Только днем 26 мая Гитлер разрешил возобновить наступление на Дюнкерк. Время было уже упущено, и полная победа стала недосягаемой (см. приложение 20).
Корпус был брошен в наступление в ночь с 26 на 27 мая. 20-я мотопехотная дивизия, усиленная дивизией «Адольф Гитлер» и полком «Великая Германия», при поддержке тяжелой артиллерии была брошена на Ворму. Слева от нее продвигалась 1 – я бронетанковая, получившая указание большую часть сил сосредоточить на своем правом фланге, в соответствии с общим ходом наступления.
Пехотный полк «Великая Германия» получил своевременную поддержку со стороны 4-й бронетанковой бригады 10-й бронетанковой дивизии и закрепился на цели своего броска – на высоте Крошт-Питгам. Разведывательный танковый батальон 1-й бронетанковой захватил Брукерк.
Наблюдалось интенсивное движение морских транспортов из Дюнкерка.
28 мая мы дошли до Ворму и Бурбужвиля. 29-го 1-я бронетанковая взяла Гравлин. Но вот Дюнкерк в результате был взят без нашего участия. 29 мая части XIV корпуса пришли на смену нашим частям XIX (см. приложение 21).
Операция завершилась бы гораздо быстрее, если бы Верховное командование не останавливало постоянно XIX корпус своими приказами. Теперь уже невозможно сказать, каким был бы ход войны, если бы мы захватили в плен британские экспедиционные войска в Дюнкерке, но в любом случае военная победа такого масштаба дала бы хорошим дипломатам огромные козыри. К сожалению, из-за нервозности Гитлера такая возможность была утеряна. Свои тормозящие наше продвижение приказы он обосновывал все время одной и той же малоубедительной причиной: мол, местность во Фландрии не годится для танков, слишком много каналов и траншей.
29 мая я с нетерпением ждал возможности выразить моим храбрым солдатам свою признательность. Слова благодарности вылились у меня в следующий приказ:
«Солдаты XIX корпуса!
Семнадцать дней мы сражались в Бельгии и Франции. Шестьсот километров прошли мы после пересечения границы Германии и добрались до Ла-Манша и Атлантики. На этом пути вы сокрушили бельгийские укрепления, прорвались за Мёз, сломили продолжение линии Мажино в незабываемой битве за Седан, захватили господствующие высоты на Стонне, и, не останавливаясь, пробились через Сен-Кантен и Перонн в низовья Соммы, Амьен и Абвиль. Вы увенчали свои успехи захватом побережья Ла-Манша и морских крепостей в Булони и Кале.
Я просил вас сражаться без сна 48 часов – вы делали это 17 дней. Я приказывал вам сражаться, не страшась угроз с флангов и тыла, – вы ни разу не дрогнули.
Вы самоотверженно выполняли все приказы, с непревзойденным самообладанием и верой в свое предназначение.
Германия гордится своими танкистами, и я счастлив командовать вами.
Мы не забудем наших павших товарищей, честь им и слава! Их жертва не была напрасной.
Вооружимся же теперь для новых славных деяний!
Слава Германии, слава нашему вождю – Адольфу Гитлеру!
Подпись: Гудериан».
В своих воспоминаниях о Второй мировой войне Уинстон Черчилль утверждает, что якобы Гитлер, по предположениям некоторых немецких генералов, сдерживал свои танки под Дюнкерком в надежде, что англичане вот-вот запросят мира. Ни во время самих событий, ни позже я никогда не слышал ни о чем подобном. Предположение Черчилля о том, что Рундштедт сам мог решиться на остановку танковых частей, тоже несостоятельно. Более того, как непосредственный участник происходившего, я могу твердо заявить, что героическая оборона Кале, безусловно достойная всяких похвал, все же не могла оказать никакого влияния на развитие событий под Дюнкерком. Черчилль совершенно справедливо утверждает, что Гитлер, а в особенности – Геринг верили, что превосходство Германии в воздухе окажется достаточным, чтобы предотвратить эвакуацию британских войск по морю. Это было ошибкой, имевшей самые плачевные последствия, – ведь только захват всех британских экспедиционных войск в плен мог бы вынудить Англию к замирению с Гитлером или создать благоприятные условия для успешного вторжения на Британские острова.
Во Фландрии я узнал о том, что мой старший сын ранен, к счастью не смертельно. Второй мой сын получил во Франции Железный крест, как первой, так и второй степени. Он остался невредим, несмотря на то что всю кампанию провоевал в составе разведывательного танкового батальона.
Прорыв к швейцарской границе
Корпус был брошен в наступление в ночь с 26 на 27 мая. 20-я мотопехотная дивизия, усиленная дивизией «Адольф Гитлер» и полком «Великая Германия», при поддержке тяжелой артиллерии была брошена на Ворму. Слева от нее продвигалась 1 – я бронетанковая, получившая указание большую часть сил сосредоточить на своем правом фланге, в соответствии с общим ходом наступления.
Пехотный полк «Великая Германия» получил своевременную поддержку со стороны 4-й бронетанковой бригады 10-й бронетанковой дивизии и закрепился на цели своего броска – на высоте Крошт-Питгам. Разведывательный танковый батальон 1-й бронетанковой захватил Брукерк.
Наблюдалось интенсивное движение морских транспортов из Дюнкерка.
