Маргарет Куомо
Вся правда о раковых заболеваниях. Новый подход к лечению и профилактике онкологии

Вступление
В тупике

   Современная система, призванная изучать, диагностировать и лечить онкологические заболевания, имеет в буквальном смысле смертельные изъяны.
   Каждому хотелось бы думать, что у нас есть технические возможности для выявления онкологических заболеваний на ранних стадиях, и это дает возможность лечить их наиболее эффективно и безопасно. Все мы надеемся, что сообщество людей, посвятивших свои жизни лечению раковых заболеваний – ученых-исследователей, онкологов, врачей медицинской профилактики, – работает слаженно, делится между собой последней информацией и достижениями в этой области и общими усилиями приближает нас к решению проблемы рака.
   Предполагается, что широкая сеть различных государственных фондов поддерживает и поощряет смелые и перспективные идеи по лечению этой болезни. Мы верим, что залог успешной работы онкологов – это сострадание, а не карьерный рост и высокие заработки. Так должно быть. Но на самом деле все по-другому.
   За годы, которые я слежу за врачебным сообществом онкологов, я убедилась, что оно не пытается решить основной вопрос: выяснить, как предотвращать раковые заболевания, и применить эти знания на практике. Десятилетиями мы ждали обещанного прогресса в этой области, но даже гигантские суммы финансирования не оправдали ожиданий.
   В наше время не предполагается излечения от рака, а говорится только о продлении жизни онкологических больных. Недостаточно разрабатывается проблема профилактики рака, и даже уже существующие профилактические методы применяются не всегда.
   Так быть не должно.
   У меня есть личные причины для того, чтобы стараться перенести акцент с лечения раковых заболеваний на их предотвращение и профилактику в масштабах всей страны. Эта книга появилась на свет потому, что в своей жизни я столкнулась с онкологическими заболеваниями и как врач, и как жена, как мать и как дочь, как сестра и как друг.
   Меня вдохновляли такие люди, как Нэнси, приятная, успешная бизнес-леди – мой очень жизнерадостный и общительный друг. Нэнси привезли в больницу, где я была клиническим ординатором, с метастазами рака молочной железы. До сих пор помню страх в ее голосе, когда я собралась уйти из ее палаты в одно из ночных дежурств. Беспомощная, подавленная быстрым ростом опухоли, терзавшей ее тело, Нэнси была в отчаянии. Она умоляла: «Я боюсь. Не уходи, пожалуйста».
   Я вспоминаю Питера, скромного итальянского иммигранта, моего дальнего родственника. Он учился в колледже и работал на обувной фабрике, после чего создал успешное агентство недвижимости в Нью-Йорке. Четыре года я видела его страдания после безуспешного лечения рака толстой кишки. Он умер, когда ему было 74 года.
   Моя невестка Пенинн тоже в соавторах этой книги. Абдоминальные отеки были первым проявлением рака брюшины, который свел ее в могилу в возрасте 47 лет. Она проходила курс китайского траволечения, перенесла ряд операций, курс химиотерапии и лучевой терапии, но и этого оказалось недостаточно для выздоровления.
   Грэга я запомнила навсегда за его сражение с раком легкого. Он вынес все возможные виды лечения и связанные с ними жестокие осложнения. Грэг умер, когда ему было 68 лет. Он мужественно боролся, до самого конца не теряя надежды. Пусть он вечно живет на страницах этой книги.
   Мои любимые друзья Альба, Бриджет, Кэрол, Ирен, Оксана и Розмари, а также моя двоюродная сестра Нина, оказались жертвами рака в свои 40–50 лет. Все они отчаянно боролись за жизнь, были послушными пациентами, тщательно следовали всем рекомендациям своих онкологов. Хотя, наверное, им всем можно было предложить что-то более действенное.
   Я любила и уважала каждого из них. Я видела их страдания и знаю, что они заслуживали лучшей участи. Все они живут в моем сердце.
   Ради них, а также в память о Кэролин, Джоуи, Линн, Ричарде, Шерри, Сьюзан, Тони С. и многих других онкологических пациентах, кто делился со мной планами на будущее, я позволю себе выразиться здесь предельно ясно: пришло время изменить нынешнюю ситуацию в онкологии.
* * *
   В 1992 году я начала работать рентгенологом в маммологическом отделении поликлиники при одной из ведущих клинических больниц. Каждый день наш коридор наполнялся женщинами, которые приходили для обследования груди. Среди них были пациентки, которым было назначено контрольное обследование, потому что предыдущее показало патологию. Другие приходили потому, что врачи нашли у них образование в молочной железе или же они обнаружили его сами. Редко, но встречались и мужчины, напоминая тем самым, что по статистике в 1% случаев рак молочной железы случается у мужчин.
   В отделении всегда чувствовалась тревога, даже среди женщин, которые просто проходили ежегодный обязательный медицинский осмотр. Каждый в этом отделении – пациенты, их родственники, врачи – понимал, что результаты исследования могут изменить жизнь человека в одно мгновение.
   Вполне понятно, что наибольшую тревогу испытывали женщины, которые уже прошли курс лечения по поводу рака молочной железы. Мы тщательно искали малейший признак рецидива, и их страх был в буквальном смысле осязаем.
   Вот история женщины 48 лет, назовем ее миссис Томсон. Два года назад она перенесла операцию и последующую химиотерапию из-за рака левой молочной железы. На следующий год она получила тяжелое известие, что опухоль дала рецидив. Она перенесла вторую операцию. Сейчас, спустя полгода, она пришла на плановую маммографию в нашу больницу. Ее сопровождал муж, и, едва увидев ее, я физически ощутила ее тревогу. Мистер Томсон был особенно напряжен и агрессивен. Сразу же после нашего знакомства он начал рассказывать, что над его женой издеваются и что им надоело ходить по врачебным кабинетам.
* * *
   В то время я уже была опытным профессионалом, рентгенологом с кучей сертификатов. Я была хорошо подготовлена, посещала конференции по маммографии, на которых выступали признанные мировые авторитеты в этой области. Я знала свое дело, но также понимала причину страха своих больных. Я старалась быть терпеливой, внимательной и чуткой при общении с людьми, будущее которых было тревожно и неопределенно. Моей целью было лечить больных так, как я хотела бы, чтобы в подобном состоянии лечили меня.
   С самого начала карьеры рентгенолога моими наставниками были внимательные и заботливые учителя. Они всегда по-доброму и безотлагательно общались с каждым пациентом перед тем, как он зайдет в кабинет маммографии. В большинстве случаев начальное обследование, которое они проводили, не выявляло ничего подозрительного – при этом пациенту всегда напоминали, что окончательное заключение должен дать лечащий врач. Это были счастливые моменты, пациенты приветливо улыбались и говорили «спасибо».
   Более сложные ситуации возникали, когда на маммографии выявлялась патология. В этих случаях было необходимо проявить все свои навыки общения и максимум чуткости.
   В такие моменты я осознавала, что быть хорошим врачом – это совсем не то, чему тебя учили на медицинском факультете, а то, чему тебя научило общение с родственниками, друзьями, коллегами: быть хорошим собеседником, защитником пациента.
   В такие моменты мои наставники всегда были честны и проявляли сочувствие. Они смотрели женщине в глаза и говорили, что на маммограммах выявлены образования и что требуется дальнейшее обследование и наблюдение. Термин, который обычно употребляется в таких ситуациях, – «подозрение на злокачественное образование». Они никогда бы не сказали «рак», потому что маммография не может показать, раковая ли эта опухоль или нет. Маммография может только указать на подозрительные новообразования, которые требуют дальнейшей оценки.
   Тем не менее, когда женщина слышит слово «злокачественный», она часто начинает плакать. Мне мучительно знакомо выражение тоски и следующий за слезами вопрос: «Как такое могло случиться?» – на который никто не может ответить. Иногда пациенты говорят: «Ни у кого в моей семье не было рака груди», или «Я всегда прохожу осмотры и следую рекомендациям своего врача». Это звучало так, будто женщина оправдывается перед кем-то, собирающимся наказать ее за плохое поведение.
   Некоторые пациенты реагируют сдержаннее. Они без слез, безмолвно и стоически выслушивают тяжелые известия, хотя их потупленный, полный боли взор говорит красноречивее любых слов. Я часто видела, как человек выходит из кабинета маммографии, погруженный в свои мысли, которые легко можно прочесть: «Теперь это только вопрос времени».
   Задача врача в такие моменты – облегчить боль и страдание, но в отношении онкологических больных эти намерения часто оказываются бесплодны. Мы пытаемся успокоить пациентов, но не имеем права давать пустые обещания. Нам бы хотелось сказать им: «Все будет хорошо!» – но трагедия в том, что это не всегда правда.
   Выявленная патология на маммограмме может перевернуть жизнь женщины, даже если злокачественность опухоли в итоге не подтвердится. Пациентке все равно придется пройти ряд обследований, начиная с биопсии опухоли. В зависимости от размера, типа и расположения подозрительного образования биопсия может оказаться относительно несложной процедурой: рентгенолог забирает образец клеток опухоли при помощи полой иглы или другого технического средства. Если же требуется хирургическая биопсия, то это означает визит в больницу или амбулаторный прием хирурга, анестезию, разрез тканей молочной железы, швы и более длительное выздоровление.
   Независимо от вида биопсии, процедура отнимает и время, и деньги, но самое неприятное, что она приносит в жизнь женщины, – это страх. Если гистологическое заключение будет свидетельствовать за доброкачественную опухоль, то это вызывает вздох облегчения, хотя потребуется дальнейшее, более тщательное наблюдение. Но все же тревога уменьшается.
   Если же результат биопсии выявляет злокачественные клетки, это ведет к гораздо более серьезным последствиям. Тот самый момент, когда женщина получает диагностическое заключение, возможно, станет самым ужасающим в ее жизни. К тому же она должна будет принять решение о начале лечения, которое будет заключаться в онкологической триаде: «резать, травить и жечь».
* * *
   Я знала, что миссис Томсон уже перенесла и хирургическое вмешательство, и химиотерапию, и лучевую терапию – эту триаду лечения опухолей. Поэтому, исследуя ее грудь, я проявляла максимум внимания и терпения. Как обычно, я искала новообразования в тканях самой молочной железы, локальные кожные уплотнения, осматривала, не изменен ли сосок – все эти признаки очень важны. Моя помощница, рентгенлаборант Маурин, очень осторожно и тактично установила миссис Томсон в рентгеновский аппарат, поместила ее грудь на холодную поверхность экрана и прижала специальным грузом, создавая оптимальное давление для лучшего обзора тканей молочных желез. Пациенты считают эту процедуру болезненной и неудобной, поэтому Маурин проявляла все свое внимание и такт.
   Миссис Томсон вместе со своим мужем дождалась результатов рентгеновского обследования и принесла их мне для описания. Я стояла в темной комнате и тщательно изучала снимок.
   Сначала я внимательно осмотрела подмышечную область, постепенно перемещая взгляд по направлению к грудинному краю каждой из желез. Я внимательно проанализировала каждую тень на снимке, каждое локальное утолщение кожных покровов, изменения соска и других областей. Затем я взяла увеличительное стекло, чтобы выявить кальцификаты – мелкие белые пятнышки, которые свидетельствуют об отложении кальция в молочной железе. Это говорит о бурном росте опухоли. Когда кальцификаты велики, отчетливо просматриваются на снимке, имеют округлые формы с ровными краями и распределены по всей ткани молочной железы, они почти всегда доброкачественные. Мелкие кальцификаты, расположенные группами, с очертаниями в виде запятых или язычков пламени – зловещий признак озлокачествления. После менопаузы у женщин, таких, как миссис Томсон, ткань молочной железы имеет тенденцию замещаться жировой тканью. Чем моложе женщина, тем более плотную ткань имеет ее грудь. На рентгеновских снимках жировая ткань имеет вид затемнений с вкраплением белесых нитей, распространенных по всему объему железы. Это облегчает выявление патологической кальцификации, потому что контраст темной жировой ткани и белых кальцификатов отчетливо виден.
   Я не нашла ничего плохого в правой груди миссис Томсон. Я надеялась и молилась, чтобы и левая грудь также была «чистой» (интактной). Но когда я присмотрелась к верхненаружному квадранту левой молочной железы – месту послеоперационного рубца, – мое сердце начало биться чаще. Я выявила небольшой очаг кальцификатов с размытыми очертаниями. Я сразу же сравнила эту маммограмму с предыдущей, произведенной до операции, и увидела те же кальцификаты. Это был плохой знак: свидетельство того, что опухоль была удалена не полностью или же произошел рецидив. Мне понадобилось дополнительное рентгенообследование с прицельной фокусировкой на очаге левой груди, с увеличением места предполагаемого рецидива, чтобы рассмотреть его более тщательно.
   Рентгенолаборант вежливо сообщила миссис Томсон, что необходимо произвести дополнительные снимки левой груди. Миссис Томсон не произнесла ни слова, муж же спросил: «Для чего?» Маурин ответила, что дополнительные маммограммы часто назначают для того, чтобы тщательнее осмотреть ткань молочной железы. Когда я получила распечатанные снимки, то тщательно осмотрела их через увеличительное стекло и снова сравнила новые снимки с предыдущими. Мои опасения подтвердились. Миссис Томсон было необходимо снова обратиться к хирургу, потому что опухоль рецидивировала. И, по всей вероятности, нужна была очередная операция.
   Я вышла к семье Томсонов. Мистер Томсон стоял, скрестив руки на груди. Его жена ждала сидя. Я рассказала, сохраняя спокойный тон, что обнаружила на маммограмме и что миссис Томсон предстояло обратиться к хирургу еще раз. Того, что случилось дальше, я не забуду никогда.
   Мистер Томсон подпрыгнул ко мне и прижал к стене. Его лицо – губы, глаза и сжатые зубы – было невероятным сгустком ярости, смешанной со страхом и болью. «Что вы имеете в виду? Как такое может быть? Нам сказали, что все позади! Какую это опухоль вы увидели?!»
   Стараясь сохранять спокойствие, я тихо ответила: «Я понимаю ваше состояние и что это не те новости, которые вы хотели услышать».
   Миссис Томсон обратилась к мужу: «Прекрати! Она же не виновата!»
   Мистер Томсон отступил назад к жене, но я физически чувствовала его отчаяние и муку безнадежной тоски.
   События того дня были необычными только лишь в степени эмоциональной реакции, свидетелем которой я стала. Большинство людей умеют лучше скрывать эмоции. Но на плечи каждого, очутившегося в таком положении, ложится тяжелый психический груз. Каждый пациент и член его семьи реагирует на это по-своему.
   Я больше не встречалась с миссис Томсон. Может быть, в дальнейшем она лечилась у своего хирурга, а может быть, они нашли другого врача. Насколько мне известно, они больше никогда не обращались в нашу больницу для контрольной маммографии. Но это происшествие я запомнила навсегда как символ злости, страха и крушения всех надежд онкологического больного.
   Эта злость вызвана изменением всего жизненного уклада. Приходится отдавать драгоценное время болезни и ее лечению, вместо того чтобы приятно проводить время в кругу семьи, друзей и коллег. Людей вгоняет в ужас встреча с этой незаметно подкрадывающейся бедой, которой одинаково подвержены молодые и пожилые, богатые и бедные, влиятельные и беспомощные. Все надежды разрушаются от осознания факта, что даже лучшее лечение, самые опытные врачи и лучшие медицинские центры не гарантируют победы над этим безжалостным заболеванием.
* * *
   У каждого, кому поставлен онкологический диагноз и кто лечился от рака, есть своя, уникальная история. Хотя эти истории на первый взгляд очень схожи, особенно в том, что касается гарантированно болезненного и тяжелого курса лечения. Верю, что все вместе мы сможем изменить это положение вещей. Но вначале мы должны признать одну вещь – изменения возможны только в том случае, если мы не будем цепляться за нынешнее положение дел.
   В 1971 году президент США Ричард Никсон подписал Национальный закон о раке. Америка объявила этому заболеванию войну, которая длится уже более 40 лет.
   Вдумайтесь: более сорока лет идет сражение с болезнью, потрачены миллиарды долларов на проведение исследований, на изобретение новых лекарств и новых медицинских технологий. Но победы, тем не менее, не видно. В 2012 году, согласно самым оптимистическим прогнозам, будет диагностировано около 1,6 миллиона онкологических заболеваний, и около 577 000 людей умрет от них – то есть за год исчезнет население целого города.
   В Соединенных Штатах смертность от рака составляет четверть от общей смертности населения, и заболеваемость некоторыми видами опухолей продолжает расти.
   Почему мы выбрали медицинскую систему, которая воспринимает рак в качестве хронического и привычного заболевания, а не сделали упор на предотвращение этого заболевания? Почему так много ученых в национальных фармацевтических компаниях и университетах не занимаются вопросами профилактики онкозаболеваний? Что можно предпринять для изменения нынешнего положения?
   И, поскольку я искала ответа на эти вопросы у ведущих экспертов в области онкологии, я пришла к твердому убеждению, что нам необходимо преобразовать нашу систему и перенаправить усилия. Конечно же, мы должны со всем возможным милосердием оказывать помощь страдающим от раковых заболеваний и продолжать искать новые методы лечения. Маловероятно, что мы когда-либо сможем окончательно решить проблему заболевания раком. Но я убеждена, что мы можем совершить гораздо большее: научиться предотвращать раковые заболевания или выявлять их на самой ранней, насколько это возможно, стадии, когда их еще можно вылечить. Именно в это русло необходимо направить поток финансирования и сосредоточить на этом направлении лучшие ученые умы. Сконцентрировать самые решительные, радикальные и творческие усилия.
   Все мы готовы к смене стратегии. Многие из нас потеряли родных и близких из-за этого заболевания. Многие из личного опыта знают, что это такое – услышать: «У вас обнаружен рак». Наступает время для решительных действий, чтобы достичь успеха.
   Мы живем в обществе, которое смогло идентифицировать все гены человека – где-то около 20 000 – за 13 лет национального проекта «Геном человека».
   Мы знаем, что можно сделать в борьбе с болезнями, как в конце 60-х годов прошлого века, когда мировое сообщество сконцентрировало свои усилия на ликвидации оспы. Всемирная организация здравоохранения назначила доктора Хенерсона руководителем этого проекта. Он возглавил врачебную ассамблею профессионалов высокого класса – американцев, русских, чехов, норвежцев и бразильцев. Все работали сообща. Последний случай заболевания оспой был зафиксирован в Сомали в 1977 году, всего лишь через 10 лет после открытия проекта. В мае 1980 года, на 33-й ассамблее Всемирной организации здравоохранения, была провозглашена полная победа над оспой.
   Хотя эти научные цели имеют значительные отличия, их объединяет четко обозначенная цель и совместимость усилий для достижения результата. Задачи были амбициозными, скептики не верили в успех, но цели были достигнуты. Почему бы нам не повторить такую же модель сотрудничества в деле предотвращения рака?
   Книга, которую вы держите в руках, указывает направление движения. Там, где я критикую нынешние подходы к проблеме, я хочу сказать, что этот подход можно сделать более эффективным. Там, где я предлагаю новые подходы, с преимущественным акцентом на предотвращение заболевания, я хочу сказать, что верю в такую возможность. Когда я предлагаю людям всех социальных слоев начать действовать, это означает, что для каждого – чиновника, промышленника, работника научной и медицинской сферы, адвоката, пациента и всех других, найдется своя важная роль в этом деле. Надеюсь, что эта книга подвигнет нас на изменение подхода к проблеме раковых заболеваний.
   Десятки бесед с самыми опытными и уважаемыми врачами и исследователями в сфере онкологических заболеваний укрепили мое убеждение, что совместными усилиями мы сможем найти пути к предотвращению онкологических заболеваний и искоренить их, как смогли это сделать в отношении таких распространенных заболеваний, как оспа и полиомиелит. Эти обсуждения, кроме всего прочего, укрепили мою надежду на решение такой задачи. Ученые, которые посвятили жизнь борьбе с раком, с готовностью и невероятной любезностью уделяли мне свое драгоценное время для интервью, и все они эмоционально давали понять, что хотят перемен. Именно их самоотверженность и решимость – главный залог успеха.
   Мы обязаны что-то сделать для миллионов онкологических пациентов, страдания каждого из которых трудно передать словами. Хотя мы не в силах вернуть всем этим людям привычный образ жизни, мы будем работать ради этой цели, ради будущего их детей и грядущих поколений. Чтобы вдохнуть жизнь в поставленную задачу, нам необходимо заручиться поддержкой авторитетов в области медицины и лучших ученых по всему миру.
   Соревновательная модель исследований в области онкологии – когда ученые скрывают результаты исследований, чтобы опубликовать очередной громкий труд и получить с этого крупные дивиденды, – должна быть упразднена и заменена на совместную работу в команде единомышленников. Спасение человеческой жизни стоит этого.
   Это также означает, что мы должны придать первоочередное значение важности здорового питания, чистоте окружающей среды, важности физической активности и отказу от повседневного пользования автомобилем.

Глава 1
Взятые обязательства. Юбилей

   Моя подруга Розмари заболела раком груди, когда ей было 48 лет. Мать шестерых детей, она была центром притяжения своей семьи, ее двигателем и ее душой. Для своего мужа, известного журналиста и литератора, она была помощником и напарником во всех начинаниях. Они были влюблены в свой Нью-Йорк, где исследовали каждый закоулок и встречались со многими знаменитостями. Узнав о своей болезни, Розмари нашла лучших врачей с перспективой на излечение. Она редко замыкалась только в мыслях о своей болезни и никогда не теряла интереса к делам семьи и друзей. Женщина выдающихся достоинств и красоты, она излучала доброту и великодушие, всегда находила слова поддержки для окружающих.
   Я очень хорошо помню, как пришла к ней в палату в день моего выпуска с медицинского факультета. Она лежала в больнице Ленокс-Хилл в Нью-Йорке – ослабшая после курса химиотерапии, с отеками после применения стероидных гормонов. Я явилась к ней прямиком с выпускного вечера, не переодевшись, в новом розовом шифоновом платье. Она сразу же улыбнулась мне: «Очень элегантное и одновременно скромное платье, как раз для такого дня в твоей жизни», – будто ничто, кроме этого, ее не волновало.
   В течение последующих недель я несколько раз навещала Розмари. Болезнь неумолимо отнимала ее здоровье. Я старалась отвлечь ее разговорами, рассказывая о своем детстве в Квинсе, рабочем районе Нью-Йорка, о своих четырех братьях. Розмари начинала свою семейную жизнь там же, и у нас находились общие знакомые, мы разговаривали о любимых закоулках Квинса.
   Иногда мы могли и посмеяться, иногда плакали вместе. Она говорила, что на свете есть маленькие радости, которые могут дать тебе только родные и друзья.
   Я была уже врачом, хоть и новоиспеченным и очень оптимистично настроенным в отношении успехов западной медицины. Я думала, что существует методика лечения, позволяющая положить конец мучениям онкологических больных. Но, к моему огорчению, я не знала, что предложить Розмари.
   Розмари умерла в возрасте 52 лет на больничной койке, в окружении семьи и близких друзей. «Она забрала с собой половину моей пишущей машинки», – сказал ее муж на поминальной службе. Это была ошеломляющая и опустошающая потеря, и чувство безысходности наполняло каждого из нас, кто помогал Розмари во время болезни.
   У меня было ощущение, что я подвела Розмари, ничем не смогла ей помочь. То же самое чувствовали и другие близкие. Ее муж как-то сказал мне о своих переживаниях: «Рак просачивается в нервную систему и парализует тебя. Не столько даже сама болезнь, сколько ужас ее присутствия».
* * *
   Горе, которое мы переживали, усиливалось разочарованием. Какого прогресса мы добились с 1971 года, когда объявили войну раку? Где же обещанная победа в этой войне, почему не видно ни малейших ее признаков? Как получилось, что в Соединенных Штатах каждый второй мужчина и каждая третья женщина в течении жизни перенесет ту или иную форму онкологического заболевания? Что нам делать, чтобы остановить неумолимое наступление рака в этой войне?
   В своем послании нации в 1971 году президент США Ричард Никсон обещал, что он «развернет широкую кампанию, чтобы найти средство от рака». И поддержал свои слова выделением 100 миллионов долларов на эту цель. Он также сказал: «Пришло время сконцентрировать наши усилия для победы над этим мрачным заболеванием, так же, как мы смогли это сделать, расщепив атом и высадив человека на Луну. Давайте объявим всеобщую мобилизацию для достижения этой цели».