– Так я и думала! И Марат, стало быть, никуда не делся? – Вот он, вопрос, неизменно следующий за вопросом о филькином журналишке.
   – Его зовут не Марат. Пора бы запомнить.
   – И Анвар, стало быть, никуда не делся? – тут же поправилась мусик.
   – Не Анвар. Его зовут не Марат и не Анвар. Тимур. Ти-мур.
   – А я что сказала?..
   Глупо было сердиться на рассеянно-высокомерную амнезию мусика и глупо было сердиться на себя, которая до сих пор помнила, что Его зовут Тимур.
   Ти-мур.
   Темноволосый и золотоглазый, похожий на всех богов одновременно; это ему предназначалась главная роль в культовом фильме «Мертвец», и главная роль в культовом фильме «Небо над Берлином», и все до единой роли в культовом фильме «Более странно, чем рай».
   Тимур и сам по себе более странно, чем рай.
   Кто изобрел порох, охотничий рожок и путешествия автостопом? – Тимур.
   Кто создал Организацию Объединенных Наций и группу «Битлз»? – Тимур.
   Кто начинал все мировые войны и бросал их на полпути, так и не закончив? – Тимур.
   Кто придумал называть день днем, ночь – ночью, а любовь – любовью? – Тимур, Тимур, Тимур.
   Для справки: я ни разу не видела фильм «Более странно, чем рай».
   При всех своих заслугах перед человечеством Тимур так и остался весьма демократичным и непритязательным божеством; ничем другим его работу в самом обыкновенном, хотя и не лишенном гламурно-андеграудного блеска журнале я объяснить не могу.
   Тем более что он даже не первое лицо, в лучшем случае – третье.
   Первые лица (а точнее – рыла) никогда особо не интересовали меня, Тимур – дело другое. Теперь и не вспомнить, были ли при нем в момент нашей встречи порох и охотничий рожок, но все остальные подробности не сотрутся в моей памяти никогда.
   Он заглянул в кабинет лишь мельком, снизошел, как и положено божеству, и его темные волосы заструились по дверной панели, тотчас превратив ее в алтарь. В пристань, у которой швартуются корабли, вернувшиеся из не указанных ни в одной карте стран. Все дело в волосах, именно так! Тимур был обладателем самых шикарных в мире волос. Или самых шикарных в России волос. Или самых шикарных в Питере, или – в этом здании, в этой комнате, на этом этаже. Географические уточнения не так уж важны в свете последующих событий, а именно: я была сражена шикарными волосами Тимура наповал. И вовсе не потому, что они были густыми, длинными, блестящими (хотя они были и густыми, и длинными, и блестящими). Волосы Тимура обладали чудесным свойством преображать реальность. Во всяком случае – мою реальность.
   – Привет, – сказал Тимур. – Босс на месте?
   Очевидно, он имел в виду Первое Лицо, секретаршей которого я числилась со вчерашнего дня. Первое Лицо отобрало меня из целого сонма кандидатов благодаря протекции какой-то эстонской или сингапурской сошки (сказались-таки квартирно-дипломатические связи мусика). Первая встреча с Первым Лицом повергла меня в уныние и укрепила в и без того очевидной мысли: все услуги, которые оказывает мне мусик, проходят по ведомству медвежьих. Да и как можно было думать иначе, если Первое Лицо оказалось улучшенной, усовершенствованной и модернизированной копией самого мусика, а проще говоря – харизматичной стервой с легкой примесью добропорядочного рантье. Она была лет на двадцать моложе моей беспутной мамочки, и не в пример зубастее, о да! – зубастая, по-другому не скажешь. Такие до гробовой доски будут держаться питбульей хваткой за свои условные тридцать пять-тридцать шесть, за своих мелкотравчатых любовников, единственное достоинство которых – бодрящий юный член; за свой мелкотравчатый бизнес, «ГОРОД И НОЧЬ», как же!.. Стоило Первому Лицу открыть рот (распахнуть пасть), как я сразу же поняла: название журнала придумано лично ею, свято верящей, что ГОРОД и НОЧЬ и есть она. И еще множество вещей в этом мире – тоже она. От укладки Первого Лица веяло Биариццем, от макияжа срамно тащило ленивым миланским шопингом, а в безмятежной глади наманикюренных ногтей отражались Вена, Зальцбург и Куршевель, нужное подчеркнуть. Раздавленная столь глянцевым, полиграфически безупречным зрелищем, я пыталась отыскать в Первом Лице хоть один изъян, хоть одну червоточинку, хоть одну – пусть крошечную – щель, за которую завалилось что-то человеческое, – тщетно.
   Первое Лицо тоже изучало меня, правда – совсем не так долго: в моей более чем скромной персоне не было никакой загадки, а единственная интрига заключалась в эстонской (сингапурской) протекции, и как только мне удалось ею заручиться?..
   – Круг обязанностей вам ясен, милочка? – спросило у меня Первое Лицо. – Так сказать, фронт работ?
   – Более-менее, – кротко ответила я.
   – Что ж, испытательный срок – неделя. Попробуем рискнуть.
   – Попробуем. – Едва произнеся это, я сразу же поняла, что впереди меня ожидает полная жопа.
   Полная, наманикюренная и хорошо уложенная жопа. Жопа-фитнес. Жопа – кислород-коктейль. И лучше бы сразу отказаться от сомнительной работы и сомнительной должности и поискать что-нибудь другое, не такое пафосное, не такое, мать его, куршевельское.
   Именно об этом я и раздумывала, когда дверь распахнулась и на временно отведенном мне фланге фронта работ показалось божество.
   – Привет! Босс на месте?..
   – Нет.
   Волосы. Шикарные волосы.
   Густые, длинные, блестящие. Преображающие реальность.
   – Вы – ее новая секретарша?
   – Что-то вроде. – Мой голос тут же поплыл по легким волнам шикарных волос.
   – Замечательно!
   – Вы полагаете? – Я совсем не разделяла оптимизма божества; единственное, чего бы мне хотелось, – качаться и качаться на волнах.
   – Я – Тимур. Музыкальные стили и направления. Фестивали, конкурсы, концерты. Мариинка, Ледовый, оупен-эйры и джаз-клубы – тоже я.
   – Элина… – Мой послужной список был много короче и состоял всего лишь из одного пункта. Его я и озвучила: – Врожденная грамотность.
   Божество хмыкнуло, показав совсем неагрессивные снежно-белые зубы и подергав себя за сложносочиненную монгольскую бородку:
   – Врожденная грамотность, ха! Забавно. Куришь?
   – Курю.
   – Пошли покурим.
   – Легко.
   Теоретически я знала, что такое сигарета и как она выглядит в анфас и профиль. Сигареты штабелируются в пачки, по двадцать в каждой, могут быть с ментолом, могут быть с фильтром и без; сами фильтры тоже отличаются друг от друга по цвету и варьируются от грязно-желтого до сомнительно-белого. Взять подобную отраву в рот – да не в жизнь! Гран мерси мусику, лет десять назад притаранившему в мой академический дом три рентгеновских снимка легких курильщика с двадцатилетним стажем. «Босх отдыхает», – резюмировала мусик явление триптиха и тотчас же разнесла его части по дому: первая отправилась в туалет как в наиболее популярное место паломничества; две другие оккупировали кухню и ванную комнату. Не прожив с никотиновым триптихом и суток, я с содроганием выбросила его на помойку, но увиденного было достаточно, чтобы отказаться от идеи затянуться на досуге навсегда. Теперь, вперившись взглядом в шикарные волосы божества по имени Тимур, я с тоской поняла, что «навсегда» в отношении сигарет закончилось. И наступает совсем иное «навсегда», гораздо более пугающее, чем легкие курильщика с двадцатилетним стажем, чем Босх, оба Брейгеля и кошмарный Отто Дикс в придачу.
   Для справки: я ни разу не видела работ Отто Дикса в оригинале.
   Курилка располагалась в дальнем конце коридора, рядом с выходом на черную лестницу. Выход был заколочен намертво, а висящий на нем пожарный щит с бутафорским багром и истлевшим от времени брезентовым шлангом лишь подтверждал наличие новой реальности: ты попалась, лапуля, отсюда не выбраться, обратной дороги нет.
   Обратной дороги нет. Отныне, куда бы ни лежал мой путь, я буду вечно натыкаться на силки, сработанные из шикарных волос, в природе нет крепче материала, чем этот; сопротивление бесполезно, ты попалась, попалась!..
   – Не угостишь меня сигаретой?
   – Конечно, – улыбнулся новоявленный птицелов. – У меня, правда, совсем не дамские. «Кэмел».
   – Подойдет.
   – Без фильтра.
   – Подойдет.
   Под каким углом необходимо сунуть сигарету в пасть, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах божества и когда пробьет час первой затяжки – до того, как божество поднесет огонь, или после? И достаточно ли будет одних губ, чтобы удержать все это хозяйство, или же придется прибегнуть к помощи зубов?.. Даже перед своим первым минетом я так не волновалась. А потом (как и в случае с первым минетом) решила положиться на интуицию.
   – Очень эротично, – задумчиво сказал Тимур, после минутного наблюдения за моими манипуляциями с зажженной сигаретой.
   – Что именно?
   – Ты куришь очень эротично. С та-аким подтекстом…
   – Никакого подтекста, – оборвала я божество, не на шутку струхнув.
   Предстать перед ним в образе дешевой шлюхи – только этого не хватало! Напрасно я взяла за образец опыт первого минета, можно было ограничиться опытом первого знакомства с зубочисткой или опытом первого знакомства с чупа-чупсом.
   – Значит, тебя зовут Элина. – Тимур пропустил мое замечание мимо ушей. – А сокращенно как? Эля? Лина?
   Собственное имя не устраивало меня ни в каком виде, оно шло мне как корове седло; любительница трехгрошовой экзотики мусик и здесь умудрилась подгадить: Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, такое и в страшном сне не приснится! а ведь ничто не мешало ей по-простецки назвать новорожденную Таней, или Леной, или Наташей с одомашненным производным Тусик, мусик – Тусик, ну разве не прелесть?..
   – Элина и есть сокращенный вариант.
   – Страшно представить, как выглядит полный.
   – Еще страшнее, чем ты думаешь, – заверила Тимура я.
   – Я буду звать тебя Ёлкой, если не возражаешь.
   Возражать, как и в случае с мусиком, не имело никакого смысла, разница заключалась лишь в том, что божество имело гораздо большую (почти неисчерпаемую) квоту на безаппеляционность. И все же я решилась спросить:
   – А почему именно Ёлка?
   – По-моему, это красиво. Навевает мысль о празднике. Навевает мысль о Рождестве.
   Лично у меня чертова ёлка не ассоциировалась ни с чем иным, кроме ржавого остова, коротающего март за балконной дверью, опять же – благодаря мусику: это мусик отравила мое детство складированием оставшихся от сладких зимних утех мертвецов-деревьев. В иные времена их набиралось по пять-шесть, и все они были похожи друг на друга – одинаково голые, одинаково скрюченные. Зрелище – хуже не придумаешь, неужели и я в глазах божества выгляжу столь же непрезентабельно?
   Да нет же, нет! – у него наверняка совсем другой опыт, связанный с зимними утехами.
   Совсем.
   – …Хорошо. Ёлка так Ёлка. Я согласна. Но при условии, что я буду единственной Ёлкой. Вдруг ты называешь так всех женщин. Почем я знаю?
   – Ты будешь единственной! – с жаром заверил меня Тимур. – Ты и без того – единственная.
   Он шутит или?.. Какой смысл он вкладывает в слово «единственная», неужели он чувствует то же, что чувствую я? Все из-за сигареты, первой в жизни: меня слегка подташнивает, окружающий пейзаж распадается на отдельные, никак не связанные между собой детали, – и все они медленно тонут в волнах его волос. Его волосы – вот что доминирует. Его волосы украшены обрывками постеров (фестивали, конкурсы, концерты), монтажными срезками из фильмов Грегга Араки (редкостная мочеполовая туфта в стиле home-видео, я и десяти минут не продержалась); его волосы украшены устрицами, креветками и садовыми улитками, в них вплетены тонкостенные пробники с самыми модными в этом сезоне ароматами – и это уже не море волос, как было вначале, -
   целый океан.
   Чтобы выжить, чтобы не захлебнуться, не набрать излишка прядей в отравленные сигаретой легкие, нужно немедленно приступить к строительству ковчега. Того самого, где каждой твари по паре, вот только дуриопахнущего халтурщика и хламодела Грегга Араки я в него не возьму. Ни за что.
   Губы божества похожи на цветы.
   Такие цветы произрастают в странах, до которых мне не добраться по определению, на худой конец – в «Самой полной энциклопедии растений», перевод с английского. Губы, похожие на цветы, – довольно избитое сравнение, существующее в любой реальности. В моей реальности дело усугубляется стеблями, па которых покачиваются чертовы губы: они сработаны из волос – как и силки, как и все остальное, в природе нет крепче материала, и никакого другого материала тоже не существует. Божество по имени Тимур протягивает их мне:
   – …Ты единственная. Единственная женщина в штате. Кроме босса, естественно. Даже уборщицей у нас числится мужик.
   Вот и всё объяснение. А я-то что себе возомнила?..
   – Ну, положим, я пока не в штате. Принята с недельным испытательным сроком. Ваш босс – женоненавнстница?
   – Не только это, ха! Она еще и самая настоящая сучка, немецкая овчарка, дьяволица. Удачливая амбициозная стерва, страдающая приступами бешенства матки. Ее любимое блюдо – мальчики, провинциальные и не очень; побольше мальчиков, вагоны и цистерны мальчиков, танкеры и товарняки. Она жрет их сырыми, без перца и соли. Жрет и выплевывает. Не брезгует никем, трахалась даже с нашей уборщицей, а он, между прочим, таджик-нелегал.
   Таджик-нелегал добил меня окончательно.
   Мне не хватило бы и сорока реинкарнаций, чтобы заслужить такую зубодробительную, такую волнующую кровь характеристику. Бедная Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля, на твоем полустанке никогда не остановится ни один вагон, ни одна цистерна, ни один товарняк; они даже не замедлят ход, и максимум, что ты можешь себе позволить, – махать газовым шарфом, пока они не скроются из виду. Так думала я и так, должно быть, думал Тимур. Я совершенно не интересовала его, я не годилась и для скоропалительного, ни к чему не обязывающего редакционного флирта, это было видно невооруженным взглядом, тогда зачем он предложил мне пойти покурить? Зачем сказал, что мои несмелые затяжки так эротичны?..
   Затем, что он влюблен в немецкую овчарку и дьяволицу. Безответно.
   Иначе он ни за что бы так не распалился, не стал бы лить помои на свою начальницу первому встречному, хотя бы из чувства субординации и самосохранения. Безответная любовь – другое дело, только она заставляет людей генерировать глупости, совершать глупости и нисколько не заботиться о последствиях, к которым глупости рано или поздно приведут.
   – …Немецкая овчарка? Занятно.
   – И я еще слабо выразился. И возможно, ошибся в определении породы…
   – Афганская сторожевая?
   – Может быть.
   – Русская сторожевая?
   – Может быть.
   – Волкодав?
   – Не исключено.
   – Все это впечатляет, – процедила я. – Сколько лет знаю свою тетку, а с этой… м-м… кинологической стороной ее натуры не сталкивалась.
   – Значит, босс – твоя тетка? – Не то чтобы это известие повергло Тимура в шок, но он заметно посерел и почти слился по цвету с брезентовым шлангом на пожарном щите.
   – Ага. Говорят, что мы похожи.
   Несколько секунд божество скользило глазами по моему липу (до сих пор так пристально на меня не смотрел ни один мужчина), потом глаза спустились ниже, прямо в объятия пиджака сомнительной фирмы и блузки сомнительного качества. Единственное, что еще может спасти мой имидж, – итальянские модельные туфли на запредельном каблуке, подарок мусика. Внеплановый подарок, нужно сказать. Он был вручен лапуле со скрежетом зубовным: если бы ноги мусика не опухали по весне, она ни за что не рассталась бы с этим произведением обувного искусства.
   – Ни хрена не похожи, – вынесло вердикт божество, проигнорировав туфли.
   – Не важно. Но я обязательно ей передам столь лестные высказывания подчиненных. Думаю, она порадуется.
   – Еще бы не порадуется. Будет счастлива без меры.
   Произнеся эту фразу, Тимур надолго замолчал. Я тоже молчала, сосредоточившись на том, как бы не свалиться в обморок и не исторгнуть из организма все свои эротические затяжки, приправленные гарниром из скромного академического завтрака: рогалик, подгоревший тост и два яйца всмятку. Больше всего мне хотелось, чтобы божество испарилось, исчезло, убралось куда подальше вместе с шикарными волосами и несбыточными трамвайными мечтаниями о русской сторожевой. Ведь если сейчас я облажаюсь, то и на моих собственных, возникших на пустом месте, мечтаниях о божестве придется поставить жирный крест. Ее вырвало на ведущего сотрудника журнала – хорошо же начинается моя карьера в попсовом издании «Город и ночь», нечего сказать!..
   Но Тимур и не думал отлипать от меня, напротив – принялся запихивать в мое штормящее нутро новые и совершенно бесполезные сведения о концепции журнала и о том, чту бы ему хотелось изменить в этой гребаной концепции, и в оформлении, и в подаче материала, и в штатном расписании заодно. Дальний умысел божества был ясен до неприличия: реабилитироваться в глазах нежданной родственницы хозяйки, а заодно показать себя болеющим за дело специалистом.
   – Вообще-то я пошутила. Никакая я не племянница… – Саморазоблачение выглядело такой же нелепостью, как и предыдущее самозванство. Но иного способа остановить поток сознания Тимура я не видела.
   – Не племянница? – тут же осекся он.
   – И даже не седьмая вода на киселе.
   – Тогда… Погоди, я сам угадаю. Ты – сестра ее любовника.
   – Вообще-то я была единственным ребенком в семье.
   Двоюродная сестра ее любовника. – Воображение музыкального обозревателя «Города и ночи» не отличалось особым разнообразием.
   Тоже вряд ли. Девушка с улицы – так будет точнее. Тимур наконец заткнулся и посмотрел на меня с видимым облегчением. И позволил себе улыбку – о, что это была за улыбка!.. Я бы смирилась и с сексистски-шовинистическим оскалом («все бабы дуры»), и с мимолетной тенью профессионального превосходства («все секретутки – безмозглые твари»), – но как мириться со сверкающим, ослепительным, в тридцать два зуба, проявлением жалости?
   – Долготы здесь не продержишься. Она тебя выпрет, вот увидишь. Предыдущих дамочек хватало максимум на две недели. После чего их уносили через черный ход. С самооценкой, упавшей до нуля.
   – Через этот черный ход? – Я постучала костяшками пальцев по заколоченной двери.
   – С чувством юмора у тебя напряг, – после минутного молчания констатировал Тимур.
   – Зато все в порядке с чувством врожденной грамотности, – подняла указательный палец я.
   – Не думаю, что этого будет достаточно.
   – Посмотрим.
   Внутри меня уже зрела ярость, постепенно вытеснявшая тошноту. К чему пристегнуть нежданные откровения Тимура?.. Мое воображение было куда более богатым, чем его собственное, оно тут же начало рисовать самые неприглядные картины из жизни собачьего приюта «Городи ночь». Бал здесь правит немецкая овчарка, она же устраивает бои на потеху местной (исключительно мужского рода) публике. Организовывать букмекерские конторы и делать ставки – бессмысленно: немецкая овчарка выигрывает всегда. Вопрос лишь в том, как долго может продержаться залетный шпиц, залетный тойтерьер, залетный пуделек карманного формата.
   Если верить старожилам – не больше двух недель.
   Остается лишь правильно истолковать понятие «самооценка, упавшая до ноля».
   …Редакционная действительность оказалась еще более отвратительной, чем виделось мне в воображении, Тимур не соврал. И это при том, что мужской костяк журнала не внушал ничего, кроме симпатии: да-да, они были милягами, эти проводники по джунглям большого города, клубные и книжные обозреватели, спецы по ресторанному и кинематографическому меню, псевдо-экстремалы, псевдо-путешественники, постмодернисты, невинные адепты «Live Jornal», платных порносайтов и Чака Паланика. Они были милягами – все как один, включая уборщицу с овеянным неприметным шиком именем Гаро.
   – Это тот самый таджик-нелегал? – спросила я как-то у Тимура.
   – Это – совсем другой человек, но тоже нелегал. Держись от него подальше. А лучше – вообще не заговаривай.
   Я вовсе не собиралась приближаться к всегда услужливому, всегда улыбчивому тихушнику Гаро, но на всякий случай спросила:
   – Близкие контакты с ним опасны для жизни?
   – Что-то вроде того, – ответил Тимур, как мне показалось – довольно уклончиво.
   – На него положила глаз немецкая овчарка?
   – Это было бы полбеды. Он сам на кого хочешь глаз положит, а глаз у него… – Тимур приблизил ко мне свои шикарные волосы и зашептал: – Глазу него нехороший. Даже овчарка его избегает.
   Овчарка, поджимающая хвост при виде совершенно безобидного нелегального мигранта, – это было ново.
   – Что же она его не уволит?
   – Боится. Уволишь его – а назавтра тебе на голову кирпич свалится. Такие случаи уже были.
   – С кирпичом?
   – Образно говоря…
   Вот как. И у всесильной овчарки есть слабые места. Не отмеченные на карте, где безраздельно властвуют Вена, Зальцбург и Куршевель. Я торжествовала, я дала себе слово тотчас же как следует раззнакомиться с Гаро, имеющим странную, не подчиняющуюся никакой логике власть над редакцией попсового журнала «Город и ночь».
   – И это еще не все, – продолжил Тимур. – В его присутствии вся работающая оргтехника выходит из строя, а в компьютерах пропадают файлы и папки. Неделю назад наш фотограф Евгений попросил его не шастать в лаборатории в рабочее время…
   – И?
   – И загремел в больницу с почечной коликой. На следующий же день.
   – Совпадение, – неуверенно сказала я.
   – Хочешь знать, что произошло с театральным критиком, который обратился к Гаро с почти аналогичной просьбой не выгребать мусор из его корзины? – Голос Тимура понизился до загробного шелеста.
   – Не имею ни малейшего желания. – Мне почему-то расхотелось не то чтобы знакомиться с демонической уборщицей, а даже просто попадаться ей на глаза.
   Тем более что вновь открывшееся знание, а лучше сказать – редакционный миф о нелегале-оборотне не прибавил мне никаких преимуществ в молчаливом противостоянии с Первым Лицом. А оно было полно решимости сжить меня со свету, отравить существование, добиться того, чтобы меня вынесли через черный ход с самооценкой, упавшей до ноля.
   И зачем только с подобными установками вообще заводить себе секретаршу?
   Чтобы жить вечно.
   Доказывая всем (мужчинам – по умолчанию), что право на безраздельное господство над миром имеет только она – победительная, хорошо упакованная куршевельская стерва. И никакой возраст, никакие жизненные обстоятельства этого не поколеблют.
   Для начала Первое Лицо положило мне на стол список дресс-кодов на все случаи редакционной жизни: их я должна была придерживаться, дабы эстетические чувства овчарки находились в равновесии. В списке значилось около десяти слабо поддающихся расшифровке позиций. От всех этих «А5», «Cocktail Attire», «Black Tie», «White Tie – Ultra-Formal»… голова моя пошла кругом, апофеозом же стал последний пункт.
   «ВВ» значилось в нем.
   «ВВ» было безжалостно отчеркнуто начальственным ногтем, что автоматически делало его руководством к действию. Тимур, к которому я обратилась за консультацией, робко предположил, что «ВВ» может являться аббревиатурой группы «Вопли Видоплясова». Или группы «Бэк-стрит Бойз». Или – инициалами Барни Бигарда, кларнетиста.
   ProBaBly3.
   Хотя не исключено, что речь идет о Belle du Berry, феерической солистке феерического приджазованного коллектива «Paris Combo», в России он пока не гастролировал и на лицензионных дисках выпускался ограниченным тиражом.
   «Внутренние войска», – выдвинул догадку простодушный Джамка, спортивный обозреватель.
   «Брижит Бардо», – выдвинул догадку продвинутый Семен, кино– и телепросветитель.
   «Benzyliumbenzoicum», – выдвинул догадку ответственный за рубрику «Здоровье и красота» Андрей Андреич по кличке «доктор Франкенштейн».
   Последний вариант пронзил мое сердце навылет, – особенно если учесть, что за впечатляющей, почти классической латынью скрывался беизилбензоат, средство по борьбе с чесоточными клещами.
   Но что на самом деле имел в виду острый, как бритва, начальственный ноготь?
   Что я должна выглядеть как чернокожий Барни? Владеть аккордеоном и сводить с ума тоскливых яппи подобно Belle? Стеречь подступы к главному кабинету редакции со рвением лагерного вертухая? Соорудить на голове конский хвоста la Брижит Бардо?.. Чесоточные клещи однозначной трактовке не поддавались и потому были особенно оскорбительны.
   В конечном итоге я решила спустить все дело на тормозах и наплевала на листок.
   – Вы не слишком-то исполнительны, – высказалось Первое Лицо где-то дня через два.
   – Я просто не совсем поняла, что означает ВВ…
   – Почему же тогда не уточнили?
   Шла бы ты… мысленно послала я Первое Лицо, вперившись в мочку ее уха (там сверкал бриллиант, заполучить который можно было разве что продав палестинцам нехилую партию стрелкового оружия), шла бы ты, сука, немецкая овчарка, дьяволица!.. Злость была совершенно напрасной, неконструктивной, как выразилась бы мусик, – тем более, что за ней ясно вырисовалось осознание того, что немецкая овчарка уж точно может позволить себе отправиться куда угодно. В любую точку мира и в любое время. Без унизительных прикидок, всегда сопутствовавших мне: Египет или остаться на зиму без новых сапог? Турция или навсегда позабыть о кухонном комбайне?
   Нет вещи более желанной и менее функциональной, чем кухонный комбайн.
   Первое Лицо скроило подобие гримасы, как если бы увидело чесоточного клеща в складках платья от Армани, ВВ означает Business Best, милочка.
   Милочка. Хорошо, что не лапуля.
   Для справки: Business Best – самый строгий и дорогой деловой костюм: серый, синий или бежевый, белая блузка, прозрачные чулки телесного цвета, туфли – соответственно черного. Либо – особый шик – цвета костюма.
   Ха, как сказал бы Тимур! Чтобы соответствовать этим требованиям, мне придется отказаться не только от Египта и Турции, но и от рогаликов и яиц всмятку, и от пищи вообще, а в перспективе – пришпилить мусика, хотя не факт, что вся ее недвижимость, драгоценности и счета в банке перейдут ко мне по наследству.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента