Страница:
Движение
Было сказано, что «лишь в движении – победа»[4]. Мы с этим совершенно согласны и хотим доказать истинность этого утверждения с помощью современных технических средств. Движение приводит войска в контакт с неприятелем: для этой цели можно использовать ноги людей или лошадей, рельсы железной дороги или – в последнее время – моторы автомобиля и аэроплана. Когда контакт с неприятелем уже установлен, движение обычно останавливает его огонь. Чтобы этого не происходило, противника следует либо уничтожить, либо подавить, либо выбить со своих позиций. Это можно сделать путем артобстрела, более мощного, чем противник сам может себе позволить. Обстрел со статичных позиций имеет строго установленный сектор поражения. В этом секторе пехота может чувствовать себя под прикрытием; когда доходит до действий за его пределами, артиллерия должна переместиться, чтобы можно было продолжать наступление. Для такого ведения боя требуется много орудий и еще больше боеприпасов. Подготовка к такого рода атаке занимает много времени, и замаскировать ее очень сложно. О такой важной составляющей успеха, как внезапность, можно просто забыть. Причем даже если подготовка к атаке и пройдет не замеченной неприятелем, все равно с момента ее начала противник успеет подтянуть к месту ее проведения резервы, – ведь резервные войска стали моторизованными, и создание новых оборонительных рубежей облегчилось; получается, что шансы на успех у наступления, основанного на взаимодействии по расписанию артиллерии и пехоты, сейчас еще меньше, чем в последнюю войну.
Поэтому все сейчас зависит от следующих факторов: двигаться быстрее, чем раньше, уметь продвигаться, несмотря на оборонительный огонь противника, не давать ему создавать новых защитных позиций и проникать как можно дальше в глубь его укреплений. Сторонники развития танковых войск считают, что при благоприятных обстоятельствах у них есть все данные для достижения этих целей; скептики же утверждают, что, поскольку, в отличие от 1918 года, элемент неожиданности в применении танков сейчас отсутствует, то вместе с ним исчезли и «условия для успешного проведения танковой атаки»2. Но действительно ли танковая атака сейчас не способна застать противника врасплох? Разве внезапность атаки зависит от того, старыми или новыми техническими средствами она осуществляется? В 1916 году генерал фон Куль предложил Верховному командованию при совершении прорыва придавать первостепенную важность элементу внезапности при начале наступления3, и никаких новых методов ведения боя к этому привнесено не было, однако мартовское наступление 1918 года имело выдающийся успех. Если же к обычным методам обеспечения внезапности при атаке добавить новые виды вооружений, то элемент внезапности многократно возрастет; но сам факт наличия нового оружия этого не гарантирует. Мы полагаем, что танковое наступление позволит перемещаться с большей скоростью, чем ранее, и, это еще важнее, – движение можно будет продолжать и после осуществления прорыва. Мы считаем, что движение можно не останавливать при соблюдении нескольких условий, от которых зависит успех современной танковой атаки, среди них – концентрация войск в подходящей местности, наличие бреши в обороне противника и отсутствие у противника танковых войск равной силы. Когда нас обвиняют в том, что далеко не во всех условиях мы можем успешно атаковать, например, не можем с помощью вооруженных одними лишь пулеметами танков штурмовать крепости, нам остается только развести руками, упомянув о том, что другие рода войск обладают во многих отношениях еще меньшей атакующей способностью. Мы не говорим, что мы всемогущи.
Утверждается, «что оружие наиболее эффективно, лишь пока оно новое и пока против него не придумано эффективных контрмер»4. Бедная артиллерия! Ей уже сотни лет. Бедная авиация! Возраст и ей дает о себе знать, поскольку появились зенитные орудия. На наш взгляд, эффективность любого оружия – относительное качество, которое зависит от эффективности принимаемых против него контрмер. Если танки встретятся с превосходящим противником – в лице вражеских танков или противотанкового оружия, – то будут разбиты, их эффективность окажется недостаточной; если произойдет обратное – они одержат победу. Успех каждого оружия зависит не только от силы, ему противостоящей, но и от решимости его владельца извлечь моментальную, наибольшую пользу из последних достижений техники и пребывать, таким образом, на высоте своего времени. С этой точки зрения танки не превзойдены. Сказано: «Снаряды артиллерии обороняющихся летят быстрее атакующих эту артиллерию танков»5. С этим никто не спорит. Еще не так давно, в 1917-м и 1918 годах, можно было сконцентрировать сотни танков непосредственно позади передовых линий пехоты, чтобы они прошли сквозь линию оборонительного огня противника, расчистили путь для десятков пехотных и кавалерийских дивизий противника, и, более того, проделали все это безо всякой предварительной артиллерийской подготовки, то есть при действующей артиллерии противника. Лишь при наличии чрезвычайно неблагоприятных условий артиллерия обороняющихся могла нанести танкам сколько-нибудь серьезный ущерб, а когда танки достигали артиллерийских позиций, пушки вскоре замолкали и не могли повредить уже и наступающей вслед за танками пехоте. Даже распределение орудий по всем опасным местам без исключения не помогло в последней войне. Оборонительный обстрел поднимал в воздух кучи пыли и дыма, что мешало обзору танков, но это было всего лишь неудобство, с которым приходится сталкиваться и в мирное время. А сейчас танки могут двигаться и ночью, и в тумане – они снабжены компасами.
В наступлении, основанном на успешном танковом броске, «творцом победы» является не пехота, а сами танки, поскольку если танковый бросок оканчивается неудачей, то и вся операция становится провальной, а если танкам сопутствует успех, то вот она – победа!
Поэтому все сейчас зависит от следующих факторов: двигаться быстрее, чем раньше, уметь продвигаться, несмотря на оборонительный огонь противника, не давать ему создавать новых защитных позиций и проникать как можно дальше в глубь его укреплений. Сторонники развития танковых войск считают, что при благоприятных обстоятельствах у них есть все данные для достижения этих целей; скептики же утверждают, что, поскольку, в отличие от 1918 года, элемент неожиданности в применении танков сейчас отсутствует, то вместе с ним исчезли и «условия для успешного проведения танковой атаки»2. Но действительно ли танковая атака сейчас не способна застать противника врасплох? Разве внезапность атаки зависит от того, старыми или новыми техническими средствами она осуществляется? В 1916 году генерал фон Куль предложил Верховному командованию при совершении прорыва придавать первостепенную важность элементу внезапности при начале наступления3, и никаких новых методов ведения боя к этому привнесено не было, однако мартовское наступление 1918 года имело выдающийся успех. Если же к обычным методам обеспечения внезапности при атаке добавить новые виды вооружений, то элемент внезапности многократно возрастет; но сам факт наличия нового оружия этого не гарантирует. Мы полагаем, что танковое наступление позволит перемещаться с большей скоростью, чем ранее, и, это еще важнее, – движение можно будет продолжать и после осуществления прорыва. Мы считаем, что движение можно не останавливать при соблюдении нескольких условий, от которых зависит успех современной танковой атаки, среди них – концентрация войск в подходящей местности, наличие бреши в обороне противника и отсутствие у противника танковых войск равной силы. Когда нас обвиняют в том, что далеко не во всех условиях мы можем успешно атаковать, например, не можем с помощью вооруженных одними лишь пулеметами танков штурмовать крепости, нам остается только развести руками, упомянув о том, что другие рода войск обладают во многих отношениях еще меньшей атакующей способностью. Мы не говорим, что мы всемогущи.
Утверждается, «что оружие наиболее эффективно, лишь пока оно новое и пока против него не придумано эффективных контрмер»4. Бедная артиллерия! Ей уже сотни лет. Бедная авиация! Возраст и ей дает о себе знать, поскольку появились зенитные орудия. На наш взгляд, эффективность любого оружия – относительное качество, которое зависит от эффективности принимаемых против него контрмер. Если танки встретятся с превосходящим противником – в лице вражеских танков или противотанкового оружия, – то будут разбиты, их эффективность окажется недостаточной; если произойдет обратное – они одержат победу. Успех каждого оружия зависит не только от силы, ему противостоящей, но и от решимости его владельца извлечь моментальную, наибольшую пользу из последних достижений техники и пребывать, таким образом, на высоте своего времени. С этой точки зрения танки не превзойдены. Сказано: «Снаряды артиллерии обороняющихся летят быстрее атакующих эту артиллерию танков»5. С этим никто не спорит. Еще не так давно, в 1917-м и 1918 годах, можно было сконцентрировать сотни танков непосредственно позади передовых линий пехоты, чтобы они прошли сквозь линию оборонительного огня противника, расчистили путь для десятков пехотных и кавалерийских дивизий противника, и, более того, проделали все это безо всякой предварительной артиллерийской подготовки, то есть при действующей артиллерии противника. Лишь при наличии чрезвычайно неблагоприятных условий артиллерия обороняющихся могла нанести танкам сколько-нибудь серьезный ущерб, а когда танки достигали артиллерийских позиций, пушки вскоре замолкали и не могли повредить уже и наступающей вслед за танками пехоте. Даже распределение орудий по всем опасным местам без исключения не помогло в последней войне. Оборонительный обстрел поднимал в воздух кучи пыли и дыма, что мешало обзору танков, но это было всего лишь неудобство, с которым приходится сталкиваться и в мирное время. А сейчас танки могут двигаться и ночью, и в тумане – они снабжены компасами.
В наступлении, основанном на успешном танковом броске, «творцом победы» является не пехота, а сами танки, поскольку если танковый бросок оканчивается неудачей, то и вся операция становится провальной, а если танкам сопутствует успех, то вот она – победа!
Огонь
Бронезащита и движение – это лишь две боевые характеристики танка как оружия; третьей, самой важной, является огневая мощь.
Танковые орудия способны стрелять как на ходу, так и с места. В обоих случаях орудие наводится напрямую. Если танк стреляет с места, то можно быстро определить расстояние до цели и поразить ее с минимальным расходом боеприпасов. Если же танк находится в движении, то из-за проблем с обзором распознавание целей затрудняется, но до определенной степени это компенсируется высоким положением орудия относительно земли, что особенно ценно на заросшей местности; так что высокий силуэт танка, который так часто подвергался критике как «легкая мишень», имеет свои преимущества для стрелка-танкиста. Если необходимо стрелять на ходу, то на небольшом расстоянии точность стрельбы достаточно высока, но она уменьшается с увеличением расстояния до цели, увеличением скорости движения танка или на неровной местности.
