сама по себе еще ничего не решала. Главная опасность внезапности заключалась
не в том, что немцы внезапно перешли границу, а в том, что для нас оказалось
внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на
решающих направлениях, для нас оказались внезапностью и масштабы
сосредоточения их войск, и сила их удара. Это и есть то главное, что
предопределило наши потери первого периода войны. А не только и не Просто
внезапный переход границы".
"У нас часто принято говорить, в особенности в связи с предвоенной
обстановкой и началом войны, о вине и об ответственности Сталина. С одной
стороны, это верно. Но, с другой, думаю, что нельзя все сводить к нему
одному. Это неправильно. Как очевидец и участник событий того времени,
должен сказать, что со Сталиным делят ответственность и другие люди, в том
числе и его ближайшее окружение - Молотов, Маленков и Каганович. Не говорю о
Берии. Он был личностью, готовой выполнять все, что угодно, когда угодно и
как угодно. Именно для этой цели такие личности и необходимы. Так что вопрос
о нем - особый вопрос, и в данном случае я говорю о других людях.
Добавлю, что часть ответственности лежит и на Ворошилове, хотя он и был
в 1940 году снят с поста наркома обороны, но до самого начала войны он
оставался Председателем Государственного Комитета Обороны. Часть
ответственности лежит на нас - военных. Лежит она и на целом ряде других
людей в партии и государстве. Участвуя много раз при обсуждений ряда
вопросов у Сталина, в присутствии его ближайшего окружения, я имел
возможность видеть споры и препирательства, видеть упорство, проявляемое в
некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того,
что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь,
вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения...
Представлять себе дело так, что никто из окружения Сталина никогда не
спорил с ним по государственным и хозяйственным вопросам - неверно. Однако в
то же время большинство окружавших Сталина людей поддерживали его в тех
политических оценках, которые сложились у него перед войной, и прежде всего
в его уверенности, что если мы не дадим себя спровоцировать, не совершим
какого-либо ложного шага, то Гитлер не решится разорвать пакт и напасть на
нас.

