Анатомия Комплексов (Ч. 2)

    Г Л А В А 2 0
   
   ‘Вот и все’, –– подумала Алена, пробираясь сквозь лес. В голове всплыли строчки стихов неизвестного ей поэта:
   ‘Как больно, милая, как странно, сроднясь душой, сплетясь корнями,
   как больно, милая, как странно, раздваиваться под пилой…’
   Где она их слышала? Ах, да, культовый фильм ‘Ирония судьбы..’ Только у нее никакой иронии в судьбе, сардоническая ухмылка, желчный сарказм.
   Алена вышла к шоссе и встала, растерянно оглядывая местность: налево или направо? Что там, что здесь, поля с островками леса, полынь, лопух, гравий и серая лента расплавленного асфальта. Куда же идти? Вспомнилось, что Сергей говорил налево. Туда она и пошла, вернее –– медленно побрела, нехотя переставляя ноги. Ей казалось, что она не приближается к дому, а удаляется от него. Да и куда торопиться? Когда она шагала по пустыне, она имела цель, решимость, желание, одним словом, она четко и ясно представляла себе итог и жаждала его. Рэй, вот как он назывался…
   Сейчас же цели не было. Там, на финише, ее никто не ждал. Мама, отец, брат, друзья могли помнить ее, но ждать –– нет.
   Алена нахмурилась, осознав, что ничего не чувствует, вспоминая родных, ни единой эмоции. Пусто в груди, в душе. Не нормально, но факт. И то, что не хочется домой, не хочется видеть их, тоже факт. Что она им скажет? Как, да и зачем? Они не поверят ей, не поймут. Рэй в их понимании вампир, нелюдь, негодяй…Как и для нее когда-то.
   Неужели она считала его таким? И не скрывая от него, говорила в лицо…Как она могла?
   Шоссе было пустым, заброшенным: ни одной машины, ни одного человечка или простенького указателя направления на всем обозримом просторе. Солнце нещадно жарило, но она даже не чувствовала это. Ей было холодно от беспросветной тоски и неутешительных мыслей. Она ежилась, не замечая липкой духоты, шагала, не видя ничего вокруг, не понимая, не принимая реальности.
   Этот мир стал ей чужим, она не желала его знать так же яростно, как когда-то стремилась вернуться в него. Ведь это он виноват в том, что случилось. Он отобрал у нее естественное стремление жить, как заложено природой, а не людьми. Жить свободной от предрассудков и догм, жить по своей воле, а не под гнетом чужих желаний. Жить любя. И не страшиться этого, не сопротивляться, не стесняться. ‘Независимость, свобода’–– что она будет с ними здесь делать? Они там, здесь лишь их фантом, заскорузлый архетип. Что этот мир знает о них? И что они могут дать женщине, кроме горечи одиночества?
   Над ухом хрипло каркнули. Алена вздрогнула и остановилась, с удивлением рассматривая серо-черное чудище с длинным клювом, нагло ковыляющее в метре от нее. Ворона. Надо же. А там еще одна и еще. Поля…
   Девушка поправила съехавшую лямку рюкзачка и пошла дальше. Мимо промчалась машина, вторая притормозила, грянула клаксоном:
   –– Подвести, красавица? –– спросил рыжий детина, высунувшись в окно. Она просто посмотрела и слов не потребовалось –– парень нахмурился и нажал на газ.
   Алена проводила зеленую колымагу презрительным взглядом и словно очнулась, осознав, что видит банальный автомобиль, а не привычный сейфер. Значит, она действительно на Земле? Уже?
   ’18 дней всего. Это же новейший гоффит, а не развалюха Вэрэна, служившая еще его деду…’ Кто это ей говорил? Серега.
   Сердце сжалось от боли –– его она тоже больше не увидит. И Вэрэна. И Дэйкса. И Иллана. И…детей. Ворковская всхлипнула и закусила губу. Слезы сами брызнули из глаз. ’Жалость, прежде всего к себе –– вот источник слез’ –– сказал ей Рэй, когда, не выдержав очередного давления с его стороны, просто расплакалась от бессилия. Но он был прав, на деле она плакала, жалея, что не может его победить, добиться своего.
   И сейчас ей было жаль, только диаметрально противоположного, того, что добилась. Возвращения домой. И слезы были горькими от осознания того, что цель не стоила затраченных средств. Она была пустой и ненужной. В этот момент она благословляла Эльхолию и Монтррой и готова была добровольно отдаться в их руки, пройти вновь все что прошла и даже вдвое, втрое большее, но там, на Флэте, тогда, когда Рэй еще был жив, и Иллан, и другие…
   Иллан, сероглазый принц из ее снов, надменный красавец, обливающий ее холодом и презрением, винящий в распре с братом. В его глазах жил укор, а потом его сменила задумчивая меланхолия. Из памяти всплыла его стройная фигура, пальцы, ласкающие высокий фужер с шеврио, светлая кисея рубахи, волнами спадающая с обшлага на узком запястье…и кровь на груди, виноватый, прощальный взгляд. Одна рука сжимает стилет и упирается в хрусталь мостовой, другая зажимает рану. Он стоит на колене и пытается встать, но уже не может. Иллан…Он был таким же маленьким человечком, воображающим о себе больше, чем может и имеет, как и она. Он стремился к чужим высотам и понял –– это слишком поздно. Рэй был другим. Рэй был сильным –– духом, телом разумом. Он шел к своей цели, не размениваясь на пустяки. Он не воображал, а реально оценивал, не пытался - делал, не желал - добивался. Рэй…
   Теперь в ее памяти он был выткан из одних достоинств, окружен светом благородства, как Спящая красавица рамкой хрустального гроба. Над его головой сиял нимб святости, и даже бесцеремонность, властность и жестокость влились в его грани и существовали в полной гармонии с мудростью, отвагой, чувством долга, как единое и неделимое целое. Теперь он был идеален. Был…Нет!
   Алена резко выпрямилась и вытерла слезы. Хватит. Еще минута и она завоет. Еще час, два и она сойдет с ума. Нет, так нельзя, не надо. Нужно отвлечься, посмотреть вокруг.
   Мимо прошуршала легковушка, проурчал КАМАЗ, поднимая столб пыли и обдавая девушку угарным газом. Машин становилось все больше, значит, скоро город.
   Она прошла пост ГАИ, свернула на узкую тропку, вьющуюся мимо серого бетонного забора. Завод транспортных трансмиссий. Неужели еще помнит?
   Люди. Один, два, потом все больше и больше. Грохот и рев машин, крики, гам и духота, в которой стоял запах раскаленного бетона и металла. Неужели она здесь жила?
   Алена растерянно оглядывалась, не узнавая родной город, не понимая, где находится. Ее пихали, отталкивали спешащие граждане. Им не было дела до странной девушки, решившей постоять на их дороге. И она брела дальше, не зная куда, не сопротивляясь течению многоликой толпы, не видя пути.
   Мимо пролетел трамвай, гремя колесами.
   –– Жить надоело? –– гаркнул над ухом грубый голос, и ее опять отпихнули в сторону. Девушка вскинула взгляд: худой черноволосый парень зло глянул на нее и побежал дальше.
   Ворковская, вздохнув, пошла прочь. Взгляд скользил по серым зданиям, она смотрела в лица прохожих, но не узнавала. Все было чужим и странным. Высотки зданий, усатые троллейбусы, красные тенты с надписью Coca-cola и жуткий гам, закладывающий уши, бьющий в виски: какофония музыки, льющейся из окон проезжающих машин, открытых окон домов, гогот, крики, шум транспорта. И запахи, от которых першило в горле.
   Неужели она здесь жила? Считала нормой подобный шум, хамство толпы, сизый дым выхлопов? Это ее Родина? Место, где она выросла и прожила 20 лет? Сюда она стремилась 4 года?
   Алена чувствовала себя растерянной и раздавленной. Она не знала куда идти и больше не могла вынести весь этот шум. Он ввинчивался ей в виски, давил обручем голову, перед глазами плыли маски людей, чужих себе, чужих друг другу.
   Она зажмурилась, чтоб не видеть разноцветного мельтешения, зажала уши руками, чтоб не слышать какофонию звуков, прикусила губу, чтоб не закричать от тоски и непонимания: неужели они не видят? Неужели они не слышат?
   Кто-то толкнул ее, скинул с плеча лямку рюкзака. Она открыла глаза.
   –– Жизнь прекрасна, –– качнул ладонью перед носом взъерошенный юный оптимист. Стайка его товарищей весело засмеялась, окинув девушку критическим взглядом.
   Алена отошла, глянула на сумку в своих руках и открыла. Зачем она ее тащит? Что в ней? Сверху лежал моток серебристого провода, она потянула за него и улыбнулась. Сережа. Он, верно, перепутал сумки, отдав Алене свою. Продолговатые коробочки с рядом лэкторов на магнитной ленте, стопка слайдов, разноцветных стеклышек, горошины батареек, диодов и прочей непонятной ерунды и серебристый блин размером с ладонь.
   Алена счастливо рассмеялась: Сережка, Сереженька, милый озорной человечек, техник–самоучка, шалопай – энтузиаст, лучшего подарка ты не мог преподнести. Плеер. Маленькое чудо флэтонской техники. Интересно, что хранят твои компашки? Что жаждала услышать твоя душа?
   Ворковская сняла с крышки дистанционные пуговки наушников, вдела в уши, проверила наличие диска. Серебристый, разделенный на разноцветные сектора, как торт на кусочки, слайд лежал внутри. Почти такой, как обычный земной CD, только меньше вдвое, а объем записанной информации больше раз в сто. Что же на этом? Она захлопнула крышку, положила большой палец на розовый круг сенсорной кнопки, и окружающий мир перестал давить ее своим шумом. Он исчез, растворился в потоке прекрасной музыки, близкой ей по духу. Ах, Сережка, о чем ты думал, когда слушал это в тиши флэтонских ночей?
   Алена стояла посреди тротуара и слушала, глядя перед собой, не обращая внимания на толпы прохожих, не видя их, не ощущая толчки. Кирпичные здания, поток машин, ряд ларьков, кроны редких деревьев –– все отдалилось от нее и словно потерялось. Она вслушивалась в слова, внимала звукам музыки, живя на волне песен, звучащих не в ушах –– в сердце.
   ‘ Мой друг, все приходит с годами, покой и надежность, на круг,
   что накоплено нами, шепот речки таежной, на круг, речи верных
   подруг, и неверные плечи.
   Мой друг, канул день в пустоту, приближается вечер.
   Куда катит дней череда? По годам.
   Постой, ты не вернешься сюда никогда.
   Что есть, все приходит с годами, успех и болезни.
   Ты весь в ожидании славы, так подчас бесполезной.
   Ты весь в ожидании счастья, а счастье мгновенно.
   Для нас это счастье сейчас говорить откровенно
   Куда, катит дней череда?
   Постой, ты не вернешься сюда, никогда…
   Поверь, все приходит с годами,
   Намечены сроки потерь, для пылких признаний, большей частью жестоких…’
   Алена беззвучно заплакала, даже не замечая этого, а в наушниках уже билась другая песня:
   ‘ Когда домой вернусь, открою дверь, рукою стен коснусь
   я в темноте. Лишь теперь знаю точно, есть место на Земле,
   к которому стремился. Когда домой вернусь в знакомый двор,
   цветы роняя, куст качнет листвой мне в укор.
   Реветься в руки, и нет разлуки,
   есть место на Земле, где ждали даже листья.
   Не думал никогда, как обмануть зиму, счастье найти,
   но только возвратившись домой, в тысячный раз
   пойму, счастье в пути.
   Когда домой вернусь на свет в окне, все в доме
   наизусть известно мне, как во сне. Это значит, я удачлив,
   есть место на Земле, где ждут не изменяя…’
   Сережка, как должно быть болела твоя душа, как она рвалась домой. Почему же ты не остался? Ведь ты хотел этого, мечтал.
   
   
    Г Л А В А 2 1
   
   Алена давно исчезла из вида, а Сергей все стоял, жмурился под яркими солнечными лучами и вдыхал воздух родины, наслаждаясь ароматом хвои, стараясь, как можно четче запомнить шершавый ствол сосны, плети березовых веток, звуки, наполняющие лесную поляну: от жужжания пчелы до комариного писка. Когда еще доведется побывать здесь? Конечно, он слишком задерживается, но может же человек позволить себе, потратить 20 минут драгоценного времени один раз за 10 лет на единение с природой, на встречу с Родиной?
   Сергей улыбнулся, почувствовав себя Штирлицем, как минимум, и тряхнув лохматой шевелюрой, решил, что пора возвращаться, и повернулся. Лучше б он этого не делал, кошмары б ночью не мучили… Прямо перед ним стояли четверо агноликов в земной одежде и с кейсами в руках.
   Это было не смешно, это было нелепо. Внушительные фигуры, абсолютно лысые черепа, насуплено-сосредоточенный вид, татуировки на щеках, мэ-гоцо на груди, висящие на золотых цепях, таких внушительных, что подошли бы для Кощеего хрустального ларца и …в джинсах и футболках с дурацкими надписями и рисунками.
   Тайклиф, самый молодой, с утонченным лицом интеллигента и ярко-фиолетовыми глазами, в алой футболке, с рожей тассманского дьявола, из детского мультика, показывающего язык. Мэнгриф, вечно хмурый громила под два метра, в нежно-розовой, со скромной надписью на груди: Lov me, и розочкой из люрекса, ближе к подмышке. Вэйнгрин, самый худой и низкорослый, в синей, с зелеными разводами и надписью на всю грудь: MAXIHO. И замыкал ряд кэн Арвидейф в ярко-оранжевой рубашке с кактусами и стручковым перцем.
   Сергей не знал, как реагировать: слов не было, а смеяться вроде не по чину. Он собрал все силы, чтоб изобразить серьезное лицо, и попытался проскользнуть мимо, внутрь стартовой платформы.
   –– Ты остаешься, приказ троуви, –– прогудел Арвидейф, преграждая путь.
   ‘ Здравствуй, ступор!’ –– примерно так называлась скульптура, которую невольно изобразил Сергей. Он замер в пути, открыл рот и продекламировал агноликам русский алфавит в урезанном варианте:

   –– А-а,…М-м…Э-э-э, Хм…Ну-у… а…
   Флэтонцев впечатлило –– они дружно нахмурились. Стартовая платформа гоффита закрылась и тихо взмыла вверх. Сергей проследил за ней глазами и растерянно глянул на Арвидейфа. Тот без лишних слов кинул ему кейс. Мэнгриф сунул стопку одежды.
   Сергей ничего не понимал, так и стоял в обнимку с кейсом и брюками, завороженно поглядывая на агноликов.
   –– Твое жалование, –– стукнул по кейсу Тайклиф. –– Переодевайся.
   –– Зачем? Что происходит?...–– и смолк, понимая, что напоминает сейчас мальчика–дебила, пытающегося сложить косинус с котангенсом. Парень бросил сумку и стал переодеваться, молясь, чтоб его футболка оказалась менее красочной. Оказалась. На черном фоне оскаленная волчья морда и надпись –– ‘спецназ это сила!’ Скромно.
   Арвидейф критически оглядел его и кивнул: приемлемо. Вэйнгрин чуть склонил голову набок и облизнулся, любуясь мордой хищника на груди парня.
   ‘ И что дальше?’ –– взглядом спросил Сергей. Кэн отчеканил:
   –– Ты поступаешь в наше распоряжение. Должность –– проводник. Цель –– адаптировать нас к местной жизни.
   ‘Не собрались ли они приготовить здесь плацдарм для окэсто и модрашистов?’–– забеспокоился парень. Не шутка, однако, если рядом с мирным и ничего не подозревающим населением оккупируются ‘ невинные’ флэтонцы. Это круче, чем сидеть на ядерном реакторе в ожидании взрыва. Как бы ему и впрямь в спецназовца играть не пришлось. У него сын все-таки здесь живет. Мирно спит, ходит в школу…
   –– А ваша цель? –– спросил не смело, слабо надеясь на ответ.
   –– Кьяро. И кафир.
   ‘Ага!’ –– не сдержал вздох облегчения. Все-таки не экспансия, значит ‘ будем живы!’
   –– Мы должны быть неприметны.
   Сергей оглядел четверых лысых, татуированных амбалов в аляпистой одежде и, ухмыльнувшись, хотел пустить остроту, да вовремя опомнился. Агнолики с юмором не дружат, плохо у них по этой части. Не поймут, а могут и обидеться, взмахнут ‘ нежной’ ручкой…и будет он выплевывать зубы в траву.
   Парень кивнул, потупив взор. Агнолики цепочкой двинули в лес, ‘неприметные’ меж сосен, как стадо мамонтов в степях Казахстана.
   –– Мы надолго? –– спросил Сергей, пристраиваясь в конец цепочки, за Тайклифом.
   –– Пока кьяро не устроит свою жизнь, –– охотно пояснил тот.
   ‘ Бессрочная командировка, значит’, –– кивнул Сергей и больше вопросов не задавал. Им. Основная масса вопросов была задана себе. Результат, конечно, тот же, но безопасно.
   Бравы флэтонские ребятушки высыпали на шоссе и замерли, отсвечивая лысыми черепами, в ожидании подходящего транспорта. ‘Самосвалы, наверное, здесь редко ходят - долго ждать будем. А легковушка…я бы не остановился..’–– подумал Сергей, искоса поглядывая на мужчин, но развить мысль до конца не успел. Арвидейф протянул ладонь и хмуро бросил:
   –– Лэктор.
   ‘ Ой, ё!’ –– еще на Флэте, впопыхах, в его рюкзак скидали лэкторы. И где он теперь?
   Сергей огляделся и… поймал рюкзак, кинутый Мэнгрифом. ‘Ну, слава богу’. Парень торопливо открыл его и понял что без зубов он все-таки останется. Сумка была до отказа набита драгоценностями. Алениными. Скромная доля ее наследства, должная обеспечить ее достойное звания сегюр-мэно существование.
   Парень растерянно моргнул: значит у Алены его рюкзак, полный слайдов, лэкторов, технических средств?
   Мэнгриф подозрительно прищурился, качнулся, заглядывая в недра сумки, и презрительно изогнув губы, полез в свой кейс:
   –– Канно. Примитивные существа с нулевой потенцией подкорки и зачатками интеллекта.
   ‘ Я б тебе сказал, кто ты!’ –– глянул на него Сергей, но промолчал. Агнолик раздавал товарищам запасные лэкторы, которые, видимо, захватил, не надеясь на прикомандированного вольнонаемного.
   ‘Ну, и ладно!’ –– отвернулся парень. ‘Тоже мне! Ну, перепутал, с кем не бывает? Да, как тут не перепутаешь? Стандартная сумка из голубого физлона ^[16]. Поди узнай, что в ней и чья? Может, там 38 кирпичей, а может, балетная пачка –– вид и вес одинаковы. Мне что, заглядывать в каждую?’
   На горизонте замаячила машина. Агнолики дружно выпрямились и встали в стойку. Сергей закатил глаза, предчувствуя последствия внушительной композиции, и не ошибся: машина вильнула, прибавила скорость и на всех парах обошла их чуть не по обочине. Мелькнуло перекошенное лицо водителя и пятки Тайклифа. Тот, видимо, оскорбившись до глубины необъятной флэтонской души, решил взять автомобиль на абордаж.
   –– Отставить! –– гаркнул Сергей неожиданно для себя. Агнолик выпустил стекло дверцы и остановился. Волга прибавила газу и, ревя, как авиалайнер, умчалась в даль светлую, неприлично виляя задом.
   Тайклиф обиженно засопел и пошел на парня с явно нехорошими целями. Вэйнгрин, видимо, был с ним солидарен, оттого повторил маневры товарища.
   –– Стоять! –– рявкнул Серега уже от испуга. Агнолики опешили и озабоченно переглянулись.
   –– Тачку я буду ловить! Вы их пугаете!
   –– Пугаем?! –– взвопили все четверо и шеренгой двинулись на него, желая пояснений.
   –– Я проводник или не проводник?! Это моя Родина, мне видней! –– поспешно прокричал парень, поддавшись назад. Арвидейф остановился и жестом остановил других.
   –– Согласен.
   ‘Фу ты!’ –– перевел дух парень и отчеканил:
   –– Мне нужно знать наши планы: куда едем, зачем?
   –– Ты глухой, землянин? –– неподдельно удивился Арвидейф. –– Цель: безопасность кьяро.
   ‘Ага, гениальный план и простой. Правда, Алена уже на подходе к городу…Охраннички!’ –– подумал Сергей, но скепсиса не выдал.
   –– Ясно. Значит, нужно добраться до города, снять квартиру, купить машину.. Деньги-то есть?
   И непроизвольно икнул: Вэйнгрин открыл кейс и продемонстрировал 2 ряда по шесть запечатанных пачек зеленых купюр. В долларах, сотнями. А зная истинный обьем кейса… миллионов … сот, даже по самым скромным, приблизительным подсчетам. Ну, ребята…
   –– А деревянные? В смысле, рубли?
   Тайклиф открыл свой.
   ‘Ну, все, привет олигархам’. Серега вздохнул –– серьезно они заправились, под завязку. Сердце встревоженно заныло: с такой суммой следить за вдовой? Обеспечивать безопасность? Бред! Да на эти деньги Африку можно купить, а Австралию под дачный участок застолбить…Ясно, ему все не скажут истинных целей –– кто он? Пешка.
   –– Понятно, –– кивнул потерянно парень и взял пачку из кейса Тайклифа, порвал, проверил. Зеленые тысячи. Он таких и не видел. Н-да-а, интересная картинка…А сколько сейчас ‘зеленый’ в рублях стоит? Проводник… Самого бы, кто провел. Мудрят ребята.
   –– Средство передвижения, –– качнул рукой Вэйнгрин, предупреждая.
   –– Вижу, –– буркнул Серега, щурясь на серебристый лексус, двигающийся в их сторону. –– Отойдите, я сам.
   Агнолики послушно строем шагнули на обочину и замерли, как телеграфные столбы. Серега качнул головой и попытался придать лицу беззаботно –– развязное выражение и небрежно взмахнул купюрами. Лексус, как ни странно, тормознул. ‘Криминал у них и, правда, видать, завял’–– подумал он, дивясь отваге водителя, и сунул фейс в салон.
   –– Слыш, братан, до города не подкинешь? Не обидим, –– махнул небрежно пачкой. Водитель широко улыбнулся, качнул бритым затылком и понимающе хохотнул:
   –– Загужевали?
   –– Ну, а тачка…того…
   –– Ясно, прыгай.
   Серега кивнул агноликам и сел вперед, назло. Пусть, как хотят, размещаются.
   Рессоры заныли под весом флэтонцев. Водитель поморщился и улыбка увяла:
   –– Э-э, ребят, не все.. машина-то не резиновая…–– и смолк. Прямо в лицо ему глянули лиловые глаза Вэйнгрина, макушка уперлась в крышу, руки легли на подголовники передних сидений. Что-то жалобно скрипнуло и хлопнула дверца.
   –– А ты потихоньку, куда спешить? –– качнулся к нему Сергей и шлепнул на колено десять тысяч. Стоять на шоссе в обществе флэтонцев ему больше не хотелось. Минут тридцать, и вороны слетаться начнут, принимая их за приемлемое место посадки, пацаны местные набегут, приняв их за авангард шапито…
   Водитель тяжело вздохнул, вздыбя широкую, загорелую грудь под белой майкой, скрипнул тяжелой челюстью, лениво сгреб веер купюр и нажал педаль газа. Машина, надсадно пыхтя, поползла по шоссейке. Минут пять в салоне царила тишина, потом водитель произнес ‘сакраментальною фразу’
   –– Боюсь, не доедем, рессоры полетят,…–– и глянул со значением на Сергея. Тот без слов впечатал ему в ладонь еще десять штук.
   Лексус пополз бодрее.
   
   Город агноликам не понравился. Они выгрузились из машины на перекрестке у площади Мира и встали, хмуро обозревая пространство, заполненное шумящей толпой спешащих граждан, потоком общественного и частного транспорта.
   –– Кьяро здесь не место, –– угрюмо буркнул Тайклиф, исподлобья глядя на беснующуюся толпу малолеток в скверике у летней кафешки. Разудалый Ramchtain бил по ушам флэтонца, подтачивая нервную систему.
   ’Надо вам бирушами запастись, братцы’, –– подумал Сергей.
   Арвидейф, открыв рот, смотрел на здание драмтеатра. Вэйнгрин, широко распахнув глаза, пялился на фонтан, постоял и шагнул к нему, желая удостовериться, что льется настоящая вода. Стайка ребятишек с любопытством оглядывала огромного дядю, черпающего воду ладонью и пробующего ее на вкус. Мамочки начали настороженно подтягиваться к своим чадам, бросая косые взгляды на лысого чудака.
   Мэнгриф сверлил хмурым взглядом трех размалеванных малолеток, курящих на лавочке.
   –– Ну, чего, дядя? –– пробасила одна, щуря жирно подведенный наглый глаз. Агнолик неуловимым движением вырвал окурок из ее руки и раздавил огонек пальцами. Девушка так и осталась стоять в ступоре, отвесив пухлую малиновую губу на подбородок.
   –– Ну, ты даешь! –– с восхищением выдохнула вторая, тряхнув облаком рыжих кудрей.
   –– Он еще не то может, –– мило улыбнулся Сергей, перехватывая руку Мэнгрифа уже протянутую за второй сигареткой. И увлек его в сторону.
   ’Ну, дети, прости и помилуй!’ –– подумал парень, оглядывая разбредающихся агноликов. ‘ Сейчас еще вертикальные зрачки выкажут и: ‘Здравствуй, родная милиция!’ Да-а, неприметны, значит, почти невидимы…Да, через час местное вещание оповестит население, что зону отдыха в центре города оккупировала стая ‘Годзилл’. И какого черта мы здесь вышли?! Нет, ребят, так дело не пойдет, надо бы вас проинструктировать. Только бы место потише найти…Срочно!!!’
   Тайклиф присел на корточки перед третьей девушкой и зачарованно разглядывал ее… вертикальными зрачками. Та забыла, как курить: сидела полумертвая, боясь моргнуть. Смуглая кожа светлела на глазах, губы уже сами тянулись навстречу.
   –– Тайклиф!! –– гаркнул Сергей. Тот медленно повернулся, вертикальные зрачки с минуту неприязненно сверлили его и, наконец, стали обычными. –– Иди сюда!
   ‘Идиот!’ –– так и хотелось добавить. И как сдержался?
   Парень нехотя подошел, следом подтянулись и другие, окружили землянина и вперили в него немигающие взгляды, полные ‘ любви’. Неуютно стало, словно холодный ветер подул, ознобом до косточек пробирая. ‘ И, за что мне такое ‘счастье’?’ –– озаботился Сергей. И почему этих сюда послали? Совсем дикие. Нянчись с ними…
   Одно радовало, подобным остолопам серьезную миссию вряд ли поручат, значит точно Алену охранять посланы. А что неинформированные и неопытные совершенно, так что под рукой было, то в ход и пошло. Собирались наскаку, стартовали впопыхах, кого сунули, того и прикомандировали. Ох, и намается он с ними. Нет, чтоб пару из состава прошлой экспедиции на задание послать, те хоть немного адаптированные, во всяком случае, в фонтан купаться не полез ли бы и суть свою вампирскую во всей красе выказывать не стали бы,…наверное. Уверенным Сергей ни в чем быть не мог. Флэт непредсказуем, как мина–ловушка образца 1943 года –– то ли взорвется, то ли еще полежит –– это как на душу ей ляжет.
   Нет, все ж взорвется. К Тайклифу подошла та самая курносая девушка и, не обращая внимания на остальных парней, дернула за руку. Тот повернулся и растерянно уставился на нее сверху вниз
   –– Меня Анжела, зовут, –– сообщила с придыханием, глядя на великана, как на предмет своих самых давних и глубоких чаяний.
   ‘Ну, все’, –– понял Серега. Будет теперь эта дурочка малолетняя –– обед голодного вампира, изо дня в день сидеть на той лавочке и послушно ждать, когда ее соизволят ‘съесть’.
   И тут случилось неожиданное - Тайклиф обнял девчонку и впился ей в губы. Агнолики с дружным шумом вздохнули, выражая то ли одобрение, то ли порицание. А Сергей уныло качнул головой: теперь эта девица из парка и на ночь не уйдет, а с лавки ее и трактором не сгонишь. Все, ‘на веки ваша, Ваня’, тьфу, Тайклиф’.
   Парень отпустил Анжелику, заглянул в затуманенные негой серые глаза и заверил:
   –– Я тебя найду.
   ‘Да, чего ж искать?’ –– пожал плечами Сергей. –– ‘Туточки она будет, белым флагом на скамеечке махать’. И решительно направился в кусты сирени: не успеет, так к этой Анжеле еще трое присоединятся, дежурство организуют в предвкушении общения. Одной хватит.
   Агнолики дружным строем, бодро потрусили следом.
   –– В общем так, господа –– загулявшие флэтонцы, кабаки и бабы –– отставить! Вы прибыли с четким заданием, поэтому извольте соответствовать и не забывать о долге! Слушать приказ по части: в ближайшем киоске покупаем газету объявлений, находим квартиру, машину..
   –– Четыре, –– поправил Вэйнгрин.
   –– Пять! –– пошел ва-банк Сергей. Агнолик растерянно кивнул, забыв, как возражать. –– По дороге не кричать, ногами не топать, руками не размахивать, к потенциальным донорам не цепляться, заботу об окружающей среде не проявлять, в проемы канализации не нырять! Ясно?!
   Инструкция была краткой и безапелляционной. Изумленные столь резким тоном и наглым напором землянина Агнолики дружно кивнули. Арвидейф тоже, но по глазам было видно, память у него хорошая.
   Сергей не стал расшаркиваться в реверансах, развернулся и яки Ленин, простер руку в сторону узкой тропки, ведущей из кустов. Бравые флэтонцы цепочкой двинулись на выход.
   
    Г Л А В А 2 2
   
   Денек не задался с утра. Хозяйские шаги дробно прогрохотали в сторону выхода, и звук хлопнувшей двери произвел на Михаила Борисовича Саблина неизгладимое впечатление близкой канонады.
   Парень вскинулся, как от команды ‘подъем!’, и со всего маху въехал лбом в гитару. Семиструнка жалобно тренькнула, упала сначала ему на колени, потом на пол, сбивая табуретку с конспектами, зачеткой, чашкой недопитого с вечера кофе, бутылкой пива и пачкой открытых сухариков. Светильник, стоящий на полу, всем этим составом получил по абажуру, который тут же лопнул.
   С минуту Миша разглядывал учиненный погром, не решаясь опустить ноги на пол, потирая ушибленный лоб и соображая: какой дурень, с какого интоксикационного синдрома положил гитару на спинку дивана? Потом перевел взгляд на будильник, стоящий в стороне, как и подобает стоящим предметам, и понял, что глобально опоздал, причем везде!
   Можно, конечно, махом влететь в джинсы, сунуть ноги в туфли и рвануть к стоянке маршрутного такси в надежде, если не успеть, то достойно опоздать..
   ’Три ха-ха, парниша!’, третье опозданье –– ни одна причина не прокатит, если только не смерть ’бойца’. Махнет ему Гаврикова пухлой ручкой и права будет. Накрылся ‘Гранд’.
   Да и бардак такой не оставишь, свинство все-таки. Сашка, конечно, мужик мировой, но это не повод пакостить в его доме, на его палас, хоть и в собственной комнате!
   Миша встал. Быстро убрал, что смог, пока чайник закипал и уже наливая себе кофе, решил все ж попытать счастье и заехать в институт на ‘авось’. Зря, видать. Чашка выскользнула из рук и разбилась. Ступни обожжены, брюки в пятнах, на полу лужа. Нет, не задался денек.
   Парень, чертыхаясь, переоделся, убрал остатки кофе и галопом побежал на остановку, так и не позавтракав.
   Гаврикова его, конечно, не ждала, умчалась на дачу чеснок выкапывать. Пришлось вымаливать номер ее сотового, потом не менее униженно выпрашивать аудиенции и тащиться в Галино, за 20 километров от города. А что делать? Не успеет вводную диплома к сентябрю предоставить, ‘Гранда’ ему не видать. Одно порадовало, не зря съездил. Наталья Леонидовна критически оглядела его фигуру, нашла годной к употреблению и сунула в руки лопату. Через час сдал ей выкопанный чеснок, получил одобрение, чашку чая и вразумительную консультацию по своей теме.
   Теперь бегом к Стасову, взять нужные дискеты и в ‘Строймастер’.
   Друга он прождал час, потом столько же троллейбус, в итоге залетел в него в 15. 18. и чуть не подпинывал силком неповоротливое чудо враждебной народу техники. Пятница, не успеет в контору, останется без получки. И накроются выходные, которые он планировал провести очень бурно и с максимальной пользой для молодого, требующего особого внимания организма. 15. 40. Не успевает явно. Машка, бухгалтерша, к разделу трудоголиков себя не относила ввиду выдающихся (со всех сторон) физических и интеллектуальных ( на уровне самки-бабуина) данных. Оттого в конторе долго не задерживалась и в четыре ее уже было не сыскать.
   В 15. 56 троллейбус наконец-то открыл двери на нужной остановке, и Миша, работая локтями, начал продираться сквозь толпу, увеличивая темп с каждым шагом, стремясь к вожделенной цели и еще надеясь на удачу. В пылу гонки он нечаянно сшиб какую-то девушку, стоящую на остановке, открыв рот. Что-то серебристое мелькнуло в воздухе под ноги и, хлопнувшись об асфальт, разлетелось на мелкие осколки.
   Парень прибавил шагу, предчувствуя, как минимум, возмущенный крик, град ругательств и, возможно, погоню, но ничего не услышал, кроме обычного гомона толпы. Хорошо, конечно, но странно. Судя по тому, как исказилось лицо девушки, он помог разбиться чему-то очень ценному. Парень оглянулся, не сбавляя темп, и невольно притормозил. Девушка собирала осколки под ногами прохожих, ползая по асфальту и орошая его горькими слезами. Она не выла, не кричала, она плакала молча, закусив губу.
   Что ж он такого разбил?
   Миша глянул на часы: 16.00. Поздно. Очередной Мерседес, с Машей на борту, наверняка уже летел в сторону загородных поместий. Пятница, июль и ‘лето такое жаркое’. А вот ему теперь подобная роскошь не светит. Впрочем,…Девушка, подбирающая осколки, могла бы скрасить его одинокий уик-энд. Симпатичная, фигурка подростка-переростка, но он не в претензии, зато волосы редкостно красивые: длинные, светлые, шелковистые.
   А что? Он извинится, она простит, на этой почве познакомятся и …ну, на бутылку ‘Клинского’ и пачку ‘кириешек’ у него финансов хватит.
   Миша развернулся и пошел обратно, подобрал серебристый осколок, повертел и понял, что убил банальный плеер, а это останки компашки. Н-да, нехорошо. Если дорогой.
   Парень присел перед девушкой на корточки и подал осколок:
   –– Твое?
   Она глянула, и сердце Саблина подскочило к горлу. Да-а, с ‘кириешками’ он перегнул, таким леди лангусты в самый раз. Лик русской красавицы с полотен Васильева. Глаза –– мечта китайца, их мультяшным длинноножкам такие и не снились. А ведь он их уже где-то видел, эти синие омуты. Вместе с ней. И не на полотнах любимого художника. Впрочем, где еще? Девушке лет 18-20, а взгляд если не старого, то давно мертвого человека, и так убиваться из-за плеера? Нет, с неврастеничками и психичками он не связывался. В его круг входили люди без атеросклеротических завихов и маразматических комплексов.
   Миша кинул осколок в стопку его товарищей, прижатых к ее груди, как бесценное сокровище, и смущенно улыбнулся:
   –– Извини.
   Девушка отвернулась, поднялась и отошла к стене универмага богатство свое в рюкзак запихивать. И ни оскорблений, ни упреков. Миша озадаченно наморщил лоб и пошел следом, в попытке то ли познакомиться, то ли вину загладить.
   –– Дорогой? –– качнул подбородком в сторону осколков. Девушка молчала, и парень, неожиданно для себя выпалил. –– Я виноват, я и исправлю –– куплю новый. Это плеер? Правильно? Давай так: подойдем сейчас со мной по одному адресу, здесь не далеко, за углом, и в ближайший магазин техники. Через дорогу вон, ‘М-видио’. Купим новый плеер.
   –– Такой не купишь, –– тихо заметила она, закидывая рюкзачок за спину.
   Миша вздохнул: скверно, и решительно подхватив девушку под локоть, повел за собой:
   –– Пусть не такой, купим другой, по возможности не хуже. Меня, кстати, Михаилом зовут, а тебя?
   Девушка словно не слышала, шагала рядом с покорностью сомнамбулы, разглядывая асфальт под ногами. Миша покосился на нее и подумал что зря, наверное, он к ней пристал. ‘Леди' явно не в себе. В таком состоянии, что третьей в подворотню к бутылке паленой водки, что единственной в постели ‘de’trua’ , что с крыши высотки головой вниз. Но с другой стороны, бросить ее неправильно, мучиться потом будет. Совесть, мадам непредсказуемая и настырная, сейчас не успокоишь, ночью бодать начнет, а Саблин спать любил сладко и спокойно.
   Нет, Михаил себя к разряду супергероев не относил, да и на джентльмена тянул с трудом. Геройских поступков за ним не числилось так же, как, впрочем, и низких. Обычный студент, нормальный парень 23 лет, со стандартным набором недостатков и достоинств, среди которых была природная тяга к благородству ( как ему хотелось думать). Эта девушка и могла стать ее достойным объектом.
   Парень усадил девушку на скамейку у подъезда офиса и, перепрыгивая ступени, помчался в бухгалтерию. Маша, как ни странно, оказалась на месте, окинула его хмурым взглядом, хлопнула на стол ведомость и отсчитала купюры. Саблин расписался, сгреб деньги и, махнув ладонью бухгалтерше, побежал обратно, в значительно приподнятом настроении. Как хорошо все складывается: деньги получил, теперь барышне поможет и устроит себе шикарный уик-энд! Вот они –– положительные стороны добрых дел.
   –– А ты везучая! –– с довольной улыбкой сообщил парень, присаживаясь рядом и махнув купюрами. –– Гуляем, с меня хороший CD.
   Девушка посмотрела на него, как на пустое место, и встала.
   Миша нахмурился –– плохо. Конечно, он не секс-символ, но и не уродец какой-нибудь ушастый, не богач, но и не совсем нищий. Девушки табуном за ним не ходили, но отказывали редко, а вот такое, откровенное пренебрежение ни разу не проявляли.
   –– Подожди, а как же плеер?..
   Девушка качнула головой и, не попрощавшись, зашагала прочь.
   ‘Ну, и иди! Ишь, цаца!’ –– обиделся парень, отвернулся, посидел с минуту и, вскочив, ринулся за ней.
   –– Хорошо, не надо плеер, возьми деньги, купишь сама, –– встал поперек дороги.
   –– Он бесценен, –– качнула головой девушка, пытаясь его обойти.
   –– Ладно, последнее предложение: пошли в кафе, помянем убиенный ‘сидюк’. Ты что пьешь?
   –– Фэй, –– брякнула Алена.
   –– Что?
   –– Чай.
   –– А-а. Чай, так чай, –– Миша растерянно хлопнул ресницами, прикидывая, где у них ‘чайные’. Выходило –– нигде. Не слышал. По чаю братья-студенты прикалывались в отсутствие средств, и не в ’чайной’, а дома. –– А кофе подойдет?
   –– Кофе? –– в голосе девушки прозвучал неподдельный интерес. Парень улыбнулся: ну и чудачка! Если б все девицы были столь падки на дешевый напиток и игнорировали стопку купюр, как эта, Мишка б жил как падишах.
   –– Кофе! Глиссе, по-турецки, Nescafe. Пошли? Обещаю огромный выбор любимого напитка и неограниченное количество литров.
   Алена недоверчиво косилась на парня, но тот был ликом чист и глазом честен. Не врет. У Ворковской даже голова закружилась: кофе? Неужели? А в памяти уже всплыл его аромат, вкус, вожделенный столько лет.
   –– Алена!
   –– Красивое имя. Михаил, –– парень картинно шаркнул ногой, тряхнув черной шевелюрой, и предложил руку, как подобает гусарам.
   Они пошли в ‘Багс’. Два квартала неспешным шагом –– и приличное заведение на тихой улочке гостеприимно приняло их за свой столик. Кафе Саблин выбрал не случайно: дорогое, но во всех отношениях приятное - тихая публика, отменное обслуживание и недурственная кухня. Столики снаружи под темным тентом расположены с видом на тенистую аллею.
   Они сели на улице и тут же получили меню. Алена изучала его минут 20, водя пальчиком по строчкам и шевеля губами. Она смотрела на родной алфавит и не верила глазам. Со стороны выглядело это странно, но Саблин терпеливо ждал и удивления не выказывал. Наконец, девушка заказала кофе и шарик шоколадного мороженного, парень, решив выказать щедрость, присовокупил к заказу кофе с коньяком и шашлык. Зря. Алена брезгливо поморщилась, отодвигая свою порцию мяса, и с благоговением отхлебнула кофе.
   Миша старался выглядеть завсегдатаем подобных заведений –– лениво жевал мясо и поглядывал вокруг, девушка, довольно щурясь, пила кофе и мучила мороженное. На второй чашке она поняла, что для полного счастья ей не хватает двух вещей: удобства и Рэйсли. Со вторым, конечно, ничего не поделать, а вот с первым…Она подвинула пустой стул, сложила на него ноги, повернувшись к парню боком.
   Саблин хмыкнул: молодец. И прищурился: профиль у его знакомой был идеальный. Где же он его видел?
   –– Ты учишься, работаешь?
   –– Я пытаюсь жить.
   Саблин выгнул бровь и …
   –– Вспомнил! Ты сегодня на Рылеева дорогу переходила и чуть трамвай не сбила! Я тебя спас, помнишь?
   Алена пожала плечами: ерунда какая –– Рылеева, трамвай…
   Странная девушка.
   –– Как вечер планируешь провести? Предлагаю свое сопровождение в любом направлении.
   Девушка сняла ноги со стула и повернулась к нему:
   –– Стоит ли так расшаркиваться из-за нелепой случайности?
   –– Ну-у, я не только из-за этого. Понравилась ты мне, –– неуверенно протянул парень, мысленно жалея, что не развернулся еще там, на остановке, и не пошел своей дорогой. Нет, правильно люди говорят: свяжись с идиотом, сам идиотом станешь.
   –– А чем понравилась? –– она не насмехалась, не пыталась оттолкнуть, а искренне хотела понять. Миша видел это по глазам и немного растерялся:
   –– Странная ты,…Чем женщина мужчине понравиться может?
   Алена кивнула:
   –– Параметры: глаза, фигура, голос. Только это не правда, все тоньше. Мы чувствуем друг друга энергетически, но не видим, что именно притягивает нас или отталкивает, отсюда попытка дать объяснение на физическом уровне: стройные ноги, приятные манеры или скользкий взгляд, некрасивое лицо.
   –– Интересная версия, из серии: случайностей не бывает. Ученые выдвинули теорию, что наши отношения строятся на вырабатываемом железами запахе. Он очень тонкий и для одного приятный, для другого отвратительный, вот на этом и базируются взаимоотношения. Считай, твой аромат мне по вкусу, –– улыбнулся парень.
   –– Ты не можешь его уловить, как увидеть энергию, которую он сопровождает. Наше зрение примитивно.
   –– К чему ты клонишь?
   –– Так, пытаюсь проанализировать ситуацию и понять, что такому молодому симпатичному парню от меня нужно?
   –– А ты всегда и во всем видишь корысть? Зря. В моем случае ее нет.
   –– Есть, она есть в любом случае, это производная человеческой сущности.
   –– Хорошо, –– Миша отодвинул тарелку и водрузил локти на стол, устраиваясь удобней. Тема его заинтересовала не меньше собеседницы. Девушка вела себя не так, как ожидалось. Она говорила тихо, голос бесцветный, во взгляде ни грамма интереса и все-таки заметила, что он ‘симпатичный, молодой’. –– Тогда объясни, в чем твоя корысть?
   –– Элементарно –– выпить кофе, вспомнить его вкус.
   Парень опять растерялся и качнул головой: удивительный экземпляр.
   –– А ты оригиналка. Не знаешь даже, как себя с тобой вести: то ли ‘до свиданья’ сказать, то ли в ‘Киномакс ‘ пригласить.
   –– Закажи еще чашку кофе и скажи ‘до свиданья’.
   –– Без проблем, а на счет расставанья.. ты куда-то спешишь? Давай еще посидим?
   Девушка неопределенно повела плечами. Саблин заказал еще кофе и спросил:
   –– Ты всегда такая? Грустная. Что-то случилось? Хочешь помогу?
   –– Ты уже помог.
   –– Я же не специально, –– вздохнул парень. –– Очень дорогой? Родители ругать будут? Так не говори. Пойдем, купим другой.
   –– Нет. Такой не купишь. Да и не в том дело. Видишь ли, этот плеер и диск, единственное, что мне осталось в память об одном очень хорошем человеке.
   ‘Понятно’, - Миша фыркнул: ‘неудачный день’. Хотел познакомиться и налетел мало на чудачку, да еще находящуюся в глубокой депрессии по поводу несчастной любви. Ей махнули ручкой, кинув на прощанье диск со слюнявыми излияниями. Да, из-за такой потери стоит убиваться.
   –– ‘Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте’, –– уныло продекламировал Саблин и подозвал официанта. Через минуту перед Аленой возникла чашка кофе, а перед Михаилом счет. Вроде бы все, можно поставить точку и искать на выходные другую кандидатуру в подруги, но что-то не давало ему уйти. Наверное, стоит ее проводить, а заодно вразумить, прочитав лекцию на тему: ‘любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда’.
   –– Ты долго с ним встречалась?
   –– С кем? –– не поняла Алена, вскинула взгляд на парня: серьезный, осмысленный. Где же он его видел? Нет, не этот взгляд, а эти глаза…
   –– С тем, кто тебе плеер подарил.
   –– Не встречалась я с ним, да и не дарил он ничего, случайно получилось, сумки перепутал.
   Миша окончательно растерялся: ну и чудачка!
   –– Тогда отчего такая скорбь?
   –– Диск. Песни классные, а я даже не знаю в чьем исполнении.
   Парень крякнул, обрадовано:
   –– И все? В этом беда? Название помнишь?
   –– Нет.
   –– А слова?
   –– Да,–– девушка явно заинтересовалась, даже чашку отставила.
   –– Тогда проблем нет, допивай и идем. Я тебя с одним человеком познакомлю, он тебе их из Интернета за спасибо скачает. Он как раз сейчас на работе, здесь недалеко.
   –– Подожди, как по паре строчек даже в Интернете можно найти песню? Если б название знали, а так…Это же какой слой информации нужно поднять? С чего он этим будет заниматься? Нет, не надо.
   –– Зря, мужик мировой, отвечаю. Гений. У него своя фирма по компьютерам, он тебе по одному слову все найдет.
   –– Не стоит человека беспокоить, –– отрезала девушка и отвернулась.
   ‘Все, хватит с меня!’- решил Саблин и развел руками, разозлившись:
   –– Как хочешь. Мое дело предложить, ваше дело отказаться. Пей и пойдем, провожу. Мне пора, ждут.
   ––Иди, –– кивнула девушка.
   –– Ладно! –– Миша схватил сумку, встал и кинул напоследок: хочешь совет? Обратись к специалисту. У тебя бо-ольшие проблемы!
   Девушка закрыла глаза и …заплакала. Без всхлипов, истерических вздрагиваний и стенаний. Она сидела не шевелясь, вцепившись в чашку, и роняла слезы в кофе.
   ‘Тьфу, ты! Самое лучшее сейчас уйти ’, –– подумал парень и …сел на место.
   –– Валерианку пить не пыталась? –– спросил грубо. Алена открыла глаза и парень пожалел о резкости. Нет, не похожа она была на истеричку или ненормальную, скорей на раздавленного горем человека. Ему стало неуютно, словно он и был его виновником. Но ведь так не скорбят по глупому куску пластмассы оставленному случайным знакомым.
   –– Извини, –– попросил тихо.
   –– Это ты извини, –– также тихо ответила она и смущенно оттерла слезы. –– Не обращай внимания, иди. И спасибо за кофе.
   –– Странная ты, –– протянул парень, задумчиво разглядывая ее лицо. –– И все-таки я тебя знаю,…Мы раньше не могли встречаться? Не на Рылеева, раньше.
   –– Я тебя точно не знаю.
   –– Да? Может, виделись где, общая компания, институт? Ты где учишься? Или работаешь?
   –– Ты уже спрашивал… Я училась на истфаке, давно, четыре года назад.
   Сердце Саблина забилось, как у охотника почуявшего дичь. Он мучительно вспоминал: окружение, институтские друзья и знакомцы, лица, фигуры, параллельный поток, старшие, младшие курсы, девушек из других потоков.. И почему это казалось ему важно? Вроде, брось ее и уйди, так нет. Память уже отщелкивала слайды в поисках нужного, пальцы рылись в шевелюре, потирая висок, лицо морщилось.
   –– Истфак…Четыре года назад…Я только пришел, первый курс, психология..
   И замер: не может быть!
   –– Как твоя фамилия?
   –– Лоан, –– ответила Алена и отвернулась. Ей не было дела до его мучений. Она его не знала, да и знать не хотела. Уйдет он или останется, ей также было все равно.
   –– Лоан, –– повторил он, потирая висок. Нет, ничего. Редкая фамилия, он бы запомнил и ее владелицу …И все-таки… Мог ли он ошибиться? Два портрета, один на стенде, в институте, маленькое черно-белое фото –– не она. А вот другой.. Но это одно и тоже лицо. Ворковская. Алена. Сестра его квартиросъемщика, Саши Ворковского. Человека, который чуть не стал его родственником. Человека, которого он искренне уважал, которому сопереживал.
   В его комнате висел огромный портрет Алены. Светловолосая красавица в кремовой водолазке задорно улыбается в объектив, обнимая рукой шершавый ствол сосны. Синие глаза лучатся безмятежным счастьем. И взгляд.. Такой бывает у ‘коханных’ чад, выпестованных, взлелеянных, закрытых спинами родни от малейших жизненных неурядиц, юных оптимистов, наивных мечтателей, еще не тюкнутых жизнью об асфальт…
   В глазах же этой Алены жила скорбь всех вдов и сирот. Эти глаза видели больше, чем хотели бы, чем могли вынести. Они ознакомились с неприглядными сторонами жизни и больше не источали света. Не было в них ни озорства, ни радости.
   Та была стройной, из тех, про кого говорят: все при ней. Ровная кожа, высокая грудь, покатые плечи, изящные руки.
   Эта напоминала узницу Бухенвальда. Впалые щеки, бледное лицо, ключицы наружу, кофта висит на плечах, как на вешалке, руки, как сломанные ветки.
   Ничего общего? Да, если б он не знал эту историю, не был знаком с Ворковским до того, как все случилось, и сейчас. Того жизнь за эти 4 года изменила круто, и эту наверняка не побаловала…Если это она. А сомнения были.
   –– Ты где живешь? –– осторожно спросил Михаил.
   –– Не знаю.
   –– Как это?
   –– Так. Не помню. Дом, улицу – да, а квартиру нет.
   ‘Вот оно! Амнезия! Значит она’, –– осенило парня.
   –– А вспомнить не пыталась?
   –– Нет, зачем?
   –– Чтоб вернуться.
   –– Не хочу. Меня не ждут.
   –– Ты уверена? А если ждут? Переживают, ищут?
   –– Нет, –– в голосе не было и грамма волнения, лишь равнодушие. Ошибся? Да, хватит мучиться, один звонок и все станет ясно! Миша полез в карман за сотовым.
   –– Ты иди, спешил ведь.
   Саблин упрямо качнул головой: теперь его от нее и насильно не оттащишь. Тенью станет, а Саню дождется и девушку ему представит. Если окажется, что ошибся, тогда домой отконвоирует, чтоб как с Ворковскими не произошло.
   –– Саша, привет. Ты мне срочно нужен, –– заявил он в трубку.
   –– Миш, ты в курсе, что мой рабочий день не нормирован? –– прогудело в ухо.
   –– А ты плюнь на свой рабочий день! –– с нажимом процедил Саблин, фальшиво улыбаясь Алене, которая с долей интереса рассматривала мобильник в его руке.
   На том конце с минуту молчали. Подобный тон был в новинку, хоть их отношения не были обычными для квартиросьемщика и клиента, а скорей подходили под определение дружеских и доверительных, но даже за стопкой водки, в унылой пустоте души, при откровенной беседе подобной фамильярности не допускали.
   –– Миша, больше не пей, хорошо? Я подъеду, как только освобожусь…–– в голосе не было обиды, лишь усталость.
   –– Нет! Сейчас! Немедленно! ‘Багс’ Мы на улице.
   –– Через час…
   –– У меня нет часа. И у тебя! Саша, это важно…
   –– Саша.. У меня брат тоже Саша…–– прошелестел голос Алены. Она печально улыбнулась и отвернулась. Две молоденькие мамаши толкали впереди себя коляски с детьми и что-то бурно обсуждали. Алену они интересовали больше, чем все остальное. Мишу же ее слова подстегнули:
   –– Если не хочешь искать свою сестру еще четыре года, то приезжай сейчас же! Она рядом со мной! –– и отключил сотовый.
   
   Александр с минуту разглядывал смолкнувшую трубку, еще не веря в то, что услышал, но, понимая, что Михаил шутить не станет. И вскочив, ринулся из кабинета, в надежде на чудо.
   Он сшиб ребят поднимающихся по лестнице с коробками, но даже не заметил этого, не услышал грохота падающих CD-RW, модемов, укоризненные крики мужчин. Он, как стрела, пролетел мимо охранника и торопливо открыл машину. Дрожащая рука с третьей попытки сунула ключ в зажигание, и Ворковский с ходу дал по газам. Машина, взвизгнув, помчалась по улице.
    Г Л А В А 23
   
   План был прост и не требовал семи пядей во лбу для удачного исполнения, но Сергей не учел менталитет флэтонских мальчиков и когда понял это, было поздно.
   Нет, началось все нормально. Они спокойно дошли до ‘ Росспечати’, а вот дальше…
   Сергей взял блокнот, ручку и кипу газет с объявлениями. Ретивая старушка–киоскерша, видимо, учуяв в парне богатого покупателя, решила всучить ему с десяток залежавшихся газет и журналов и для убедительности высунулась в окошечко. Четыре пары глаз с вертикальными зрачками пристально воззрились на ее морщинистую физиономию. Старушка дико заверещала и попыталась перекреститься, похоже, приняв четырех гигантов за посыльных Сатаны, и стукнулась лбом, ввиду лилипутских размеров проема.
   Секунда и окошко с треском захлопнулось перед лицом Сергея. Минут пять он стучал в попытке забрать, уж если не сдачу, то хотя бы купленный товар, но старушка, икая, таращила на него глаза и сползала со стула все ниже. Не иначе бабулька мечтала о машине с красным крестом и тишине больничной палаты. Ее порадовали. Арвидейф, без лишних раздумий, сунул кулак в окошко, разбив стекло, и сгреб в лапищу купленное. Несколько прохожих ускорили шаг, несколько откровенно рванули в подворотню с завидной, даже для ягуара, скоростью. Небольшая очередь за мороженным в соседний киоск мгновенно поредела. Старушка-киоскерша икнула в последний раз и свесила подбородок на грудь.
   Сергей отпрянул, огляделся вокруг и порадовался образовавшемуся вакууму, отсутствию ретивых граждан и доблестных работников правоохранительных органов. Пенять же агноликам он не стал, а просто спешно увлек их в проулок. Только удалившись на пару кварталов от места происшествия, спокойно вздохнул и пристроился на скамейке в тихом дворе девятиэтажки. Флэтонцы от приглашения сесть отказались и, разместившись вокруг парня, попеременке несли дозор, с сумрачным видом оглядывая местность и редких прохожих.
   Две пожилые женщины, застывшие в ступоре на соседней скамейке, при их появлении отчего-то вызывали у мужчин негативные эмоции. Особенно у Арвидейфа. Он злобно скалился в их сторону, устрашающе двигая челюстью. Старушки не выдержали и минуты, вскочили и скрылись в подъезде, плотно прикрыв за собой дверь. Агнолики значительно успокоились, а Сергей, укоризненно поджав губы, углубился в изучение ассортимента сдающихся квартир. Предложения порадовали, а вот отсутствие средств связи огорчило.
   Мысль постучать в первую попавшуюся квартиру с просьбой позвонить, Сергей отмел сразу. Одного его не пустят, а присутствие столь колоритной особи за спиной произведет на жильца неизгладимое впечатление, не пройдет и пяти минут, как взвод спецназа явится выполнять свою главную задачу –– беречь жизнь граждан. Агнолики, понятно, не сдадутся. Если своими будет двигать генная удаль, то теми –– бесшабашное наплевательство. Павлики Морозовы и инопланетные Александры Мотросовы падут в неравной битве вместе с теми, за кого боролись. К вечеру город оповестят о героической ликвидации банды головорезов…
   Пока Сергей фантазировал, Тайклиф сходил за угол дома и, вернувшись, сунул ему в руку маленькую трубку. ‘До чего дошел прогресс’, –– подивился парень, изучая чудо мобильной связи и не обращая внимания на гам и шум, поднявшийся за углом. Там кто-то надрывно звал на помощь. А вот кто? Он узнал через пару минут.
   Во дворе появились два дяденьки строгой, правоохранительной наружности и заплаканная гражданка с инфантильной фигурой. Они прошествовали прямо к ним и нависли с грозным видом.
   –– Вот! –– ткнула гражданочка в сотовый, приложенный к уху Сергея.
   –– Па-апрошу документы! –– гаркнул усатый сержант, со значением придерживая рукой дубинку.
   Агнолики дружно нахмурились.
   –– Как ты смеешь орать, раб! –– оскорбился Вэйнгрин.
   –– Вы украли сотовый..–– догадался Сергей.
   –– Мы?! –– дружно рявкнули возмущенные флэтонцы.
   –– Вы! –– процедил парень и, встав, уставился на Арвидейфа. –– Знаешь, что сейчас будет?
   Арвидэйф не знал, но догадывался, потому повернулся к гражданке и уставился на нее вертикальными зрачками. Женщина замерла, потом кокетливо поправила съехавшую на затылок шляпку, несмело улыбнулась, и, умильно сложив ладони на груди, потянулась к мужчине. Милиционеры, видимо, хотели вразумить потерпевшую, дабы она не потерпела еще больше, но не успели. Агнолики вскинули пальчики и, стражи рухнули им на руки с остекленевшими глазами. Через пару минут земляне лежали на лавке, и блаженно улыбаясь, смотрели в небо, а мадам ластилась к Арвидейфу и клялась, что его навеки, вместе с немалым имуществом.
   Сергей потерял дар речи.
   –– Фу, –– поморщился Мэнгриф, стряхивая ладони. –– У всех землян такой беспорядок в голове? Не берегут себя.
   –– Стало примитивных существ! –– презрительно качнул головой Тайклиф.
   –– Все, Людмила нас отвезет по нужному адресу, пошли, –– скомандовал Арвидейф.
   ––Подождите, а они? –– растерялся Сергей и ткнул пальцем в лежащих соотечественников.
   –– К вечеру очнутся, –– буркнул Мэнгриф, подталкивая его к товарищам.
   –– Они же …нас найдут!
   –– Как? Я стер их память.
   –– Полностью?!
   Агнолик кивнул и потащил парня за всеми.
   –– А-а-а, подожди, а эта…
   –– Ты любопытен, –– обвиняющим тоном бросил Тайклиф. Понятно, у них это огромным недостатком считается, но Сергею сейчас было все равно. Он хотел знать, что произошло, и засыпать их вопросами как юный ‘почемучка’. Но кто б ответил?
   Через час с помощью Людмилы они арендовали на год шикарную трехкомнатную квартиру с телефоном вблизи лесопарковой зоны. Хозяйка, увидев стопку банкнот, обладательницей которой она может стать, про документы и не заикнулась и, клятвенно пообещав завести к вечеру необходимую мебель, спешно удалилась.
   А еще через час опять же с помощью Людмилы, оказавшейся менеджером автосалона, они приобрели новенькие машины.
   ’Все-таки что делают деньги!‘ –– качнул головой Серега, с умилением разглядывая серую шестерку, обладателем которой он стал. Документы, оформление, регистрация –– все это с радостью взвалила на себя женщина, готовая хоть черта из ада за рога притащить для обожаемого ‘Арви’. Тот, ухмыльнувшись, поцеловал ее и, прислонив к стене магазина, вдел в ухо лэктор по вождению. Через пару минут пять новеньких машин влилась в поток других и направилась к месту нового жительства.
   Женщина долго вздыхала, сидя на асфальте и с тоской глядя вслед. Служащие косились на нее и насмешливо переглядывались.
   
   –– Где же ты была? –– прошептал парень, разглядывая профиль Алены. Она повернулась и воззрилась на него со смесью непонимания и удивления:
   –– Что?
   –– Где ты была? Что с тобой произошло тогда?
   Алена нахмурилась:
   –– О чем ты?
   –– Я знаю твоего брата.
   –– Сашу?
   Вот так, равнодушно отстраненно, словно речь идет о давнем, почти забытом знакомом.
   –– Да, Сашу. Александра Ворковского. Ты ведь Алена Ворковская, я не ошибся.
   ––Не ошибся, –– эхом повторила она и отвернулась, теряя интерес к теме.
   Миша покачал головой: ’Она хоть что-нибудь понимает?’ Пару минут царила тишина и вдруг улица наполнилась ревом мчащейся на всех парах машины. Темно-синий джип с визгом тормознул в паре сантиметров от столба, поддерживающего тент кафе. Четверо посетителей и официант шумно перевели дух и с неодобрением уставились на мужчину, вывалившегося из машины. Он производил впечатление бизнесмена, с перепоя закосившего под Шумахера. Высокий, спортивного типа, светлые аккуратно стриженные волосы отсвечивали сединой, лицо гладко выбрито, одежда дорогая, явно не китайского производства, и дикий взгляд.
   Алена, щурясь, разглядывала странного типа, застывшего в паре метров от них и буквально пожирающего ее глазами, и отвернулась: мало ли загулявших магнатов бродит по вечернему городу? Жаль только, тормоза в его авто хорошие или реакция водителя. Пара бы секунд, пара метров…
   Михаил поглядывал то на девушку, то на ее брата и молчал. Слов не было, да и не нужны им его слова. Главное, он не ошибся.
   Саша смотрел на сестру и не мог поверить, что это она. Взгляд выхватывал любые изменения, фиксировал их и отдавался болью в сердце. Он ждал, что она кинется к нему или улыбнется, но она словно не узнала его, посмотрела и отвернулась. Ворковский на негнущихся ногах пошел к столику, не глядя, перелез барьер, ограничивающий территорию кафе, и, присев на корточки рядом с сестрой, несмело позвал:
   –– Алена…–– он и сам свой голос узнал. Девушка покосилась на него, но промолчала.
   –– Аленушка, родная, –– Саша потянулся к лицу, положил руку на ее ногу, и тут же она отодвинулась, лоб наморщился в попытке понять, что происходит. Мужчина зажмурился, сдерживая эмоции, и сел на стул рядом, поддался к ней, вглядываясь, надеясь увидеть малейшее шевеление в глазах. Они были пусты.
   –– Аленушка, милая, –– он с трудом сглотнул образовавшийся в горле ком. –– Ты не узнаешь меня? Я Саша, твой брат.
   Он несмело взял ее за руку, боясь напугать и потерять вновь.
   Девушка хмурила брови, силясь признать в этом молодом, но уже седом мужчине своего повесу-брата. Неунывающий ‘Сашкин’, как она его называла, в ее памяти имел другой вид, другой взгляд. Она сомневалась, но не спорила. Брат? Может быть, вот только что же должно было произойти за эти четыре года, чтоб он так сильно изменился?
   Саше было больно видеть ее сомнения, не менее больно, чем осознавать, что эти годы она хлебнула лиха. Ничего не осталось от прежней Алены: тусклый взгляд, поникшие плечи, удручающая худоба. Она сидела, словно не живая. Он не видел шрамов, ран, но понимал, что ими полна душа, и не знал, как себя вести, чтоб не причинить еще большей боли.
   –– Ты почти не изменилась, похудела только…Аленушка.. –– парень дрожащей рукой провел по волосам. В голове крутилась масса вопросов, но здесь не место их задавать да и не время.
   Она сосредоточенно сверлила его взглядом и не двигалась.
   –– Пойдем,….я отвезу тебя домой. Хорошо?
   Тон просительный, голос мягкий и ласковый. Алена нахмурилась: это голос брата.
   –– Ты …Саша? –– она еще не верила.
   –– Да, родная, я. Я, наверное, сильно изменился?... Давай поедем домой и поговорим, хорошо? У тебя наверняка много вопросов…и у меня их не мало…Поедем? –– и чуть потянул за руку. Девушка встала, с сомнением глянула на поднявшегося следом парня:
   –– А ты?
   –– Он с нами, –– успокаивающе заверил Ворковский. Саблин кивнул.
   –– Да? Ну, хорошо…
   Саша бережно обнял сестру, довел до машины, словно тяжелобольную, усадил, сел сам. Минута, другая, но машина не двигалась с места. Ворковский смотрел на Алену, играя желваками на скулах.
   –– Сань, поехали, –– тихо попросил Миша. Мужчина не шевелился. Минуты текли дальше. И лишь когда Алена отвернулась, Александр очнулся, взял ее ладонь в свою:
   –– Аленушка, с тобой …все нормально? –– и покачал головой, глупее вопроса он задать не мог. Как нормально? Смотрит на родного брата, как на чужого дядю! –– Ничего, ничего! Теперь все будет хорошо, все нормализуется…
   Кого он уверял: себя или ее?
   Ворковский скрипнул зубами: узнать бы кто замешан в бедах Алены! Убил бы!
   И повернул ключ зажигания. Машина плавно, на предельно низкой скорости двинулась вверх по улице.
   –– Что у нас в холодильнике, Миш? –– спросил деловито.
   –– Как всегда, холостяцкий хвост колбасы да пакет молока.
   Ворковский вытащил из нагрудного кармана две купюры, не глядя, подал парню:
   –– Я у ‘Пятерочки’ тормозну. Возьми всего, побольше. Икру, торт…в общем..
   –– Я понял.
   Алена покосилась на Мишу и нахмурилась:
   –– Ты знаешь, где мы живем?
   –– Да, –– парень отвел взгляд и встретился с глазами Александра в зеркале. Оба понимали, что правда неизбежна, и оба понимали, что сейчас она убийственна для девушки. А та не унималась:
   –– Он часто бывает у нас? Он твой друг? –– спросила у брата. Тот сжал сильнее руль, делая вид, что внимательно следит за дорогой, а сам мучительно искал выход. Сказать правду или солгать? Лгать бесполезно, не пройдет и часа, как она все поймет. Он решил сказать часть правды:
   –– Михаил живет у нас.
   –– Где? В моей комнате? –– нахмурилась Алена. –– Кто он?
   –– Друг.
   Саша не смотрел на нее и Миша не смотрел, это Алене не нравилось. В сердце прокрался холодок то ли обиды, то ли плохого предчувствия.
   –– А почему в моей комнате? –– впрочем, почему нет? Она ведь умерла для них.
   Саша словно угадал ее мысли, почувствовал ее недовольство и поспешил успокоить:
   –– Не в твоей, Аленушка. Твоя закрыта. Там все…как было,…Я надеялся…
   –– Ты? А мама? А папа?...
   –– Конечно, и они…
   –– А где Миша живет? Если не в моей, значит, в твоей? Нет, с тобой нет. Значит…родительская…Тогда где родители?
   Мужчины молчали. Миша в окно смотрел, на плывущий за стеклами город, словно впервые его видел. Александр хмурился, поглядывая перед собой. Что-то было не так. Нарочито сосредоточенные лица, нежелание смотреть в глаза. Отсутствие ответа на простой вопрос.
   Алена отвернулась, потерла ладонью лоб: нет, не могло же ничего случиться. Не могло! Мама? Папа? Почему она думает о плохом?
   –– Что с родителями? –– глухо спросила девушка.
   Брат молчал.
   –– Ну?! Саша!
   Ворковский резко затормозил, бросил руль, посмотрел в окно и, наконец, попытался посмотреть в глаза сестры. Не получилось, взгляд соскальзывал вниз.
   –– Их нет, давно.
   Алена застыла на минуту, потом кивнула, хотела спросить: как? когда? И не смогла, голос пропал.
   –– Алена, я понимаю, это тяжело, но…–– Саша качнул головой, сморщился: ни одно слово, ни одна фраза не смогут выразить того, что он чувствует, что чувствует она, успокоить, залечить пустоту в сердце, что образовалась с уходом родителей. Бессильны здесь слова.
   Девушка закачала головой, как китайский болванчик, закрутилась на месте. Она пыталась взять себя в руки и не могла. Смерти вокруг нее, сплошные смерти. Почему? Гвидэр, Массия, Рэй, Иллан…Отец, Мама… Ей казалось, что они встают вокруг машины, окружают ее, смотрят на Алену и что-то говорят, нехорошее, укоризненное.
   –– Нет! Нет!! –– Алена зажмурилась и зажала уши: я ни в чем не виновата, нет! Нет!!
   Саша испугался, обнял сестру, встряхнул, чтоб она очнулась, закричал на нее.
   Миша, недолго думая, выскочил из машины и бегом направился к аптечному киоску на той стороне. Через пару минут общими усилиями они напичкали девушку влерианкой и новопасситом. Она перестала вырываться, кричать и лишь плакала, разглядывая смятый носовой платок в руках.
   –– Поехали, Саня, поехали быстрее. Ее домой надо, ты же видишь, –– поторопил Саблин. Машина тронулась в путь.
   Минут десять Ворковский плутал по переулкам, боясь ехать по шоссе, и все озабоченно поглядывал на сестру. Он словно вернулся в старые времена, когда Алена была ребенком, и он забирал ее из садика, вел осторожно домой, вытирая слезы обиды с ее лица, выслушивая сбивчивые рассказы о том, что Машка отобрала у нее зайца, а Данила обозвал дурой, а еще она пребольно ударилась коленом и теперь у нее большая ’сыска’ и ее ножка - инвалид. Тогда он знал, как ее успокоить, а сейчас - нет.
   
   Алена не узнала родной двор, дом в котором выросла. Она и квартиру не узнала. Смотрела на дубовые двери, светлые обои на стенах и не понимала, что это ее дом.
   Саша осторожно подтолкнул ее вглубь. Она растерянно покосилась на него и прошла по коридору. Ее комната: стопка конспектов на столе, белый махровый халат на спинке стула, шазюбль, брошенный на диван в тот день, так и лежит на месте не убранный…Словно она не уходила, словно не было четырех лет разлуки.
   –– Мама ничего не трогала и нам запретила, –– глухо сказал Александр. –– Ей казалось, что если оставить все, как было, ты обязательно вернешься.
   Алена кивнула, не слушая. Взгляд скользил по цветастому рисунку штор, репродукциям Айвазовского и Боттичелли, по корешкам книг на полке: Осокин, Карамзин…. Тетради…
   –– Филя так и не забрал конспекты?
   Саша нахмурился: какие конспекты? До них ли было тогда?
   –– Он заходил, но ничего не говорил про тетради…
   Алена кивнула, потеряв к ним интерес, подошла к шкафу, открыла и вздохнула: мама…
   Наряды аккуратно развешаны, чистая обувь в ряд, на полках идеальный порядок. Алене в свое время никак не удавалось его добиться: новые джинсы мирно соседствовали с постельным бельем, а полотенца с носками и колготками.
   Девушка глубоко вдохнула воздух, чтоб не расплакаться: теперь у нее никого нет. Она одна. Она потеряла всех и все.
   –– Алена, ты пока иди в ванную, а я поставлю чайник. Ты что будешь: чай или кофе? –– спросил брат.
   Девушка недоуменно посмотрела на него и пожала плечами: ей было все равно, а вот вопрос –– что в ее квартире делает этот седой мужчина –– занимал. Она взяла полотенце и прошла в ванную, ища ответ: ‘Саша? Нет. Похож…и голос. Неужели он так изменился? Седой, постаревший - странно’. И увидела себя в зеркале –– метаморфозы, произошедшие с братом, больше не удивляли.
   –– Ты не закрывайся, пожалуйста, –– попросил Александр. Она кивнула и прикрыла дверь.
   Ворковский качнул головой, поморщился и, дождавшись звуков льющейся воды, нехотя пошел на кухню.
   Через пару минут появился Миша, водрузил два объемных пакета на кухонный стол и вопросительно глянул на мужчину: ну, что?
   –– Не знаю…Она в ванне…
   –– Прекрасно. Потом есть и спать, а вопросы, родственные встречи и объятия –– завтра.
   –– Она…словно замороженная, –– качнул головой Ворковский, хмуро разглядывая содержимое пакета и не видя его.
   –– Ну, вряд ли она вернулась со светского раута, –– и уловив настороженный, больной взгляд мужчины, начал поспешно выкладывать на стол продукты. –– Ты не мучайся, все образуется. Главное, она дома. Остальное…время, время, время. Сейчас она не адекватна, и это естественно.. Будем присматривать за ней- то ты, то я. Все наладится, Саня, вот увидишь.
   Ворковский хотел бы в это верить, но сердце щемило то ли от тоски, то ли от нехорошего предчувствия и колебало надежду. Слишком многое он узнал и пережил за эти четыре года, чтоб безоглядно поверить словам молодого оптимиста. Судьба любит манить и баловать, чтоб потом в кровь изранить душу. Нельзя верить тишине и покою, нельзя расслабляться и радоваться счастью –– оно сиюминутно и выделено тебе лишь для того, чтоб боль от потерь была сильней.
   Но Алену он терять не собирался. У него больше никого нет, и он будет бороться с судьбой, драться насмерть, отстаивая жизнь последней женщины, оставшейся в роду Ворковских. Четыре года смертей, четыре года горя и постоянных потерь. Он больше не хочет, не сможет выдерживать такой напор. Старый, уставший, раздавленный человечек еще потрепыхается ради сестры. Не может быть, чтоб у него не получилось.
   Хлопнула дверь ванны. Алена ушла в свою комнату, легла на диван и мгновенно уснула.
   
    Г Л А В А 24
   
   Месяц прошел мимо, как стадо черепашек –– медленно и печально .Время, казалось, вязнет, как патока на зубах, и не желает двигаться. Месяц…
   Саша подкурил вторую сигарету от первой и, щурясь, посмотрел на Михаила:
   –– И сколько это будет продолжаться? Ты, молодой специалист, можешь что-нибудь предложить?
   –– Тоже, что и предлагал: тишина, покой, положительные эмоции.. и не лезь ты к ней с расспросами!
   –– Не лезу. Давно не лезу! Смысл? Она же ни на что не реагирует, ничего не слышит, не говорит. Ей хоть литаврами под ухо –– не вздрогнет! Месяц, Миша, месяц! ‘Да’, ‘нет’ –– все! В лучшем случае, –– Ворковский начал яростно размешивать уже не на раз размешанный сахар в чашке. Саблин посмотрел на его дрожащую руку и, тяжело вздохнув, отложил бутерброд:
   –– Пригласи психиатра.
   –– А ты?
   ––Я психолог, будущий. Психиатр –– дяденька другого профиля. Или тетенька.
   –– И в чем разница?
   –– О-о, Сань, огромная. Я не могу копаться в ее душе без ее согласия и желания. Не навреди –– главная заповедь психолога.
   –– Значит, не хочешь помочь.
   –– Да, не могу! Не мо-гу! Понимаешь?! Я и так, что только ни делал –– без толку. Она ведь не слышит - не хочет слышать! Смотрит, как на пустое место, и молчит! Здесь помощь психиатра нужна, квалифицированная помощь специалиста, причем хорошего и своего, чтоб не клеймо шизофреника налепили, а помогли реально.
   –– Я не отдам ее ‘психам’, –– бросил мужчина угрюмо.
   –– Тогда жди.
   –– Сколько?! И чего?
   –– Выхода из стресса. Некоторые годами восстанавливаются, а здесь месяц. Не срок. Может, через месяц, другой она начнет разговаривать, перестанет прятаться в своей комнате…
   –– Есть самостоятельно, а не как ребенок –– с ложечки? А если за этот месяц она…что-нибудь сделает с собой? Ты можешь гарантировать, что этого не случится?
   –– Ничего я не могу гарантировать. И ты не можешь. Но выбор не богат: либо ждем и по-прежнему не оставляем ее одну, либо …сдаем в стационар.
   Саша затушил сигарету и уставился в окно: нерадостная перспектива.
   Месяц постоянной тревоги, ожидания самого худшего.. А как он радовался, когда сестра нашлась, верил, что все наладится…
   Алена. Эта? Нет, та девушка, что целыми днями с отсутствующим видом сидела в комнате и внешне слабо напоминала его сестру - вездесущую Ворковскую, проказницу и непоседу. Эта была лишь ее подобием, бледным истаивающим силуэтом некогда сильного и неглупого человека.
   Саша чувствовал, что теряет ее. Теряет то, что лишь мечтал приобрести, но так и не получил. Она даже не узнала его и до сих пор не понимала, что он ее брат, тот самый ‘Сашкин’, который укрывал ее от родительского гнева, выслушивал сбивчивые детские небылицы. Он смотрел в ее пустые глаза и мечтал перестрелять всех, кто был замешан в этой истории: от ее жениха до себя самого. Вот только главные виновники оставались неизвестны. Где она провела 4 года, с кем и как? Воображение рисовало самые ужасные картины: от плена в Чечне до объятий какого-нибудь богатого извращенца. Многое говорило и за то, и за другое: красивая татуировка на плече из драгоценных камней и тонкие полосы шрамов на спине, ее исчезновение и полное отсутствие информации в течение долгих лет и внезапное появление в родном городе. Как это еще можно было связать меж собой?
   Страх подгонял его к той черте, за которой живет отчаянье. А если он не сможет уследить за ней? А если в тот момент, когда он на работе, а Миша разговаривает по телефону, она просто вскроет себе вены? А если окажется, что ее не отпустили, а она смогла сбежать, и за ней придут вновь? А если она так и будет до конца своих дней смотреть в одну точку и молчать?
   –– Что же делать? –– прошептал мужчина, спрашивая себя, но Саблин подумал, что его, и ответил:
   –– Ждать. А еще…нужно попытаться ее встряхнуть: устрой ей шопинг по магазинам, купи какую-нибудь тряпку. Или свози на Кипр. Перемена места, обстановки…
   –– Ты уверен, что перемена…
   Миша вздохнул и пожал плечами: он ни в чем не был уверен, но искренне пытался помочь. В конце концов, и Алена, и Саша могли стать его родней. Да, в принципе, стали, и не важно, что Кати уже нет. Они вместе с Сашей пережили ее смерть, и мучительное возвращение Алены в жизнь должны так же пережить вместе.
   –– А ты спроси и посмотри на реакцию. Так и узнаешь, что и как.
   
   Алена сидела на диване, поджав под себя ноги, и прижимала к груди томик неизвестного писателя, открытого на неизвестно какой странице. Она и названия книги не знала –– этот томик был прикрытием от внешнего мира, оградой меж ней и тем, кто называл себя ее братом. Его голубые глаза и постоянное внимание к ней нервировали и раздражали.
   Память не отпускала, манила и убаюкивала, притупляя горе. Там в ее глубинах она еще летела на Флэт, и Рэй объяснял ей особенности своей религии. Только теперь Алена не боялась ничего, не отталкивала Лоан, а с любовью вглядывалась в его лицо, нежилась в его объятьях, теряя печаль. Аромат имбиря и корицы теперь не казался навязчивым, взгляд - холодным, манеры –– отвратительными, суждения –– нравоучительными, забота –– тиранической. Теперь ей нравилось все: от вертикальных зрачков до презрительной усмешки. Теперь она его любила и больше не противилась этому чувству, не скрывала его, не игнорировала.
   ‘Поздно’? - говорил разум. ‘Почему?’ –– не понимала душа.
   И в ответ было лишь скорбное молчание да картинки прошлого, всплывающие без приглашения то ли укором, то ли спасательным кругом.
   Странно, двадцать лет жизни оставили размытые образы, единичные кадры, а четыре года целую хронику: четкие, ясные воспоминания о каждом дне и каждом чувстве. Ветер, касающийся кожи на рассвете, шелест шагов на террасу, запах горячего фэй, яркая синева мха под ногами, гладкая теплая кожа мужа под пальцами, интонации голоса, ленивая лента времени, бредущая под сводами туглоса.
   Алена пыталась нырнуть глубже, в те времена, когда не знала Флэта и его обитателей, зацепиться за те образы, чтоб встряхнуть унылую дрему, обуявшую ее суть навязчивой разъедающей тоской.
   Запах сбежавшего на плиту молока, мишка с деревянной головой, глупые куклы и такие же глупые мечты, о которых и не вспомнишь.
   Весна, набухающая почками сирени, блестящая галька на морском берегу и крик чаек, слившийся с криком мамы, ищущей ее. Полет стрекозы и ..длинные стебли гладиолусов, которые она, ненавидя всей душой, тащит на первое сентября в страшащий ее мир букв и цифр.
   Миг и последний звонок. Нелепые банты, завязанные впервые за много лет, слезы радости и страха расставания с привычным миром.
   Еще миг и лысый полный человечек громко возвещает о начале новой эры в жизни первокурсников. Гордость от осознания, что ты уже взрослая. Студентка…
   И все. Словно широкая борозда в пахоте отделила двадцать лет от четырех. Словно эти ––главные, а те не важны. Чужой сюжет из потрепанного романа о становлении личности. Не ее.
   То, что после –– семейный альбом родных, близких, любимых душой и сердцем людей. Четкий список дел и событий, реестр ее достоинств и недостатков, неудач и побед. Вымпел самолюбивой девчонке за торжество глупых амбиций над разумом и нормальным человеческим счастьем.
   А помнится, в 16 она казалась себе очень взрослой и умной. В 18 поняла, что была непроходимо глупа и вот, наконец, поумнела. И только сейчас, в 24, сидя, как та старуха у разбитого корыта, поняла, насколько была недалекой и в 16, и в 18, и в 20, да и вряд ли умна сейчас.
   ‘Человек не должен меняться под гнетом обстоятельств’,–– говорила ее учительница русского языка. Может, и не должен, но, увы, меняется лишь так. Ни один еще не научился на чужом опыте, не почувствовал боль от чужой шишки. Каждый считает себя исключительным. Но жизнь –– не правило правописания и исключений не делает. Вину, грехи и собственную глупость не закрасишь маркером, не выбелишь с листа, не сотрешь ластиком оправдания.
   А может, ей уйти в монастырь?
   Алена повернула голову к окну. Из форточки доносился запах уходящего лета, жар солнца, разрываемый порывами холодного ветра.
   Она подошла, отодвинула шторы и распахнула окно, впуская в комнату звуки улицы и свежесть августовского дня. Взгляд окинул двор, наполненный детворой, копошащейся на детской площадке, бабушками на скамейках, взъерошенной стайкой подростков под грибком.
   Уйти из этого мира? Так ее здесь нет. Все это на Земле, а она до сих пор на Флэте…
   –– Аленушка!! –– голос брата ворвался в ее мир, разрушая преграды. В нем ясно различался целый сонм чувств от отчаянья до упрека. Запах знакомого одеколона смешался с запахом улицы, и крепкие руки обвили ее за талию, пытаясь оттащить от открытого окна. Она вцепилась в подоконник, не понимая, зачем ее беспокоят, скривилась, готовая и возмущенно закричать, и заплакать, и вдруг сникла. Мягкий и в тоже время жалкий, умоляющий шепот родного голоса проник в сознание, заставляя очнуться:
   –– Аленушка, милая, не надо. Прошу тебя, родная, пожалуйста. Я знаю, это трудно, очень трудно начинать жизнь сначала, но губить себя не надо, нельзя! Ты не одна, пойми…ты хочешь, чтоб я следом за тобой?... Я не смогу по-другому, твоей смерти мне уже не вынести…
   Алена повернулась и с удивлением посмотрела в глаза мужчины: о чем он? Она не собирается выпрыгивать из окна.
   Столько надрыва в голосе, словно он переживает за нее. Какое ему дело? Кто он такой?
   И вдруг широко распахнула глаза:
   –– Сашкин!
   По лицу мужчины пробежала судорога, в глазах появилась растерянность и надежда. А пальцы Алены уже трогали его щеку:
   –– Сашенька, –– прошептала она, узнавая родные черты, и вдруг расплакалась, ткнувшись головой в его плечо, прижимаясь в поисках спасения. Ворковский крепко обнял ее и зажмурился. Теплая мужская ладонь гладила волосы, а губы шептали, как заклинание:
   –– Теперь ты не одна, мы вместе, родная. Нас двое. Двое.
   Он успел, удержал ее здесь, и в награду получил эти слезы. Она узнала, она заплакала, значит самое плохое позади. На душе стало светло и спокойно, тревога покинула его, схлынуло напряжение всех этих беспокойных дней, и вера уже не нуждалась в аутотренинге, чтобы существовать.
   Одна, вторая слеза скатились по его лицу. Они были легки. Они были нужны ему, как летний ливень в жаркий душный день раскаленному городу. Они смывали страх и горечь одиночества с его души.
   
   Саблин заглянул в комнату и, увидев две плачущие фигуры, застывшие в объятьях у раскрытого окна, мгновенно все понял и облегченно перевел дух: кризис миновал, теперь все будет хорошо. Он осторожно прикрыл дверь и пошел к себе дописывать вводную к диплому. Завтра первое сентября. Не успеет, ’Гранд’ его ждать не будет.
   
   Ворковский до самой ночи сидел в комнате, обнимая Алену. Та уже не плакала, а просто грелась в его объятьях, успокоенная теплом его тела, знакомым запахом морской свежести. Саша консервативен и тем хорош.
   Они не разговаривали, боясь вспугнуть покой и близость душ. Да и не нужны были слова, они бы все равно не выразили всего, что было на сердце.
   Саша в эти часы и знать не хотел, что было. Это потеряло для него значение. Главное, Алена вернулась, совсем. Вся.
   Когда ночь проникла в комнату, девушка спала. Впервые ее сон был спокоен и легок. Ни криков, ни всхлипов, ни метаний.
   Мужчина осторожно уложил ее голову на подушку, накрыл пледом плечи, крепко закрыл окно и вернулся к дивану. Постоял в раздумьях и сел на пол возле спящей сестры, разглядывая тени скользящие по стенам. Ему казалось, что время, не хотя скрипя и ворча, покатилось вспять. Минута, другая, час, и он услышит звон будильника, мамины шаги на кухню. Ноздри начнет щекотать запах сваренного кофе и гренок. Отец протопает в ванную, начнет жужжать бритвой, напевая под нос арию Мефистофеля, потом толкнет дверь в комнату сына и провозгласит утро нового дня. Пока Саша будет натягивать брюки и шарить ступнями в поисках тапок, Аленка хлопнет дверью туалета…
   Все будет, как всегда, все будет, как было до той злосчастной поездки в ‘Лесное’.
   
   Ворковский открыл глаза и потянул ноздрями воздух, еще не веря себе: гренки и кофе!
   Мама?!
   Сашу подбросило с места. Он вылетел из комнаты и застыл на пороге кухни. Алена стояла у плиты и жарила хлеб. Над кофеваркой струился дымок. Горка золотистых гренок стояла на столе, рядом лежали салфетки, стояли чашки из забытого сервиза. Пол сверкал отмытым линолеумом, на окне висели новые занавески. Все, как было при маме.
   Саша сглотнул образовавшийся в горле ком и увидел, что стоит в трусах. Он хотел тихонько пройти к себе и одеться, да из комнаты напротив вылетел взъерошенный Мишка, в столь же непрезентабельном виде. Парень застыл в проеме рядом с Ворковским и, хлопая ресницами, пытался сообразить, что происходит: Алена в переднике, накинутом поверх светлой футболки и брюк, аккуратно перекладывала готовый хлеб на фарфоровую тарелку. Толстая светлая коса чуть вздрагивала на спине. Стол сервирован, Сашкина пепельница вымыта, вокруг чистота и порядок. Кто же совершил подвиг по чистке кухни в столь сжатые сроки? Ясно, не Геракл…
   –– Мойте руки и идите завтракать, –– сообщила им девушка, мельком взглянув на двух застывших мужчин. Те переглянулись и, сообразив, что теперь с ними дама, спешно разошлись по комнатам одеваться.
   
    Г Л А В А 25
   
   1 сентября. Миша идет в школу. В какой, интересно, класс: четвертый, пятый? Да нет, в шестой, 12 ему.
   Сергей посмотрел вниз с балкона: малыши цветы несут, рядом гордые мамаши плывут. Дети постарше тоже с букетами. Белый верх, темный низ, костюмы…И Тайклиф на лавочке с удивлением смотрит на странную процессию. Анжела ему, видимо, объясняет. Вот ведь ‘Джульета’! Самой наверняка в школу надо, а она к подъезду любимого, как на день знаний. А тот и рад.
   Да-а, всем дело нашлось, только Сергею –– нет. Вот и бродит по квартире неприкаянный, то телевизор посмотрит, то с балкона поплюет. Месяц уже. И что он, собственно, здесь делает? Алена из дома ни на шаг, и жива ли она и здорова, похоже, никого не интересует. Не до нее агноликам.
   Тайклиф с малолеткой любовь крутит, Мэнгриф и Вэйнгрин оккупировали близлежащий карьер и, разогнав немногочисленных поклонников мутной и холодной воды, с утра до вечера изображают амфибий, а по ночам вместе с остальными флэтонцами поют мантры своему Модраш, содрагая весь микрорайон диким воем. Поначалу некоторые ретивые жильцы милицию вызывали, но, встретившись пару раз с глазами обладателей столь мощных баритонов, пыл свой значительно умерили. Оно понятно –– жить-то всем хочется.
   А вот Ларисе не хотелось. Славная, но весьма недалекая женщина весь август ходила к ‘Арви’, как на дежурство. То влажную уборку затеет, то джемпер сантиметровой толщины свяжет, чтоб не мерз любимый. То ужин приготовит из диетпродуктов, чтоб желудок не давило, то к утренним кашам приучить вздумает, состоянием его здоровья озабоченная. А однажды, видимо, всерьез приняв мечту о совместной жизни за реальность –– кактус свой в их квартиру принесла –– на кухонный подоконник водрузила. Да незадача приключилась –– Арвидэйф о ее планах узнал, но восторга не разделил, и хмуро поглядев на колючий столбик, решил, что вдвоем, они в одном доме не уживутся. Не прошло и суток, как вместо семейного гнездышка Ларису определили в нервное отделение, с надеждой на дальнейшее лечение в закрытом стационаре другого профиля - сильно ею психиатры заинтересовались…
   А кактус тот сгинул на помойке.
   Арвидейф с тех пор спокойно сидит на кухне, холодильник охраняет, и с довольным урчанием поедает метровые бутерброды с полюбившимся ему сливочным маслом. На завтрак теперь овощи и фрукты, на обед рыба и овощи, а на ужин фрукты и овощи. В перерывах рис, масло и жгучие приправы.
   Организм же Сергея сильно подобным рационом возмущался –– мяса требовал. И хоть агнолики морщили носы и заявляли что оно –– яд, парень бы с радостью скончался от метрового бифстрогана или, на крайний случай –– шницеля из этого яда. Но лучше, конечно, и то, и другое, и еще борщ, горячий, мамин.
   Парень прошел в квартиру, глянул на Вэйнгрин, следящего за монитором и тайно поедающего шоколадные конфеты, хмыкнул и решительно направился на кухню.
   Мэнгриф в цветастом переднике с варежкой на ладони стоял у плиты и жарил кабачки. Арвидейф пытался засунуть в рот метровый бутерброд с маслом. Сергей мешать ему не стал, но поторопил, встав у стола. Тот нахмурился недовольно и глянул вопросительно.
   –– В отпуск хочу! –– смело заявил Сергей и чуть вжал голову в плечи, ожидая возмущенный крик. Нет. Мэнгриф покосился недоумевающе, на кэн глянул и опять за кабачки принялся. Арви крякнул досадливо, скривил зверскую рожицу и отложил бутерброд:
   –– Еще раз.
   –– У меня здесь сын, мать, жена. Хочу их увидеть, –– послушно повторил парень.
   –– Почему молчал? –– поинтересовался Мэнгриф.
   –– Так вы не спрашивали.
   Флэтонцы переглянулись.
   –– Месяца хватит? –– спросил Арвидейф.
   –– Месяц? –– вот это удача! Он на неделю-то не надеялся. –– Конечно! Может, и меньше. Я и адрес оставлю…
   –– Пульсар оденешь, –– бросил безапелляционным тоном мужчина и к бутерброду потянулся.
   –– Да вы что?! –– возмутился Сергей –– смеются они над ним, что ли? С такой махиной на щиколотке и на Родину?
   ––Ручной, –– снисходительно кинул Мэнгриф и качнул головой, умиляясь отсталости канно.
   –– А-а-а, когда можно испариться?
   –– Сейчас! –– гаркнул Арвидэйф и поспешил сунуть в рот бутерброд. Надоел, ходит тут, от дел отвлекает…
   Через два дня Сергей в самом радужном настроении вылетел в родной город, чтоб провести первый и единственный отпуск за 11 лет.
   Поездка оказалась нравоучительной и прошла под лозунгом –– ‘не звали, не ждали, и знать не хотим’.
   Сначала он не узнал город, в котором вырос, потом его не узнала родная мать. Женщина, конечно, тоже сильно изменилась, постарев, но порадовала сына физическим и моральным благополучием.
   Два дня ушло на рассказ о потерянном для Сергея десятилетии, с подробным отображением через предоставленные фотографии. Параллельно выяснилось, что родни у него осталось –– сват да кума прихват.
   Лариса благополучно вышла замуж, буквально через год после его исчезновения, и его сын принимает чужого дядю за родного отца.
   Сергей естественно пожелал встретиться и с бывшей супругой, и сыном, вопреки уговорам матери, предупреждающей его о чреватости этой затеи. И только, когда увидел Ларису, понял –– права мама. Женщина сильно изменилась –– заматерела и остервенела. Часа два он изображал загулявшего ловеласа в ее магазине цветов, внимательно рассматривая бывшую супругу и возлюбленную сквозь темные стекла очков. Та охотно флиртовала и… весьма искусно раскрутила его на покупку двух жутких экзотических растений в аляпистых громоздких горшках за не менее жуткую цену. Далее дело не пошло и тема о вечернем рандеву по окрестным заведениям приличного порядка забуксовала, а с появлением ее супруга –– лысеющего детины пухлой наружности и вовсе сошла на нет. Более желания встречаться с ней у Сергея не возникло.
   С сыном встреча оказалась не менее удачной. Минут 20 большеглазый мальчуган в шикарном джинсовом костюме поощрительно кивал, с хитрым прищуром рассматривая странного дядьку, через забор огораживающий двор его гимназии. И заверещал, как сирена, на предложение прокатиться в парк. Два внушительной комплекции бойца из охраны данного заведения прибыли незамедлительно и мужественно спасли неокрепшее подростковое сознание и тело от покушения извращенца. С обвинением в педофилии Сергея препроводили в ближайшие отделение милиции, стойко игнорируя его объяснения.
   Уже в отделении выяснилось, что в городе давно орудует сходный по параметрам и претензиям маньяк-педофил, и доблестные сотрудники органов правоохраны мужественно увеличив свой рабочий день на один час, вытащили на свет божий с десяток нераскрытых дел и примерили их к физиономии Сергея. К утру он понял, что отпуск обещает затянуться лет на пятнадцать по совокупности, и вызвал агноликов.
   Те порадовали своей оперативностью и явились в составе двух особей буквально через четыре часа. А еще через два, немного пошалив в отделении, они объявили Сергею о досрочном прерывании его отпуска без права восстановления в будущем и сунули в машину. Последствия этого безобидного набега долго еще муссировались местной прессой во множестве вариантов, но Сергей о том не узнал. Он смотрел на уплывающие улицы родного города и клялся сам себе, что больше никогда и ни за что на свете не пойдет в отпуск.
   
    Г Л А В А 2 6
   
   Прошел сентябрь и октябрь уже догорел листвой, а Алена по-прежнему не знала, что делать с собой, куда податься от воспоминаний, от боли и тоски. Ни работать, ни учиться Саша не пускал, размахивая руками, кричал, что с него хватит ее учебы в институте, а работать ей незачем в принципе, он не инвалид и в состоянии ее содержать. Миша выступил парламентером меж сникшей Аленой и встревоженным Сашей и, выслушав доводы обеих сторон, сделал вывод, основываясь на звании без пяти минут специалиста и друга семьи: работе –– нет, дома ее хватает, а учиться –– ради бога, но на будущий год. Девушка возражать не стала: во-первых, брата расстраивать не хотела, во-вторых, дел дома действительно хватало, в-третьих - мужчинам виднее, это она четко уяснила после четырех лет жизни с Рэйсли.
   В итоге она осталась дома, перечитывала книги, занималась домашними делами и ..боролась с тоской. Эта борьба была выматывающей и бесполезной, боль от утраты не проходила, как предсказывала Наталья, а становилась все сильней с каждым днем. Болела уже не только душа, но и тело. Все чаще стали одолевать головные боли, апатия сменялась нервными вспышками раздражения на себя саму. В такие моменты ей хотелось разбить зеркало, из которого на нее смотрела большеглазая девица унылого вида –– бывшая императрица, бывшая мать и бывшая жена. Фальшивая императрица, посредственная мать и отвратительная жена.
   Она мучилась осознанием собственных ошибок и никому ничего не могла сказать. Саша просил, почти умолял –– расскажи, что тебя угнетает, но что она ему могла сказать? Что без памяти влюблена в усопшего вампира, который ее украл и одарил двумя детьми, которых она также не увидит, как и его? Вампира, инопланетянина, приносящего человеческие жертвы в угоду клыкастого идола. Вряд ли брат ее поймет. Это не пересказ детских снов о сероглазом принце в зарослях лип, не фантазия, а правда, с которой она примирялась четыре года, а тому лет сорок понадобится.
   В лучшем случае. А в худшем, он пригласит психиатров, и те дружно поставят настораживающе монументальный диагноз, что-нибудь вроде: Kranticus psihicus. Брата это ясно не порадует, но огорчит изрядно. Алене же огорчать его не хотелось категорически, как, впрочем, и врать. И она молчала. Только вот все чаще стала уходить из дома и до темноты слоняться по улицам, вдыхая стылый воздух поздней осени. Он напоминал ей Флэт настолько сильно, что порой, рассматривая витрины магазинов, вглядываясь в лица прохожих, она задавалась вопросом: что она здесь делает?
   В один из таких дней Алена в который раз задала себе этот нелепый вопрос и, глядя на стеклянные двери супермаркета, нашла ответ –– Саша. Хватит ему беспокоиться о ней, пора и ей побеспокоиться о нем. Мамы нет, но есть она. Три месяца дома, а мужчины так и питаются всухомятку, желудки портят. А что еще можно приготовить из того, что Саша покупает? Дежурные бутерброды. А торты и китайская лапша надоели до оскомины.
   Ворковская решительно шагнула в двери магазина –– сегодня она сама возьмет все необходимое и приготовит шикарный ужин. Фьеронгу. А почему нет? Конечно, чисто флэтонскую кухню изобразить не получится, из-за отсутствия нужных ингредиентов, но подобное отобразить все ж возможно.
   Алена в некотором смущении оглядела помещение магазина, и последовав примеру других, взяла тележку, с решимостью атакующего прошла в зал. Ассортимент ее порадовал. Есть почти все, что нужно для задуманного блюда. В сетку на колесиках упала упаковка кальмаров, филе трески, банки с аджикой, хреном, кукурузой, бобами, морковь, лук, рис, майонез, приправы с укропом и петрушкой, помидоры и, наконец, вилок капусты.
   В значительно приподнятом настроении девушка встала в хвост очереди в кассу и через пару минут, присмотревшись к манипуляциям кассира и покупателей, почувствовала разочарование и стыд. Она совсем забыла об этой стороне земной действительности. Может, и завалялась в кармане старого пальто пара монет четырехлетней давности, но вряд ли они ее спасут. На Флэте денег не было, здесь она еще ни разу ничего не покупала, все брал Саша. Глупо вышло. Алена уныло посмотрела на продукты в своей тележке и поняла, что нужно срочно все положить на место, пока она не дошла до кассы и не оказалась в положении идиотки в глазах кассира и людей из очереди. На душе стало неуютно, неприятно.
   Девушка, стараясь не смотреть на людей, попыталась выйти из очереди, но оказалась столь неуклюжа, что налетела спиной на какого-то парня и выбила из его рук банки с пивом. Те с грохотом полетели на пол, и очередники дружно повернули головы в ее сторону. Алена низко опустила голову, боясь смотреть на чертыхающегося парня и людей, и пятилась, как рак, мечтая, как можно скорей разложить продукты и покинуть это неуютное заведение. Ее недовольно толкали, ворчали в спину и лицо, а потерпевший поднял свое пиво и преградил дорогу так, что не пройти. Алена подняла глаза и тихо попросила:
   –– Пропустите, пожалуйста.
   Парень, наверное, многое хотел ей сказать, но отчего-то молчал, только смотрел так, словно встретился с привидением. Алена не решилась просить второй раз и попросту обошла его, потеснив очередников. 10 упреков вместо пяти было уже не принципиально.
   Сергей посмотрел в спину девушки и на негнущихся ногах последовал за ней. Он не верил своим глазам, но чем больше смотрел, тем меньше оставалось сомнений –– Алена. То же пальто, что она носила четыре года назад, светлая коса до ягодиц, лицо, походка, жесты… Девушка сосредоточенно выкладывала продукты.
   –– Что ты делаешь? –– спросил парень севшим от волнения голосом. Та вздрогнула и выронила вилок капусты. Тот успел подхватить его и нахмурился:
   –– Здравствуй Алена. Не узнаешь?
   Девушка вскинула взгляд и неуверенно пожала плечами.
   –– Я Сережа. Сергей Мальцев. Неужели не помнишь? –– в голосе звучало отчаянье, словно ему было жизненно необходимо, чтоб она его вспомнила.
   Алена помнила и не узнать его было трудно. Он почти не изменился, только пополнел да в плечах раздался, а в остальном такой же, каким был –– спортивный стиль одежды, ежик темных волос и серьезный взгляд.
   –– Сережа. Помню, –– кивнула она и попыталась забрать капусту.
   –– Подожди, зачем ты все на место..
   –– Деньги забыла.
   –– Не проблема, –– обрадовался чему-то парень. –– Я заплачу, пойдем, –– и толкнул тележку к кассе, увлекая за собой Ворковскую. Пришлось идти.
   В очереди стояли моча. Сергей косился на Алену, но спрашивать не решался, а той эта встреча была неприятна по сути своей, поэтому ни темы для разговора, ни желания говорить вообще не было. Она лишь старалась на него не смотреть и мечтала, чтоб он и дальше молчал, до самого выхода из магазина, а там испарился так же внезапно, как и появился. Она даже дала себе слово, что если так не случится, она в магазин больше ни за что не пойдет.
   Уже на выходе, складывая продукты в пакет, Мальцев не сдержался:
   –– Ты давно вернулась?...Ну-у, в город. Э-э-э, домой.
   –– В июле, –– так же тихо ответила она и поспешила к выходу, не взяв пакета. Сергей нагнал ее уже на улице, придержал за плечо и, словно устыдившись этого, чуть отстранился. Так они и стояли на мокром асфальте, глядя, как ветер гоняет листья в свете уличных фонарей и проезжающих машин. Вроде не враги, но и не друзья, некогда близкие, а теперь как никогда далекие. И обоим было неуютно и тоскливо, словно на гитаре оборвались струны, а куплет очень хорошей песни остался недопетым.
   –– Прости меня, –– тихо попросил Сергей, виновато глянув на нее.
   –– За что? –– спросила Алена, чувствуя не меньшую вину перед ним.
   –– Тогда, там я напился от радости и …Это не должно было случиться. Прости. Конечно, ни тебе, ни мне от этих слов легче не станет, но ты должна знать, что я осознаю свою вину.
   Алена поежилась: неужели она действительно готова была выйти за него замуж?
   –– Тебе холодно? –– забеспокоился парень. –– Пойдем к машине, я подвезу.
   Алена поморщилась и хотела отказаться, но Сергей, словно угадав ее мысли, смолк и, подхватив под локоть, повел к стоянке машин. Через минуту несуразный, ярко-салатный ‘субару’ распахнул перед ней двери и в ухо ударил неприязненный голос:
   –– Мальцев, совсем озверел что ли?! Тебя сколько ждать можно?! До утра?! А это еще что такое?!
   Сергей виновато посмотрел на смутившуюся Алену и буркнул в салон:
   –– Помолчи, а? Это Алена. Встретил вот.
   –– Алену?! Ворковскую?! –– неподдельно удивился голос. Задняя дверца распахнулась, и девушку буквально втащили в салон. –– Вот это да!! Ну, подруга! Привет!! Где он тебя выкопал?!
   Ворковская не верила своим глазам –– перед ней сидела Марьяна. Вот кого тяжело было узнать. Она стала необъятной. Короткая стрижка и яркий, как всегда обильный макияж старили ее лет на 10. Зеленый цвет исчез, уступив место короткой черной юбке и лиловой кофте с рисунком из бусинок по круглому, низкому вырезу. Наряд смотрелся странно, с годами чувство вкуса у Марьяны значительно убавилось, а вот массивных, золотых изделий изрядно прибыло. В средствах, по всему видать, Арон Гургенович дочку не ограничивал.
   Пока Сокирян бурно радовалась встрече, Мальцев нажал педаль газа и, хмуро поглядывая в зеркало на девушек, выехал на проезжую часть.
   –– Нет, ну, кто бы знал?! А я думаю, что он завис?! А ты изменилась, худущая, а я все в стороны ползу…И пальтишко, смотрю, старенькое, что Сашка не заботится? Ты давно в городе? Учишься? Восстановилась? А я отстрелялась, все. Молодой специалист. Педагог. Вот, блин, кому скажи, умора! Какой из меня педагог? Я, конечно, по специальности и не собираюсь работать, но тебе советую –– не восстанавливайся. Иди лучше в юридический. И статус, и деньги не малые, а то встрянешь, как я, –– вещала Сокирян с присущим ей темпераментом. Алене резали слух привычные некогда словечки, но вообщем-то она была даже рада этой встрече. Еще бы Олесю сюда, Мишу Сокола и неуемных братьев–бухологов всем составом –– вот бы встреча получилась.
   Интересно, а что Марьяна делает в машине Мальцева? И почему так фамильярно себя с ним ведет? Друзья? Любовники? Алена невольно улыбнулась своему предположению.
   –– Ну, что улыбаешься, как блаженная, я тебе правду говорю. Знаешь, сколько педагог получает? У меня туфли больше стоят! Так что, слушай подругу, дело говорю. Иди к нам, а? Точно! Это идея! Нам как раз продавщица нужна в автосалон, смазливенькая, но честная...
   –– Нам, это кому? Отцу твоему и тебе? –– перебила ее Алена, перестав улыбаться.
   –– Отцу? Да ты что?! Он уж год, как схоронен. Инфаркт накрыл. Раз и нет. Високосный год, столько смертей, ужас. Сашка-то твой как? Оклемался или так и живет один? Красивый он у тебя, все при нем, да вы вообще в этом плане не обижены. Не знаю, к счастью ли? –– и чуть поддалась к Алене, заинтересованно сверля глазами. –– А ты в Чечню попала, да? И как там? Насиловали?
   –– Тьфу, ты, дура! –– вполголоса выругался Сергей и уже развернулся к ним, чтоб добавить пару фраз на чисто русском, но, увидев спокойное лицо Алены и чуть насмешливый взгляд, передумал.
   Марьяна в подробности вдаваться не стала и даже не огорчилась, не услышав ответа. Видимо, он ей и не был нужен, мысль ее уже летела дальше со скоростью авиалайнера. Оставалось удивляться, как за ней поспевает язык.
   –– А здесь такое было, кошмар! Менты, допросы, Сашка с отцом твоим лютовали, а потом, как мать-то твою … в общем не до того им стало. А мой год меня под замком держал, под впечатлением - ни вылазок, ни ресторанов. Сереже из рук на руки сдавал.
   Алена нахмурилась, пытаясь понять, что к чему, а Сокирян не умолкая, вещала дальше:
   –– А Макса чуть не посадили и Серегу еле отвоевали. К счастью, все вместе теперь. Мужик он золотой, зря ты нос от него воротила. Глупо, что теперь? Изнасиловали да выкинули, а могла жить, как человек.
   Алена сжала зубы, чтоб не сказать что-нибудь грубое в ответ. Слова рвались с языка, но уподобляться Марьяне не хотелось. Хороша у нее подруга. После такой встречи и Олесю видеть не хочется. И Сергей…Она посмотрела в зеркало и, встретившись с ним взглядом, решительно попросила:
   –– Останови!
   –– Здесь осталось-то.. –– и понял по ее взгляду, что лучше не перечить, тормознул.
   –– Обиделась что ли? –– удивилась Марьяна. –– Гордая ты больно, не мешало это там? Не обломали? А-а-а, ты за Сергея? Извини, было твое, стало мое.
   –– Дура ты, Сокирян, –– бросила Алена, вылезая. Не сдержалась.
   –– Может, и дура, да замужняя, и не Сокирян, а Мальцева! –– донеслось в спину.
   Алена вдруг рассмеялась: прав был Рэй, к такому спешить не стоило.
   Это же до какой степени нужно не любить и не уважать себя, чтоб так сильно наказывать?
   И пошла вглубь домов.
   –– Алена, подожди, –– крикнул Мальцев, но та даже не оглянулась. Зато Марьяна взвилась:
   –– Куда?! Ты куда, я тебя спрашиваю?! А ну вернись?! Мальцев! Вернись, говорю!!
   Видимо, тот ей что-то сказал доходчиво, потому что она смолкла, а Сергей нагнал Ворковскую и попытался объясниться. Давалось это с трудом. Голос пресекался, дрожал:
   –– Они меня вытащили, понимаешь? Тогда ..столько версий бредовых было, пока их отрабатывали, меня держали…неделю среди …всяких…И не факт, что потом бы не посадили. А Марьянин отец помог, адвоката хорошего нанял. Не знаю, нелепо все так. Я ведь тебя сильно любил. И до сих пор забыть не могу.. А тогда, хоть в петлю, а тут она и …
   Девушка молча шагала по темной улице и все пыталась понять –– зачем он оправдывается? О какой любви речь идет?
   –– Алена, ты на Марьяну не обижайся, она не со зла, по глупости… Не соперница она тебе, и нам не помеха, –– и встретив удивленный взгляд девушки поспешил пояснить. –– Я к тому, что предложение мое в силе остается. Только скажи. В ЗАГС пойдем. Детей у нас нет, я быстро разведусь. Ты же понимаешь, не по любви я с ней, от безысходности. Тоска тогда заела. Люблю я тебя, каждый день, каждый час помню.. Алена…Почему молчишь? Обиделась? Конечно, твое право, я ведь понимаю, бросил тогда, напился…Сволочь, знаю. Ты уж прости…Главное –– жива, вернулась, а остальное переживем. Я тебя никогда не попрекну…только прости…
   Алена горько усмехнулась: и отчего ее тянуло к таким ‘ шедеврам’? Иллан, ее мечта, Сергей, несостоявшийся жених…Может, она не только на голову скорбна, но и слепа от рождения?
   Вдали замаячил мужской силуэт с огоньком сигареты. Ее подъезд. Наверняка Саша встречает. Лучше ему не знать, кто ее провожает.
   Алена остановилась и повернулась к Сергею:
   –– Спасибо за предложение и …прощай. То, что было, ошибка юности, не больше.
   –– Подожди, я….Ты не поняла, Аленушка…
   –– Я все поняла, Сережа.
   –– Нет, –– не унимался парень. –– Я серьезно. И свадьба будет, и остальное…Я богат, независим…
   –– Я тоже очень богата, Сережа. Несказанно. У меня двое чудесных детей…и муж. Замечательный, самый лучший. Я люблю его. А ты… Прощай, –– Алена взяла пакет из рук обалдевшего Сергея и пошла к подъезду.
   Саша, как она и предполагала, стоял на улице и ждал ее. Девушка молча отдала ему пакет и пошла к лифту, а Ворковский с подозрением посверлил взглядом мужской силуэт в глубине двора и прошел следом. Уже дома, выкладывая продукты, он спросил:
   –– Откуда?
   –– Так, –– неопределенно пожала плечами сестра и закатала рукава тонкой водолазки.
   –– Так, это как? Гуманитарная помощь?
   –– Почти.
   –– От того парня? Кто он?
   –– Прохожий.
   –– Из универсама до дома?
   –– И дальше, –– Алену больше занимали продукты. Она выставила банки и подала брату нож: открывай.
   –– Будет королевский ужин?
   –– Императорский.
   Пока Алена готовила, Саша послонялся по кухне, не зная, стоит ли расспрашивать дальше, закурил, посматривая в окно и, не узрев мужчины, успокоился.
   –– Утром я тебе сотовый привезу, –– сказал тихо.
   –– Зачем?
   –– Чтоб знать, где ты, а то, как сегодня, время девятый час …
   –– Переживать за меня не надо, я взрослая…
   –– Это я понял четыре года назад.
   Алена промолчала. Через 20 минут фьеронгу был готов, и девушка разложила его на тарелки. Как раз и Миша подоспел. Потянул носом воздух, потер руками в предвкушении сытного ужина и брякнулся на диван.
   –– Ну-с, что у нас? О-о-о!
   Нечто отдаленно напоминающее голубец плавало в светлой подливке, щедро сдобренной зеленью. Парень, довольно улыбнувшись, смело взял вилку и приступил к дегустации. Саша же оглядел Аленино произведение с некоторой опаской и, осторожно косясь на сотрапезников, отрезал кусочек и с не меньшей осторожностью положил в рот. Его взгляд встретился с Мишиным. Оба застыли с видом смертников, ожидая сиюминутной кончины. Первым из ступора вышел Саблин, мужественно проглотил кусок и замер, прислушиваясь к импульсам желудка. Саша, понимая, что выплюнуть данную гадость не сможет, последовал примеру жильца. По горлу словно огнемет прошел. Он раскрыл рот, хватая воздух, спешно хлебнул чая и, чуть отдышавшись, с недоумением и ужасом посмотрел на сестру, фактически доевшую свою порцию.
   –– Алена, что это такое? –– осторожно спросил он.
   –– Фьеронгу.
   –– Теперь буду знать, что не заказывать в ресторане, –– буркнул Саблин.
   –– Не понравилось? –– удивилась девушка.
   –– Нет, что ты, такая прелесть… А что там? Аджика и хрен точно есть, а вот с остальным затрудняюсь. Да вообщем-то и не важно. Что-то у меня сегодня аппетита нет, я, пожалуй, чаем обойдусь, –– смущенно сказал парень, видя огорчение девушки.
   –– Аленушка, где ты этот рецепт вычитала? Чья это кухня? –– осторожно спросил Саша, отодвигая тарелку.
   –– Не важно.. Зря, фьеронгу очень полезна.
   –– Маринованный чеснок тоже, но есть его сложно, особенно без ничего.
   Девушка молча собрала тарелки, выкинула их содержимое в ведро и начала мыть посуду. Вид у нее был расстроенный, и мужчины притихли.
   –– Нет, очень даже вкусно, просто много не съешь…–– попытался исправить положение Миша и удостоился испуганного взгляда Саши. Прикинув, что так за фьеронгой может последовать какое-нибудь не менее изысканное блюдо, парень и сам испугался, смолк и спешно покинул кухню.
    Г Л А В А 2 7
   
   Утром Мальцев явился в офис Ворковского. Саша был в техническом отделе, помогал собирать компьютер. Сергей заглянул в приоткрытую дверь и, встретившись взглядом с мужчиной, кивнул: выйди, мол.
   Тот его появлению не удивился, но и не обрадовался. Повертел в руках отвертку, хмуря брови, отложил нехотя и вышел. Они молча прошли в кабинет Ворковского и только, когда дверь плотно закрылась, Саша бросил, делая огромное одолжение:
   –– Здравствуй, я тебя слушаю.
   –– Я вчера Алену встретил…
   Александр испытывающее посмотрел на него, усаживаясь на край стола: разговор, по всему видать, обещает быть томным.
   –– И что?
   –– Да, так…Говорит замужем, детишек двое, –– замялся Мальцев.
   –– Понятно, и ты решил узнать, правда ли? Счастливый, мне она и этого не сказала, так что извини, прояснить ситуацию не смогу, не в курсе. Детишек не видел, мужа тоже. Не знакомила, –– Ворковский говорил насмешливо и раздраженно, но Сергей был готов к подобному тону, поэтому старался не обращать на него внимание. Трудно было ожидать другого обращения. Могло быть хуже. Прошлый раз Ворковский его по-простому с лестницы спустил, молча и спокойно. От души.
   –– Значит, придумала? Я так и подумал…
   –– А ты что хотел? Чтоб она тебе на шею кинулась? Придумала, не придумала, твое дело мимо идти.
   –– Зачем ты так, Саша? Я ведь по-хорошему…
   –– Я тоже! Как по-плохому умею, сам знаешь!
   Мальцев кивнул и сник, свесил голову на грудь, начал ключи от машины изучать.
   –– Ты только за этим и пришел? Узнать, правда это или тебя восвояси интеллигентно отправили? –– спросил Ворковский. –– Или за деньгами, что за продукты заплатил?
   Мальцев вскинулся:
   –– Не надо мне ничего! –– опять сник, помолчал, на Сашу глянул. –– Значит, она сказала, что меня встретила?
   –– Нет, сам догадался. Про тебя она и словом не обмолвилась. Прохожий, сказала, гуманитарную помощь оказал.
   Парень потерянно кивнул и вдруг вскинул взгляд, подошел к столу и присел рядом. Ворковский удивленно выгнул бровь: наглеешь, ‘милый’?
   –– Я ей предложение сделал, –– сообщил тот, глядя в глаза.
   –– Да ты что?! Честь-то какая! –– ядовито скривился Саша и зло прищурился. –– Ответ знаешь? Или более доходчиво объяснить?
   –– Ну, зачем ты так? Я ведь серьезно…
   –– Да плевать мне на тебя!! –– подскочил мужчина, разозлившись окончательно. Вытащил пачку сигарет, подкурил одну, к окну отошел и бросил, не глядя на парня. –– Уходи. И никогда больше не появляйся. Не нужен ты ей. Все.
   –– Это ей решать, не тебе, –– упрямо заявил Мальцев.
   –– Мне! Она ничего решить не может! –– затянулся дрожащей рукой и добавил тише. –– Хватит об этом. Проехали. Была невеста и нет. Зато жена есть, вот с ней и живи. А то, что сберечь не смог, сам виноват, потерял, искать незачем, поздно.
   –– Да, я виноват…Не смог сберечь, говоришь? А ты смог? Тоже –– нет, так не тебе меня и судить.
   Ворковский предостерегающе посмотрел на Сергея и еле сдержался, чтоб не ударить. Затянулся, помолчал, разглядывая голые ветки деревьев под окном, и тихо, но внятно сказал:
   –– Пошел вон.
   Мальцев с минуту придумывал себе оправдание, но понял, что все безнадежно испортил и не стал мучиться, вышел из кабинета, тщательно прикрыв за собой двери.
   Саша даже не оглянулся, смотрел в окно и думал: а ведь прав, стервец, прав.
   На душе было гадко, словно кучу навоза в нее высыпали…
   Четыре года назад Ворковский даже мысли не допускал, что в их семью может прийти беда. Уютный мирок, в котором они жили, казался незыблемым, надежно огражденным от всяких треволнений. И если раздавались в их квартире звуки автоматных очередей, взрывов и крики жертв, то лишь из телевизора. Это там, бог знает где, шла война, гибли люди, пропадали без вести, попадали в плен и заложники. Там рушились дома, погибали целые семьи. Здесь этого быть не могло. Двое взрослых мужиков в семье…
   Саша зажмурился на минуту и, затушив сигарету, буквально через секунду подкурил другую. Память уже тащила его в тот сентябрьский день, когда закончилось благополучие семьи Ворковских.
   Хлопнула за Аленой дверь и словно разделила их мир на две части.
   Тогда Саша не почувствовал и малейшей тревоги, не понял, не знал, что первый шаг к беде уже сделан…
   
   Всю ночь он сидел в интернете и лег спать лишь утром. Казалось, только заснул, как какие-то негодяи стали ломиться в дверь. Чертыхаясь, Саша поплелся в коридор и впустил в квартиру родителей.
   –– Ну, ты даешь, сын. Хоть гранатами запасайся, –– проворчал Ворковский–старший, снимая ботинки.
   –– Минут 20 стучим! –– недовольно бросила мама и прошла с сумками в кухню. Саша поморщился и рванул в туалет. Уже в комнате, натягивая джинсы, увидел, что время без пяти двенадцать. А ровно в 12 ему надо быть у памятника Ильича. С Катей свидание. Черт!
   –– Где Алена? –– крикнула мать из кухни.
   –– На даче, у Сокола, с Сергеем. Обещала в воскресенье вечером быть, –– крикнул он в ответ, застегивая рубашку, а сам о девушке думал.
   Катя, Катенька, Катюша…Милая тонконожка, остроумная и необидчивая прелестница, добрейшее и милейшее создание 23 лет от роду. Сколько он уже с ней? Почти два года. Не пора ли закончить конфетно-букетный период и податься в ЗАГС? Лучше все равно не найти…
   –– Родители, я исчез! –– бросил он громко, накидывая кожанку, и хлопнул дверью.
   
   –– Катенька, кисонька, ну, не злись, –– проворковал Саша, обнимая ноги любимой и виновато заглядывая в ее лукавые, рысьи глаза. Девушка рассмеялась, тряхнув каштановыми локонами, и поднялась со скамейки:
   –– Ты неисправим, Ворковский.
   Хрупкая, точеная фигурка, обтянутая белыми брючками и кремовым кардиганом, привлекала внимание прохожих. Это и нравилось и не нравилось Саше. Он поднялся и поспешил ее обнять, наложив вето на заинтересованные взгляды мужчин.
   –– Пошли?
   –– Куда?
   –– В Киномакс, потом в кафешке посидим. А потом, что-нибудь придумаем, –– прищурился хитро и потянулся к ней губами.
   –– Ну тебя, Саш, все-то баловаться, дитя малое, –– шлепнула девушка его по плечу и рассмеялась, увидев скорченную лично для нее рожицу обиженного ребенка. –– Ладно, уговорил, только мои дома…
   –– Мои тоже, но они люди тактичные, в комнату без приглашения не зайдут, –– мурлыкнул Саша.
   –– А-га-а! Ну, тогда –– ой!
   –– Так, может, ну его, Киномакс?
   –– Не-а-а, –– протянула Катя, хитро улыбаясь, и пригрозила пальчиком.
   ––Понял, –– тяжко вздохнул Саша и увлек ее в сторону проспекта.
   Полупустой, темный зал их порадовал, буфет впечатлил, а фильм отложился лишь частично, начало и титры. Переживать по этому поводу они не стали и, прогулявшись после сеанса по парку, сели за столик кафе.
   –– Что желаете, мисс? –– насмешливо прогнулся Ворковский.
   –– Мор-роженное и пир-роженное, ––проурчала девушка, смеясь.
   –– Желание Катерины для меня закон! –– Саша кивнул официанту и присовокупил к заказу фрукты и кофе с коньяком. И тут запел сотовый.
   –– Опять коллеги? –– насторожилась девушка.
   –– Нет, сестренка, –– глянул тот на дисплей и поднес трубку к уху. –– Привет, Аленка!
   –– …Это …Сергей. Мальцев.
   –– И?...Не понял?
   –– Да…понимаешь, такое дело…Ты Алену не видел?
   –– Ты чего, старик? Она ж с тобой уехала! –– встревожился парень.
   –– Ну-у…понимаешь, мы вчера выпили…и..
   –– Поссорились, что ли?
   –– Да…не помню!
   –– Что ж ты пил, бедолага?
   –– У-у, чего только не пил, –– вздохнула трубка. –– Повод был шикарный. Алена замуж за меня выйти согласилась, вот я и …переборщил, похоже. Боюсь, обиделась, домой ушла. Беспокоюсь…
   –– Понятно. Ну, если дома, то сообщу…Подожди, а сотовый как ее у тебя оказался?
   –– Она ничего не взяла, вещи на месте: и куртка, и сумка…
   –– Ну, ты!...Случится с ней что, Серега, убью! –– Ворковский отключил связь и, хмурясь, набрал домашний номер.–– Папа? Алена дома?
   –– Сам же объявил –– завтра приедет, –– сонно проворчал Владимир Игоревич.
   –– Да, забыл…вообщем, мало ли, если появится, пусть мне на сотку перезвонит, хорошо? Передай.
   –– Передам, –– буркнул мужчина и положил трубку.
   –– Случилось что? –– спросила Катя, встревоженная видом Саши.
   –– Да, …жених Аленин звонил. Предложение ей сделал, она согласилась и …сбежала. А он пьяный в ‘не могу’ был. И теперь не знает где невесту взять.
   –– И все? –– облегченно вздохнула Катя.
   –– Мало? –– чуть обиделся Ворковский.
   –– Ерунда, не переживай, найдется. Наверняка обиделась и решила характер показать. Правильно, нечего себя плохо вести. Неизвестно, что он там себе по пьяни позволил, а Алена у тебя девушка гордая и с характером.
   –– Думаешь, проучить его решила? –– расслабился Саша, принимая версию.
   –– Конечно. Сидит где-нибудь в кафе, как мы, мороженное ест. Потом у подруг зависнет до плюс бесконечности. А жених пусть хлопочет. Поделом.
   –– Да, вроде не похоже это на Алену…
   –– А на Сергея?
   Саша согласно закивал и улыбнулся:
   –– Новобрачные…А вот, интересно, ты бы так же, как Алена, поступила, случись подобное?
   –– Нет, я бы просто по мордочке твоей, распрекрасной, настучала.
   –– Ты склонна к агрессии? –– Саша сделал огромные глаза
   –– Да, –– хитро улыбаясь, кивнула Катя. Парень помолчал, рассматривая ее, и вдруг спросил:
   –– Слушай, киса, а может, и нам?...
   –– Что? Напиться? Поссориться?
   –– Нет, пожениться. По-моему, мы вполне созрели для серьезных отношений. Лучше меня тебе все равно не найти, а мне лучше тебя, так что ждать?
   –– Ну, если на этой основе…
   –– Почему ж только на этой… как я к тебе отношусь, ты знаешь.. –– Саша почувствовал себя неуютно, предложение руки и сердца давалось с трудом, появилось косноязычие, не ведомое ранее, и даже робость во взгляде, не присущая ему никогда.
   –– И как? –– посерьезнела девушка.
   –– Катя!…–– смутился парень, поерзал, покрутил салфетку в руке и кивнул, пряча глаза: люблю. И…почему бы нам не пожениться на этой основе?
   Посмотрел на Катю, ожидая ответа. Та молчала.
   –– Ты против?
   –– Против чего? Извини, Саш, но я плохо поняла, что ты хочешь.
   –– Я не хочу.. вернее хочу. Короче, Катерина, выходи за меня замуж!
   Вот тут девушка счастливо улыбнулась:
   –– Хорошо. Я согласна.
   –– Правда? –– обрадовался Ворковский. Самый тяжелый момент остался позади. Все-таки Катя умница. Ни с кем ему не было так легко и спокойно. Правильно он решил, давно пора.
   –– Да, Саша. Я ведь и не ждала уже.. а что люблю…так ты сам знаешь, –– пришло время и ей смутиться.
   –– Ну, вот что, сейчас же идем к твоим! –– постановил парень. –– Торт, коньяк, конфеты. Все, как у людей. Поставим их в известность, а в понедельник в ЗАГС!
   Но в тот понедельник Саша в состоянии близком к панике, рыскал по лесу в поисках сестры. В следующий ездил по больницам, опознавал изувеченных, больных в коме, потерявших память …
   События закрутились, как карусель, и лишь к зиме все немного успокоилось, словно затаилось на время. Слепая надежда еще жила в квартире Ворковских, но и ее вскоре убили бездушные глаза молоденького лейтенанта.
   –– Ничего, к весне всплывет, –– сообщил он, захлопывая папку.
   –– Как это? –– не понял Саша и возмутился, увидев, как вытянулись лица родителей.
   –– А вот так, молодой человек. Когда снег сходит, трупы из-под него, как подснежники, вырастают.
   К весне мама слегла. Она не верила, что дочь вернется. В ее глазах поселилась скорбь. В квартиру как-то незаметно проник запах валерианы, нашатыря и других лекарств, вытесняя запах щей и выпечки. Отец держался. Катя сочувствовала и поддерживала. А весной слова лейтенанта сбылись, и они вновь закрутились по моргам и больницам. Трупы, трупы, трупы…. И каждый звонок, повторяющаяся сухая фраза: ‘Подойдите на опознание. Труп неизвестной женщины’, –– вызывали внутреннее содрогание и страх: а если Алена?
   Летом мама попала в больницу, и они с отцом крутились, как могли, стараясь поспеть везде и при этом хорошо выглядеть, чтоб ее не расстраивать.
   А в декабре мамы не стало. Она даже не умерла –– угасла в безмолвии поглотившего ее горя. Тихо стало в квартире, пусто. В апреле Катя переехала к Ворковским, пытаясь наладить их жизнь, вновь появились горячие обеды, зазвучал смех, и Саша сделал ей предложение второй раз, уже не смущаясь и не переживая. Но свадьба не состоялась. Отец благословил их и ..попал в больницу с инфарктом.
   Вытащили, выходили, но не надолго, следом произошел инсульт, потом еще один инфаркт. Только тогда Саша понял, что отец просто не хочет оставаться здесь, когда мама там.
   Он умер в июле. Вечером лег, а утром не встал.
   Смерть всех близких за два года, настолько потрясла Александра, что он долго не мог прийти в себя. Он запил, чуть не развалил фирму, пытался порвать отношения с Катей, но та оказалась преданной и терпеливой. День за днем настойчиво боролась за него, вытаскивала из омута отчаянья, ухаживала, как за маленьким ребенком, прощая все, что можно и чего нельзя.
   И Саша очнулся, посмотрел на себя со стороны на нее, маленькую хрупкую девчушку, взвалившую на свои плечи его беды, и устыдился. Уткнулся в ее ноги лицом и расплакался. А утром, ни слова не говоря, повел в ЗАГС.
   Он готов был сделать для нее все, отплатить хоть немного за заботу, любовь, за тепло, что отогрело его душу, за бескорыстную преданность, столь редкую в этом жестоком мире. Он хотел хоть немного успокоить свою совесть, загладить те минуты, когда позволял себе хамство и грубость в отношении Кати.
   Свадьбу назначили на конец ноября. Был заказан зал в самом дорогом ресторане города, две путевки в Египет –– свадебное путешествие лежали в столе. Кольцо он ей взял с россыпью брилиатиков. Платье заказал в Париже –– воздушное чудо и фата до пят с венчиком из страз…
   За четыре дня до свадьбы его доставили в аэропорт, но приехать за ним Ворковский не мог –– заказы просто рухнули на его фирму в таком количестве, что ребята не справлялись. А деньги были нужны, как никогда. Он ведь хотел бросить к ногам любимой весь мир, а это дорого стоит.
   –– Я съезжу, Марина отвезет, не переживай, –– безмятежно улыбнулась ему Катя и, чмокнув в щеку, выпорхнула из кабинета. Запах Eclat еще долго стоял в воздухе. Его Саша помнил четко, и ее лицо: чуть вздернутый носик, пушистые ресницы, белая кожа с веснушками…Остальное помнилось смутно и отчего-то в черно-белых тонах. Лишь покореженная красная тойота и два изуродованных окровавленных трупа на ее передних сиденьях, которые вырезали автогеном, воспринимались ярким пятном. Красная тойота, красный от крови снег и цветная, совершенно целая коробка с надписями на французком и фигурками жениха и невесты, кружащимися в туре вальса.
   Всего лишь год назад он стоял на шоссе и даже не чувствовал порывов ледяного ветра, не видел людей –– отца, мать Кати, не слышал их причитаний и разговоров с ним, милицией…Он смотрел на машину и не понимал, почему там Катя, а не он? Почему она в крови, искалечена, а иностранная коробка с ненужным теперь платьем цела и невредима?
   Катю хоронили в этом платье в день, когда она должна была под звуки марша Мендельсона ступить на красную дорожку ЗАГСА, стать женой. Вместо веселья в ресторане теперь будут поминки в маленькой квартирке Саблиных, вместо медового месяца под теплым солнцем Египта –– холодная вечность стылой земли, комьями летящей на гроб.
   Саша вытащил билеты на самолет, путевки и выпустил из рук. Бумажки полетели, кружа на ветру, и упали в могилу. Что было потом, ему лишь рассказывали, сам он не помнил, не знал, да и не хотел знать. Белый больничный потолок, белые простыни и запах антисептиков –– это все, что он воспринимал.
   Из больницы он вышел седым.
   Алевтина Петровна, мать Кати, привезла домой, усадила за стол и, поставив перед ним тарелку горячего борща, заплакала. Его вид вызывал в ее добром сердце щемящую жалость. Она знала всю историю, принимала в ней живейшее участие, помогала, и теперь тем более не могла оставить того, кого давно называла сыном.
   Месяц она регулярно ездила к нему домой, готовила, убирала и вела беседы, но глаза Саши были пусты, ни умом, ни душой он не воспринимал ничего. Тепло дома или холодно, есть что в холодильнике или нет, побрит он или нет, сколько ходит в грязной футболке - ему было все равно. Саблина, видя, что парень скатывается все ниже и находится фактически на грани безумия, притащила своего старшего сына, брата Кати:
   –– Ты уж помоги, Сашенька, парню, институт заканчивать надо, а мои разве ж дадут заниматься? Пусть поживет у тебя, а? Я заплачу..
   –– Да, ничего мне не надо. Я давно ему говорил, еще при Кате… Пусть заселяется, хоть все приходите и живите…
   Так Михаил поселился у Ворковского, и к весне Саша, благодаря жильцу, немного пришел в себя, оттаял. Конечно, дома Мише заниматься было трудно - семья Саблиных относилась к разряду многодетных, покоя в доме не было, но парень учился хорошо, да и дальше бы учился не хуже, привычный к гаму и шуму неуемных братиков и крикливой сестрички. А вот Саша без него вряд ли выжил. А тут… Стыдно, если мужчина при пацане сопли распускать начнет, хоть и по теме, хоть и по делу. К тому же он брат Кати, и хотелось Ворковскому в его глазах выглядеть достойно. Вот и пришлось в руки себя брать, вставать по утрам, бриться, на работу ходить.
   А теперь и Алена есть. Может, и наладится их жизнь…
   
    Г Л А В А 2 8
   
   ‘Ни черта она не поправится! ‘–– подумал он через несколько дней, глядя, как сестра мешает сахар в чае. Мешает и смотрит в стену напротив глазами фарфоровой куклы
   ‘Это все Мальцев’, –– решил для себя Александр. И ведь объяснил по-человечески, нет, не понял. Целыми днями под их окнами сидит, ждет. Чего только? Нет, надо было, как в прошлый раз объяснить, носом об асфальт.
   –– Хочешь, я его убью? –– тихо спросил у девушки.
   Та недоумевающе посмотрела на него:
   –– Кого? За что?
   –– Мальцева. Просто так. Для души.
   –– Причем тут Мальцев? Какое ему дело до нас, а нам до него?
   –– Ты ведь из-за него расстраиваешься?
   –– Саша, у меня и без него немало причин расстраиваться.
   –– Из-за чего?
   –– Из-за твоей мнительности, например. Ну, что ты придумываешь? Мальцев…кто он такой? Ты помнишь? Я - нет.
   Саша промолчал, но не поверил.
   А Алена сказала правду. Ей не было дела до старого знакомого. Она и знать не знала, что он караулит ее у подъезда. У нее были дела важней.
   Она отучала себя думать о Рэйсли.
   Она пыталась не вспоминать о детях.
   Она пыталась разобраться в себе, выплыть на поверхность, не захлебнуться в собственном горе. Забыть все и жить, как все.
   Но ей не давали.
   На второй неделе ожидания, Мальцев не выдержал и явился к Ворковским домой с огромным букетом роз, чтоб еще раз объявить о своей негасимой любви. Алена еле отделалась от него. Потом выкинула всученный насилу букет и благополучно о том забыла. Но на следующий же день прошлое ей напомнила Марьяна. На этот раз в присутствии брата.
   Армянка влетела в квартиру, как разъяренная фурия, и начала с порога стращать девушку ужасными карами, если она только посмеет еще раз взглянуть на ее милого и горячо любимого супруга. Заодно Алена узнала о себе массу новых и интересных вещей. Правда, нервный припадок бывшей подруги не произвел на нее должного впечатления, зато впечатлил Сашу. Он выволок разъяренную женщину и послал на лифте…далеко и надолго с подробной схемой маршрута, в котором квартира Ворковских обозначилась, как запрещенный объект.
   Вечером их вновь посетил Мальцев, но зачем, Алена не узнала и не опечалилась. Саша на этот раз вежливость проявлять не стал, а выкинул парня по-простому, без сантиментов, тем же маршрутом, что и его жену, но в личном сопровождении до асфальта на улице и клятвенно пообещал в следующую встречу наградить того шикарной инвалидностью. Мальцев, видимо, внял, так как, к всеобщему облегчению, больше не появлялся.
   Зато начали появляться другие. Лавина бывших друзей и знакомых обрушилась на их голову с естественной для данного процесса неожиданностью. Первой была Олеся. Алена внимательно слушала ее минут пять, а потом заскучала. Подруга слезно винилась, бог знает, в чем, и просила ее простить.
   Затем появился Макс.
   Потом пришла Маша с супругом. От них Алена и узнала, кто стал катализатором этих встреч.
   Мальцев и Марьяна. Они обзвонили всех и оповестили о возвращении Ворковской. Он посылал к Алене с целью разведать обстановку, Марьяна –– глянуть, на кого она стала похожа, и выразить всеобщее ‘фи’ ее провокационному поведению.
   Маша отметила явную неадекватность армянки и столь же явную лабильность Ворковской и обозначила следующую встречу в необозримом будущем, чем и порадовала. Расстались они вполне довольные друг другом.
   Потом явился Сокол, потом опять Олеся …
   Этот милый дружеский набег утомил Алену не столько своей интенсивностью, сколько выделяемым взглядами сочувствием и явным любопытством, сквозящим даже в интонациях голоса. Одни и те же взгляды, одни и те же вопросы….
   Саша выказывал доблести гостеприимства, а Алена стойко игнорировала любого гостя, проявляя самую низкую степень вежливости. Одарит впечатляющим взглядом и уходит к себе.
   –– Ты не хочешь их видеть? Тебе неинтересно с ними общаться? –– начал выпытывать брат.
   –– Не хочу.
   –– Хорошо, но проявить элементарную вежливость ты можешь?
   –– Зачем?
   –– Чтоб гостей не ставить в неудобное положение, не шокировать.
   –– Саша, их неудобное положение –– их дело. Меня меньше всего волнуют глупые условности. Я не хочу общаться и ухожу. Ты хочешь –– общаешься. Я не мешаю. Какие могут быть претензии? –– равнодушным тоном спросила она и открыла банку с огурцами.
   Миша лукаво посмотрел на Ворковского и пододвинул к себе тарелку с печеньем.’ Теперь не выгоните’, –– говорила его поза. Очень мальчику их прения послушать хотелось.
   –– Хорошо. Предположим, ты не хочешь видеть Сокола, Макса, но Олесю? Вы ведь с ней подруги с ясельной группы. Она хочет возобновить отношения.
   –– А я не хочу.
   –– Почему? Обиделась? Считаешь ее виновной? Так, она раскаялась, постоянно у тебя прощения просит, плачет вон, а ты…Тебе ее не жалко?
   –– А за что ее жалеть? Ее вина –– ее фантазия, ко мне это какое имеет отношение? Ни ее, ни кого-то другого я ни в чем виновным не считаю, а что они там себе придумали –– их дело. Может, им так нравится: виниться, плакаться. Не нравилось бы, подумали и поняли, что все это ерунда.
   –– Алена, –– укоризненно качнул головой мужчина, –– откуда в тебе эта черствость? Разве этому тебя мама учила?
   –– Саш, меня много чему учили и тебя, но в основе своей –– бесполезному и даже обременительному. Что ты хочешь? К чему этот разговор? Хочешь убедить меня, что я не права и должна надевать фальшивую улыбку радушия и сидеть в обществе бывших знакомых, пока те не соизволят испариться? Уволь. Эти игры уже не для меня. Я не желаю тратить свое время на пустую болтовню и не нуждаюсь в обществе других людей, кроме вас.
   Миша шумно отхлебнул чай, скрывая хитрую улыбку. Саша нахмурился:
   –– Ты рассуждаешь, как эгоистка.
   –– Да, разумная эгоистка, –– кивнула девушка и захрустела соленым огурцом, поглядывая в кухонное окно. На улице шел снег. Середина декабря ознаменовалась снегопадами. Четыре года она не видела подобного великолепия, да и раньше, когда жила здесь, мало обращала внимания, а восхищалась разве в детстве, по наивности души.
   –– Снег давно не видела? –– спросил Михаил.
   –– Да, четыре года…
   –– И соленые огурцы? –– спросил Саша.
   Алена с укором глянула на брата:
   –– Тоже. А что, напрягаю хрустом?
   –– Нет, количеством. Каждый день по банке. Ты не беременна, случаем? –– взгляд мужчины был неумолим. Он будто наказывал ее за недавние высказывания.
   –– Случаем?...Нет и обязуюсь забеременеть без случая –– по плану. А огурцы, к вашему сведению, монсеньер, не только будущие мамы любят.
   –– Обиделась?
   –– Нет.
   –– Это он тебе пример шокирующей бестактности привел. Око за око, так сказать. Но на тебя не подействовало, –– пояснил Саблин.
   –– Странно, да? –– выгнула бровь Алена.
   –– Для меня –– нет. Я даже восхищен вашей платформой мировоззрения. Бис!
   –– Виват эгоизму? –– недовольно посмотрел на него Саша.
   –– Если подобное уважение к себе можно назвать эгоизмом, то разумным, в этом твоя сестра права.
   –– А есть разница?
   –– Огромная. Тебе самому-то гости не надоели? Набеги хана-Батыя: один Сокол ваш чего стоит…Нет, Алена умничка, завидую.
   –– Я хочу, чтоб все встало на свои места. Чтоб у нее друзья появились, близкие,…
   –– Зачем? –– озадачилась девушка.
   –– Затем, что я не вечен, мало ли…С кем останешься?
   –– Одна, –– равнодушно пожала та плечами.
   –– Хорошо, а не страшно?
   ––Абсолютно. Привыкла.
   –– А поговорить не хочется?
   –– Когда хочется, я с вами разговариваю.
   –– А если тема …не для мужского восприятия?
   –– Например?
   –– Женские дни! ––брякнул Саша и губы поджал: он дурак или она в дурочку играет?
   –– И что? Это большая новость для вас?
   –– Но это не принято…
   –– Кем не принято, к тому и обращайся, а меня эта тема не напрягает, как и любая другая. Легко обсужу ее с вами.
   –– И не постесняешься?
   –– Чего?! –– раздраженно воскликнула Алене. Надоело!
   Мужчина немного растерялся и задумчиво сказал:
   –– Ты очень изменилась.
   –– Это плохо? С чьей точки зрения? Твоей? Допустим. Но речь идет обо мне. Это моя жизнь. Мненравится проводить время в обществе Аристотеля и легких женских романчиков, а не в обществе Олеси Проживаловой. Мненравятся соленые огурцы и категорически не нравится навязчивое любопытство. У каждого есть право выбора. Лично свое. И если ты уважаешь себя, то выберешь то, что нравится тебе, а не другим, и будешь, удовлетворен потраченным временем, а не угнетен тем, что пришлось исполнять обременительную роль. Я знаю, что уважение основывается не на фальши, а на искренности, и если я не стану уважать себя, другие тем белее не станут. И пойми, для всех хорошим все равно не стать, проще стать хорошим для себя. И приятно, и не так хлопотно.
   –– Бис! –– хлопнул в ладоши Михаил. –– Классные принципы, не поделитесь способом их приобретения и претворения в жизнь?
   –– Четыре года в неизвестности, –– бросил Саша и покосился на парня. –– Весело тебе? А теперь представь, как она с ними будет жить?
   –– Ну-у…тяжело, –– кивнул тот, признавая.
   –– И одиноко.
   –– А может именно к этому она и стремится?
   –– Нормальный человек не может стремиться к одиночеству.
   –– Почему? Ненормальные вон к общению стремятся, отчего не может быть наоборот?
   –– Потому, что речь идет о моей сестре!
   –– Я вам не мешаю? –– спросила Алена, поглядывая на мужчин, как на расшалившихся школьников.
   –– Да, нет, –– блеснул озорной улыбкой Михаил.
   ––Спасибо, –– кивнула она.
   Саша промолчал.
   Ужин закончился умеренным нейтралитетом оппонентов.
   
   Декабрь походил к концу, поток гостей схлынул, постепенно сойдя на нет, и Саша больше данную тему не поднимал. 29–го они втроем прошлись по магазинам и набрали всего, что нужно для празднования Нового года: елку, продукты на стол, включая мандарины и шампанское, и , конечно, подарки.
   Предпраздничная суета вызывала у Алены чувство тихой радости с ноткой ностальгической грусти.
   Мужчины начали устанавливать мохнатую ель в родительской комнате, а девушка стояла у входа, подпирая косяк, и с материнской улыбкой на устах наблюдала за их действиями. Ель была довольно большой, объемной и никак не хотела стоять: то кренилась влево, то заваливалась назад, то сваливала ветками Мишкины конспекты со стола, то лезла иглами в лицо Саши. Мужчины фыркали, незлобиво поругивались, препираясь, и к 11 вечера все ж смогли ее закрепить. Ворковский достал с антресолей коробку со старыми елочными игрушками и принес в комнату, а Миша, довольный проделанной работой, сидел на спинке дивана и чистил мандарины.
   Честь наряжать новогоднее чудо была предоставлена девушке.
   Алена села перед коробкой на колени и с благоговением начала извлекать мишуру, шары, стеклянные фигурки. Каждая рождала воспоминания, будила ощущения и запах тех лет.
   Вот маленькая арфа, которую она считала волшебной и естественно самой настоящей, принадлежащей когда-то не иначе, как эльфам, вот Дед Мороз с поцарапанным носом…
   Воспоминания слились с запахом мандарин и хвои, а ворвавшийся в форточку порыв стылого ветра довершил впечатление. Алена нахмурилась, вглядываясь в голубой пластиковый шар с радужными разводами –– голубой, как глаза Эйфии. И стало вдруг до слез, невыносимо грустно, что ее девочка никогда не увидит увешанную игрушками и серебристым дождиком елку, не полезет под нее, как это делала она, за шуршащими мешками с конфетами и апельсинами. Алена не купит ей игрушку и не положит под елку от имени Дед Мороза, не увидит, как радуется маленькая проказница, не услышит ее восхищенного возгласа…
   Как она живет без матери? Как живет Рэнни? Здоровы ли они, счастливы? Помнят ли о ней? Скучают?
   А много ли она сделала для них? Проявила ли достаточно тепла и любви, чтоб они скучали о ней, помнили?
   Мать, которая не чувствовала себя матерью и с тайной радостью спихнула их на попечение нянек. Мать, исполняющая свой долг, как рабочую обязанность. Вправе ли она называть себя матерью?
   Она родила слишком рано. Она была не готова к этому и хоть сильно любила их, но столь же сильно и тяготилась ими. Она не понимала всей меры ответственности. Материнские чувства лишь теплились в ее сердце, но не жили полнокровно, не имели почвы для развития и осознания. Она была занята борьбой с Лоан. Собой. Подругами и их проблемами. Фальшивые ценности были ей дороже истинных.
   Почему она поняла это так поздно? Почему не тогда?
   Девушка разрыдалась, прижимая к груди шар, как голову ребенка.
   Ну, почему Рэй не вбил ей в голову истину? Почему был так терпелив и добр к ней? Потому, что любил? Ни разу не сказав об этом, доказывал делами свое отношение к ней, ежеминутно, ежечасно. А она ждала слов, возвышенных признаний. Она хотела играть, не любить самой, но позволять любить. Она словно жила по сюжету любовного романа и очень огорчалась, когда герой не соответствовал принятым описаниям. Глупая, избалованная девчонка!
   –– Аленушка, ты что? –– испугался Саша, обнял, желая успокоить, но эта жалость вызвала в ней еще больший поток слез. Она смотрела на елку и пыталась сказать, что не может ее видеть, что она напоминает ей о детях и той безответственной, безалаберной жизни, что она вела. Но из горла вырывались лишь всхлипы.
   Миша проследил за ее взглядом и, мгновенно сориентировавшись, подскочил, поднял, отпихивая мужчину, толкнул к выходу и тихо кинул на ходу растерявшемуся Саше:
   –– Избавься от елки. Быстро!
   Он вывел девушку в подъезд, накинул на нее пальто, оделся сам и легонько подтолкнул к лифту. Через минуту они стояли на улице. Морозный ветер еще не разгулялся снегопадом. Хлопья падали лениво и кружили, под его напором, в хаосе сбиваясь в кучу у поребриков заледеневшего тротуара.
   Алена быстро пришла в себя, успокоилась и, нахохлившись, села на лавку, задумчиво рассматривая игры снежинок, крутящихся у ног. Миша поднял воротник, готовясь к длительному пребыванию на морозе, и сел рядом. Саша наверняка еще не все убрал, надо подождать.
   –– У меня есть дети, –– неожиданно призналась девушка, и парень покосился на нее, не зная, как реагировать на это заявление. С одной стороны, хорошо –– заговорила, значит, легче на душе станет, а с другой…ничего себе –– двое детей! Неизвестно, где и у кого!
   –– Я думал, это не правда…
   –– Ты знал? Откуда? –– нахмурилась Алена.
   –– Саша сказал. А ему этот…твой бывший. Саша решил, что ты специально про детей выдумала, чтоб от него отвязаться.
   –– Нет, у меня действительно двое детей. Правда, мать из меня вышла хуже некуда… Доченька - шалунья, смешливая непоседа, любопытная… Мальчик, Рэнни, очень умный малыш, весь в отца. Еще маленький, а уже ясно –– мужчина растет. Рассудительный, основательный. Я ведь только там поняла, что мужчина –– это не половое отличие, это статус, ранг, если хочешь. А здесь.. небо и земля, два полюса, и хоть название одно –– суть разная. Здесь только Сашкин, отец, ты…да. А в остальном, что однокурсников моих возьми –– липучие, недалекие. Сергей вон…вроде мужчина, а вроде и нет, желе какое-то непонятное… –– и качнула головой. –– Впрочем, к чему я это? Разговорилась что-то…Пойдем домой?
   Парень неуверенно кивнул. Он бы еще послушал, поговорил с ней, выяснил, а может, и помог чем, только приступ Алениной откровенности, видимо, закончился, и полезь сейчас, больше не вернется. А так есть шанс позже ее на откровенный разговор вывести.
   Дома больше хвоей не пахло, даже признаков зеленой красавицы не осталось.
   Но Алена этого не заметила, прошла к себе и плотно прикрыла дверь.
   
   Новый год, посоветовавшись с Михаилом, Саша постановил справлять у них, а ему поручил привести как можно больше друзей и знакомых. Возраст у них с Аленой примерно одинаков: познакомятся, повеселятся, а там, глядишь, и подружатся. Михаил в это предприятие не верил, но перечить не стал, и 31–го привел домой внушительную компанию.
   Ворковская скупо поприветствовала молодежь, помогла накрыть стол и ушла в свою комнату. Шумная компания, столь привлекательная раньше, сейчас раздражала ее и навевала тоску. Она надеялась, что ее исчезновение останется незамеченным, но ошиблась. Сначала брат, потом другие с досадной регулярностью вламывались в комнату и нудно уговаривали присоединиться к веселью. За дверью гремела музыка, раздавались крики и взрывы смеха. В конце концов, Алена поняла, что покоя дома не будет, и потихоньку выскользнула на улицу.
   У подъезда сидела влюбленная пара, у другого веселилась молодежь, группа подростков с криками и смехом обстреливала друг друга снежками. Ворковская пошла в конец дома, желая найти укромное место и побыть в одиночестве, но скамейки были заняты, во дворе взрывали петарды, гуляли люди. .
   Она свернула за угол, во двор другой девятиэтажки, здесь было относительно тихо и безлюдно, но единственная скамейка была занята. На ней, нахохлившись, сидела женщина в лохматой шубе. Девушка покосилась на нее, проходя мимо, и уловила слабый всхлип. Женщина плакала. ‘Надо быть очень несчастной, чтоб встречать Новый год в одиночестве, на улице и в слезах’, подумалось ей, и она остановилась, потопталась в нерешительности и подошла:
   –– Простите, вам плохо? Я могу чем-то помочь? –– спросила тихо. Женщина подняла голову…
   –– Олеся, –– протянула Ворковская, несколько удивившись, и села рядом. –– Почему здесь, одна и плачешь?
   –– А я давно одна, Алена. А ‘здесь’ или ‘там’, без разницы, –– глухо заметила женщина, вытерла слезы платком и достала пачку Vog. –– Будешь?
   –– Нет.
   –– А я курю. Странно, да?
   –– Нет. Здесь многие курят.
   –– ‘Здесь’.. А там? –– Олеся внимательно посмотрела на подругу. –– Молчишь? Ладно, не хочешь –– не говори. И дружить, если не хочешь, и общаться, тоже –– пожалуйста. Не привыкать, переживу.
   Тон нервный, вызывающий. Взгляд жесткий, обвиняющий и в тоже время грустный.
   –– Что с тобой случилось, Олеся?
   –– А что? Изменилась? Не нравлюсь, да? А должна? А ты..ты не изменилась? Сама-то… –– Олеся вдруг смутилась, шмыгнула носом, нервно затянулась и чуть смягчила тон. –– Жизнь. Видишь, как она нас лихо покалечила. Сидим на улице в Новый год, как бомжихи, и смотрим друг на друга, как чужие.
   ––Можем не смотреть. И молчать, станем, как родные, –– равнодушно пожала плечами Алена. –– Я-то на улице потому, что полный дом гостей, а ты почему? У тебя ведь муж, ребенок.
   –– Муж, –– скривилась женщина, через силу сдерживая слезы. –– Нет у меня мужа. Расстались мы.
   –– Почему? –– нахмурилась Алена: не понятно –– вчера еще вместе были, а сегодня –– расстались…
   –– А потому…–– Олеся помолчала и начала монотонно перечислять причины безжизненным, потухшим голосом. –– Потому что Мальцева, дружка его, видеть не хочу. Потому что Сокирян не чаем бы, а цианистым напоила. Потому что творожные сырки на десерт только нищим подают, а не мужу. Потому что работаю фельдшером, а не бухгалтером. Потому что грудь большая, ноги кривые, а на носу прыщ. Потому что девочку родила, а не мальчика, Потому что вместо щей варю борщ, а вместо сырокопченой колбасы покупаю обычный сервелат, а вместо мороженного с шоколадной крошкой –– с вареной сгущенкой. Потому, что бардовские вечера и дружеские попойки меня интересуют меньше, чем здоровье ребенка и уюта в доме. Потому, что не всегда успеваю помыть посуду, а тапочки поставить на место… Потому, что хочу слишком многое –– уважения, например. И понимания.
   –– Что за бред? Это откуда? –– с любопытством посмотрела на нее Ворковская.
   –– Из семейной жизни господ Кулагиных. Претензии. Стандартная картина бытовых неурядиц.
   –– А по-моему, это очерк на тему: ’Как докопаться до столба?’ –– фыркнула Алена и добавила, покосившись на кислую физиономию подруги. –– Помиритесь…
   –– Не помиримся. Он с вещами ушел, –– отрезала Олеся и за следующей сигаретой полезла.
   –– В Новый год? –– не поверила подруга.
   –– Ага. Удивлена? О-о-о, в этом и заключен смысл, –– выставила палец Проживалова и попыталась изобразить наплевательство на данный факт, но не смогла - сморщилась, сникла и процедила.–– Специально он. Чтоб больнее…Сволочь!
   Алена растерялась. Макс, тот, которого она знала - веселый парень сроднившийся с гитарой, шебутной, но добрый, и этот, про которого рассказывает Олеся, которого она видела мельком недели две назад. Их стало двое? Первый, однозначно, так поступить не мог, второй…его она совсем не знала. Может, Олеся преувеличивает? Раньше Алена за ней подобного не замечала.
   –– Что у вас происходит?
   –– Жизнь, –– пожала плечами женщина. –– Просто, банально…грязно. Как со всеми. Как всегда. Да, что говорить, ты хоть знаешь, что такое семейная жизнь? Это ломка, круче, чем у наркомана! Односторонний диалог и постоянный компромисс, причем с собой. А муж…муж –– это не второй ребенок, нет, это хлеще –– амбициозное, эгоистичное существо, отягощенное слепотой, глухотой и манией величия, данное нам в нагрузку за ум и женственность! Вот скажи мне: сколько нужно повторить обезьяне, что обувь нужно мыть и ставить на полочку, а не оставлять грязной посреди коридора? 200 раз? 300? Допустим -500. И все –– поймет животное, научится… А я своему пять лет говорю. Пять!Думаешь, понял? Щас!
   –– Олесь, разве грязная обувь причина для ссоры? Подумай…
   –– Нет, конечно. И пренебрежение, и постоянное унижение, и наплевательство –– не повод…Это довод! Подумать: а зачем они вообще нужны?
   –– Они –– наша опора…
   –– Господи! –– всплеснула руками Олеся, с возмущением посмотрев на Алену, и гаркнула в лицо. –– Какая опора нафиг?! Обуза! Это мы для них опора. Матери, любовницы, подьемные краны и кухонные комбайны. Ах, милый, сладенького хочешь? На, тебе конфетку. Нет? Мороженого хочешь? Сейчас сбегаю…Устал? Ложись –– отдохни. Головушка болит –– на, тебе аспиринчика и чая с медом в постель…И, думаешь, ценят? Щас! А попробуй ты заболей. Такого дерьма наешься…и не то, что чая, слова доброго не дождешься. Не-ет, прав у нас нет совсем, даже болеть, –– Олесю несло, как русскую тройку без ямщика. Все, что наболело, вырывалось наружу яростно, желчно. Алена не перебивала, понимая –– выговориться надо, сбросить все, что накопилось, но искренне недоумевала, куда же девались то тепло и любовь, что были меж Максом и Олесей? Куда вообще исчезли тот Макс и та Олеся?
   –– … крутишься, крутишься и в ответ одни претензии –– ‘ третий раз за месяц каблуки ломаешь!’ А ты потаскай на них сумки с продуктами –– не то, что каблуки сломаешь –– косолапость заработаешь! Кроссовки оденешь –– ходишь как солдат на плацу. Попросишь: привези картошки, на машине ведь…Нет! Не по чину нам с картошкой возиться. Сама, милая –– ножками, ручками. И что ни попроси –– итог один, хоть и в двух вариантах: либо полный ноль в тишине, либо полный ноль с криками, матом и испорченным на весь день настроением. Прошу –– почини табуретку. День прошу –– не слышим, два –– ‘надоела’, месяц –– ‘запилила’, два месяца - достала –– сделал. Не узнать табуретку, а уж сесть.. лучше на электрический стул! Лучше б сама сподобилась. И так все сама. С утра до вечера, как конь на пахоте! Сутки на работе, домой галопом через магазины, дома –– стирка, уборка, готовка, вечером не то, что руки, ноги не шевелятся, язык не ворочается. А он кроссвордики на работе порешил, с друзьями, клиентами потрепался, в кабаке пообедал и домой через тренажерный зал, пив-бар телевизор смотреть в тишине и покое. А ты, будь любезна, эту тишину обеспечить и физиономией своей уставшей не отсвечивать! А ночью ему еще африканскую страсть изобрази, а не изобразишь –– ‘старая, фригидная’. Да, не фригидная я –– измотанная! Я, может, и хочу, но не могу! И объясняешь, как–будто на керды-бердыкском говоришь –– не понимает:‘дура’! Кричишь –– ‘истеричка’, обижаешься –– ‘неврастеничка’, плачешь –– ‘депрессия мучает’, грозишь –– ‘специально кто-то настраивает’.. Мне что, пять лет? Да, и кто настраивает-то? Мама? Так она третий год с теть Таней живет, звонит вон раз в месяц, да приезжает раз в полгода, чтоб слишком частыми посещениями зятя не волновать.
   –– Макс ведь не был таким…
   –– Да-а-а-а, –– язвительно протянула Олеся и скривилась, словно лимон съела. –– Пока деньгами избалован не был. Пока твой Мальцев с этой сукой не связался. Пока они его к рукам не прибрали, не купили.
   –– Это ты о Марьяне?
   –– А о ком еще?
   –– Ну, почему же ‘сука’?
   –– И, правда,…хуже она. Года после твоего исчезновения не прошло, а она, телка, этого в ЗАГС. Свадьбу закатили, словно специально –– шум на весь город. И все на глазах у твоих. Совести нет! А я …в глаза стыдно смотреть было, что Сане, что родителям твоим. А Макса в свидетели, представляешь? И ведь собрался меня с собой тащить. До скандала …Я ему как человеку объясняю –– подло! А он: ’конечно, жениться, значит подло, а сгнившим костям верность хранить –– благородно! Тебе надо, ты и храни. Жизнь продолжается. Любовь у них’. У этой коровы и твоего борова? Ха! Да, какая любовь? Деньги! Купили Мальцева … и моего..
   –– Перестань, –– оборвала ее Алена, боясь, что та расплачется. –– Не повод.
   –– Да? Тебя нет, а эти…я виновата…
   –– Да, ни в чем ты не виновата! –– грубо осекла ее подруга. И обе смолкли, задумались. Олеся подруге не верила, а та жалела, что нельзя вернуть прошлое.
   –– Ты, правда, не обижаешься на меня? –– тихо спросила Проживалова, с надеждой заглядывая в глаза Алены.
   –– Правда.
   –– Тогда, почему видеть не хотела, не разговаривала? Знаешь, как больно? Мы ж с тобой столько лет вместе.
   –– Вот поэтому и не разговаривала. Приходишь, как за подаянием, унижаешься. Смотреть противно. Виновата, да? А в чем? Хоть раз подумала?
   –– Ясно. А если тему закроем, то все, как раньше? Подруги?
   –– Почему нет?
   Олеся обрадовано ткнулась в плечо Ворковской.
   –– Ты что? –– недоуменно покосилась на нее та.
   –– Так, –– улыбнулась, посмотрела и, заговорщицки подмигнув, вытащила из внутреннего кармана шубы плоскую бутылку коньяка. –– Будем? Надо. За нас, за Новый год. Чтоб следующий был удачней предыдущего.
   Алена равнодушно пожала плечами и, осторожно глотнув, отдала Олесе.
   –– Неплохой.
   –– Еще бы!–– оттерла та губы. –– Мой только такой пьет. Он ведь оценщик у нас, не абы кто.
   –– Помиритесь.
   –– На фига? –– улыбнулась горько. –– Думаешь, я от большой любви слезы лью? Нет, от обиды. Пять лет вместе….И зачем, скажи, я столько терпела? Ладно, бог ему судья. Машку жалко, любит она его…папа..
   –– Как же вы будете дальше жить?
   –– Нормально, –– беспечно махнула рукой Олеся. И к бутылке приложилась. Закрыла и убрала, сигарету вытащила. –– Утром встану, Машуту в садик, сама на работу. Буду, как и раньше, ходить в магазин, цапаться с коллегами, переживать за больных, растить ребенка, стоять у плиты, смотреть телевизор, ложиться спать. Сначала тяжело, конечно, будет, но потом втянусь, а может, и замуж второй раз выйду. А что? Кулагин вон собрался. Знаешь, к кому он ушел? К бухгалтерше Мальцевых. Молодая, ухоженная, в глазах стервозинка, на пальчиках маникюр не хуже, чем у тебя…
   Алена посмотрела на свои ногти и увидела серебристые нити, образующие мраморный, фосфорисцирующий рисунок. Кугу-ицы. Рэй.
   Ей вдруг стало до боли обидно, что он обрек ее на долгую жизнь, внедрив в тело чужеродную субстанцию. 200 лет, которыми он ее одарил, теперь казались наказанием, долгой дорогой во мраке и одиночестве. Зачем он это сделал? Зачем ей столько лет, если и день без него –– десятилетняя пытка? Дни в разлуке, как резина, тянутся, а она еще в самом начале пути..
   –– За что нам это? –– прошептала Алена, спрашивая Рэйсли, но Олеся приняла вопрос на свой счет:
   –– За то, что взрослеем поздно. Молодые, наивные, доверчивые. И делаем не задумываясь, а если задумываемся, кажется –– все правильно. А потом оглядываешься и видишь –– здесь сглупила, там, как ослепла, а то бы –– исправить, да поздно. Только вперед, а назад –– никак, а ведь именно там мина и зарыта. Сама зарыла, постаралась. Когда взорвется и на сколько сильно накроет –– неизвестно. Да, ну все это! Праздник все-таки, а мы, как на похоронах. Подумаешь, придавило нас немного, выберемся. Не пропадем.. Слушай, а поехали в центр? В ‘Белль’, например? Повеселимся, что, как старухи, сидим?
   Олеся встала и выжидающе посмотрела на Алену.
   –– Нет, не изменилась ты, Олеся, как и раньше, на приключения тянет.
   –– Да какие приключения, Алена? Праздник! В центре народу знаешь сколько? Демонстрация. Все гуляют, –– и, схватив подругу за рукав, потащила к дороге, машину ловить.
   
   
   –– Куда ж вас несет-то, а? –– протянул задумчиво Сергей, глядя на две фигуры застывшие шлагбаумами на пустынной дороге. Тайклиф без лишних слов стянул с него шапку, водрузил на свой лысый череп и открыл дверцу: выходи.
   –– А как я вас найду? –– забеспокоился мужчина. Мэнгриф сунул ему в ладонь пульсар с наушником и помог вылезти, взглядом. Дверца хлопнула и машина устремилась навстречу девушкам.
   
   Олеся чуть не грудью легла на бампер, останавливая темно-синий нисан. ‘С таким бы героическим рвением не в кабак повеселиться, а в горячую точку воевать’, –– подумала Алена и насторожилась. Дверца открылась, и из машины высунулось вполне приятное мужское лицо, вот только жесткое и суровое, как у сотрудника спецслужб или ‘братка’. С такими лучше не связываться…
   Но Олеся уже лезла в машину:
   –– С Новым годом, мальчики! В ‘Бэлль’ подбросите?
   –– Подбросим, –– прогудел баском водитель.
   Ворковская села рядом с подругой и бдительным оком обвела салон: ’мальчики’ напоминали ей слоников и внушали опасение. Один лысый, второй, похоже, тоже, хоть и в шапке, но затылок и виски гладкие, как лицо, и словно не выбриты, а тщательно отполированы….
   У Алены перехватило горло, а грудь сдавило от неожиданной догадки –– Агнолики! Она отодвинула Олесю, пытающуюся разговорить мужчин, и потянула за рукав того, что в шапке:
   ––Как тебя зовут?!
   ‘Таким тоном не знакомятся, а паспорт в милиции спрашивают’, –– хотела сказать Проживалова, но заметила неестественную бледность подруги и притихла. Что-то явно произошло, только что? И когда?
   –– Кто ты?! –– тряхнула мужчину Алена, тот покосился на нее и девушку, словно плетью стегнули: глаза у мужчины были фиолетовые!
   Девушка сбила с него шапку и заорала в лицо, пытаясь, то ли перелезть к нему, то ли выйти через крышу машины. Олеся с квадратными глазами и вытянувшимся лицом смотрела на перекошенное лицо подруги, сверкающие глаза и не могла сориентироваться.
   –– Что вы здесь делаете?! Где Рэй?! Это он вас послал, да?! Где он?! –– кричала Ворковская, требуя ответа.
   –– Ты чего, припадочная?! –– делано возмутился Тайклиф, пытаясь утихомирить ее, и очень сожалел, что они решили подвести госпожу, надеясь, что их не узнают.
   Машина резко тормознула, и водитель, развернувшись, крикнул во все горло:
   –– Вылазь!!
   Секунда, и Олесю словно выдуло из салона. Она вцепилась в Алену, пытаясь ее вытащить, и молилась, чтоб инцидент не перешел к рукоприкладству. Очень подруга мужчин взвела, сердились те не на шутку. Водитель даже вылез Олесе помогать. Правда, действовал, вопреки ожиданиям, почти нежно: перехватил девушку за талию и тянул из салона, а потом и голову ей придержал, чтоб не стукнулась. А та словно ‘озлобина’ приняла, кричала, цеплялась за второго мужчину:
   ––Ах, вы!! Где Рэй?!! Отвезите меня к нему!! Вы обязаны! Что с ним?! Что с ним, я спрашиваю?! Он жив?! Да?! Где он?! Я требую, чтоб вы отвезли меня к хозяину!! Сейчас же!!
   –– Да, не знаю я никакого Рэя!! –– заорал Тайклиф, стараясь выглядеть убедительным, и чуть все не испортил: хотел щеку ей показать с залепленной татуировкой –– видишь, мол, нет ничего. Значит, не Агнолики.
   Хорошо, Мэнгриф вовремя вмешался, вытащил, наконец, госпожу из машины.
   –– Тогда отведите к Дэйксу!! –– не успокоилась Алена и замерла. Взгляд охватил все лицо мужчины и не нашел привычной татуировки. Значит, не Агнолики? Ошиблась?
   –– Ох, девочки… –– укоризненно протянул водитель. –– Хороши. Что ж так напиваться-то? Веди-ка ты свою подругу домой. Пусть поспит, а то мерещится ей уже другим неведомое. Так и здоровье потерять недолго.
   Кивнул Олесе, залез в машину и уехал. Алена потерянно шагнула к обочине и села прямо на бордюр.
   Олеся проводила взглядом удаляющиеся габаритные огни и кивнула: хорошие им ребята попались. Воспитанные. И подошла к подруге, хлопнулась рядом, поглядывая искоса:
   –– Ну, ты даешь! Первый раз такое вижу. Ты за кого их приняла-то?
   Алена молчала, словно не слышала, и, не мигая, смотрела в снег, перед собой.
   Проживалова тяжело вздохнула и вытащила коньяк:
   –– Надо бы нервы восстановить, да хэппи-энд отметить, а то ведь и головы нам снести могли,…хорошие мужички попались, уважительные, –– но перед тем, как глотнуть подозрительно посмотрела на жидкость, выставив бутылку на свет уличного фонаря: нет ли чего постороннего, таблеток, например, или вируса бешенства?
   Нет, коньяк, как коньяк. Олеся пожала плечами и смело отхлебнула из бутылки, а потом протянула Алене:
   –– Глотни, полегчает.
   Та взяла, не глядя, и выпила залпом, как воду даже не почувствовав как обожгло горло. Олеся открыла рот, хохотнула, забрала пустую бутылку, посмотрела опять в нее на свет и выкинула в сугроб:
   –– Да-а-а, сильна ты, подруга… Ясно с тобой. Ладно, коньяк закончился, веселье. Вроде с лихвой. Пора и, правда, баиньки. Пошли-ка домой, –– решительно встала и подняла Ворковскую, потащила по дороге обратно, разговаривая скорей с собой, чем с ней. –– Сейчас примем душ, валерьянки съедим упаковочку, кофейком запьем и спать. А завтра я тебе Крёза зашлю. Сдается мне, нуждаешься ты в хорошем специалисте. Нервишки-то шалят…
   Алена не слышала ее. Шла, с трудом переставляя заплетающиеся ноги, и даже не видела –– куда? Дома, дорога, сугробы, голые ветки деревьев, фонарные столбы- все сливалось, плавало в тумане. По лицу текли слезы, а губы шептали:
   –– За что? Зачем так? Ведь я их узнала и они…Ошиблась? Татуировки-то нет, а ее не вывести…Как же мне теперь жить, если в каждом встречном вчерашние знакомцы мерещатся? Я схожу с ума? Или уже сошла? …Почему же ты не выполнил обещание? Почему умер? Ты же обещал…Как же теперь?...
   Олеся старалась не смотреть на подругу, шепота ее хватало. Волосы от него дыбом вставали и сердце от жалости сжималось. Состояние Алены внушало ей серьезное опасение, и все ее недавние переживания по поводу вероломства любимого казались пустыми и незначительными. Ну, что за горе у нее по сравнению с тем, что случилось с подругой? Ерунда.
   На углу их дома Ворковская вдруг отказалась идти, рухнула на колени в снег и, сложив молитвенно руки на груди, уставилась в небо:
   –– Господи, если ты есть, если ты слышишь, помоги ему! Верни к жизни! Пусть не со мной,…но чтоб жил! Ходил, дышал, смеялся…жил! Пусть, пусть..
   Олеся огляделась вокруг в поисках помощи, прикинув, что это финиш для Ворковской. Ей Алену не донести, самой - не дойти, а домой надо не то, что срочно, а ‘уже’. На счастье, помощь последовала незамедлительно. Александр, встревоженный исчезновением сестры, метался по двору и, заметив фигуры на углу, рванул к ним.
   –– Алена! Ты могла сказать, куда ушла?! Я в милицию собрался звонить! –– склонился к сестре, увидел, в каком она виде, почувствовал запах алкоголя и, обвиняюще посмотрев на Проживалову, поднял сестру на руки и понес домой.
   В квартире Ворковских было тихо, гости разошлись, посуда вымыта, и ничто уже не напоминало о недавнем веселье. Даже лицо Михаила, встретившего их, было похоронно-расстроенным, словно не праздновал парень Новый год, а поминал усопшего.
   Саша отнес сестру в ванную, а Олеся устроилась за столом на кухне и запросила чашку крепкого кофе. Минут через 20 Алена была уложена спать, а Ворковский появился на кухне, нервно закурил и бросил женщине тоном обвинителя:
   –– Рассказывай.
   Еще через час, к удовольствию Олеси, новогодняя ночь для нее закончилась. Она заснула, как только голова коснулась подушки.
   
    Г Л А В А 29
   
   Встреча с теми мужчинами, как заноза, впилась в мозг Алены. Она снова и снова вспоминала их лица и пыталась понять –– как могла ошибиться? И была уверена –– не ошиблась. Странная уверенность базировалась лишь на интуиции, а неуверенность –– на вполне реальных фактах, и вот это-то и нервировало. Она пыталась разрешить дилему –– права она или нет, и мучилась от ее неразрешимости, так и не приходя к определенному выводу.
   Она лишилась сна и аппетита, решая эту головоломку, и зациклилась на ней настолько, что фактически перестала обращать внимание на то, что делается вокруг. И Саша, и Михаил, и комната, в которой она вышагивала из угла в угол, перестали для нее существовать. У нее была цель, задача, которую она должна была решить, и в случае правильности догадки можно было идти дальше: искать агноликов, требовать возвращения домой, к детям, в конце концов, получить хоть какую-нибудь информацию о состоянии дел на Флэте, о здоровье детей ..и о Рэйсли. Ведь, если это Агнолики, значит, их послал Рэй…или Дэйкс. В первом случае, понятно –– Лоан жив, и Алена добьется встречи с ним, во-втором…тогда уж лучше, чтобы она ошиблась.
   Алена ложилась на диван, крутилась, вставала, ходила, опять ложилась и опять вставала, не находя себе места.
   Ворковский фактически поселился на кухне, третий день, слушая маршировку сестры за стенкой, курил одну сигарету за другой. Ему уже мерещился ‘черный’ август.
   Саблин тихонько прокрадывался на кухню, заваривал чай, молча выпивал, искоса поглядывая на мрачное, серое от переживаний лицо Александра, и так же тихо и незаметно исчезал в своей комнате. Он понимал больше, чем Саша в силу своих профессиональных знаний, и оттого тревожился не меньше него, но имел для этого серьезный, веский повод, делиться которым не хотел. У Ворковского еще была надежда, у Саблина –– нет. Нужно было что-то срочно придумывать и выводить Алену из ступора, вытаскивать наружу боль и мороки прошлого, в котором она уже не тонет –– захлебываясь, идет ко дну.
   Три дня квартира Ворковских напоминала склеп –– та же гнетущая атмосфера и траурное настроение. Наконец, Саша не выдержал, зашел в комнату сестры и решительно прервал ее забег на короткую дистанцию –– от окна к двери и обратно. Он насильно усадил ее на диван и присел рядом, сжимая ее за плечи и настойчиво заглядывая в лицо:
   –– Посмотри на меня, Алена! –– ее пришлось встряхнуть, чтоб она обратила на него внимание, но эффект был недолгим. Минута и девушка опять смотрела мимо. –– Да, что же это! Послушай, послушай меня! Нельзя же так! Посмотри на себя. Из-за чего ты изводишь себя? Что случилось? Расскажи мне! Расскажи…Я не из любопытства прошу, просто так надо, поверь. Нельзя носить в себе, нельзя –– погибнешь! Поверь, я прошел через это, знаю, что говорю. Расскажи мне, в чем дело, облегчи душу. Помоги мне, черт возьми, если не можешь помочь себе! Думаешь, это легко, наблюдать, как твоя сестра сходит с ума?
   Алена стряхнула его руки, зябко обняла себя и закачалась, глядя в одну точку:
   –– ‘Думаешь легко?’ –– повторила безжизненным голосом. –– Не легко… Помнишь, Лешу из сорок седьмой? Зай..Зай..чинков, -чинников..не помню.. Не важно. Он из Чечни тогда вернулся, и все его спрашивали: как да что? А он молчал. ‘Да’, ‘нет’ –– все. Я тогда не понимала, почему он молчит, не рассказывает,…потом поняла –– не мог он говорить. Хочешь сказать…и не можешь, язык к нёбу прилипает. А в горле ком. Не могу я говорить, не хочу. Да и что? О чем?...С ума сойду? Так уже мерещится везде. Наташа говорила –– пройдет боль, хорошо все будет, забудешь ––молодая, время лечит… Не правда, не лечит оно, сильнее ржавчины разъедает. И сны те –– не правда, и слова ее …И он лгал! –– и сникла совсем, сжалась. –– Уходи, оставь меня в покое. Не о чем говорить…
   Саша сжал виски ладонью, прикрыв глаза. Он не знал, что делать.
   Миша слышал все, что она сказала, скромно подслушав в приоткрытую дверь, и думал минуту.
   Дверь с треском распахнулась, Саблин демонстративно прошествовал к дивану, сел рядом с Аленой, проигнорировав недовольный взгляд Александра, и начал с жутким скрипом точить карандаш, скидывая шелуху на пол.
   Ворковский растерянно посмотрел на него, но промолчал, понимая, что тот что-то задумал. Неспроста же тактичный и неглупый парень вмиг превратился в невоспитанного наглеца?
   А Саблин, сжав челюсть, как бультерьер, нарочито громко точил карандаш и демонстративно сорил уже чуть не на колени Алене. Та удивленно посмотрела на него и еле слышно попросила:
   –– Перестань.
   Тот словно не услышал, продолжал скрипеть. Этот звук ввинчивался в голову девушки и разрывал голову. Она морщилась, сдерживаясь из последних сил, чтоб не сорваться, но не выдержала: зажала уши руками и закричала:
   –– Прекрати!!
   –– А что? Не нравится? –– резким тоном спросил парень, неприязненно посмотрев на девушку. У той зрачки расширились от удивления.
   Саша отошел к окну, чтоб не сорваться на Саблина за преднамеренную грубость, и настороженно стал наблюдать, теряясь в догадках: то ли тот специально сестру из себя выводит, то ли у Михаила приступ бесцеремонного хамства. Скорее первое, значит, он что-то затеял для общего блага. Осталось проследить, чтоб эксперимент не зашел слишком далеко.
   Алена с минуту смотрела на Михаила, не узнавая его: отталкивающе-неприятное лицо, язвительно- надменный взгляд, брезгливо изогнутые губы… Что происходит?
   –– Что таращишься? Не нравлюсь?
   –– Нет.
   –– А почему? –– прищурился парень. –– На Лоан не похож?
   Алена дернулась: откуда он знает?
   –– А он кто? Китаец? Нет? Русский? Нет? Нет, конечно. Наверное, он чеченец. Горячий такой, черноусый, поджарый. Настоящий сын гор. А я? Ни усов, ни коня, ни АКМ. Куда мне. О-о, подожди, а так? –– парень скорчил злобное лицо, выставил карандаш, как нож, и продекламировал ломая язык: ‘Злой чечен кинжал свой точит’… Похож?
   –– Ты..ты ненормален, –– качнула головой Алена, находясь в замешательстве.
   –– Конечно, …ненормален, –– кивнул Миша и ожесточенно бросил в лицо. –– Потому что людей не краду, не режу, не убиваю, да?! Потому что психику никому не калечу! Это он нормален. Потому что скот! А я ненормален. Потому что человек!
   Алена растерянно моргнула и попыталась объяснить, но лицо парня и его злобный, желчный взгляд сбивали с мысли. Получилось не четкое разъяснение, а невнятное оправдание:
   –– Он…тоже человек.. не совсем, но…человек. И…Он не чеченец, флэтонец. Да, у него есть кинжал…но ритуальный, мэ-гоцо. Он не убивает, а приносит жертвы…то есть тоже убивает, но не так…в смысле не потому…У него вера такая…
   –– У них у всех такая вера: убил –– собрат, нет –– вероотступник. Вот и режут всех подряд, убивают, насилуют во имя своего бога. Как он, наверное, рад…
   –– Да, как ты смеешь?!.Ты же ничего не знаешь! Так надо было, надо! Ты не понимаешь…
   –– Что не понимаю? –– ехидно прищурился Миша, поддавшись к ней. –– Зачем он это делает? А ты объясни. Может, я проникнусь и тоже во флэтонских богов верить начну, жертвы им приносить, убивать.. тебя изнасилую. И стану не хуже, чем тот скот…
   –– Он не скот! Он хороший человек, умный…
   –– В плане: он с умом убивает, а с хорошей улыбкой насилует?
   Алена зажмурилась, чтоб не видеть этой едкой ухмылки. В голове все перемешалось: тот день, когда она встретилась с Рэйсли, и сегодняшний. Каюта гоффита и эта комната, Флэт и Земля.
   –– Что ты хочешь? –– прошептала она.
   –– Понять! Я хочу понять, из-за кого, из-за чего ты переживаешь. Хочу понять, что за методику воздействия на тебе отработали. Понять, во имя кого ты ломаешь себе жизнь и плюешь на брата!! Во имя этого подонка, что совершает ритуалы? Насилует, награждает детьми…
   –– Миша! –– остановил парня Александр. Тот недовольно посмотрел на него и, психанув, вышел, хлопнув дверью: разбирайтесь сами!
   Алена вздрогнула от хлопка и виновато посмотрела на брата. Тот ответил мрачным взглядом и отвернулся к окну. Девушке стало неловко: а ведь парень прав на счет Саши. Она подошла, положила ему ладонь на плечо:
   –– Прости…
   –– Не за что, –– он даже не повернулся, и девушка совсем сникла, встала рядом, прислонившись к подоконнику, и несмело сказала:
   –– Я, правда, ничего не могу рассказать. Да, и зачем, Саш? Ну, сам подумай - разве что-то измениться, если ты будешь знать, как я жила эти годы? Ведь не это важно, правда?
   –– Наверное.
   Голос был глухим, отстраненным, обиженным.
   –– Ну, не обижайся…–– погладила его по руке, пытаясь поймать взгляд.
   Мужчина даже не шелохнулся, смотрел во двор и молчал. Тишина, повисшая в комнате, давила на Алену, как пресс. Она чувствовала себя потерянной и никчемной, куда ни глянь –– везде виновата. И везде –– тупик. Ни исправить, ни извиниться ни перед Рэйсли, ни перед детьми, ни перед братом, ни перед собой. Что же ей делать? Что?!
   Саша тяжело вздохнул и начал говорить тихо так, задумчиво, словно и не ей, а кому-то невидимому в окне. А может, и себе.
   –– Судьба меня баловала, жизнь радовала. Прекрасная семья, обычная, дружная. Родители –– мировые, сестра –– прелесть. Друзья –– опора, девушка –– умница. Жизнь размеренная, ясная. Я даже не задумывался, насколько защищен, насколько застрахованы мои близкие от несчастий и бед.. А почему я должен был об этом думать? Почему с нами должно было что-то случиться? Это там где-то, а здесь нет. У меня и не екнуло нигде, когда ты уехала. И вдруг…звонок. Я ненавижу телефонные звонки: столько их было за это время? И все лишь отбирали надежду. Звонки, приглашение на опознание, ожидание, …и трупы. Трупы, трупы! Я никогда не забуду запах морга, бесстрастные лица следователей. Им было все равно –– исчезла и исчезла. ‘Приходите годика через три, если не появится’. Пришлось давить, поднимать связи, тогда они зашевелились…да без толку. Я гнал плохие мысли, а мама…она как-то сразу в себя ушла, словно не верила, что увидит тебя…Знала. Но даже не плакала и все молчала, а лицо… –– Саша сглотнул образовавшийся ком, зажмурился на секунду. –– К зиме и у нас с отцом надежды почти не осталось. И звонков меньше стало. Снег. До весны в напряжении. Опер один сказал: ‘снег сойдет, тогда трупы вылезут’. Прав был. Весной опять лавина звонков и приглашений на опознание. Я и понятия не имел, что столько умирает… Мама первая не выдержала: всю зиму по экстрасенсам, гадалкам, церквям. Одни одно говорят, другие –– другое, а результаты …морг, трупы и неизвестность. Она …словно не умерла, а растаяла, как ты. Я тогда потерялся, затаился и …в сердце страх поселился. Отец. Он держался, но видно было, не с нами он уже, с ней, с тобой. Катя успокаивала, говорила: образуется,…а я не верил, понимал –– уходит он. Как его хоронили, помню смутно. Как маму –– да, а его…Катя помогла и родители ее. Мишка вон. Я сорвался, а она выхаживала, терпела и выходила. Вцепился я в нее, как в единственное, что у меня осталось. Пожениться решили. Платье в Париже заказали. Подруга у нее стюардесса, вторая визажист…Вот с ней она за платьем и поехала. Я не смог, работы –– завал. Денег хотел. Чтоб ни в чем она не нуждалась… Ноябрь, гололед. Машину занесло, не справилась девчонка, а навстречу КаМАЗ. Меня тут же вызвали, и я долго не мог понять –– о ком речь? Даже когда машину увидел…Два тела в крови. Катя моя в небо смотрит и, как живая, а все что ниже шеи –– в крови. Я …секунду на нее и смотрел. Коробка взгляд притягивала - яркая, радужная и совершенно целая. Это чертово платье! –– Саша смолк, поцарапал стекло пальцем, снимая прилипшую соринку, и на сестру покосился. Та смотрела на него, не мигая огромными, полными боли и сочувствия глазами. Слушает. Этого он и добивался.
   –– Я тогда тоже, долго разговаривать не мог. Да, и жить в принципе не хотел. Все ушли. Пусто. И в квартире и в сердце. Я, веришь, даже петлю приготовил…и не смог. Противно вдруг стало: что ж это я? Тебя-то ведь мертвой не видел. И мама…Не порадуется, в бога она верила. Вообщем, не смог. Дальше жил. Мама Катина помогала и Миша. Сюда переехал. Здесь тихо, а у них еще четверо, да и институт близко. Мне все равно было. Я пить начал. Только не берет организм Ворковских спиртное. Пью и не пьянею, только все противней на душе становится. Михаил не выдержал: вылил все, деньги отобрал и нравоучительную беседу провел. Стыдно мне стало –– пацан, а дядьку учит.. Жить я начал на уровне автомата. Встану –– на работу, приду –– спать. Задал программу –– сделал. И главное, не думать о том, что было. Втянулся. А потом ––звонок: ты нашлась, –– он внимательно посмотрел на нее. –– Думаешь, я поверил? Даже когда увидел тебя, и то –– не верил. А домой привел, ты заснула, и показалось, что все налаживается. Ты жива, я –– не один, и есть теперь ради кого. Только страшно мне, Аленка. Смотрю на тебя и словно ускользаешь ты от меня, как тогда. И боюсь, что уйдешь, а я один. Опять? Можешь считать меня трусом, слабаком, но еще одну смерть мне не пережить.
   Исповедь брата была страшной. Алена и сказать не знала что. В горле сухо было, сердце щемило и хотелось что-нибудь сделать, чтоб залечить его рану, чтоб успокоить. Но ему нужны были покой и стабильность, которые она могла дать, если б перестала жить прошлым, стремиться в закрытые двери. Рэй его не вернуть, ему –– не помочь. И все глупости, что она натворила, не исправить, и обиды, что причиняла ему –– не загладить.
   Но она могла помочь брату. Не повторять старых ошибок. Помочь ему, если не могла помочь мужу, детям, себе. Может, это ее соломинка? Шанс исправить, если не прошлые ошибки, то изменить свое отношение к себе, став умнее, став заботливей к близким, и за это простить себе хоть малую толику грехов.
   –– Я свинья, Саш, прости меня. Я очень благодарна, что ты нашел в себе силы рассказать все это я обещаю, что не исчезну. Обещаю! Не беспокойся за меня, я выплыву. Правда. Я не могу пока сделать ответный шаг и поделиться тем, что на душе, но это пока. Пока еще больно. Если тебя что-то интересует, я отвечу.
   В эту минуту Саша ей поверил, каждому слову и, облегченно вздохнув, погладил ее по голове:
   –– Я верю. И не буду расспрашивать. Найдешь нужным –– расскажешь. Но кое-что все же спрошу: ты из-за детей переживаешь? Они действительно существуют?
   –– Да.
   –– Хочешь, я привезу их сюда? Найму людей, и они все сделают. Есть такие. Сейчас это не проблема, лишь бы деньги были. А они есть, и связи есть.
   –– Если б это было так просто, Саш. Увы, нам их не достать. Да и, стыдно признаться, но я сильно тоскую по нему. Больше, чем по детям. Я плохая матерь, Рэй знал меня лучше, чем я себя. Он сразу сказал, что я сама еще ребенок, и не смогу дать детям то, что должна. Он занимался их воспитанием. Меня это раздражало.
   –– Он кто?
   –– Муж. Правда, я не сразу узнала, что мы поженились. Там все по-другому. Все. Есть, конечно, какие-то параллели, но незначительные. И меня буквально все выводило из себя. Особенно он. Я его ненавидела и боялась, презирала, оскорбляла. Я боролась с ним, с его миром и не понимала, что борюсь с собой. Представь, брак чукчи и украинки –– вот примерно так мы и жили. Он терпел, а я не хотела ни понимать, ни принимать их действительность. В итоге –– потеряла все. Он погиб. На моих глазах. Защищая меня, свой народ. Я не могу это забыть, не могу понять. И я устала, Саша, смертельно устала от осознания собственных ошибок, от мыслей, от воспоминаний. Устала ждать, тем более –– ждать нечего, но сердце оно не понимает.
   –– Тебе нужна помощь. Давай я приведу хорошего психотерапевта.
   –– Как Миша? Извини, он славный парень, но стандартный психотерапевт. Как все. Никакой. У нас психиатрия, как наука, находиться в противозачаточном состоянии и рождает соответственных специалистов. Они сами-то сплошь закомплексованные, запутавшиеся личности, если личности, а то ведь и так не назовешь. Какие-то неоплодотворенные яйцеклетки в ожидании сперматозоида, который оплодотворит их идеей, выметет весь хлам с души, расчистит пространство для светлого будущего. Им самим помощь нужна.
   –– Откуда такие знания о психотерапевтах? Миша еще не специалист, он пытается помочь…
   –– Да причем тут, Миша. Я о других.
   –– Алена, ты не знаешь…
   –– И не хочу, Саш. Пойми, я не хочу, чтоб кто-то копался в моей душе. Тем более такие же, как я. Мы все в принципе одинаковы, и тупики, в которые заходим, имеют сходную форму. Мир стандартов, и решения стандартные, спланированные, запрограммированные: красный свет –– стоять, зеленый –– идти. Нет, это уже не для меня. Я сама справлюсь со своей проблемой. Смогу. Я постараюсь не думать о том, что было, не вспоминать и не надеяться. Это пока тяжело, но ведь пока. Когда-нибудь все равно получится, правда?
   Саша покосился на нее и согласно кивнул - в ее глазах было слишком много надежды, чтоб разочаровывать.
   
    Г Л А В А 3 0
   
   Рэй пожалел, что отправил Алену домой фактически сразу, как пришел в себя. Прошла неделя, вторая, месяц, а он никак не мог найти себе место, не мог спокойно спать, есть, слушать, разговаривать –– все раздражало.
   Ему, как рыбе воды, не хватало ощущения присутствия жены. Ему хотелось видеть ее, ощущать под пальцами ее упругую кожу, вдыхать аромат и-цы, знать, что она рядом, и он в любой момент сможет прижать ее к себе, взять. Ему до внутреннего зуда не хватало той уверенности, что она ему давала, власти, которой одарила. И казалось, каждая клетка его души и тела вопила о возвращении привычного состояния гармонии, желая четких, тактильных ощущений, а не бередящих разум воспоминаний.
   Он все больше мрачнел, все чаще ворчал и кривился, раздражался по пустякам и злился по малейшему поводу. Кафир думал: раны сегюр нервируют. Иллан, неясность местоположения Монтррой. Один Дэйкс прекрасно осознавал причину пасмурного состояния Лоан, но молчал, наблюдая, но не вмешиваясь в ход событий.
   В одно утро Рэйсли проснулся, прижимая к груди подушку, как Алену, и понял, что дошел до точки. Он с яростью откинул подушку, словно та была виновна в этом, хмуро проследил траекторию ее падения и сел. Кулаки непроизвольно сжались, и ярость, которая нахлынула на него нежданным гостем, приготовилась вырваться наружу и затопить весь мир. И в этот миг он понял, что его сжигает банальная ревность и неудовлетворенность. С первой проблемой бороться бесполезно, а вторая должна быть разрешима немедленно.
   Лоан вызвал Стейпфила и приказал купить наложниц.
   Через час перед сегюр предстали десять девушек. Разноцветные хитоны, потупленные взоры, стройные фигуры, незащищенное, обильное и-цы. Чувствовалось, что к покупке товара приложили руку и кафир, и троуви.
   Стейпфил приподнял одну за подбородок, желая, чтоб господин в полной мере оценил ее достоинства, и выжидательно замер. Рэй хмурился: огромные испуганные глаза, бледное, треугольное личико и светлые локоны до плеч. Для кого как, а для него ужасный уродец. ’Вон’–– махнул он рукой. Девушку вывели. Вторую страж показывал уже с опаской: снял с головы чавраш, подтолкнул к мужчине. Лоан заинтересованно оглядел ее: эта смелей –– взгляд не прячет. И-цы слабое, но приятное,
   Он поманил ее пальцем, провел ладонью по лицу и, резко прижав к себе, впился в губы.
   Рэй не столько поправлял здоровье, сколько вымещал на девушке злость за то, что она не Алена и не может дать ему то, к чему он привык –– наслаждение, сытость и удовлетворение, одновременно.
   Рабыня безропотно отдала ему свою энергию и умерла. Рэй брезгливо посмотрел на безвольное тело и откинул его Стейпфилу:
   –– Все такие?
   Агнолик виновато потупился. Рэйсли обвел холодным взглядом поредевший строй, испуганных рабынь и скривился: что одна, что вторая… И ткнул пальцем наугад:
   –– Ты останься, остальные –– вон.
   Рабынь вывели, а девушка, словно к полу примерзла, так и стояла, боясь пошевелиться, только свисающий край накидки нервно теребила, низко склонив голову.
   –– Раздевайся, –– бросил он ей и сел на кровать, искоса поглядывая, как дрожащие руки снимают одежду. Девушка была молода и прекрасно сложена. Полные, яркие от переизбытка и-цы губы, темные, пышные волосы и затравленный взгляд раскосых, лиловых глаз. Она несмело присела перед ним на колени и начала осторожно расстегивать мокасины.
   –– Откуда ты? –– тихо спросил Рэй. –– С Той-три?
   Девушка кивнула, пряча глаза. Мужчина провел ладонью по ее волосам, приподнял за подбородок, вглядываясь и пытаясь найти в ее чертах, образе хоть что-то привлекательное для себя, вызывающее, если не благосклонность, так хоть малейший намек на симпатию. Пальцы ласкали ее лицо и шею, скользили по коже, как по атласному полотну, и чувствовали лишь тепло. В груди зарождалось что-то схожее с волнением, и он в надежде получить большее подтянул рабыню к себе, начал целовать. Минута, другая, и Рэйсли, застонав от бессильной ярости, оттолкнул девушку на постель –– ни приятного волнения, ни желания –– пусто. Даже энергия, сладковатая, обильная и доступная, вызывала лишь отвращение, а не желание насытиться.
   Рабыня сжалась в комок, не зная, что ее ждет, но предполагая самое худшее, и затравленно поглядывала в спину господина. А тот боролся с собой, с еще недавним прошлым, мешающим жить в настоящем. Борьба закончилась вничью.
   Победил организм, требующий свое.
   Сегюр разделся и повернулся к рабыне.
   
   Дэйкс ждал сегюр в столовой, надеясь увидеть его в благодушном состоянии. Стейпфил же его надежды не разделял и скептически поглядывал на троуви.
   –– Могу поспорить: еще пара недель, еще с десяток хороших наложниц –– и Рэй будет в прежней форме.
   –– Ты лучше Монтррой найди, –– буркнул агнолик.
   –– И причем тут Монтррой?
   –– Тогда господин и станет прежним –– госпожа вернуться сможет.
   Троуви тяжело вздохнул и с укором глянул на воина:
   –– Ушел Аваншэллу…
   –– Опять?! –– голос сегюр был зол. Рэй, казалось, пребывал в еще худшем настроении, чем утром. Троуви поспешно встал, приветствуя его, и склонился в поклоне не столько из почтения, сколько из нежелания смотреть тому в глаза.
   Сегюр подошел и навис над своим советником с грозным видом:
   –– Ты хочешь сказать, что какой-то отступник и предатель проворней и умней тебя? Тогда зачем тебе должность троуви?
   Вкрадчиво-тихий голос настораживал и будил неприятные ощущения.
   –– Мы делаем все, что можем, задействованы все войска, даже отряды спецназначения…
   –– Однако Аваншэллу до сих пор на свободе.
   –– Мы взяли Гулгэста, еще пару дней, от силы неделя и Монтррой в наших руках.
   –– Ты говорил это две недели назад.
   –– Рэй, это не моя вина. Горная местность и множество укрытий, еще оставшихся от инсургентов, вот что играет ему на руку. Собратья помогают нам, как могут. Мы загоняем его в ловушку, сжимаем кольцо, но нужно время и терпение.
   –– У меня сейчас нет ни первого, ни второго. Даю тебе ровно семь дней. Если к концу срока ты не приведешь ко мне этого –– Рэй скрипнул зубами, не находя адекватного определения, –– я уроню на Ливапию пару стромов ^[17]. Так и передай всем!!
   Дэйкс вскинул на сегюр удивленный и растерянный взгляд: в своем ли он уме? Ведь от населения Мольфорна никого не останется. Зачем же он тогда готовит программу развития на этом континенте?
   Видимо, Лоан окончательно вышел из себя, раз готов на подобные крайности.
   Монтррой его кровный враг, досадное препятствие для воссоединения семьи. А ради нее Рэй может пойти на этот шаг, тем более совет ему уже не помешает, фагосто потеряли свою власть. Рэйсли провозгласил монархию и уровнял права фэсто и окэсто. Теперь народ един и правитель один. Делай, что хочешь.
   А может, все-таки сегюр блефует?
   Троуви вздохнул:
   –– Не стану я ничего никому передавать. Глупо, Рэй…
   –– А задействовать войска для поимки одного, не глупо?
   –– Согласен, но разве есть другой способ его поймать?
   –– Да. Один я тебе уже объявил, а второй сделай официальное заявление от моего лица: все вольные канно, желающие вернуться на родину, будут обеспечены всем необходимым и отправлены на родину за наш счет, но Флэт смогут покинуть только после поимки заговорщиков во главе Аваншэллу. Также я обещаю помиловать и освободить всех инсургентов, находящихся под следствием, тэн и вольнонаемных канно, естественно, если они помогут в поимке преступника. Живым!
   Дэйкс кивнул и пошел выполнять приказ. На удачу он надеялся слабо, но через трое суток, когда сегюр прилетел к нему на Мольфорн, поступила информация о месте нахождении Монтррой.
   Рэй пошел брать его самолично и получил легкое ранение и полное удовлетворение.
   Через сутки бывшего троуви, отпрыска знатной ветви, лишили рук и языка и посадили на короткую цепь в кьете Модраш, напротив обезумевшей сестры. Так в сумраке и тишине каменной залы, под мрачным взглядом грозного безжалостного бога, лишенные всего, кроме маленького пространства голого пола, ограниченного цепью, в грязи и лохмотьях влачили свои дни последние представители некогда благородной и уважаемой фамилии.
   А сегюр отдал приказ готовить гоффит и, передав дела и бразды правления на время своего отсутствия Иллану, вылетел на Землю.
   
   Они искали гостиницу. Не номер, а целое здание.
   –– Ребята, вам квартиры мало? –– озадачился Сергей. Агнолики дружно развернулись и посмотрели на него, как на ненормального.
   Вообще-то он давно начал подозревать, что кто-то из них ненормален, вот только кто - они или он, так и не смог понять. Вторую неделю флэтонцы ходили на взводе. Анжела исчезла из жизни Тайклифа, как сливочное масло из рациона Арвидейф. Мужчины больше не отплясывали на снегу и не горланили мантры на ночь глядя. Сумка с драгоценностями Алены, закинутая в дальний угол, была извлечена на свет и срочно доставлена хозяйке, через Наталью, найденную и доставленную в город с не меньшей поспешностью. Парень, не раз, замеченный рядом с сегюр-мэно, сначала стал предметом пристального внимания, а вскоре и объектом для внушения, причем весьма грубого, в стиле, подходящем больше землянам, чем флэтонцам, агноликам. Они словно забыли о том, чем с успехом пользовались все это время –– о телепатии, гипнозе и прочим. Стиратели, парализаторы также исчезли со сцены, и Сергей заподозрил глобальную проверку ‘сверху’, которая, судя по всему, должна была нагрянуть еще вчера и раздать по заслугам. На поощрительные призы Агнолики явно не рассчитывали, а наказание предчувствовали и стали, как никогда здесь, деятельные и бдительные. Жизнь странным образом изменилась и стала похожа на ту, что они вели на Флэте.
   –– А можно узнать, что происходит? –– полюбопытствовал Сергей. Вэйнгрин вопросительно посмотрел на Арвидэйфа и, получив благоволение, снизошел до ответа:
   –– Господин прилетает.
   Сказать, что парень был обескуражен данным сообщением, все равно, что умирающего назвать почти здоровым.
   Минут 20 он пребывал в шоке, еще минут десять пытался высказаться без применения чисто русских слов, но тогда допустимыми остались бы только предлоги и его вряд ли поняли. Наконец, парень свел все эмоции к одной приемлемой фразе, слабо выражающей истинную суть полученного впечатления, но точную по смыслу образовавшихся мыслей:
   –– Я знал!
   Агнолики одарили его ехидным взглядом, одним на четырех, и дружно отвернулись.
   Беседа получилась душевной.
   Здание, приемлемое для сегюр, они нашли в лесопарковой зоне –– старенькое двухэтажное здание, обнесенное ржавым забором, бывший дом пионеров, а ныне полупустая контора ЖЭРУ. Выкупить его не составило труда, а нанять рабочих, чтоб привести в порядок обшарпанное строение –– тем более. Строители, увидев причитающиеся им премиальные, выказали прямо–таки героическую трудовую доблесть и за неделю превратили его во дворец падишаха. И вовремя.
   Через три дня император ступил на Землю.
   
   Первое, что сделал Рэйсли после размещения в новых апартаментах: вызвал агноликов и просмотрел их отчет. С минуту он сверлил уничтожающим взглядом ровный строй застывших пред ним истуканов и, наконец, тихо спросил, ткнув пальцем в носитель:
   –– Что это?
   –– Отчет, –– Арвидейф низко поклонился.
   –– Ага, –– согласно кивнул мужчина. И встал, не спеша подошел к троуви и в упор посмотрел на него:
   –– Ты того же мнения? –– спросил милейшим тоном взбешенного человека.
   –– А что, собственно…
   –– Это я и хочу выяснить!
   Дэйкс покосился на застывших воинов, старательно разглядывающих носки своих мокасин, и тяжело вздохнул.
   –– Прелестно, –– с сарказмом кивнул Рэй. –– А не подскажете ли, многоуважаемый господин троуви, чем утруждали себя святые воины Модраш вдали от Родины?
   –– Псалмы пели, –– фыркнул себе под нос Сергей и был удостоен заинтересованного взгляда сегюр:
   –– И только? Я думал у них более важное задание.
   Агнолики многообещающе покосились на парня, и тот, ругая себя за несдержанность, сжался, пытаясь стать невидимым. Рэй подошел к мужчинам вплотную и уставился на Арвидейф:
   –– У меня к вам пара незначительных вопросов, господин кэн, –– желчно сказал он. –– Если вас не затруднит ответить на них.
   –– Да, господин, –– виновато прогудел тот.
   –– Да - что?!
   –– Я отвечу, –– чуть не до пола согнулся агнолик. Он бы с радостью залез сейчас в любую щель и залег там до своей кончины.
   –– Хорошо, –– на полтона ниже сказал Рэй, и всем стало ясно, что хорошего ничего нет и уже не будет. –– Первое: отчего в отчете недельные, а то и месячные провалы?
   –– Госпожа редко выходила из дома…
   –– Ее держали?
   –– Думаю –– нет.
   –– Думают, когда есть чем. К твоему случаю это не относится.
   ––Да, господин. Истинная причина ее затворничества нам не известна, но есть две версии : первая –– ее нежелание выходить, вторая –– слабое состояние здоровья.
   –– Вот этот аспект, прошу осветить подробней.
   –– Э-э-э.
   –– Ясно. Достаточно. Второй вопрос: что за тряпка висит на плечах моей жены?
   –– Это пальто, господин…
   Лоан резко схватил агнолика за грудки и подтянул к себе:
   –– Я не спросил, как она называется, я потребовал объяснения плачевному внешнему виду своей жены и вашей госпожи, –– процедил в лицо.
   –– Господин, здесь все так одеваются…
   Рэй просто откинул мужчину и скрипнул зубами: болваны! Ничего нельзя доверить!
   Он с минуту обдумывал состояние дел и пришел к выводу, что расследование нужно начинать с брата Алены.
   Сегюр резко развернулся и вышел в коридор.
   Пожилая миловидная женщина, увидев мужчину, подумала, что тот желает уточнить время ужина, и не преминула сообщить:
   –– Ужин готов, господин Лоан. Через минуту он будет подан…
   –– Через минуту можете съесть его сами! –– не глядя на нее, бросил тот и стремительно прошел мимо. Следом буквально просвистел еще один, потом целая группа. Женщина проводила их растерянным взглядом и заподозрила, что ее обманули –– служба столь странным личностям обещала привнести в ее спокойную жизнь массу самых разнообразных впечатлений, с превалированием негативных. И сильно пожалела, что соблазнилась на оклад.
   
   Январь прошел тихо и незаметно. Февраль безмятежно. Да и март не обещал плачевных перемен. Все успокоилось и даже стабилизировалось, в какой-то степени. Алена перестала страдать аутизмом и больше не бродила по квартире с угрюмым видом, не запиралась в своей комнате. Бывшие друзья не вызывали оскомины, наоборот, она стала много времени проводить в обществе Олеси и ее дочери, то убегая к ней, то приводя девочку сюда, с мамой и без. Этот ребенок, похоже, помог ей больше, чем кто-либо. Она немного оттаяла, расслабилась и больше не впадала в депрессии, бегала по магазинам в поисках веселых игрушек для Машеньки и деликатесов уже для Сашеньки и Мишеньки. В доме стало уютно и тепло. По вечерам они все вместе пили чай и весело болтали, делились новостями, шутили и дурачились. И Саша бы радовался позитивным переменам, но боялся потерять бдительность, горько ошибиться в прогнозах.
   Алена, конечно, изменилась, поправилась, лицо уже не напоминало маску чахоточной, губы все чаще изгибала мягкая улыбка, речи стали откровеннее, но в глазах по-прежнему таилась печаль. Саша видел, что прошлое так и не отпустило ее, боль не притупилась, не ушла, а лишь отступала под взглядом Ворковского. Алена не научилась не вспоминать, она научилась прятать свои переживания от окружающих.
   ‘ Пройдет, нужно время’, –– со слабой надеждой подумал мужчина, мешая ложкой сахар в чашке. И посмотрел на оставленную Аленой банку огурцов на столе. Почти полную.
   ‘Это ведь проходит? И остальное пройдет’, –– подумал более уверенно и довольно улыбнулся, прочитав записку рядом с банкой: ‘ Ушла с Олесей на концерт. Не теряй. Алена’. Вот так. Концерт. Молодец, Олеся. Виват хорошим друзьям.
   Полез за тортом –– отметить бы надо. Это не в магазин с Сашей, не в кафе с Мишей, а с Олесей. Проживалова скучать не будет и ей не даст. Наверняка заставит вспомнить подругу, что та и умна, и красива, и молода. Может, и колубук вдовицы сдернет и выкинет за ненадобностью. Глядишь, жених появится. Конечно, лучше б Михаил, его-то он знает, а там неизвестно кто. Да, ладно, потом разберутся, появился бы только кто.
   Саша некстати в окно глянул и…захлопнул холодильник, забыв о торте. Во дворе стоял темно-синий ‘ниссан’. Рядом с машиной крутился лысый дяденька внушительной комплекции в легком спортивном костюме и с сотовым в руке. Нет, может он ‘морж’, для таких первые числа марта –– уже лето, но тогда какого черта он с завидной регулярностью крутится в их дворе, а не на пруду в парке, вокруг проруби?
   Сколько ж раз он этого дяденьку видел?
   А машину? Еще до того, как Олеся про их с Аленой неудавшееся новогодние рандеву, рассказала.
   Осенью. Точно. С неделю эта машина у окон его офиса стояла. И потом не раз он ее у подъезда и своей стоянки видел. Стекла тонированные, специальные номера.
   Саша подозрительно оглядел двор –– все, как всегда, ничего приметного, только этот ‘ниссан’ да морозоустойчивый гражданин, как масляное пятно на белой скатерти.
   ‘Что ж тебе надо?...И от нас ли?’ –– задумался Ворковский.
   Мужчина убрал сотовый и сел в машину. Одна минута, пять. Машина стоит на месте и словно не собирается уезжать. Значит, замер ‘морж’, погреться решил. Слежка продолжается. Слежка?
   Саша встревожился, сел за стол, достал сигареты, закурил и задумался. Может, он стал слишком мнительным? Мерещиься ерунда. Может, за кем другим ниссан следит.
   За кем? За Витькой –– дебоширом из 39?
   Теть Верой –– пенсионеркой из 46?
   Это по их душу целыми днями у подъезда накачанные мальчики торчат? И у Сашиного офиса? Вот уж действительно –– ерунда.
   Значит, за ними. За Мишей? Не подрос мальчик, чтоб таких за ним отряжали и столько пасли. Размер не тот. Если, конечно, дядюшка –– миллиардер за границей не намечается, умирающий. А не намечается –– это он точно знал. Во всяком случае, еще месяц назад у Саблиных родни и в Москве не было. Тетка в Воронеже да племянник в Казахстане. Все.
   Опять же три дня назад Михаил именно про двух лысых рассказывал. Второй раз, говорил, у подъезда его встретили. Первый раз ласково разговаривали, хоть и витиевато. Что надо было –– не понял, но радостными ощущениями проникся. А в последний раз они к нему молча подошли, так же молча по лицу настучали и предупредили: ‘сроку три дня –– не испаришься –– убьем’. И что надо было? Чтоб квартиру сменил?
   Значит, за Сашей или Аленой слежка.
   Его пасти не могут, точно. Чист яки агнец божий: долги раздал, крыше регулярно платит, конкуренты вменяемые и лояльные. Ревнивых жен, жадных знакомцев, коллег-карьеристов тоже не наблюдается. Стоп! Долги…
   Саша затушил сигарету и прикрыл глаза ладонью, припоминая. После возвращения Аленки он не сильно-то по работе страдал - ее выхаживать надо было, вот и ухнула фирма почти под откос. После Нового года ему бы осталось только объявить о банкротстве и закрыться и вдруг, словно по волшебству, поступает заказ на крупную партию навороченных компьютеров. Перед самым Новым годом. Прямо подарок Санта Клауса. Именно его –– оплата налом в долларах и сразу. И о скидке ни слова. А заказчики - двое лысых парней весьма угрюмой наружности и хитрая тетка в соболях и брильянтах. Мутная тетенька больше Ворковским интересовалась, вернее, его семьей. Вопросики странные и все о сестре: как живет, чем дышит. Он тогда насторожился, даже напрягся, да клиенты нужные, да и женщина –– не загрубишь, пришлось улыбаться и скупыми, туманными фразами отделываться. Вроде получилось –– женщина любопытство поумерила, но вместе с деньгами, сумку передала Алене, в подарок. Она так и лежит на работе, что в ней, Саша не посмотрел, сначала некогда было, потом закрутился, забыл. И домой не донес.
   Алене…Лысые…
   Сердце заворочалось в груди в глухой тревоге: не за Аленушкой ли эти следят? Неужели из ее четырехлетнего провала знакомцы? Что ж вам надо, сволочи? Что ж вы бродите, как шакалы?
   Его подбросило от предчувствия беды, кулаки сами сжались, словно сейчас бой предстоит. Он глянул в окно и изумленно присвистнул: рядом с ‘ниссаном’ стояли три новенькие иномарки. И не просто иномарки –– порши. Три. В ряд. Словно на глянцевой картинке автожурнала блестели бока. И лысые макушки. По одной у каждой машины, в позе кремлевских курсантов, выставленных у мавзолея.
   Саша потер лоб: что же происходит? А может, это не из прошлого, а из нынешнего знакомцы? Может, влюбился в его сестру какой-нибудь чокнутый миллиардер и решил отследить ее окружение, да и ее саму на предмет моральной устойчивости проверить?
   Додумать он не успел, какой-то, не менее чокнутый, нажал кнопку звонка и забыл отпустить палец.
   –– Я тебе сейчас уши оборву! –– пообещал Саша, открыв дверь, и смолк, а вот рот закрыл не сразу.
   Прямо перед его глазами висели изумительные ножны, тонкой ручной работы с затейливой вязью из самоцветов и огромным голубым бриллиантом. Такое чудо ювелирного искусства ему видеть не доводилось, что само по себе рождало определенные эмоции, а если учесть, что это великолепие висело на обнаженной, литой груди, которая могла смело сравниться с эталоном мужской красоты, и принадлежала огромному, широкоплечему мужчине в обтягивающих кожаных брюках и намеке на рубашку, из атрибутов которой имелся высокий воротник, прозрачная ткань на ребрах и мускулистых руках, усыпанная стразами, как костюм поп-звезды. Ко всему этому прибавить рост незнакомца –– макушка в аккурат подпирала косяк двери и властное лицо с блеклыми, под цвет кожи губами и голубыми, пронизывающими холодом до самых пяток глазами-то становится понятно, что Ворковский пребывал в ступоре не меньше минуты.
   –– Думаешь, получится? –– спросил великан, чуть склонив голову набок и насмешливо прищурившись. Саша вообще забыл, о чем говорил, оттого недоуменно посмотрел на гостя и спросил, прочистив горло:
   –– Вы о чем?
   –– Об ушах. Будем уточнять –– чьих? Или ты пригласишь меня в дом?
   –– Зачем?
   –– Дует, –– поджал губы Лоан и шагнул внутрь, отодвинув обалдевшего хозяина с прохода. У Саши не только брови, но и веки вверх полезли от этой наглости:
   –– Ты куда? Э, мужик!
   Мужчина его не слушал, как хозяин, прошел по коридору, открывая двери и неспешно оглядывая каждое помещение. Саша понимал, что должен выкинуть его, но не знал как, да и эта отвязная наглость просто обескураживала, поэтому он шел за мужчиной, как сомнамбула, и все пытался понять –– кто он такой? И что делать?
   Лоан открыл комнату жены и, глубоко вдохнув воздух, чуть прикрыл веки: Алена…Еле уловимый запах ее энергии кружил голову, но самой хозяйки не было. По лицу пробежала судорога, и пальцы непроизвольно сжались в кулаки от разочарования. Он оглядел комнату и недовольно нахмурился: здесь живет его женщина, мать его детей? В этом убогом месте? Не удивительно, что она выглядит нездоровой. Спертый воздух, тесная комнатушка, под стать каюте для рабов, и никаких удобств. Рэй еле поборол желание сейчас же наказать виновных: и Агноликов, не обеспечивших его жене достойное существование, и троуви, поручившего столь важное задание подобным посредственностям.
   –– Слушай, мужик, ты меня серьезно нервируешь –– не выдержал Саша. Лоан повернулся к нему и удостоил взглядом и словом:
   –– Предложи мне чай.
   –– С тортом? –– кивнул Ворковский, умиляясь подобной наглости.
   –– С солеными огурцами.
   –– И аджикой?
   –– И кофе.
   –– Тебе все это в одну чашку или по отдельности?
   Лоан задумался, а Саша хмыкнул:
   –– Я смотрю, у тебя большие проблемы.. Тебе что надо, а?
   Рэй посмотрел на него, как чистоплотная хозяйка на слой пыли, и пошел на кухню. Саша не смог помешать в силу явно разных весовых категорий и оттого занервничал, пообещал в широкую спину:
   –– Я милицию вызову.
   Лоан словно не услышал, прошел, сел, с брезгливой миной втиснув себя за стол, и спросил:
   –– Как на счет чая?
   –– Ты дурак, что ли? –– неподдельно изумился Александр.
   –– Фривольным лексиконом ты меня не удивил –– это у вас наследственное. И все же хотел бы заметить, с незнакомым человеком так себя не ведут –– можно получить массу проблем, а иногда и увечий. Я пришел с миром и самыми лучшими намерениями, поэтому не вижу повода к подобной инвективности с твоей стороны. Налей мне чай и сядь –– поговорим.
   Все это было сказано совершенно спокойным, даже равнодушным тоном. Слова текли медленно и лениво, как мед, но Саше чудился нехороший подтекст. Взгляд мужчины не вязался с тоном –– цепкий, властный, пронизывающий и насмешливый одновременно. Как ему это удается, Ворковский не знал и не столько встревожился, сколько заинтересовался –– ни разу ему еще подобные экземпляры не попадались. Мужчина рождал в нем самые противоречивые чувства.
   –– Ладно, получишь ты чай, –– в некотором смятении кивнул он и, нажав кнопку чайника, прошел к столу, сел напротив. –– Ты кто?
   Лоан склонил голову набок, рассматривая его, как тлю на листике:
   –– А ты как думаешь?
   –– Я? Думаю, что ты тот псих, которого целый день ищут. По всем каналам передают: сбежал из больницы светловолосый гигант с кортиком на груди и взглядом гюрзы. Ходит по квартирам и просит чай с солеными огурцами. В случае отказа становится буйным.
   –– Не хами, –– покачал пальчиком мужчина. –– Я твой родственник.
   –– Брат!–– в притворной радости раскрыл объятья Александр.
   –– Зять.
   –– А-а, –– и застыл. В голове вихрем пронеслось сказанное Аленой. Что-то не складывалось.
   Мужчина тем временем взял банку с огурцами и попытался открыть: покрутил, перевернул, постукал по дну пальчиками, снова перевернул и без видимых усилий разжал железную, закручивающуюся крышку, как фальгу на пакете сметаны. Саша потер шею, в некотором замешательстве проследив за его манипуляциями: силен мужик. Однако…
   Рэй вытащил огурец, понюхал, покрутил, осторожно откусил, пожевал, с трудом проглотил и, скривившись, кинул обратно в рассол. Закрыл банку, отодвинул и заявил:
   –– С собой возьму.
   –– Да, пожалуйста, пожалуйста, –– с радушным видом кивнул Ворковский. –– Завернуть? Не стесняйся, если еще что надо, заходи. У меня вон еще борщ вчерашний есть –– и обессилено припал кулаком к щеке, уже не удивляясь и не пытаясь понять происходящее, а находясь в легком недоумении от шоу, устроенного этим чудом в стразах, феномену по наглости, напору и самоуверенности. Во истину –– не звали гостя, лучше дверь не открывай!
   Гигант открыл холодильник и рылся в нем, как в своем белье. Тарелка с засохшим сыром спланировала в форточку, точно попав в отверстие. Причем, мужчина кинул ее не глядя. Следом просвистели кастрюлька с супом и открытая банка шпрот. Это –– ладно, но с сырокопченой колбасой он погорячился. Рука Ворковского затосковала по увесистому предмету, и он встал, якобы за чайником, а сам шарил глазами, выискивая подходящий предмет. Ни кипяток, ни нож, категорически не подходили –– конфликтовать с законом из-за ненормального желания не было, а выпроваживать гиганта нужно было срочно. В его руках уже находился любимый Аленкин торт и яблоки. Глаза Александра выбрали деревянный молоток для отбивных, висящий на стене.
   –– Не утруждайся, –– предупредил его ленивый голос, когда рука потянулась вверх. Саша замер на секунду, но не послушал –– взял молоток, развернулся, со значением посмотрел в глаза гостю и сказал:
   –– Вобщем, так, мужик. Повеселил ты меня всласть. И за уборку в холодильнике –– спасибо. Только пора и честь знать. Давай, ‘зятек’, на выход по-хорошему, –– и выжидательно похлопал деревяшкой себе по ладони.
   Тот просто улыбнулся. Сашу передернуло –– улыбка у мужчины была, не приведи Господи! Хорошего ожидать не приходилось, и пришлось идти в атаку.
   Неудачно. Саша оказался на полу и сам не понял: как? Молоток на месте, ни видимых, ни ощущаемых увечий нет, словно он не упал, поскользнувшись, а был бережно посажен на пол. Ворковский вопросительно посмотрел вверх и предпринял вторую попытку выдворить великана. Увы, с тем же успехом.
   –– Не устал? –– фыркнул гость.
   Саша понял, что бороться с ним столь же бесперспективно, как идти против тайфуна, поэтому отложил молоток, встал и, обиженно нахохлившись, сел за стол.
   –– Рад, что в тебе здравого смысла больше, чем в сестре, –– отметил Рэй и, поставив торт и яблоки на стол, сел.
   –– Причем тут моя сестра? –– упоминание Алены Саше не понравилось. Он занервничал еще больше и, взяв сигарету, прикурил. –– Ты кто такой? И что тебе надо?
   Секунда, и в пальцах Ворковского гулял воздух. Сигарета вместе с пачкой улетела вслед за колбасой.
   –– Ты чокнутый, –– то ли констатировал факт, то ли спросил Саша.
   –– Я бы сказал это о тебе. Вегето-сосудистая система в плачевном состоянии, кардиопаталогия, еще и курить? Впрочем, дело твое...
   –– Но не твое …
   –– А вот тут ты не прав. Ни себя, ни тем более свою жену я травить не дам. Достаточно того, что ты травишь ее продуктами питания. Смерть и болезнь –– личное дело каждого индивида, и если ты решил организовать своим легким досрочный крематорий, пожалуйста, но в одиночестве. Окружающих в это вмешивать не стоит.
   –– Все сказал? –– зло прищурился Ворковский - степень его кипения значительно повысилась. –– Значит, ты член общества ‘За здоровый образ жизни’? Рейды по квартирам проводишь и читаешь лекции?
   Лоан посмотрел на него, как на неразумного ребенка, и, вытащив из своих великолепных ножен не менее великолепный клинок, стал очищать яблоко и будничным тоном отдавать распоряжения:
   –– С сегодняшнего дня обеды вам будут привозить. Не смей кормить Алену чем-то другим. Это вредно для ее организма. Дня через два я ее заберу. И курить при ней не смей. Узнаю –– кремирую раньше, –– и аккуратно срезав кусок яблока, сунул в рот, прожевал, кивнул: допустимо.
   Саша потер лоб: о чем речь? О ком? Об Алене? Его сестре? Этот придурок намекает, что он ее муж? Артефакт!
   –– Ты о ком, мужик? Мне очень жаль ту бедную женщину, что является твоей женой, но меньше всего меня волнуют ваши с ней отношения.
   –– Это мне импонирует: мудро не вмешиваться в отношения супругов, –– кивнул Лоан, сосредоточившись на яблоке. Плод ему нравился, вкусный, сочный.
   –– Замечательно! Тогда что тебе надо здесь? Ты хоть понимаешь, что попал не по адресу?
   –– Отнюдь. Я хотел поговорить с тобой и выяснить, отчего моя жена не выглядит отдохнувшей, а наоборот, усталой и что хуже –– нездоровой. Ее здоровье и так было серьезно подорвано, и я посчитал, что встреча с родными пойдет на пользу ее психофизическому состоянию в большей мере, чем пристальное внимание лучших специалистов, но вижу, что ошибся. Это, конечно, моя оплошность –– я не учел несколько аспектов, но в остальном –– спрос с тех, кто должен был обеспечить моей жене охрану и достойную жизнь. Виновные в халатности с моей стороны понесут наказание сегодня же, а вот как быть с тобой –– я еще не решил. Все зависит от ответа на несколько моих вопросов. Первый - отчего ты не обеспечил Алену необходимой одеждой? Она теплолюбива и плохо переносит низкие температуры. Наверняка ты в курсе этой особенности ее организма, так почему ты не купил ей меховое изделие? Соболья шуба подошла бы идеально, она легкая и теплая.
   –– Ты знаешь, сколько она стоит?
   –– Это не важно, а вот здоровье моей жены –– очень важно, –– Рэй с неприязнью посмотрел на мужчину и по ответному взгляду понял, что тот просто не был обеспечен необходимым. А должен был. –– Значит, вина не твоя, –– протянул задумчиво, в голосе появился металл. –– Хорошо. Плюс тебе и минус моим людям. Вижу, их грехи множатся. Второй вопрос: почему Алена выглядит утомленной, несчастной и подавленной…
   –– А ты мне нравишься –– уникальный наглец, –– с долей восхищения кивнул Саша. –– Только, прежде чем броситься в родственные объятья и обсуждать состояние здоровья, давай уточним: о какой Алене идет речь? Моя сестра хоть и имеет несчастье носить то же имя, что твоя бедная жена, но, слава богу, к тебе, не имеет никакого отношения. Она у меня не только красавица, но и умница –– к таким, как ты, близко не подходит.
   –– Знаю, –– спокойно ответил мужчина. –– Я единственный мужчина в ее жизни, и она это понимает.
   –– Ты так уверен в собственной неотразимости?
   –– И не заменимости. Я ее муж –– этим все сказано.
   –– А-а, я понял –– тебя Отелло зовут.
   Рэйсли их разговор напоминал беседу пингвина с крокодилом –– Александр либо не мог уразуметь суть происходящего, либо не хотел. Это утомило сегюр. Он отложил яблоко, убрал клинок в ножны, сложил руки на столе и в упор посмотрел на мужчину:
   –– Я Рэйсли Лоан, –– сообщил, чуть ли не по слогам.
   –– Не могу сказать, что приятно, –– кивнул Саша.
   –– Взаимно. Но наше существование –– бесспорный факт, как и необходимость взаимодействия в некоторых вопросах. Ты единственный родственник Алены, я –– муж. И мне не хотелось бы, чтоб она расстраивалась из-за трений меж нами. Поверь, я рад твоему наличию, не больше, чем ты моему. Родственников мне и своих хватает, но речь не о нас, а близкой нам женщине, покой и благополучие которой мы обязаны обеспечить.
   –– Подожди, –– качнул головой Саша, подозрительно щурясь. Сердце сдавило от страшной догадки. –– Не может быть –– ты умер. Подожди, ты тот скот, что украл ее, держал четыре года?!! Ты жив?! И посмел явиться сюда?! –– его буквально подкинуло в праведном гневе. Вот он, виновник их бед –– этот бесцеремонный, совершенно отмороженный гоблин, посмевший явиться в дом! Да, это просто подарок –– искать не надо! Александр без раздумий рванул к нему с целью изувечить наглеца, а может и убить.
   Лоан услышал о своей смерти и озадачился –– кто его, интересно, похоронил? Хотел спросить, чтоб знать, кого придеться разочаровать, но обратил внимание, что брат Алены немного неадекватен. Он подскочил к нему и пытался достать кулаком, схватить с неясной целью –– то ли чтоб удобней было бить, то ли чтоб выбросить, а может, просто сердце успокоить. Рэй с минуту смотрел на перекошенную от ярости физиономию родственника и встал.
   –– Понимаю, слух о моей смерти оказался преждевременным, чем, похоже, и огорчил тебя до невозможности, и все же не стоит вести себя столь вызывающе агрессивно, покалечишься, –– с мягким укором предупредил Рэй, без труда уворачиваясь от Саши. Тот понял, что сладкая месть оказалась призрачным для него плодом, отпрянул и, указав на выход, крикнул:
   –– Вон! Чтоб духу твоего не было! И если я тебя, подонка, еще хоть раз увижу - убью!!
   –– Ты так кровожаден? –– не поверил сегюр.
   –– Вон, я сказал!! –– рука Александра потянулась к рукоятке ножа. Лоан шагнул к нему и навис с предостерегающим видом:
   –– Я вернусь через два дня…
   –– В гробу!! Если близко к Алене подойдешь!!! Если хоть чем-то напомнишь о себе!! –– Саша хотел схватить его за ворот и выкинуть, но пальцы лишь скользнули по ткани. Через секунду и он оказался прижатым к стене лицом, а в ухо шептал ленивый и очень неприятный голос:
   –– Запомни: Алена моя жена, и это так же непреложно, как существование вашего светила. И я приду за ней очень скоро. Будь так любезен, подготовь ее к встрече со мной. Очень мягко и тактично сообщи о моем воскрешении, чтоб явление ‘усопшего’ не вызвало у нее шок.
   Саша дернулся, жалея, что сил у него значительно меньше, чем у этого психопата, и вырваться не представляется возможным, и процедил многообещающе:
   –– Ты уже покойник. Я лично прослежу, чтоб тебя глубоко зарыли. Только появись. Только шаг в сторону Алены сделай.
   –– Ты неблагоразумен. Я уйду, а ты подумай, у сестры спроси –– может быть, и сможешь понять, что меж нами никто не сможет встать и будет так как скажу я. Не иначе.
   Сашу крутило от бессилия и ярости. Он скрипнул зубами с досады и упрямо заявил:
   –– Я встану, костьми лягу поперек, но ты и близко к ней не подойдешь. Я всех подниму –– тебя либо убьют, либо посадят –– выбирай!
   Рэй фыркнул и отпустил мужчину.
   –– Похвально, что ты так привязан к сестре, но стоит ли в таком случае вмешиваться в ее жизнь? Я не понимаю причину твоей враждебности –– мы прекрасная пара и идеально подходим друг другу. Никто лучше меня не знает ее потребности, не сможет позаботиться о ее благополучии.
   –– Сможет, –– упрямо заявил Ворковский и Рэйсли насторожился, прищурился раздраженно:
   –– Речь идет о ком-то конкретно или это предположение? –– голос морозил, как январская стужа, в глазах сверкнула молния и погасла. Ответ был уже не нужен:
   –– Бесперспективное занятие обманывать меня и вставать поперек дороги –– тоже. Перестань фантазировать и займись сестрой. Скоро увидимся, –– кивнул и не спеша вышел из квартиры.
   Саша проводил его долгим взглядом и рухнул на пол: сердце нестерпимо ныло в груди, скула болела, и на душе было под стать –– не радостно.
   Что делать он еще не знал, но понимал, что предпринимать что-то нужно срочно –– пока Алена не узнала о воскрешении этого. Говорить он ей ничего не собирался –– однозначно, а вот выяснить, что же это было, хотел. Где-то глубоко внутри теплилась надежда, что данный субъект ошибся адресом. Действительно, не может же его сестра сохнуть по этому чудовищу? Любить? Не-ет, только не Алена и только не этого. Она особа романтического склада, с тонкой душевной организацией, хорошо развитым воображением, но, слава богу. И с достаточно развитым интеллектом, чтоб сообразить, чем чреваты подобные связи.
   И все же он не был уверен полностью.
   Саша встал, проверил входную дверь, вернулся на кухню и глянул в окно. ‘Поршей’ не было, но ‘ниссан’ по-прежнему отсвечивал темными боками и тонированными стеклами и навевал массу негативных эмоций и скорбных мыслей. Даже если Алена действительно не в курсе, что какой-то ненормальный претендует на звание ее усопшего муженька, все равно нельзя расслабляться –– неизвестно, что он натворит от мозговой патологии и великого гонора.
   Саша взял сотовый и, полистав адресную книжку, начал поднимать старые и новые связи.
   Через час у подъезда дежурила еще одна машина –– ‘ауди’ с бойцами из охранного агентства ‘Патриот’. А Галина из туристической фирмы пообещала, что с утра Сашу будет ждать путевка в самую дальнюю страну зарубежья на длительный срок в самый ближайший день вылета. Ворковский немного расслабился и к приходу Михаила был почти спокоен и смог доступно поведать ему о происшедшем и поделиться планами.
   Встреча с отмороженным гигантом хоть и не стерлась из памяти, но рождала уже не тревогу и ненависть, а недоумение и иронию. А глазами постороннего –– явный сарказм. Что же это было? - озадачились оба, и Миша выдвинул свою теорию:
   –– Весна, обострение у психбольных. Но с отправкой в заоблачные страны ты прав. Смотри, что делается, –– и кивнул на внушительный синяк на скуле Ворковского и потрогал свой, под глазом.
   –– Да, ‘красавцы’, –– хмыкнул мужчина и сказал. –– Миша, я путевку и на тебя заказал. Хочу попросить тебя поехать с ней.
   –– Да, ты что, Саня, у меня диплом…
   –– Я договорюсь в институте, не переживай. 21 день всего-то. А я здесь в засаде посижу. Выясню хоть, что за идиот приходил. Ребята из агентства его уже проверяют. Внешность-то приметная.
   Саблин тяжело вздохнул, но возражать не стал.
   –– Ладно, уговорил. Только ты здесь осторожней, мало ли что, у ненормальных в голове…
   В дверь позвонили, и мужчины настороженно посмотрели друг на друга.
   –– Думаешь, он? –– отчего-то шепотом спросил Миша. Ворковский просто встал и пошел открывать, готовясь увидеть кого угодно.
   На пороге стояли три мальчика в белоснежных рубашках при галстуках и объемных коробках. Они молча прошли в квартиру, и за ними вплыл импозантный мужчина с залихватскими усиками. Он галантно поприветствовал растерянного хозяина и вежливо спросил:
   –– Где изволите ужинать?
   –– Э -э … на кухне…
   Мальчики втиснули коробки в дверной проем и начали накрывать стол. Уложились они в рекордные сроки и буквально через две минуты беззвучно испарились, только мужчина замешкался и подобострастно поинтересовался:
   –– Когда изволите завтракать?
   Саша ответил ему злобным взглядом и хотел сказать не только когда, но и где, и с кем, но Миша не дал, примирительно улыбнувшись, ответил:
   –– В восемь.
   И помахав ручкой, поспешил захлопнуть дверь.
   Мужчины вернулись на кухню и застыли, разглядывая сервированный стол. На вышитой, кремовой скатерти посередине, стоя огромный букет хризантем. Два прибора из изумительного фарфора и золота, чешский хрусталь, салфетки в кольце и множество деликатесов, один вид которых рождал бурный аппетит.
   –– Да-а, –– протянул Саблин. –– Сдается мне, Саш, Алене-то еще вчера уезжать надо было.
   Саша уныло посмотрел на него и сел. Достал пачку сигарет, закурил, глядя на великолепные яства с презрением, и подумал: а если этот действительно муж Алены? Его передернуло –– мысль оказалась неудобоваримой и крушила все надежды.
   Миша отщипнул виноград и, достав обычную тарелку, сел за стол:
   –– А приборов-то два. Меня в расчет не взяли. Да, я не гордый, –– и смело взял салатницу.
   –– Не подавишься? –– хмуро спросил Ворковский. И услышал хлопок входной двери. Мужчин подкинуло, как по команде: Миша схватил вилку, Саша столовый нож и оба шагнули в коридор.
   Алена сняла сапоги и недоуменно посмотрела на ребят:
   –– Вы что? –– и заметила не только их вооружение, но и боевые раны. –– О-о-о, где ж вы так отличились?
   –– Стукнулись, –– буркнул Саша, пряча нож.
   –– Темно было, –– кивнул Миша и, смущенно улыбнувшись, покачал вилкой. –– Как концерт?
   –– Там было светло,–– фыркнула Алена, ни грамма не веря мужчинам.–– Обошлась без увечий.
   –– Значит, без приключений? –– с надеждой и ожиданием спросил Ворковский.
   –– Огорчает?
   –– Ну, что ты –– радует. Проходи. У нас фуршет тут. Сане клиент устроил. Встречаются еще благодарные люди, –– суетливо расшаркался Миша и удостоился недовольного взгляда хозяина.
   –– Да? –– недоверчиво выгнула бровь Алена, посверлила подозрительным взглядом обоих и прошла на кухню. –– Да-а-а. Есть еще гурманы в нашем отечестве.
   Стол вызывал уважение.
   –– А клиент-то твой морскую кухню предпочитает, –– сообщила она с непонятным удовлетворением и присела на табуретку.
   –– Нравится? –– подозрительно глянул на нее Саша, усаживаясь напротив.
   –– Очень, –– и заинтересованно обвела взглядом блюда.
   –– Не правда –– это же мясо, –– заявил Михаил, тыча вилкой в ряд поджаристых эскалопов под зеленым горошком.
   –– Нет, рыба. Какая-нибудь своеобразная водоплавающая акула, например.
   Миша недоверчиво покосился на блюдо и отложил вилку:
   –– Не хочу акулу.
   Алена же, наоборот, потянулась за эскалопом:
   –– Ребята, а это, случайно, не за ваши попорченные фэйсы воздаяние?
   –– Что вы, миледи! –– притворно возмутился Михаил. –– Нужно лучше думать о согражданах. Это клиент Сашин. Как его там Лоан!
   Алена вздрогнула и в упор посмотрела на брата. Эскалоп упал в салат, за столом повисло гнетущее молчание.
   –– Какой Лоан? –– прошептали побелевшие губы девушки. С минуту они смотрели друг на друга: она с надеждой, он с тревогой и печалью.
   –– Думаешь, тот? –– спросил, наконец, с подозрением. –– Он же умер, ты сама говорила.
   Алена зажмурилась, потерла висок дрожащей рукой и тихо сказала:
   –– Он обещал жить долго и умереть позже меня, а он всегда выполняет обещанное.
   ‘Плачевно если это –– тот’, –– приуныл Саша.
   –– А какой он из себя?
   –– Он? Очень высокий, красивый на атланта похож.
   ‘Ага, ага’.
   –– Глаза голубые, выразительные, добрые и взгляд проницательный и в тоже время ласковый.
   ‘Да, да, да, теплый, как воды ледовитого океана.’
   –– Волосы трехцветные: и русые, и соломенного цвета, но больше белых прядок.
   ‘Он’, –– екнуло в груди Ворковского.
   –– Лицо волевое, мужественное …
   –– С трехдневной щетиной.
   –– Нет, –– Алена расстроено глянула на брата. –– У них кожа абсолютно гладкая и ровная и растительности нет вообще.
   –– У них? –– озадачился Миша и со значением посмотрел на Ворковского: вот и ответ на все вопросы: двое их –– близнецы. Тот нахмурился:
   –– Они? Он, что половинка сиамского близнеца?
   –– Нет, они –– флэтонцы. Я это имела ввиду.
   –– И все на одно лицо?
   –– Да, нет же. Рэй его вообще ни с кем не спутаешь.
   ‘Вот это, точно! А увидишь –– и не забудешь’.
   –– Он вежливый, обоятельный..
   ‘Да, да, да!’ –– кивнул с иронией Саша, вспоминая ‘обходительность’ того Лоан:
   –– И скромный…
   –– Тактичный, заботливый.
   ‘Не-а, не он’.
   –– Голос мягкий, тягучий.
   –– И взгляд голодного аллигатора.
   –– Нет, –– обиделась девушка. –– Он хороший –– очень спокойный, уравновешенный, рассудительный, умный. И взгляд завораживающий, ласковый.
   ‘Не он’ и спросил:
   –– Так он флетонец, да? Это где такая нация живет?
   –– На Флэте.
   –– Я понимаю, что не в Арктике, но интересно –– где конкретно. У меня ‘пять’ по географии было, но что-то я такой страны не припоминаю.
   –– Это не страна, это другая планета, –– смущенно улыбнулась Алена. Саша моргнул и, широко улыбнувшись, с фальшивой радостью воскликнул:
   –– Так, он инопланетянин?! Ну, конечно! Вот теперь все понятно, –– и подумал: ’Пора псих бригаду вызывать. Обоим’
   Михаил сник и старался даже не смотреть на собеседников: мысль об инопланетянах ассоциировалась с шокотерапией в психиатрической лечебнице и навевала скуку.
   –– Так, ты с ним на той планете познакомилась? –– не стирая с лица радушной улыбки, спросил Саша.
   –– Нет, здесь. У них экспедиция была. Они здесь остановились…
   –– И ты решила познакомиться, прокатиться. Любопытно стало, да? Они пригласили –– ты пошла…
   –– Никто меня не приглашал. Взяли и сунули в свой гоффит.
   –– Гоффит - это у нас что?
   –– Корабль.
   –– А-а, ну да, ну да…И там этот сидел…ну, атлант.
   –– Нет, –– с мягкой улыбкой качнула головой Алена. –– Он на поляне и был. А потом уже в каюту пришел. Он тогда щуплый был, маленький.
   Саша моргнул, вздохнул и потянулся за сигаретами –– представить того гиганта маленьким и щуплым он не мог. Воображение подводило. А сестра, словно не видела настороженно-недоуменного взгляда брата, дальше рассказывала, в голосе была печаль, а в глазах –– нега. Воспоминание увлекло в те дни, когда она еще не осознала перемен, чуралась Рэйсли, боялась и ненавидела и все надеялась, что сбежит.
   –– Он болел сильно: лицо восковое, губы фиолетовые.
   –– Жалко, да?
   –– Да. Но потом он взял меня и выздоровел…
   –– Это как? –– Саша забыл о сигарете. Ему словно в душу плюнули. В груди заклокотала ненависть, и он процедил, еле сдерживаясь, чтоб не закричать на сестру. –– Ты сама-то понимаешь, о чем говоришь? Этот скот изнасиловал тебя, а ты таким тоном это говоришь, словно он тебе жизнь спас!
   –– Так и есть. Если бы не он, меня бы другому продали. Я ведь рабыней была –– кто б церемонился…
   –– А он церемонился? У вас по обоюдному согласию все да?!
   –– Нет, я ведь тогда не понимала.
   –– Что?! Какое счастье тебе привалило?!
   –– Да, пойми ты, я многого тогда не знала, и мне тоже казалось все возмутительным, диким. Вертикальные зрачки одни, чего стоили. Он как посмотрел меня, словно воздуха лишил. И он сильный оказался неимоверно, а с виду –– подросток. Пойми, они не такие, как мы, но не хуже.
   –– Потому что с вертикальными зрачками, –– кивнул согласно Саша, чувствуя, что ему уже ничего не поможет.
   –– Ну, а как бы они энергию у доноров видели?
   –– Доноров? –– нахмурился Ворковский, не понимая, и похолодел, услышав ее ответ.
   –– Да. Они чужой энергией питаются, и если ее не хватает –– умирают. Они, как мы, не могут. И детей иметь не могут, а у нас появились. Двое. Рэй радовался, а я сначала не понимала –– чему? В ужасе была. Они ведь другие совсем, у меня и мысли не возникало, что от такого может ребенок родиться.
   –– А деточки классные, да? –– с идиотской улыбкой спросил Миша.
   –– Прелестные. Умные, крепкие, красивые.
   ––‘Чудные’ малютки
   –– Уникальные, гениальные…
   –– И добрые. Все в папу, да?
   –– Да. Они очень на него похожи, особенно Рэнни, Эйфия в меня характером, а внешне в него, а сын –– наоборот, –– в восторге рассказывала она. И смолкла, смутившись под взглядами мужчин: Миша откровенно изучал ее физиономию на предмет глобальных повреждений, Саша словно впал в ступор.
   Минуту молчания прервал Саблин:
   –– В смысле: тебе редкостно повезло. И деточки замечательные уродились –– гениальные вампиры с вертикальными зрачками щуплого телосложения атлантов. В папу они. А тот - греза твоя. Очень добрый, милейший инопланетянин, который насилует женщин, питается их энергией и приносит человеческие жертвы. Но ведь это не от плохого воспитания, упаси господи, а от чистоты помыслов. Добрый он, но больной. Чуть-чуть, на весь отросток, что на плечах носит. Но это не недостаток, не-ет –– огромное достоинство. И ты любишь его всем сердцем и скорбишь неустанно по его геройской личности.
   Взгляд Алены налился гневом.
   –– Вот только не надо на меня так смотреть. Я –– не он. Я менее добрый и совсем не умный, оттого пытаюсь открыть тебе глаза, а не изнасиловать физически и морально, как это сделал он! –– Миша отодвинул тарелку и насуплено воззрился на вазу с фруктами, только бы не видеть уничтожающий и обиженный взгляд девушки. А хотелось взвиться и заорать: что ты городишь, дура?!
   Саша резко встал и, сложив скатерть вместе со всем содержимым, молча вышел и выкинул все в мусоропровод. Вернулся и навис на Аленой, как учитель над нерадивым учеником:
   –– Теперь слушай меня. Внимательно! Твой рассказ о несчастном Дракуле потряс меня до глубины души, но больше я не желаю о нем слышать. Никогда. Его нет. Запомни это, вызубри, занеси во все мозговые файлы –– нет его и не было! Он такая же фантазия, как тот сероглазый, что тебе снился.
   –– Сероглазого зовут Иллан. Он брат Рэйсли и погиб вместе с ним, –– спокойно заметила Алена.
   У Саши от этого известия начался тик, лицо вытянулось, глаза налились гневом. Так по наши души не один ‘покойник’ явился?!! –– чуть не воскликнул он, но потерял слова. Из оставшегося запаса в наличии были лишь междометья да предлоги.
   Миша выручил, заполнил паузу:
   –– Ты скорбишь по обоим?
   –– Нет…Да. Нет, Иллан как вы: ты, Саша, а Рэй –– это часть меня. Самый близкий, самый любимый человек.
   –– Ах, ты его любишь?! –– взревел Саша. –– Этого урода с вертикальными зрачками, убийцу, насильника?!!
   ––Да! Люблю! –– вскочила Алена. –– Он мужчина, он…
   –– А другие импотенты? –– спросил уязвленный Михаил.
   –– Идиоты! –– выдохнула ему в лицо девушка. –– К твоему сведению, мужчина это не член, а характер! Дух, внутренний стержень!
   Саблин обиженно покосился на нее, но промолчал, не желая развивать тему. Алена разнервничалась не на шутку и готова была без оглядки пройтись не только по паху, но и по голове. А у него всего лишь две больные точки и желания получать по обеим –– не было. Хоть что-то из его достоинств должно остаться целым?
   –– Все, хватит! –– не выдержал Александр. –– Мне надоел этот маразм! И мне плевать, кем ты его считаешь: мужчиной, женщиной, ангелом, сатаной. Мне все равно, какими добродетелями ты наделила его нетленный образ! Потому что его нет! Нет! Понимаешь? И ты забудешь о нем, я тебе обещаю! Забудешь, как страшный сон, как фантик от конфеты! Все, кончилась любовь, и любимый твой весь вышел, с вещами! Из души, из мыслей –– навсегда! Я вытряхну его из тебя! Завтра же билеты в руку, чемоданы и вон –– на Кипр, на Мальту, в Китай, Исландию, в Арктику, чтоб и времени на глупости и капризы не осталось и сил на мысли!
   –– Ты не понял, –– упрямо качнула головой Алена. –– Ты ничего не понял. Я знала, что не поймешь, поэтому и говорить не хотела. Жаль…Ты не видел его, не знаешь, но судишь –– это твое дело, но не смей…Никогда не смей его оскорблять! Он мой муж!
   –– Он покойник!! Артефакт!! Дохлый гомункул!!
   –– Не смей!! –– взъярилась Алена, и кулаки сжала так, словно готова была кинуться с ними на брата, но увидела его глаза и лишь укоризненно покачала головой. –– Он жив в моем сердце. Для меня он жив и будет жить, пока я дышу. И ни ты, никто другой не убьет его второй раз. Только со мной. Только вместе со мной.
   И вышла с кухни. Саша проводил ее расстроенным взглядом и посмотрел на Саблина, взывая о помощи.
   –– Кажется, мы уже проиграли. Она вся –– его. Помани пальцем и…. Бесполезно доказывать что-то, поперек вставать, –– вздохнул парень. –– Грустно. Бывает же такая любовь на свете? Вроде –– глупость чрезвычайная, безрассудство и нелепость, а завидно.
   –– Это просто морок какой-то! –– впечатал в стол ладони Ворковский и в бессилии скрипнул зубами.
   –– Синдром жертвы. У нее зависимость от вампира если все это правда.
   –– И что? Чесноком обвеситься и осиновый кол заточить? Так он уже мертв –– слышал ведь!
   –– Да, какой кол? –– поморщился Михаил. –– Чушь это все. И инопланетяне, и вампиры. Голову забили сказками. Лапши по килограмму на ухо навесили, а она и поверила.
   Саша сложил руки на груди и внимательно посмотрел на парня:
   –– Я тоже…–– протянул в раздумьях, припоминая гиганта.
   
    Г Л А В А 3 1
   
   Всю ночь Сашу мучили кошмары с покойным атлантом в главной роли. К утру он ненавидел его до душевного тремора, а увидев сервированный к завтраку стол, искренне пожалел, что не имеет в своем арсенале более мощного оружия, чем газовый пистолет. Вот бы закупить ма-аленькую установку ‘Град’ в компактном варианте. На этой минорной ноте он оставил Михаила наслаждаться заморскими деликатесами и вылетел из квартиры, боясь не поспеть в турагентство. Саблин даже не обратил внимания на хлопок двери, самозабвенно посвятив себя общению с черной икрой и лангустами.
   Лифт не работал, что, понятно, не прибавило Александру настроения. Пришлось в быстром темпе спускаться ногами. К первому этажу ускорение стало значительным, и он бы просто влетел в объятья вчерашнего гостя, если б резко не притормозил. Но высокие каблуки сапог скрипнули и разъехались в разные стороны. Ворковский неуклюже приземлился на утрамбованный снег и скривился от унижения. Рэй насмешливо прищурился и фыркнул, глядя на него сверху вниз:
   –– Ты так спешил навстречу мне? Похвально.
   Саша скрипнул зубами с досады, встал, проигнорировав поданную Лоан ладонь, и зло спросил:
   –– Я вчера недоходчиво объяснил?
   –– Те негативные эмоции, которыми ты исходил вчера, называются объяснениями? –– неподдельно удивился мужчина и снисходительно усмехнулся. Для Ворковского один вид этой наглой физиономии был сродни спичке у запала, а уж уничижающая усмешка сработала, как мгновенный катализатор, и он ринулся на мужчину, желая подправить изгиб блеклых губ. Ладонью сграбастал витую цепь с ножнами, заставляя того склониться, и процедил угрожающе:
   –– Я сейчас свистну своим людям, и они тебя….
   Рэйсли пришлось чуть наклониться к оппоненту, чтоб порадовать призрачной победой. Увечить желания не было, вразумить –– да, но, учитывая наследственный уровень благоразумия, заложенный в характере Ворковских –– идея была бесперспективной. Поэтому Лоан договорить не дал, насмешливо посмотрел на задиру и прервал полет его фантазии, чуть кивнув в сторону:
   –– Этим?
   Саша покосился в сторону и увидел двух плечистых атлетов, прикомандированных ему‘Патриотом’, застывших по стойке ‘смирно’ у своей машины. Они вымучили жизнеутверждающие улыбки и дружно кивнули:
   –– С добрым утром, Александр Владимирович.
   –– Здравствуйте!
   Ворковский смерил их обвиняющим взглядом и увидел их начальника, сидящего в соседней ‘Волге’. Тот кивнул ему через стекло и, виновато скривившись, развел руками: извини, мол, но сам глянь. Рядом с его ‘Волгой’ стояли еще две. Черные.
   –– Мэр и прокурор, –– охотно пояснил Лоан.
   –– Всех купил?
   –– Легко, –– с серьезным видом кивнул тот. И протянул цветной проспект по странам дальнего зарубежья. Саша выпустил цепь, взял постер и, понимая, что ни билетов, ни путевок не будет, выкинул его.
   –– Молодец, оперативно работаешь, –– кивнул обессилено.
   Он лихорадочно искал выход из создавшегося тупика. Но не находил. На все минусы лишь один слабенький плюс, как ложка сахара в цистерне с лимонным соком: Алена еще спит и не видит триумф этого монстра над родным братом. Впрочем, еще не факт: Наполеон, вышагивая по Красной площади, тоже думал, что победил.
   Саша направился к начальнику охранного агентства за объяснениями. Магрулиса он знал с момента основания фирмы и считал его человеком порядочным и честным.
   Тот нехотя вылез из машины и встал, обнимая дверцу: вид покаянный, взгляд растерянный.
   –– Что происходит? –– спросил Ворковский, обвиняющее разглядывая его.
   –– Ты, главное, не горячись, Сань. Я сейчас все объясню, –– Вячеслав Анатольевич торопливо вынул из внутреннего кармана куртки стопку документов и протянул Ворковскому. –– Это копии, конечно. Не поверишь, Саня, но этот Король одной весьма богатой страны Востока.
   Вчера, как ты позвонил, я напряг своих, и вот результат. Остановился он в доме пионеров в парке. К его появлению здание полностью реконструировали –– не узнать. И он его не арендовал –– выкупил. А городу, не поверишь, кинул миллион долларов! Просто так. От широты душевной. Жена здесь у него сестра твоя, то есть, родилась. Вот за это, –– помолчал, потер шею, вздохнул. –– Чумная история какая-то. Говоришь, ненормален? Но, честно говоря, не заметил, если опустить странные пристрастия в одежде. А в остальном, характеризуется самым лучшим образом –– не дурак, сам видишь, богат, как ихний Соломон, 36 лет. В Москве о нем в курсе: просили содействовать и не перечить, чтоб, значит, оскорбления их менталитету по незнанию не нанести. А просили, сам знаешь, как. В общем, весь город по стойке смирно. Галушкин вон, –– кивнул на машину мэра. –– Чуть ли не вальс-бостон вокруг него танцует. Ты что взвелся-то?
   Александр пожал плечами, чувствуя себя идиотом, и вернул документы.
   –– Ну, все? Претензий нет? –– спросил Моргулис. –– Бойцов оставить?
   –– Нет.
   –– Тогда пока?
   –– До свидания.
   Мужчина скользнул по напряженному лицу Ворковского задумчивым взглядом и сел в машину. Волга плавно тронулась с места.
   Рэй подошел к Александру и лениво спросил:
   –– Еще вопросы будут?
   –– Масса. Король, значит? –– кивнул тот, провожая взглядом ‘Волгу’. Потом повернулся и в упор уставился на Лоан. –– Интересная версия. Прав Михаил, обострение по весне шагает семимильными шагами. Вобщем так: я не пятнадцатилетняя гимназистка, чтоб бумажкам верить, а купить их у нас не проблема, тем более в деньгах, я вижу, ты не ограничен. Короче, повторяю второй раз и последний: еще раз увижу –– убью. Сам. И отсижу с глубоким удовлетворением за содеянное, а также, с чистой душой и спокойной совестью.
   –– О сестре подумал? Одну оставишь?
   –– Отчего ж одну? С Мишей, –– бросил Ворковский с долей превосходства и смолк, тут же пожалев, что по неосторожности вмешал в эту историю ничего не подозревающего Саблина.
   Аленин ‘покойник’, по всему видать, был патологически ревнив. Его взгляд стал суровее заполярных ночей и острее перца ‘чили’. Снисходительная улыбка превратилась в хищный оскал:
   –– Миша, –– сладко протянул он и подтянул Александра к себе за воротник дубленки. –– Кем он вам доводиться?
   Саша просто въехал безумцу в челюсть, посчитав этот добрый жест самым лучшим ответом на все вопросы. Неудачно. Кулак словно встретился с бетонной стеной. Еще две попытки в том же духе, и его, как пацана, откинули пятерней в лицо и сопроводили предостерегающим взглядом.
   –– Рэй, –– укоризненно качнул головой Дэйкс, выбравшись из машины.
   –– Что?! –– рявкнул тот, развернувшись к троуви.
   –– Родственник все-таки, –– пожал он плечами.
   –– Этот –– да! –– и открыв дверцу машины, выхватил с водительского сиденья Сергея, как тряпичную куклу, и прижал к машине:
   –– Кто такой Миша?!
   –– Э-э…
   –– Ну?!!
   Рэй не шутил. Сергей лишь минуту изображал Рихарда Зорге и выдавил:
   –– Их жилец.
   –– Жилец, –– с сарказмом кивнул сегюр. –– А не подскажешь, почему я узнаю о нем не от агноликов?
   –– А-э..не хотели без причины беспокоить…
   –– Значит, думать они не могут, а вот решать за меня и утаивать информацию –– вполне, –– мужчина грозно посмотрел на троуви. Тот вздохнул и заскучал.
   –– Все! –– кивнул сегюр, выпуская Сергея. –– Больше ни слова. Головы им я сниму сам. Какой-то мужчина живет в одном помещении с моей женой…
   По лицу Рэйсли прошлась судорога. Он развернулся к Саше и спросил зловещим тоном:
   –– Где сейчас находится эта ‘незначительная’ для моих людей личность?
   –– Не знаю, –– поспешно ответил тот, жалея, что не прикусил язык и теперь Михаилу придется ходить в институт через чердак, не иначе.
   Рэй презрительно фыркнул, правильно разгадав выражение Сашиного лица, и быстрым шагом направился в подъезд. Ворковский проводил его испуганным взглядом и рванул следом, предчувствуя серьезные увечья для всего состава квартиры. По времени они разминулись на секунду, две, но когда он нагнал Рэйсли, тот уже вскрыл железную дверь, с легкостью отогнув ее от косяка, и шагнул внутрь.
   Миша, увидев материализовавшегося, словно из воздуха, гиганта с устрашающей физиономией и взглядом маньяка –– убийцы понял, что зря позарился на икру. Она встала в горле, не желая ни проходить в желудок, ни возвращаться обратно. С полминуты он боролся с ней и, наконец, победив, даже смог изобразить хозяина положения. Встал, и с трудом нахмурив брови, сердито спросил у гостя:
   –– Кто вы такой?
   –– Сейчас расскажу, –– спокойно кивнул Лоан, и одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние, оказался напротив парня. Выхватил его за шиворот из-за стола, сметая сервировку на пол, попытался схватить за горло, обезумив от негодования:
   –– Значит, это ты не стоишь внимания? Живешь в одной конуре с моей женщиной и смеешь спрашивать, кто я?!
   Парень отбивался, как мог, но лишь молотил кулаками воздух и собирал встречные предметы. Саша рвался ему на помощь, но был зажат в тиски объятьями лысых мужчин. Лоан сам подошел и в буквальном смысле сунул Михаила ему в лицо, придерживая того за горло:
   –– Давно он живет с вами?! У них что-то было?! –– рявкнул грозно и замер.
   –– Рэй?
   Прошелестело за спиной еле слышно.
   Алена, услышав шум, спешно оделась и вышла в коридор. Первое, что бросилось ей в глаза, показалось продолжением сна: спина мужа. Мощная фигура, светлые локоны. ‘Господи, только не буди меня! И если я сошла с ума, то пусть так и будет!’ –– мелькнуло в голове и в груди сдавило. Ее качнуло, ноги забыли, как стоять, руки сами вцепились в косяк, спасая тело от падения, и лишь губы продолжали выполнять свои функции - шептать его имя. Ни брата, пытающегося стряхнуть с себя агноликов, ни полупридушенного Михаила, она просто не заметила. Рэйсли –– вот единственное, что она видела.
   –– Алена, уходи!! –– в отчаянье закричал Саша, и из последних сил рванул из рук агноликов, желая защитить сестру от чудовища. Но тщетно. Лоан уже повернулся к ней, шагнул.
   –– Кто это? Алена, я спрашиваю, кто это? –– сунул ей Михаила, пытаясь быть твердым. Но голос предательски дрогнул, теряя ярость и приобретая смятение. Ее глаза, ее аромат, припухшие от сна губы, уже отдаляли окружающих, смиряли гнев и рождали лишь одно желание –– впиться в эти губы и взять накопленное для него, зарыться ладонью в волосах, ощутив их мягкость, и еще массу сходных желаний.
   Ее дрожащая рука потянулась к желанному лицу, желая прикоснуться и удостовериться, что это не призрак, ни суккуб, рожденный беспросветной тоской. Но удостовериться, не представлялось возможным –– мешало перекошенное лицо Саблина.
   –– Отпусти ребенка, –– тихо попросила она, и, наконец, смогла дотянуться до мужа.
   Рэй, как только услышал, кем она считает парня, тут же потерял к нему интерес, и откинув за ненадобностью, жадно обнял жену.
   Вовремя. Алена уже падала от переизбытка чувств, когда ее подхватили сильные руки мужа, и теплые губы легли на ее.
   Миша сполз по стене и затих, в смятении разглядывая колоритную парочку.
   Саша опешил и почувствовал, как заныло сердце в груди. Боль была еще незначительной, но не предвещала ничего хорошего. Из ступора его вывело чье-то истерическое похрюкивание.
   Миша тыкал пальцем в целующихся и пытался что-то сказать, но не мог. Ворковский посмотрел на него, потом вновь на Алену, затерявшуюся в объятьях мужчины и, увидев ее безвольно свесившуюся руку, вообразил самое худшее, и тут же почувствовал дурноту и обволакивающую разум пустоту. В груди, словно что-то лопнуло, и хоть руки еще тянулись к сестре в попытке спасти, а из горла вырывался то ли агональный хрип, то ли бессильный стон, но ноги уже не держали.
   
   Ярко-сапфировые глаза смотрели равнодушно и отстраненно и принадлежали не менее индифферентной особи мужского пола с коротким ежиком волос. Саша огляделся и понял, что лежит на диване в Мишиной комнате. Тот сидел рядом, в кресле, с несколько испуганным видом. Напротив сервированный стол, во главе которого восседал незнакомый мужчина с бирюзовыми глазами. У входа в комнату стоял лысый с татуировкой, с сиреневыми глазами. ‘Они в линзах!’ –– попытался уверить себя Саша и сел. Сапфировые глаза моргнули, и их хозяин протянул мужчине стопку зеленых пластинок, похожих на жвачку:
   –– По одной в день, –– то ли попросил, то ли приказал, и пока Ворковский соображал, куда его послать вместе с ними, покинул комнату.
   –– Н-да-а, –– протянул мужчина за столом. –– Не бережете вы свое здоровье, господин Александр. А сердечко-то слабое, стрессами подточенное. Вы пластинки-то принимайте, не помешает. Кафир, конечно, сделал, что мог, из руин вашу сердечно-сосудистую систему поднял, но за три часа всю патологию не исправишь.
   –– Вы кто? –– прервал его тираду Ворковский, начиная нервничать.
   –– Дэйксклиф, –– приложив к грудине ладонь лодочкой, сообщил мужчина. Саша посмотрел и увидел за его спиной будильник. 12.45. –– показывал он. В груди похолодело –– трех часовой провал во времени был необъясним и навевал массу вопросов.
   –– Не понял –– протянул Саша.
   –– Что ж непонятного? Имя у меня такое. Родители дали… –– удивился троуви, и по взгляду мужчины понял –– не о нем речь. Покосился за плечо, часы увидел и догадался. –– Вас интересует трехчасовой провал в вашей памяти? Это специально, чтоб успеть восстановить ваш организм. Удачно получилось. Теперь вы фактически здоровы. Пару недель на пастилки и станете, как новорожденный. Очень у вас, землян, хрупкий организм, а вы ему еще и помогаете прийти в негодность: отвратительное питание, загрязнения атмосферы,…
   –– Он кто такой? –– спросил Саша у Михаила. Тот пожал плечами:
   –– Сам в ступоре третий час.
   –– А где Алена?
   –– Спроси еще что-нибудь, –– кивнул парень.
   –– Вас интересует ваша сестра? Думаю, скоро она присоединится к нам. Как раз и горячее подадут. Их ждем, –– влез бирюзовоглазый.
   –– Их –– это кого? –– Саша чувствовал себя неадекватно. Чем больше смотрел на странного собеседника, тем больше озадачивался состоянием психического здоровья присутствующих.
   –– Господина и госпожу.
   И до Ворковского дошло:
   –– Того гоблина и мою сестру?! Так он с ней?! –– и взвился, желая сейчас же спасти Алену, а заодно и вендетту свершить.
   –– Сядьте, молодой человек, все равно не пустят, уверяю, –– предупредил Дэйкс, но тот, понятно, не внял и устремился из комнаты до выхода. Лысый дальше не пускал. Минут пять Саша пытался отодвинуть его с дороги, но тот словно врос в пол –– даже не шевелился и только смотрел предупреждающе. Наконец, его терпение, видимо, лопнуло. Он попросту обхватил Ворковского и без видимых усилий поднял над паласом, донес до дивана и кинул, как котенка.
   –– Да-а-а, характер-то у вас с сестрой –– один, –– протянул троуви, очищая банан.
   Саша злобно зыркнул на него и поднялся, решившись на повторение пройденного маршрута.
   –– Сань, не надо, –– попытался остановить его Саблин и удостоился неприязненного взгляда:
   –– Аленка там неизвестно как!
   –– Зря вы беспокоитесь, ваша сестра в объятьях своего мужа и господина. Что с ней может случиться, кроме наслаждения? –– пожал плечами Дэйкс.
   
   Алена блаженно улыбаясь, лежала на груди мужа и водила пальчиками по упругим мышцам. Что тело, что голова, словно плыли в невесомости. Запах корицы и имбиря щекотал ноздри и дурманил не меньше опытных ласк Рэйсли. Ей было все равно –– жив он или мертв, главное, в его объятьях, главное –– с ним. Время умерло в стенах этой комнаты.
   Она счастливо вздохнула и повернулась к нему лицом, заглядывая в глаза:
   –– Рэй…
   Тот перебирал ее волосы и внимательно смотрел, словно еще не мог поверить, что это она. Губы блестели от сытости, лицо потеряло свою жесткость…
   Алена широко распахнула глаза, приподнялась, провела ладонью по щеке, по груди и замерла: чуть выше соска виднелось синеватое пятно –– звездочкой с тонкими кривыми углами. Все. Ничего не напоминало о страшной ране на груди.
   –– Ты жив…
   Рэй нахмурился не понимая.
   –– Жив, –– кивнула девушка, обвиняя, и брови сами сошлись на переносице. –– Лжец! –– прошипела она злобно и, вскочив, начала одеваться, выкрикивая обвинения. Гнев мгновенно захватил ее разум, переполнил сердце. –– Ненавижу! Значит, все это время ты был жив! А я…Ты… Ненавижу! Гад!
   Рэй приподнялся на локтях, с удивлением разглядывая дрожащую от негодования жену и по-своему расценив ее поведение, спросил:
   –– Я не удовлетворил тебя?
   –– Что?!! –– женщину подкинуло от ярости, кулачки непроизвольно сжались. –– Ты издеваешься, да?!
   Она не знала –– заплакать ей от этой непробиваемой черствости или придушить его, чтоб не мучиться. Рэй сел и покосился на нее, пытаясь понять суть претензии, но вид полуобнаженной и столь желанной женщины не помогал умственной деятельности, зато рождал тревогу по поводу ее отдаления на целый метр. Руки требовали возвращения собственности. Он схватил ее за пояс расстегнутых джинс, подтянул к себе, обнял, пресекая сопротивление, и немного успокоился:
   –– А теперь объяснись внятно.
   –– Ты жив! Ты все это время был жив! –– сверкнула глазами Алена.
   –– Ты огорчена этим фактом?
   –– Я?! Ты!! –– у нее слов не было от возмущения. С минуту она искала подходящие определения и как всегда не нашла - не придумало их человечество. Пришлось довольствоваться тем, что имелось. –– Ты уверил меня что погиб! Ты отправил меня на Землю! Выкинул! Да!! Ты выкинул меня, бросил!! И еще посмел явиться!
   –– Ты решила, что я умер?
   –– Я?!! А кто бы решил по- другому?!
   –– Я. И ты. Если б была чуть внимательней. Сколько раз я говорил тебе, что флэтонца не так легко убить? Сколько раз предупреждал, что умру не раньше тебя? Сколько раз напоминал, что наш союз нерасторжим?
   –– Ты непробиваем, –– обессилено взмахнула руками Алена. –– Он мне говорил. А где ты был все это время? Зачем ты отправил меня сюда? Ты хоть знаешь, что я пережила? Я чуть не повесилась, чуть не умерла от тоски!
   –– Я три месяца провел во сне, чтоб восстановиться. На Флэте бушевала война, Монтррой мы не смогли взять, как планировали. Естественно, что тебя удалили…
   –– Значит, ты обо мне беспокоился? А я о тебе! Ты меня спросил, ты…
   Рэйсли просто впился ей в губы. Минут через десять пыл Алены прошел. Она притихла , потерлась щекой о плечо мужа:
   –– А если б я вышла замуж? Ты ведь умер на моих глазах…
   –– Этого бы не допустили. И к тому же ты любишь только меня, –– самоуверенно заявил мужчина.
   –– Значит, Агнолики мне не привиделись.
   Лоан нехотя отпустил жену, натянул брюки, небрежно накинул рубаху.
   –– Конечно, не привиделись. Естественно –– были рядом. Не мог же я допустить, чтоб ты жила без охраны, в этом мире.
   –– А что с детьми, Рэй? –– щурилась Алена, расправляя рукава водолазки.
   –– Они дома, ждут нас, –– и подхватил ее на руки.
   –– Значит, Монтррой погиб?
   Мужчина скривился: ’Легкая смерть не для него’.
   –– А Иллан?
   –– Жив, со здоровьем еще не очень, но через год восстановится, –– Лоан шагнул в коридор, и два агнолика, склонив головы в низком поклоне, отодвинулись к стене, пропуская сегюр.
   –– Значит, домой? –– тихо спросила Алена, грустно стало. –– А как же Саша?
   Рэй молча толкнул дверь в комнату родителей, взглядом согнал с кресла Дэйкса и сел вместе с женой. Алена попыталась высвободиться, пересесть, но руки мужа пресекли эту вольность, крепче прижав ее к своей груди. Она вздохнула и смущенно посмотрела на брата. Тот рассматривал Рэйсли, видимо, мечтая испепелить его взглядом.
   –– Бесполезно, много раз пыталась, –– с улыбкой сообщила ему сестра и с нескрываемой гордостью добавила. –– Познакомься, мой муж –– Рэйсли Лоан.
   Саша переменился в лице, Миша побледнел, а Рэй с невозмутимым видом пододвинул к себе вазу с виноградом и начал пихать зерна в рот жены.
   –– Я не хочу, –– попыталась противиться та, но уже через секунду сдалась.
   –– Это он, погибший инопланетянин?–– осторожно спросил Саша, указав ладонью на наглеца. Тот и не моргнул в его сторону, а Алена смущенно улыбнулась и кивнула.
   –– А дети?
   –– Имеются. Дома, –– снизошел Лоан. Еще вопросы?
   –– А дальше-то что? –– растерялся Александр.
   –– Дальше? –– выгнул бровь мужчина –– а более вразумительного вопроса нет? Впрочем, интеллект землян не обременяет себя излишней деятельностью. –– Дальше –– мы летим домой.
   –– А Саша? –– забеспокоилась Алена. –– Как он один?
   –– Он мужчина.
   –– Он мой брат. Единственный. Рэй, пожалуйста. Я очень, очень тебя люблю. Ты все можешь –– реши этот вопрос. Я больше ни о чем не попрошу. Буду тиха и послушна. Правда. Может, мы сможем прилететь сюда? На Новый год? Детям понравится праздник. Или Сашу к нам. Ну, Рэй… –– умоляла Алена. Лоан недоверчиво покосился на жену и понимал, что не изменилась она и не изменится, покоя не даст и послушания от нее не увидеть, но ее близость дурманила разум, а молящий взгляд, полный обожания толкал на подвиги.
   –– Хорошо, –– кивнул мужчина, сдаваясь. –– Прилетим.
   –– Обещаешь? –– беспредельно обрадовалась Алена.
   –– Обещаю, –– буркнул, стараясь выглядеть серьезным, но глаза лучились любовью и довольством.
   –– И Сашу к нам?
   –– Хорошо.
   –– Обещай.
   –– Обещаю.
   Ворковский насуплено смотрел на них и пытался понять –– откого он спасал сестру? Монстр казался абсолютно ручным рядом с Аленой. ‘Может, и правда, не так все плохо?’ –– подумал он и покосился на Саблина. Тот не спускал глаз с парочки и тоже что-то силился понять.
   
   Арвидейф проводил взглядом платформу гоффита и, облегченно вздохнув, посмотрел на товарищей. На четыре лица одно выражение –– обошлось!
   Действительно, остаться здесь, чтоб присматривать за братом кьяро и сыном наложницы троуви, и ждать следующего прилета царственной семьи –– это не наказание –– награда.
   Флэтонцы повернулись к машинам.
   Тайклиф поспешно достал сотовый и набрал номер Анжелы:
   –– Мы остаемся. На год –– точно. Но переезжаем. Дом пионеров в парке. Да. Жду. –– И сел за руль.
    Э П И Л О Г
   
    ––В первый и последний раз я потакаю твоим капризам, –– недовольно пробормотал Лоан, вытаскивая жену из машины.
    ––Да?! Между прочим, ты сам обещал, я тебя не пытала! И никто не виноват, что ваши соленые огурцы полная ерунда! Они лишь увеличивают токсикоз! Можно было их просто закупить, а не клонировать!
   Рэй поморщился и посмотрел на Сергея, ища спасение .Тот выпустил на улицу двух очаровательных детей и, глянув на господина, снисходительно улыбнулся:
   –– Женщины…
   –– Мужчины! –– передразнила его Алена, удобнее устраиваясь на руках мужа и заботливо прикрывая собольей шубой внушительный животик. –– Вам бы все прелести токсикоза, вы бы и часа не выдержали! И потом, я хочу Новый год! Нормальный - не с жертвоприношениями, а с апельсинами, оливье, елкой и тортом! А детям подарки! У Сашки, наверняка найдется баночка лечо и банальные маринованные огурцы. Естественным образом выращенные и замаринованные! И вообще –– ты обещал!
   –– Обещал, обещал, –– согласно кивнул Рэй, протискиваясь с драгоценной ношей в подъезд. –– Но на счет огурцов ты не права. Они абсолютно не приемлемы для твоего организма и даже вредны…
   –– Для моего организма вредно твое ворчание! –– хмыкнула Алена и чмокнула благоверного в щеку.–– Но ты не отразим и в этом состоянии. Я тебе говорила, что очень-очень-очень тебя люблю?
   Рэй скорчил зверскую рожицу, и женщина, довольная достигнутым эффектом, кивнула:
   –– В курсе значит.
   ––Только вот не знаю, радоваться мне по этому поводу или печалиться?
   –– Это почему?
   –– Не хочу конкурировать с солеными огурцами. За ними ты на край света да еще в таком состоянии…Больше подобного не повторится, Алена, я категорически против, –– попытался проявить твердость Лоан и, увидев ее насмешливый взгляд, улыбнулся ласково, вздохнул. –– что ж ты со мной делаешь?
   –– Это ты со мной что делаешь? Вторая беременность и опять двойня! Ты по одному-то ребенку соображать не умеешь? Думаешь легко ходить? Да, я застрелюсь скоро! –– нахмурилась, подозрительно посмотрела на хлипкие рюкзаки из физлона у ног мужчин и впилась глазами в Сергея. –– Кстати, ты подарки все взял? И Саше и Мише? Точно ничего не забыл? А где еще один рюкзак? В гоффите оставил, да? А шеврио где? А моя сумка? Забыл, да? Сережа, как ты мог! Там рукопись! Я полгода описывала все, что со мной случилось! Думала, Саша в издательство отнесет, напечатают –– для науки другим, а ты! ...
   Рэй понял, что больше не выдержит, набрал воздуха в грудь, желая очень громко оповестить жену об окончании его терпения, но взгляд упал на ее живот и мужчина, резко выдохнув, просто впился ей в губы. Пусть хоть так отдохнет. И он за одно. А то от этой трескотни у него уже в ушах звенит.
   Сергей покосился на супругов и хитро улыбнулся: Женщины….
   
   
   Октябрь 2003 - сентябрь 2004.