28 мая мы дошли до Ворму и Бурбужвиля. 29-го 1-я бронетанковая взяла Гравлин. Но вот Дюнкерк в результате был взят без нашего участия. 29 мая части XIV корпуса пришли на смену нашим частям XIX (см. приложение 21).
Операция завершилась бы гораздо быстрее, если бы Верховное командование не останавливало постоянно XIX корпус своими приказами. Теперь уже невозможно сказать, каким был бы ход войны, если бы мы захватили в плен британские экспедиционные войска в Дюнкерке, но в любом случае военная победа такого масштаба дала бы хорошим дипломатам огромные козыри. К сожалению, из-за нервозности Гитлера такая возможность была утеряна. Свои тормозящие наше продвижение приказы он обосновывал все время одной и той же малоубедительной причиной: мол, местность во Фландрии не годится для танков, слишком много каналов и траншей.
29 мая я с нетерпением ждал возможности выразить моим храбрым солдатам свою признательность. Слова благодарности вылились у меня в следующий приказ:
«Солдаты XIX корпуса!
Семнадцать дней мы сражались в Бельгии и Франции. Шестьсот километров прошли мы после пересечения границы Германии и добрались до Ла-Манша и Атлантики. На этом пути вы сокрушили бельгийские укрепления, прорвались за Мёз, сломили продолжение линии Мажино в незабываемой битве за Седан, захватили господствующие высоты на Стонне, и, не останавливаясь, пробились через Сен-Кантен и Перонн в низовья Соммы, Амьен и Абвиль. Вы увенчали свои успехи захватом побережья Ла-Манша и морских крепостей в Булони и Кале.
Я просил вас сражаться без сна 48 часов – вы делали это 17 дней. Я приказывал вам сражаться, не страшась угроз с флангов и тыла, – вы ни разу не дрогнули.
Вы самоотверженно выполняли все приказы, с непревзойденным самообладанием и верой в свое предназначение.
Германия гордится своими танкистами, и я счастлив командовать вами.
Мы не забудем наших павших товарищей, честь им и слава! Их жертва не была напрасной.
Вооружимся же теперь для новых славных деяний!
Слава Германии, слава нашему вождю – Адольфу Гитлеру!
Подпись: Гудериан».
В своих воспоминаниях о Второй мировой войне Уинстон Черчилль утверждает, что якобы Гитлер, по предположениям некоторых немецких генералов, сдерживал свои танки под Дюнкерком в надежде, что англичане вот-вот запросят мира. Ни во время самих событий, ни позже я никогда не слышал ни о чем подобном. Предположение Черчилля о том, что Рундштедт сам мог решиться на остановку танковых частей, тоже несостоятельно. Более того, как непосредственный участник происходившего, я могу твердо заявить, что героическая оборона Кале, безусловно достойная всяких похвал, все же не могла оказать никакого влияния на развитие событий под Дюнкерком. Черчилль совершенно справедливо утверждает, что Гитлер, а в особенности – Геринг верили, что превосходство Германии в воздухе окажется достаточным, чтобы предотвратить эвакуацию британских войск по морю. Это было ошибкой, имевшей самые плачевные последствия, – ведь только захват всех британских экспедиционных войск в плен мог бы вынудить Англию к замирению с Гитлером или создать благоприятные условия для успешного вторжения на Британские острова.
Во Фландрии я узнал о том, что мой старший сын ранен, к счастью не смертельно. Второй мой сын получил во Франции Железный крест, как первой, так и второй степени. Он остался невредим, несмотря на то что всю кампанию провоевал в составе разведывательного танкового батальона.
Прорыв к швейцарской границе
28 мая Гитлер приказал учредить под моим командованием танковую группу. Штаб моего корпуса переместился в Синьи-ле-Пти, к юго-западу от Шарлевиля, чтобы готовиться там к следующему этапу кампании. Штаб прибыл на место 1 июня.
Образование «танковой группы Гудериана» произошло в первые дни июня юго-восточнее Шарлевиля. Штаб ее был сформирован из офицеров моего бывшего штаба XIX корпуса. Верный полковник Неринг остался начальником штаба, оперативным офицером (/ а) стал майор Байерлейн, а адъютантом – подполковник Рибель. В танковую группу вошли:
XXXIX армейский корпус (генерал Шмидт), с 1-й и 2-й бронетанковыми дивизиями и 29-й мотопехотной дивизией:
XLI армейский корпус (генерал Рейнхардт), с 6-й и 8-й бронетанковыми дивизиями и 20-й мотопехотной:
ряд подразделений, непосредственно подчиненных танковой группе.
Сама танковая группа входила в состав 12-й армии генерал-полковника Листа.
Марш на наше новое место сосредоточения представлял собой внушительное зрелище, особенно процесс перехода 1-й и 2-й бронетанковых дивизий с берегов Ла-Манша. Расстояние составляло примерно 240 километров, но из-за взорванных мостов некоторым подразделениям приходилось делать крюк, иногда километров по девяносто. Очевидными становились признаки усталости солдат и износа техники. К счастью, у нас было несколько дней на отдых, поэтому перед тем, как приступить к выполнению новых задач, в какой-то степени удалось восстановиться.