И Маленков, и Каганович в этом вопросе были солидарны со Сталиным:
особенно активно поддерживал эту точку зрения Молотов. Молотов не только был
сам человеком волевым и упрямым, которого трудно было сдвинуть с места, если
уж он занял какую-нибудь позицию. По моим наблюдениям, вдобавок к этому он в
то же время обладал серьезным влиянием на Сталина, в особенности в вопросах
внешней политики, в которой Сталин тогда, до войны, считал его компетентным.
Другое дело потом, когда все расчеты оказались неправильными и рухнули,
Сталин не раз в моем присутствии упрекал Молотова в связи с этим. Причем
Молотов отнюдь не всегда молчал в ответ. Молотов и после своей поездки в
Берлин в ноябре 1940 года продолжал утверждать, что Гитлер не нападет на
нас. Надо учесть, что в глазах Сталина в этом случае Молотов имел
дополнительный авторитет человека, самолично побывавшего в Берлине.
Авторитет Молотова усиливался качествами его характера. Это был человек
сильный, принципиальный, далекий от каких-либо личных соображений, крайне
упрямый, крайне жестокий, сознательно шедший за Сталиным, поддерживавший его
в самых жестоких действиях, в том числе и в 1937-1938 годах, исходя из своих
собственных взглядов. Он убежденно шел за Сталиным, в то время как Маленков
и Каганович делали на этом карьеру.
Единственным из ближайшего окружения Сталина, кто на моей памяти и в
моем присутствии высказывал Иную точку зрения о возможности нападения
немцев, был Жданов. Он неизменно говорил о немцах очень резко и утверждал,
что Гитлеру нельзя верить ни в чем.
Как сложились у Сталина его предвоенные, так дорого нам стоившие
заблуждения? Думаю, что вначале у него была уверенность, что именно он
обведет Гитлера вокруг пальца в результате заключения пакта. Хотя потом все
вышло как раз наоборот.
Однако несомненно, что пакт с обеих сторон заключался именно с такими
намерениями.
Сталин переоценил меру занятости Гитлера на Западе, считал, что он там
завяз и в ближайшее время не сможет воевать против нас. Положив это в основу
всех своих прогнозов, Сталин после разгрома Франции, видимо, не нашел в себе
силы по-новому переоценить обстановку.
Война в Финляндии показала Гитлеру слабость нашей армии. Но
одновременно она показала это и Сталину. Это было результатом 1937-1938
годов, и результатом самым тяжелым.
Если сравнить подготовку наших кадров перед событиями этих лет в 1936
году и после событий в 1939 году, надо сказать, что уровень боевой
подготовки войск упал очень сильно. Мало того, что армия, начиная с полков,
была в значительной мере обезглавлена, она была еще и разложена этими
событиями. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до
самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя
растерянными, неспособными навести порядок..."
"Вспоминая предвоенный период, надо сказать, что, конечно, на
нас-военных-лежит ответственность за то, что мы недостаточно настойчиво
требовали приведения армии в боевую готовность и скорейшего принятия ряда
необходимых на случай войны мер. Очевидно, мы должны были это делать более
решительно, чем делали. Тем более что, несмотря на всю непререкаемость
авторитета Сталина, где-то в глубине души у тебя гнездился червь сомнения,
шевелилось чувство опасности немецкого нападения. Конечно, надо реально себе
представить" что значило тогда идти наперекор Сталину в оценке
общеполитической обстановки. У всех на памяти еще были недавно минувшие
годы, и заявить Вслух, что Сталин не прав, что он ошибается, попросту
говоря, тогда могло означать, что, еще не выйдя из здания, ты уже поедешь
пить кофе к Берии.
И все же это лишь одна сторона правды. А я должен сказать всю. Я не
чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я
лучше него оцениваю обстановку и больше него знаю. У меня не было такой
собственной оценки событий, которую я мог бы с уверенностью
противопоставить, как более правильную, оценкам Сталина. Такого убеждения у
меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его
политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых
трудных положении. В данном случае в его способность уклониться от войны,
отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина и в то, что в конце
концов все выйдет так, как он предполагает, была сильнее. И как бы ни
смотреть на это сейчас - это правда..."
Подсчет пленных и трофеев к сегодняшнему дню выявил: 287 704 пленных, в
том числе несколько командиров корпусов и дивизий, 2585 захваченных или
уничтоженных танков, 1449 орудий, 246 самолетов, множество ручного оружия,
боеприпасов, транспортных средств, склады продовольствия и горючего.
Наши потери были не выше, чем те, какие готовы понести мужественные
войска.
Этим крупным успехом, достигнутым в битве с сильным, отчаянно
сражающимся противником, мы обязаны вашей вере и вашему мужеству. Всем
войскам и штабам, а также всем транспортным частям и рабочим формированиям
группы армий я выражаю признательность за неустанное выполнение своего долга
и выдающиеся достижения. Наша особая благодарность нашим товарищам по оружию
- военно-воздушным войскам. Сейчас главное - использовать достигнутую
победу! Я уверен, что войска группы армий и впредь сделают все от них
зависящее: покоя не будет, пока не будет достигнута окончательная победа!


Штаб-квартира 8 июля 1941 г.

    СМОЛЕНСКОЕ СРАЖЕНИЕ



28 июня, на шестой день войны, клещи гитлеровских механизированных
частей сошлись в районе Минска, и столица Белоруссии была взята. Западнее
Минска в окружении осталась крупная группировка советских войск. Южнее
белорусских полей сражений группа армий "Центр" своими танковыми клиньями
вышла к Днепру, и, несмотря на то что полевые армии отставали от танковых
соединений, немедленно начались форсирование и переправа механизированных
частей на восточный берег Днепра.
Восьмого июля генерал-фельдмаршал фон Бок, подвел итоги приграничных
боев.

Командующий войсками группы армий "Центр"

    ПРИКАЗ



Сражение в районе Белосток - Минск завершено. Войска группы армий
сражались с четырьмя русскими армиями, в состав которых входило около 32
стрелковых, 8 танковых дивизий, б мотомеханизированных бригад и 3
кавалерийские дивизии. Из них разгромлено:

22 стрелковые дивизии,
7 танковых дивизий,
6 мотомеханизированных бригад,
3 кавалерийские дивизии.
Боевая мощь остальных соединений, которым удалось избежать окружения,
также значительно ослаблена. Потери противника в живой силе очень велики,

Да здравствует фюрер!

