Что она знает о Сэмми? Старлинг никак не могла извлечь из недр памяти столь неожиданно потребовавшуюся информацию.
   Положил на блюдо для сбора подаяний голову своей матери, когда вся конгрегация распевала: «Отдай своему Господу самое для тебя дорогое». Заявил, что это самая большая его драгоценность. Произошло в какой-то придорожной баптистской церкви. Услышав это, доктор Лектер сказал: «Все из-за того, что Христос запаздывает».
   – Ты Иссусс? – на сей раз жалостно спросил Сэмми. Он опустил руку в карман и извлек оттуда окурок. Это был прекрасный чинарик – почти полсигареты. Сэмми положил окурок на разбитую тарелку и протянул тарелку Старлинг.
   – Прости, Сэмми, но я не.., я…
   Сэмми, осознав, что она не Иисус, побагровел от ярости и заорал так громко, что влажный воздух начал вибрировать, отражаясь многоголосым эхом от стен.

 
Я ХАЧУ УЙТИ К ИССУССУ,
Я ХАЧУ С ХРЕСТОМ ПАЙТИ.

 
   Он занес над головой разбитую тарелку, как мотыгу, острым краем вниз и сделал шаг в направлении Старлинг. Теперь обе его ноги оказались в воде. Лицо Сэмми исказилось, а свободная, вытянутая вперед рука стала царапать разделяющую их пустоту.
   За спиной Старлинг были шкафы.
   – СЭММИ СМОЖЕТ С НИМ УЙТИ… ЕСЛИ БУДЕТ ХОРОШО СЕБЯ ВЕСТИ, – произнесла Старлинг громко и четко, так, словно звала Сэмми издалека.
   – Угу… – спокойно сказал Сэмми и остановился. Старлинг не глядя порылась в сумке и нащупала шоколадку.
   – Сэмми, у меня есть «Сникерс». Ты любишь «Сникерс»?
   Сэмми ничего не ответил.
   Старлинг положила сладость на конверт и протянула его Сэмми так, как он протягивал ей разбитую тарелку.
   Он откусил лакомство, не снимая обертки. Затем, выплюнув бумагу, он снова впился зубами в «Сникерс», отхватив на сей раз добрую половину.
   – Сэмми, сюда кто-нибудь приходил?
   Не обращая внимания на вопрос, он положил остатки шоколадки на тарелку и скрылся за горой матрасов в своей бывшей камере.
   – Что это такое? – спросил женский голос. И тут же:
   – Спасибо, Сэмми.
   – Кто вы? – поинтересовалась Старлинг.
   – Не твое собачье дело, – ответил тот же голос.
   – Вы живете здесь вместе с Сэмми?
   – Конечно, нет. Я пришла к нему на свидание. Не могла бы ты оставить нас в покое?
   – Скоро оставлю. Но ответьте вначале на мой вопрос. Давно ли вы сюда приходите?
   – Две недели.
   – Здесь еще кто-нибудь бывает?
   – Приходили какие-то бездельники, но Сэмми их прогнал.
   – Сэмми вас охраняет?
   – Жрет со мной и узнает от меня, что происходит. Я ведь могу хорошо ходить. Могу доставать харч. А он стережет место, где можно безопасно пожрать. Много народа так устраивается.
   – Вы получаете помощь по какой-нибудь программе? Хотите получать? Если хотите, то я могу вам помочь. Вам и Сэмми.
   – Он через это прошел. Вышел в мир, а попал в дерьмище. Вот и пришлось ему возвращаться к тому, что хорошо знает. Что ты ищешь? Чего тебе надо?
   – Кое-какие папки.
   – Если их здесь нет, то, значит, их кто-то спер. Ума, что ли, не хватает самой сообразить?
   – Сэмми? – позвала Старлинг. – Сэмми… Сэмми не откликнулся.
   – Он дрыхнет, – сказала его подруга.
   – Если я оставлю деньги, вы купите себе еды? – спросила Старлинг.
   – Нет. Я куплю выпивку. Еду и так можно добыть. А выпивку на халяву не получишь. Когда будешь уходить, смотри, чтобы дверная ручка не врезала тебе по жопе.
   – Я положу деньги наверху на стол.
   Она припомнила, как чуть ли не бежала, выйдя первый раз из камеры доктора Лектера. Каким усилием воли она тогда себя сдерживала! И каким оазисом покоя показалось ей тогда рабочее место санитара Барни!