Успешное завершение первого этапа западной кампании привело к устранению войск противника из Голландии, Бельгии и Северной Франции. Мы обезопасили свой тыл для проведения операций в южном направлении. Основные силы бронетанковой и моторизованной техники неприятеля были уже уничтожены, поэтому на втором этапе кампании оставалось только разбить остатки французской армии – около 70 дивизий, считая две британские, – и заключить выгодный для Германии мир. По крайней мере, нам тогда казалось именно так.
Наши войска быстрее развернулись боевым порядком на нашем правом фланге, вдоль Соммы, чем в центре – на Сер и Эне. Поэтому армейская группа фон Бока могла начать наступление уже 5 июня, а армейская группа фон Рундштедта – не раньше 9-го.
В секторе армейской группы фон Рундштедта перед 12-й армией стояла задача пересечь реку Эну и канал Эна между Шато-Порсьен и Аттиньи, после чего – продвигаться в южном направлении. Пехотный корпус должен был форсировать реку и канал в восьми местах. После установки предмостных укреплений и наведения мостов танковые дивизии моей группы должны были идти в атаку вместе с пехотой, прорваться на открытое пространство, а затем наступать, в зависимости от ситуации, либо на Париж, либо на Лангр, либо на Верден. Первой нашей целью должно было стать плато Де-Лангр; прибыв туда, мы должны были получить дальнейшие приказы.
Я попросил командующего 12-й армией утвердить моей дивизии конкретные места для форсирования реки и дать нам возможность переправиться через реку самостоятельно. Идея о совместном наступлении с пехотой мне не нравилась – огромные и многочисленные транспортные колонны пехотных подразделений, как правило, наглухо забивали дороги, и я боялся, что это приведет к затруднению командования. Однако командир армии хотел приберечь танковые дивизии для решительного прорыва и поэтому отклонил мою просьбу. Итак, танковая группа сосредоточилась позади пехотного корпуса, и все четыре танковые дивизии готовы были наступать по восьми различным мостам, как только те будут наведены. Обе мотопехотные дивизии должны были следовать за танковыми дивизиями соответствующих корпусов. Для успешного выполнения плана пехоте необходимо было форсировать реку и захватить предмостные укрепления.
Разграничительная линия между XXXIX и XLI армейскими корпусами пролегала по линии Васиньи – Ретель – Жюнивиль – Овине – Оберив – Сюйп – Сен-Реми – Тиллой (зона ответственности XXXIX) – Вано – Соньи – Парньи (зона ответственности XLI).
8 июня штаб танковой группы переехал в Беньи.
9 июня, в день начала наступления 12-й армии, я выехал на наблюдательный пункт, расположенный к северо-востоку от Ретеля, чтобы лично наблюдать за продвижением пехоты и не пропустить момента, когда нужно будет выдвигать войска. С 5.00 до 10.00 не было видно ничего. Тогда я послал своих офицеров на соседние места, где тоже были намечены наступательные удары, чтобы выяснить, вышла ли пехота к Эне там. С обеих точек прорыва вокруг Ретеля я получил донесения, что наступление было отбито и что пехота сумела установить предмостные укрепления только в одном месте, углубившись на полтора-два километра – в окрестностях Шато-Порсьен. Я связался с начальником штаба 12-й армии, моим другом генералом фон Макензеном, и предложил ему ночью перебросить танки на другой берег в этом единственном месте, чтобы на следующее утро они были готовы к броску. Затем я отправился в Шато-Порсьен, заехав по пути в штаб III армейского корпуса генерала Гаазе, где получил краткий обзор ситуации. На месте, осмотрев предмостные укрепления, я направился к командиру моего XXXIX корпуса генералу Шмидту, который находился, вместе с генералом Кирхнером, чуть севернее самого городка. Мы обсудили вопросы продвижения 1-й бронетанковой и ее размещения внутри предмостных укреплений Шато-Порсьен. Было решено начать переброску с наступлением сумерек.
Вскоре после этого я встретил командира армии генерал-полковника Листа. По дороге ему попадались части 1-й бронетанковой дивизии, и он недовольно заметил мне, что многие танкисты сняли кители, а некоторые даже позволили себе купаться в реке. Далее генерал-полковник сердито вопрошал меня, почему мы до сих пор не пошли в атаку через предмостные укрепления. На основе только что полученных мной лично данных я ответил, что невозможно наступать через предмостные укрепления, которые до сих пор не захвачены или не расширены до нужных размеров. Далее я указал на то, что захват предмостных укреплений не входил в задачу моих танковых подразделений. Верный своей рыцарской природе, Лист тотчас же протянул мне руку в знак примирения и спокойно перешел к обсуждению текущих вопросов.
В штабе своей группы я пробыл недолго и вернулся к предмостным укреплениям в Шато-Порсьен, чтобы лично проконтролировать размещение моих танков и пообщаться с командиром действовавшей там пехотной дивизии. Генерала Лоха из 17-й пехотной дивизии я встретил на дальнем берегу, и мы согласовали с ним свои действия. На передовой я оставался до часу ночи, а затем навестил раненых бойцов из моих танковых и разведывательных подразделений, ожидавших отправки обратно через предмостные укрепления, и поехал обратно в свой штаб в Беньи, чтобы отдать распоряжения.
За день было возведено два небольших предмостных укрепления к западу и востоку от Шато-Порсьен. По ним можно было перебросить за реку 2-ю бронетанковую дивизию вместе с частями 1-й.