Фон БОК,
генерал-фельдмаршал

В своих воспоминаниях командующий 2-й танковой группой Гудериан пишет:
"Наша пехота могла подойти не раньше чем через две недели. За это время
русские могли в значительной степени усилить свою оборону. Кроме того,
сомнительно было, удастся ли пехоте опрокинуть хорошо организованную оборону
на участке реки и снова продолжать маневренную войну...
Я полностью сознавал всю трудность решения. Я считался с опасностью
сильного контрудара противника по открытым флангам, которые будут иметь три
моих танковых корпуса после форсирования Днепра. Несмотря на это, я был
настолько проникнут важностью стоящей передо мной задачи и верой в ее
разрешимость и одновременно настолько был убежден в непреодолимой мощи и
наступательной силе моих войск, что немедленно отдал приказ форсировать
Днепр и продолжать продвижение на Смоленск".
10 и 11 июля войска Гудериана форсировали Днепр и устремились к
Смоленску. Так на карте сражений появилось смоленское направление.
Гудериан - опытный генерал, он справедливо опасался ударов во фланги -
они у танковой группы не прикрыты, его войска рвутся вперед по дорогам. Тут
и военная теория и простая логика подсказывают мысль о возможности нанесения
таких боковых ударов. Но советские военачальники их не осуществляли - они
упорно отходили вдоль дорог, по которым двигались гитлеровские войска, все
время стараясь забежать вперед и выстроить перед ними сплошной фронт.
Нет, не только Сталин просчитался в Определении сроков нападения - наши
военачальники воевать по-современному свою армию не научили!
На первом этапе Смоленского сражения подвижные войска противника
прорвались в глубину и окружили наши войска в районе Могилева, захватили
Оршу, Ельню и Кричев. Танковая группа Гота овладела Витебском. Остались в
окружении 19, 16 и 20-я советские армии.
16 июля 29-я мотодивизия из войск Гудериана овладела частью Смоленска.
Дальше я цитирую по рукописи Жукова:
"Падение Смоленска было тяжело воспринято Государственным Комитетом
Обороны и особенно Сталиным, который в крайне нервном возбуждении
несправедливо выражал свое негодование войсками, оборонявшимися в районе
Смоленска. Мы, руководящие работники Генерального штаба, также попали под
его тяжелую руку, испытывали всю тяжесть несправедливых упреков и
раздражения Сталина. Приходилось напрягать всю силу воли, чтобы смолчать и
не возмутиться против несправедливых его упреков. Но обстановка требовала от
нас пренебречь своим "я" и вести себя так, чтобы не нанести делу еще больший
ущерб.
Сталин не разрешил Совинформбюро до особого его распоряжения оповестить
страну о сдаче Смоленска и потребовал вернуть город любой ценой. Следует
подчеркнуть, что это требование Верховного в сложившейся обстановке не могло
быть выполнено, так как войска, стоявшие под Смоленском, были окружены и
дрались в неравных условиях. Вернуть Смоленск нам так и не удалось..."
Однако с потерей города Смоленское сражение не кончилось - оно длилось
в общей сложности два месяца., Ставка передала из резерва маршалу Тимошенко,
командовавшему Западным фронтом, 20 стрелковых дивизий и войск, имевшихся в
его распоряжении, пять армейских групп, которыми командовал генерал-майор К.
К. Рокоссовский, генерал-майор В. А. Хоменко, генерал-лейтенант В. Я.
Качалов, генерал-лейтенант И. И. Масленников. Этими силами и силами
окруженных армий, которые пробивались к своим, Тимошенко и его войска вели
ожесточенные бои с противником на всем фронте, и продвижение гитлеровцев
фактически на этом этапе было остановлено.
Здесь мне хочется привести слова Жукова с оценкой действий Тимошенко в
этот период:
"Надо отдать должное маршалу С. К. Тимошенко. В те трудные первые