В любом случае в наземных сражениях танк обладает уникальной возможностью одновременно и наступать на врага, и нести с собой свою боевую мощь, несмотря на то что вражеские пушки и пулеметы не смолкают. Мы не сомневаемся, что статично закрепленные орудия стреляют точнее, чем находящиеся в движении; мы имеем хорошую возможность судить об этом, так как нам доступно и то и другое. Однако – «Лишь в движении – победа!». Так следует ли танковой атаке быть лишь паровым катком, прокладывающим пехоте путь сквозь оборонительную линию противника, которую удерживают пехота и артиллерия с полным набором противотанковых средств наготове6, на манер того, как это делалось в «битвах железа» в последнюю войну? Нет, конечно. Так можно поступать лишь в случае, если видеть в танке лишь бронированную машину, единственным предназначением которой является тесное взаимодействие с пехотой и настроенную поэтому на скорость передвижения пехоты. Мы слишком долго придерживались именно такого представления. Мы не можем и не хотим тратить на разведку недели и месяцы; мы не хотим полагаться на расточительную трату боеприпасов; мы хотим добиться в короткий срок подавления обороны противника на всем ее протяжении. Мы хорошо знаем об ограниченности огневой мощи наших танков, которая не позволит нам провести полноценную артиллерийскую подготовку; наши намерения прямо противоположны – поражать избранные цели единичными точными снарядами. Потому что мы помним, что во время войны неделями длящиеся обстрелы мощнейшей в мире артиллерии не могли обеспечить пехоте достижение победы. Наши враги преподали нам урок того, что успешная, быстрая танковая атака, достаточно проникающая вглубь и вширь в оборонительную систему противника, помогает подойти к победе ближе, чем система принятых в мировую войну ограниченных наступлений. Наши снаряды, направленные в конкретные цели, не будут свистеть у врагов над головой, как это было в тех дорогостоящих бессмысленных обстрелах; вместо этого если атака будет проводиться с достаточной концентрацией, глубиной проникновения и широтой охвата, то мы поразим все заслуживающие этого цели и проделаем таким образом брешь в обороне противника, через которую смогут проникнуть и наши резервы – быстрее, чем это было возможно в 1918-м. Мы хотим, чтобы этими резервами были танковые дивизии, поскольку считаем, что любые другие соединения не имеют нужной боеспособности, скорости и маневренности, необходимых для полноценного использования достигнутого прорыва. Поэтому мы не считаем танковые войска «вспомогательным средством для одержания победы в бою, которое во многих случаях может, в сочетании с другими видами оружия, помочь продвижению пехоты»7. Если бы это было все, на что годятся танки, то ситуация сейчас не отличалась бы от ситуации в 1916 году, и если бы это было так, то все были бы с самого начала обречены на позиционную войну, и никакой надежды на быстрое решение проблемы в будущем не осталось бы. Но ни предполагаемое превосходство противника в вооружении, ни возросшая точность орудий всех калибров, ни технический прогресс артиллерии не изменят наших убеждений. Напротив! Мы видим в танке наилучший из всех возможных видов наступательного оружия, и мы не изменим своего мнения, пока техники не покажут нам чего-нибудь получше. Мы ни в коем случае не согласны тратить время на артиллерийскую подготовку из опасения потерять элемент внезапности только потому, что есть старая максима, утверждающая, что «лишь огонь открывает дорогу»8. Напротив, мы считаем, что комбинация из двигателя внутреннего сгорания и броневого листа позволяет нам доставить наш огонь прямо к врагу безо всякой артиллерийской подготовки, при наличии важных условий для такой операции – подходящего характера местности, неожиданности и массовости применения.
«Сама идея о массовом применении танков приводит наших критиков в дрожь. Они пишут: «Встает также и вопрос об организации; вопрос о том, нужно ли собирать всю танковую мощь в единый кулак или следует органично распределить все танки между пехотой, чтобы она могла успешно атаковать, не заслуживает даже серьезного рассмотрения»9. Из этого замечания можно сделать вывод, что без танков пехота теперь успешно атаковать не может; а отсюда следует, что оружие, которое атаковать может и может помочь делать это другим родам войск, и должно быть признано главным оружием. Вопрос же о том, следует ли распределять танки между пехотой, хорошо проясняет следующий пример.
Воюют красные и синие. У каждой стороны по 100 пехотных дивизий и по 100 танковых батальонов. Красные раскидали свои танки по пехотным дивизиям, а синие сформировали из них танковые дивизии, напрямую подчиняющиеся верховному командованию. Между ними лежит линия фронта протяженностью, скажем, 300 километров, 100 из которых – непроходимая для танков местность, 100 – труднопроходимая и 100 – удобная. Тогда в бою мы будем иметь следующую картину. Красные разместили в пропорциональном отношении столько же своих дивизий, включая танки, сколько и синие, в той местности, где танки действовать не могут и являются потому бесполезными; другую часть своих танков они разместили там, где возможности танков ограниченны. Получается, что на той местности, для которой танки предназначены, красные могут использовать лишь часть своих танковых сил. Синие же, с другой стороны, собрали все свои танки в одном месте, где может решиться исход войны и где местность идеально подходит для танков; соответственно, они имеют преимущество, как минимум, вдвое перед противником на этом участке фронта, а на остальных им достаточно лишь обеспечить оборону от слабых танковых атак красных. Пехотная дивизия, в распоряжении которой имеются, скажем, 50 противотанковых орудий, с гораздо меньшим трудом отразит атаку 50 танков, чем 200. Мы делаем вывод, что предложение разделить наши танки между пехотными дивизиями представляет собой лишь возврат к изначальной тактике англичан в 1916—1917 годах, которая уже тогда доказала свою порочность, поскольку танки не приносили англичанам успеха, пока их массово не применили под Камбре.
Мы планируем побеждать быстрой атакой в гущу войск противника, точной стрельбой наших бронированых моторизованных орудий. Было сказано, что «мотор не есть новое оружие, это просто новый способ двигать старое оружие вперед»10. Никто и не спорит с тем, что двигатель внутреннего сгорания стрелять не умеет; говоря о танках как о новом оружии, мы имеем в виду, что необходимо учреждение нового рода войск, как это было сделано на флоте в отношении подводных лодок. Мы убеждены, что танки – это оружие, причем такое, что его будущие успехи оставят неизгладимый след на всех битвах, которым суждено состояться. Чтобы наши атаки увенчались победой, нужно, чтобы другие виды оружия подстраивались под нашу скорость. Поэтому мы требуем, чтобы для развития наших успехов создавались и другие, вспомогательные виды вооружения, такие же мобильные, как и наши танки, которые даже в мирное время находились бы в нашем подчинении. Потому что для проведения наших решающих операций потребуются не крупные пехотные, а крупные танковые соединения».
В конце осени 1937-го проводились крупномасштабные военные маневры, на которых присутствовал Гитлер, а ближе к концу – и многие иностранные гости, среди которых были Муссолини, английский фельдмаршал сэр Сайрил Деверелл, итальянский маршал Бадольо, венгерская военная миссия. Из танковых войск участие в маневрах принимала 3-я бронетанковая дивизия под командованием генерала Фессмана и 1-я танковая бригада. Я отвечал за судейство танковых маневров.
Позитивным результатом маневров оказалась уверенная демонстрация того, что танковую дивизию можно использовать как самостоятельное соединение. Ресурсов же, выделенных на снабжение и ремонт, оказалось явно недостаточно. Требовалось резкое увеличение этих ресурсов. Я сделал несколько предложений на этот счет командованию бронетанковых войск; к сожалению, они не были тут же приняты, и наша слабость с этой стороны в полной мере проявилась на ставших предметом внимания широкой общественности маневрах весной 1938-го.
В последний день маневров в честь иностранных гостей была развернута завершающая атака; в ней приняли участие все имевшиеся в нашем распоряжении танки под моим командованием. Это было внушительное зрелище, хотя располагали мы на тот момент только танками «T-I».
После маневров в Берлине состоялся парад, а за ним – праздничный обед, который устроил в честь иностранных гостей генерал-полковник фон Фрич. Я был на него приглашен. Там у меня была возможность провести ряд интересных бесед, в частности, с фельдмаршалом сэром Сайрилом Девереллом и с итальянским маршалом Бадольо. Бадольо рассказал о своем опыте абиссинской кампании, а сэр Сайрил Деверелл спросил, что я думаю о моторизации. Молодых британских офицеров интересовало, можно ли применять на поле боя столько же танков, сколько их появилось перед Муссолини на маневрах. Они с трудом готовы были поверить, что это так, и, кажется, придерживались старой теории о том, что танк – это оружие поддержки пехоты. Беседа была очень оживленной на всем протяжении.
Танковые орудия способны стрелять как на ходу, так и с места. В обоих случаях орудие наводится напрямую. Если танк стреляет с места, то можно быстро определить расстояние до цели и поразить ее с минимальным расходом боеприпасов. Если же танк находится в движении, то из-за проблем с обзором распознавание целей затрудняется, но до определенной степени это компенсируется высоким положением орудия относительно земли, что особенно ценно на заросшей местности; так что высокий силуэт танка, который так часто подвергался критике как «легкая мишень», имеет свои преимущества для стрелка-танкиста. Если необходимо стрелять на ходу, то на небольшом расстоянии точность стрельбы достаточно высока, но она уменьшается с увеличением расстояния до цели, увеличением скорости движения танка или на неровной местности.
В любом случае в наземных сражениях танк обладает уникальной возможностью одновременно и наступать на врага, и нести с собой свою боевую мощь, несмотря на то что вражеские пушки и пулеметы не смолкают. Мы не сомневаемся, что статично закрепленные орудия стреляют точнее, чем находящиеся в движении; мы имеем хорошую возможность судить об этом, так как нам доступно и то и другое. Однако – «Лишь в движении – победа!». Так следует ли танковой атаке быть лишь паровым катком, прокладывающим пехоте путь сквозь оборонительную линию противника, которую удерживают пехота и артиллерия с полным набором противотанковых средств наготове6, на манер того, как это делалось в «битвах железа» в последнюю войну? Нет, конечно. Так можно поступать лишь в случае, если видеть в танке лишь бронированную машину, единственным предназначением которой является тесное взаимодействие с пехотой и настроенную поэтому на скорость передвижения пехоты. Мы слишком долго придерживались именно такого представления. Мы не можем и не хотим тратить на разведку недели и месяцы; мы не хотим полагаться на расточительную трату боеприпасов; мы хотим добиться в короткий срок подавления обороны противника на всем ее протяжении. Мы хорошо знаем об ограниченности огневой мощи наших танков, которая не позволит нам провести полноценную артиллерийскую подготовку; наши намерения прямо противоположны – поражать избранные цели единичными точными снарядами. Потому что мы помним, что во время войны неделями длящиеся обстрелы мощнейшей в мире артиллерии не могли обеспечить пехоте достижение победы. Наши враги преподали нам урок того, что успешная, быстрая танковая атака, достаточно проникающая вглубь и вширь в оборонительную систему противника, помогает подойти к победе ближе, чем система принятых в мировую войну ограниченных наступлений. Наши снаряды, направленные в конкретные цели, не будут свистеть у врагов над головой, как это было в тех дорогостоящих бессмысленных обстрелах; вместо этого если атака будет проводиться с достаточной концентрацией, глубиной проникновения и широтой охвата, то мы поразим все заслуживающие этого цели и проделаем таким образом брешь в обороне противника, через которую смогут проникнуть и наши резервы – быстрее, чем это было возможно в 1918-м. Мы хотим, чтобы этими резервами были танковые дивизии, поскольку считаем, что любые другие соединения не имеют нужной боеспособности, скорости и маневренности, необходимых для полноценного использования достигнутого прорыва. Поэтому мы не считаем танковые войска «вспомогательным средством для одержания победы в бою, которое во многих случаях может, в сочетании с другими видами оружия, помочь продвижению пехоты»7. Если бы это было все, на что годятся танки, то ситуация сейчас не отличалась бы от ситуации в 1916 году, и если бы это было так, то все были бы с самого начала обречены на позиционную войну, и никакой надежды на быстрое решение проблемы в будущем не осталось бы. Но ни предполагаемое превосходство противника в вооружении, ни возросшая точность орудий всех калибров, ни технический прогресс артиллерии не изменят наших убеждений. Напротив! Мы видим в танке наилучший из всех возможных видов наступательного оружия, и мы не изменим своего мнения, пока техники не покажут нам чего-нибудь получше. Мы ни в коем случае не согласны тратить время на артиллерийскую подготовку из опасения потерять элемент внезапности только потому, что есть старая максима, утверждающая, что «лишь огонь открывает дорогу»8. Напротив, мы считаем, что комбинация из двигателя внутреннего сгорания и броневого листа позволяет нам доставить наш огонь прямо к врагу безо всякой артиллерийской подготовки, при наличии важных условий для такой операции – подходящего характера местности, неожиданности и массовости применения.