   В тусклом свете лестничной клетки она извлекла из бумажника купюру в двадцать долларов, положила ее на поцарапанный и такой одинокий стол Барни, придавив бумажку пустой винной бутылкой. Затем, развернув пластиковую сумку, Старлинг сложила в нее конверт с именем Лектера, хранившим историю болезни Миггза, и пустой конверт с именем Миггза.
   – Прощай, Сэмми, – сказала она человеку, который, повращавшись в мире, вернулся в столь хорошо знакомый ему ад. Старлинг очень хотелось сказать Сэмми, что Иисус скоро придет. Однако, решив, что это будет выглядеть по меньшей мере глупо, она поднялась по лестнице, чтобы продолжить свое вращение в мире.



Глава 12


   Если на пути в преисподнюю имеются остановки, то они наверняка похожи на вход в приемный покой неотложной помощи многопрофильной больницы штата Мэриленд. Сквозь замирающий вой сирен машин «скорой помощи» до слуха доносились вой умирающих людей, звон стекла на аппаратах внутривенного вливания, скрип колес, крики и вопли. Пар, вырывающийся из водопроводных колодцев и озаряемый неоновым светом вывески «СКОРАЯ ПОМОЩЬ», в темноте был похож на огненный столп самого Моисея, превращаясь днем снова в обыкновенные белые клубы.
   Барни выступил из такого облака. Поводя могучими плечами под несколько узким для него пиджаком и наклонив вперед голову с коротко стриженными волосами, он широко шагал по разбитому тротуару на восток навстречу утру.
   С работы он ушел на двадцать пять минут позже, чем обычно. Полиция доставила сутенера с огнестрельным ранением и под крутым кайфом. У парня была профессиональная склонность бить женщин, и сестры попросили Барни задержаться. Они всегда просили его остаться, когда в больницу доставляли буйного пациента.
   Клэрис Старлинг следила за Барни из-под низко опущенного капюшона куртки. Девушка позволила санитару пройти половину квартала, а сама осталась на противоположной от него стороне улицы. Затем, повесив на плечо сумку, она двинулась следом за ним. Когда Барни миновал парковку и прошел мимо автобусной остановки, Старлинг почувствовала себя лучше. Слежку за Барни легче было вести на ногах. Она не знала, где санитар живет, и это следовало выяснить, прежде чем он ее заметит.
   Кварталы вокруг больницы считались тихими, и их заселяли в основном «синие воротнички» самых разных оттенков кожи. Это был район, где на руль автомобиля следовало ставить замок, но снимать и уносить аккумулятор на ночь необходимости не было. Дети в этой округе все еще могли играть на улице.
   Барни прошагал три квартала и, пропустив съезжающий на перекрестке с тротуара микроавтобус, свернул на север, на улицу, застроенную небольшими домами. К дверям некоторых домов вели потертые мраморные ступени, а перед иными зданиями даже зеленели небольшие лужайки. Витрины немногих стоявших на улице магазинов были в полном порядке, и с них еще не успели смыть мыльную пену. Впрочем, лавки уже начали открываться, и из них выходили первые покупатели. Из-за поставленных на ночь по обеим сторонам улицы грузовиков Старлинг целых полминуты не могла видеть Барни, а когда увидела, то поняла, что тот остановился и теперь находится точно против нее. Она не могла сказать, заметил ее Барни или нет.
   Санитар стоял, засунув руки в карманы пиджака, и внимательно наблюдал за каким-то движением посередине проезжей части. На мостовой лежал мертвый голубь, одно его крылышко трепетало под порывами ветра от проезжающих машин. Дружок или подружка мертвой птицы описывал бесконечные круги вокруг трупика, скосив на него круглый глаз. Головка голубя подергивалась в такт шагам розовых ножек. Птица вышагивала круг за кругом, тихо воркуя какие-то голубиные нежности, По улице проехали пара грузовиков и несколько легковых автомобилей, а переживший трагедию голубь практически не обращал на них внимания, отлетая в сторону в самый последний миг.
   Старлинг не знала, видел ее Барни или нет. Но если она не хочет, чтобы он ее наверняка увидел, следует идти дальше. Бросив взгляд назад через плечо, она успела заметить, что Барни сидит на корточках посередине улицы, останавливая высоко поднятой рукой движение.
   Старлинг свернула за угол, сняла с себя куртку с капюшоном и извлекла из емкой мягкой сумки фирмы «Тот» свитер, спортивную сумку и бейсбольную кепку. Затолкав ненужные вещи в спортивную сумку и запрятав волосы под бейсболку, она снова вышла на улицу, влившись в стайку возвращающихся с работы уборщиц.
   Барни стоял на тротуаре, держа мертвую птицу в сложенных ковшиком ладонях. Друг или подруга голубя, сидя на проводах над головой человека, негромко попискивал. Барни положил трупик на траву лужайки и разгладил на нем перышки. Затем он поднял лицо к сидящей на проводах птице и что-то сказал. Когда человек продолжил путь, оставшийся в живых голубь слетел на лужайку и начал, шагая по траве, выписывать свои бесконечные круги вокруг тела. Барни не оглядывался. Когда он, прошагав еще метров сто, поднялся по ступеням, ведущим к двери дома, и стал рыться в кармане, отыскивая ключи, Старлинг сделала рывок на полквартала, чтобы успеть перехватить его прежде, чем он скроется за дверью.
   – Эй, Барни! Привет!
   Барни, не очень чтобы спеша, повернулся и посмотрел на нее сверху вниз. Старлинг совсем забыла о том, что глаза у Барни расставлены неестественно широко. Сейчас она увидела в них ум и вдруг ощутила, как между ней и этим человеком возникло взаимопонимание.
   Она сдернула бейсболку, позволив волосам рассыпаться по плечам.
   – Я – Клэрис Старлинг. Помните меня? Я…
   – А, правительство… – произнес Барни; не проявляя никаких эмоций.
   Старлинг сложила перед собой ладони и, кивнув, ответила:
   – Точно. Я – правительственный агент, Барни, и мне необходимо с вами поговорить. Беседа будет неформальной. Надо кое-что выяснить.
   Барни неторопливо спустился по ступеням. Теперь он стоял на ведущей к дому асфальтированной дорожке перед Старлинг, а та, задрав голову, смотрела ему в лицо. Ее не смущал рост Барни – рост, способный испугать любого мужчину.
   – Не могли бы вы, офицер Старлинг, признать вслух, для протокола, что я не поставлен вами в известность о своих правах? – Его голос оказался высоким и чуть грубоватым, как у Тарзана в исполнении Джонни Вайсмюллера.
   – Никаких проблем. Я не провозгласила формулу Миранды[15]. Признаю это официально.
   – А теперь скажите то же самое в свою сумку. Старлинг открыла сумку и произнесла в нее четко и громко, словно обращалась к спрятавшемуся там троллю:
   – Я не прочитала Барни формулу Миранды, и Барни не знает своих прав.
   – Там дальше есть местечко, где подают отличный кофе, – сказал Барни. – Сколько шапок в вашей сумке? – поинтересовался великан, когда они двинулись в направлении кафе.
   – Три, – ответила Старлинг.
   Мимо них проехал автобус, номерные знаки которого говорили о том, что машина предназначена для перевозки инвалидов. Старлинг чувствовала, что пассажиры автобуса пялятся на нее. Она знала, что инвалиды частенько бывают сексуально озабоченными, и считала, что несчастные молодые люди имеют полное право проявлять эту озабоченность. Юные пассажиры проехавшего вслед за автобусом автомобиля тоже косились на нее, но молчали, видимо, опасаясь Барни. Все происходящее за стеклами машин привлекало внимание Старлинг (она опасалась мести Крипсов), однако молчаливое раздевание взглядом опасности не представляло.
   Когда Барни и Старлинг входили в кафе, инвалидный автобус выкатился задом из подъездной аллеи и отправился в обратный путь.
   Им пришлось ждать, пока не освободится место в отдельной кабинке. Заведение, где посетители заказывали в основном яичницу с беконом, было забито до отказа. Темноволосый официант что-то кричал повару на хинди. А повар с виноватым видом тыкал большими вилками в кусок мяса на гриле.
   – Давайте подкрепимся, – сказала Старлинг. – Дядя Сэм платит. Как дела, Барни?
   – На работе все в порядке.
   – Чем занимаетесь?
   – Старший санитар.
   – Я думала, что вы уже фельдшер, что кончили медицинский колледж.