месяцы войны он много сделал, твердо руководил войсками, мобилизуя все силы
на отражение натиска врага и организацию обороны".
Я хочу обратить внимание читателей на то, что высокая оценка Жукова в
данном случае разошлась с мнением Сталина о Тимошенко. Вот что рассказывает
Жуков об эпизоде, происшедшем в ходе СМОЛЕНСКОГО сражения, после его первого
этапа. Я цитирую по рукописи, хотя этот эпизод есть и в опубликованном труде
Жукова, но все же в рукописи есть некоторые нюансы, которые опущены при
редактировании, а они очень важны для характеристики как Тимошенко, так и
Жукова.
"Мы вошли в комнату, за столом сидели почти все члены Политбюро. Сталин
стоял посередине комнаты и держал пустую трубку в руках - верный признак
плохого настроения.
- Вот что,- сказал Сталин,- Политбюро обсудило деятельность Тимошенко
на посту командующего Западным фронтом и считает, что он не справился с
возложенной на него задачей в районе Смоленска. Мы пришли к выводу, что на
должность командующего Западным фронтом надо послать Жукова.- А затем,
помолчав немного, Сталин спросил, обращаясь к Тимошенко: - Что думаете вы?
Тимощенко молчал. Да и что он мог сказать на это несправедливое
обвинение?
- Товарищ Сталин,- сказал я,- частая смена командующих фронтами тяжело
отражается на ходе операций. Командующие, не успев войти в курс дела,
вынуждены вести тяжелейшие сражения. Маршал Тимошенко командует фронтом
всего лишь четыре недели. В ходе Смоленского сражения хорошо узнал войска,
на что они способны. Он, сделал все, что можно было сделать на его месте, и
почти на месяц задержал противника в районе Смоленска. Думаю, что никто
другой большего не сделал бы. Войска верят в Тимошенко, а это главное. Я
считаю, что Сейчас снимать его с фронта несправедливо и крайне опасно.
Калинин, внимательно слушавший, сказал:
- А что, пожалуй, Жуков прав. Сталин раскурил трубку, посмотрел на
других членов Политбюро и сказал:
- Может быть, согласимся с Жуковым? Послышались голоса:
- Вы правые товарищ Сталин, Тимошенко может еще выправить положение.
Не сказав больше ни слова, нас отпустили, приказав -Тимошенко
немедленно выехать на фронт.
Когда мы возвращались обратно в Генштаб, Тимошенко сказал:
- Ты зря отговорил Сталина. Я страшно устал от его дерганья.
- Ничего, Семен Константинович, кончим войну, тогда отдохнем, а сейчас
скорее на фронт.
С тем Тимошенко и уехал.,
Было ясно, что его серьезно обидело это несправедливое обвинение. Этот
случай не был единственным. Сталин редко был объективен в оценке
деятельности военачальников. Я это испытал сам. Сталин не выбирал слов; он
мог легко и незаслуженно обидеть человека, даже такого, который всеми силами
стремится сделать все, на что он способен. Я хорошо понимал С. К. Тимошенко,
но тогда было не до обид личного характера".
На западном направлении, после тяжелейших сражений в районе Смоленска,
канонада временно стихла. Обе стороны приводили войска в порядок и
готовились к грядущим событиям. Бои не прекращались только в районе Ельни.
Ельнинский выступ, захваченный немецкими войсками, был очень выгодным
плацдармом для удара по Москве. Немцы стремились удержать его в своих руках
во что бы то ни стало.
Наше контрнаступление решающего успеха под Смоленском не имело,
группировка противника разгромлена не была, Смоленск не был возвращен, но
все же было сорвано и наступление противника.. Мотострелковые соединения
группы армий "Центр" потеряли к этому времени около 50% своего состава, и в
этой операции был нанесен еще один удар по молниеносной стратегии
противника, а окончательным результатом Смоленского сражения было то, что
немецко-фашистские войска были вынуждены перейти к обороне на московском
направлении.
Что же происходило в это время в расположении противника?

