Страница:
В.Я. Пропп
[8]
Плодотворные научные идеи имеют свою судьбу, времена своего расцвета и снижения интереса к ним, вплоть до почти полного забвения, после которого может наступить новый расцвет. Время такого расцвета для структурной фольклористики (заметим, что и для структурализма вообще) наступило в 60-х — первой половине 70-х гг. нашего века, когда под влиянием как успехов структурной лингвистики, так и фактически нового открытия "Морфологии сказки" В. Я. Проппа появились работы таких исследователей, как К. Леви-Стросс, А. Греймас, А. Дандис, К. Бремон, E. М. Мелетинский и др.
Нельзя сказать, чтобы в дальнейшем эта область не привлекала внимания ученых; напротив, число работ, так или иначе использующих структурные методы, довольно велико; однако (что отмечают разные авторы, к примеру, Б. Холбек в обзорной части своей монографии "Интерпретация волшебной сказки"
[9]) среди этих работ преобладают труды, посвященные исследованию каких-либо частных проблем.
Цель настоящего обзора — дать представление прежде всего о тех исследованиях в структурной фольклористике, которые имеют общетеоретическое значение; а также на некоторых примерах показать, какое влияние оказала "Морфология сказки" на последующее развитие гуманитарного знания.
Клод Бремон, продолжая развивать свою модель, сводит число обобщенных сказочных функций к шести. В его статье 1977 г.
[10]рассматривается формальная модель анализа и классификации эпизодов волшебной сказки, включающая как синтагматическое, так и парадигматическое рассмотрение последней. В качестве исходного материала взяты 120 французских сказок, относящихся к различным типам по классификации Аарне и Томпсона. Автор предлагает считать функцией не только акцию персонажа, но и вообще любое событие, происходящее с одним или несколькими персонажами, в котором они участвуют как субъекты либо как объекты. Кроме того, модель принимает во внимание, какую роль играет персонаж в определенной таким образом функции.
Выделяемые Бремоном в волшебной сказке шесть функций, которые по его мнению обобщают более конкретные функции Проппа, таковы:
ухудшение(вредительство с точки зрения жертвы) —
улучшение(ликвидация вредительства),
недостойное поведение(вредительство с точки зрения антагониста, козни ложного героя) —
наказаниеи, наконец,
заслуга(прохождение предварительного или основного испытания) —
награда.
Отмечая многочисленные случаи двойного и тройного значения функций, что соответствует двойному морфологическому значению функций в модели Проппа, Бремон в названной статье, как и в более ранних своих работах, отказывается от строго последовательной записи, соответствующей появлению функций в повествовании, и строит структурную схему, где функции связаны между собой причинно-следственными и временными отношениями.
Выделяются следующие базовые схемы:
1. Ухудшение ? улучшение (состояния А)
2. Ухудшение ? улучшение (состояния А)
благодаря достойному поведению С —> награда С, где А — герой сказки, В — вредитель или ложный герой, а С — помощник или даритель.
Наконец, существует четвертая структура, которая является объединением второй и третьей схемы, то есть включает в себя как награждение дарителя, так и наказание вредителя. Каждая из указанных структур иллюстрируется на примерах сказок; так, примером простейшей цепочки
ухудшение— "
улучшениеможет служить один из вариантов сказки "Три брата" (AT 654),
[11]где положение отца и трех его сыновей улучшается благодаря тому, что каждый из сыновей за три года учебы в совершенстве овладел каким-либо ремеслом (как отмечает автор, сказки, соответствующие данной простейшей структуре, довольно редки).
Большинство рассматриваемых сказок имеет достаточно сложное строение. По мнению автора, его модель позволяет классифицировать сказки в зависимости от вида и сложности построенных таким образом структурных схем; эта модель пригодна для анализа не только французских сказок, но и всех, где силен этический компонент.
[12]
X. Ясон в цикле работ, посвященных структуре фольклорных текстов,
[13]отталкиваясь от выделения субъекта и объекта в каждом действии или последовательности действий, развивает модель, основанную на анализе повествования по
ходам.Для построения этой модели автор выделяет два вида базовых единиц:
акция(т. е. действие) и сказочная
роль,с помощью которых задается понятие
функции. Функция —это единица, состоящая из одной акции и двух абстрактных ролей,
герояи
дарителя.Каждая из указанных ролей может быть либо субъектом, либо объектом данной акции. Таким образом, функции имеют следующий вид:
функция:Субъект ? Действие ? Объект,
например,
Даритель подвергает испытанию Героя.
Три функции формируют
ход,где каждая из функций получает одно из следующих значений: А — стимул, В — ответ, С — результат. Тем самым сказочный ход предстает в виде следующей таблицы:
Автор отмечает, что функции принимают указанные значения только в пределах ходов; вне ходов функции не имеют значений. Сказка может состоять из одного или нескольких ходов.
Субъект | Действие | Объект | Значение функций
Даритель | подвергает испытанию | Герой |
А
Герой | проходит/не проходит испытание | Дарителя |
В
Даритель | награждает/наказывает | Герой |
С
Описанные выше абстрактные роли выполняются конкретными персонажами данной сказки. В пределах одного хода роль персонажа постоянна, но от хода к ходу она может меняться, так что один персонаж выступает то в роли героя, то в роли дарителя.
Элементы повествования, которые не попадают под описание хода, считаются
связками.Связки бывают двух видов: информационные и преобразовательные. К информационным относятся связки, в которых один персонаж сообщает что-либо другому или же рассказчик — слушателям; например,
жил некогда богатый король —рассказчик информирует слушателей;
слуга сказал королю, что убил близнецов(выполняя задание короля —
А.Р.) — один персонаж сказки информирует другого. К преобразовательным относятся связки, в которых происходит преобразование состояния, времени или пространства. Приведем несколько примеров:
прошло три года —преобразование времени, все перемещения героев — преобразование пространства;
отступник снова стал мужчиной —преобразование состояния, тогда как элемент
отступник превратился в женщину,перед этим появившийся в повествовании, — функция С, или результат, в одном из ходов анализируемой сказки, и т. п. Реальная сказка предстает в виде сложной комбинации ходов, где ход может быть представлен полностью или частично, и связок. При этом различным типам сказок, выделяемых автором (героическая сказка, женская сказка и т. п.), соответствуют различные виды комбинаций ходов. Нетрудно заметить, что в модели X. Ясон большая часть выделенных Проппом функций попадает в разряд связок. Это касается прежде всего преобразовательных связок.
Б. Кербелите на основе анализа большого количества текстов волшебных сказок (более 11 тыс. волшебных сказок, прежде всего литовских), а также других жанров фольклорной прозы выделяет собственные нарративные единицы и производит их классификацию. В серии статей и монографии "Историческое развитие структур и семантики сказок"
[14]автор предлагает в качестве единицы нарративного анализа использовать
элементарные сюжеты(в дальнейшем ЭС), выделение которых в достаточной степени формализовано, и классифицирует их в зависимости от намерений героя.
ЭС, по мнению автора, состоит из
начальной ситуации,одной или нескольких
акцийперсонажей повествования, среди которых выделяется
главная акциягероя, определяющая весь ЭС, и
конечной ситуации.В каждом элементарном сюжете участвуют, как правило, два или более действующих лица
(геройи
антипод);возможно участие второстепенных персонажей, которые, однако, не учитываются на более абстрактном уровне анализа.
Герой —персонаж, судьбой которого сказка озабочена в данный момент;
антипод —персонаж, который противостоит герою, причем противостояние может быть враждебным или мирным (в последнем случае в качестве антипода может выступать, например, жених героини); второстепенные персонажи могут быть близкими героя или антипода, действующими совместно с ним (сестра, жена и т. п.) или нейтральными. Существует также и круг ЭС, в которых антипода нет, а герой сталкивается с какой-либо закономерностью, например, превращение героя в животное при нарушении некоторых правил поведения (герой пьет из козлиного копытца, герой лижет в бане козлиное сало и т. п. — герой превращается в козленка).
Распределение по ролям зависит от конкретной ситуации в повествовании. К примеру, сказочному испытанию в разное время подвергаются, выступая в качестве героини соответствующего ЭС, как падчерица, так и родная дочь (хотя с точки зрения повествования как целого последняя является ложной героиней). Иными словами, существуют семантически парные ЭС, которые отличаются друг от друга акцией и результатом при тождестве начальной ситуации и целей героя.
По мнению Кербелите, выделение и систематизация стремлений, или целей, главных героев может служить основой для классификации ЭС. По целям главных героев все типы ЭС можно отнести к следующим пяти большим классам:
— стремление к свободе от чужих или господству над ними,
— добывание средств существования или объектов, создающих удобство;
— стремление к равноправному или высокому положению в семье, роду или обществе;
— поиски невесты или жениха;
— стремление к целости и полноценности рода или семьи.
Исходя из того, что соответствующие устремления носят общечеловеческий характер, автор предполагает, что они должны быть представлены в различных фольклорных жанрах у различных народов. Таким образом, классификация типов элементарных сюжетов, разработанная на материале литовских волшебных сказок, может, по мнению автора, служить основой для словаря структурно-семантических элементов повествования разных народов.
К. Брето и Н. Заньоли в статье 1976 г. "Множественность смысла и иерархия подходов в анализе магрибской сказки",
[15]предлагают в качестве единицы членения текста выделять
диаду,то есть "проявляющуюся в данном тексте связь между двумя персонажами" (169). Постулируются следующие два положения: в каждой сказке имеется по меньшей мере одна диада, каждый персонаж входит в одну или более диад. Персонажем, как и у В. Я. Проппа, считается существо (или даже предмет), которое способно к проявлению собственной инициативы. Каждая диада проходит по крайней мере через некоторые из следующих
диадных моментов:
1)
конституированиедиады, т. е. установление связи между персонажами (например, сын султана заявляет о своем намерении жениться на дочери нищенки);
2)
функционированиедиады (например, эпизоды, описывающие действия супружеской пары: вместе есть, веселиться и т. п.);
3) ряд кризисов:
кризис конституирования, кризис функционирования и общий кризисдиады, которые различаются по тому, в какой момент возникает напряженность в отношениях между персонажами;
4) наконец,
разрушениедиады, когда связь между персонажами прерывается как в результате кризиса, так и при отсутствии кризиса (например, в случае смерти одного из персонажей).
Авторы рассматривают текст сказки как последовательность
ситуаций,которые определяются разрушением старой диады или конституированием новой. Для выявления смысла сказки необходимо, по мнению авторов, выявить взаимодействие диад в тексте, а также сравнить, как проявляются моменты одной и той же диады в разных ситуациях. С помощью эмпирически выделенных категорий
(кто, где, с какой целью, когда, каки т. п.), значимых лишь в рамках диад, а также операции сокращения синонимов (например,
обеспечивать едойможет раскрываться как
оставить немного чечевицыи как
приказать слугам накрыть на стол)авторы делают попытку, с одной стороны, выявлять динамику текста без обращения к его значению и, с другой стороны, выявлять смысл сказки как иерархию различных семантических кодов.
С. Фотиио и С. Маркус в статье "Грамматика сказки"
[16]исследуют повествовательную структуру румынских сказок. Для исследования авторы используют не собственно нарративные элементы, а механизм построенных на их основе порождающих грамматик в смысле Хомского и бесконечного продолжения сказочных текстов. В статье приводится анализ сказок различных типов: волшебной сказки, бытовой сказки, анекдота. Конечная цель работы — "наметить возможность для примирения принципа полисемии художественного текста с требованиями научного анализа этого текста" (275). Предлагается порождающий механизм для некоторых румынских сказок, а также построение бесконечного продолжения этих сказок которое могло бы прояснить их структуру. "Порождающая грамматика <…> реализует бесконечное продление текста, которое подтверждает данное прочтение текста. <…> Каждой сказке приписывается множество грамматик — факт, который мы попытаемся иллюстрировать анализом соответствующих примеров" (276).
Первым этапом анализа является описание сказки в виде последовательности
сегментов-событий(для каждого текста своих). С помощью операций семантического приравнивания, сокращения и объединения сегменты-события преобразуются в
нарративные сегменты.Последние описывают повествование в достаточно общем виде, что позволяет выяснить строение сказки и обнаружить явления повторяемости, симметрии и т. п. Выделенные единицы представляют собой достаточно высокую степень абстракции и во многом зависят от типа прочтения, принятого читателем. В качестве примера рассмотрим анализ одного из вариантов сказки «Золушка», в котором после свадьбы падчерицы и царского сына наличествует продолжение, состоящее из попытки ложной героини выдать себя за жену принца, последующего узнавания и восстановления брака. В этой сказке авторы выделяют следующие нарративные сегменты: состояние неблагополучия, приготовление к узнаванию, узнавание и состояние благополучия. Отметим еще раз, что принятое авторами деление сказок на нарративные единицы — не самоцель, а всего лишь средство; при сравнении различных сказок сравниваются не они, а механизмы, порождающие сказку.
Как уже говорилось выше, для каждой сказки можно построить несколько грамматик, порождающих ее, причем гипотетические продолжения сказки будут отличаться для каждой грамматики в зависимости от того, какое видение структуры сказки лежит в ее основе. Рассмотрим порождение сказки «Золушка» и соответственно различные варианты прочтения ее смысла.
На описанном выше уровне абстракции рассматриваемый вариант сказки «Золушка» предстает, по мнению авторов, в виде двойного повторения следующей последовательности: состояние неблагополучия — приготовление к узнаванию — узнавание — состояние благополучия. Для этого варианта авторы предлагают две порождающих грамматики, первая из которых допускает любое количество повторений данной последовательности, а вторая предполагает, что первое (и каждое нечетное) вхождение последовательности обозначает временный характер достигнутого благополучия, а второе (и каждое четное) — установление окончательного благополучия. Очевидно, что подобное прочтение предполагает более сложное строение сказки. Этот факт естественным образом отражается и на сложности порождающей грамматики. Вообще, "ограничения по симметрии <…> определяют возрастание сложности порождающего механизма данного текста" (310).
По мнению авторов статьи, "порождающая типология обеспечивает не только единый и, по существу, глобальный способ сравнительной оценки структуры народных повествований", но помогает в то же время понять глубокую связь между тенденциями к симметрии и к повторениям — "этим двум основам любого народного нарратива" (313)
По контрасту с очевидностью, по контрасту с общепринятой интуицией, которая стремится уравнять эти два типа тенденций, данная работа показывает, что тенденции к симметрии приводят к усложнению структуры порождающих механизмов, отражающих тенденции к повторению. Значительную роль играют здесь числа с символическим значением, как, например, число 3…; такие числа увеличивают синтаксическую симметрию семантических признаков, что приводит иногда к усложнению порождающих механизмов (313). Недостаток этой интересной попытки создать чисто формальный критерий для анализа сказок, как указывают и сами авторы, состоит в том, что на начальном этапе такого анализа, а именно при выделении сегментов-событий и дальнейшем их отождествлении, уровень субъективности достаточно высок, и это не позволяет с уверенностью пользоваться данным критерием или создать надежную классификацию по указанному признаку.
В рассмотренных выше работах авторы идут от синтагматического анализа к парадигматическому и семантическому, сначала тем или иным способом выделяя единицы для анализа текста, а затем изучая законы, по которым эти единицы группируются, а также прочитываемый при помощи этих законов смысл сказки. Б. Холбек в своей монографии "Интерпретация волшебной сказки"
[17]пытается, напротив, изучить влияние парадигматических законов строения русской волшебной сказки на последовательность сказочных действий. Он применяет в своем исследовании, вслед за Мелетиским и его коллегами,
[18]принцип семантических оппозиций. Для сравнения он использует систему координат, образуемую тремя базовыми оппозициями:
низкий — высокий(по социальному положению),
мужской — женскийи
молодой — взрослый.
[19]Начальная и конечная ситуации волшебной сказки по всем трем оппозициям противопоставлены друг другу. В начале сказки герой занимает низкое социальное положение; в семье его положение подчиненное по отношению к старшим, или у него нет семьи, то есть он не является взрослым; наконец, он не имеет брачного партнера. Иными словами, начальная ситуация характеризуется тем, что положение героя определяется как соответствующее точке: низкий,
мужской(для женской сказки соответственно
женский)и
молодойв терминах указанных оппозиций.
Конечная ситуация представляет собой противоположную картину: герой добился высокого положения, он является взрослым, т. е. прошел обряд инициации, имеет собственную семью. Иными словами его положение описывается как:
высокий, женский(для женской сказки —
мужской;значение такого перехода см. ниже),
взрослый.В дальнейшем сказка разбивается на ряд эпизодов, каждому из которых соответствует собственная оппозиция или система оппозиций. Так, предварительному испытанию в терминах Мелетинского и его коллег соответствует переход героя из положения
молодойв положение
взрослый,а похищение принцессы антагонистом описывается как противопоставление
взрослогои
мужского молодомуи
женскому.Узнавание героя (дополнительное испытание) соответствует переходу героини-невесты из положения
молодойв положение
взрослой,поскольку в этом эпизоде она отвергает жениха, предложенного ей родителями, то есть ложного героя, и делает собственный выбор, и т. п. Различным типам волшебных сказок соответствует различный порядок передвижения героев по координатам, обозначенным данными оппозициями. В этой модели передвижение по оси
женский — мужскойобозначает, конечно, не смену пола, а встречу, любовь и свадьбу героя и героини.
С помощью тех же оппозиций автор предлагает описывать и действующих лиц: к примеру, невеста — это
молодая женщина,занимающая
высокоеположение. По мнению Холбека, синтагматическое строение сказки подчинено парадигматическому, то есть различные эпизоды, описывающие перемещение по тем или иным осям координат, могут в некоторых пределах меняться местами (ср. отмеченные В. Я. Проппом случаи немотивированной отправки из дома и получение волшебного помощника
дотого, как происходит начальное вредительство), в то время, как порядок функций, описывающих то или иное конкретное перемещение, остается неизменным.
Интересным опытом использования механизма порождающих грамматик для построения парадигматической модели мифа является монография Иры Бюхлер и Генри Селби "Формальное изучение мифа".
[20]Под мифом в данной работе, как и в трудах К. Леви-Строса, понимается не столько отдельное повествование, сколько множество всех реальных и потенциальных вариантов. Целью работы является изучение системы семантических оппозиций получившегося «метамифа» с помощью модели, имитирующей "обучающегося ребенка".
Вслед за Леви-Стросом авторы рассматривают мифологическую систему как язык, который обладает следующими чертами.
1) Базовые элементы этого языка являются составными единицами.
2) Каждая такая единица (мифема), являясь частью языка, в то же время входит в систему более высокого порядка.
3) Мифема состоит из отношений. Каждая мифема является не отдельным отношением, но комбинацией или узлом отношений.
4) Миф — это некоторое предложение, составленное из мифем. Комбинация мифем задает значение мифа.
5) Предметом рассмотрения являются не изолированные отношения, но их узлы или пучки.
Если миф — это язык, или если миф имеет строение, сходное со строением языка, то можно установить соответствие между теорией Леви-Строса и теорией порождающих грамматик Хомского. Авторы уверены, что здесь есть нечто большее, чем простая аналогия, хотя и не доказывают это положение. Синтаксическая теория мифологической системы должна:
(1) содержать способ различения входных сигналов (предложений), то есть система должна отличать, является ли рассматриваемый текст мифом;
(2) содержать способ представления структурной информации, то есть некий семантический язык описания мифов;
(3) содержать начальную область ограничения класса возможных правил преобразования;
(4) давать представление о том, как каждое такое правило соотносится с каждым предложением;
(5) предлагать критерий выбора одной гипотезы, или последовательности преобразований, заданных правилом (3), из нескольких.
Полученная модель сопоставима с моделью, построенной Н. Хомским для естественного языка.
В качестве иллюстрации применимости подобной теории авторы строят модели парадигматического строения различных мифов, в том числе вариантов мифа "Деяния Асдиваля", проанализированного К. Леви-Стросом в статье "Деяния Асдиваля" (1958 г.),
[21]а также других достаточно известных мифов. Результатом анализа являются грамматики, порождающие систему семантических оппозиций, выделенных для данного мифа, а сложность или простота указанной грамматики (равно как и некоторые другие формальные признаки) служат критерием, с помощью которого можно предпочесть один вариант прочтения мифа другому.
'В работе привлекается достаточно сложный математический аппарат, на описании которого мы не будем подробно останавливаться, тем более, что математические положения и доказательства авторов не вызывают сомнений. К сожалению, в самом главном пункте, а именно, при утверждении применимости использованного аппарата, авторы не приводят доказательств или сколько-нибудь убедительных доводов, но ограничиваются лишь указанием на возможность подобного применения, что сильно снижает ценность последующих строгих доказательств. Кроме того, некоторые сомнения вызывает и исходное предположение о тождестве строения мифа и естественного языка.
Как уже было сказано выше, число работ, посвященных исследованию каких-либо отдельных проблем или отдельных видов сказки, достаточно велико. Можно упомянуть, к примеру, статью А. Дандиса,
[22]в которой он отмечает, что основой африканских трикстерных сказок служит движение от дружбы между двумя персонажами к отсутствию дружбы или вражде (по мнению исследователя, при сходстве подобных сказок с трикстерными сказками других народов, только в африканских сказках заключение/разрушение дружбы играет сюжетообразующую роль); работу X. Ясон,
[23]в которой она выделяет функции, специфичные, по ее мнению, для так называемой женской волшебной сказки а также статьи И. Дан
[24]и Р. Дрори,
[25]в которых на основе теории Ясон предпринимается исследование структуры соответственно сказок о преследуемой девушке и так называемых "сказок о награде и наказании" (на примере сказки "Али-Баба и сорок разбойников").
Из более поздних работ отметим монографию Б. Кэрей,
[26]посвященную анализу русских волшебных сказок, соответствующих типу 400А по классификации Аарне-Томпсона (герой в поисках утраченной жены/невесты). Автор утверждает, что этому типу соответствуют по меньшей мере три различных структурных модели, которые можно условно назвать сказками о пассивной красавице, о богатырь-девице и о деве-лебеди. В каждом из этих трех подтипов поведение героя совершенно одинаково; основным признаком, на котором строится классификация, служит принадлежность героини повествования к одному из трех принципиально различных типов.