«Сама идея о массовом применении танков приводит наших критиков в дрожь. Они пишут: «Встает также и вопрос об организации; вопрос о том, нужно ли собирать всю танковую мощь в единый кулак или следует органично распределить все танки между пехотой, чтобы она могла успешно атаковать, не заслуживает даже серьезного рассмотрения»9. Из этого замечания можно сделать вывод, что без танков пехота теперь успешно атаковать не может; а отсюда следует, что оружие, которое атаковать может и может помочь делать это другим родам войск, и должно быть признано главным оружием. Вопрос же о том, следует ли распределять танки между пехотой, хорошо проясняет следующий пример.
Воюют красные и синие. У каждой стороны по 100 пехотных дивизий и по 100 танковых батальонов. Красные раскидали свои танки по пехотным дивизиям, а синие сформировали из них танковые дивизии, напрямую подчиняющиеся верховному командованию. Между ними лежит линия фронта протяженностью, скажем, 300 километров, 100 из которых – непроходимая для танков местность, 100 – труднопроходимая и 100 – удобная. Тогда в бою мы будем иметь следующую картину. Красные разместили в пропорциональном отношении столько же своих дивизий, включая танки, сколько и синие, в той местности, где танки действовать не могут и являются потому бесполезными; другую часть своих танков они разместили там, где возможности танков ограниченны. Получается, что на той местности, для которой танки предназначены, красные могут использовать лишь часть своих танковых сил. Синие же, с другой стороны, собрали все свои танки в одном месте, где может решиться исход войны и где местность идеально подходит для танков; соответственно, они имеют преимущество, как минимум, вдвое перед противником на этом участке фронта, а на остальных им достаточно лишь обеспечить оборону от слабых танковых атак красных. Пехотная дивизия, в распоряжении которой имеются, скажем, 50 противотанковых орудий, с гораздо меньшим трудом отразит атаку 50 танков, чем 200. Мы делаем вывод, что предложение разделить наши танки между пехотными дивизиями представляет собой лишь возврат к изначальной тактике англичан в 1916—1917 годах, которая уже тогда доказала свою порочность, поскольку танки не приносили англичанам успеха, пока их массово не применили под Камбре.
Мы планируем побеждать быстрой атакой в гущу войск противника, точной стрельбой наших бронированых моторизованных орудий. Было сказано, что «мотор не есть новое оружие, это просто новый способ двигать старое оружие вперед»10. Никто и не спорит с тем, что двигатель внутреннего сгорания стрелять не умеет; говоря о танках как о новом оружии, мы имеем в виду, что необходимо учреждение нового рода войск, как это было сделано на флоте в отношении подводных лодок. Мы убеждены, что танки – это оружие, причем такое, что его будущие успехи оставят неизгладимый след на всех битвах, которым суждено состояться. Чтобы наши атаки увенчались победой, нужно, чтобы другие виды оружия подстраивались под нашу скорость. Поэтому мы требуем, чтобы для развития наших успехов создавались и другие, вспомогательные виды вооружения, такие же мобильные, как и наши танки, которые даже в мирное время находились бы в нашем подчинении. Потому что для проведения наших решающих операций потребуются не крупные пехотные, а крупные танковые соединения».
В конце осени 1937-го проводились крупномасштабные военные маневры, на которых присутствовал Гитлер, а ближе к концу – и многие иностранные гости, среди которых были Муссолини, английский фельдмаршал сэр Сайрил Деверелл, итальянский маршал Бадольо, венгерская военная миссия. Из танковых войск участие в маневрах принимала 3-я бронетанковая дивизия под командованием генерала Фессмана и 1-я танковая бригада. Я отвечал за судейство танковых маневров.
Позитивным результатом маневров оказалась уверенная демонстрация того, что танковую дивизию можно использовать как самостоятельное соединение. Ресурсов же, выделенных на снабжение и ремонт, оказалось явно недостаточно. Требовалось резкое увеличение этих ресурсов. Я сделал несколько предложений на этот счет командованию бронетанковых войск; к сожалению, они не были тут же приняты, и наша слабость с этой стороны в полной мере проявилась на ставших предметом внимания широкой общественности маневрах весной 1938-го.
В последний день маневров в честь иностранных гостей была развернута завершающая атака; в ней приняли участие все имевшиеся в нашем распоряжении танки под моим командованием. Это было внушительное зрелище, хотя располагали мы на тот момент только танками «T-I».
После маневров в Берлине состоялся парад, а за ним – праздничный обед, который устроил в честь иностранных гостей генерал-полковник фон Фрич. Я был на него приглашен. Там у меня была возможность провести ряд интересных бесед, в частности, с фельдмаршалом сэром Сайрилом Девереллом и с итальянским маршалом Бадольо. Бадольо рассказал о своем опыте абиссинской кампании, а сэр Сайрил Деверелл спросил, что я думаю о моторизации. Молодых британских офицеров интересовало, можно ли применять на поле боя столько же танков, сколько их появилось перед Муссолини на маневрах. Они с трудом готовы были поверить, что это так, и, кажется, придерживались старой теории о том, что танк – это оружие поддержки пехоты. Беседа была очень оживленной на всем протяжении.
Глава 3
Гитлер на вершине власти
1938 год. Кризис Бломберга – Фрича. Присоединение к рейху Австрии и Судет
Насыщенный событиями 1938 год начался с того, что меня неожиданно произвели в генерал-лейтенанты. Я получил это известие в ночь со 2 на 3 февраля, а вместе с ним – приказ явиться на собрание, проводимое Гитлером в Берлине 4 февраля. Утром, уже в Берлине, я шел по улице, и знакомый, проезжавший мимо в трамвае, поздравил меня на ходу с назначением на должность командующего XVI армейским корпусом. Это было для меня полнейшей неожиданностью; я тотчас же купил утреннюю газету, где с удивлением прочел в новостях о том, что ряд офицеров высшего командного состава, в том числе Бломберг, Фрич и мой хороший друг генерал Лутц, отправлены в отставку. Объяснения этому были частично даны на совещании в канцелярии. Все командующие вооруженными силами выстроились полукругом в большом зале; вошел Гитлер и объявил, что он снял с поста военного министра, фельдмаршала фон Бломберга, ввиду женитьбы последнего, а одновременно с этим был вынужден отстранить от должности главнокомандующего сухопутными силами генерал-полковника фон Фрича вследствие выдвинутых против него уголовных обвинений. О других отстранениях ничего сказано не было. Мы были просто ошеломлены. Эти серьезные обвинения против офицеров высшего эшелона, которых мы знали как людей с безупречной репутацией, задели нас за живое. Они казались совершенно неправдоподобными, однако не могли мы допустить и мысли о том, что высший государственный чин Германии выдумал все эти истории безо всяких на то оснований. Выступив, Гитлер покинул комнату, и нас распустили. Ни один из нас не сказал ни слова. Да и разве можно было что-либо сказать в состоянии шока, не имея никаких возможностей судить о случившемся?
С Бломбергом все было ясно. Естественно, о том, чтобы он продолжал оставаться на посту министра, речи уже не шло. Но вот что касается генерал-полковника барона фон Фрича, тут ситуация была совершенно иной. Расследованием его дела занялся военный суд. Председательствовал на этом суде Геринг, но, вопреки мнению своего председателя, суд вынес вердикт о полной невиновности обвиняемого. Было доказано, что все обвинения против генерала – беспочвенная клевета. Спустя несколько месяцев после того, как эта клевета была признана ложной, нас снова собрали – на этот раз на аэродроме, – где глава высшего военного суда, генерал Хайц, зачитал вердикт с долгим вступлением. Перед оглашением решения суда выступил Гитлер, коротко выразил сожаление и пообещал нам, что такого больше не повторится. Мы потребовали полного восстановления генерал-полковника барона фон Фрича во всех правах; однако главнокомандующему армией, генерал-полковнику фон Браухичу – которого Бломберг сам предложил на это место – удалось назначить генерал-полковника лишь почетным полковником 12-го артиллерийского полка в Шверине. Фон Фрич был таким образом восстановлен на армейской службе, но ни разу больше не получал приказов. Это была слабая компенсация за тот ущерб, который был ему нанесен. Человек, который непосредственно оклеветал фон Фрича, по приказу Гитлера был осужден, но более опасные фигуры, стоявшие за этим трусливым ударом, остались безнаказанными. Смертный приговор, вынесенный клеветнику, был лишь ширмой. 11 августа на территории, где проходили военные учения, в Гросс-Борне, генерал-полковник принял командование над 12-м артиллерийским полком. 13 августа Гитлер посетил там учения. Но они так и не встретились.
Достойная сдержанность, с которой генерал-полковник барон фон Фрич вел себя в последующие месяцы, вызывала восхищение. Неизвестно, было ли это правильным поведением по отношению к его политическим врагам; но такое мнение основывается на фактах, полученных впоследствии от людей, напрямую вовлеченных в это дело.
4 февраля 1938 года Гитлер присвоил себе звание Верховного главнокомандующего вооруженными силами. Пост военного министра оставался свободным. Временно обязанности министра выполнял генерал Вильгельм Кейтель, начальник военно-политического управления военного министерства; позже эти обязанности были разделены среди командующих трех служб. Однако власти отдавать приказы Кейтель не имел. Он называл себя начальником Верховного командования вермахта (ОКВ). Новым командующим 4-й группой, в которую входили три моторизованных корпуса, стал генерал фон Рейхенау, прогрессивно настроенный, интеллигентный военный, к которому я вскоре стал питать дружеские чувства.
4 февраля 1938 года стало вторым – после 13 июня 1934 года – черным днем для высшего командного состава армии. Генералов германской армии впоследствии не раз обвиняли в недееспособности в обоих этих случаях. Но это обвинение справедливо распространить только на нескольких человек в высших эшелонах военной власти; для большинства же реальное положение дел было просто неизвестным. Даже в деле Фрича, обвинение против которого с самого начала казалось не только невероятным, но и безумным, пришлось ждать обнародования судебного решения, прежде чем могли быть предприняты какие-либо шаги. Нового Верховного главнокомандующего просили и даже умоляли, чтобы он предпринял эти шаги, но тот так и не решился. А между тем дело Фрича отошло на задний план перед лицом такого масштабного международного события, как аншлюс Австрии. Благоприятный момент для действий прошел. Дело Фрича свидетельствовало о существовании серьезного недоверия между главой рейха и командующими армией; я понимал это, хотя в силу своего положения не знал, что стоит за всем этим.
Я принял командование от своего благородного предшественника, генерала бронетанковых войск Лутца. Начальником штаба XVI армейского корпуса был полковник Паулюс, которого я знал много лет; это был умный, сознательный, трудолюбивый и талантливый офицер, и просто невозможно было сомневаться в его чистом и возвышенном патриотизме. Спустя несколько лет на него, к тому моменту командующего 6-й армией, потерпевшей поражение под Сталинградом, был обрушен поток грязной клеветы и обвинений; но до того момента, пока Паулюс сам не сможет высказаться в свою защиту, я не приемлю никаких обвинений против него.
Тем временем бронетанковые войска получили новых командующих:
1-я бронетанковая дивизия – генерала Рудольфа Шмидта;
2-я бронетанковая дивизия – генерала Фейеля;
3-я бронетанковая дивизия – генерала барона Гейра фон Швеппенбурга.
С Бломбергом все было ясно. Естественно, о том, чтобы он продолжал оставаться на посту министра, речи уже не шло. Но вот что касается генерал-полковника барона фон Фрича, тут ситуация была совершенно иной. Расследованием его дела занялся военный суд. Председательствовал на этом суде Геринг, но, вопреки мнению своего председателя, суд вынес вердикт о полной невиновности обвиняемого. Было доказано, что все обвинения против генерала – беспочвенная клевета. Спустя несколько месяцев после того, как эта клевета была признана ложной, нас снова собрали – на этот раз на аэродроме, – где глава высшего военного суда, генерал Хайц, зачитал вердикт с долгим вступлением. Перед оглашением решения суда выступил Гитлер, коротко выразил сожаление и пообещал нам, что такого больше не повторится. Мы потребовали полного восстановления генерал-полковника барона фон Фрича во всех правах; однако главнокомандующему армией, генерал-полковнику фон Браухичу – которого Бломберг сам предложил на это место – удалось назначить генерал-полковника лишь почетным полковником 12-го артиллерийского полка в Шверине. Фон Фрич был таким образом восстановлен на армейской службе, но ни разу больше не получал приказов. Это была слабая компенсация за тот ущерб, который был ему нанесен. Человек, который непосредственно оклеветал фон Фрича, по приказу Гитлера был осужден, но более опасные фигуры, стоявшие за этим трусливым ударом, остались безнаказанными. Смертный приговор, вынесенный клеветнику, был лишь ширмой. 11 августа на территории, где проходили военные учения, в Гросс-Борне, генерал-полковник принял командование над 12-м артиллерийским полком. 13 августа Гитлер посетил там учения. Но они так и не встретились.
Достойная сдержанность, с которой генерал-полковник барон фон Фрич вел себя в последующие месяцы, вызывала восхищение. Неизвестно, было ли это правильным поведением по отношению к его политическим врагам; но такое мнение основывается на фактах, полученных впоследствии от людей, напрямую вовлеченных в это дело.
4 февраля 1938 года Гитлер присвоил себе звание Верховного главнокомандующего вооруженными силами. Пост военного министра оставался свободным. Временно обязанности министра выполнял генерал Вильгельм Кейтель, начальник военно-политического управления военного министерства; позже эти обязанности были разделены среди командующих трех служб. Однако власти отдавать приказы Кейтель не имел. Он называл себя начальником Верховного командования вермахта (ОКВ). Новым командующим 4-й группой, в которую входили три моторизованных корпуса, стал генерал фон Рейхенау, прогрессивно настроенный, интеллигентный военный, к которому я вскоре стал питать дружеские чувства.
4 февраля 1938 года стало вторым – после 13 июня 1934 года – черным днем для высшего командного состава армии. Генералов германской армии впоследствии не раз обвиняли в недееспособности в обоих этих случаях. Но это обвинение справедливо распространить только на нескольких человек в высших эшелонах военной власти; для большинства же реальное положение дел было просто неизвестным. Даже в деле Фрича, обвинение против которого с самого начала казалось не только невероятным, но и безумным, пришлось ждать обнародования судебного решения, прежде чем могли быть предприняты какие-либо шаги. Нового Верховного главнокомандующего просили и даже умоляли, чтобы он предпринял эти шаги, но тот так и не решился. А между тем дело Фрича отошло на задний план перед лицом такого масштабного международного события, как аншлюс Австрии. Благоприятный момент для действий прошел. Дело Фрича свидетельствовало о существовании серьезного недоверия между главой рейха и командующими армией; я понимал это, хотя в силу своего положения не знал, что стоит за всем этим.
Я принял командование от своего благородного предшественника, генерала бронетанковых войск Лутца. Начальником штаба XVI армейского корпуса был полковник Паулюс, которого я знал много лет; это был умный, сознательный, трудолюбивый и талантливый офицер, и просто невозможно было сомневаться в его чистом и возвышенном патриотизме. Спустя несколько лет на него, к тому моменту командующего 6-й армией, потерпевшей поражение под Сталинградом, был обрушен поток грязной клеветы и обвинений; но до того момента, пока Паулюс сам не сможет высказаться в свою защиту, я не приемлю никаких обвинений против него.
Тем временем бронетанковые войска получили новых командующих:
1-я бронетанковая дивизия – генерала Рудольфа Шмидта;
2-я бронетанковая дивизия – генерала Фейеля;
3-я бронетанковая дивизия – генерала барона Гейра фон Швеппенбурга.
Аншлюс Австрии
10 марта в 16.00 за мной послал начальник штаба армии генерал Бек, и от него, под большим секретом, я узнал, что Гитлер обдумывает планы присоединения Австрии к рейху и в связи с этим нужно сформировать войска для наступления.
– Вы снова примете командование над своей 2-й бронетанковой дивизией, – сказал мне генерал.
Я заметил, что это может задеть моего преемника, генерала Фейеля, который был отличным офицером.
– Все равно, – отвечал Бек, – это приказ, руководить моторизованными частями, принимающими участие в этой операции, будете вы.
Тогда я предложил мобилизовать XVI армейский корпус и включить в него, помимо 2-й бронетанковой дивизии, и другие войсковые соединения. Генерал Бек согласился и предложил войсковую дивизию СС лейб-штандарт «Адольф Гитлер», которую также планировалось включить в состав оккупационных войск. В завершение беседы он сказал мне:
– Если аннексии Австрии суждено произойти, то самый подходящий момент для этого – сейчас.
Я вернулся на свое рабочее место, отдал распоряжения в соответствии со сложившейся ситуацией и принялся обдумывать, какие следует предпринять меры для проведения подобной операции. В восемь часов вечера Бек снова послал за мной, и после недолгого ожидания, где-то между 21.00 и 22.00, он отдал мне приказ привести в боевую готовность 2-ю бронетанковую дивизию и дивизию «Адольф Гитлер» и собрать оба подразделения в окрестностях Пассау. Я узнал также, что общее руководство войсками, отобранными для вторжения в Австрию, возложено на генерал-полковника фон Бока. Южнее расположения моего корпуса пехотные части должны были форсировать реку Инн; другие подразделения должны были направиться в Тироль. Между 23.00 и 24.00 я по телефону отдал приказ о приведении 2-й бронетанковой дивизии в боевую готовность; с Зеппом Дитрихом, командиром дивизии СС, я общался лично. Все подразделения были готовы выступить в пункт назначения Пассау. Трудностей в выполнении приказа в отношении дивизии «Адольф Гитлер» не возникало; со 2-й бронетанковой дивизией все было чуть сложнее, так как офицеры ее штаба во главе с командующим дивизией находились на учениях в Триере, в Мозеле. Их надо было сначала всех доставить обратно на машине. Однако, несмотря ни на что, приказы быстро выполнялись, и вскоре войска были уже на марше.
Расстояние между расположением 2-й бронетанковой дивизии в Вюрцбурге и Пассау составляло приблизительно 400 километров; от Пассау до Вены – еще 272 километра; 672 километра от Берлина до Вены.
Перед уходом Зепп Дитрих сказал мне, что собирается к Гитлеру. Я считал, что воссоединение должно было произойти без борьбы. Я понимал, что для народов обеих стран это было желанное событие. В связи с этим мне пришла в голову мысль, что в знак наших дружеских чувств танки должны быть украшены флагами и зеленью. Я попросил Зеппа Дитриха узнать, согласится ли с этим Гитлер, и через полчаса мне сообщили, что тот дал согласие.
– Вы снова примете командование над своей 2-й бронетанковой дивизией, – сказал мне генерал.
Я заметил, что это может задеть моего преемника, генерала Фейеля, который был отличным офицером.
– Все равно, – отвечал Бек, – это приказ, руководить моторизованными частями, принимающими участие в этой операции, будете вы.
Тогда я предложил мобилизовать XVI армейский корпус и включить в него, помимо 2-й бронетанковой дивизии, и другие войсковые соединения. Генерал Бек согласился и предложил войсковую дивизию СС лейб-штандарт «Адольф Гитлер», которую также планировалось включить в состав оккупационных войск. В завершение беседы он сказал мне:
– Если аннексии Австрии суждено произойти, то самый подходящий момент для этого – сейчас.
Я вернулся на свое рабочее место, отдал распоряжения в соответствии со сложившейся ситуацией и принялся обдумывать, какие следует предпринять меры для проведения подобной операции. В восемь часов вечера Бек снова послал за мной, и после недолгого ожидания, где-то между 21.00 и 22.00, он отдал мне приказ привести в боевую готовность 2-ю бронетанковую дивизию и дивизию «Адольф Гитлер» и собрать оба подразделения в окрестностях Пассау. Я узнал также, что общее руководство войсками, отобранными для вторжения в Австрию, возложено на генерал-полковника фон Бока. Южнее расположения моего корпуса пехотные части должны были форсировать реку Инн; другие подразделения должны были направиться в Тироль. Между 23.00 и 24.00 я по телефону отдал приказ о приведении 2-й бронетанковой дивизии в боевую готовность; с Зеппом Дитрихом, командиром дивизии СС, я общался лично. Все подразделения были готовы выступить в пункт назначения Пассау. Трудностей в выполнении приказа в отношении дивизии «Адольф Гитлер» не возникало; со 2-й бронетанковой дивизией все было чуть сложнее, так как офицеры ее штаба во главе с командующим дивизией находились на учениях в Триере, в Мозеле. Их надо было сначала всех доставить обратно на машине. Однако, несмотря ни на что, приказы быстро выполнялись, и вскоре войска были уже на марше.
Расстояние между расположением 2-й бронетанковой дивизии в Вюрцбурге и Пассау составляло приблизительно 400 километров; от Пассау до Вены – еще 272 километра; 672 километра от Берлина до Вены.
Перед уходом Зепп Дитрих сказал мне, что собирается к Гитлеру. Я считал, что воссоединение должно было произойти без борьбы. Я понимал, что для народов обеих стран это было желанное событие. В связи с этим мне пришла в голову мысль, что в знак наших дружеских чувств танки должны быть украшены флагами и зеленью. Я попросил Зеппа Дитриха узнать, согласится ли с этим Гитлер, и через полчаса мне сообщили, что тот дал согласие.