   Барни пожал плечами, потянулся к молочнику и, глядя Старлинг в глаза, спросил:
   – Они хотят наехать на вас за Эвельду?
   – Посмотрим. Вы ее встречали?
   – Видел однажды, когда к нам доставили ее мужа. Дижона… Он умер. Потерял много крови еще до того, как его сунули в карету. Уже ничего нельзя было сделать. Она не хотела, чтобы его увозили, и попыталась завязать драку с медсестрами. Мне пришлось… Ну вы знаете… Красивая женщина. И очень сильная. К нам ее не доставляли, после того как…
   – Не было необходимости, ее объявили мертвой на месте события.
   – Я так и думал.
   – Барни, после того, как вы передали доктора Лектера людям из Теннесси…
   – Они с ним обращались очень грубо.
   – После того, как вы…
   – Они все уже мертвы.
   – Знаю. Его тюремщики сумели прожить лишь три дня. Вы, охраняя доктора Лектера, смогли продержаться восемь лет.
   – Шесть. Два года он был там до меня.
   – Как вам это удалось, Барни? Скажите, если вас не раздражает мой вопрос, как вы ухитрились пробыть рядом с ним столько времени? Ведь для этого одного вежливого обращения мало.
   Барни внимательно изучил свое отражение в ложке – сначала в вогнутой стороне, а затем в выпуклой. Подумав еще немного, он ответил:
   – Доктор Лектер обладал прекрасными манерами. Он никогда не бывал груб – всегда держался легко и элегантно. Я в то время учился заочно, и доктор Лектер делился со мной своими знаниями. Это совершенно не означало, что он не убил бы меня, если бы ему представилась такая возможность – одна сторона личности совершенно не исключает и других ее сторон. Они могут сосуществовать бок о бок. Добро и зло. Сократ сформулировал эту мысль гораздо удачнее. В заведении строгого режима об этом нельзя забывать ни на миг. Если это постоянно держать в памяти, с вами ничего не случится. Доктор Лектер, возможно, пожалел о том, что познакомил меня с Сократом.
   Для Барни, не пострадавшего от избытка формального образования, Сократ явился откровением, со всеми привлекательными чертами нового знакомого.
   – Строгий режим и беседы – совершенно отдельные вещи, – продолжал он. – А в строгости режима нет ничего личного, даже в тех случаях, когда я был вынужден лишать доктора Лектера почты или надевать на него смирительную рубаху.
   – Вам часто приходилось беседовать с доктором Лектером?
   – Иногда он месяцами не произносил ни слова, а иногда мы говорили всю ночь, после того как стихали крики. По правде говоря, я учился по переписке и в целом тратил время попусту – мир открыл для меня он, доктор Лектер. Он познакомил меня не только с Сократом, но и со Светонием, Гиббоном[16], другими…
   Барни взял в руку чашку, на тыльной стороне его ладони Старлинг увидела широкую оранжевую полосу от бетадина.
   – Вам не приходило в голову, что после побега он может попытаться вас убить?
   – Он как-то сказал мне, – покачивая головой, ответил Барни, – что предпочитает, насколько это возможно, поедать грубиянов. Он называл их «отмороженными хамами».
   Барни рассмеялся, что являло собой весьма редкое зрелище. У него были мелкие детские зубы, а смех для взрослого мужчины звучал несколько нездорово. Так смеются младенцы, пуская струю жидкой каши в физиономию противного дядьки.
   У Старлинг даже появилась мысль, что Барни провел в обществе психов времени больше, чем надо.
   – А как насчет вас? Вы не чувствовали.., ммм.., страха, когда он убежал? Вы не боялись, что он явится за вами? – спросил Барни.
   – Нет.
   – Почему?
   – Он сказал, что этого не сделает.
   Как ни странно, но ответ казался исчерпывающим для обоих.
   Им принесли заказ. Барни и Старлинг проголодались и некоторое время ели молча. Затем…
   – Барни, когда доктора Лектера переводили в Мемфис, я попросила вас отдать мне рисунки, сделанные им в палате, и вы их мне принесли. Что случилось с его другими вещами? Книгами… Записями… В больнице даже не сохранилась его история болезни.
