Владимир Косарецкий
   Семь минут
   Сентябрь. Чечня н.п. Ханкала.
   Не помню тот день точно, не помню, как он начался. Помню только, что в тот день было очень жарко, очень.
   Солнце поднималось над горами, освещая кровавыми лучами взлетную полосу со стоящими на ней вертолетами. На войне в принципе все становятся суеверными, вот и сейчас летчики, выходя из модулей комендатуры, с опаской смотрели на кровавый лик солнца.
   Они все были молоды. Среди летного состава было заведено правило, не носить знаки отличия. Вот и сейчас, смотря на эти молодые, мужественные лица разной возрастной категории, невозможно было определить кто какого звания.
   Мимо нас прошел экипаж 586 борта. Оба высокие, широкоплечие, с худыми лицами и веселыми улыбками - это командир борта и правый летчик. А вот вместе с ними идет с красными от вчерашнего перепоя глазами и обвисшим лицом, с начинающим появляться брюшком мужик, в летном комбезе - это бортовой техник. Летчики в разгрузках и с АКСу на плече, а бортач вообще не вооружен, а зачем? Каждый из них верит, что ничего страшного с ним и вертолетом не случится. Так думают они все, нет, не думают, а надеются и этой надеждой загоняют страх вовнутрь. Загоняют страх перед самым своим любимым делом - летать.
   Идет уже неизвестно какой год войны. Правда, войну жополизы из штаба называют контр террористической операцией, а нас федеральными войсками. Красивые, но пустые слова. Вот на ПХД стоит грязненький, что видно только глаза и зубы, жалкий, голодный со вчерашним подбитым дембелями глазом "мобутеец", который с опаской смотрит в нашу сторону. Вот он - представитель федеральных войск объединенной группировки по восстановлению конституционного строя Российской Федерации в Чеченской республики. А? Как звучит? Звучит гордо. Только вот солдатику на это наплевать, лично он не понимает, что он тут делает, и ради чего ему все эти муки и пытки. Ответ знает каждый, только что толку.
   Вот и летчики, идущие бодро по вытоптанной сотнями военных тропинке, думают так же. Они думают о семьях, женах, детях, а еще о том, как им выбить из родного государства кровно заработанные деньги. Те гроши, ради которых они прибыли сюда, на войну.
   Мы тоже думаем о родителях, друзьях и подругах что остались на большой земле. Мы это группа огневой поддержки поисково-спасательной службы.
   - Итак, ребятки готовность номер два, - говорит забежавший к нам начальник.
   Мы и так это знаем, каждое утро, когда вертолетный полк начинает полеты, мы сидим по второй готовности. Нас пятеро, мы крепкие, мы взрослые, мы опытные, мы ДЕСАНТНИКИ, 56-го десантно-штурмового полка, поэтому нам по колено горы и моря.
   - Эй! парни, - это наш "старшой" к нам обращается, - экипируемся!
   "Да мы и без тебя знаем", - думают многие. Итак, разгрузка, она у меня одна такая, я ее сам сшил. Вообще мы все тут пулеметчики, у нас три РПК-47, калибра 7,62 и два ПКМа того же калибра. Вот у меня как раз тяжеленький, большой, а от того и кажущийся таким надежным ПКМ. Так вот в разгрузке у меня три ленты по 250 патронов, да в стволе короб на 250. Парни часто шутят надо мной, мол, хожу как новогодняя елка, увешанная игрушками. Это потому что у меня еще с собой дымы разных цветов, плюс "осветилки".
   Мне нравится смотреть на суету нашей группы. Мне нравится, как пацаны достают стволы, на всякий случай заранее расписываются в получении. У нас в принципе каждый решает, сколько БК с собой брать. Но мы расслабленные, поэтому берем минимум. Только я тащу на себе эту ношу. Почему? Да потому что наконечники патронов, что висят у меня на груди, мне уже давно продырявили разгрузку, и если их повытаскивать, то она порвется. А мне лень зашивать, вот и таскаю с собой больше всех, чтобы дырки заполнить блестящими наконечниками, торчащими из дырок.
   Короче мы уже экипировались, вышли на улицу, и кто чем начал заниматься. Наш "старшой" Ванек из-за своей оригинальной фамилии Субботин, был прозван "выходным". Он как обычно воткнул наушники плеера в уши и отключается от внешнего мира. "Беркут" - Сашка, прозван так из-за позывного, который ему дали, когда он в РДРе служил. Есть у нас еще один Сашка "Ротный". Это потому что он постоянно песенку напевал: "Ротный объявляет прыжки". Они вдвоем решили "пофазить" (по нашему спать, или находиться в состоянии противофазы), это можно, это негласно разрешено. Только "фазить" нужно в экипировке и обутыми. В состоянии готовности к любым неожиданностям.
   А мы со втором ПКМщиков "Бородой" (Фамилия у него Бородушников), говорим о доме.
   - Я однажды с такой самочкой познакомился, - говорит Борода, - тебе такие, даже не снятся. - со значением говорит он.
   Я смеюсь, киваю, но не верю ему. Каждый из нас что-нибудь привирает в рассказах о женщинах. Это нормально.
   Короче было обыкновенное утро, каких полно на этой проклятой, политой кровью земле. Обыкновенное, спокойное. Вот и мы сейчас в экипировке посидим, да и спать пойдем, воткнемся носами в "противофазу", когда хоть на мгновение все по барабану. А когда закончатся полеты, так вообще "делай, что хочешь". Так всем кажется, но, что можно делать, то просто продолжать "фазить" в палатке, но раздетым.
   - Мужики подъем! - до меня это доносится издалека, если бы не тычок в бок, я бы и не понял кому говорят, видно задремал под солнышком потому меня так толкают.
   - Что такое? - спрашивает Выходной, прибежавшего, запыхавшего начальника.
   - Дуйте на 566, давайте побыстрее - это номер борта на котором вас ждут.
   Ну, бежать мы, конечно, не будем, знаем мы, как все это делается: сначала бегом на борт, потом вылета ждешь полчаса, потом столько же ждать начальника и остальных спасателей. Потом, как обычно, вылет отменяется, и мы спокойно идем обратно. Бывали, конечно же, и срочные вылеты, и не один. Однако запомнилось только два, первый это когда в Аргуне, на таком срочном вылете Ми-24 "чехи" сбили, а вторая вертушка "восьмерка" в Терек упала.
   Пулемет на плечо и вперед.
   - Помню, один раз так напился дома, - начинает свои, уже по сто раз рассказанные, байки Борода. Это правильно, нельзя думать о плохом, а то беду накличешь. В этой разгрузке я как в печке, хоть она и надета только на камуфлированную футболку, а на башке только НАТОвская кепка, я все равно весь мокрый.
   - На этот раз что-то действительно случилось, - говорит "старшой" обернувшись назад.
   Я тоже обернулся. Вся спасательная команда, всего четыре офицера, в полной экипировке, разве что как и мы без бронежилетов, бежала по взлетке.
   - К борту, бегом марш, - скомандовал Выходной.
   Вот мы и в воздухе. Я люблю летать. Особенно на сверхмалых высотах. Когда вертолет идет на снижение, аж в где-то яйцах возникает знакомый каждому холодок, и кажется, что они в глотку уходят. Это действительно кайф. Его мало кто понимает, или понимают все, но не признаются и не обсуждают.
   Пулемет зажат между колен. Куда летим не знаю, смотрю как наш начальник со старшим о чем-то переговариваются. Они-то друг друга слышат, у них на башках шлемофоны, а вот нам туго. Ничего не слышно. Слишком уж вертолет шумит.
   - Короче так! - кричит мне в ухо старшой, - в Ингушетии наша вертушка упала:
   - Сама?! - переспрашиваю я.
   - Пока неизвестно!
   Вот так всегда, куда летишь, зачем? Непонятно. Ингушетия она-то большая. А почему старшой только мне сказал? Оказал начальское доверие? Я старше всех по призыву, да и выпрыгивать мне с Бородой первыми. Мы первыми обеспечиваем прикрытие спасателей из вертушки на местности.
   Летим низко. Я смотрю в иллюминатор, красиво. Начинающий золотится лес, речка, высоковольтки, через них перескакиваем набрав высоту, потом опять лес, холм, лес, и опять высоковольтки. Смотрю чуть выше - наша "крыша" показалась. Это два боевых вертолета Ми-24, или как их называют "мобутовцы" "Крокодилы". За это можно схлопотать по морде от пилота.
   Ко мне опять подходит "старшой", предать, что начальнику по рации дали новые сведения.
   - Вертушку сбили! Из ПЗРК.
   У меня аж вспотели ладони. Нет, я не испугался, в принципе мы все морально настроены на то, что и для нас, в конечном счете, всегда есть место на кладбище на просторах нашей необъятной Родины. Однако все равно об этом думать неприятно.
   - Летим в Галашки! - продолжает "старшой", - нужно забрать летунов.
   - Да им крышка! - кричу я, - Сто пудов крышка!
   В этот момент к нам подскочил начальник спасателей.
   - Еще одну вертушку сбили! - кричит он.
   - Где?! - не понял Выходной.
   - Там же!
   - Да что там происходит?! - встрял в разговор Борода, который сидел рядом со мной и внимательно слушал.
   - Парни, - кричит начальник, - мы уже почти прилетели. Только что поступил приказ возвращаться, мол, зона опасная. Вы как?
   Нельзя сказать, что мы прямо такие герои. И что, как в фильмах, когда говорили: "задание добровольное, кто согласен шаг вперед!" - и вся шеренга разом делала этот смертельно опасный шаг, или говорили, "Есть такая профессия Родину защищать!", или такие душераздирающие призывы, как: "За родину!", и еще, какого ни будь другого, патриотического бреда у нас в головах не было. Однако мы решили не возвращаться.
   А вот и Галашки. Одна из вертушек упала прямо на окраине горного аула. Пожара вроде нет. Бедный "Крокодил" заломило на бок.
   По улицам прыгают трассирующие пули. Дым. Слышны выстрелы очередями. Какой-то парень в общевойсковом камуфляже машет нам обеими руками. Рядом с ним пробегают трое с автоматами, и стреляют куда-то в огороды соседнего дома.
   Посреди дороги лежит, как бревно, еще один в зеленом камуфляже и оружием в руках, только он, похоже, убит.
   - Да там че? Бой!? Мать его так!!! - кричит Беркут, поудобнее перехватив РПК.
   - Мы сядем за селом! - кричит "старшой", - в лес. Тогда сможем незаметно прокрасться до вертушки.
   Спасатели приготовили двое носилок. Лица серьезные, видно, что тоже боятся. А страх он всегда сидит рядом с нами. Он обнимает нас за плечи. Подбадривающе, по свойски, похлопывает по спине. И шепчет в ухо: "Скоро ты так же ляжешь рядом с тем парнем на дороге".
   - Готов?! - кричит в ухо старшой, его рука у меня на плече, а я сам уже высунулся в дверь, и как только шасси коснется земли, я выпрыгну.
   Я киваю и складываю пальцы в кольцо, "мол, все окей"!
   Шасси коснулись земли. Прыжок. Пулемет в потной руке, снят с предохранителя. Кругом стеной лес. Упал на траву. Занял позицию. Готов.
   Вся группа занимает круговую оборону, не перекрывая друг другу сектора обстрела. Потом должны выпрыгивать спасатели. Но:
   "Это кто такие"?- Я не успел подумать, но мгновенно взял на прицел выбегающих из леса парней. Они были в синей форме и с короткими автоматами в руках. Рука сама передернула затвор.
   "Пока никто не стреляет. Блядь! Это КТО? мать их!" думаю я, лежа в невысокой траве, наблюдая как люди в милицейской форме, друг за другом выпрыгивают из леса. Мой палец нервно стучит по спусковому крючку. Еще секунда и я уложу всю эту компанию одной очередью.
   - Не стреляйте! - кричат милиционеры, подбегая к нам все ближе.
   - Не стрелять! - дублирует команду "старшой".
   "Хорошо", - думаю я, не убирая пальца с курка: "Только попробуйте не так пикнуть, я в вас весь короб всажу".
   И в этот момент что-то случилось: все завертелось, засверкало, закрутилось, воздух наполнился невидимыми стрелами, которые с чириканьем птиц носились по площадке. Милиционеры, вскидывая вверх руки падали, с застывшими, как у рыб, ртами. Кто-то упал, держась за бедро, однако не кричал, а очумело крутил башкой. Вижу перекошенные ужасом глаза ротного.
   Мой пулемет сам, как живой начал дергаться в ругах, унося в лес бронебойно-зажигательные пули. Рядом заработал РПК Выходного, его трассеры, врезаясь в деревья, начинали прыгать между стволами, или "шить" насквозь. Милиция, кто сидя, кто лежа, тоже беспорядочно открыла огонь. Они били наугад. Главное что не в нашу стороны. Значит наши.
   Я обернулся. Наш родной борт, с бравой надписью на боку "Братишка", резко уходил вверх. Даже глянув мельком было видно, что все пули, летящие мимо нас, попали в него.
   - Выходной! - кричит Беркут начальнику - Надо уходить с площадки!
   Дельная мысль. Я показываю Бороде, параллельно земле руку, а "старшому" большой палец, и указательный в сторону леса: "Мол, уходите, мы с Бородой прикроем!".
   Вы стреляли когда-нибудь на ходу, согнувшись в три погибели из пулемета ПКМ? Если да, то вы можете понять как это тяжело. Девять килограмм железа поднятого на вытянутых руках, прыгающий, как припадочный, плюющийся огнем с немыслимой скоростью. Однако, я даже этого не чувствовал. Напротив, когда я начал бег, я думал, что я уже никогда не остановлюсь.
   С площадки мы с Бородой уходили последними. Милиционеры и наши заняли в лесу круговую оборону. Откуда били чеченцы было непонятно. Однако наши стволы не замолкали, ведя беспорядочную пальбу.
   - Выходной!, - кричу я, садясь на колено так, чтобы с двух сторон меня прикрывали стволы деревьев, да и чтобы Бороде было удобно вытащить из-за спины короб на 250 - он же гордый олень, не то что я, новогодняя елка, дополнительный БК не взял. Я сам, срывая с груди одну из лент, все-таки порвал карман. Да и хрен с ним! Может он уже и не понадобится.
   Местные милиционеры, ругаясь, кто на родном, кто на русском языке, продолжали поливать солнечный лес свинцовым дождем. Было слышно, как над нами кружат вертушки и куда-то выпускают ракеты. "Старшой" перебежал ко мне.
   - Если мы здесь останемся, - кричит ему Борода, - то нам хана! Мы когда сюда летели, то я видел рядом еще одну площадку. Предлагаю, под прикрытием дымов туда прорваться. Может там эвакуируемся?
   Я киваю в знак согласия. В принципе я понимал, что по нам бьет не рота боевиков, как я раньше думал, а три, максимум четыре стрелка. Так что прорваться без потерь в принципе можно.
   "И почему армия наградила меня этим тяжеленным пулеметом, а не легким автоматом? И зачем я вообще в нее пошел!" - думаю я на бегу, перебегая от дерева к дереву. Руки бросают в разные стороны дымы, мне кажется, что на время у меня, как у индийской богини вдруг стало четыре. Колени и спина согнуты, из приклада вытащил металлическую скобу для плеча. Армейские ботинки "спецовки" (подарок 294 бригады специального назначения), мнут уже опавшую листву. Сзади меня короткими перебежками бегут местные менты. Как и договорились, я и Борода впереди, Беркут, Ротный и Выходной замыкают группу. Мы единственные, у кого серьезное оружие. Вот мне что-то показалось слева что-то мелькнуло. Палец вдавил курок. Адреналин бьет в мозг. Рядом просвистело, прогрохотало. Уже все открыли огонь. Кругом крики, стрельба, кто-то ругается трехэтажным матом. Ах! Это я ругаюсь трехэтажным матом. Как же страшно. Кругом летает смерть. Вот она просвистела рядом с носом и ударилась в дерево. Хочется упасть, спрятаться, забиться в какую-нибудь щель и пересидеть, перетерпеть, пока все не кончится. Мама, папа, сестра, брат, увижу ли я вас снова когда-нибудь? Смерть кругом. Не останавливаться. Мы ведь уже через это проходили в ДШР. Этот страх преодолим, главное вперед, главное короткими перебежками, главное - главное в живых остаться! Добраться до вертушки. От дерева к дереву, укрылся, дал короткую очередь. Как там Борода? О! Рядом бежит, глаза огромные, рожа бледная. Грохот стрельбы. Вот она площадка, а вот он борт с белой надписью "Братишка". Такой домашний, родной. Сидит ждет. Ай, молодец!