    НА ТОЙ СТОРОНЕ, ИЮЛЬ-АВГУСТ 1941 ГОДА



По всей Германии громкоговорители гремели военными маршами. Будто вся
страна участвовала в военном походе. Праздничное, волнение охватило народ.
Геббельс с пафосом поздравлял соотечественников с новыми победами, с
ликованием провозглашал все новые и новые названия городов, которыми
овладела германская армия.
В Ставке Гитлера тоже праздничное настроение, все приветливы, улыбчивы.
Отброшены заботы, сомнения и колебания, на фюрера смотрят с великим,
почтением. А как же-победитель Франции, Польши и вот уже почти покоритель
России!
В присутствии фюрера говорят только шепотом. В полный голос, раскатисто
и победно, говорит только он. И всем это понятно и приятно. Имеет право!
Третьего июля, на двенадцатый день войны, Гальдер записал в своем
дневнике:
"В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил
русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена...
восточнее мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп которые,
принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению
германских войск. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания
против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена".
А Гитлер на очередном совещании 4 июля многозначительно заявил:
- Я все время стараюсь поставить себя в положение противника.
Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и
военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше
восстановить.
Не надо думать, что гитлеровцы были людьми легкомысленными, и
представлять их так карикатурно, как порой описывали наши газеты, просто
наивно. У руководства германскими вооруженными силами были довольно весомые
основания для хорошего настроения
Окрыленный успехами первых двух недель боев, Гитлер рассуждает о делах,
которые будет осуществлять вермахт после завершения восточной кампании Он
вообще настолько верил в реальность своих замыслов, что еще до нападения на
СССР отдал соответствующие указания, и генштабисты разработали директиву No
32. Гитлер подписал ее 11 июня 1941 г.
Эта директива ставила задачи на операции вермахта после осуществления
плана "Барбаросса" Предусматривалось, что после разгрома вооруженных сил
Советской России, "исходя из обстановки, которая должна сложиться в
результате победоносного завершения похода на восток, перед вооруженными
силами могут быть поставлены на конец осени 1941 г. и зиму 1941/42 г.
следующие стратегические задачи". Дальше излагались эти задачи: в Северной
Африке захватить Тобрук и наступать на Суэцкий канал; из Закавказья бросить
механизированный экспедиционный корпус в Иран и Ирак; блокировать западный
вход в Средиземное море путем захвата Гибралтара и так далее.
Но, кроме лучезарных планов, существовали реальная обстановка, реальные
войска, которые продолжали сражения. А реальность эта была такова, что
группа армий "Центр", понеся большие потери в боях за Смоленск, имела на
своем правом фланге отставшую группу армий "Юг", войска же нашего
Юго-Западного фронта угрожали тылам продвинувшейся вперед группы армий
"Центр" и могли нанести ощутимый контрудар, а при хорошей организации и
отрезать эти прорвавшиеся вперед армии центральной группы.
И вот у фюрера появилась забота: куда двигать войска дальше-на юг или
на север? О том, почему возникла такая проблема, кто заставлял об этом
думать, в окружении Гитлера как-то не принято было говорить. Просто возникла
проблема, и фюрер в театральной позе, предрешая гениальность своего выбора,
предрекал:
"Это будет самым тяжелым решением этой войны". Втайне он уже, видимо,
понимал, что ставка на молниеносный удар не сбывается. Во всех вариантах
восточной кампании, которые разрабатывались до начала войны,
предусматривалось - не допустить отхода частей -Красной Армии в глубь
территории Советского Союза, все они должны были быть окружены и уничтожены
до рубежа Днепра. Однако это явно не состоялось.
Внешне Гитлер был спокоен и важен, но в сознании его что-то заметалось
в предчувствии беды. Это можно сегодня подтвердить несколькими отданными им
директивами. Была целая вереница директив, причем одна другую догоняла,
уточняла и даже отменяла.
19 июля, опасаясь за судьбу группы армий "Центр", Гитлер вынужден был
отдать директиву No 33, кстати, это первая директива после подписанного в
начале войны плана "Барбаросса", которая конкретизировала дальнейшие
действия войск.
Согласно этой директиве приостанавливалось наступление группы армий
"Север". Командующему группой армий "Центр" Боку было приказано заняться
наведением порядка в своих армиях, и особенно восстановить боеготовность
танковых соединений Рундштедту - группа армий "Юг".- приложить все силы для
уничтожения советских армий и не позволить им уйти на восток, за Днепр
Вынужденный отдать такое приказание, Гитлер был этим очень недоволен,
потому что подобная приостановка никак не входила в прежние расчеты ни его,
ни верховного командования вермахта. Многие генералы из окружения Гитлера
всячески подбивали фюрера на продолжение безоглядного наступления на Москву,
да и сам Гитлер, все время искавший возможностей осуществить свои прежние
намерения, вдруг, вопреки логике событий, неожиданно для командующих, 23
июля отдает дополнение к директиве No 33, которое в корне меняет ранее
поставленные задачи.
Теперь Лееб группой армий "Север" должен - без дополнительных танковых
сил - взять Ленинград. Бок группой армий "Центр" - взять Москву, и, кроме
того, 3-й танковой группе, входящей в состав его войск, приказано двинуться
к Волге. А Рундштедт на юге, получив подкрепление, должен был пройти через
Харьков и Донбасс, вторгнуться на Кавказ и осуществить , дальнейшие планы,
намеченные в директиве No 32, то есть двигаться в Ирак и Иран.
Как видим, Гитлер, не считаясь с обстановкой на фронтах, пытается
волевым напором осуществить свои заветные замыслы. В Данном случае он был
похож на Сталина, который тоже частенько, не считаясь с обстановкой, исходил
лишь из своих желаний. Но у Гитлера позиции были, пожалуй, попрочнее. Зачем
ждать? Противник разгромлен, он шатается, его надо только толкнуть! Ведь
несколько дней назад всем было ясно - война выиграна.
Главнокомандующий сухопутными силами Браухич и начальник генерального,
штаба Гальдер поняли невыполнимость задач, которые ставил в этих новых
указаниях Гитлер. Они высказали свои точки зрения, но аргументы их не были
признаны достаточно убедительными.
Тем временем на западном направлении продолжалось Смоленское сражение.
В районах Ярцева, Ельни, Смоленска, в котлах у Могилева советские войска
действовали очень активно, исход этих боев был настолько непредсказуем и
успех действий советских войск мог привести к таким тяжелым последствиям,
что Гитлер был вынужден 30 июля отдать еще одну, очередную, директиву No 34,
которой практически отменял свой предыдущий приказ и в которой снова давал
указания о переходе к оборонительным действиям.
Командующий центральной группой войск Бок был очень недоволен этим
приказам, потому что он все еще был уверен, что сможет решительным рывком в
сторону Москвы опрокинуть советские части и овладеть столицей.
После войны гитлеровские генералы обвинили своего фюрера в авантюризме
и недостаточной стратегической грамотности. Но сравнение действий фюрера и
его командующего на центральном направлении свидетельствует как раз об
обратном. В данном случае Гитлер, опасаясь тяжелых последствий в результате
наступательных действий советских армий, приказывал Боку остановиться,
отбить наступление, дообеспечить свои войска, привести их в порядок и только
после этого возобновить наступление. Однако Бок готов был ослушаться фюрера,
он заявлял:
"Мы теряем огромный шанс... Необходимо двигаться вперед, на Витебск, не
обращая внимания на создавшиеся в тылу котлы". Главнокомандующему Браухичу
он сказал:
"Принципы современной войны требуют продолжать наше движение на Москву.
Мы разбили большое число соединений противника". Более осторожный Браухич
говорил Боку о том, что в тылу остались еще сильные советские части И надо
перейти к временной обороне. Но Бок продолжал настаивать на своем.
Для того чтобы окончательно разобраться в сложившейся обстановке и
сделать заключение, кто же прав - Бок или Враухич, Гитлер 4 августа прилетел
в Борисов, в штаб группы армии "Центр". Главным вопросом, который назрел и
по поводу которого Гитлер должен был принять решение, был вопрос о том, где
сосредоточить основное усилие -на наступлении на Москву или на взятии Киева.