Пелам Гренвилл Вудхаус
Полная луна. Дядя Динамит. Перелетные свиньи. Время пить коктейли. Замок Бландинг

Полная луна

Глава 1

1

   Печальная луна, приставленная к Бландингскому замку, почти достигла полноты, и обиталище девятого графа из рода Эмсвортов заливал серебряный свет. Он играл на башнях и бойницах, почтительно заглядывал к леди Гермионе, удобрявшей кремом лицо в синей спальне, глядел в соседнюю спальню, где, не задернув занавесок, лежала прекрасная дочь леди Гермионы, думая о том, что нечего надеть на бал, нет приличных бриллиантов.
   Конечно, девушке нужны лишь алмазы юности, чистоты и здоровья, но тот, кто возьмется объяснить это Веронике Уэдж, будет обречен на провал.
   Двигаясь дальше, лунный свет встретил полковника Уэджа, вылезавшего из местного такси, а там и самого хозяина. Девятый граф стоял, точнее, висел у ограды небольшого участка, где жила Императрица.
   Упоение и умиление, посещавшие графа, когда он бывал со своей свиньей, полноты не достигли, ибо в этот вечер она предпочла вигвам у задней стенки и он ее не видел. Но слышал – она глубоко дышала, и дивные звуки услаждали его не меньше, чем самый лучший концерт, пока запах сигары не оповестил о том, что рядом кто-то есть. Надев пенсне, лорд Эмсворт с удивлением увидел своего бравого зятя. Удивился он потому, что вчера полковник явно уехал в Лондон; но тут же понял, что тот мог и вернуться. Так оно и было.
   – А, Эгберт!.. – учтиво сказал он, отрываясь от ограды.
   Полковник решил пройтись и честно думал, что он наедине с природой. Узнав внезапно, что ворох старых тряпок – это человек, да еще родственник, он немного оторопел.
   – Господи, Кларенс, это ты? – сказал он. – Что ты здесь делаешь?
   У лорда Эмсворта не было тайн, особенно от близких. Он ответил, что слушает свинью. Полковник дернулся, словно у него заболела старая рана.
   – Слушаешь эту свою свинью? – повторил он. – Ты бы лучше лег. Простудишься, опять будет прострел. Ну подумай сам!
   – И то правда, – сказал лорд Эмсворт, приноравливаясь к его шагу.
   Сперва они молчали, думая каждый о своем. Потом, как часто бывает, заговорили сразу оба: полковник – о том, что встретил в Лондоне Фредди, лорд Эмсворт – о том, зашел ли зять в Лондоне к Мэйбл. Полковник удивился:
   – К Мэйбл?
   – Ну, к Доре. К моей сестре.
   – Ах, к Доре! Нет. Когда я езжу на один день, я время зря не трачу.
   Это лорд Эмсворт понял и одобрил.
   – Ясно, ясно, – поспешил заверить он, – кто к ней пойдет по доброй воле!.. Понимаешь, я ей послал письмо, чтобы нашла художника. Хочу написать ее портрет. А Дора так грубо ответила: «Не позорь себя». Нет, какие у нас ужасные женщины – ты посмотри на Констанс, ты посмотри на Джулию! Посмотри на Гермиону…
   – Она моя жена, – сухо заметил полковник.
   – Вот именно. – Лорд Эмсворт погладил его по руке. – Да, почему я спросил, видел ли ты Дору?.. Зачем-то ведь спросил… А, вот! Гермиона получила от нее письмо, Дора горюет.
   – О чем?
   – Страшно горюет.
   – Почему?
   – Понятия не имею.
   – Гермиона тебе сказала?
   – Сказала, как не сказать. Все объяснила, а я забыл. Что-то про кроликов.
   – Кроликов?
   – Так она сказала.
   – Зачем Доре кролики?
   – Кто ее знает… – огорченно промолвил граф и вдруг просиял: – Наверное, они объедают клумбы.
   Полковник сердито хрюкнул.
   – Твоя сестра Дора, – напомнил он, – живет на четвертом этаже, в центре. У нее нет никаких клумб.
   – Тогда не знаю, – отвечал лорд Эмсворт. – А вот ты скажи, ты правда получил письмо от Фредди?
   – Нет.
   – Нет?
   – Я встретил его.
   – Встретил?
   – Да. На Пиккадилли. С каким-то пьяным типом.
   – Типом?
   Полковник не отличался терпением. Собственно, подражание горному эху довело бы кого угодно.
   – Да, с типом. С молодым человеком, выпившим больше, чем нужно.
   – А, да-да!.. С пьяным типом, конечно, только это был не Фредди. Кто-то еще.
   Полковник стиснул зубы. Человек послабее ими заскрежетал бы.
   – Что я, кретин? Почему это кто-то еще?
   – Фредди в Америке.
   – Нет.
   – Да, – не сдавался лорд Эмсворт. – Ты не помнишь? Он женился на дочери собачьего корма и уехал в Америку.
   – Значит, вернулся.
   – Господи!
   – Тесть его послал, у них будет английское отделение.
   – Господи! – повторил граф. Долгий опыт внушил ему, что его сын может открыть рот, когда ест, но не чаще.
   – Он с женой, она сейчас в Париже, – продолжал полковник. – А завтра он приедет сюда, к тебе.
   Лорд Эмсворт подпрыгнул, потом застыл. Здесь, в замке, Фредди слонялся как опечаленная овца, и самый вид его длинной сигареты замораживал райские сады.
   – Сюда? Фредди? Ненадолго?
   – Надолго. Скорее всего навсегда. А, забыл! Типа он тоже привезет. Спокойной ночи. – И, радуясь тому, что вконец нарушил покой ближнего, полковник быстро зашагал к синей спальне, где его жена, удобрив кремом лицо, лежала и читала.

2

   Когда полковник вошел, она радостно вскрикнула:
   – Эгберт!
   – Здравствуй, дорогая, – отозвался он.
   В отличие от сестер, леди Гермиона была невысокой и круглой. В лучшие минуты она походила на кухарку, довольную последним суфле, в худшие – на кухарку, заявляющую об уходе, и в те и в другие – на кухарку с характером. Однако взор любви проникает глубже, и преданный муж, избегая крема, нежно поцеловал ее в чепчик. Брак у них был счастливый. Почти все, встречаясь с леди Гермионой, тряслись от одного ее взгляда, как лорд Эмсворт, но полковник Уэдж ни разу не пожалел о том, что ответил когда-то: «А? Что? Ну конечно!» на вопрос: «Берешь ли ты, Эгберт, эту Гермиону?» Грозным взглядом он восхищался.
   – Вот и я, старушка, – сообщил он. – Поезд запоздал, и я еще прошелся по саду. Встретил Кларенса.
   – Надеюсь, он не гулял?
   – Именно гулял. Схватит простуду. Что это с Дорой? Утром я встретил Пруденс, она вывела этих своих собак, но ничего мне не сказала. А Кларенс говорит, Дора горюет из-за кроликов.
   Леди Гермиона поцокала языком, что бывало, когда речь шла о графе.
   – Лучше бы он слушал, а не зевал, – сказала она. – Я ему говорила, что Дора огорчена, потому что какой-то мужчина назвал Пруденс кроликом своей мечты.
   – Вон что! А кто он такой?
   – Она понятия не имеет, потому и волнуется. Вчера дворецкий сказал, что кто-то просит Пруденс к телефону, а ее не было дома, Дора подошла и услышала: «Алло! Кролик моей мечты?..»
   – А она что?
   – Рассердилась, что же еще! Как всегда, глупо. Надо было подождать, послушать, а она сказала, что это не кролик. Он охнул и повесил трубку. Конечно, она спросила Пруденс, кто это может сказать, но та ответила: «Кто угодно».
   – И то верно, – заметил полковник. – Чем только теперь друг друга не называют!
   – Но не кроликом мечты.
   – Ты думаешь, это слишком?
   – Если бы Веронику так назвали, я бы уж все перевернула. Дора говорит, Пруденс в последнее время часто виделась с Галли. Кто-кто, а он подсунет впечатлительной девушке любого проходимца – игрока, шулера…
   Полковник Уэдж замялся, как всякий человек, чья любимая жена не одобряет его кумира. Он знал, что сестры считают Галахада позором их гордой семьи.
   – Да, – сказал он, – у Галли есть странные друзья. Один залез мне в карман. Он был на обеде.
   – Вор?
   – Нет, Галли.
   – Где ему и быть!
   – Ну, старушка, это же не оргия! И потом, Галли живет полезной жизнью. Смотри, как он выглядит в свои годы. Он приедет к Веронике на день рождения.
   – Знаю, – сказала леди Гермиона без особой радости. – И Фредди. Кларенс тебе говорил, что приедет Фредди с приятелем?
   – Я ему говорил. Понимаешь, я встретил Фредди в городе. Разве Кларенс уже знал? Он очень удивился, потом расстроился.
   – Сил никаких нет от его тупости.
   – Тупости? – Полковник Уэдж не любил эвфемизмов. – Это не тупость, старушка. Он сумасшедший. Ничего не попишешь, спятил. Когда я на тебе женился, он уже был того и лучше не стал. Где, ты думаешь, я его встретил? У свинарника. Смотрю, на ограде что-то висит, думаю – свинарь оставил куртку, и тут он взвивается, как кобра, и кричит: «Эгберт!» Я чуть сигару не проглотил. Спрашиваю, что он делает, а он говорит: «Слушаю свинью».
   – Слушает свинью?
   – Вот именно. А что она, по-твоему, делала? Читала стихи? Нет. Сопела. Это же ужас какой-то – сидеть тут в полнолуние вместе с Кларенсом, Фредди и еще каким-то Плимсолом. Просто необитаемый остров с цирковыми клоунами!
   – Плимсол?
   – Это приятель Фредди.
   – Его фамилия Плимсол?
   – Ну, мне Фредди сказал. Сам он ничего сказать не мог. Пока мы разговаривали, он одной рукой держался за фонарь, а другой ловил невидимых мошек. Черт знает что, как набрался!
   Леди Гермиона чуть-чуть наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить:
   – Какой он с виду?
   – Длинный и тощий. Вроде Кларенса. Если ты можешь представить, что Кларенс молодой, пьяный и в роговых очках, это будет он. Ты что, его знаешь?
   – Вроде бы да. Фамилию точно слышала. Фредди ничего о нем не говорил?
   – Не успел. Он вечно куда-то бежит. Сказал, что приедет в замок и привезет Типтона Плимсола.
   – Типтон! Ну конечно!
   – Так ты его знаешь?
   – Мы не знакомы. Мне показали его в ресторане, сейчас, перед отъездом. Он учился в Англии. Ужасно богатый.
   – Богатый?
   – Ужасно.
   – Господи!
   Они взглянули друг на друга и, словно сговорившись, перевели взгляд на стену, отделявшую их от комнаты, где лежала и размышляла Вероника. Леди Гермиона задышала чаще. Полковник, перебиравший пальчики ее ног, мурлыкал: «Едет свинка на базар». Лицо у него было точно такое, как у мистиков. Наконец он откашлялся и сказал:
   – Веронике с ним будет веселей.
   Жена согласилась:
   – Молодым людям… э… в сельской местности… очень полезно гулять вдвоем.
   – Да. Он приятный с виду?
   – Очаровательный. Правда, насосался, как селедка…
   – Это не так важно. Видимо, не умеет пить.
   – Именно. А с Фредди только держись. И потом, Веронике всякий понравится.
   – То есть как?
   – Она была помолвлена с Фредди.
   – Ой, и правда! Надо ей сказать, чтобы она об этом молчала. Предупреди Кларенса.
   – Пойду скажу.
   – Спокойной ночи, дорогой.
   Четкое лицо полковника Уэджа мягко светилось. Он редко мечтал, но сейчас выхода не было. Он видел, что стоит в библиотеке замка, положив руку на плечо высокого стройного молодого человека в красивых роговых очках, который только что спросил, можно ли поговорить с ним наедине.
   – Ухаживать за моей дочерью? – говорит он, полковник. – Конечно, дорогой, ухаживайте на здоровье!

3

   Дочь, лежа в алой спальне, размышляла и печалилась. Она привыкла сверкать на балах вроде канделябра, но сейчас на это было мало надежды. Опыт учил ее не ждать ко дню рождения бриллиантовых колье. Самое большее, дядя Галахад подарит брошку, а Фредди – какую-нибудь мелочь. Исполнялось ей двадцать три года. Размышления ее прервал скрип двери, светлая полоска под которой и привлекла полковника. Вероника приподняла голову и обратила к отцу огромные глаза.
   – Привет, пап-па, – сказала она приятным голосом, очень похожим на взбитые сливки, если обратить их в звук.
   – Здравствуй, Ви. Как живешь?
   – Хорошо, пап-па.
   Полковник присел на край кровати, удивляясь, как всегда, почему у них с Гермионой, напоминающих репу, именно такая дочь. Без всяких сомнений, Вероника была самой красивой из всех, кто упомянут в книге знатных родов. Куриные мозги (если курица еще и стукнется головой о землю) сочетались с сияющей красотой, порождавшей среди фотографов ожесточенное соревнование.
   – Когда ты вернулся, пап-па?
   – Только что. Поезд запоздал.
   – Хороший обед?
   – Прекрасный. Там был твой дядя Галахад.
   – Он приедет на день рождения.
   – Да, он говорил. И Фредди приедет.
   Вероника Уэдж не проявила особых чувств. Если разрыв с кузеном и его женитьба причинили ей муки, они, несомненно, прошли.
   – С другом. Такой Типтон Плимсол.
   – Вот как!
   – Ты его видела?
   – Да, нам с мамой его показали. В ресторане. Он очень богатый. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж?
   – Господи, – сказал полковник, – откуда ты взяла! Ей и в голову не приходило.
   Вероника немного подумала. Это бывало редко, давалось нелегко, но сейчас пришлось.
   – Я не против, – сказала она. – Он ничего.
   Джульетта, по всей вероятности, говорила иначе о Ромео, но полковнику эти слова усладили слух. Радостно чмокнув дочь, он пошел к двери, но вспомнил, что это не все.
   – Да, кстати, – сказал он, – тебя не называли кроликом чьей-нибудь мечты?
   – Нет, пап-па.
   – Как бы ты к этому отнеслась? Теперь друг друга называют чем угодно – но это ведь слишком, да?
   – Конечно, пап-па.
   – Ха! – сказал полковник.
   Вернувшись в синюю спальню, он позвал:
   – Старушка!
   – Ой, Эгберт, я сплю!
   – Прости. Я думал, тебе важно, что мы с Вероникой поговорили. Она заинтересовалась. Кажется, она была с тобой, когда ты его видела. Он ей скорее нравится. Да, кстати. «Кролик мечты» – это слишком. Даже для них. Ты бы сказала Доре – за Пруденс нужен глаз да глаз. Ну, спи. Я пойду загляну к Кларенсу.

4

   Лорд Эмсворт не спал. Он читал в постели о свиньях, но, когда полковник вошел, как раз отложил книгу, чтобы подумать о своей беде. Мало им Фредди, еще и какой-то пьяный тип. Тут дрогнет храбрейший из графов.
   – А, Эгберт… – печально сказал он.
   – Прости, я на минуту. Помнишь, я тебе говорил, что Фредди привезет Плимсола?
   Лорд Эмсворт затрепетал:
   – И пьяного типа?
   – Плимсол и есть пьяный тип. Так вот, не говори при нем, что Вероника была обручена с Фредди. Ты запиши – забудешь.
   – Конечно, конечно. Есть у тебя карандаш?
   – Вот.
   – Спасибо, спасибо, – сказал лорд Эмсворт, записывая что-то на обороте титульного листа. – Спокойной ночи. – И положил было карандаш в карман.
   – Спокойной ночи, – ответил полковник, карандаш отнимая. Потом закрыл дверь, а бедный граф вернулся к невеселым мыслям.

5

   Бландингский замок спал. Полковнику Уэджу снились богатые зятья. Леди Гермиона напоминала себе, засыпая, что утром надо будет позвонить сестре. Вероника смотрела в потолок, мягко улыбаясь. Она внезапно поняла, что Типтон Плимсол – именно тот человек, который подарит бриллианты, что там – просто ими осыплет. Лорд Эмсворт снова взял свою книгу и смотрел сквозь пенсне на такие слова: «Плимсол. Сказать, что Вероника была обручена с Фредди». Он не совсем понял, почему полковник сам этого не скажет, но давно перестал искать логику у тех, кто его окружал. Найдя сорок седьмую страницу, бедный граф перечитал золотые слова о болтанке из отрубей и забыл обо всем.
   Луна светила на башни и бойницы. Она еще не достигла полноты, но надеялась достигнуть завтра-послезавтра.

Глава 2

   Стрелки тех лондонских часов, которые случайно не отстали от Гринвичской обсерватории, показывали девять двадцать, когда распахнулись узорные двери особняка на Гровнор-сквер, а оттуда вышли ровным строем старый спаниель, молодой спаниель, ирландский сеттер средних лет и девушка в синем. Перейдя дорогу, девушка отомкнула калитку огороженного садика, и ее питомцы кинулись к траве – сперва молодой спаниель, потом старый, потом сеттер, которого отвлек по дороге интересный запах.
   Никто не определил, какие свойства дают девушкам право называться кроликом чьей-то мечты, но непредвзятый судья без колебаний причислил бы к достойным юную Пруденс, дочь леди Доры и покойного сэра Эверарда. Конечно, ее красота не валила с ног, фотографы не бегали за ней, как за ее кузиной Вероникой, но в своем роде – миниатюрная, беленькая, нежная – она вполне заслуживала таких слов.
   Привлекательней же всего была в ней редкостная радость. Так и казалось, что она вот-вот взлетит. Глаза у нее сияли, ножки приплясывали, и ко всему этому она пела – не так громко, чтобы побеспокоить соседей, но вполне достаточно, чтобы молодой человек, появившийся рядом с нею, сурово ткнул ее в спину зонтиком.
   – Уймись, юная Пру, – сказал он. – Нашла время!
   Часы, как мы говорили, показывали девять двадцать, и тем не менее то был Фредерик, младший сын лорда Эмсворта. Да, он уже встал и вышел – все ради своей фирмы. Верный корму Доналдсона, он хотел потолковать о делах со своей тетей Дорой.
   Конечно, победа над ней не так уж важна, флаг над Лонг-Айлендом не поднимут, но все же хозяйку двух спаниелей и одного сеттера со счета не спишешь. Прикинем так: двадцать галет в день на спаниеля, немного больше на сеттера – сколько же это в год? Мастер своего дела не упустит и такой малости.
   Появление Фредди удивило его кузину не меньше, чем появление полковника удивило вчера лорда Эмсворта.
   – Ой, Фредди! – воскликнула она. – Уже встал!
   Слова эти явно уязвили мастера.
   – Уже? То есть как – уже? Дома я выхожу в семь ноль-ноль, а в это время мы готовимся ко второму заседанию.
   – Тебя туда пускают?
   – Еще как!
   – Ну, знаешь!.. Я думала, ты вроде рассыльного.
   – Я? Вице-президент. А тетя дома?
   – Да. Ей сейчас кто-то звонил из замка.
   – Мне надо с ней поговорить. Насчет собак. На чем они у вас живут?
   – На креслах.
   Фредди пощелкал языком. Такие шутки занятны, но неуместны и мешают делу.
   – Не дури. Чем вы их кормите?
   – Чем-то таким. Мама скажет. Какой-то Питер…
   Фредди вздрогнул, словно его укусили за ногу:
   – Не собачий корм Питерсона?
   – Он самый.
   – О Господи! – вскричал Фредди, не помня себя. – Вы что тут, с ума сошли? Пятый случай за две недели. А еще говорят, англичане любят животных. Хотите, чтобы у собак был ревматизм, рахит, радикулит, гастрит и малокровие? Что ж, травите их кормом, в котором нет витаминов! Питерсон – нет, не могу! Доналдсон – вот кто им нужен. Корм Доналдсона во дворцах и в хижинах! Собака, которую им кормят, сильна, стройна, смела, благородна, уверенна. Спаниель превзойдет себя! Сеттер станет суперсеттером! Ясный взгляд, бодрый хвост, холодный нос – вот что такое корм Доналдсона! Содержит…
   – Фредди!
   – Да?
   – Заткнись!
   – Это я?
   Пруденс Гарланд проявляла признаки нетерпения:
   – Да, ты. Господи, прямо шквал какой-то! Тут поверишь в эти заседания. Наверное, ты там самый шустрый.
   Фредди поправил галстук и заметил:
   – С моим мнением считаются.
   – Еще бы! А то и оглохнуть недолго.
   – Я повысил голос?
   – Да.
   – Что ж, увлекаешься…
   – Именно. Ты что, правда такой мастер?
   – Ну, если шеф доверил мне Англию… Посуди сама.
   – А ведь никогда ничего не делал!
   – Да, опыта у меня не было. Но вдохновение…
   Пруденс глотнула воздух:
   – Что ж, ясно. Если ты преуспел – значит, всякий может.
   – Я бы так не сказал.
   – А я бы сказала. Какое счастье, что ты пришел! Теперь я смогу убедить Генри.
   – Генри?
   – Теперь он от меня не уйдет. Это же ясно. Самый обычный кретин…
   – Прости, это кто?
   – …женится и превращается в истинную акулу. Значит, главное – жениться.
   Ту т Фредди был согласен:
   – Да, ты права. Я обязан буквально всем моей же…
   – Никто ничего не добьется, пока не женится.
   – …не, лучшему другу и суро…
   – Возьми Генриха VIII.
   – …вейшему критику.
   – Или Соломона. Так и Генри. Он говорит, он художник, не делец какой-нибудь. А я говорю, ты женись, там посмотрим. И приведу пример. «Ну а Фредди?» – скажу я. Ответить нечего.
   – Кто этот Генри?
   – Один мой знакомый. Крестный сын дяди Галли. – Пруденс огляделась, потом прибавила: – Вот он.
   Нельзя сказать, что человек на фотографии был красив. Нос несколько расплылся, уши торчали, подбородок выдавался вперед. Словом, вполне могло оказаться, что снималась приветливая горилла. Да, приветливая; и на любительском снимке было видно, что глаза добрые, улыбка искренняя. Общий же вид подсказал бы писательнице Викторианской эпохи словосочетание «великолепное уродство»; и Фредди удивился, зачем такой человек снимается.
   Чувство это, однако, сменилось неподдельным интересом. Поправив монокль, Фредди вгляделся в фотографию:
   – А я его не встречал?
   – Откуда мне знать?
   – Встречал.
   – Где же ты его видел?
   – В Оксфорде.
   – Он там не учился. Он художник.
   – Я говорю не про университет, а про город. На окраине есть кабачок под названием «Шелковица». Я там часто бывал, а он – просто все время. Поговаривали, что он служит привидением.
   – Нет. Он племянник владельца.
   – Вон что? Тогда понятно. Я туда заходил три раза в день, не меньше, и мы немало общались. Его фамилия была Листер.
   – Сейчас тоже.
   – Генри Листер. Называли – Глист. Он художник, это ты права. Я еще удивлялся. С таким лицом…
   – С каким?
   – Ну, с таким.
   – Ты на себя посмотри, – холодно сказала Пруденс. – Генри очень красивый. Странно, что ты с ним дружил.
   – Ничего странного. Его все любили. Значит, он племянник владельца?
   – Нет, он владелец. Дядя умер.
   – Собаки есть?
   – Откуда мне знать?
   – Ты спроси. Есть – скажи мне. Да, так этот кабачок. За него много дадут. Права, движимость, недвижимость, погреб – сама понимаешь.
   – В том-то и суть! – вскричала Пруденс. – Я не понимаю – я хочу, чтобы кабачок был наш. Расстояние от колледжей – точно такое, как надо, клиентура обеспечена. Сделаем корт, устроим бассейн, дадим рекламу в столичные газеты. Будут ездить, как в Бекингемшир. Конечно, нам нужны деньги.
   Если дело не касалось корма, Фредди не очень быстро думал, но и более тупой человек удивился бы выбору местоимений:
   – Кому это «нам»?
   – Мне и Генри. Мы поженимся.
   – Вот это да! Ты что, его любишь?
   – Пламенно и безумно.
   – А он?
   – Еще безумней.
   – Ну, знаешь! А что тетя Дора?
   – Она об этом не слышала.
   Фредди помрачнел. Он любил кузину и боялся за ее счастье.
   – Услышит – не обрадуется.
   – Да.
   – Не хотел бы ее осуждать, но она снобиха номер один.
   – Мама – ангел.
   – Возможно, я этой стороны не видел. Но социальные различия ощущает очень остро. Племянник кабатчика… Может быть, этот дядя – аристократ-эксцентрик? А кто там папа?
   – Спортивный репортер. Наш Галли с ним выпивал в одном кабачке.
   – Все время у тебя кабачки! А мама?
   – Гимнастка из мюзик-холла. Большой друг дяди Галли. Вообще-то она умерла, он ее раньше знал. Он говорит – вязала банты из кочерги.
   Фредди вынул и протер монокль. Он был очень серьезен.
   – Итак, – подытожил он, – у Глиста есть кабачок и сердце.
   – Да.
   – Конечно, для тебя это много. Сердце, думаешь ты, дороже короны. А тетя? Галли для нее не авторитет. Вряд ли ей все это понравится.
   – Поэтому мы и женимся сегодня, сами.
   – Что?!
   – То, что ты слышал. Я все продумала. Мы должны поставить их перед… как это по-французски?
   – Oh la la?
   – Fait accompli[1]. Против него не поспоришь. Понимаешь, нам нужны деньги. Даст их дядя Кларенс.
   – Ты думаешь?
   – Ну, он же глава семьи. Это его долг. Так вот, ставим перед fait accompli, идем к дяде Кларенсу и говорим: «Я ваша племянница. Генри теперь тоже ваш племянник. Кровь не водица. Помогите нам с этим кабачком, что вам стоит? Дело верное». Права я?
   Энтузиазм ее передался Фредди. В конце концов, и он женился тайно, а что вышло! Вспомнив день, когда они с Ниагарой стали мужем и женой, он совсем расчувствовался:
   – Вообще-то права.
   – Фредди, ты душечка! – вскричала Пруденс, сияя светлыми глазами. Теперь ей казалось, что она всегда любила принца кормоторговцев, и страшно было вспомнить, как в десять лет она сбила с него цилиндр уголком кирпича. – Спасибо! Ты сейчас занят?
   – Да нет, не особенно. Должен зайти к ювелиру, а так – нет.
   – Зачем тебе ювелир? Подарок для Ви?
   – Я ей куплю кулончик, но вообще-то надо отдать в починку Ниагарино ожерелье. Неудобно получается – она мне его оставила, то-се, я не иду, она пишет, а сегодня пришла телеграмма. Почему ты спрашиваешь? Я тебе нужен?
   – Скорее да. Генри непременно забудет привести свидетеля. А шофера такси не хотелось бы.
   – Я тебя понимаю. Мы с Агги позвали именно шофера, и он нам все испортил. Шумный такой… Увязался в ресторан. А разве Галли не придет? Вроде бы он ваш покровитель.
   – Что ты, дядя Галли к двенадцати не встанет. Я думаю, он лег часов в шесть. Ну Фредди, ну миленький!..
   – Чего там, приду. Мы, Трипвуды, верны друзьям. Со мной будет такой Плимсол.
   – Зачем?
   – Надо. Я его везу в замок, он может сбежать. Это очень важно.
   – Он что, особенный?
   – Еще какой особенный! Он Типтон.
   – Это что такое?
   – Ты не слышала о магазинах Типтона? Сразу видно, в Америке не была. Они есть в любом городке. Продают все, включая наш корм. То есть я хотел бы, чтоб наш, у них всякий бывает. Если поставить коробки корма, который они продают за год, выйдет от Мэна до Флориды. Может, и дальше.
   – А твой Плимсол – переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет баки и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».
   Фредди поставил ее на место.
   – У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, – контрольный пакет акций, – сказал он. – Моя цель – чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.
   – Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?