Константинов Андрей Дмитриевич. Дело о 'красном орле' (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)

   ...Надвинув огромный козырек бейсболки на солнечные очки, я установил наблюдение за постояльцами отеля "Странджа".
   Пришлось вспомнить почти забытые методы наружного наблюдения. Впрочем, окружающая обстановка - кедровая роща, густой кустарник, многочисленные столики под зонтами возле отеля - помогала мне оставаться незамеченным.
   Но за целый день наблюдения Гусарова я так и не увидел. Хотел было зайти и спросить у работников "Странджи", живет ли у них этот русский турист, но сразу же передумал - около отеля шныряли два человека, одним из которых был мой знакомец Леха.
   На следующий день все повторилось - Гусара не было, Леха с дружком кружили вокруг отеля.
   ***
   "Вот это номер!" - удивился я, зайдя в наш ресторан. Галина слилась в медленном танце с рыжим мужиком. Понаблюдав, как они воркуют в танце, как рука рыжего переместилась с талии супруги на бедро, я направился к ним, весь закипая.
   - Галина, ты что ему позволяешь?- Руки чесались, мне хотелось врезать по наглой физиономии рыжего.- Это, между прочим, моя супруга.- Я резко сбросил руку наглеца с бедра Галки.
   - Что здесь такого? Мы танцуем. Его зовут Йоган,- она улыбнулась партнеру,- он немец и ничего не понимает по-русски.
   - Ах, немец!- Я посмотрел на ухмылявшегося Йогана.- Так пусть и танцует со своими фрау. И руки не распускает.
   - Жора, он ни при чем. Я же тебе говорила: давай расслабляться вместе. Потанцевали бы...
   Не слушая Галку, я зло уставился на немца. Тот откровенно надо мной издевался, оскалившись в беззвучном смехе. Я размахнулся и... очутился на полу. От удара Йогана шумело в голове. Я потряс ею и встал на карачки. До ушей донесся чей-то громкий смех.
   Собравшись с силами, я вскочил и бросился на немца. Не помню, кажется, я достал его правой, но от сильного удара вновь повалился на пол.
   - Йоган, стоп! Хватит! Не бей его!- закричала Галина, помогая мне встать на ноги.
   - Зер гут, майн либен фрау! Аллее! Нокдаун!- голосом рефери констатировал свою победу немец, потирая ушибленную о мою скулу руку. Он поклонился Галине, посмотрел на меня и похлопал по плечу: - Фройндшафт, геноссе?
   Какая к чертям дружба! На боксера нарвался... Шатаясь, я направился к выходу.
   Жена, бросив обиженный взгляд на Йогана, пошла со мной, поддерживая за предплечье.
   В голове у меня все кружилось...
   ***
   Все-таки море - это великий целитель!
   Утром, поплавав вволю и повалявшись на пляже, я быстро пришел в себя. Было только обидно, что какой-то фриц уделал меня двумя ударами. Меня, когда-то крутого опера, не раз задерживавшего вооруженных бандитов. А может, уже годы берут свое?
   ...Гусарова я узнал сразу. Он сидел в таверне, примыкавшей к отелю "Странджа", за столиком и мирно беседовал с Лехой и его корешом. На столике стояли маленькие чашечки с кофе и бутылка, наверное, с минералкой. Я подкрался поближе и спрятался за кустом. До моих ушей доносились отдельные слова: "братва гарантирует", "в Питере тебя никто не тронет", "Удаленький не жилец"... Естественно, все вперемешку с матом. Похоже, что посланники Лома уговаривают Гусарова вернуться. Конкуренты хреновы!
   Внезапно разговор перестал быть мирным. "Ах ты, сука!" - заорал Леха, вскочив со стула и схватив Гусарова за футболку.
   Гусар среагировал мгновенно. Ногой отбросив стул, он отработанным движением завернул руку бандита за спину и двинул ему коленом в пах. Леха закричал от боли, согнулся и стал заваливаться. Увернуться от удара ногой другого бандита Гусаров не успел...
