Страница:
Виктор Георгиевич Зинченко, Валерий Григорьевич Зусман, Зоя Ивановна Кирнозе
Литература и методы ее изучения. Системный и синергетический подход: учебное пособие
Посвящается памяти ВИКТОРА ГЕОРГИЕВИЧА ЗИНЧЕНКО
(29.03.1937-30.10.2009)
От кота Бахтина до ящиков Павича
25 ноября 1975 г. писатели России и творческое объединение критиков и литературоведов организовали встречу по случаю 80-летия Михаила Михайловича Бахтина (1895–1975). В пригласительном билете он был скромно назван литературоведом, а само мероприятие приурочено к дате его смерти. Недлинный список планируемых выступлений содержал имена С.С. Аверинцева, В.В. Иванова, С.Л. Лейбовича, В.В. Кожинова и Г.М. Фридлендера.
Серый осенний день и подчеркнутая будничность события не предполагали многолюдства. В малый зал Центрального Дома литераторов пропускали строго по приглашениям. И хотя книги М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (1972) и «Творчество Франсуа Рабле» (1965) уже получили признание в отечественной и мировой науке, подлинный масштаб личности ученого в России оставался неизвестным. Власть настораживала и биография Бахтина, и его подозрительная теория «диалогизма», где в качестве Третьего, Нададресата признавался не только суд истории, но также и Бог, Совесть. Проведший большую часть жизни в изгнании, в Казахстане и в провинциальном Саранске, где был допущен читать лекции на заочном отделении, студенты и преподаватели которого по лени или осторожности избегали профессора, обвиненного в контрреволюционной деятельности, Бахтин неохотно открывал свои мысли случайным собеседникам. Дотошные «бахтиноведы» имели немного случаев рассказать о личных контактах с философом, совершившим настоящий переворот в литературоведческой науке.
На вечере памяти Бахтина, организованном через несколько лет после его переезда из Саранска в московскую больницу, а затем и в дом престарелых в городе Климовске, С.С. Аверинцев и В.В. Иванов впервые в полный голос сказали о гениальности Бахтина. Но наибольшее впечатление произвела речь В.В. Кожинова, посетившего Бахтина в домашней обстановке. Вели разговоры о высоких материях, о мифоритуальной традиции карнавала, о загадочном характере поэтики Достоевского. Но загадочность В.В. Кожинов подметил и в самом Бахтине, вдруг прервавшем разговор и пристально глядевшем на спрыгнувшего с подоконника кота:
– О чем Вы задумались, Михаил Михайлович?
– О коте. Потому что столько ученых знают о мыслях Рабле или Шекспира, а я не могу понять непредсказуемого кота.
Любопытно, что почти те же слова сказал другой гений XX века – физик Илья Пригожин, соединивший рассуждение о коте с загадкой живой жизни. Ибо вопреки логичности и исчерпанности любой схемы, воплотившейся в самую современную систему, остается загадочным и до конца непредсказуемым все живое, «вечно зеленое древо жизни», как и смысл великих произведений литературы.
Именно о смысле – самой трудной философской категории – размышлял и Виктор Георгиевич Зинченко, обдумывавший систему «литература», в которой порождается смысл. Смысл по-своему осознается в истории теории литературы XX–XXI вв. Так, в романе классика постмодернизма Милорада Павича «Ящик для письменных принадлежностей» смысл спрятан в ящиках каталога и кодах Интернета и лишь демонстрирует окончательную неразгаданность смысла и бытия.
Этот роман М. Павича «имеет два завершения – одно в книге, другое в Интернете». В бумажной версии романа Павич указал электронный адрес для активных и увлеченных созданием собственных текстов читателей. В сети Интернет может возникать совершенно другой финал романа. Павич сознательно переуступает читателю функцию творца. Аналогичный ход делает и другой классик постмодернизма Ален Роб-Грийе, один из ключевых авторов Нового романа. В книге «Романески» он утверждает, что «каждый видит свою собственную действительность». Происходит «возвращение зеркала».
В литературе постмодернизма проза имеет «нелинейную интертекстуальную структуру». Наличие общего смысла в ней не исключается, но его нахождение читателем не обязательно. В постмодернистском тексте автора интересует прежде всего процесс повествования, а не его смысловой итог. «Роман», пишет Роб-Грийе, «занят не выражением, а поиском», «роман не ставит своей целью кого-то информировать». Он сам образует действительность и «также постоянно ставит все под вопрос».
Постмодернистский автор работает над порождением текста, создаваемого приемами самыми сложными, как это происходит, к примеру, у Павича, у которого проза постоянно хаотизируется, порождая саморегулирующееся свойство и переходя в новое качество через синергетический скачок. Однако при всей сложности постмодернистской и вообще любой системы, ни одна из них не может решить загадку живой природы.
Применительно к изучению литературы в ее системных качествах старый нерешенный вопрос заключается в попытке понять, как слово, становясь образом, начинает воздействовать на природу человека. И хотя общее определение художественной литературы давно известно и даже зафиксировано в школьных учебниках, оно остается спорным, побуждающим к размышлению. Соединение буквы, «литеры» с художественностью принадлежит скорее сфере декларации. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках остается до конца нерешенной. Спор филологов-лингвистов и литературоведов о соотношении «текста» и «художественного произведения» продолжается.
У М.М. Бахтина уже рассматривалась проблема текста в лингвистике и в литературоведении. Выше текста он ставит произведение как эстетический факт, в котором смысл персоналистичен, «в нем всегда есть вопрос, обращение и предвосхищение ответа…».
Над этой же проблемой размышлял в последние дни своей жизни и один из авторов книги о литературе и методах ее изучения – Виктор Георгиевич Зинченко. Он определял литературу как особую фазу текста, в котором вследствие синергетического скачка рождается новый смысл. Рождение это происходит исключительно благодаря присутствию автора в тексте. Именно поэтому текст переходит в литературное произведение. В этом заключается замысел и главный вывод книги о синергетическом подходе к методам изучения литературы.
Здесь же итог многолетних занятий проблемами межкультурной коммуникации. Биография В.Г. Зинченко и его научная деятельность во многом связаны с Одессой, где он родился и получил образование: окончил с медалью школу, поступил на филологический факультет в университете, в котором прошел все должности от лаборанта до заведующего кафедрой и декана.
И хотя В.Г. Зинченко с юности интересовался историей и литературой, это не мешало ему также увлекаться логикой и математикой, что особенно проявлялось в последние годы жизни. После защиты диссертации о чешском романе он опубликовал ряд работ по истории и теории литературы. Последними из них стали «Словарь по межкультурной коммуникации» и предлагаемая книга «Литература и методы ее изучения. Системно0синергетический подход». Она подводит итог научных поисков В.Г. Зинченко и его жизни.
Серый осенний день и подчеркнутая будничность события не предполагали многолюдства. В малый зал Центрального Дома литераторов пропускали строго по приглашениям. И хотя книги М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (1972) и «Творчество Франсуа Рабле» (1965) уже получили признание в отечественной и мировой науке, подлинный масштаб личности ученого в России оставался неизвестным. Власть настораживала и биография Бахтина, и его подозрительная теория «диалогизма», где в качестве Третьего, Нададресата признавался не только суд истории, но также и Бог, Совесть. Проведший большую часть жизни в изгнании, в Казахстане и в провинциальном Саранске, где был допущен читать лекции на заочном отделении, студенты и преподаватели которого по лени или осторожности избегали профессора, обвиненного в контрреволюционной деятельности, Бахтин неохотно открывал свои мысли случайным собеседникам. Дотошные «бахтиноведы» имели немного случаев рассказать о личных контактах с философом, совершившим настоящий переворот в литературоведческой науке.
На вечере памяти Бахтина, организованном через несколько лет после его переезда из Саранска в московскую больницу, а затем и в дом престарелых в городе Климовске, С.С. Аверинцев и В.В. Иванов впервые в полный голос сказали о гениальности Бахтина. Но наибольшее впечатление произвела речь В.В. Кожинова, посетившего Бахтина в домашней обстановке. Вели разговоры о высоких материях, о мифоритуальной традиции карнавала, о загадочном характере поэтики Достоевского. Но загадочность В.В. Кожинов подметил и в самом Бахтине, вдруг прервавшем разговор и пристально глядевшем на спрыгнувшего с подоконника кота:
– О чем Вы задумались, Михаил Михайлович?
– О коте. Потому что столько ученых знают о мыслях Рабле или Шекспира, а я не могу понять непредсказуемого кота.
Любопытно, что почти те же слова сказал другой гений XX века – физик Илья Пригожин, соединивший рассуждение о коте с загадкой живой жизни. Ибо вопреки логичности и исчерпанности любой схемы, воплотившейся в самую современную систему, остается загадочным и до конца непредсказуемым все живое, «вечно зеленое древо жизни», как и смысл великих произведений литературы.
Именно о смысле – самой трудной философской категории – размышлял и Виктор Георгиевич Зинченко, обдумывавший систему «литература», в которой порождается смысл. Смысл по-своему осознается в истории теории литературы XX–XXI вв. Так, в романе классика постмодернизма Милорада Павича «Ящик для письменных принадлежностей» смысл спрятан в ящиках каталога и кодах Интернета и лишь демонстрирует окончательную неразгаданность смысла и бытия.
Этот роман М. Павича «имеет два завершения – одно в книге, другое в Интернете». В бумажной версии романа Павич указал электронный адрес для активных и увлеченных созданием собственных текстов читателей. В сети Интернет может возникать совершенно другой финал романа. Павич сознательно переуступает читателю функцию творца. Аналогичный ход делает и другой классик постмодернизма Ален Роб-Грийе, один из ключевых авторов Нового романа. В книге «Романески» он утверждает, что «каждый видит свою собственную действительность». Происходит «возвращение зеркала».
В литературе постмодернизма проза имеет «нелинейную интертекстуальную структуру». Наличие общего смысла в ней не исключается, но его нахождение читателем не обязательно. В постмодернистском тексте автора интересует прежде всего процесс повествования, а не его смысловой итог. «Роман», пишет Роб-Грийе, «занят не выражением, а поиском», «роман не ставит своей целью кого-то информировать». Он сам образует действительность и «также постоянно ставит все под вопрос».
Постмодернистский автор работает над порождением текста, создаваемого приемами самыми сложными, как это происходит, к примеру, у Павича, у которого проза постоянно хаотизируется, порождая саморегулирующееся свойство и переходя в новое качество через синергетический скачок. Однако при всей сложности постмодернистской и вообще любой системы, ни одна из них не может решить загадку живой природы.
Применительно к изучению литературы в ее системных качествах старый нерешенный вопрос заключается в попытке понять, как слово, становясь образом, начинает воздействовать на природу человека. И хотя общее определение художественной литературы давно известно и даже зафиксировано в школьных учебниках, оно остается спорным, побуждающим к размышлению. Соединение буквы, «литеры» с художественностью принадлежит скорее сфере декларации. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках остается до конца нерешенной. Спор филологов-лингвистов и литературоведов о соотношении «текста» и «художественного произведения» продолжается.
У М.М. Бахтина уже рассматривалась проблема текста в лингвистике и в литературоведении. Выше текста он ставит произведение как эстетический факт, в котором смысл персоналистичен, «в нем всегда есть вопрос, обращение и предвосхищение ответа…».
Над этой же проблемой размышлял в последние дни своей жизни и один из авторов книги о литературе и методах ее изучения – Виктор Георгиевич Зинченко. Он определял литературу как особую фазу текста, в котором вследствие синергетического скачка рождается новый смысл. Рождение это происходит исключительно благодаря присутствию автора в тексте. Именно поэтому текст переходит в литературное произведение. В этом заключается замысел и главный вывод книги о синергетическом подходе к методам изучения литературы.
Здесь же итог многолетних занятий проблемами межкультурной коммуникации. Биография В.Г. Зинченко и его научная деятельность во многом связаны с Одессой, где он родился и получил образование: окончил с медалью школу, поступил на филологический факультет в университете, в котором прошел все должности от лаборанта до заведующего кафедрой и декана.
И хотя В.Г. Зинченко с юности интересовался историей и литературой, это не мешало ему также увлекаться логикой и математикой, что особенно проявлялось в последние годы жизни. После защиты диссертации о чешском романе он опубликовал ряд работ по истории и теории литературы. Последними из них стали «Словарь по межкультурной коммуникации» и предлагаемая книга «Литература и методы ее изучения. Системно0синергетический подход». Она подводит итог научных поисков В.Г. Зинченко и его жизни.
Введение
Второе издание учебного пособия опирается на идеи предшествующей книги, рассматривающей методы изучения литературы в соотнесенности с системным подходом.
Взаимодействие гуманитарных и естественных наук – важнейшая особенность современной научной парадигмы. По утверждению академика B.C. Стёпина, «историзм объектов современного естествознания и рефлексия над ценностными основаниями исследования» сближают естественные и социально-гуманитарные науки. Их противопоставление, «справедливое для науки XIX в., в наше время (…) во многом утрачивает свою значимость»[1]. В книгу вводится представление о системно-синергетической парадигме как модели постановки проблем и их решений в сфере точных и гуманитарных наук (Т. Кун). Выявление системного качества, нелинейного рационализма, общих принципов поведения систем при различной природе составляющих их элементов требует особого понятийного аппарата и особой терминологии. Системно-синергетическая парадигма порождает новые вопросы и новый стиль научного мышления.
Новым моментом в книге стало представление о системе «литература». Авторы исходили из способности литературы к саморегуляции, которая изучается в рамках системного подхода, и к саморазвитию, которое изучается синергетикой[2]. Отсюда кажущаяся экстравагантность подзаголовка книги – «Системно-синергетический подход».
Синергетическая парадигма – общая модель мировидения, понимания и оценки действительности. Синергетика – фундаментальное направление современного научного мышления, имеющее междисциплинарный характер и объединяющее естественно-научное и гуманитарное знание; теоретическая основа естественных и гуманитарных наук, связанная с идеями системности, нелинейности, нестабильности и способности систем к самоорганизации. Представляется, что система «литература» – сложная, нестабильная, нелинейная система, способная к самоструктурированию, саморегуляции, самовоспроизведению[3].
Определяя смысл термина, один из основателей науки Г. Хакен подчеркивал, что «синергетика – это междисциплинарное поле, в рамках которого исследуются системы, состоящие из нескольких или большого числа элементов». Для интерпретации системы «литература» синергетика важна потому, что помогает понять ее динамический характер. Акцент в этом случае ставится на новых, эмерджентных свойствах элементов, которым они ранее вне системы не обладали. Таким свойством является превращение текста в художественный текст, т. е. в художественное произведение. Попытка понять литературу в аспекте системно-синергетического подхода означает включение теории литературы в современную научную парадигму.
Взаимодействие гуманитарных и естественных наук – важнейшая особенность современной научной парадигмы. По утверждению академика B.C. Стёпина, «историзм объектов современного естествознания и рефлексия над ценностными основаниями исследования» сближают естественные и социально-гуманитарные науки. Их противопоставление, «справедливое для науки XIX в., в наше время (…) во многом утрачивает свою значимость»[1]. В книгу вводится представление о системно-синергетической парадигме как модели постановки проблем и их решений в сфере точных и гуманитарных наук (Т. Кун). Выявление системного качества, нелинейного рационализма, общих принципов поведения систем при различной природе составляющих их элементов требует особого понятийного аппарата и особой терминологии. Системно-синергетическая парадигма порождает новые вопросы и новый стиль научного мышления.
Новым моментом в книге стало представление о системе «литература». Авторы исходили из способности литературы к саморегуляции, которая изучается в рамках системного подхода, и к саморазвитию, которое изучается синергетикой[2]. Отсюда кажущаяся экстравагантность подзаголовка книги – «Системно-синергетический подход».
Синергетическая парадигма – общая модель мировидения, понимания и оценки действительности. Синергетика – фундаментальное направление современного научного мышления, имеющее междисциплинарный характер и объединяющее естественно-научное и гуманитарное знание; теоретическая основа естественных и гуманитарных наук, связанная с идеями системности, нелинейности, нестабильности и способности систем к самоорганизации. Представляется, что система «литература» – сложная, нестабильная, нелинейная система, способная к самоструктурированию, саморегуляции, самовоспроизведению[3].
Определяя смысл термина, один из основателей науки Г. Хакен подчеркивал, что «синергетика – это междисциплинарное поле, в рамках которого исследуются системы, состоящие из нескольких или большого числа элементов». Для интерпретации системы «литература» синергетика важна потому, что помогает понять ее динамический характер. Акцент в этом случае ставится на новых, эмерджентных свойствах элементов, которым они ранее вне системы не обладали. Таким свойством является превращение текста в художественный текст, т. е. в художественное произведение. Попытка понять литературу в аспекте системно-синергетического подхода означает включение теории литературы в современную научную парадигму.
Тема 1 Художественная литература
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: литература, художественная литература, словесное искусство, текст, литературное произведение, материальный и идеальный аспекты художественного произведения, автор, читатель, вариант, инвариант, программа функционирования системы «литература»
В энциклопедических словарях и литературоведческих справочниках литературой, как правило, называют совокупность письменных и печатных текстов, из числа которых иногда выделяют корпус текстов художественной литературы. Последнюю обычно именуют литературой, не прибегая к дополнительным определениям, как это делается в случае, когда речь идет, например, о технической или философской литературе. Этому обычаю будем следовать и мы, говоря о художественной литературе.
С сожалением приходится констатировать, что определения понятия художественной литературы отсутствуют не только в справочных изданиях, но и в научной литературе. Столь странная на первый взгляд ситуация имеет простое объяснение: многие авторитетные литературоведы прошлого столетия считали невозможным дать определение понятия художественной литературы. Так, например, в начале XX века Б.В. Томашевский писал: «Обнять одним определением все формы литературы во все времена немыслимо и совершенно бесцельно: только в историческом изучении жизни человеческого общества раскроется, чем была литература в разные времена. Такое общее определение, помимо того, и невозможно: сходные явления в разное время то относились к литературе, то исключались из нее. Каждый век имеет свое определение литературы»[4]. Сходные суждения присутствуют и в относящихся ко второй половине прошлого века трудах академика
Н.И. Конрада: «Иным является в разное историческое время и состав литературы. Дело при этом не в том, что, скажем, в древности в состав литературы входило все – и песня, и историческое сочинение, и правовой документ, и философский трактат, и рассказ, а в более позднее время литературой стало только то, что получило наименование «художественной литературы». Исторически столь же реально и другое: различное представление о «художественности» и в связи с этим различный состав именно художественной литературы. Так, например, в Китае в некоторые периоды Средневековья в орбиту художественной литературы не входил рассказ или роман, но входил политический трактат или публицистическая статья, если они были написаны с соблюдением определенных стилистических правил»[5].
Вариантом представленной выше позиции в прошлом столетии была та, которая принадлежала автору известного исследования «Структура художественного текста» Ю.М. Лотману. В этой книге он писал: «Зададимся вопросом: какие тексты являются художественными, а какие нет? Трудность всеобъемлющего ответа на него общеизвестна. Стоит сформулировать любое правило, как тотчас же живая история литературы предлагает столько исключений, что от него ничего не остается»[6]. Ученый не дал определения литературы, но он выделил четыре возможности функционирования текстов:
1. Писатель создает текст как произведение искусства, и читатель воспринимает его так же.
2. Писатель создает текст не как произведение искусства, но читатель воспринимает его эстетически (например, современное восприятие сакральных и исторических текстов древних и средневековых литератур).
3. Писатель создает художественный текст, но читатель не способен отождествить его с каким-либо из тех видов организации, которыми для него исчерпывается понятие художественности, и воспринимает его с точки зрения нехудожественной информации.
4. Этот случай тривиален: нехудожественный текст, созданный автором, воспринимается читателем как нехудожественный.
Эта типология возможностей функционирования текстов будет использована нами в ходе поисков ответа на вопрос об определении литературы, но отправной точкой для нас станет мысль об искусстве, принадлежащая Гегелю. Нам представляется, что он описал структуру системы «искусство», заметив, что оно «распадается на произведение, имеющее характер внешнего, обыденного наличного бытия, – на субъект, его продуцирующий, и на субъект, его созерцающий и перед ним преклоняющийся»[7].
В этом высказывании Гегель указал элементы, входящие в состав системы «искусство», и отметил особое место в ней произведения искусства. Он проследил также присутствие в системе «литература» прямой связи, идущей от продуцирующего субъекта через произведение к созерцающему это произведение субъекту, и обратной связи, проходящей от созерцающего произведение субъекта через произведение к продуцирующему произведение субъекту. Но, что особенно важно, Гегель уловил особенность отношений между элементами системы «искусство», порождающих то, что теперь мы называем системным качеством.
О нем, на наш взгляд, он говорит тогда, когда отмечает появление у произведения, «имеющего характер внешнего, обыденного наличного бытия», свойства быть предметом преклонения для созерцающего его субъекта, т. е. художественной ценностью.
Гегель дал описание инварианта системы «искусство», одним из видов которого является литература, поэтому, опираясь на его суждение, нетрудно представить инвариант системы «литература» в виде цепи, состоящей из трех элементов – автор, произведение и читатель, – в центре которой находится элемент «произведение». К нему от элемента «автор» идут прямые и обратные связи и от него эти связи проходят к элементу «читатель», что позволяет считать систему «литература» центрированной относительно элемента «произведение». Присутствие на входе и на выходе системы «литература» Человека в лице автора и читателя превращает ее в большую саморегулирующуюся систему с присущим этому классу систем системным качеством целого.
В системе «литература» нетрудно заметить присутствие двух связанных общим для них элементом «произведение», а потому лишь относительно автономных подсистем «автор – произведение» и «произведение – читатель». В этих подсистемах существуют отношения (1) «автор – произведение» и (2) «произведение – читатель», а также отношение отношений (1) и (2), вытекающее из того, что в отношениях (1) и (2) есть общий для них член отношения «произведение». Отношение отношений (1) и (2) отражает наличие в системе «литература» корреляции, частным случаем которой является функция. Отношение (1) «автор – произведение» при этом может выступать в роли независимой переменной, функцией от которой окажется отношение (2) «произведение – читатель». В описанной Гегелем системе «искусство» гомеостатичность, которая характерна для больших систем, «заслоняет» присутствие в ней стохастической (вероятностной) причинности. То же самое можно заметить относительно системы «литература», в которой корреляционный анализ позволяет обнаружить воздействие случайных факторов, осложняющих отношение между отношениями (1) и (2).
Инвариант программы функционирования системы «литература» описал, не ставя перед собой такой задачи, Б.О. Корман, которого интересовала проблема целостности литературного произведения: «Процесс восприятия произведения реальным, биографическим читателем есть процесс формирования читателя как элемента эстетической реальности. В этом акте созидания концепированного читателя принимают участие все уровни литературного произведения. Так, прямооценочная точка зрения «навязывает читателю открыто выраженное представление о норме. Пространственная точка зрения заставляет читателя видеть то и только то, что видит субъект сознания. Она определяет его положение в пространстве, расстояние от объекта и направление взгляда. То же (с соответствующими изменениями) можно сказать и о временной точке зрения. Двойственный характер говорящего во фразеологической точке зрения предполагает и двойственный характер предлагаемой читателю позиции. С одной стороны, читатель совмещается с говорящим, принимая не только его пространственно-временную, но и оценочно-идеологическую позицию. С другой стороны, ему дана возможность возвыситься над говорящим, дистанцироваться от него и превратить его в объект. Чем в большей степени реализуется вторая возможность, тем в большей степени приближается реальный читатель к читателю, постулируемому текстом. Следовательно, степень обязательности позиции (степень ее навязанности), предлагаемой текстом, различна для каждой из точек зрения.
Наибольшей она является для прямо-оценочной, наименьшей – для фразеологической»[9].
Если рассматривать «действие программы саморегуляции как цели, обеспечивающей воспроизводство системы», то можно подойти к пониманию проблемы системного качества литературы как сохраняемого «блоком управления» свойства целого, внутри которого происходит преобразование свойств составляющих это целое частей[10]. Когда писатель создает текст, содержащий описание вымышленного мира, и снабжает его программой, обеспечивающей восприятие этого мира в качестве художественного изображения, а читатель преклоняется перед этим изображением, текст, не переставая быть носителем информации, становится литературным произведением. При этом не менее конкретное лицо – читатель, открывший для себя художественность текста и преклоняющийся перед нею, предстает как ценитель литературного произведения. И эта ситуация может повторяться при каждом новом акте рецепции.
Упомянутая выше типология функционирования текста была построена Ю.М. Лотманом на основе учета отношения отношений (1) и (2). Случай, когда писатель создает текст как произведение искусства и читатель воспринимает его так же, как и случай, когда «нехудожественный текст, созданный автором, воспринимается читателем как нехудожественный», – это проявления однозначного соответствия отношения (2) отношению (1). Случаи же, обозначенные Ю.М. Лотманом как второй и третий, требуют отдельного рассмотрения. Здесь необходимо вспомнить, что корреляция может быть более или менее тесной. В нашем случае это означает, что зависимость отношения (2) от отношения (1) может быть более или менее ясно выраженной. При этом число, показывающее степень тесноты корреляции, коэффициент корреляции, заключено между -1 и 1. В «целевых» системах, к числу которых относится система «литература», коэффициент корреляции стремится от -1 к 1, никогда не достигая, однако, значения 1.
Это позволяет утверждать, что существует тенденция к верному пониманию указаний автора на принадлежность художественного текста к литературе и справедливой оценке читателем литературного произведения и что эта тенденция проявляется тем яснее, чем шире оказывается круг читателей и чем дольше оно функционирует. Из этого следует, что если писатель создает текст не как произведение искусства, то такой текст имеет меньше шансов на то, чтобы в процессе функционирования оказаться отнесенным к числу художественных текстов, чем текст, который создавался как художественный, и, напротив, у художественного текста оказывается меньше шансов на то, чтобы остаться причисленным к нехудожественным текстам, чем у текста, который был создан автором как нехудожественный.
В энциклопедических словарях и литературоведческих справочниках литературой, как правило, называют совокупность письменных и печатных текстов, из числа которых иногда выделяют корпус текстов художественной литературы. Последнюю обычно именуют литературой, не прибегая к дополнительным определениям, как это делается в случае, когда речь идет, например, о технической или философской литературе. Этому обычаю будем следовать и мы, говоря о художественной литературе.
С сожалением приходится констатировать, что определения понятия художественной литературы отсутствуют не только в справочных изданиях, но и в научной литературе. Столь странная на первый взгляд ситуация имеет простое объяснение: многие авторитетные литературоведы прошлого столетия считали невозможным дать определение понятия художественной литературы. Так, например, в начале XX века Б.В. Томашевский писал: «Обнять одним определением все формы литературы во все времена немыслимо и совершенно бесцельно: только в историческом изучении жизни человеческого общества раскроется, чем была литература в разные времена. Такое общее определение, помимо того, и невозможно: сходные явления в разное время то относились к литературе, то исключались из нее. Каждый век имеет свое определение литературы»[4]. Сходные суждения присутствуют и в относящихся ко второй половине прошлого века трудах академика
Н.И. Конрада: «Иным является в разное историческое время и состав литературы. Дело при этом не в том, что, скажем, в древности в состав литературы входило все – и песня, и историческое сочинение, и правовой документ, и философский трактат, и рассказ, а в более позднее время литературой стало только то, что получило наименование «художественной литературы». Исторически столь же реально и другое: различное представление о «художественности» и в связи с этим различный состав именно художественной литературы. Так, например, в Китае в некоторые периоды Средневековья в орбиту художественной литературы не входил рассказ или роман, но входил политический трактат или публицистическая статья, если они были написаны с соблюдением определенных стилистических правил»[5].
Вариантом представленной выше позиции в прошлом столетии была та, которая принадлежала автору известного исследования «Структура художественного текста» Ю.М. Лотману. В этой книге он писал: «Зададимся вопросом: какие тексты являются художественными, а какие нет? Трудность всеобъемлющего ответа на него общеизвестна. Стоит сформулировать любое правило, как тотчас же живая история литературы предлагает столько исключений, что от него ничего не остается»[6]. Ученый не дал определения литературы, но он выделил четыре возможности функционирования текстов:
1. Писатель создает текст как произведение искусства, и читатель воспринимает его так же.
2. Писатель создает текст не как произведение искусства, но читатель воспринимает его эстетически (например, современное восприятие сакральных и исторических текстов древних и средневековых литератур).
3. Писатель создает художественный текст, но читатель не способен отождествить его с каким-либо из тех видов организации, которыми для него исчерпывается понятие художественности, и воспринимает его с точки зрения нехудожественной информации.
4. Этот случай тривиален: нехудожественный текст, созданный автором, воспринимается читателем как нехудожественный.
Эта типология возможностей функционирования текстов будет использована нами в ходе поисков ответа на вопрос об определении литературы, но отправной точкой для нас станет мысль об искусстве, принадлежащая Гегелю. Нам представляется, что он описал структуру системы «искусство», заметив, что оно «распадается на произведение, имеющее характер внешнего, обыденного наличного бытия, – на субъект, его продуцирующий, и на субъект, его созерцающий и перед ним преклоняющийся»[7].
В этом высказывании Гегель указал элементы, входящие в состав системы «искусство», и отметил особое место в ней произведения искусства. Он проследил также присутствие в системе «литература» прямой связи, идущей от продуцирующего субъекта через произведение к созерцающему это произведение субъекту, и обратной связи, проходящей от созерцающего произведение субъекта через произведение к продуцирующему произведение субъекту. Но, что особенно важно, Гегель уловил особенность отношений между элементами системы «искусство», порождающих то, что теперь мы называем системным качеством.
О нем, на наш взгляд, он говорит тогда, когда отмечает появление у произведения, «имеющего характер внешнего, обыденного наличного бытия», свойства быть предметом преклонения для созерцающего его субъекта, т. е. художественной ценностью.
Гегель дал описание инварианта системы «искусство», одним из видов которого является литература, поэтому, опираясь на его суждение, нетрудно представить инвариант системы «литература» в виде цепи, состоящей из трех элементов – автор, произведение и читатель, – в центре которой находится элемент «произведение». К нему от элемента «автор» идут прямые и обратные связи и от него эти связи проходят к элементу «читатель», что позволяет считать систему «литература» центрированной относительно элемента «произведение». Присутствие на входе и на выходе системы «литература» Человека в лице автора и читателя превращает ее в большую саморегулирующуюся систему с присущим этому классу систем системным качеством целого.
В системе «литература» нетрудно заметить присутствие двух связанных общим для них элементом «произведение», а потому лишь относительно автономных подсистем «автор – произведение» и «произведение – читатель». В этих подсистемах существуют отношения (1) «автор – произведение» и (2) «произведение – читатель», а также отношение отношений (1) и (2), вытекающее из того, что в отношениях (1) и (2) есть общий для них член отношения «произведение». Отношение отношений (1) и (2) отражает наличие в системе «литература» корреляции, частным случаем которой является функция. Отношение (1) «автор – произведение» при этом может выступать в роли независимой переменной, функцией от которой окажется отношение (2) «произведение – читатель». В описанной Гегелем системе «искусство» гомеостатичность, которая характерна для больших систем, «заслоняет» присутствие в ней стохастической (вероятностной) причинности. То же самое можно заметить относительно системы «литература», в которой корреляционный анализ позволяет обнаружить воздействие случайных факторов, осложняющих отношение между отношениями (1) и (2).
Корман Борис ОсиповичПоскольку отношение (1) зафиксировано в тексте произведения, то текст является одновременно и «материей» произведения, и носителем программы функционирования системы «литература», содержащей указания читателю и корректирующей поведение системы, на основе обратных связей. Необходимость в авторских указаниях на принадлежность произведения к художественной литературе обусловлена спецификой словесного искусства. Дело в том, что, в отличие от других видов искусства, где в роли указаний на художественность произведений выступает материал, которым оперирует автор произведения, литература как художественная, так и нехудожественная, использует в качестве материала один и тот же естественный язык. Поэтому писатели прибегают к разным видам указаний, из которых самым простым самым распространенным является подзаголовок с названием литературного жанра или его разновидности (повесть, рассказ, роман, поэма или исторический роман, фантастическая повесть и т. п.)[8].
(1922–1983) – историк и теоретик литературы. Б.О. Корман разработал концепцию целостности литературного произведения, создал оригинальную теорию автора, разграничив понятия биографического автора и автора концепированного, биографического читателя и читателя как идеального адресата. В работе «О целостности литературного произведения Б.О. Корман писал: «Реально-биографический автор (писатель) создает с помощью воображения, отбора и переработки жизненного материала автора как носителя концепции произведения. Инобытием такого автора является весь художественный феномен, который предполагает идеального, заданного, концепированного читателя. Процесс восприятия есть процесс превращения реального читателя в читателя концепированного; в процессе формирования такого читателя принимают участие все уровни художественного произведения, все формы выражения авторского сознания».
Литература:
Корман Б.О. Лирика Н.А. Некрасова. – Воронеж, 1964.
Корман Б.О. Избранные труды по теории и истории литературы. – Ижевск, 1992.
Инвариант программы функционирования системы «литература» описал, не ставя перед собой такой задачи, Б.О. Корман, которого интересовала проблема целостности литературного произведения: «Процесс восприятия произведения реальным, биографическим читателем есть процесс формирования читателя как элемента эстетической реальности. В этом акте созидания концепированного читателя принимают участие все уровни литературного произведения. Так, прямооценочная точка зрения «навязывает читателю открыто выраженное представление о норме. Пространственная точка зрения заставляет читателя видеть то и только то, что видит субъект сознания. Она определяет его положение в пространстве, расстояние от объекта и направление взгляда. То же (с соответствующими изменениями) можно сказать и о временной точке зрения. Двойственный характер говорящего во фразеологической точке зрения предполагает и двойственный характер предлагаемой читателю позиции. С одной стороны, читатель совмещается с говорящим, принимая не только его пространственно-временную, но и оценочно-идеологическую позицию. С другой стороны, ему дана возможность возвыситься над говорящим, дистанцироваться от него и превратить его в объект. Чем в большей степени реализуется вторая возможность, тем в большей степени приближается реальный читатель к читателю, постулируемому текстом. Следовательно, степень обязательности позиции (степень ее навязанности), предлагаемой текстом, различна для каждой из точек зрения.
Наибольшей она является для прямо-оценочной, наименьшей – для фразеологической»[9].
Вячеслав Семенович Стёпин – академик РАН, автор трудов по философии, методологии науки и философской антропологии. В работе «Синергетика и системный анализ» B.C. Стёпин отмечает вклад Гегеля в разработку категориального аппарата исторически развивающихся систем. В монографии «Теоретическое знание» автор определяет самоорганизацию, включающую в себя самострук-турирование, саморегуляцию, самовоспроизведение, «…как процесс, который приводит к образованию новых структур».Очевидно, что программа функционирования литературного произведения, как и ее инвариант в системе «литература», могут быть описаны различными способами. Дело здесь, однако, не в способах описания программ, а в их существовании и в роли, которую они играют в судьбе системы «литература».
Литература:
Стёпин B.C. Философская антропология и философия науки. – М., 1992.
Стёпин B.C. Теоретическое знание. – М., 1999.
Если рассматривать «действие программы саморегуляции как цели, обеспечивающей воспроизводство системы», то можно подойти к пониманию проблемы системного качества литературы как сохраняемого «блоком управления» свойства целого, внутри которого происходит преобразование свойств составляющих это целое частей[10]. Когда писатель создает текст, содержащий описание вымышленного мира, и снабжает его программой, обеспечивающей восприятие этого мира в качестве художественного изображения, а читатель преклоняется перед этим изображением, текст, не переставая быть носителем информации, становится литературным произведением. При этом не менее конкретное лицо – читатель, открывший для себя художественность текста и преклоняющийся перед нею, предстает как ценитель литературного произведения. И эта ситуация может повторяться при каждом новом акте рецепции.
Упомянутая выше типология функционирования текста была построена Ю.М. Лотманом на основе учета отношения отношений (1) и (2). Случай, когда писатель создает текст как произведение искусства и читатель воспринимает его так же, как и случай, когда «нехудожественный текст, созданный автором, воспринимается читателем как нехудожественный», – это проявления однозначного соответствия отношения (2) отношению (1). Случаи же, обозначенные Ю.М. Лотманом как второй и третий, требуют отдельного рассмотрения. Здесь необходимо вспомнить, что корреляция может быть более или менее тесной. В нашем случае это означает, что зависимость отношения (2) от отношения (1) может быть более или менее ясно выраженной. При этом число, показывающее степень тесноты корреляции, коэффициент корреляции, заключено между -1 и 1. В «целевых» системах, к числу которых относится система «литература», коэффициент корреляции стремится от -1 к 1, никогда не достигая, однако, значения 1.
Это позволяет утверждать, что существует тенденция к верному пониманию указаний автора на принадлежность художественного текста к литературе и справедливой оценке читателем литературного произведения и что эта тенденция проявляется тем яснее, чем шире оказывается круг читателей и чем дольше оно функционирует. Из этого следует, что если писатель создает текст не как произведение искусства, то такой текст имеет меньше шансов на то, чтобы в процессе функционирования оказаться отнесенным к числу художественных текстов, чем текст, который создавался как художественный, и, напротив, у художественного текста оказывается меньше шансов на то, чтобы остаться причисленным к нехудожественным текстам, чем у текста, который был создан автором как нехудожественный.