   – Там был большой шум. – Он сделал паузу для того, чтобы постучать донышком солонки о ладонь. – В больнице был большой шум, я хочу сказать. Меня уволили. И еще кучу народу. А пожитки больных куда-то подевались. Трудно сказать…
   – Простите, – прервала его Старлинг. – Я не совсем расслышала, что вы тут толковали о беспорядке в больнице. Но не в этом дело. Только вчера вечером я узнала, что «Кулинарный словарь» Александра Дюма, с пометками и записями доктора Лектера, был выставлен на частном аукционе в Нью-Йорке два года назад. Он ушел в частную же коллекцию за шестнадцать тысяч долларов. В официальном подтверждении о собственности стояло имя «Кэри Флокс». Вы знакомы с этим «Кэри Флоксом», Барни? Надеюсь, что да, потому что ваше заявление с просьбой о зачислении на работу в больницу было написано рукой этого типа, но подписано «Барни». Да и налог с продажи почему-то платили вы. Простите, но я совсем забыла, что вы сказали раньше. Не начать ли нам снова? Итак, сколько вы заработали на книге, Барни?
   – Около десяти.
   – Верно, – согласилась Старлинг. – На квитанции указано десять пятьсот. Сколько вы получили от «Тэтлер» за интервью, которое вы дали после бегства доктора Лектера?
   – Пятнадцать штук.
   – Круто. Прекрасно для вас. Вы сами сочинили ту ахинею, которую вешали на уши журналистам?
   – Я знал, что доктор Лектер не стал бы протестовать. Более того, он был бы разочарован, если бы я их не облапошил.
   – Он напал на медсестру до того, как вы поступили в балтиморскую лечебницу?
   – Да.
   – У него был перелом плеча?
   – Да, насколько мне известно.
   – Была ли сделана рентгенограмма?
   – Скорее всего да.
   – Мне нужна эта пленка.
   – Хм-м…
   – Я выяснила, что все автографы доктора Лектера были рассортированы на две группы: те, которые написаны чернилами до заключения, и те, которые написаны карандашом или мягким фломастером в лечебнице. Вторая группа стоит дороже, но думаю, Барни, вы знаете это и без меня. Уверена, что все бумаги у вас, Барни, и полагаю, что вы намерены в течение нескольких лет распродавать их по частям на аукционах автографов.
   Барни в ответ лишь молча пожал плечами.
   – Полагаю, что вы ждете, когда доктор Лектер снова окажется горячим блюдом для средств массовой информации. Какова ваша цель, Барни? Чего вы хотите?
   – Прежде чем я умру, я хочу увидеть все картины Вермера[17].
   – Есть ли необходимость спрашивать, от кого вы узнали о Вермере?
   – В ночных беседах мы обсуждали множество предметов.
   – Вы не говорили о том, что он намерен делать после того, как станет свободным?
   – Нет, доктор Лектер не строил гипотез. Он не верит ни в силлогистику, ни в синтез, ни в абсолют.
   – Во что же он верит?
   – В хаос. Но в хаос даже не надо верить. Он самоочевиден.
   Старлинг решила немного подыграть Барни.
   – Вы сказали это так, словно сами верите в это, – сказала она. – Но ведь ваша работа в лечебнице состояла в том, чтобы поддерживать порядок. Вы были старшим санитаром. Мы оба в некотором роде санитары и заняты охраной порядка. Доктор Лектер не имел никаких шансов от вас скрыться.
   – Я уже объяснил вам почему.
   – Потому что вы постоянно были начеку. Несмотря на то что между вами существовали чуть ли не братские отношения.
   – В братских отношениях я с ним не состоял, – возразил Барни. – Он просто не мог быть чьим-либо братом.
   – Не потешался ли доктор Лектер над вами, обнаруживая ваше невежество?
   – Нет. А над вами?
   – Нет, – ответила она, стараясь щадить самолюбие Барни. Старлинг впервые поняла, что издевательства чудовища могли быть комплиментом. – Доктор, конечно, вволю мог поиздеваться надо мной, если бы того хотел. Вы знаете, где находятся его вещи, Барни?
   – Предусматривается ли вознаграждение тому, кто их найдет?
   Старлинг медленно свернула бумажную салфетку, положила ее под тарелку и сказала:
   – Вознаграждение будет состоять в том, что я не стану выдвигать против вас обвинение в попытке помешать деятельности правоохранительных органов. Я отпустила вас, когда вы пытались установить подслушивающее устройство на мой стол в больнице.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента