Ежедневный пассажирский поезд «Черноморец» лет десять назад был не скорым, а простым. Он ходил из Одессы в Киев и обратно и, кроме крупных городов Жмеринки и Винницы, останавливался, как говорится, у каждого столба. Однажды в Жмеринке его задержали какие-то странные события, и он опоздал в Киев на сорок минут. Что-то произошло с тринадцатым, общим вагоном — говорили, то ли вагон отстал от поезда, то ли поезд отстал от вагона — толком никто не мог объяснить.
   Но вот уже десять лет проводник Илья Спиридонович Опанасенко, всякий раз выходя на перроне в Жмеринке, стоит со своим фонарем и, глубоко задумавшись, глядит в небо. Стоит неподвижно и в дождь, и в мороз до тех пор, пока по селектору не объявят отправку «Черноморца».
 
   В тот вечер в конце августа в общий вагон «Черноморца» влезали тетки с торбами, уныло входили командированные, не доставшие плацкарту, с шумом вваливались экономные студенты. Все перемешалось и устраивалось. Илья Спиридонович, не глядя на часы, но чувствуя скорое отправление, загнал с перрона в тамбур последних курильщиков и сам поставил ногу на ступеньку, чтобы войти в вагон, но в этот момент появился опоздавший.
   Во время отправки всегда появляется такой опоздавший. Он в ужасе мчится за уходящим поездом, сшибая провожающих, и если повезет, вскакивает в последний вагон.
   «Черноморец» плавно покатил.
   Илья Спиридонович прикинул расстояние между вагонами и догонявшим пассажиром, протянул руку, чтобы подхватить пассажира в момент прыжка, и азартно закричал:
   — Давай, давай, давай!
   И пассажир прыгнул в тамбур. Это был среднестатистический, ничем не примечательный пассажир Юго-Западной железной дороги: среднего роста, средних лет, в сером костюме, при галстуке — из тех, кому ехать надо, да не везет. Пассажир отдышался, поправил галстук и, когда Илья Спиридонович закрыл дверь, невинно сказал:
   — Понимаете, какое дело, товарищ проводник… У меня билета нет. Нет в кассе билетов. Даже в общий вагон.
   — Что это за фокусы, гражданин? — рассердился Илья Спиридонович.
   — Какие уж тут фокусы, — вздохнул среднестатистический пассажир, задумчиво разглядывая проводника. — Ехать надо, билетов нет… Впрочем… вы всегда так неаккуратно храните деньги?
   — Чего? Не понял, — удивился Илья Спиридонович.
   Вдруг серый костюм ловким движением снял с Ильи Спиридоновича железнодорожную фуражку и принялся вытаскивать из нее какой-то несусветный хлам — какие-то шарики, ленточки, бумажные цветочки, два яйца, обглоданную куриную кость, спичечный коробок… наконец он вынул из фуражки купюру в десять рублей и протянул ее проводнику:
   — Ваша?
   Илья Спиридонович стоял с выпученными глазами.
   Пассажир улыбнулся, надел на проводника фуражку, засунул ему в нагрудный карман червонец и вошел в вагон.
   — А вот и свободное место! — услышал Илья Спиридонович.
 
   В первом купе, где устроился среднестатистический пассажир, ехали: хмурый молодой человек с ромбиком на лацкане, смущенная девушка и дед в соломенной шляпе. На верхней полке кто-то уже спал, а дед неотрывно глядел на свой чемодан.
   Когда Илья Спиридонович проверил билеты, молодой человек с ромбиком, недовольно принюхиваясь, ушел в вагон-ресторан; а в купе завязалась беседа — бестолковый разговор на той стадии, когда незнакомые люди не знают, о чем говорить, но знают, что в дороге о чем-то говорить надо.
   Поговорили о том, о сем: о погоде — «лето, как никогда», о молодежи — «не та пошла молодежь»; как вдруг серый костюм, желая расшевелить компанию, улыбнулся и сказал девушке:
   — Хотите, я угадаю, как вас зовут? Вас зовут Танечка.
   Он угадал точно, но Танечка смутилась еще больше, и серый костюм напрасно ожидал от нее изумления.
   Опять замолчали.
   Когда «Черноморец» выехал из Одессы, дед в соломенной шляпе спросил:
   — А вы… вы в какой области работаете?
   — Я? — обрадовался вопросу серый костюм. — В киевской области.
   «Ревизор», — с внезапным подозрением подумал Илья Спиридонович, проходя мимо первого купе.
   — Нет… — смутился дед. — Я хотел спросить: кем вы работаете?
   — У меня довольно-таки редкая профессия, — охотно начал объяснять серый костюм. — Я специализируюсь на чудесах.
   — А я слышал, что бога нет! — уважительно сказал дед.
   — Бог его знает, — усмехнулся серый костюм. — Тогда скажем так: фокусник я.
   «Врет. Чует мое сердце — ревизор», — опять подумал Илья Спиридонович, а дед поджал губы и вцепился в свой чемодан. Уважительность его сразу прошла. Однажды, еще до войны, он тоже ехал из Одессы в Киев… и второй раз с ним эти фокусы не пройдут!
   После Раздельной «Черноморец» вошел в скорость, степь побежала мимо.
   С верхней полки свесилось заспанное лицо и спросило:
   — А тот, с ромбиком, еще в ресторане? Неприятный тип. Нацепил поплавок — глядите все, я с высшим образованием.
   — Не судите о незнакомых людях по внешнему виду, — вдруг сделала замечание Танечка.
   — А по чему тогда судить?
   — Вообще не судите.
   Контакты в купе явно не налаживались.
   — А у меня карты есть! — сказал вдруг дед, раздираемый боязнью за свой чемодан и желанием, чтобы никто этой боязни не заметил. — Сыграем в подкидного?
   — Карты? Дайте-ка мне карты… — попросил серый костюм.
   «Здесь-то все и началось, — вспоминает Илья Спиридонович, стоя через десять лет на перроне в Жмеринке. — Вхожу в купе, а он показывает фокусы. Запомни, говорит, какую хошь карту. Запомнил? Ну, запомнил. Ложи, говорит, назад в колоду. Поклал. Тут он берет и вытягивает эту же карту из моего фонаря. Да-а… Ну, это, положим, легкий фокус. На сегодня я и похлеще могу. Но тогда, положим, я когда-нибудь и с вагоном фокус… того… Да-а… Где уж нам.»
 
   — Ух ты! — сказал дед. — Покажите еще раз!
   — Какая прелесть! — удивилась Танечка. — как вы это делаете?
   — Заметьте, что эта карточная колода не моя, а чужая, — польщенно ответил фокусник. — Если я объясню секрет фокуса, то вам же станет неинтересно. Я лучше другой фокус покажу… — он профессионально засучил рукава. — Запомните любую карту. Теперь порвите ее…
   — Э-э… это мои карты! — испугался дед.
   — Не волнуйтесь. Порвите и выбросьте в окно.
   Танечка нерешительно разорвала бубнового туза и выбросила его в окно.
   — Отлично. Вот ваша карта, — и фокусник вытащил бубнового туза из кармана.
   Из крайнего купе раздался смех. Илья Спиридонович заглянул туда. С верхних полок свесились заспанные головы, из тамбура выглянули удивленные курильщики. В купе становилось тесно. Одни пассажиры сидели на корточках, другие подпрыгивали за чужими спинами. Поезд мчался в сумерках, тускло светили лампы под потолком, а в спертом воздухе общего вагона шестерки превращались в тузов, а дамы прятались в чужих карманах. Время, что ли, остановилось или вспять пошло в тринадцатом вагоне «Черноморца» и приоткрыло в крайнем купе форточку в мир детства и иллюзий? Не в свое ли полузабытое детство таращились Илья Спиридонович и сонные головы с верхних полок?
   Но вот, как в сказке, появился злой гений и все испортил.
   — Это мое место, — сказал он. — Попрошу!
   Это вернулся из вагон-ресторана молодой человек с поплавком.
   — Фокусы? — спросил он. — Знаю я эти фокусы.
   — Но вы не видели! — воскликнул дед, косясь на чемодан.
   — Это ничего, что я не видел, — отвечал поплавок усаживаясь. — Любой образованный человек без труда отгадает ядро всякого фокуса. Конечно, показать я не смогу — я не карточный шулер, чтобы так виртуозно тасовать карты.
   — Вы несколько самонадеянны, по-моему, — не выдержал фокусник.
   — Да, я самонадеянный! — с удовольствием повторил поплавок. — И не стыжусь этого. Я всегда надеюсь только на самого себя. Если бы вы когда-нибудь задумались над этимологией слова «самонадеянность», — а она, как вы можете убедиться, очень прозрачна, — то вы не употребили бы это слово в том смысле, в котором вы его употребили.
   — Виталик, — вдруг, всем на удивление, сказала Танечка, — зачем ты так? Будь с людьми покультурней.
   — Но, Татьяна, меня возмущает всякий обман, — ответил ей поплавок. — Я просто хочу доказать…
   — Он что, ваш брат? — участливо спросила фигура с верхней полки.
   — Муж, — сухо ответила Татьяна. — Но, Виталий, послушай…
   — Предлагаю пари! — продолжал Виталий, не слушая. — Если я разгадаю все ваши фокусы, вы поведете нас в ресторан — все купе.
   — Образумься, Виталий! Ты только что из ресторана! На что мы будем жить, пока ты устроишься?
   — Идет! — немедленно согласился фокусник. — Только не тянитесь руками к картам и не сбивайте меня замечаниями. Тяните любую карту. Какая это карта?
   — Десятка пик.
   — Вот видите, вы ошиблись. Это дама червей. Не понимаю, как так можно ошибаться. А десятка пик вот где…
   Фокусник сделал несколько пассов и попросил фигуру с верхней полки поискать десятку у себя. Тот, счастливо регоча, нашел ее на полке. Многоголовое купе ехидно глядело на Виталика. Тот подумал и сказал:
   — В основе этого фокуса заложены две механистические идеи. Первая: вы искусно подсунули мне карту с секретом и, забирая, поменяли ее масть. В этом секрет карты, она двойная, что ли. Второе: настоящая десятка пик находится в колоде среди других карт, натягивая на ваших пальцах резиночку, как в рогатке. Вы ослабили колоду и выстрелили карту на верхнюю полку.
   — Вы наблюдательный, — хмуро похвалил фокусник.
   — Наблюдательный? Но вы ничего не сказали о моем умении логически мыслить.
   — Умеете, умеете… Задумайте любую карту…
   Вскоре фокусник ожесточился. Он сопел, хрустел пальцами, из его рукавов выпадали на пол какие-то посторонние карты, кубики, шарики; он чертыхался, извинялся, показывал фокус сначала, но ничего не мог поделать с Виталиком — тот объяснял любой его фокус.
   — Итак… в ресторан? — наконец спросил Виталик. — Или вы еще не все показали?
   — В ресторан, в ресторан! — гнусаво запела фигура наверху.
   Фокусник предпринял последнюю попытку. Дрожащими пальцами он выдернул из пачки уже зажженную сигарету, хорошенько прожевал ее, съел, а потом достал у Виталика из-за уха.
   Даже дед с чемоданом зааплодировал.
   — И объяснять неохота, — зевнул Виталик. — Проще некуда.
   Все пассажиры сочувственно отводили взгляды от фокусника, только фигура злорадно напевала:
   — В ресторан, в ресторан!
   — Почему плохие люди никогда не получают по заслугам? — вдруг пробормотал Илья Спиридонович.
   Весь сеанс он не выходил из купе, жадно наблюдал за каждым фокусом и болел за человека в сером костюме, который уже не казался ему ревизором. Обознался, бывает. И вот Илью Спиридоновича будто за язык дернули.
   — Это вы о ком? Это я «плохие люди»? — прищурился Виталик. За словом в карман он не лез и спуску никому не давал. — Выходит, я, «плохие люди», разоблачаем тут разного рода обманы и фокусы, а вы, «хорошие люди», развесили уши, оскорбляете пассажиров и не выполняете своих служебных обязанностей…
   — Это чего я не выполняю? — обиделся Илья Спиридонович.
   — Чай пора разносить.
   — Ну нет! — вскипел Илья Спиридонович. — Чаю я тебе не принесу, в общем вагоне чай не положен. Вот ему принесу два стакана, а тебе — нет.
   И ушел наливать чай фокуснику.
   В это время дед с чемоданом забыл про свой чемодан и вступился за проводника:
   — Ты почему оскорбляешь пожилого человека? — гневно спросил дед и… нарвался на такой фокус, что потом всю дорогу молчал.
   — О! Соломенная шляпка! — сказал Виталик. — Ваша очередь подошла… Что это у вас в чемодане? Золотишко? Нет, не золотишко… но я сейчас угадаю. Тарань! Тарань везете в Киев на Сенной базар продавать… нет, не продавать, а спекулировать по три рубля за рыбий хвост. А? Что скажете?
   — По два рубля… это все старуха… — прошептал дед, не зная, куда провалиться от стыда.
   — Ге-ге-ге! — подобострастно загегекала фигура наверху. — А как вы догадались, что у него в чемодане тарань? Возьмем с собой в ресторан, с пивом попьем!
   — А в самом деле, как я догадался? — притворно удивился Виталик и вопросительно посмотрел на фокусника.
   Тот пожал плечами.
   — Не велик фокус, а вы даже не догадываетесь. Пахнет потому что. Таранью пахнет.
   — У меня насморк, — не на шутку разозлился фокусник. — Прежде чем вы за мой счет пойдете в ресторан, я покажу еще один фокус. Последний. Кстати, где это мы стоим?
   — Мы едем, — ответил Илья Спиридонович, входя в купе с двумя стаканами чая.
   — Вы уверены?
   Внезапно все почувствовали, что вагон как-то странно стоит — только что тряслись и ехали, и вдруг тихо стоим… Пассажиры бросились к окнам. Илья Спиридонович побежал в тамбур, открыл тяжелую дверь и выглянул… тринадцатый вагон одиноко стоял в глухой степи, а рядом под насыпью паслась коза, освещенная луной и привязанная к колу. Илья Спиридонович не мог понять, куда подевался «Черноморец».
   — Нас отцепили! Мы отстали от поезда! — заголосили пассажиры.
   — Вы уверены? — спросил фокусник.
   — Мы стоим… или мы едем?
   Как в дурном сне, вагон опять поехал. Илья Спиридонович, как дурак, с двумя стаканами чая выглядывал из тамбура, а на него с удивлением смотрела коза.
   «Нас опять прицепили, — подумал Илья Спиридонович. — Надо пойти доложить начальнику поезда…»
   — Мы едем, едем, — успокаивал всех фокусник.
   — Однако не очень приятные фокусы, — сказал кто-то, и пассажиры, поглядывая в окна, разошлись по своим местам. «Черноморец» продолжал свой путь в полном составе.
   — Не понимаю… Это вы сделали? — сердито спросил Виталик. — Как вы это сделали?
   Фокусник насмешливо улыбался.
 
   Я проиграл, — нетерпеливо признал Виталик, забрал у жены сумку, вытащил кошелек и забросил его фигуре на верхнюю полку. — Здесь на всех хватит. Все идут в ресторан! Все идут, куда хотят! Все! Без нас. Татьяна, тебя это тоже касается, — и он вытолкал всех из купе.
   В ресторан, кроме развеселившейся фигуры, никто идти не захотел, все прислушивались к разговору в купе.
   — Вы кто? Вы где работаете? — спрашивал Виталик. — Это невозможно… то, что вы сделали.
   — Я заведую клубом в деревне Заврань.
   — Это не имеет значения! Я, например, физик-теоретик, но что с того? Как вы отцепили и прицепили вагон?
   — Не знаю. Не могу объяснить.
   — Ох, уж… Вот народ! В науке любой эксперимент должен быть повторен, а у вас « не знаю, не могу объяснить…» Припомните хотя бы свои ощущения, когда вы отцепляли вагон.
   — Ну… мне очень хотелось поставить вас на место.
   — Поставьте еще раз!
   — Уже расхотелось.
   — Раньше с вами что-то подобное случалось?
   — Нет… не припомню.
   — Расхотелось, не припомню… — передразнил Виталик. — Ладно, и без вас обойдусь. Главное, я теперь убедился, что такие фокусы в принципе возможны.
   Фокусник насупился и ответил:
   — А ты в своей физике далеко пойдешь.
   — Обязательно. И начну с того, что теоретически объясню этот ваш феномен с вагоном.
   — Шустрый чижик, — сказал фокусник. — А когда начнут шить тебе какую-нибудь лженауку и увольнять по профессиональной непригодности — что тогда запоешь?
   — Вот я и гляжу, вас будто пыльным мешком из-за угла прихлопнули. Вы чего-то боитесь? Или кого-то? Выгоняли вас, что ли, по этой самой непригодности?
   — Угадал.
   — Ну и… — насторожился Виталик. — Расскажите.
   — Ладно, расскажу, — неохотно начал фокусник, уставившись на синий поплавок Виталика. — Лет десять назад меня пригласили в цирк для просмотра моих фокусов. Я здорово нервничал. Я был не Кио, конечно… а впрочем… Так вот, меня смотрели директор цирка и еще один тип, который назвался «художественным руководителем». Директор даже слова не вставил, а только кивал. Говорил за него этот руководитель. Человек он был ироничный, вроде тебя. Сначала он осведомился, имею ли я специальное цирковое образование; потом принялся рассуждать о том, что нашему советскому цирку чужды карточные фокусы. От них попахивает пропагандой азартных игр. Он их запрещает. Он хотел бы увидеть фокусы без запаха, яркие и жизнеутверждающие.
   Я уныло предложил ему жизнеутверждающий фокус с исчезновениями и клоунадой; но они уже куда-то заспешили, и директор цирка произнес единственную фразу: «Зайдите завтра», — таким тоном, что мне послышалось: «Зайдите вчера».
   Назавтра я все же решил зайти. Когда я заявился через главный вход со своим реквизитом, оказалось, что директор и его художественный руководитель срочно уехали в Москву на важное совещание и обо мне не распорядились. Но неотложные дела может решить директорская жена, которая имеет в цирке вес. Мне показали ее издалека, и я вдруг решил схитрить. Я расшаркался, сотворил из воздуха бумажный букет роз и преподнес ей. Потом я нагло стал врать, что вчера мою работу смотрел и одобрил лично ее супруг и так далее. В общем, эта дама была очарована и под свою ответственность разрешила мне вечером выйти на арену.
   Я был в восторге — я и сейчас прихожу в восторг, вспоминая тот вечер. Я был как взведенный курок, и все мои фокусы стреляли без промаха. Это редкое состояние. Я хотел бы всю жизнь быть в таком взведенном состоянии. Публика исступленно удивлялась и аплодировала, а директорская жена сидела в первом ряду и млела от счастья, потому что я успевал ей подмигивать. Наконец наступило время жизнеутверждающего фокуса. Оркестр затих, мои подсадные рыжие были уже готовы по моему сигналу заявиться из зала на арену, а я вдруг вспомнил ироничные лица директора и художественного руководителя и подумал:
   «Посмотрел бы я на ваши рожи, если бы вы сейчас появились в цирке!» Потом я произнес условную фразу для рыжих:
   «Прошу двух человек…» В этот момент они и появились. Директор и художественный руководитель. То ли с неба упали, то ли из-под земли выскочили… не знаю. Они плюхнулись на арену в самом обалдевшем и затрапезном виде: директор цирка — в полосатой пижаме, а худрук — в спортивном костюме. Оба были навеселе, с картами в руках и, как видно, перенеслись в цирк в тот момент, когда худрук оставил директора без трех взяток на девятерной — такие у них были лица. За кулисами весь цирковой персонал подавился от хохота, оркестр что-то наяривал, пока не раздался голос директорской супруги:
   «Так вот какое у тебя совещание!» И они побежали от нее за кулисы и сорвали гром аплодисментов. А я за кулисы идти побоялся, раскланялся и ушел как пришел — через главный вход. Так что подобные фокусы случались и раньше.
   — Вот видите, — кротко сказал Виталик. — Я, кажется, создал для вас творческую обстановку. Попробуйте повторить.
   — Какая следующая станция? — спросил фокусник.
   — Жмеринка, — ответил Илья Спиридонович. — Через полчаса.
   — Ну что ж… хотите научное повторение эксперимента? Сейчас наш вагон очутится в Жмеринке!
 
   Ровно в полночь из здания вокзала в Жмеринке вышел дежурный милиционер и увидел на первом пути одинокий вагон с табличкой «Черноморец» и занавесками с изображением одесского оперного театра. Из вагона выпрыгнул человек с ромбиком на пиджаке, громко, по слогам прочитал вывеску на фасаде вокзала: «Жме-рин-ка!» — выпучил глаза и закричал в глубь вагона:
   — Вы научились управлять гравитационными волнами! Я покажу вам свои старые вычисления… сильнейшим волевым напряжением можно создать вокруг себя изолированное гравитационное поле и этим полем управлять. Совершеннейшая дурость!
   За ним из вагона появился человек в сером костюме и самодовольно произнес:
   — Подумаешь, я и без всяких вычислений могу этот вагон на Луну забросить!
   Затем вышел проводник с фонарем и стал по стойке «смирно» перед этими двумя. В окна выглядывали нервные пассажиры. Они кричали:
   — Он нас опять отсоединил! Где наш поезд?
   Из здания вокзала выбежал перепуганный дежурный по отправлению. Селектор просипел:
   — Откуда на первом пути вагон?! Через три минуты московский скорый!
   Милиционер все понял. То есть, он не понял, откуда здесь взялся тринадцатый вагон «Черноморца», когда сам «Черноморец» придет в Жмеринку через полчаса, — но он понял, что вагона здесь не должно быть. Он засвистел и побежал к вагону.
   — Это ты здесь вагон поставил?! — кричал дежурный на Илью Спиридоновича.
   Илья Спиридонович испугался за себя, но еще больше за фокусника и ответил:
   — Не могу знать!
   — Стрелочник! — вопил селектор. — Где стрелочник?! Дядя Вася, дай маневровый на первый путь!
   Илья Спиридонович дернул фокусника за рукав и прошептал:
   — Товарищ, дорогой, уберите вагон на запасной путь… во-он туда.
   — А ты что, сам не можешь? — обернулся фокусник.
   — Я? Нет… — опешил Илья Спиридонович.
   — Виноват, — сказал фокусник, отвлекаясь от беседы с Виталиком. — Мы тут, кажется, нарушили расписание.
   И вагон очутился на запасном пути.
 
   Когда их вели в привокзальное отделение милиции, Виталик поправлял фокуснику галстук, а тот — Виталику поплавок, и оба ласково произносили приятные на слух слова: «плотность потока», «гравитационная волна» и «очень приятно было познакомиться». За ними валили свидетели пассажиры. Татьяна объясняла милиционеру, что все это недоразумение, фокусы.
   — Так вы говорите, что и на Луну смогли бы слетать? — спрашивал Виталик. — А на Марс?
   — Марс не Марс, а в Киев, пожалуй, — отвечал фокусник. — А то всю ночь еще трястись.
   — О чем они? — удивился лейтенант в отделении милиции. — Пьяные?
   — Трезвые, — ответил постовой. — На них показывают, что они отцепили вагон от «Черноморца».
   — Но ведь «Черноморец» еще не прибыл! — удивился лейтенант.
   Татьяна хотела что-то объяснить, но Виталик ее перебил:
   — Таня, ты еще ничего не знаешь! Мы еще сами ничего не знаем. Мы срочно переносимся в Киев. Ты поезжай, а утром мы тебя на вокзале встретим.
   Виталик застыл на мгновенье. И вдруг он исчез. Не стало его.
   — Что тут происходит? — спросил лейтенант.
   Фокусник застыл на мгновенье. Потом он тоже исчез. Испарился.
   — Куда те двое подевались? — спросил лейтенант.
   — Не обращайте внимания, — ответила Татьяна. — Они, кажется, открыли телепортацию… или как там ее..
 
   И снова Илья Спиридонович стоит на перроне в Жмеринке и думает, думает…
   — Это общий вагон? — прерывает его думы старуха с узлами.
   — Это, это, — отвечает Илья Спиридонович.
   — До Фастова к сыну доеду? — спрашивает старуха.
   — Доедешь, доедешь.
   Старуха входит в вагон и в испуге шарахается назад:
   — Какой же это общий?!
   — Общий, общий, — успокаивает Илья Спиридонович, ведет старуху в отдельное купе и усаживает на мягкий диван.
   Потом он опять выходит на перрон, и думает, думает, и не знает, верить тому, что он видел, или все ему почудилось? Ну не может человек силой одной лишь мысли перелетать из Жмеринки в Киев или на Марс. Или расцеплять железнодорожные вагоны — представить невозможно, что эту железную махину из тринадцати вагонов с локомотивом, проплывающую вдоль перрона, можно мысленно разорвать…
   — Где уж нам, — шепчет Илья Спиридонович и прыгает на подножку своего общего вагона.
   Это самый настоящий общий вагон — таким он подается на посадку, но за минуту до отхода превращается в спальный. Вместо твердых полок появляются диваны, исчезают боковые нары, а купе от коридора отделяют зеркальные бесшумные двери. Пассажиры спят на выглаженных простынях, а не клюют носом всю ночь напролет в тесноте и обиде. После первого испуга они всегда бывают приятно удивлены — Илья Спиридонович любит делать такие сюрпризы, но боится ревизоров и начальника поезда.
   Закрыв наружную дверь, Илья Спиридонович входит в свой общий-мягкий вагон и начинает готовить старухе чай.
   — Опять лимонов не завезли, — сердится он. Потом закрывает глаза, поднимает руку и делает в воздухе вращательное движение — будто выкручивает лампочку. Наконец он достает оттуда лимон. Откуда — он и сам не знает.
   Он кладет ломтик лимона в чай и несет старухе.
   — А сколько стоит чай? — пугается старуха.
   — Бесплатно, — сердится Илья Спиридонович.
   — А меня отсюда не выгонят? — опять пугается старуха.
   — Чего ты, бабка, всего боишься? — говорит Илья Спиридонович. — Езжай себе. Сейчас все вагоны такие.
   Он возвращается в служебное купе, глядит в окно и думает, думает… вот бы на Марс слетать!
   — Где уж нам, — вздыхает Илья Спиридонович.