Наступление моих танков должно было начаться 10 июня в 6.30. Я находился к тому времени на передовой, подгоняя 1-ю стрелковую бригаду, которая отстала от наступающих войск. К моему удивлению, пехотинцы на передовой узнавали меня, и, когда я спросил откуда, выяснилось, что и офицеры и рядовые помнили меня еще с тех пор, когда я командовал 2-й бронетанковой дивизией, находясь в Вюрцбурге, этом некогда прекрасном, а ныне полностью разрушенном городе. Мы были очень рады увидеться вновь. Танки и пехота пошли в атаку одновременно, и все могли полностью полагаться друг на друга. Мы быстро продвинулись через Авансон и Таньон до Нёфлиза, что на реке Ретурн. На открытой местности танки практически не встречали сопротивления, поскольку, согласно своей новой тактике, французы сконцентрировали оборону в лесах и деревнях, а с открытой местности войска убрали вообще, пасуя перед нашими танками. Поэтому нашей пехоте приходилось ожесточенно сражаться на забаррикадированных улицах и среди деревенских домов, а танки, которым лишь доставлял небольшое неудобство эпизодический обстрел французской артиллерии с позиций, все еще удерживаемых французами на Ретельском фронте – в нашем тылу, – прошли до Ретурн и под Нёфлизом форсировали эту заболоченную реку, перегороженную дамбой. 1-я бронетанковая уверенно наступала теперь по обоим берегам Ретурн; южнее реки двигалась 1-я бронетанковая бригада, а севернее – стрелки Балка. Днем мы достигли Жюнивиля, где противник встретил нас контратакой силами крупного танкового соединения. Южнее Жюнивиля завязалось сражение, закончившееся часа через два в нашу пользу. Ближе к вечеру был взят и сам Жюнивиль, причем Балк лично захватил знамя французского полка. Неприятель был отброшен до Ла-Нёвиль. В ходе танкового сражения я лично пытался подбить французский танк модели «В» из трофейного 47-миллиметрового противотанкового орудия, но тщетно; все снаряды просто отскакивали от его толстой брони. Наши 37– и 20-миллиметровые орудия были против этого противника тем более беспомощны. В результате мы завершили этот бой с тяжелыми потерями.
Вечером произошла еще одна жестокая битва с вражескими танками, на этот раз – севернее Жюнивиля. Французы двигались со стороны Аннель на Перт с твердым намерением начать контрнаступление, но нам удалось разбить их.
2-я бронетанковая между тем пересекла Эну к западу от Шато-Порсьен и наступала в южном направлении. К вечеру ее подразделения дошли до линии Удилькур – Сент-Этьен. Подразделения корпуса Рейнхардта, которым удалось переправиться еще не во всех намеченных точках, двигались вслед за частями 1-й бронетанковой. Данные разведки позволяли предположить, что взятие Жюнивиля в скором времени положит конец сопротивлению противника в Ретеле, и тогда корпус Рейнхардта вновь обретет свободу действий.
Теперь штаб танковой группы расположился в лесу Буа-де-Севиньи, на Эне, к юго-востоку от Шато-Порсьен. Там я и заночевал. Я был полностью вымотан, рухнул на сноп соломы и уснул, не сняв даже фуражки. Заботливый, как всегда, Рибель поставил надо мной тент и выставил часовых, чтобы мне дали спокойно поспать хотя бы часа три.
Рано утром 11 июня я был в Ла-Нёвиль, командуя наступлением 1-й бронетанковой дивизии. Атака продвигалась как на учениях: артиллерийская подготовка, наступление танков и пехоты, окружение деревни и прорыв через Бетенвиль, – я хорошо помнил эту деревню по Первой мировой войне. Сопротивление неприятеля было наиболее стойким вдоль реки Сюипп. Противник предпринимал тщетные попытки контратаки, используя для этого около 50 танков, скорее всего, из 7-й легкой дивизии французов. Мы захватили деревни Норуа, Бен и Сен-Илер-ле-Пти.
Вторая бронетанковая дошла до Эпуа, 29-я мотопехотная углубилась в леса юго-западнее этой деревни. XLI армейский корпус Рейнхардта, продвигавшийся восточнее XXXIX, отразил нападение французов с фланга, совершенное силами 3-й механизированной и 3-й бронетанковой дивизий, переброшенных с Аргонн. Расправившись с врагом, корпус продолжил движение на юг.
Днем я получил сообщение, что главнокомандующий армией собирается посетить нашу танковую группу, и поспешил обратно. Когда я прибыл в штаб, генерал-полковник фон Браухич был уже там. Я рассказал ему о ситуации на фронте и о наших планах. Никаких новых указаний я не получил. Вечером штаб переместился в Жюнивиль.
12 июня мы продолжили наступление. XXXIX армейский корпус получил приказ продвигаться на Шалон-на-Марне силами 2-й бронетанковой дивизии и на Витри-ле-Франсуа силами 1-й бронетанковой и 29-й мотопехотной. XLI армейский корпус должен был на своем правом фланге пробиваться через Сомму – Пи на Сюипп.