   Я бросился к бандиту, с размаху ломанул его сзади правой ногой между ягодиц и тут же добавил ребром ладони по шее. Бандит упал, зацепив столик. На пол рядом с ним покатились чашки с блюдцами; бутылку я успел схватить за горлышко. "Может, Леху отоварить?" - мелькнуло в голове, но я передумал и швырнул бутылку в кусты.
   Угловым зрением увидел двух официантов, наблюдавших за нами. "Бежим, пока нет полиции!" - крикнул я Гусарову, помогая ему подняться. Мы помчались вниз по ступенькам к морю. На бегу я заметил, как у причала какой-то мужик возится с моторной лодкой. "Давай туда!" - махнул я рукой в сторону причала, припоминая, сколько левов в моем кошельке. Через четверть часа мы затерялись среди отдыхающих на другом краю Солнечного Берега...
   ***
   - Владимир Федорович, я все понимаю: не хочется вам в Питер, да? Нет у нас пока закона о защите свидетелей и потерпевших.- Гусаров меня не перебивал.- Но ведь без вас, главного свидетеля, дело Удаленького развалится. И выйдет Андрей Анатольевич на свободу. Как думаете, не захочет ли он с вами поговорить?- Я замолчал и внимательно глянул на собеседника.
   - Георгий Михайлович, тьфу, можно просто Жора? Мы же не в эфэсбэшной конторе.- Гусаров выудил из пачки "Виктории" сигарету, глубоко затянулся.Слабый табачок, однако. Какой ты, на хуй, журналист? Ты же из органов. Я вашего брата за версту чую!
   - Врать не буду, Володя. Был опером, даже начальником угрозыска был в районе.
   Но здесь - по заданию "Золотой пули". Может, слышал про такое Агентство Андрея Обнорского?
   - Нет. Мне до лампочки ваше Агентство. Ты приехал меня уговорить вернуться?
   Ни хрена не получится. Я выжил в Афгане не для того, чтобы меня грохнули отморозки Удаленького. Не дождутся, уроды!- И Гусаров выдал матерную тираду.
   - Они тебя и здесь достанут, Федорыч.
   Вот, люди Лома уже нашли... А там - РУБОП все-таки, Журавлев Игорь со своими парнями. Он, кстати, уже начальник отдела, майор. Защита ненадежней будет...
   Вернуться в Питер Гусаров отказался наотрез. Деньги, мол, есть, ежели что - махнет из Болгарии еще куда-нибудь подальше.
   Я уговорил Гусара поселиться временно в нашем отеле - место безопасное, потому как незасвеченное. Паспорт, к счастью, был у него с собой, вместе с солидной пачкой долларов и болгарских левов. Проблему с номером для него в отеле "Среден" решили быстро.
   ***
   ...Усатый болгарин-полицейский почесал затылок и вручил мне ответ из софийского бюро Интерпола.
   - Похож?- спросил он меня, положив рядом ксерокопию паспорта Петрова и ориентировку Интерпола.
   - Очень похож. Один и тот же человек, только без усов, и прическа другая,- рассмотрев обе фотографии, констатировал я.
   - И фамилия другая,- добавил болгарин.- Будем разбираться.
   Я продолжал разглядывать снимки, а болгарин листал свою записную книжку.
   - Если вам интересно, вчера из России прибыл адвокат.- Он положил передо мной открытую записную книжку.- Вот, читайте...
   "Печерникова Валентина Андреевна,- вслух прочитал я запись,- сотовый телефон номер..." Все, как говорится, срослось. Бывший судья Печерникова один из адвокатов, защищающих Удальцова и его подельников. Значит, так называемый "Петров" - из банды Удаленького. То есть они с напарником действительно ликвидировали мужика, думая, что тот - Гусаров.
   ...Мои беседы с Гусаровым приобрели затяжной характер. Впрочем, он показался мне неплохим парнем и хорошим собеседником. Много знал, много видел, но про Афган рассказывать не желал ничего. Вообще, в этом человеке было много всякого намешано. И хорошего, и плохого. Наверное, как у всех нас.
   - Послушай, Володя, ты же наш человек,- настойчиво продолжал я "капать ему на мозги".- Представь себе, что Удаленького отпустят. Он тут же сколотит новую банду, и все вернется на круги своя: избиения, трупы, отрезанные пальцы... Ведь ты же сам говорил, что у него "крыша съехала", что он уже не сможет никогда остановиться.
   - Да, жаден Удальцов до одури.- Гусаров вздохнул.- Патологически жаден. И весь его "комсомольский коллектив" такой же.
   Старые куртки снимали с несчастных, ботинки рваные... Конечно, не остановится. У него самый любимый фильм - "Однажды в Америке". Ну и все, что про японскую мафию.
   - Вот я и говорю: надо этого "комсомольца" упаковать. Может, он станет наконец одним из тех немногих, кого реально посадят за организацию банды. Ты, конечно, в курсе, что большинство бандитских уголовных дел рассыпаются в судах. Никак нельзя допустить, чтобы Удаленький вышел. Он потом над слабостью твоей, Володя, смеяться будет. Ты же сильный мужик!
   - Ладно тебе, Жора. Не агитируй меня за Советскую власть. Да и власть нынче больше бандитская...- Я видел по глазам Гусарова, как трудно ему принять окончательное решение.- Куда ни кинь - везде клин.
   ***
   Весь день мы просидели в номере, не показываясь,- нас могли выследить. Нас - потому что Леха, кажется, меня запомнил.
   Все мои аргументы были исчерпаны. Ситуация зашла в тупик. Надо было что-то предпринимать. Но что?
   Вечером Гусаров вдруг предложил мне сразиться в бильярд. И я уловил ход его мысли: игра - это вроде как не ты решаешь, а за тебя судьба решает... Как кость выпадет: шестерка или единица. В бильярде, правда, необходимо мастерство ударов. Но все равно - игра.
   - Так что, Зудинцев, договорились?- Гусаров брусочком мела потер кончик кия и тыльную сторону ладони.- Если выигрываешь ты, я лечу в Питер. И будь, что будет. Если я - извини. Полетишь без меня!
   - Согласен, Володя.- Я взял другой кий, провел рукой по его лакированной поверхности.- Сто лет не играл в бильярд.
   Попробую. Даешь слово офицера, что будешь в суде? А, Гусаров?
   - Слово офицера! Кто разбивает? Бросай монетку!
   Разбивать пирамиду выпало мне. Начало партии было удачным - сразу два шара залетели в лузы. Потом я "киксанул", но подставки, к счастью, не сделал. Гусаров точными ударами забил в лузы двух "свояков" подряд, потом промазал... Играли осторожно и долго. Никому из нас проигрывать не хотелось.
   - Повезло тебе, Жора.- Гусаров отложил кий и посмотрел на ровный ряд шаров на моей полочке.- Перевес в один шар.
   Придется теперь схлестнуться с бывшим друганом Удальцовым. Конечно, эта сволочь должна сидеть...
   - Ладно, Гусар, не переживай. Давай по рюмочке ракии. Очень мне штука эта болгарская понравилась. Вроде грузинской чачи. Пошли, угощаю...
   И, плюнув на бандитов Лома и Удаленького, рыскавших по Солнечному Берегу в поисках Гусарова, мы затарились болгарской виноградной ракией и снова поднялись в номер. Галка поначалу скромничала, а потом присоединилась к нам. Все-таки хорошо иногда, когда у тебя жена - опер!
   Пару раз посылали ее в ресторан за добавкой. От ракии перешли к мастике, слегка разбавляя эту анисовую водку водой из-под крана. "Капли датского короля" свалили Гусарова с ног. Я тоже был хорош. Сидел возле него и тормошил: "Гусар, проснись! Давай же! На посошок!"
   Гусаров рухнул на диван и захрапел. А я долго рылся в своей сумке, отмахиваясь от жены, пытавшейся меня раздевать. Наконец нашел, что искал наручники. Пристегнув свою руку к руке Гусарова, я улегся рядышком и погрузился в сон. Мне снилось Черное море...
   ДЕЛО О КРУЖЕВНОМ ВОРОТНИЧКЕ
   Рассказывает Валентина Горностаева
   "Горностаева Валентина Ивановна, 30 лет. Работала в репортерском отделе и отделе расследований. В настоящее время - сотрудница архивно-аналитического отдела. Незамужем. Проживает с матерью, сестрой студенткой медицинского института и племянницей. Обладает неуживчивым характером. Эмоционально не уравновешена, склонна к непредсказуемым поступкам. Язвительна, но в глубине души романтична, хотя эту романтичность часто прячет за нарочитой грубостью. Периодически вокруг Горностаевой возникают слухи о ее нетрадиционной сексуальной ориентации, которые ничем не подтверждаются".
   Из служебной характеристики
   Лето обрушилось на город небывалой жарой. Под вечер обычно начинались грозы. Они грохотали с такой силой, что казалось - еще немного, и обязательно наступит конец света. Но утром снова вылезало солнце, и от духоты некуда было деться.
   Я шла на работу и с грустью думала, что к перемене климата в Петербурге следовало уже привыкнуть, но мой организм упорно сопротивлялся глобальному потеплению, каждая его клеточка молила о прохладе. Больше всего на свете мне хотелось в отпуск. Но из-за того, что Агеева, которая решила сделать золотое армирование, никак не могла определиться с днем операции, сроки моего отпуска все время переносились. Сегодня было уже 10 августа, а я по-прежнему находилась в подвешенном состоянии, и это более всего выводило меня из равновесия. Я проклинала Завгороднюю, которая надоумила Марину Борисовну сделать армирование, Агееву, непременно желающую выглядеть моложе своей дочери, а заодно и тот день, когда впервые переступила порог "Золотой пули".
   В последнее время со мной определенно что-то происходило. Не радовали даже отношения со Скрипкой, которые после истории с дуэлью вновь стали прежними и даже лучше. Несколько раз Алексей являлся в Агентство с цветами, чего за ним раньше никогда не водилось. Но странное дело: чем нежнее и внимательнее становился он, тем безразличнее делалась я, словно где-то внутри сломалась маленькая пружинка, и все происходящее воспринималось теперь в искаженном виде. Моя сестра Сашка называла это кризисом тридцатилетнего возраста. Возможно, она была права, хотя мне такое объяснение напоминало медицинский диагноз и потому казалось обидным. "Нет, мне срочно нужно в отпуск!" - подумала я, подходя к дверям Агентства.
   ***
   На часах было 15 минут одиннадцатого.
   Я просунула голову в кабинет Спозаранника, чтобы доложить ему таким образом о своем появлении на работе. Глеб, который после очередной реструктуризации именовался куратором архивно-аналитического отдела, посмотрел на меня так, словно я опоздала по крайней мере на два часа.
   - Валентина Ивановна!- строго произнес он.- Вам давно надлежит заниматься мониторингами. Помните, что шестьдесят страниц в день - это норма, которую вы можете позволить себе только перевыполнить.
   - Уже иду,- буркнула я.
   Агеева стояла перед зеркалом и сокрушенно разглядывала себя.
   - Нет, с таким лицом невозможно жить,- говорила она.
   Реагировать на это замечание не имело смысла, поэтому я включила компьютер и разложила перед собой ворох газет, который предстояло завести в ненавистный мониторинг. С некоторых пор наши отношения с Мариной Борисовной перестали быть доверительными и дружескими. Я не могла простить ей историю со Скрипкой. Впрочем, Агеева вела себя так, будто ничего не произошло.
   - Представляешь, Валентина, когда в мое тело вживят золотые нити, оно станет молодым и упругим, а лицо обретет прежнюю привлекательность. Светлана говорила...
   Продолжение этого монолога я постаралась не слышать, злорадно подумав о том, что Скрипка все же вернулся ко мне. В течение некоторого времени в нашей комнате было слышно только щелканье клавиш компьютера, потом Агеева подняла голову от монитора и сказала:
   - Я звонила в клинику. Лазарь Моисеевич записал меня на третье сентября.
   - Так, значит, с понедельника я могу пойти в отпуск?- обрадовалась я.
   Очевидно, Марина Борисовна ожидала от меня другой реакции, но я уже лихорадочно писала заявление: "Прошу предоставить очередной отпуск с 13 августа по 3 сентября..."
   Просить больше не стоило и пытаться - получить четыре недели сразу в "Золотой пуле" удавалось лишь Спозараннику, да и то не всегда. К концу дня я узнала, что Обнорский подписал мое заявление только на две недели - не иначе, как это были происки Глеба.
   Но это уже не могло испортить мне настроения. "Все к лучшему,- думала я.- Оставшиеся дни можно будет взять зимой, поеду на Рождество в Париж или еще куда-нибудь".
   С особой торжественностью заявив Спозараннику, что убываю в очередной отпуск, я распрощалась со всеми, кроме Скрипки, который еще вчера уехал добывать для Агентства импортную сантехнику и должен был вернуться не раньше субботы.
   ***
   Домой я летела как на крыльях, радуясь тому, что сегодня пятница и впереди у меня целых две недели отдыха. Сейчас я любила всех: Светку Завгороднюю, Агееву, Скрипку и особенно Лазаря Моисеевича Гольцикера, который назначил день операции на 3 сентября, а не на середину августа. У метро я купила банку малины и бутылку пива. Сочетание продуктов довольно странное, но упрекать меня в этом было некому, потому что домашние мои находились в отъезде.
   Сашка каким-то чудом умудрилась выиграть путевку в университетском профкоме и укатила на месяц в Крым, а мать с племянницей уже месяц пили парное молоко в Новгородской области. В квартире царил полнейший кавардак, но, по моему глубокому убеждению, начинать отпуск с генеральной уборки глупо. Поэтому я включила видеомагнитофон, поставила кассету со "Служебным романом" и, усевшись в кресло с малиной и пивом, стала размышлять о том, как распорядиться долгожданной свободой.
   О том, чтобы остаться в городе, не могло быть и речи. Хотелось к морю, но в таком случае следовало заранее позаботиться либо о путевке, либо о билете на юг, а в железнодорожных кассах творится сейчас нечто невообразимое. Так ничего и не придумав, я легла спать.
   ***
   На следующий день я уехала в Репино.
   Весь день провалявшись на пляже, окончательно одурев от солнца и от запаха тины, зеленым ковром устилавшей кромку берега, я решила не возвращаться в город и отправилась в ближайший цансионат. Взятых с собою пяти тысяч хватило на оплату пятидневного пребывания здесь. Ужин не входил в оплаченную путевку, поэтому, выпив кофе в баре, где толклись отдыхающие, я отправилась в номер. Он был крошечный, но вполне уютный. С наслаждением приняв душ, я улеглась поверх девственно чистой постели и стала листать забытый прежними постояльцами журнал со странным названием "Энотека". Как выяснилось, это непонятное слово означало собрание вин, само собой разумеется не каких-нибудь там плебейских, а очень дорогих и изысканных.
   Ознакомившись с тем, что едят и пьют в элитных ресторанах, я решила позвонить Скрипке.
   - Привет, Горностаева! Ты куда пропала?- спросил Алексей.- Я тебе целый день звонил.
   Отметив про себя этот отрадный факт, я сказала ему, что пребываю в пятизвездном отеле на берегу Средиземного моря.
   - Ну и как тебе там?- поинтересовался Скрипка.
   - Прекрасно. На ужин подавали фуа гра и белое "Шардонне".
   - Фуа что?- не понял он.
   - Ты исключительно дремучий тип!- возмутилась я.- Фуа фа - это жареная гусиная печенка под соком из свежих лесных ягод.
   - Ясно,- сказал Алексей.- Я, пожалуй, навещу тебя в этом райском уголке, если ты скажешь мне, где он находится.
   - Так и быть,- засмеялась я и сообщила ему название пансионата.
   ***
   Утром меня разбудил легкий шум дождя.
   Я вышла на лоджию. Небо было пасмурным.
   Внизу, накрывшись зонтами и куртками, тянулись к столовой отдыхающие. "Вот и кончилось лето",- подумала я, спускаясь к завтраку и досадуя, что не догадалась взять зонтик.
   Около столовой на скамейке-качелях сидела женщина. Она проводила меня взглядом-улыбкой, и лицо ее показалось мне знакомым. Я тщетно пыталась вспомнить, где я могла ее видеть, но, кроме того, что она, возможно, была одной из посетительниц, которых принимала в "Золотой пуле" Агеева, мне ничего не приходило в голову.
   Завтрак был скучным. Вместо фуа фа подали кусочек зеленоватого омлета, две лопнувшие сосиски и чай с привкусом питьевой соды (Агеева рассказывала, что когда они в период расцвета стройотрядовского движения ездили проводниками на поездах дальнего следования, то, экономя на пассажирах, добавляли в чай соду - от этого заварка становилась темной, насыщенной).
   Соседи за столом тоже попались скучные.
   Ребенок, младший член молодой супружеской семьи, капризничал и плевался омлетом. Два молодых парня были мрачными и прыщавыми. Интересно, вот Завгородняя в такой хилой компашке нашла бы себе объект для внимания?
   К счастью, небо прояснилась, и я собралась загорать. Выходя из корпуса, снова увидела женщину, которую встретила утром. Она сидела на поваленном стволе сосны и, заметив меня, чуть кивнула головой. Я ничего не понимала, потому что готова была поклясться себе, что никогда прежде не видела эту женщину. И все же она откуда-то меня знала.
   Женщина отложила в сторону сумку с рукоделием: тонким крючком она вязала какое-то воздушное бежевое кружево.
   - Здравствуйте! снова улыбнулась она.- Вы меня не узнаете? Помните Александро-Невскую лавру, очередь к мощам Пантелеймона-целителя?
   И тут я наконец вспомнила. Ну конечно, это была та самая женщина с маленькой складной скамеечкой, которая помогла мне тогда отыскать свое место в очереди. Очередь двигалась крайне медленно, и люди в ней постоянно менялись. Отлучившись на некоторое время, чтобы перекусить и позвонить своим, я уже не узнавала никого, кто стоял рядом, и совсем было отчаялась, когда услышала голос: "Вы стояли вот здесь".
   Отправляясь в тот день в Лавру, я не надеялась на какое-то конкретное чудо. Это была совсем другая потребность, которая не имела ничего общего с просьбами. Я вспомнила миг, ради которого мы 14 часов стояли в очереди. На секунду, не более, ты прикасаешься к драгоценной реликвии, и мощная волна вздымает тебя вверх, а сердце мгновенно заполняется радостью.
   - Вам помогло?- спросила женщина.
   Этот вопрос заставил меня смутиться.
   - А вам?- спросила я.
   - Я просила здоровья,- грустно улыбнулась она и указала на палочку, стоящую рядом со скамейкой.- Да вы садитесь.
   Мою собеседницу звали Нина Викторовна. На вид ей было лет 60 или чуть меньше.
   Светлый костюм, собранные в узел каштановые волосы, чуть тронутые помадой губы - во всем ее облике не было ничего запоминающегося. "Интересно, каким чудом она сумела запомнить меня?" - недоумевала я. Нина Викторовна словно почувствовала мой вопрос.
   - Я всю жизнь проработала в школе, поэтому у меня профессиональная память на лица.
   - И что вы преподавали?- спросила я, чтобы поддержать разговор.
   - Историю.
   История никогда не входила в число моих любимых предметов, скорее, напротив - она казалась мне скучным нагромождением дат.
   Но признаться в этом сейчас я не решилась.
   - Жизнь человека кажется подчас бессмысленной; отдельные поступки, мысли, слова - все это напоминает спутанную, изнаночную сторону ковра, узор на котором можно разглядеть только с лицевой стороны.- Нина Викторовна мягко провела рукой по воздушному кружеву.- Так вот, история всегда была для меня способом увидеть другую сторону вышивки или кружева, и этому я пыталась учить своих учеников.
