забыла! При виде его я почувствовала легкие мурашки внизу живота, как если бы Ив касался меня языком. Моя мечта обрела реальные черты: это был он, второй мужчина, еще одно средоточие мужской силы, с которым бы я хотела заняться любовью в компании моего возлюбленного.
   Но он не был чернокожим. Скорее всего, по происхождению он был индеец. Высокий, с широкими плечами, с длинными сильными ногами. У него были длинные черные волосы, завязанные в хвост и перехваченные кожаным шнурком. Огромные темные, чуть раскосые, широко расставленные глаза делали его лицо необычным. Его медная кожа была восхитительна, его сильная шея походила на шею дикой лошади... я хотела его, как не хотела ни одного мужчину в своей жизни. Я так и застыла там, с сумкой на плече, в полушаге.
   Секретарша приняла пакет с обычной улыбкой и подписала квитанцию. Мой Индеец ослепительно улыбнулся ей, и улыбка словно осветила его лицо. Взглянув на меня, он чуть поклонился и ушел.
   Я была поражена – мне никогда не встречался столь соблазнительный мужчина! Я хотела увидеть его обнаженное тело перед собой, тело, так великолепно сложенное, ощутить его плоть во рту, почувствовать его сильные руки на своем теле... Короче говоря, я была просто сражена, и чтобы хоть немного прийти в себя, мне пришлось сделать вид, что я ищу что-то в сумке. Взяв себя в руки, я вышла из здания и направилась к машине. Я спешила к стоянке, и чуть было не упустила его машину – машину моего медного божества, – роясь в бумагах. Почувствовав прилив адреналина, я пропустила его вперед, так как он собирался выезжать.
   Словно загипнотизированная я последовала за ним, почти не отдавая отчет в том, что делаю, и доехала до коммерческого центра. Там я потеряла его из виду. Разочарованная, я тут же пришла в себя. Ну что меня дернуло следить за ним? Что он подумал бы? Я чуть не оказалась в дурацком положении.
   В последующие дни я находила предлог, чтобы оказаться в приемной в нужное время, надеясь увидеть его. Он приходил три раза, и каждый раз мое белье становилось влажным, а его лицо преследовало меня весь оставшийся день. Теперь он– его образ – участвовал в моих забавах с Ивом, а не какой-нибудь воображаемый персонаж. Его черты словно отпечатались в моей памяти, и я представляла его, когда ко мне тянулась рука Ива.
   Однажды вечером все повторилось... Я жадно сосала его, потом позволила грубо, болезненно овладеть собой, занимаясь одновременно Ивом. Милый Ив! Должна ли я спросить, что же он в конце концов решил? Может, мне стоит рискнуть и выдвинуть ультиматум? Сигарета чуть не обожгла мне пальцы. Я вскочила, чтобы взять пепельницу, и Ив воспользовался этим, чтобы поправить сбившиеся подушки, перед тем как нежно притянуть меня к себе и сказать:
   – Я согласен.
   Я решила, что ошиблась, и чтобы не обнадеживать себя зря, притворилась, что не понимаю, о чем это он.
   – Я согласен, ты знаешь... на то, что ты попросила... другой мужчина.
   – Ты шутишь!
   – Нет, нет.
   Он шумно вздохнул:
   – Я только надеюсь, что это произойдет лишь однажды. Если ты войдешь во вкус или перестанешь хотеть меня, я никогда не прощу себе. Со своей стороны, я приложу усилие, чтобы то, что я увижу тебя с другим, не слишком повлияло на меня.
   – Любовь моя, я думаю лишь о тебе, и я так возбуждена...
   Это было правдой. Я, конечно, опустила то, что меня так возбудило. Я не стала подливать масла в огонь признанием, что это его более пассивная роль в этой фантазии привела меня в такое возбуждение. Я просто сочилась от возбуждения. Я притянула его руку, и он принялся ласкать меня. Потом мы страстно занялись любовью и заснули в объятиях друг друга.
   Я спала неспокойно и вскоре вообще проснулась. Меня заботило то, как, имея согласие Ива, достичь своей цели. Как заполучить прекрасного незнакомца? Все возможные способы и уловки начали мелькать в моей голове. Как я должна выглядеть, чтобы добиться его? Должна ли я, воспользовавшись каким-либо предлогом, хитростью привлечь его, чтобы потом, в зависимости от его реакции, привести в нашу, почти супружескую кровать? Говорят: утро вечера мудренее, но мне казалось, что я ничего не смогу придумать.
   Уже почти рассвело, когда, угнетенная тем, что мне не удалось найти какого-либо приемлемого решения, я заснула. Моей последней мыслью было: «А хватит ли у меня смелости осуществить задуманное?»

* * *

   Его звали Ше. Он оказался из племени гуронов. Я видела его дважды на этой неделе, и все не решалась приблизиться, чтобы познакомиться поближе. Однако я кое-чего достигла, теперь он знал о моем существовании. У меня появился шанс...
   В этот день клиент передал мне важную посылку, которую я должна была получить лично в руки. Когда секретарша попросила подождать в приемной, я не сомневалась, что он придет. И наконец я услышала его теплый голос:
   – Это вы Сара Л...?
   Я чуть не упала в обморок. Он произнес «Сара» как-то необычно. Он стоял в нескольких сантиметрах от меня, протягивая мне ручку, чтобы я расписалась. Но, остолбеневшая от его присутствия, я не двигалась, любуясь его протянутой рукой. Я представила, как он звонит в мою дверь. Я открываю ему, едва одетая, предоставляя природе сделать все остальное. Все получилось бы, Ив мог бы присоединиться к нам, если бы пожелал, или просто наблюдать. Выбор – самое меньшее, что я могла ему предложить. Ну... это могло пройти.
   Надо же мне было ляпнуть напоследок, когда он уже уходил!.. Возвращая ему ручку, я ослепительно улыбнулась, и когда он сказал: «Спасибо, мадам Сара!», я возразила: «Мадемуазель» и залилась краской. Я думала, что умру от стыда, когда он обернулся и спросил: «А, так вы не замужем?», на что я не нашла ничего лучшего сказать, кроме как: «Ну, пока не совсем».
   В конце концов, возможно, моя глупость сослужила мне службу. Я решила претворить свой план в жизнь и заманить его под предлогом делового письма, которое нужно отправить завтра, а то, что он считал меня несвободной, поможет избежать недоразумений. В принципе, что я теряю, кроме самолюбия, чести и репутации?
   Я изложила свой план Иву. Он оставался молчаливым, не прерывая меня ни вопросами, ни замечаниями. Я была возбуждена и только что не подпрыгивала на месте. Когда я закончила и немного успокоилась, Ив сказал:
   – Ты выглядишь так, как будто влюблена в этого парня...
   Я попробовала переубедить его, сказав, что Ше просто настолько привлекателен, что любая женщина была бы взволнована его присутствием. Кажется, это его не успокоило, и он дулся, как школьник, у которого украли пирожное. Только бы он не оказался! Только не сейчас! Пребывая на грани паники, я все же смогла сдержаться:
   – Дорогой, если хочешь, забудем об этом. Это не страшно, больше не будем говорить об этом, – я довольно смело пошла на этот блеф.
   Он проглотил наживку и, почувствовав себя хозяином положения, улыбнулся мне, сказав:
   – Да нет, все в порядке! Ведь это я подкинул тебе эту идею. Я не дам задний ход! Слушай, твой план кажется мне подходящим. Расскажи-ка мне детали...
   Я кратко описала ему Ше, чтобы изложить ему свой сценарий. В то время как я рассказывала, Ив снимал с меня одежду. Затем он прервал меня, чтобы заполнить собой мой рот. В итоге мы предались бешеной страсти. В моем мозгу мелькало тело и лицо Ше. Я не могла ждать; я хотела обладать ими обоими. Этим же вечером. Когда? Завтра? Невозможно. Послезавтра? Мы заснули, обнявшись: я – представляя будущее событие, Ив – пытаясь задушить последние сомнения. Возможно, он думал, что влип... Мне хотелось его успокоить. Все это не меняло моих чувств к нему, хотя он считал по-другому.

* * *

   Я была готова. Предстояло лишь найти серьезный предлог, чтобы заманить Ше к себе домой. Если мне нужно будет доставить что-то совсем «официальное» из тех документов, которые я должна собрать, я рискую получить счет. Кроме того, нельзя забывать о том, что могут послать совсем другого курьера. Я представила, как буду выглядеть... Нет, надо было сослаться на доставку личных сведений, связаться с ним напрямую, сказав, что на работе не в курсе и поэтому важно, чтобы он зашел вечером ко мне домой. При этом пообещать большие чаевые и объяснить, что я выбрала его за его добросовестность и т. д. и т. п. Это должно сработать.
   Часы тоскливо тянулись, наконец подошло время, которое я определила себе для звонка. Документ был так важен, что я могла доверить его доставку только ему. Много раз в течение дня мне казалось, что я взорвусь. Если бы я всерьез задумалась над тем, что собираюсь делать, то, скорее всего, отступилась бы. Но я грезила о том наслаждении, которое испытаю, совершенно отринув все опасения.
   Шестнадцать часов. Сейчас или никогда! Дрожащей рукой я набрала номер телефона, повторяя себе, что, скорее всего, его нет, что он выполняет срочное поручение. Но секретарь попросила меня подождать, и я услышала его мягкий голос. Почти шепотом – и у стен есть уши! – я попросила его помочь. Он сразу же согласился, записал мой адрес, и заверил, что приедет завтра, ровно в восемь вечера.
   Весь оставшийся день я была рассеяна, напрасно пытаясь работать. Провозившись с одним важным делом до последней минуты, в семнадцать часов я вышла из офиса и бегом понеслась домой, чтобы рассказать Иву о произошедшем и навести порядок.

* * *

   Следующий день показался мне бесконечным! Кажется, минуты тянулись без конца, не желая приближаться к вечеру. Я постоянно спрашивала: удастся ли мне задуманное; вдруг Ив переменит решение или Ше не поддастся так легко, как я надеялась... или моя мама решит неожиданно навестить меня. Последняя мысль заставила меня подскочить от ужаса и броситься к телефону, чтобы предотвратить подобное. Я обожаю свою мать, но не этим вечером!
   Было семнадцать часов. Я вышла с работы еще более стремительно, чем накануне и добралась до дома в рекордное время.
   Ив был уже дома, и я убедилась, что он не переменит решение. У него был возбужденный вид. Тем лучше! Я не смогла бы найти силы, чтобы переубедить его. Мы поели, только чтобы быть в форме. В девятнадцать часов я не находила себе места. Ив потянул меня в ванную; наполнил ванну и щедро добавил пены. Потом раздел меня и нежно погрузил в горячую пену. Он осторожно мыл мое лицо, массировал виски и щеки, вымыл все мое тело, задержавшись на животе, который он ласково погладил. Я погрузилась с головой, потом вынырнула, смакуя его ласки. Он медленно возбуждал меня, вызывая в животе сладкое томление. Потом присоединился ко мне, от чего я приятно вздрогнула. Я опустилась перед ним на колени, пропуская его между своих бедер, терлась об него своими полураскрытыми губами. Ив позволял мне это несколько минут, потом поднялся:
   – Продолжай без меня... уже почти восемь, я буду в спальне.
   Оставшись одна, я рассеянно поглаживала себя. Ив действительно помог унять мое волнение, и я почти спокойно отнеслась к звонку в дверь. Я вышла из ванной, прикрывшись влажным пеньюаром.
   Он был передо мной. Наконец.
   – Я вас побеспокоил! Извините...
   Я возразила, что это не так, и заставила его войти. Я незаметно распахнула пеньюар, открыв тело, по которому стекала вода, и задела твердым соском его пиджак. Я нашла в себе смелость посмотреть в его огромные глаза, пытаясь понять, что он думает. Он посмотрел на меня, потом улыбнулся. Я встала на цыпочки, приблизив лицо к его шее и вдыхая его запах. Его руки были уже на моем теле, стягивая пеньюар, я оказалась полностью обнаженной и прижатой к брюкам, уже натянутым его желанием. Я обрадовалась своему везению. Проще, чем я думала! По крайней мере, на данный момент.
   Я призналась ему:
   – Я захотела тебя, как только увидела в первый раз.
   Я не ждала и не надеялась на ответ. Я принялась покрывать его губы поцелуями, на которые он стал яростно отвечать. Я подумала, наблюдает ли за нами Ив... но предпочитала думать только о Ше. Я набросилась на него, стягивая одежду, пиджак, рубашку, расстегивая дрожащими руками его брюки. Его член превзошел мои самые смелые ожидания. Он был мощный, красивый, длинный. На самом деле, все его тело казалось статуей из бронзы, я была в восторге. Я не удержалась и принялась гладить эту кожу, покусывая его плечи, шею, облизывая его живот, мускулистые руки. Я была вне себя. Насколько я помню, это я увлекла его на диван, стянув с него трусы. Я удобно расположилась перед ним на коленях, как служанка перед хозяином. Его плоть подрагивала, гипнотизируя меня. Я скользнула по ней языком, наслаждаясь тонкостью кожи, обрисовывая все выпуклости, все вены. Мне казалось, что я не смогу взять ее, но мне это удалось, я почувствовала, как она уперлась мне в горло. Она была восхитительна, совершенно другой вкус, чем тот, к которому я привыкла, более нежный. Ше, судя по всему, понравилось то, что я с ним делала, он запустил руки в мои волосы. Мне показалось, что его орудие достигло максимального размера, и Ше воспользовался этим, чтобы прервать мои ласки и, скользнув своим телом вдоль моего, начал тереться своей плотью о створки моей раковины, любуясь этим и не произнося ни слова... Любой звук мог все испортить. Наконец я вобрала его в себя. Он был невероятно велик, я с трудом приняла его. Но в тот момент это беспокоило меня меньше всего! Его руки почти раздавили мои груди, сжимая их. Потом он наклонился и стал покусывать мои напрягшиеся соски. Я наслаждалась этими действиями и ощущением его внутри себя. Он оставался неподвижным, ожидая моего сигнала. Мои мышцы сжималась вокруг его естества; я надеялась, что он почувствует мое напряжение, и начала двигаться медленно, чтобы дать ему возможность судить о моих возможностях. И, предощущая неминуемое наслаждение, стала двигаться все быстрее, втягивая его все глубже. Я встала на ноги, чтобы усилить дрожь, боль, удовольствие. Он понял и приподнял меня на своих сильных руках. Потом он отстранился и повернул меня. Я уперлась руками о спинку дивана, предлагая ему свои расставленные ягодицы. Он раздвинул мои ноги, и – приятный сюрприз! – также опустился на колени, облизывая мою раковину, уже пылающую. Я выждала несколько минут, потом взмолилась о том, чтобы он ворвался в меня. Он выполнил это, и я с трудом сдержала крик от наслаждения этой болью. Он пронзал мое тело, мне казалось, он хочет разорвать меня. И это было восхитительно. Я приоткрыла глаза и увидела приближающегося Ива. Я совсем забыла о нем! Меня кольнуло чувство вины. Возможно, он был прав? Возможно, я не смогу забыть о Ше и после этого вечера еще сильнее буду хотеть его... Слишком поздно, чтобы думать об этом. То, что Ив был рядом с нами, возбужденный и с уверенным взглядом, вызвало во мне жаркую волну удовольствия. Я чувствовала себя красивой, желанной, соблазнительной. Я желала, чтобы он принял участие в происходящем. Я чуть привстала, и, глядя на него, медленно сжала свои груди. Я пощипывала их, гладила, подтягивала вверх, чтобы лизать их. Ив был рядом, а Ше оставался невозмутимым. Великолепно! Все идет так, как я задумала! Я постоянно боялась, что произойдет что-то, что все испортит. Теперь, когда Ив поднялся на диван, взялся за спинку и выставил свой член пред моим лицом, я утонула в блаженстве. Не знаю, смотрел ли он на Ше, и мне все равно, даже если последнего смущало его присутствие. Так или иначе, но происходившее не прервалось, а Ив, похоже, начал получать от этого удовольствие. По крайней мере, он быстро возбудился и извергся у меня во рту. Но он оставался таким же твердым. Я выпустила его изо рта и принялась ласкать его руками, облизывая заодно в ритме ударов Ше. Он снова обрел свое величие, но я чувствовала, как Ше ускоряет движения. Он увеличил силу натиска, прижимая мои ягодицы к своим бедрам, наконец, он сжал их и взорвался во мне. Он так и оставался внутри, поглаживая мне спину и зад, пока восстанавливал дыхание.
   Мне кажется, что они договорились, так как Ив отвел мою руку и, спустившись с дивана, уступил место Ше. Тот был так велик, что мне стало жалко наш диван, жертву наших экспериментов... Ив уже был во мне. Я узнала его касания, его ритм, его плоть. Я с радостью впустила его и завладела тем замечательным стержнем, который оказался теперь передо мной. Но произошло что-то странное. В то время как я захватила Ше и начала его возбуждать, Ив вышел и принялся просто наблюдать за происходящим. Он стоял, с бесстрастным лицом, сжимая в руке свой орган. Возможно, он не хотел заниматься со мной любовью сразу после другого? Я, наконец, поняла двусмысленность этой ситуации, и мне показалось, что наша с ним жизнь уже не будет прежней. Ведь хотя я и дала клятву, что подобное не повториться, мои губы ласкали плоть другого мужчины, и я никогда не забуду его. Я вдруг испугалась. Испугалась, что Ив больше не будет смотреть на меня, как прежде, что он чувствует себя, в каком-то смысле, обманутым. Я поспешила довести Ше до оргазма, помогая себе руками. Его тело подчинилось моему внезапному желанию, и на меня выплеснулось его семя. Несмотря на последние мысли, я не могла отрицать, что это было чудесно. Если нужно будет молчать об этом вечере, я все равно сохраню великолепные воспоминания. Зная, что подобное не повторится, я задержала Ше у себя во рту, нежно поглаживая его языком. Я почувствовала, что мне неудобно и распрямилась с помощью сильных рук Ше. Он нежно сжал меня, поцеловал волосы, веки, щеки, губы. В последний раз прикоснувшись, он медленно отстранился:
   – Иди к нему, думаю, так будет лучше. Я сейчас уйду.
   Ангел! Он избавил меня от выбора, от того, как мне вести себя с ним, и от ответов на его вопросы. Я поцеловала его в последний раз и пошла к Иву. Я молча скользнула в нашу кровать и обняла его. Через несколько минут я услышала, как за Ше (за моей реализованной фантазией) захлопнулась дверь. Я попыталась заснуть, но противоречивые мысли роились в моей тяжелой голове. Не совершила ли я худшей ошибки в своей жизни? Стоило ли этого то необычайное наслаждение, которое я испытала? Я прижалась к своему возлюбленному и другу. Я была уверена, что его мучают те же мысли, и с трудом сдержалась, чтобы не заговорить с ним. Я так хотела, чтобы он сказал о том, что чувствует! Я ощущала его напряжение, его дыхание было ровным, но не расслабленным, что говорило о том, что он не спит. Он взял мою руку и прижал ее к сердцу. Этот жест немного меня успокоил, обещая избавить меня от долгой напряженности в отношениях. Сон завладел мной, унося на своих крыльях и давая надежду на то, что завтра снова встанет солнце и все будет так, как прежде.

* * *

   Я проснулась в пустой постели; никаких следов моего возлюбленного. Посмотрев, который час, я решила, что маловероятно, чтобы он уже ушел на работу. Вчерашние события роились в моей сонной голове, и дурное предчувствие заставило меня подняться, несмотря на ранний час и возможность еще поваляться в постели.
   Его не было ни на кухне, ни в гостиной. Напрасно я искала записку, которую он, как правило, оставлял мне. Ничего... Кроме кота, трущегося о мои ноги и мурлычущего, и совершенно не озабоченного моими проблемами. Кофе готов... Это уже кое-что. Я решила выпить чашку обжигающего напитка, присев на край стула и пытаясь сообразить, что могло заставить Ива уйти так рано. Но мне ничего не пришло в голову, разве что роскошное тело Ше, касающееся моего, и горящий от желания взгляд Ива. Я с трудом отогнала эти воспоминания, решив вернуться к ним позже. Сейчас мне было страшно. Все то же предчувствие тяготило меня. Я чувствовала себя совершенно беспомощной и решила заняться утренними делами, надеясь, что это поможет мне прийти в себя.
   К счастью, я должна была участвовать в утреннем совещании. Это должно было помочь скоротать время... Но собрание закончилось, а я по-прежнему пребывала в неведении. Было уже одиннадцать часов, но об Иве ничего не было слышно. Я пыталась дозвониться ему на работу, но мне сказали, что он еще не приходил, хотя его ждали – он должен был присутствовать на совещании, назначенном на девять утра... Я притворилась, что не имею понятия, что происходит. «Да, конечно, если я что-нибудь узнаю, то попрошу его сразу же перезвонить».
   Оставшееся время тянулось долго, не принеся никакого успокоения. Мой звонок ему на работу в пятнадцать часов был также бесполезен, как и предыдущий. По тону секретарши я догадалась, что она тоже беспокоится. Я больше ничего не могла с собой поделать и ушла с работы.
   Я вернулась домой взвинченная, расстроенная, издергавшаяся. И поняла, что Ив уже побывал здесь до меня. Сложно было не заметить, что исчез музыкальный центр, опустел шкаф, где висела мужская одежда, а в ванной больше не было ни лосьона после бритья, ни бритвы. Три верхних ящика комода также были пусты. Ушел... ушел навсегда.
   Я была опустошена. Мой мозг отмечал все эти перемены, мелочи, но я чувствовала лишь, как внутри меня нарастает холод. Все перевернулось в моей голове, вспомнились лучшие моменты нашей жизни, которых я лишилась по своей глупости, уступив мимолетной и пустой фантазии. В конце концов, он был прав, бросив меня. Будучи честной сама с собой, я признавала, что мне трудно выбросить из головы воспоминания о теле Ше. Сейчас я понимала, что эта картина всегда стояла бы между нами, отравляя наши отношения.
   Одна в пустой квартире, где столько всего напоминало об Иве, я чувствовала себя несчастной. Абсурдность моего поведения приводила меня в ярость. Почему я не могла довольствоваться одним потрясающим мужчиной, как все остальные женщины в мире? Нет. Мне захотелось больше, я возомнила, что сильнее всех и могу не считаться с чувствами других. Я часами плакала от гнева и печали. Мне уже отчаянно не хватало Ива; он сумел бы утешить меня... если бы я заслуживала этого! Я расплакалась еще больше. Устав, я уснула прямо на диване, где и провела всю ночь.
   Каждый день без новостей об Иве угнетал меня все больше. Мне его так не хватало, что я ощущала физическую боль. И в то же время я не могла прогнать образ Ше из моей глупой головы, спрашивая себя, захотел бы он снова встретиться со мой. Я ненавидела себя за такие мысли, но ничего не могла с этим поделать.
   Прошло почти два месяца, когда я решила развеяться с одной приятельницей, прогуляться в пятницу вечером. Мы медленно брели по Бульвару Сан-Лоран в поисках какого-нибудь местечка, чтобы присесть. Мы не знали, что именно ищем; у нас уже урчало в животе, но мы хотели найти что-нибудь с приятной музыкой, напитками и хорошей компанией. Это был славный вечер; впервые с тех пор как меня бросил Ив, я чувствовала, что не так уж отвратительна, что, несмотря на ужасную ошибку, он однажды сможет простить меня.
   Потом я словно увидела призрак. Я узнала эту высокую статную фигуру, возникшую ниоткуда. Узкая талия, бронзовая кожа, конский хвост... Я была так взбудоражена его появлением, что чуть было не упустила, что он не один – кто-то шел с ним рядом, очень-очень близко, держась пальцем за пояс джинсов Ше. Это успокоило меня. Не будем нервничать. Он не один: следовательно, не надо заявлять о своем присутствии. Но мое сердце бешено колотилось, руки стали влажными. Лишь бы он не заметил меня!
   Парочка – это явно была парочка – продолжала идти, не подозревая о моем присутствии. Потом Ше остановился, чтобы поцеловать голову своей спутницы... и тут я поняла, что это не женщина, а... мужчина. Его профиль заставил меня вздрогнуть. Я окаменела.
   Конечно, у него были более длинные, чем прежде, волосы, немного изменившийся стиль одежды, «легкая небрежность», но это был точно он – мой Ив!

   Фредерик внезапно проснулся. Это было одно из тех резких пробуждений, когда вас мучает кошмар и вам кажется, что вы только что избежали чудовищную катастрофу: холодный пот, пустота в желудке, ощущение того, что вы чуть было не пережили эту катастрофу, сердце бьется в бешенном ритме, грудь словно зажата в тисках. Ужасное пробуждение. Он попытался резко встать, но ему это не удалось. «Но что случилось?».
   Наконец он заметил длинную трубку, тянущуюся от его руки к машинке, издающей отвратительное «пип, пип...» в его изголовье. Он попытался понять, что с ним произошло. Однако воспоминания были смутными. Он догадывался, что находится в больнице, но не знал, как и почему в ней оказался.
   Его охватила паника, и тысячи вопросов, атаковавшие его мозг, выявили со всей очевидностью: кроме своего имени, он не знает ничего. Он смутно припоминал эту комнату, кажется, он уже просыпался в ней – час, день, неделю назад? – и врача, который его осматривал. Он также помнил, что пытался объяснить ему, что почти ничего не помнит. Тот внимательней осмотрел его, но не нашел ничего серьезного и сказал, что память обязательно вернется к нему через какое-то время.
   – Вы получили удар по голове... Вполне естественно, что это не прошло бесследно. Но вы молоды и здоровы, думаю, не ошибусь, сказав, что все уладится через несколько дней.
   «Хм, удар по голове...»
   Фредерик попытался припомнить детали возможной аварии. Ничего. Судя по тому, что сказал врач, это его соседка вызвала скорую помощь, после того как он упал, скорее всего, с лестницы, с которой, вероятно, подрезал ветки деревьев. Кажется, ему повезло. Переломов нет, никаких серьезных повреждений, за исключением вывиха руки и неприятной амнезии. Конечно, он понимал, что пострадал серьезней, чем чувствует это на данный момент, так как пока не ощущает боли. Однако он мог пожаловаться на онемение в области поясницы и некоторое неудобство. Его правая рука закованная в гипс, не причиняла ему ни малейших страданий, по крайней мере, сейчас. Левая, украшенная повязкой совсем не болела, если ею не двигать. Он попробовал пошевелить ногами и встать, чтобы убедиться в том, что все в порядке, но бессильно упал на кровать, оглушенный и сконфуженный. В глазах замелькали круги, и он закрыл их, пытаясь справиться с головокружением. Несмотря на все это и на многочисленные вопросы, мелькающие в его голове, он почти сразу же погрузился в тяжелый сон

* * *

   Его второе осознанное пробуждение сопровождалось жизнерадостным голосом врача, открывающего шторы, чтобы пустить в комнату полуденный солнечный свет. Фредерик поспешил прогнать остатки сна, сообразив, еще до того, как окончательно проснулся, что память так и не вернулась к нему. Он знал, что его зовут Фредерик, это все. Но зато он чувствовал себя гораздо лучше. Через несколько мгновений он понял, что тошнота и головокружение также прошли. Он чувствовал себя почти в форме и ужасно захотел есть. Просто ужасно. Он прочистил горло и обратился к врачу:
   – Когда я попал сюда?
   – Ну... вы здесь уже два дня. Вас привезли в понедельник в конце дня, а сегодня среда. Вы практически спали все это время... Вчера вы проснулись, но через полчаса снова заснули, это все. Вы плохо помните об этом? Мы сейчас отключим капельницу, вам она больше не нужна, и я осмотрю вас. Ваша рука не причиняет вам боль?
   – Не очень. Ничего не болит с левой стороны, и лишь беспокоит правая, когда я пытаюсь двигать ею.
   – Очень хорошо. Вы упали с приличной высоты, и просто чудо, что так легко отделались! Так. Как вас зовут?
   – Фредерик... Бюисоно.
   – Где вы живете?
   Фредерик сделал паузу. Казалось, что ответ вертится на кончике языка, но никак не хочет перейти на губы. Он нахмурил брови, но не возникло никакой картинки, связанной с местом его жительства.
   – Не имею ни малейшего представления. У вас есть мои документы?
   Врач дал ему портфель, который Фредерик не узнал. Он просмотрел содержимое, и его охватило странное ощущение. Фотография на водительских правах казалось, принадлежит кому-то другому, кому-то совершенно неизвестному. Врач протянул ему зеркало и Фредерик констатировал, что его отражение соответствует фотографии. Он с интересом прочел бумаги и узнал, что ему тридцать восемь лет, что он не женат, не болен, и что он дал согласие на использование своих органов в случае смерти, что у него множество кредиток, машина, чековая книжка, и что он проживает на тихой улице на краю города.
   Благодаря этому Фредерику удалось вспомнить, что находится рядом с его домом, и как туда добраться на машине; он мог даже сказать какой сегодня день, месяц и год, в какой стране он живет... но он не мог сказать, ни почему оказался здесь, ни что этому предшествовало. Судя по документам, он холостяк. Так. А есть ли у него подружка? Живы ли его родители и кто они? Где проживает его семья? Кто его друзья? Кто он по профессии?
   Он снова спросил врача:
   – Ко мне кто-нибудь приходил? Подружка, брат, коллега?
   – Никто еще не приходил, кроме вашей соседки, медсестры, которая постоянно справляется о вас. Подождем до завтра, и если ваша память не вернется, мы попросим ее прийти, возможно, это поможет вам.
   Врач закончил осмотр и вышел, пообещав прислать ему поесть. Оставшись один, Фредерик внимательно вгляделся в свое отражение в зеркале. Молодой мужчина, довольно привлекательный, несмотря на круги под глазами и бледность. Он поднял свою более здоровую руку и начал внимательно разглядывать ее, потом осмотрел свое тело, странно незнакомое и одновременно смутно близкое. Он остался доволен увиденным: широкие плечи, сильные руки, длинные прямые ноги, плоский живот; немного длинноватые ступни, но это было самым большим недостатком. Затем он увидел свой мужской орган, и остался доволен.
   «Я не знаю, кто я, но, по крайней мере, все на месте, – сказал он себе. – Остается узнать, кто им пользуется!»
   Как и обещал врач, пришла медсестра, и принесла ему еду. Молодая женщина, поставившая перед ним поднос, была весьма хороша: немного полноватая, на щеках прелестные веснушки, ослепительная улыбка. Стетоскоп, висящий на шее, делал ее похожей на маленькую девочку, играющую в доктора. Ее тесный халат давал возможность угадать небольшие заостренные груди и аппетитные округлые ягодицы. Фредерик почувствовал что-то вроде «дежа вю» и спросил себя, полный надежды, был ли он знаком с этой очаровательной дамой до происшествия.
   – Ну, как чувствует себя самый очаровательный пациент на всем этаже?
   Фредерик немного покраснел, польщенный:
   – Не так плохо, как могло быть... Простите, но у меня ощущение, что я где-то вас уже видел. Мы не знакомы?
   – Знаете, это не слишком оригинально! Нет, я не думаю, что мы знакомы, по крайней мере, близко. Возможно, мы пересекались где-нибудь, мы живем в маленьком городе! Давайте, я осмотрю вас, чтобы удостовериться, что все хорошо. Я знаю, что врач осмотрел вас, но я хочу проверить ваш гипс, повязку и измерить температуру. Потом вы сможете поесть. Вы, должно быть, голодны!
   – Должен признаться, что съел бы быка, но занимайтесь столько, сколько надо...
   Она дала ему термометр и повернулась к загипсованной руке. Она деликатно массировала его пальцы, потом вытянула его руку, чтобы посмотреть верхнюю часть гипса. Теперь его рука опиралась о ее талию. Ее тело было горячим и упругим, а ее прикосновения – ласкающими. Хотя ситуацию, как понимал Фредерик, нельзя было назвать в прямом смысле эротичной, однако это не помешало ему возбудиться от присутствия тела, находящегося так близко. Он больше не обращал внимание на то, что она делает, до того как его рука не оказалась прижатой уже не к талии, а прямо к груди женщины. Маленькой, но упругой, как у юной девушки. Его беспокойная плоть выбрала именно этот момент, чтобы заявить о себе эрекцией, и Фредерик отчаянно покраснел. Медсестра заметила это, но лицо ее осталось безмятежным. Пациент полностью сконцентрировался, чтобы запретить своим пальцам сжиматься и разжиматься на этом теле, но рука постоянно вертелась вокруг медсестры, якобы доставая что-нибудь с туалетного столика. Против его воли, рука Фредерика нашла одну из восхитительных грудей и нащупала чуть напрягшийся сосок. С каким удовольствием он расстегнул бы ее тесный халат, чтобы смять их, попробовать на вкус эту кожу, казавшуюся такой нежной!
   – Так, за исключением небольших болей и потери памяти, все в порядке?
   – Д...да...
   – Нет легкой ломоты от долгого лежания?
   – Немного, особенно в области поясницы...
   – Давайте я помогу вам сесть, будет гораздо удобнее. Когда вы поедите, я помогу вам встать.
   Она захватила одной рукой плечи Фредерика и осторожно приподняла его. Потом, подсунув под него руку, занялась его поясницей, ощупывая занемевшие мускулы и кости.
   Фредерик дернулся, когда она чуть-чуть надавила на бедро. Она приподняла простыню и обнаружила огромный, уже пожелтевший синяк, хотя он не чувствовал никакой боли, пока она не прикоснулась к нему. Она извинилась и совсем откинула простыню, чтобы оценить травму. Ничего серьезного... При этом, пользуясь своим положением специалиста, она задержала взгляд на органе, который находился в отличной форме...
   Надавив на кости таза, чтобы проверить реакцию, она нежно скользнула пальцами по коже, почти коснувшись ягодиц. Фредерик почувствовал, как запульсировала его плоть; и смутился, но ничего поделать с этим не мог. Это прикосновение (обычная работа медсестер, внимательных к своим пациентам? Он не был в этом так уверен!) было невыносимым.
   Она попросила его раздвинуть ноги, чтобы убедиться, что и в остальном все в порядке, и продолжила массаж, перенеся усилия с поясницы Фредерика на его живот. Ее руки соединились в области паха, напоминая двух вальсирующих танцоров, готовых танцевать всю ночь. Потом она развела пальцы и принялась гладить внутреннюю сторону его бедер так легко, что это было похоже на прикосновение перышка.
   Наконец она поднялась, и Фредерик почувствовал одновременно грусть и облегчение. Он очень надеялся, что она вернется проверить его состояние через несколько часов.
   – Хотите, чтобы я помогла вам поесть? Это не так просто сделать одной левой рукой, тем более не совсем здоровой...
   Фредерик собирался отказаться, но вместо этого принял жалостливый вид, чтобы показать, как ценит ее предложение.
   Она села рядом с ним и помогала ему почти с материнской заботой. После каждого глотка Фредерик спрашивал себя, не влюбится ли он в столь очаровательную персону. Ему была приятна мысль о том, что он проведет много дней, окруженный ее заботой. Он так и не преуспел в том, чтобы унять свою эрекцию – едва ему удавалось подавить ее, она снова возвращалась, стоило Анни – разве не самое прекрасное имя во вселенной? – ему улыбнуться.
   Она кормила его медленно, давая ему достаточно времени, чтобы прожевать и проглотить еду, не прекращая болтать обо всем своим очаровательным голосом. Фредерик был покорен, автоматически пережевывая пищу, не придавая значение тому, что глотает, предпочитая любоваться каждой черточкой ее очаровательного лица, слушать ее звенящий голос, смотреть на ее улыбающиеся губы. Обед закончился, Анни признала, что слишком задержалась и должна заняться теперь другими пациентами. Она помогла ему встать, немного походить вокруг кровати, а затем ушла.

* * *

   Остававшийся в постели весь остаток дня, Фредерик чувствовал, как силы возвращаются к нему. Размышляя о последнем приеме пищи, он спрашивал себя, понравилось ли ему то, что он проглотил. То, каким образом его кормили, было достаточно, чтобы съесть все, что угодно! Он не мог не думать об Анни, не ждать ее, и каждый раз, когда он слышал шаги, приближающиеся к двери, его сердце начинало биться сильнее. Его плоть при этом увеличивалась, слегка приподнимая простыню.
   Потом зазвонил телефон. Фредерик удивился, он не знал, должен ли он отвечать. Однако любопытство взяло верх, и он снял трубку, в нетерпении услышать голос, который, возможно, будет ему знаком.
   – Фредерик! Это я, мама!
   – Э-э... Здравствуй.
   – У тебя все в порядке? Ничего не сломано? Слушай, я во Флориде с Ларри. Хочешь, чтобы я приехала? Ты ел? Ты спал? Кто-нибудь навещал тебя? Где твой отец? Что произошло? Ну, говори же!
   Фредерик молчал. То, что это его мать, причем вещающая таким повелительным, резким, почти истерическим голосом, ничего не вызвало в нем. Он попытался объясниться, но все смешалось в его речи:
   – Послушайте... послушай, мама. Все, что я знаю – это то, что я получил удар по голове. Больше я ничего не помню...
   – Что?! Ты получил удар по голове! Я знала, что не должна была позволять тебя уходить из дома. Это была ошибка твоего отца! Но что с тобой приключилось? Ты упал? Тебе больно?
   – Я уже сказал, что ничего не помню... Я не знаю, что произошло...
   – Но послушай, это невозможно. Ты не можешь просто так все забыть! Даже меня? Ты больше не помнишь меня? Слушай, я должна приехать! Я отправляюсь прямо сейчас. Ларри и я будем очень скоро, ты...
   – Это не так страшно! Все нормально...
   – Ты пытаешься от меня отделаться! Я полагаю, все твои подружки ухаживают там за тобой, но я твоя мать и ...
   – Никого, нет никого. Кто моя подружка?
   – Ты хочешь сказать: которая? Мой милый Фредерик! Ты всегда говоришь, что у тебя их столько, что нет времени представить их! Откуда мне знать, которая из них настоящая? Я всего лишь твоя мать!
   – Ох...
   Фредерик был обескуражен. От этой женщины у него разболелась голова. Это была она, его мать, которая не позволяла вставить ни слова, которая, кажется, не поняла ни слова из того, что он сказал? Ему не хватило мужества продолжить этот разговор.
   – Ладно, мама, увидимся, когда приедешь. Хорошо?
   – Хорошо. Целую тебя, береги себя! Я обещаю, что приеду как можно быстрее! Какой ужас! Мой сын не может вспомнить собственную мамочку... Держись, я уже еду!
   Фредерик мог поклясться, что она заплакала. Вот в чем он нуждался! Он сказал, что тоже целует ее, что ему не терпится ее увидеть, что было почти правдой.
   Потом он повесил трубку и вспомнил ее слова. Он понял, что Ларри – это не его отец. Но почему отец был ответственен за случившееся, и кто такой Ларри? Какой-то кошмар!
   Кроме того, оказывается, что у него было столько подружек, что он даже не утруждался представлять их матери! Ну, после того, что он услышал только что, это неудивительно! Возможно, он один из тех холостяков, что проводят каждые выходные с новой пассией? Эта мысль ему понравилась. И, кроме того, разве Анни не назвала его «очаровательным»?
   Это обнадеживало! И если верить матери, одна из его подружек рано или поздно навестит его. Возможно, они еще не знают о случившемся... Это заставило его взгрустнуть, так как он все еще не мог вспомнить, кто он. Фредерик попытался догадаться об этом при помощи тех указаний, которые находились в его распоряжении. Он так и не знал, кто он по профессии, и это его раздражало.
   Также не было никаких подсказок, указывающих, как и почему он попал в больницу. Если он проживал за городом, значит, он должен быть достаточно обеспечен, и его работа должна хорошо оплачиваться.
   Он снова принялся рыться в портфеле, ища личную карточку, которая есть у многих служащих или техников, или визитку – свою либо знакомых или коллег. Но в портфеле было только удостоверение личности, с которым он уже ознакомился ранее.
   Остаток вечера Фредерик провел в тщетном ожидании посетителей, надеясь с их помощью вновь обрести память. Он желал бы вернуться домой, чтобы хоть что-то вспомнить. Однако врач запретил ему покидать больницу, решив понаблюдать за ним еще день или два.
   Он провел беспокойную ночь, постоянно просыпаясь при малейшем звуке. А всяких больничных шумов было достаточно: звонки, каталки, тележки на скрипучих колесах, вызовы по внутренней связи. Ему показалось, будто несколько раньше приходили, чтобы измерить ему температуру, хотя он не был в этом уверен. Он плавал в каком-то тумане, населенном словами матери, заключениями врача, воспоминаниями об Анни, хорошенькой медсестре. Мечтая о ней, он в конце концов и заснул. Во сне он чувствовал запах ее духов, нежность рук, когда она скользила по его бедрам. Он видел ее неотразимую улыбку, ее веснушки, угадывал форму грудей под халатом. Он снова возбудился во сне, и в этот момент Анни пришла в палату, чтобы в последний раз, перед концом смены, навестить своего пациента.
   В полной тишине ее тапочки на каучуковой подошве неслышно приблизились к его кровати. Она приподняла простыню, желая снова осмотреть его синяк. Однако осмотр был прерван при виде возвышающегося перед ней члена. Не в силах устоять, она протянула к нему свою руку. Как он был горяч и тверд! Ее рука нежно ласкала его по всей длине. Ей так хотелось попробовать его! Фредерик вздрогнул во сне. Какая приятная греза! Это о ней он думал; он видел, как она нежно склонилась над ним. Ее рука продолжала ласкать его, уже чуть жестче, а прекрасные губы сомкнулись на чувствительной головке. Она медленно посасывала ее, смакуя крошечную каплю, выступившую на конце его плоти, свидетельствуя о крайнем возбуждении ее владельца. Она ускорила ритм своего поглаживания; потом присоединилась вторая рука, завладевшая его мошонкой, палец умело и нежно заскользил, очерчивая круги. Она явно была не новичком! Ее прекрасный рот действовал умело, в то время как ее слюна разогревала лакомое «блюдо», позволяя ему легче скользить во рту гурманки.
   Фредерик почувствовал, что вот-вот извергнется, но в этот момент распахнулась дверь и медсестра резко вскочила. Поднимаясь, она крикнула коллеге:
   – Все нормально, я закончила!
   И покинула палату быстрым шагом.
   Фредерик проснулся, взмыленный, как лошадь, точнее, как конь, спрашивая себя, приснилось ему это все или нет. Единственно, что он знал точно: случившееся, будь это мечта или реальность, продолжало его невероятно возбуждать. Он уже приготовился, несмотря на боль, сжать свою плоть в ладони, но оказалось слишком поздно – теплая жидкость выплеснулась на бедро до того, как он успел подставить руку. Чувствуя облегчение, но разочарованный и смутно обеспокоенный той быстротой, с какой он излился, он вновь заснул, попросив перед этим свой мозг напрячься и вспомнить, что же все-таки произошло, чтобы его жизнь, наконец, вернулась в привычное русло.

* * *

   Фредерик проснулся засветло. Несмотря на ранний час, шум тележек вовсю звучал в коридоре. Пожилая дама принесла ему поднос, но он лишь смотрел на него, пытаясь привести свои мысли в порядок. Он испытывал некоторое разочарование, не увидев Анни, свою очаровательную медсестру... но ее не было, очевидно она работала через сутки.
   Чувствовал он себя паршиво. Щетина, выступившая на лице, ужасно мешала ему, а еще этот синяк на бедре, напоминающий ему об Анни, отчего у него сразу становилось горячо в области паха. Он находил странным, оказавшись в нынешних обстоятельствах, проводить дни в размышлениях о незнакомке, какой бы хорошенькой она ни была.
   Он не продвинулся в отношении осознания себя, своей профессиональной жизни, обстоятельств прошлого. Однако воспоминания о хорошенькой медсестре заслоняли собой все. «Должно быть, я страшный бабник, раз могу думать только об этом!» – посетовал он.
   Он ждал, что медсестра, принесшая ему поднос, предложит ему помочь есть... тем более, что речь шла о горячих хлопьях, которые ему было трудно донести до рта больной рукой. Он подождал немного, потом еще и, наконец, поняв, что брошен на произвол судьбы, поднял ложку. Ему удалось погрузить ее в миску и поднести ко рту. Боль стала сильнее, и то малое, что ему удалось донести до рта, его не вдохновило. Он попытался снова, но преуспел лишь в том, что вывалил содержимое миски на кровать и в добавок усилил боль в руке, теперь уже ставшую совсем острой. В конце концов, он оставил эту затею, удовольствовавшись фруктами и глотком теплого кофе.
   Врач вошел без стука.
   – Как вы чувствуете себя сегодня?
   – О, вы знаете...
   – Так ничего и не вспомнили? Я попросил нашего невропатолога прийти осмотреть вас. Уже прошло три дня, и я удивлен столь малому прогрессу. Но это не повод беспокоиться! Известны случаи гораздо более продолжительной амнезии. Мой коллега подойдет чуть позже.
   – Прекрасно! Дни так тянутся здесь, когда не чувствуешь себя по-настоящему больным!
   – Я считал, что Анни позаботится о вас. Я просил ее быть особенно внимательной к вам, объяснив, что вы чувствуете себя немного «потерянным». Я разочарован, что она проигнорировала мою просьбу...
   – О нет, я хочу сказать, что она была очень любезна!
   Фредерик отвел взгляд, боясь, что врач начнет спрашивать о том, какое впечатление она произвела на него. Врач продолжил:
   – Вы счастливчик, сегодня на вашем этаже дежурит Глория.
   – Глория? Кто это?
   – Медсестра, о которой судачит вся больница. Но вы сами увидите...
   Увидим. ...Она ворвалась в палату, принеся с собой одуряющий аромат духов. Она представляла собой образец латиноамериканской красоты: высокая, стройная, с пышной грудью, роскошными бедрами и длинными ногами. Смуглая, с темными волосами, каскадом спадающими до пояса, и огромными темными глазами. Рот... чувственный рот с пухлыми губами, открывающий белоснежные зубы, от блеска которых Фредерик чуть не ослеп. Как она была красива! Он подумал, что эта женщина могла дать повод для разговоров! В то же время ему показалось, что он где-то видел ее, был знаком с ней. Однако, не желая выглядеть идиотом, как в тот раз, когда спросил об этом Анни, он предпочел ожидать естественного развития событий.
   Глория приблизилась, тепло улыбаясь, и провела своими длинными, чувственными пальцами по его щеке.
   – Как поживает сегодня наш дорогой? Анни сказала мне, что ты хорошенький, любезный и послушный, все как я люблю!
   – Сп... Спасибо, хорошо.
   – Ты увидишь, Глория займется тобой этим утром. У нас много времени, чтобы познакомиться, до того как я передам тебя на попечение своей коллеги. Такова жизнь! Анни вернется в конце дня. По крайней мере, у меня будет шанс уложить тебя и присмотреть за тобой, пока ты спишь. Настоящий ангел! Я поэтому предложу тебе то, что обычно не входит в наши обязанности. Мы можем сделать исключение, потому что нам нравится доктор, который тобой занимается, и потому, что ты сам просто прелесть. Нужно хорошо ухаживать за любимыми пациентами! Так... я помогу тебе привести себя в порядок, побриться и помыться. Но сначала ты должен поесть. Иначе ты не вылечишься! Давай-ка, ешь!
   Невероятно, Фредерик не решился перечить этой женщине, такой же красивой, как и властной. Чувствуя себя школьником, он съел уже холодные хлопья, которые она подносила маленькими порциями ко рту. Она могла бы заставить проглотить все, что угодно! Всякий раз, когда он прикрывал губы, во время проглатывая хлопья, она вытирала ему рот своим тонким пальцем, чуть задерживаясь, чтобы сделать это деликатно. Ее кожа была свежей и нежной, почти ощутимой чувствительности. Один палец чего стоил! Как хороший мальчик, Фредерик выпил стакан сока, уже теплого, который она поднесла ему, и допил безвкусный кофе. Довольная, Глория убрала поднос и вернулась через несколько минут с большим пакетом.
   – Так, у нас есть все, чтобы привести тебя в порядок. У меня много времени, ты сегодня мой последний пациент! Доволен?
   – Это что...
   – Нет, нет! Никаких возражений! Возможно, ты смущаешься? Судя по тому, что сказала Анни, у тебя нет на это причин, наоборот! Более того, я очень ловко обращаюсь с бритвой и очень профессиональна; я вижу столько обнаженных мужчин каждый день... и я обещаю, что буду осторожна.
   Не зная что сказать, Фредерик позволил ей делать все по ее усмотрению. Он на минутку заколебался, когда Глория отошла к двери, что-то шепотом сказала медсестре и закрыла дверь.
   – Наконец-то мы одни...
   Она подошла к кровати и достала необходимые принадлежности. Она нанесла на его лицо благоухающую пену.
   – Тебе не кажется, что здесь слишком жарко?
   Фредерик не был согласен, но не стал произносить этого вслух. Глория расстегнула первые две пуговицы халата, словно для того, чтобы ее жертва могла полюбоваться великолепным белоснежным бюстгальтером, так контрастирующим с темной кожей. Маленький золотой крестик украшал шею красавицы и привлек взгляд Фредерика. Он смотрел, как тот покачивается в ложбинке роскошных грудей, и жаждал оказаться на его месте.
   Глория великолепно обращалась с бритвой, но кровать была тесной, и ее движения беспокоили правую сторону его тела. Она помогла ему встать и посадила его на маленький стул в углу. На короткое мгновение он смог увидеть изящные подвязки, удерживающие ее чулки. Кто бы мог подумать, что столь прелестные аксессуары могли выглядеть так завораживающе в сочетании с обычными туфлями на резиновой подошве? На самом деле, Глории не требовалось надевать на себя соблазнительные одежды.
   Теперь она возвышалась прямо над ним. Как только Фредерик увидел ее чулки, его плоть буквально вздыбилась. Это уже был не сон! Ее бедра чуть сжимали его и были так близки, что Фредерик мог любоваться глянцевой поверхностью ее кожи, чувствовать ее теплое дыхание. Ее восхитительная грудь соблазнительно покачивалась перед его глазами, а при малейшем взгляде на подвязки Глории Фредерик испытывал пульсирующую эрекцию. Это было уже слишком! Он собрался было воспротивиться, но она работала так быстро и так ловко, что уже почти закончила бритье. Короткий вздох, и он решил покориться.
   – Мне кажется, ты страдаешь... возможно, тебе лучше немного расслабиться и предоставить все мне?
   Она снова помогла ему подняться, прижимая свое бесподобное тело к нему и довела его до постели, в которую удобно уложила.
   После этого Глория зашла в туалет и вернулась с тазиком с водой. Она стянула его больничную рубашку, прикрыв его ниже пояса простыней, и принялась бережно намыливать его. Она вымыла ему уши, шею, протерла плечи, задержалась на груди, спустилась губкой по бокам, по животу. Затем осторожно вымыла его руки, медленно скользя по каждому пальцу. Потом она вернулась к груди, поглаживая его маленькие напряженные соски, которые у него были весьма чувствительны. Она улыбнулась, заметив реакцию его тела, сотрясающую простыню на животе.
   – Предпочитаешь, чтобы я остановилась? Я могу позвать медбрата, чтобы закончить...
   – Э... нет, и так хорошо...
   Его мозг пытался найти причины, чтобы остановить ее, вызывая в памяти образы той подружки, которой он должен оставаться верен. Но тут вмешалась другая его часть сознания. Он увидел перед собой танцующие образы Анни, вчерашней медсестры, и Глории – обе они находились в его постели. А он, Фредерик, был распростерт на ней, с заплетающимся языком, не зная, кому отдать предпочтение. Возможно, его инстинкты не ошибались, и он знал этих женщин? Вероятно, они были из тех подружек, о которых говорила его мать? Но тогда почему они не напомнят ему об их отношениях? В любом случае, он должен признать, что у него неплохой вкус. Анни и Глория были самыми красивыми женщинами, каких только можно вообразить; они были такие разные и пробуждали в нем невероятное желание, о чем со всей очевидностью свидетельствовало его тело.
   Глория почувствовала его волнение, и ей это понравилось. Она откинула простыню совсем и принялась обмывать остальные части тела. Сначала она приступила к ногам, щедро смочив их водой и намылив, массировала ступни, потом щиколотки, затем икры. Она вымыла каждую часть тела обеими руками, перед тем как перевернуть его. Она легонько поцеловала синяк, потом ее руки завладели ягодицами, которые она с нежностью намылила. Но другая ее рука тихо скользила по бедру, находясь в опасной близости от его мужественности, уже готовой извергнуться.
   Фредерик чуть вздрогнул.
   – Тихо, ничего не бойся, я же сказала, что буду осторожна!
   И она была действительно осторожна. Она расстегнула оставшуюся часть униформы. И перевернув его обратно на спину, скользнула по его члену ложбинкой грудей. Она изогнулась, точно сказочная змея, и Фредерик был очарован видом ее крестика, покачивающегося над его воздетой плотью. Глория взяла в руки по груди, сжав его изнывающий орган в волшебные тиски. Потом она возобновила покачивания, сначала очень осторожно, но постепенно все убыстряя ритм. Фредерик сходил с ума от желания к этой женщине, которую знал лишь несколько минут, и чувствовал, что вот-вот взорвется.
   Он не решился ни на малейшую ласку, боясь, что она остановится и исчезнет навсегда. Он не пытался вмешаться, заставить ее остановиться или продолжать, убыстрить или замедлить... его воля рассыпалась в прах под одним только ее взглядом, он предоставил все права Глории, которая вскарабкалась на кровать и, сев на нем верхом, устроила дьявольскую скачку.
   Непонятно почему, но ритм вдруг замедлился, а тело Глории исчезло, и Фредерик, не веря своим глазам, обнаружил, что она уже собирает вещи.
   – Что?! Но что я сделал? Почему ты остановилась? Ты не можешь вот так уйти!
   – О, возможно я вернусь, если ты будешь нуждаться в этом...
   Фредерик затуманенным взглядом, не скрывая, любовался ею, надеясь, что она изменит свое решение. А она расхаживала перед ним, поглаживая свои груди, затем скользнула пальцем под трусики и поласкала себя.
   – Возможно, позже...
   И она оставила молодого человека, кипящим от желания, с удовлетворением осмотрев его пылающее тело, перед тем как застегнуть униформу.

* * *

   Он не увидел ее до конца смены. Было около девяти, и он понял, что она ушла, так и не повидав его. В палату вошла незнакомая медсестра. Он был возбужден от мысли, что скоро придет Анни, надеясь провести время в приятной компании, но зашедшая дама не имела ничего общего ни с Анни, ни с Глорией... Она все время молчала, измеряя ему температуру, даже не поздоровалась с ним, ограничившись тем, что осмотрела его гипс и повязку. Ее руки не были так нежны, как руки Анни, напротив, они были грубыми и сухими. Но это еще не самое печальное. До этого Фредерик чувствовал, что за ним ухаживают две самые красивые женщины больницы, если не во всей этой профессии! Во всяком случае, ему не повезло, и красота тех двух была полной противоположностью внешности сидящей перед ним женщины.
   Стараясь быть вежливым и дружелюбным, Фредерик попытался узнать, видела ли она его врача и знает ли, когда он зайдет к нему. Она пробурчала, что не видела этим утром ни одного врача, скорее всего, его врач утомлен партией в гольф накануне, и она не знает, сколько Фредерик будет здесь оставаться.
   Больше Фредерик не предпринимал попыток заговорить, предоставив ей выполнять свою работу в полной тишине, которая вскоре стала угнетающей. Медсестра спросила его, не хочет ли он в туалет, но от одной только мысли, что ему придется представить ее взгляду свою самую интимную часть, он пришел в такой ужас, что его бедная плоть съежилась почти до полного исчезновения. Он хотел, чтобы женщина оставила его одного! Наконец она ушла, и Фредерик начал размышлять о том, чем он займется днем.
   Было невозможно читать или заниматься чем-нибудь еще. Он мог, конечно, позвонить, но кому? И к тому же, у него не было телефона. Он умирал от скуки. Но после того как он внимательнейшим образом рассмотрел всю мебель в палате, а также снова попытался пробудить свою память, он с удивлением заметил, что прошло уже несколько часов. Его жуткая медсестра принесла ему поднос с едой, проворчав: «Подозреваю, мне еще нужно заставлять его есть!» Фредерик почувствовал, что просто не в состоянии проглотить ни кусочка, предложенного этой женщиной. Он даже не задержал взгляд на подносе. Не слишком аппетитно... и он не очень-то хотел есть. Он предпочитал дождаться прихода Анни, довольствуясь куском хлеба.

* * *

   Угрюмая медсестра пришла еще только один раз, но и этого Фредерику оказалось достаточно. С шестнадцати часов он с нетерпением ожидал прихода Анни, которая несомненно зайдет повидать его, когда начнется ее смена. Но в четверть пятого ее все еще не было. Фредерик был горько разочарован, но сказал себе, что есть еще Глория, которую он, возможно, увидит на следующее утро. Лучше всего пока отдохнуть. Так он мог сконцентрироваться на лечении, попытаться что-нибудь вспомнить, чтобы вернуться, наконец, домой.
   Он просил врача, чтобы тот пригласил загадочную соседку, о которой упоминал прежде.
   Анни и Глория смогли бы извлечь для себя пользу, если бы к нему вернулась память... Его прекрасные намерения длились целых четыре минуты, пока не пришла хорошенькая блондинка, которая представилась:
   – Добрый день! Меня зовут Элиза, сегодня вечером вами буду заниматься я!
   Фредерик был сражен наповал. Она была крайне очаровательна! Невысокая, стройная, у нее была спортивная походка и подтянутое тело. Ее светлые волосы были собраны в конский хвост, покачивающийся при ходьбе. Ее голубые, живые, сверкающие глаза, казалось, догадываются о каждой его мысли. Чуть бледноватая, но с легким загаром, который шел ей больше, чем многочасовой загар в солярии, ее ноги и щеки покрывала россыпь веснушек. Она была полностью во вкусе Фредерика. Не такая опекающая, как Анни, не такая властная, как Глория, просто нежная, женственная, кокетливая и соблазнительная. И она тоже показалась ему странно знакомой.
   Он пробормотал что-то в ответ на ее приветствие. Она побеспокоилась о его состоянии, спросив, приходил ли уже врач. Она заверила его, что он выйдет из больницы завтра во второй половине дня, если будут готовы сделанные накануне анализы и если они удовлетворят врача и невропатолога. Эта новость наполнила его радостью. Он спросил, сколько времени ему придется носить повязку и гипс, но она не знала этого. Разговаривая с ним, она начала осмотр. Температура была нормальной, все остальное тоже обнадеживало.
   – Мои коллеги сказали мне, что у вас кошмарный синяк на бедре, позвольте взглянуть...
   Фредерик приподнял простыню, ровно настолько, насколько требовалось, чтобы она могла рассмотреть синяк, и помертвел, увидев, что его член восстал. «Он не может полежать спокойно?! Обязательно устраивать спектакль перед всеми хорошенькими женщинами, которые ко мне приходят?!» Но при воспоминании об этих женщинах, и о том, что они делали, когда приходили, его плоть еще больше увеличилась.
   Элиза улыбнулась, увидев синяк, потом осмотрела кожу вокруг гипса. Она предложила смазать ее увлажняющим кремом, чтобы избежать сухости, которая иначе не замедлит появиться. Фредерик согласился (и это в его-то состоянии!), и мучение началось.
   У Элизы были сильные руки. Она массировала сначала его плечи, предплечья, потом спустилась на живот и с силой втирала лосьон в бока, не вызывая при этом ни малейшей боли. Она пробежалась пальцами по его паху, после того как размазала крем по его спине, его животу и бокам. Она терла, терла, а он твердел, твердел...
   Она принялась за ноги и, забавляясь, вычерчивала узоры на внутренней стороне бедер. Потом наступила очередь живота, талии и поясницы. Фредерик попытался повернуться, чтобы ей было удобнее, но был парализован видом расстегнутой униформы: ничего общего с кружевным бельем Глории, Элиза носила тот тип бюстгальтера из хлопка, под которым грудь слегка покачивалась. Ее напрягшиеся вершинки были маленькими и заостренными, и Фредерику неудержимо захотелось попробовать их. Он хотел видеть ее золотистое крепкое тело, ее плоский живот, открывающийся его взгляду...
   В это время Элиза добралась до его возбужденной плоти. Она скользнула рукой по головке, чуть надавливая, как на спелый плод. По его телу пробежала сладкая дрожь. Фредерик закрыл глаза, чтобы насладиться этим моментом. Он решил быть с Элизой поактивнее, чем с другими, и жестом попросил ее скинуть одежду, чтобы почувствовать ее тело рядом со своим. Он забыл о Глории и Анни. Как они отнеслись бы к появлению Элизы? Но Фредерик не хотел сейчас думать об этом. Он хотел притянуть Элизу к себе, целовать ее. Когда он протянул к ней руки, она вдруг отстранилась:
   – Все закончено. Я надеюсь, что вам это поможет.
   Фредерик был ошеломлен, еще раз оказавшись на краю неудовлетворенного желания. Но перед тем как впасть в отчаянье, он спросил себя, многим ли мужчинам посчастливилось привлечь к себе благосклонность трех прекраснейших женщин? Он, должно быть, любимец богов и непревзойденный соблазнитель! Мысль о том, что он является мужчиной, перед которым невозможно устоять, чрезвычайно понравилась ему. Он признал, что это весьма устраивает его и что он хочет быть таким человеком. Однако одна неприятная мысль не давала ему покоя. Эти три женщины, такие очаровательные и красивые, казались ему знакомыми... Фредерик надеялся, что речь не идет о женщинах, которых он соблазнил и бросил. Они, по меньшей мере, заслуживали джентльменского отношения! Но то, что они были так внимательны по отношению к нему, и, похоже, получали удовольствие, ухаживая за ним, позволяло думать, что это не так. Как сказала Анни, они жили в маленьком городе, и, несомненно, пересекались на улице или в баре. Фредерик сможет увидеть их. Нужно быть сумасшедшим, чтобы их не заметить!
   Подводя итог, Фредерик Бюисоно пришел к заключению, что он любим женщинами, живет один в загородном доме и у него нет постоянной подружки. Это казалось не слишком много, но после событий последних дней – лучше, чем ничего. Куски головоломки начали складываться, нужно было отыскать еще много деталей, но положение дел все же обнадеживало. Приободренный, он попросил врача привести таинственную соседку, которая, судя по всему, могла многое прояснить. Врач пообещал с ней связаться и заверил, что она навестит его вечером.
   Фредерик ждал свою посетительницу с нетерпением. Он надеялся, что она поможет оживить некоторые воспоминания, которые, в свою очередь, приведут к долгожданному возврату памяти. Около девятнадцати часов зашла Элиза, чтобы убедиться, что все хорошо. После того как она закончила свой осмотр, дверь отворилась, впуская кокетливую Анни.
   Удивленный, Фредерик молчал, заметив, что та очень хорошо знает Элизу, поскольку женщины обменялись заговорщицкими улыбками. Анни подошла к кровати и еще раз улыбнулась. Тут дверь в палату снова открылась, и вошла Глория, во всем своем великолепии. Она присоединилась к Анни и Элизе, окинув его насмешливым взглядом. Потом в палату вошла четвертая женщина... и Фредерик почувствовал шок – шок при виде своей соседки, прекрасной Сильви-Анн. Все, что произошло с ним до того, как он попал в больницу, и как именно это случилось – всплыло в памяти.
   Сильви-Анн – медсестра. Он, Фредерик – не профессионал, а почти безработный. И его дом... был домом его отца, отданным им ему из жалости.
   Его отец... он так и не пришел навестить его в больницу. Возможно, это его ошибка, как утверждала его мать, но она тоже не пришла к нему.
   Неважно, зато он вспомнил Сильви-Анн – Сильви-Анн, которая казалась ему такой красивой! Он был слишком застенчив, чтобы подойти к ней...
   Стыд охватил Фредерика, когда он вспомнил, как следил за ней, когда она раздевалась перед окном в своем доме.
   Бабник? Он?! Да он уже забыл, когда вообще занимался любовью!
   Теперь он ясно вспомнил Анни, Элизу и Глорию, которые купались в бассейне у дома Сильвии-Анн, и себя, стоящего на лестнице, чтобы лучше видеть их... любоваться их почти обнаженными телами, открытыми полуденному солнцу.
   А потом было падение... когда они сняли купальные костюмы...

   Жюли нервничала. Через час она должна была отправиться на первое за многие месяцы собеседование. И какое! Престижная фирма, заманчивые социальные льготы, более чем удовлетворительная заработная плата, особенно если учесть ее опыт или, вернее, неопытность. И все-таки Жюли чувствовала, что может получить это место: за редким исключением, она соответствовала всем требованиям, заявленным в объявлении о приеме на работу. Остается только произвести хорошее впечатление, не говорить о себе лишнего и выглядеть преисполненной энтузиазма.
   Получив аттестат о среднем образовании, Жюли сразу оценила масштабы трудностей, которые стояли у нее на пути в поисках работы, но задача оказалась еще более сложной, чем она представляла. И если этот вариант, как и все предыдущие, не даст результата, ей снова придется соглашаться на место официантки в ожидании лучших времен. Гордость обязывает...
   Жюли рылась в шкафу. Выбор был невелик, но сегодня ей нужны были именно белая блузка, бежевая юбка и подходящий жакет – единственный наряд, который еще мог соответствовать случаю. Пройдет время, она сделает карьеру, и тогда сможет купить себе все, что захочет, а пока нужно стараться продлить жизнь тому скромному богатству, которым она обладала, и при этом достойно выглядеть.
   Убежденная в том, что если следить за собой, то достигнешь гораздо большего по сравнению с теми, кто пренебрегает своим внешним видом, она уделяла внимание своим волосам и рукам, не говоря уже о макияже, хотя ее бюджет никак нельзя было назвать неограниченным.
   Итак, она натянула свою «униформу» для собеседования, собрала густые волосы в аккуратный узел, тщательно начистила туфли и с легким волнением покинула свою миниатюрную однокомнатную квартиру. Жюли не любила опаздывать, поэтому и решила выйти раньше. Ведь нет ничего хуже опозданий – можно совершенно испортить первое впечатление! Впрочем, она всегда выходила из дома заблаговременно: в конце концов, можно погулять, побродить по улицам, – конечно, если погода хорошая, – вот уже и расслабилась. А подвернется случай, можно позволить себе и приключение...
 
   Да, у Жюли были свои слабости. С одной она даже пыталась тщетно бороться, считая ее неприемлемой: Жюли испытывала потребность в своеобразных приключениях, когда адреналин пробуждает желание, а неизведанное будоражит подсознание. Но поскольку эта «слабость», едва проявляясь, поглощала ее всецело, Жюли быстро признала, что не сможет ее подавить, и битва проиграна заранее.
   В тот день, когда она порвала с Робером, единственным человеком, который имел значение в ее жизни, она окончательно уступила своему скрытому пороку.
   Тот день вообще начался плохо. Будильник не прозвенел, и Жюли вскочила с кровати, как ошпаренная. Кран горячей воды был испорчен, и она, обжигаясь, с трудом приняла душ. Холодильник оказался практически пуст – ни капли молока для кофе. Чертыхаясь, она оделась, ударившись при этом ногой об угол кровати. Из дома Жюли все-таки вышла вовремя, но уже в университете узнала, что лекция отменена. Следующая начиналась только через четыре часа, и она решила пройтись по магазинам и потом вернуться к себе. Дома она и застала свою лучшую подругу в постели с Робером...
   Жюли потеряла дар речи – ее унизили, обманули... Она бросилась прочь из квартиры, уронила на пол пакет молока, все покупки разлетелись в стороны. Красивая мечта о долгом и безмятежном счастье с Робером в одно мгновение рухнула, как карточный домик.
   Жюли переполняли самые противоречивые чувства. Чем она спровоцировала эту измену? Неужели она не заслужила лучшего? Жюли ничего не понимала, сомнения терзали ее. Как она могла быть столь слепа? Должно же было что-то предвещать случившееся, а она этого не заметила! Надо же быть такой глупой и невезучей. Она ругала и жалела себя одновременно.
   Жюли шла по улице, почти бежала, ее слезы сливались с летним дождем. Она промокла до нитки, но даже не чувствовала этого. Ноги привели ее к метро.
   Народу была тьма, но Жюли ничего не видела вокруг себя. Слезы текли ручьем по ее искаженному страданием лицу. Машинально она двинулась к прибывающей электричке, вошла в вагон, не имея никакого представления, куда едет. Именно тогда и случилось то, что перевернуло всю ее систему ценностей, а, главное, заставило по-новому посмотреть на себя.
   Вагон был переполнен. Люди толкались, пихали друг друга. К отчаянию, которое сжимало ее сердце, добавился страх, что ее и в самом деле задавят. Стояла невыносимая жара, и голова кружилась от тошнотворной смеси всевозможных запахов. Слезы понемногу отступили, но перед глазами все еще стоял густой туман. Невидящим взглядом она смотрела на стены вагона, покрытые рекламными плакатами и граффити. От резкого света болели глаза, голову сдавило, точно обручем. Ее теснили и толкали, а на следующей остановке, когда пассажиров еще прибавилось, она совершенно утонула в людской массе.
   В какой-то момент Жюли почувствовала легкое прикосновение к внутренней стороне бедра, но решила, что это всего лишь следствие давки. Она стиснула ноги, но прикосновение стало более явственным, и уже понятно, что оно не было случайным. Чья-то смелая, но ласковая рука медленно двигалась выше. Жюли на миг пришла в себя и заметила, что стоит в совершенно мокром платье. Легкая ткань в цветочек, как вторая кожа, облегала ее тело и подчеркивала грудь с заметно выступающими сосками.
   По ее телу пробежала легкая дрожь, и краска смущения залила Жюли лицо. Девушка попыталась протиснуться вглубь вагона. Но спрятаться ей не удалось: рука была настойчива, мяла ее плоть и старалась проникнуть под юбку. Наконец Жюли обернулась, чтобы встретиться лицом к лицу с самозванцем, но вокруг нее стояли такие же, как она, уставшие и отупевшие люди.
   Окончательно смутившись, она скрестила руки на груди – этот жест всегда помогал ей собраться и, в то же время, нужно было хоть немного спрятать выставленное напоказ тело. Но так как в этот момент ей пришлось чуть раздвинуть ноги, чтобы удержать равновесие, попытки смелых ласк возобновились.
   Жюли не знала, что делать и как себя вести. По характеру она была довольно инертной, и, скорей всего, предпочла бы не реагировать и терпеливо ждать, пока проблема разрешится сама собой. Однако волнение и возбужденное состояние не позволили ей оставить все, как есть. Она еще раз повернула голову и на мгновение встретилась взглядом с мужчиной, который, покраснев, тут же отвел глаза. Это был обыкновенный парень, не какой-нибудь похотливый старик или подросток, ищущий незнакомых ощущений.
   Жюли пристально посмотрела на незнакомца, ожидая, что хотя бы факт разоблачения остановит его. И вроде бы подействовало... По крайней мере, на какое-то время. Но уже через несколько мгновений рука незнакомца возобновила свои маневры.
   Ладонь была горячей и мягкой, она осторожно ласкала ее дрожащее тело. И Жюли уступила, позволив себе насладиться деликатными прикосновениями. Конечно, раньше она никогда бы этого не допустила, а впоследствии еще очень долго винила в случившемся свое угнетенное состояние. В действительности же, Жюли просто заворожили эти ласки, а протестовать и возмущаться у нее не было сил. Она выжидала, пытаясь не подавать виду, какой водоворот гнева и одновременно наслаждения поглощает ее. Но гнев стал проходить по мере того, как рука незнакомца ласкала ее нежные ягодицы и двигалась дальше, к увлажнявшейся плоти между ног. Ласки эти удивили Жюли: они были такими спокойными, почти женскими, едва ли не материнскими, а пальцы – ловкими и мягкими.
   Поезд тем временем замедлил скорость, приближаясь к очередной станции, и мужчина отстранился, но Жюли успела почувствовать своими трепещущими ягодицами эрекцию у незнакомца. Она взглянула на него краешком глаза, и в этом взгляде уже не было враждебности. На какое-то мгновение лицо мужчины оказалось совсем близко, и было видно, как от желания у него горят глаза. И Жюли неожиданно почувствовала от этого необыкновенную радость. Робер и его измена испарились из ее памяти, она забыла о своем промокшем платье, грусть улетучилась, и ей захотелось пойти с этим мужчиной, который, сам того не зная, вдохнул в нее новые силы. Но тот, бросив на Жюли в последний раз выразительный взгляд и нежно улыбнувшись, – так нежно, словно был благодарен ей, – вышел из вагона и затерялся в толпе.
   С этого дня Жюли ездила только в метро. Разумеется, не все путешествия оказывались столь памятными... к сожалению... В большинстве случаев дело ограничивалось прикосновениями, легкими, но настойчивыми, или же только взглядами, которые, без всякого сомнения, были исполнены самого неутоленного в мире желания. Но не это имело для Жюли первостепенное значение: короткие эпизоды в метро приносили неоценимую пользу. Они позволяли ей чувствовать себя красивой и, пусть даже на мгновение, но желанной этими мужчинами – молодыми и постарше, – блуждавшими в поисках наслаждений. Эти своеобразные приключения являлись неисчерпаемым источником для фантазий, которыми она питала свое тело вечером, лежа в своей одинокой постели. А так как мужчин, позволявших себе известные вольности с ее молчаливого одобрения, было относительно мало, Жюли нужно было позаботиться об усовершенствовании своей тактики.
   В те дни, когда ей хотелось доставить себе удовольствие, она выходила из дома намного раньше, чем нужно, ибо хорошие «кандидатуры» не обязательно появлялись на первых же станциях, и ей часто приходилось запасаться терпением. Несомненно, лучшим временем для этих небольших авантюр были утренние и вечерние часы, когда все либо отправляются на работу, либо возвращаются домой. Поэтому она старалась, по мере возможности, осуществлять свои замыслы рано утром или в конце рабочего дня. Жюли даже, можно сказать, достигла совершенства в выборе своих жертв и умела получать изысканное наслаждение в подарок. Обычно игра заканчивалась в тот момент, когда она чувствовала у мужчины ярко выраженную эрекцию. Значит, цель достигнута, и на следующей остановке можно было выходить из вагона.
   Понятно, что такие приключения могли таить в себе и опасность. Например, достаточно осмелевший мужчина мог бы последовать за ней – и тогда она попала бы в собственную ловушку. Но жизнь вообще полна опасностей, что же теперь – и не жить?! К тому же, по ее наблюдениям, большинство соблазняемых ею мужчин довольствовались малым. Никто еще не пытался ее преследовать. Конечно, Жюли не была наивной простушкой и прекрасно понимала, что мужчины приезжали к себе в значительном возбуждении, и этим, конечно же, пользовались их жены или подружки. Ну и что? Зато Жюли неизменно получала прекрасное настроение и заряд бодрости. Она чувствовала свою власть над этими мужчинами.
   Случалось, что прикосновения оказывались на удивление точными и решительными... Однажды, в страшной давке, она позволила какой-то смелой руке проникнуть меж ее обнаженных бедер, почти до самого сокровенного места – этот случай напомнил ей самый первый опыт в метро. Ладонь была такой же горячей, как и та, хотя и немного жесткой. Впрочем, Жюли предпочитала именно такие руки – огрубевшие руки рабочего, которому знакомы все стихии. Она не видела лица человека, стоявшего за ее спиной, вернее, даже не хотела видеть. И хотя его силуэт отражался в темном стекле, Жюли отвела глаза.
   Ее нельзя было назвать невинным созданием, однако действовать открыто она не решалась. Она безмолвно принимала эту игру, даже провоцировала ее, но никогда не стала бы открыто афишировать свои намерения.
   Мужчина продолжал свои ласки, крепко сжимая и поглаживая шершавой ладонью ее ягодицы. Потом он скользнул пальцем вверх по расщелинке до самых волосков у нее на лобке. И Жюли была поражена реакцией своего тела, почувствовав, как у нее от возбуждения увлажнилось между ног. Эти ощущения нельзя было сравнить с теми, что она испытала тогда, впервые.
   Когда она почуяла, что мужчина пытается проникнуть под ее трусики, она слегка изогнулась, чтобы помочь ему. Большим пальцем правой руки он ласкал мягкие створки, прикрывающие ее лоно, слегка проникая внутрь, а левой прижимал ее тело к своему возбужденному члену. Вдруг Жюли наткнулась на осуждающий взгляд дамы, стоявшей справа от нее. Испытывая стыд, она подалась вперед, отстраняя доброжелательную руку, и вышла из поезда, который как раз остановился.
   Она была сконфужена; возбуждение смешивалось в ней со смущением и неловкостью. Домой Жюли решила идти пешком – надо было прийти в себя, – но произошедшее только что преследовало ее. Жюли не терпелось оказаться одной у себя в квартире и сполна насладиться испытанным. Она хотела довести до конца то, что начал незнакомец, высвободить невыносимое напряжение, которое все еще терзало ее на подступе к дому, несмотря на полтора километра пройденного пути.

* * *

   Вновь возвращаясь в памяти к тому эпизоду, Жюли нанесла последние штрихи, прежде чем отправиться на собеседование. Встреча была назначена на половину второго; значит, на дорогу в метро нужно оставить час...
   День начинался без осложнений.
   «Тем лучше, – сказала она себе. – Или тем хуже!». Сегодня она не будет искать приключений. Не тот момент. Хотя это помогло бы снять напряжение – она ведь нервничает. Понимая, что час пройдет быстро, слишком быстро для того, чтобы хватило времени на привычные шалости, Жюли последний раз оглядела себя в зеркале, поправила жакет и вышла из дома.
   По дороге с ней не случилось никаких происшествий, и до места она добралась даже на десять минут раньше. Пока оставалось время, можно было осмотреться.
   Шикарная и вместе с тем строгая обстановка, мебель из красного дерева. «Настоящего», – заметила она. На стенах – картины известных художников, а не примитивные акварели каких-то анонимов. Персонал казался таким же добропорядочным, как и обстановка.
   Ее встретила очаровательная девушка-менеджер. Держалась она довольно холодно, устанавливая тем самым определенную дистанцию, что очень ценят в менеджерах начальники. Всего лишь небольшая доля любезности, но любезности все-таки искренней... Наконец Жюли пригласили на встречу с директором по персоналу. Безупречный, как и все здесь, мужчина внимательно изучил ее резюме, задал ей несколько вопросов, на которые она постаралась ответить со всем очарованием и искренностью, на какие была способна.
   Собеседование длилось не более получаса, после чего Жюли благополучно возвратилась домой.
   На автоответчике ее уже ждало послание от месье Болье, с которым она только что беседовала. Вот так сюрприз! Голос сообщил, что ее кандидатура их заинтересовала, и теперь с ней и еще тремя кандидатами желает познакомиться руководство – для окончательного выбора. Она немедля позвонила в фирму и договорилась о времени новой встречи.

* * *

   Всю неделю Жюли возвращалась мыслями к этому собеседованию. У нее в памяти продолжало звучать каждое слово, произнесенное ею самой и месье Болье. Она была великолепна, и теперь ни секунды не сомневалась в том, что получит место, если, конечно, один из кандидатов не обладает равными с ней достоинствами. Это значит, что не надо полагаться на случай, а при следующей встрече показать себя еще лучше. Одна из приятельниц даже одолжила ей костюм и блузку, которые ей необыкновенно шли. В этом наряде она просто излучала уверенность и профессионализм. Вся неделя пролетела в эйфории. Жюли верила в свою счастливую звезду и была убеждена в том, что все пройдет чудесно, и совсем скоро у нее начнется новая жизнь.

* * *

   По закону подлости в назначенный день она проснулась ни свет, ни заря – и в очередной раз из-за соседской собаки. Ее душераздирающий вой вырвал Жюли из беспокойного сна, и теперь голова раскалывалась от боли. Потом псина, которую, естественно, звали Принцесса, начала безостановочно лаять.
   Жюли зарылась головой под одеяло, и вновь погрузилась в дремоту. Но длилось это недолго: на этот раз покой нарушила оглушительная сирена машины скорой помощи или пожарных. Жюли было все равно, что там происходит, но машина остановилась чуть ли не под ее окном, и сирена не унималась. Наконец воцарилась тишина.
   Жюли успокоилась и снова оказалась на грани сна и бодрствования, но тут, издавая характерные звуки, забуксовал какой-то грузовик. Рев мотора сверлил голову, давил на виски.
   «Черт возьми, как будто находишься в Бронксе!» – Жюли была вне себя от ярости.
   И словно для того, чтобы подтвердить это, несколько машин начали безостановочно сигналить. Жюли подбежала к окну: огромный грузовик перегородил дорогу, и водители машин слегка разнервничались... Ну и дела! Все как сговорились против нее! Со сном можно было распрощаться, и Жюли отправилась в кухню ставить на плиту кофе, а затем в ванную в надежде прийти в себя. Глаза болят, в ушах звенит, но она никому не позволит испортить один из самых важных дней в ее жизни!
   Наполнив ванну, Жюли погрузилась в теплую воду и положила себе на веки холодные компрессы. Тело ее нежилось в благоухающей воде, когда вдруг с кухни донеслось легкое потрескивание.
   «Наверное, на плите шипят капли воды», – лениво подумала она, но звук становился все отчетливее, а потом стало слышно какое-то бульканье. Жюли выскочила из воды, поскользнулась и, чтобы сохранить равновесие, ухватилась за шторку, которая тут же оторвалась и упала прямо в воду. Жюли бросилась на кухню, по пути ударившись ногой о дверной косяк. На смену боли и злости пришло отчаяние: весь кофе выкипел и пролился на пол!
   Она сделала глубокий вдох... еще один... Хорошо, хоть боль в ноге утихла, теперь надо устранять последствия катастрофы. Поставив на плиту новый кофе, Жюли пошла приводить себя в порядок.
   Но это, видимо, был один из тех дней, когда вообще лучше не вставать с постели. За следующие полчаса Жюли умудрилась сломать себе ноготь, порезать кожу на ноге и, нанося макияж, попасть в глаз. Наконец, она села выпить кофе и немного успокоиться перед выходом.
   Встреча была назначена на десять, сейчас только восемь – значит, у нее еще есть время. Жюли была уверена, что маленькие несчастья, отравившие ей утро, прекратятся, как только она выйдет из дома. Эта уверенность поднимала настроение – нельзя же думать, что весь день обязательно будет таким, каким начался. Тут она услышала, что почтальон принес газеты.
   Она вышла на лестницу, но противная собачонка, сопровождавшая парня, начала рычать и вырывать газеты у нее из рук. Жюли оборонялась, как могла, но чертова псина принялась кусать ее туфлю. В конце концов, девушке удалось освободиться от зверя и скрыться за дверью своей квартиры. Она перевела дыхание, решила просмотреть утренние газеты – это всегда отвлекает – и, может быть, заглянуть в гороскоп.
   Новости, как всегда, не принесли облегчения. Да и гороскоп оказался неутешителен: «Вас ждет день, полный неожиданностей, постарайтесь держать себя в руках». Конечно! На другое она и не рассчитывала. Надо отправляться в путь, не медля ни минуты. Погода хотя бы выдалась хорошей. Светило солнце, но если вспомнить ее утреннее невезение – может и дождь собраться. Головная боль почти отступила, прогулка по оживленным улицам наверняка подействует благотворно.
   Жюли уже стояла на пороге, как вдруг взгляд ее упал на туфлю: гадкая собака оставила на коже следы зубов. Какой кошмар! Не идти же в таком виде на деловую встречу!
   Ей уже надоели все эти утренние злоключения! Жюли бросилась в ванную, где попыталась привести туфлю в порядок. Какие еще препятствия окажутся сегодня у нее на пути?

* * *

   Она почти дошла до метро, когда в витрине ресторана увидела свое отражение. И... о ужас! По всей ноге на чулке – огромная стрелка! Жюли охватила паника. Что же теперь делать? Вернуться домой? Бессмысленно, ведь дома все равно нет новых чулок, а по дороге, как назло, ни одного магазина. Да она и шага в таком виде ступить не сможет! Это еще хуже, чем искусанная туфля. Единственный выход – снять чулки вообще, например, забежав в туалет ресторана, витрина которого отразила досадную картину, а новую пару чулок купить потом у выхода из метро... С голыми ногами Жюли почувствовала себя очень неловко. Хотя ничего странного или неприличного в этом не было, так как осень еще по-настоящему не наступила.
   В метро оказалось полно народу, хотя час пик уже прошел. Информационные службы сообщали пассажирам о задержке электричек по техническим причинам. Движение уже восстанавливалось, но толпа на платформе была такой плотной, что Жюли буквально внесли в вагон.
   В первый момент она не заметила, что ее прижало к трем мужчинам. Когда поезд уже тронулся, и она оказалась в объятиях одного из них, девушка обратила внимание на этих типов. «Наверное, какие-то рабочие едут на стройку», – подумала она. На вид – лет сорок, крепко сложены. Один из них был очень высок ростом, другой – необыкновенный здоровяк, и при этом ему как-то удалось занять место на сиденье в углу вагона, прямо позади нее. Третий мужчина, самый невзрачный, стоял от Жюли справа. Лица у парней заросли щетиной, свидетельствовавшей о том, что бритва не касалась их щек уже давно. Но это только придавало всем трем особое очарование, и даже нравилось Жюли. Тем не менее, они не принадлежали к ее типу мужчин; она предпочитала симпатичных, стройных, элегантных парней, хотя и с этими можно было бы пережить короткую, но обжигающую историю... Особенно с тем высоким шатеном, что стоял совсем близко, слева от нее. У него были ореховые глаза с длинными ресницами, красивый белозубый рот, контрастирующий с великолепным загаром. Мужчины переговаривались друг с другом, смеялись по поводу своего опоздания, вспоминали приятелей со стройки – в общем, болтали. Казалось, они совсем не были огорчены неудобствами в метро, а один из них вдруг заявил: «Не случись этой аварии, нам бы не посчастливилось встретить такую красивую девушку!»
   Жюли улыбнулась, польщенная. Тут она заметила, что мужчины словно окружили ее: один был сзади, второй – сбоку, третий, тот, что был выше ее на целую голову, нависал над ней спереди; с четвертой стороны девушка упиралась в стенку вагона.
   «Из этого может получиться что-то интересное...» – подумала Жюли. Но мысль ее не пошла дальше: с ней и так сегодня случилось предостаточно... В то же время, она была бы не прочь расслабиться, и умелые ласки, реальные или воображаемые, пошли бы ей на пользу.
   Как же быть? Она понимала, что если самой попытаться привлечь внимание высокого шатена, другие это заметят, и как она тогда будет выглядеть?
   Вдруг поезд резко затормозил, бросив ее прямо на сидящего позади здоровяка. Может быть, он хотел просто поддержать ее, чтобы она не упала, но Жюли ощутила на своем обнаженном бедре обжигающее прикосновение его руки. Подходящее место, если он хочет всего лишь помочь ей удержаться, ничего не скажешь!
   Она сделала вид, что ничего не заметила, и постаралась сохранить непроницаемое выражение лица. Тем временем высокий шатен притиснулся к ней, и Жюли почувствовала, что он сильно возбужден. Она взглянула на его руки и поразилась их величине – таких больших ладоней она никогда не видела. Просто огромные! Инстинктивно она закрыла глаза и попыталась представить, как бы эти ладони скользили по ее обнаженному телу, если бы не нужно было сдерживать свое возбуждение.
   Поезд снова дернулся, и на сей раз Жюли «поддержал» высокий шатен, обхватив ее бедро своей огромной ладонью. При этом он прижался к ней своей возбужденной мужественностью и слегка потерся ею об ее тело.
   Жюли ничего не имела против этой игры. Более того, она осмелела и решила усилить напряжение, слегка раздвинув ноги и сделав легкое вращательное движение бедрами – интересно, как он отреагирует?
   В этот момент рука, принадлежащая, скорее всего, сидящему сзади здоровяку, вновь погладила ее по бедру чуть выше колена, сначала едва заметно, как будто в ожидании протеста, потом смелее, поскольку Жюли не оказала ни малейшего сопротивления, позволяя шершавым пальцам ласкать себя. А в это время рука шатена проникла под ее плащ и нежно провела по талии. Ладонь была настолько большая, что, казалось, вся спина Жюли, от ягодиц до лопаток, уместилась в ней.
   К счастью, происходящее было незаметно другим пассажирам, зажатым в вагоне, как селедки в бочке. Теперь Жюли уже благодарила судьбу за недоразумение с чулками, которые пришлось снять – случайностей не бывает! И какая удачная идея – надеть плащ! Одним словом, фортуна, наконец, повернулась к ней лицом. А это хорошее предзнаменование для предстоящей деловой встречи.
   Словно в подтверждение этой мысли, поезд круто замедлил ход, издал странный скрежет и, в конце концов, замер. Послышались горестные вздохи пассажиров, но три мушкетера, окружающие Жюли, похоже, даже обрадовались, решив, что это весьма кстати. Да и она сама тоже!
   В то время как рука здоровяка проскользнула у Жюли между ног, шатен начал сжимать ее грудь. Взгляд его зеленых глаз, спокойный, но полный желания, погрузился в ее глаза. Едва она успела ответить мужчине таким же пылким взглядом, как в вагоне погас свет. Остались гореть только слабые огоньки в туннеле.
   Вихрь мыслей в голове Жюли прервался сообщением машиниста о том, что возникла небольшая поломка, которую устранят через несколько минут; пассажиров просят сохранять спокойствие, совсем скоро поезд продолжит путь. Жюли слушала информацию в пол-уха, так как в это время неописуемое волнение охватило ее: сухая ладонь, которая перед самой аварией оказалась у нее под юбкой, теперь уже касалась трусиков и ловкими движениями пробиралась под эластичный материал. Тогда же и высокий шатен засунул руку под пояс юбки, жадно обхватил ее ягодицы и принялся страстно их мять. Третий же тип встал прямо перед Жюли, его возбужденный член прижимался к ее бедрам, ладони ласкали грудь.
   Пальцам здоровяка удалось, наконец, добраться до ее влажной расщелинки. У Жюли уже подкашивались ноги, но она не хотела сопротивляться. С наслаждением она почувствовала, как один палец глубоко вошел в нее, а другой принялся усердно потирать клитор. Казалось, их игра – предел возможного, но тут же еще один палец, принадлежащий, вероятно, высокому шатену, стал медленно продвигаться между ягодиц и проник в другое, достаточно открытое отверстие.
   Тело Жюли вздрогнуло, встретив такой неожиданный, но сказочно-приятный натиск. Мужчины выразительно переглянулись и принялись легонько покачивать Жюли на своих ладонях. Она едва сдерживала себя, но, решив продлить и усилить удовольствие, начала представлять, что стоит рядом с тремя совершенно обнаженными мужчинами, один из которых овладевает ею спереди, другой – сзади, а третий в это время страстно покусывает ее грудь и целует в губы. Эти фантазии еще больше распалили ее; она почувствовала приятную слабость внизу живота, и тут же поток наслаждения хлынул прямо в ненасытные ладони завоевателей.
   Поезд уже тронулся с места, и в вагоне вновь зажглись огни, а Жюли продолжала содрогаться от испытанного наслаждения.
   «Нужно успеть поправить одежду до тех пор, пока мы не подъехали к следующей остановке, – разволновалась она. – Какая я глупая! Хорошо еще, хоть плащ надела».
   К счастью, поезд шел на замедленной скорости, но и когда он остановился, Жюли все еще не пришла в себя. Запыхавшаяся, с горящими щеками, она только успела убедиться, что хоть одежда ее была более или менее в порядке.
   Двери вагона открылись, и вся троица молниеносно исчезла из виду, даже не обменявшись с ней взглядами. Жюли вдруг почувствовала себя не в своей тарелке. Во все происшедшее верилось с трудом, она спрашивала себя, не было ли это видением...
   Жюли вышла из поезда и постаралась собраться с мыслями. Где она сейчас находится? И зачем приехала сюда? В панике она посмотрела на часы. Времени совсем не остается, больше нельзя терять ни минуты! Она выскочила из метро и прыгнула в автобус, который как раз отходил в нужном направлении. Внезапно вспомнились чулки, пришлось выйти и купить новую пару. Потом Жюли забежала в ближайший ресторан, чтобы натянуть их, и заодно проглотила чашку кофе – для бодрости.
   Добравшись до офиса даже раньше времени, Жюли опустилась на скамейку и только тогда смогла перевести дыхание.
   Нужно было остановиться на какой-то приятной успокоительной мысли, и она в который раз подумала, как блестяще ей удалось показать себя на первой встрече. Жюли мечтала получить это место, и она его получит. Следует доказать им, что перед ними – серьезная, единственно подходящая кандидатура. В конце концов, она должна попытаться очаровать их... Постепенно к ней возвращалась уверенность. Набрав в легкие воздуха, Жюли толкнула двери здания, где решалась ее судьба.
   На часах было ровно десять, когда она вошла в офис.
   Месье Болье поспешил ей навстречу, делая знак секретарше, нервно разговаривавшей с кем-то по телефону, что сам займется гостьей:
   – Мадемуазель Лавуа! Рад снова видеть вас! Проходите, проходите. Административный совет в полном составе уже здесь и с нетерпением ждет знакомства с вами. Должен сказать, у вас есть все шансы!
   Он представил ее собравшимся и указал ей место напротив, затем подошел к ней, чтобы помочь снять плащ.
   Сердце бешено стучало, но Жюли собралась с духом и, высоко подняв голову, повернулась к высочайшим судьям во всем блеске самоуверенности... Сначала она услышала легкое покашливание, потом присутствующие заерзали на стульях.
   Жюли внимательно оглядела аудиторию и поняла: с ней что-то не так. Все сидящие – мужчины, равно как и женщины, со смущенным видом отводили глаза. Воцарилась мертвая тишина, столь же тяжелая, как и оторопь Жюли.
   В конце концов, одна дама сделала ей едва заметный знак бровями, пристально посмотрев сначала на ее грудь, потом прямо в глаза. Жюли почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Сердцебиение усилилось, в ушах начался шум. Она сглотнула и в страхе опустила глаза на свою блузку – ту самую, излучавшую уверенность и профессионализм, которую одолжила ей подруга. Блузку нейтрального белого цвета, идеально подходящего для собеседования, с маленькими перламутровыми пуговицами... Белую блузку с отчетливыми следами чьих-то пальцев прямо у нее на груди...