   Мне вдруг показалось, что если залезть в этот продырявленный со всех сторон вертолет, то все, все страхи и весь этот бой кончится. Как в детстве. Накрыл голову одеялом перед сном, и тебе ничего не страшно.
   Мы летим. Только не так как раньше. Кругом стоны раненных. В вертолет залезли все, кто смог вырваться из леса. Наша группа, Слава Богу, без единой царапины. А вот милицию хорошо потрепало. Наши пулеметы выставлены в иллюминаторы борта. Мы стреляем. Куда? Да черт его знает, где-то там враг. А если честно, чтобы нервы успокоить. Как же страшно. Я смотрю на часы. Смешно, на земле мы были меньше семи минут, а показалась вечность. В нос бьет запах крови раненных. Да и я сам в ней.
   - Сделаем остановку на Гизеле! - кричит начальник. Спасатели так и не успели выпрыгнуть на ту площадку. Все это время они кружили над нами вместе с "Крокодилами" и поддерживали нас огнем.
   Я курю. Вообще, знаете, у нас курят все. Как-то в Хатунях я встретил некурящего, решил с ним сфотографироваться на память. Так вот, я курю. Не просто курю, а курю с наслаждением. С чувством, со смаком. Я курю с у-д-о-в-о-л-ь-с-т-в-и-е-м. Я живой.
   Я курю, сидя на еще зеленой траве. Рядом со мной наша группа. Сквозь выпускаемый дым я разглядываю наш дырявый, в пробоинах борт. С большой белой надписью "Братишка". Рядом с бортом скорая, грузят раненных, два милиционера скончались по дороге. А в Галашках сейчас идет настоящий бой - с танками, пехотой, артиллерией. Границу перешло 300 Гелаевцев - это чеченский бандитский спецназ. Вот такая вот у нас встреча была со спецназом наших врагов - профессиональных наемников.
   Бортовой техник осматривает повреждения, а Беркут выбирает из борта попавшие в него пули.
   А я курю. Я курю с удовольствием, радуясь тому, что еще могу курить, говорить, пить, ругаться и думать, а не как вот тот парень, которого за руки и за ноги вытаскивают из вертушки, голова откинута назад, рот раскрыт. Ему уже вряд ли придется закурить. Так что я лучше пока покурю и за себя и за него.
   - Бортач говорит, что, как только закончится разгрузка раненных, можно лететь, - сообщает старшой.
   - А на нем можно летать? - с сомнением в голосе спрашивает Беркут.
   Выходной пожал плечами.
   Задача была не выполнена, мы вообще-то должны были забрать тела погибших летчиков, а вместо этого спасли девятнадцать жизней местным милиционерам. Я затянулся и прикрыл рукой глаза.
   Многие подходили посмотреть на наш расстрелянный борт "Братишка". А заглядывая в самое чрево присвистывали, глядя на засохшую кровь и огромный слой стрелянных гильз на полу вертушки и гору пустых пулеметных лент.
   А почему не помыли борт и не собрали пустые ленты? Мы были не в состоянии. Только приземлившись в Ханкале наша группа закрылась в вагончике и не выходила от туда до вечера. Как гуляли летчики, я не знаю. Однако на утро я точно понял. Что будет еще один день, а за ним еще один и еще один. И никогда нельзя загадать, что тебе несет новый день. Будешь ты жить или умрешь.
   Вот так я и стоял на взлетке, радуясь новому кровавому восходу солнца, которое на этот раз было полито не моей кровью.
   П.С. Спустя почти год, уже будучи уволенным, я ехал в электричке. Мы стояли в тамбуре с офицерами ФАПСИ, курили, смеялись, шутили, рассказывали кто и где воевал. К нам подошла очень старенькая женщина и сказала, мол, из нашего разговора она поняла, что я был Галашках. Показала мне фотографию сына, и спросила не встречал ли я его там? Мол, он погиб там 27 сентября 2002 года. Что я мог сказать той старушке? Я посмотрел в окно едущей домой электричке. Слава Богу, моя мама никому не скажет, что ее сын "пал смертью храбрых" там-то и там-то. Никогда.
   Посвящается погибшим в 2002 году военнослужащим во время неравного боя с Чеченскими боевиками под командованием Гелаева в Галашках.
   30.05.2003 год