   - И вам это удалось?- спросила я, жалея о том, что мне в свое время не повезло с учительницей истории.
   - Лучше сказать, удавалось,- поправила меня она.- Вы знаете, Валенька, среди моих учеников есть и такие, которыми по праву можно гордиться.
   - Не иначе, как вы учили Владимира Путина,- усмехнулась я.
   - Нет, Путина не учила, но начальник Ревизионной палаты Северо-Западного федерального округа Карачаевцев - мой ученик.
   Я хотела было сказать, что Карачаевцев - личность скорее одиозная, чем вызывающая уважение, но, взглянув на собеседницу, осеклась:
   - Как он учился?
   - Средне,- сказала она.- Звезд с неба не хватал, особой популярностью у одноклассников не пользовался. Но мне всегда было обидно за этого мальчика, я чувствовала, что он интереснее, глубже, чем кажется.
   - Особенно, когда в качестве полковника КГБ пытал диссидентов,- не удержалась я.
   - Не пытал, а допрашивал,- возразила Нина Викторовна.- Ведь нельзя же верить всему, что сегодня пишут в газетах. Вот, полюбуйтесь,- она извлекла из полиэтиленового пакета свежий номер "Вариации",- сколько гадостей льется на голову Карачаевцева, а главное - все неправда.
   - По-вашему, он правильно сделал, что забрал под свою резиденцию Дворец бракосочетаний?
   - Так ведь должен же быть у начрева достойный офис!- изумилась она и, переводя разговор на другую тему, спросила: - А чем занимаетесь вы?
   После всего услышанного я не смогла заставить себя сказать правду и выбрала первое, что пришло мне в голову:
   - Я работаю библиографом в Российской национальной библиотеке.
   Моя маленькая ложь оказала на Нину Викторовну благотворное действие. Она стала восторгаться возможностью каждый день находиться в обществе книг, расспрашивала меня о том, как живет бывшая Публичка. Поскольку мне приходилось бывать в библиотеке достаточно часто, я с полной ответственностью сказала, что там творится полная неразбериха в связи с переездом в новое здание.
   - Да, я читала об этом,- горестно вздохнула Нина Викторовна.- Но вы не расстраивайтесь: профессия библиографа будет востребована всегда.
   Я со страхом стала ожидать новых вопросов, на которые уже вряд ли смогла бы ответить, потому что имела весьма туманное представление о том, как работают библиографы.
   Но, к счастью, стал накрапывать дождь, и наша беседа закончилась.
   ***
   Случилось так, что мы подружились. Общество старой учительницы было необычайно интересным. Она заново открывала для меня историю, и я с удивлением убеждалась в том, какой интересной может быть эта наука. Мы часто гуляли вместе, я провожала ее на процедуры. Нина Викторовна была одинока, и единственным светом в окошке был для нее любимый племянник, которого после трагической смерти родителей она воспитывала как сына.
   - Гене было тогда тринадцать лет,- рассказывала Нина Викторовна.- Я думала, он никогда не оправится после трагедии.
   Но Гена всегда был сильным мальчиком, он выстоял. Потом Геннадий окончил университет, работает, правда, не по специальности, но кому в наше время нужны математики. Сейчас он живет отдельно, сделал неплохую карьеру, у него свое дело. Но меня не забывает, без его помощи я бы пропала со своей пенсией и болезнями. Вот и путевку сюда тоже он купил.
   Я слушала Нину Викторовну очень внимательно, понимая, что племянника она видит нечасто и скучает по живому общению.
   О Василии Карачаевцеве мы больше не говорили, я развлекала ее забавными историями о собственной племяннице, которая к пяти годам превратилась в домашнего тирана, и расспрашивала учительницу о том, как следует воспитывать детей. Несмотря на разницу в возрасте, у нас с ней было много общего. Мы любили одни и те же фильмы и книги и помнили наизусть строки из одних и тех же стихотворений. Единственное, в чем наши мнения не совпадали, было отношение к современной журналистике, которую Нина Викторовна, мягко выражаясь, не жаловала.