Наше продвижение затруднялось стремительным движением следовавшей за нами пехоты. Пехотные подразделения добрались уже до Эны и местами упирались прямо в танковые части. Разграничительные линии между дивизиями не были достаточно ясно определены, из-за чего возникали недоразумения. Мы посылали в штаб армии просьбы разобраться с этой ситуацией – ответа не было. На всех точках переправы через Сюипп наблюдались оживленные сцены. Все хотели идти первыми – и танкисты и пехота. Храбрые пехотинцы шли маршем день и ночь – так им хотелось добраться до врага. Утром мы прошли столь памятные мне по осени 1917 года Шампанские горы. Я побывал в 29-й мотопехотной, которая только что появилась на фронте. Командовал ею генерал барон фон Лангерман; я застал его на северном краю лагеря Мурмелон-ле-Гран за отдачей разведывательному батальону приказов о наступлении на лагерь. Присутствовали все командиры подразделений, и приказы были четкими и ясными. Впечатление на меня это произвело очень хорошее. Со спокойной душой я поехал во 2-ю бронетанковую в Шалон-на-Марне.
Когда я прибыл на место, дивизия только что дошла до Шалона. Авангард наших разведчиков захватил нетронутым мост через Марну, но, ко сожалению, они не проверили мост на предмет мин, хотя и имели на этот счет строгие предписания. В результате мост взорвался под нашими войсками, и мы понесли потери, которых могло бы и не быть.
Обсуждая планы дальнейшего наступления с генералом Фейелем, я получил вызов обратно в штаб, где ждали прибытия главнокомандующего группой армий генерал-полковника фон Рундштедта.
К вечеру 1-я бронетанковая достигла Бюсси-ле-Шато. Солдаты получили приказ наступать на Этрепи, на канале Рейн – Марна.
В этот день корпус Рейнхардта вел оборонительные бои с врагом, нанесшим удар с запада, с Аргонн. Во второй половине дня я побывал в дивизиях этого корпуса, в окрестностях Машо, и смог таким образом лично одобрить принятые меры. Мы захватили Суэн, Таюр и Манр. По дороге обратно в штаб танковой группы я снова стал свидетелем того, как продвижению наших наступающих войск мешает рвущаяся вперед пехота. И вновь мои попытки решить эти проблемы через командование 12-й армии оказались тщетными.
Теперь танковая группа стала ежедневно получать приказы, которые противоречили один другому. То нам предписывалось свернуть на восток, то – продолжать движение на юг… Сначала мы должны были внезапным штурмом взять Верден, затем – продолжать наступление в южном направлении, потом – свернуть на восток к Сен-Миелю и опять вернуться к наступлению на юг. Больше всего от этих колебаний страдал корпус Рейнхардта. Курс, которым следовал корпус Шмидта, я оставлял неизменно южным, чтобы хоть часть войск моей танковой группы могла быть приверженной единой цели.
13 июня я впервые побывал в корпусе Рейнхардта, в его 6-й и 8-й бронетанковых дивизиях, которые все еще сражались с вражескими частями, подошедшими из Вердена и Аргонн. К вечеру я отправился на поиски штаба 1-й бронетанковой дивизии, которая добралась до канала Рейн – Марна возле Этрепи. Командование XXXIX армейского корпуса приказало дивизии не пересекать канала. Я об этом приказе не знал; а если бы знал, то не одобрил бы его. Под Этрепи я встретил Балка, неутомимого командира авангарда 1-й бронетанковой, и спросил его, навел ли он мост через канал. Он ответил, что да, навел. Тогда я спросил, установил ли он на том берегу предмостные укрепления, и он, с некоторой заминкой, ответил, что да, установил. Его сдержанность меня удивила, и я спросил, можно ли проехать к этим укреплениям на машине. Глядя на меня с недоверием, он очень осторожно ответил: да, можно. И мы отправились туда. Среди укреплений я встретил офицера инженерных войск лейтенанта Вебера, который, рискуя жизнью, пытался предотвратить подрыв моста, и командира стрелкового батальона, установившего укрепления, капитана Экингера. Я имел честь вручить этим храбрым офицерам по Железному кресту. Потом я спросил Балка, отчего остановилось продвижение вперед, и только теперь узнал о приказе по корпусу. Вот почему Балк выглядел так настороженно – он проник дальше, чем полагалось, и боялся наказания с моей стороны.
И вновь, как и в Бувельмоне, наш прорыв был почти завершен. И снова времени для колебаний не оставалось. Балк высказал мне свою оценку неприятеля – в его секторе канал защищали чернокожие солдаты, практически лишенные артиллерии. Я отдал приказ наступать на Сен-Дизье и пообещал лично известить о своем приказе командиров дивизии и корпуса. И Балк пошел в атаку. Я же вернулся в штаб дивизии и приказал немедленно бросить всю дивизию вперед, после чего известил о своих приказах 1-й бронетанковой генерала Шмидта.
Образование «танковой группы Гудериана» произошло в первые дни июня юго-восточнее Шарлевиля. Штаб ее был сформирован из офицеров моего бывшего штаба XIX корпуса. Верный полковник Неринг остался начальником штаба, оперативным офицером (/ а) стал майор Байерлейн, а адъютантом – подполковник Рибель. В танковую группу вошли:
XXXIX армейский корпус (генерал Шмидт), с 1-й и 2-й бронетанковыми дивизиями и 29-й мотопехотной дивизией:
XLI армейский корпус (генерал Рейнхардт), с 6-й и 8-й бронетанковыми дивизиями и 20-й мотопехотной:
ряд подразделений, непосредственно подчиненных танковой группе.
Сама танковая группа входила в состав 12-й армии генерал-полковника Листа.
Марш на наше новое место сосредоточения представлял собой внушительное зрелище, особенно процесс перехода 1-й и 2-й бронетанковых дивизий с берегов Ла-Манша. Расстояние составляло примерно 240 километров, но из-за взорванных мостов некоторым подразделениям приходилось делать крюк, иногда километров по девяносто. Очевидными становились признаки усталости солдат и износа техники. К счастью, у нас было несколько дней на отдых, поэтому перед тем, как приступить к выполнению новых задач, в какой-то степени удалось восстановиться.
Успешное завершение первого этапа западной кампании привело к устранению войск противника из Голландии, Бельгии и Северной Франции. Мы обезопасили свой тыл для проведения операций в южном направлении. Основные силы бронетанковой и моторизованной техники неприятеля были уже уничтожены, поэтому на втором этапе кампании оставалось только разбить остатки французской армии – около 70 дивизий, считая две британские, – и заключить выгодный для Германии мир. По крайней мере, нам тогда казалось именно так.
Наши войска быстрее развернулись боевым порядком на нашем правом фланге, вдоль Соммы, чем в центре – на Сер и Эне. Поэтому армейская группа фон Бока могла начать наступление уже 5 июня, а армейская группа фон Рундштедта – не раньше 9-го.
В секторе армейской группы фон Рундштедта перед 12-й армией стояла задача пересечь реку Эну и канал Эна между Шато-Порсьен и Аттиньи, после чего – продвигаться в южном направлении. Пехотный корпус должен был форсировать реку и канал в восьми местах. После установки предмостных укреплений и наведения мостов танковые дивизии моей группы должны были идти в атаку вместе с пехотой, прорваться на открытое пространство, а затем наступать, в зависимости от ситуации, либо на Париж, либо на Лангр, либо на Верден. Первой нашей целью должно было стать плато Де-Лангр; прибыв туда, мы должны были получить дальнейшие приказы.
Я попросил командующего 12-й армией утвердить моей дивизии конкретные места для форсирования реки и дать нам возможность переправиться через реку самостоятельно. Идея о совместном наступлении с пехотой мне не нравилась – огромные и многочисленные транспортные колонны пехотных подразделений, как правило, наглухо забивали дороги, и я боялся, что это приведет к затруднению командования. Однако командир армии хотел приберечь танковые дивизии для решительного прорыва и поэтому отклонил мою просьбу. Итак, танковая группа сосредоточилась позади пехотного корпуса, и все четыре танковые дивизии готовы были наступать по восьми различным мостам, как только те будут наведены. Обе мотопехотные дивизии должны были следовать за танковыми дивизиями соответствующих корпусов. Для успешного выполнения плана пехоте необходимо было форсировать реку и захватить предмостные укрепления.
Разграничительная линия между XXXIX и XLI армейскими корпусами пролегала по линии Васиньи – Ретель – Жюнивиль – Овине – Оберив – Сюйп – Сен-Реми – Тиллой (зона ответственности XXXIX) – Вано – Соньи – Парньи (зона ответственности XLI).
8 июня штаб танковой группы переехал в Беньи.
9 июня, в день начала наступления 12-й армии, я выехал на наблюдательный пункт, расположенный к северо-востоку от Ретеля, чтобы лично наблюдать за продвижением пехоты и не пропустить момента, когда нужно будет выдвигать войска. С 5.00 до 10.00 не было видно ничего. Тогда я послал своих офицеров на соседние места, где тоже были намечены наступательные удары, чтобы выяснить, вышла ли пехота к Эне там. С обеих точек прорыва вокруг Ретеля я получил донесения, что наступление было отбито и что пехота сумела установить предмостные укрепления только в одном месте, углубившись на полтора-два километра – в окрестностях Шато-Порсьен. Я связался с начальником штаба 12-й армии, моим другом генералом фон Макензеном, и предложил ему ночью перебросить танки на другой берег в этом единственном месте, чтобы на следующее утро они были готовы к броску. Затем я отправился в Шато-Порсьен, заехав по пути в штаб III армейского корпуса генерала Гаазе, где получил краткий обзор ситуации. На месте, осмотрев предмостные укрепления, я направился к командиру моего XXXIX корпуса генералу Шмидту, который находился, вместе с генералом Кирхнером, чуть севернее самого городка. Мы обсудили вопросы продвижения 1-й бронетанковой и ее размещения внутри предмостных укреплений Шато-Порсьен. Было решено начать переброску с наступлением сумерек.
Вскоре после этого я встретил командира армии генерал-полковника Листа. По дороге ему попадались части 1-й бронетанковой дивизии, и он недовольно заметил мне, что многие танкисты сняли кители, а некоторые даже позволили себе купаться в реке. Далее генерал-полковник сердито вопрошал меня, почему мы до сих пор не пошли в атаку через предмостные укрепления. На основе только что полученных мной лично данных я ответил, что невозможно наступать через предмостные укрепления, которые до сих пор не захвачены или не расширены до нужных размеров. Далее я указал на то, что захват предмостных укреплений не входил в задачу моих танковых подразделений. Верный своей рыцарской природе, Лист тотчас же протянул мне руку в знак примирения и спокойно перешел к обсуждению текущих вопросов.
В штабе своей группы я пробыл недолго и вернулся к предмостным укреплениям в Шато-Порсьен, чтобы лично проконтролировать размещение моих танков и пообщаться с командиром действовавшей там пехотной дивизии. Генерала Лоха из 17-й пехотной дивизии я встретил на дальнем берегу, и мы согласовали с ним свои действия. На передовой я оставался до часу ночи, а затем навестил раненых бойцов из моих танковых и разведывательных подразделений, ожидавших отправки обратно через предмостные укрепления, и поехал обратно в свой штаб в Беньи, чтобы отдать распоряжения.
За день было возведено два небольших предмостных укрепления к западу и востоку от Шато-Порсьен. По ним можно было перебросить за реку 2-ю бронетанковую дивизию вместе с частями 1-й.
Наступление моих танков должно было начаться 10 июня в 6.30. Я находился к тому времени на передовой, подгоняя 1-ю стрелковую бригаду, которая отстала от наступающих войск. К моему удивлению, пехотинцы на передовой узнавали меня, и, когда я спросил откуда, выяснилось, что и офицеры и рядовые помнили меня еще с тех пор, когда я командовал 2-й бронетанковой дивизией, находясь в Вюрцбурге, этом некогда прекрасном, а ныне полностью разрушенном городе. Мы были очень рады увидеться вновь. Танки и пехота пошли в атаку одновременно, и все могли полностью полагаться друг на друга. Мы быстро продвинулись через Авансон и Таньон до Нёфлиза, что на реке Ретурн. На открытой местности танки практически не встречали сопротивления, поскольку, согласно своей новой тактике, французы сконцентрировали оборону в лесах и деревнях, а с открытой местности войска убрали вообще, пасуя перед нашими танками. Поэтому нашей пехоте приходилось ожесточенно сражаться на забаррикадированных улицах и среди деревенских домов, а танки, которым лишь доставлял небольшое неудобство эпизодический обстрел французской артиллерии с позиций, все еще удерживаемых французами на Ретельском фронте – в нашем тылу, – прошли до Ретурн и под Нёфлизом форсировали эту заболоченную реку, перегороженную дамбой. 1-я бронетанковая уверенно наступала теперь по обоим берегам Ретурн; южнее реки двигалась 1-я бронетанковая бригада, а севернее – стрелки Балка. Днем мы достигли Жюнивиля, где противник встретил нас контратакой силами крупного танкового соединения. Южнее Жюнивиля завязалось сражение, закончившееся часа через два в нашу пользу. Ближе к вечеру был взят и сам Жюнивиль, причем Балк лично захватил знамя французского полка. Неприятель был отброшен до Ла-Нёвиль. В ходе танкового сражения я лично пытался подбить французский танк модели «В» из трофейного 47-миллиметрового противотанкового орудия, но тщетно; все снаряды просто отскакивали от его толстой брони. Наши 37– и 20-миллиметровые орудия были против этого противника тем более беспомощны. В результате мы завершили этот бой с тяжелыми потерями.
Вечером произошла еще одна жестокая битва с вражескими танками, на этот раз – севернее Жюнивиля. Французы двигались со стороны Аннель на Перт с твердым намерением начать контрнаступление, но нам удалось разбить их.
2-я бронетанковая между тем пересекла Эну к западу от Шато-Порсьен и наступала в южном направлении. К вечеру ее подразделения дошли до линии Удилькур – Сент-Этьен. Подразделения корпуса Рейнхардта, которым удалось переправиться еще не во всех намеченных точках, двигались вслед за частями 1-й бронетанковой. Данные разведки позволяли предположить, что взятие Жюнивиля в скором времени положит конец сопротивлению противника в Ретеле, и тогда корпус Рейнхардта вновь обретет свободу действий.
Теперь штаб танковой группы расположился в лесу Буа-де-Севиньи, на Эне, к юго-востоку от Шато-Порсьен. Там я и заночевал. Я был полностью вымотан, рухнул на сноп соломы и уснул, не сняв даже фуражки. Заботливый, как всегда, Рибель поставил надо мной тент и выставил часовых, чтобы мне дали спокойно поспать хотя бы часа три.
Рано утром 11 июня я был в Ла-Нёвиль, командуя наступлением 1-й бронетанковой дивизии. Атака продвигалась как на учениях: артиллерийская подготовка, наступление танков и пехоты, окружение деревни и прорыв через Бетенвиль, – я хорошо помнил эту деревню по Первой мировой войне. Сопротивление неприятеля было наиболее стойким вдоль реки Сюипп. Противник предпринимал тщетные попытки контратаки, используя для этого около 50 танков, скорее всего, из 7-й легкой дивизии французов. Мы захватили деревни Норуа, Бен и Сен-Илер-ле-Пти.
Вторая бронетанковая дошла до Эпуа, 29-я мотопехотная углубилась в леса юго-западнее этой деревни. XLI армейский корпус Рейнхардта, продвигавшийся восточнее XXXIX, отразил нападение французов с фланга, совершенное силами 3-й механизированной и 3-й бронетанковой дивизий, переброшенных с Аргонн. Расправившись с врагом, корпус продолжил движение на юг.
Днем я получил сообщение, что главнокомандующий армией собирается посетить нашу танковую группу, и поспешил обратно. Когда я прибыл в штаб, генерал-полковник фон Браухич был уже там. Я рассказал ему о ситуации на фронте и о наших планах. Никаких новых указаний я не получил. Вечером штаб переместился в Жюнивиль.
12 июня мы продолжили наступление. XXXIX армейский корпус получил приказ продвигаться на Шалон-на-Марне силами 2-й бронетанковой дивизии и на Витри-ле-Франсуа силами 1-й бронетанковой и 29-й мотопехотной. XLI армейский корпус должен был на своем правом фланге пробиваться через Сомму – Пи на Сюипп.
Наше продвижение затруднялось стремительным движением следовавшей за нами пехоты. Пехотные подразделения добрались уже до Эны и местами упирались прямо в танковые части. Разграничительные линии между дивизиями не были достаточно ясно определены, из-за чего возникали недоразумения. Мы посылали в штаб армии просьбы разобраться с этой ситуацией – ответа не было. На всех точках переправы через Сюипп наблюдались оживленные сцены. Все хотели идти первыми – и танкисты и пехота. Храбрые пехотинцы шли маршем день и ночь – так им хотелось добраться до врага. Утром мы прошли столь памятные мне по осени 1917 года Шампанские горы. Я побывал в 29-й мотопехотной, которая только что появилась на фронте. Командовал ею генерал барон фон Лангерман; я застал его на северном краю лагеря Мурмелон-ле-Гран за отдачей разведывательному батальону приказов о наступлении на лагерь. Присутствовали все командиры подразделений, и приказы были четкими и ясными. Впечатление на меня это произвело очень хорошее. Со спокойной душой я поехал во 2-ю бронетанковую в Шалон-на-Марне.
Когда я прибыл на место, дивизия только что дошла до Шалона. Авангард наших разведчиков захватил нетронутым мост через Марну, но, ко сожалению, они не проверили мост на предмет мин, хотя и имели на этот счет строгие предписания. В результате мост взорвался под нашими войсками, и мы понесли потери, которых могло бы и не быть.
Обсуждая планы дальнейшего наступления с генералом Фейелем, я получил вызов обратно в штаб, где ждали прибытия главнокомандующего группой армий генерал-полковника фон Рундштедта.
К вечеру 1-я бронетанковая достигла Бюсси-ле-Шато. Солдаты получили приказ наступать на Этрепи, на канале Рейн – Марна.
В этот день корпус Рейнхардта вел оборонительные бои с врагом, нанесшим удар с запада, с Аргонн. Во второй половине дня я побывал в дивизиях этого корпуса, в окрестностях Машо, и смог таким образом лично одобрить принятые меры. Мы захватили Суэн, Таюр и Манр. По дороге обратно в штаб танковой группы я снова стал свидетелем того, как продвижению наших наступающих войск мешает рвущаяся вперед пехота. И вновь мои попытки решить эти проблемы через командование 12-й армии оказались тщетными.
Теперь танковая группа стала ежедневно получать приказы, которые противоречили один другому. То нам предписывалось свернуть на восток, то – продолжать движение на юг… Сначала мы должны были внезапным штурмом взять Верден, затем – продолжать наступление в южном направлении, потом – свернуть на восток к Сен-Миелю и опять вернуться к наступлению на юг. Больше всего от этих колебаний страдал корпус Рейнхардта. Курс, которым следовал корпус Шмидта, я оставлял неизменно южным, чтобы хоть часть войск моей танковой группы могла быть приверженной единой цели.
13 июня я впервые побывал в корпусе Рейнхардта, в его 6-й и 8-й бронетанковых дивизиях, которые все еще сражались с вражескими частями, подошедшими из Вердена и Аргонн. К вечеру я отправился на поиски штаба 1-й бронетанковой дивизии, которая добралась до канала Рейн – Марна возле Этрепи. Командование XXXIX армейского корпуса приказало дивизии не пересекать канала. Я об этом приказе не знал; а если бы знал, то не одобрил бы его. Под Этрепи я встретил Балка, неутомимого командира авангарда 1-й бронетанковой, и спросил его, навел ли он мост через канал. Он ответил, что да, навел. Тогда я спросил, установил ли он на том берегу предмостные укрепления, и он, с некоторой заминкой, ответил, что да, установил. Его сдержанность меня удивила, и я спросил, можно ли проехать к этим укреплениям на машине. Глядя на меня с недоверием, он очень осторожно ответил: да, можно. И мы отправились туда. Среди укреплений я встретил офицера инженерных войск лейтенанта Вебера, который, рискуя жизнью, пытался предотвратить подрыв моста, и командира стрелкового батальона, установившего укрепления, капитана Экингера. Я имел честь вручить этим храбрым офицерам по Железному кресту. Потом я спросил Балка, отчего остановилось продвижение вперед, и только теперь узнал о приказе по корпусу. Вот почему Балк выглядел так настороженно – он проник дальше, чем полагалось, и боялся наказания с моей стороны.
И вновь, как и в Бувельмоне, наш прорыв был почти завершен. И снова времени для колебаний не оставалось. Балк высказал мне свою оценку неприятеля – в его секторе канал защищали чернокожие солдаты, практически лишенные артиллерии. Я отдал приказ наступать на Сен-Дизье и пообещал лично известить о своем приказе командиров дивизии и корпуса. И Балк пошел в атаку. Я же вернулся в штаб дивизии и приказал немедленно бросить всю дивизию вперед, после чего известил о своих приказах 1-й бронетанковой генерала Шмидта.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента