Судья надел пенсне, долго его поправлял, потом посмотрел на нас и сообщил нам дурные новости:
   — Подсудимый Вустер, — сказал он (о, кто сможет описать мои ощущения в этот миг!), — приговаривается к уплате штрафа в пять фунтов.
   — Великолепно! — воскликнул я. — Я готов хоть сейчас.
   Я был очень рад ликвидировать неприятности с правосудием за столь умеренную плату. Я окинул взглядом море голов в судебном зале и, как на островке спасения, остановил свой взгляд на Дживсе.
   — Послушайте, Дживс! — крикнул я. — Есть у вас пять фунтов?
   — Не переговариваться с публикой! — остановил меня судебный пристав.
   — То есть как это? Должен же я достать деньги! Есть пять фунтов, Дживс?
   — Есть, сэр.
   — Прекрасно.
   — Вы что, друг подсудимого? — уставился на него судья.
   — Его покорный слуга, ваша милость.
   — Тогда внесите штраф клерку.
   — Хорошо, ваша милость.
   Судья кивнул головой в мою сторону. В средние века после этого жеста с заключенного снимали восемнадцать тонн цепей и испанские сапоги, наскоро вставляли остатки костей и выпускали на свидание с любящей семьей. Увы, теперь это делается гораздо менее торжественно!
   Судья опять надел свое пенсне и грозно взглянул на Сиппи.
   — Хуже обстоит дело другого подсудимого, — продолжал судья. — Он совершил нападение на полисмена при исполнении им своих служебных обязанностей. Согласно показаниям полисмена, подсудимый нанес ему удар в область желудка и препятствовал ему выполнять свой долг. Я допускаю, что в день гребных состязаний между университетами Кембриджа и Оксфорда позволительно несколько более развязное поведение, чем обычно, но такое вопиющее хулиганство не может быть оправдано ничем. Посему вышеназванный подсудимый приговаривается к лишению свободы на тридцать дней без замены штрафом.
   — Нет, позвольте! Я не согласен, — протестовал бедняга Сиппи.
   — Молчание! — возгласил судебный пристав.
   — Следующее дело! — бесстрастно объявил судья.
 
   Насколько мне не изменяет память, дело было так.
   Раз в году я обычно забываю обо всем на свете и вспоминаю дни прошедшей юности. Это бывает в день гонок между Оксфордом и Кембриджем. И вот в такой день я встретился на улице с Сиппи, как раз напротив «Ампира».
   Сиппи выглядел почему-то очень мрачно.
   — Берти, — говорил он, когда мы с ним шли к Пиккадилли, — моя душа изныла. (Сиппи считает себя писателем, хотя живет на средства старой тетки, и говорит, особенно если выпьет, высоким стилем.) Я не могу преодолеть свою тоску.
   — Что с тобой, дружище?
   — Завтра я должен ехать и провести три недели с абсолютными идиотами — друзьями моей тетки Веры. Она желает, чтобы я непременно присутствовал.
   — Кто же эти друзья тетки? — сочувственно осведомился я.
   — Некие Прингли. Я не видел их с десятилетнего возраста, но сохранил о них самые отвратительные воспоминания.
   — Дело скверно. Неудивительно, что ты пал духом.
   — Весь мир против меня, — жаловался Сиппи. — Что я могу сделать?
   Тогда мне в голову пришла гениальная идея.
   — Вот что, старина, — сказал я. — Тебе нужно раздобыть полицейский шлем.
   — Шлем? Зачем, Берти?
   — Я бы на твоем месте не стал терять даром времени, вышел бы на середину улицы и взял бы шлем у полисмена.
   — Да, но там внутри голова. Что мне с нею делать?
   — Ну так что же?
   Сиппи задумался.
   — Я думаю, что ты прав, — произнес он, наконец. — Удивительно, как я сам не подумал об этом. Итак, ты мне советуешь взять шлем?
   — Советую.
   — Хорошо, я так и сделаю, — согласился Сиппи.
   Вот почему я вышел из суда свободным человеком, а Оливер Рандольф Сипперлей, юноша двадцати пяти лет, перед которым открывалась блестящая карьера, по моей вине попал в тюрьму. Я счел своим долгом навестить узника. Сиппи сидел, опустив голову, в камере с чисто выбеленными стенами и с деревянной скамьей.
   — Ну, как дела, старина? — соболезнующе спросил я.
   — Я разорен, — ответил Сиппи жалобно.
   — Ерунда, дело не так уж плохо. Ты очень хорошо сделал, что не открыл своего настоящего имени. Твоя фамилия не попадет в газеты.
   — Это мне все равно. Меня беспокоит одно: как смогу я провести три недели у Принглей, находясь в тюрьме?
   — Но ты же сам говорил, что не хочешь ехать!
   — Дело не в моем хотенье, глупая башка! Я должен ехать. Если я не поеду, тетка начнет меня разыскивать и узнает, что меня приговорили на тридцать дней без замены штрафом.
   — Н-да, — сказал я, — дело серьезное, и самим нам не найти выхода. Мы должны спросить совета у Дживса.
   Я утешил его, как мог, и отправился домой.
   — Дживс, — начал я. — Мне надо вам сказать нечто очень важное и существенное. Как вам известно, мистер Сипперлей…
   — Да, сэр?
   — Сидит.
   — Сэр?
   — Сидит в тюрьме.
   — В самом деле, сэр?
   — Сидит благодаря мне. Это я спьяна посоветовал ему снять с полисмена шлем.
   — Неужели, сэр?
   — У вас однообразные реплики, Дживс. У меня и так голова трещит от всей этой истории. Будьте любезны, кивайте, когда нужно, и только.
   Я закрыл глаза и стал излагать ему факты.
   — Начать с того, Дживс, что мистер Сипперлей находится в полной материальной зависимости от своей тетки Веры…
   — Мисс Сипперлей из Паддока, Беклей-на-Муре, в Йоркшире, сэр?
   — Она самая. Вы с ней знакомы?
   — Не имею чести, сэр. Но мой кузен, живущий в Паддоке, немного знает ее. Он ее аттестовал как весьма властную и поспешную на решения, сэр… Но прошу прощения, сэр, я должен только кивать головой.
   — Правильно, Дживс, но теперь уже поздно.
   И я сам кивнул головой. Я не выспался, и на меня по временам нападала летаргия.
   — Да, сэр?
   — Ах, да, да! — встрепенулся я. — На чем мы остановились?
   — На материальной зависимости мистера Сипперлея, сэр, от его тетки.
   — Правильно. Вы понимаете, Дживс, что он должен быть почтительным племянником.
   Дживс кивнул головой в знак согласия.
 
   — Теперь дальше. Слушайте внимательно. Недавно она предлагала Сиппи выступить в качестве певца на деревенском концерте, и он не мог отказаться. Вы меня понимаете, Дживс?
   Дживс кивнул головой.
   — Что ему оставалось делать, Дживс? Он написал ей, что рад бы был выступить на ее концерте, но, к несчастью, редактор поручил ему написать серию очерков о Кембридже; он должен уехать не меньше, чем на три недели. Понятно?
   Дживс кивнул головой.
   — Тогда, Дживс, мисс Сипперлей ответила ему, что она понимает, что сперва долг, а потом уже удовольствие, — причем под удовольствием она подразумевала пение Сиппи. Но в Кембридже пусть он остановится у ее друзей Принглей. Она написала им, чтобы они ждали ее племянника к двадцать восьмому. А теперь мистер Сипперлей в тюрьме. Что делать? Я на вас надеюсь, Дживс.
   — Постараюсь оправдать ваше доверие, сэр.
   — Постарайтесь, Дживс. Закройте шторы, потушите свет, дайте мне туфли, выдумывайте план, и я буду вас слушать хоть два часа. Если кто-нибудь придет, сообщите, что я умер.
   — Умерли, сэр?
   — Да, умер.
   Я проснулся только вечером. На мой звонок явился Дживс.
   — Я заходил дважды, сэр, но вы спали, и я не хотел вас беспокоить.
   — И хорошо сделали, Дживс. Ну?
   — Я тщательно обдумал все, сэр, и вижу лишь один выход.
   — Довольно и одного. Какой же?
   — Вы должны ехать в Кембридж вместо мистера Сипперлея, сэр.
   Я с изумлением уставился на него.
   — Дживс, — сердито сказал я, — вы говорите вздор!
   — Я не вижу никакого другого выхода, сэр.
   — Подумайте! Даже я, после суда и бессонной ночи, вижу всю непригодность вашего предложения. Как я могу заменить Сиппи? Ведь они меня не знают совсем.
   — Тем лучше, сэр. Вы поедете в качестве мистера Сипперлея, сэр.
   Это уже слишком!
   — Дживс, — сказал я чуть ли не со слезами, — вы сами должны понимать, что это ерунда.
   — Я полагаю, сэр, что это самый практичный план. Пока вы спали, сэр, я навестил мистера Сипперлея, и он меня информировал, что профессор Прингль и его супруга не видели его с десятилетнего возраста.
   — Верно, он мне сам это говорил. Но они засыплют меня вопросами о моей, то есть его тетке. Что я буду отвечать?
   — Мистер Сипперлей любезно сообщил мне все сведения о мисс Сипперлей, и я записал. Я думаю, вы сможете ответить на все вопросы, сэр.
   Дживс обладает дьявольской способностью убеждать. На этот раз он убеждал меня целых пятнадцать минут, пока не добился своего
   — Смею заметить, сэр, что вы должны выехать как можно скорее, во избежание неприятных разговоров.
   — Каких разговоров?
   — За последний час, сэр, миссис Грегсон трижды звонила вам по телефону, желая говорить с вами. Я не осмелился сказать ей, что вы скоропостижно скончались, во избежание недоразумений.
   — Тетя Агата! — побледнел я.
   — Да, сэр. Из ее слов я мог заключить, что она читала газеты с отчетом о разборе вашего дела.
   Куда угодно, хоть к черту на кулички, только не к тете Агате!
   — Дживс, — сразу согласился я, — довольно слов, надо действовать! Скорей укладывайте вещи!
   — Есть, сэр.
   — Посмотрите, когда идет ближайший поезд на Кембридж.
   — Через сорок минут, сэр.
   — Вызовите такси.
   — Ждет у подъезда.
   — Отлично, — сказал я. — Едем!
 
   Дача Принглей находится в двух милях от Кембриджа по Трэмпингтонской дороге. Я приехал как раз к обеду.
   Я старался держаться весело и беззаботно, чтобы заглушить внутреннюю тревогу.
   Сиппи описывал мне Принглей как самых старомодных людей Англии, и я увидел, что он прав. Сам профессор Прингль был худой, 'лысый и унылый старик с одним бычачьим глазом, а у миссис Прингль был вид женщины, получившей дурные известия в 1900 году, да так и застывшей в своей скорби. Я уже оправился от испуга, когда меня представили двум старухам в чепцах.
   — Вы, наверно, помните мою маму, — печально сказал профессор, подводя меня к первой развалине.
   — О, да! — пробормотал я, стараясь улыбнуться.
   — …и мою тетю, — вздохнул профессор, точно с каждой минутой дела шли все хуже и хуже.
   — О, да! — пропел я, подходя ко второй развалине.
   — Только сегодня утром они вспоминали вас, — вздохнул профессор, теряя всякую надежду.
   Пауза. Глаза обеих развалин устремлены на меня, как глаза призраков у Эдгара По, и я чувствовал, как исчезает моя жизнерадостность.
   — Я помню Оливера, — проскрипела первая руина. — Он был милым ребенком. Как жаль! Как жаль!
   Это было, по ее мнению, весьма тактичное выступление, чтобы подбодрить молодого гостя.
   — И я помню Оливера, — прошамкала вторая руина, смотря на меня так, как судья смотрел на Сиппи. — Очень шаловливый мальчик! Он мучил мою кошку.
   — У тети Джен прекрасная память, несмотря на ее 87 лет, — с печальной гордостью шепнул профессор.
   — Что ты говоришь там? — подозрительно спросила вторая развалина.
   — Я сказал, что у вас прекрасная память, — всхлипнул профессор.
   — Ага! — она опять грозно взглянула на меня. — Он гонял мою бедную кошечку по саду и стрелял в нее из лука.
   В этот момент из-под кушетки вылезла кошка и приблизилась ко мне. Я нагнулся, чтобы почесать ей за ухом. Старуха испустила душераздирающий вопль:
   — Держите! Держите его!
   Она бросилась вслед с удивительной для ее лет резвостью, подхватила кошку и яростно посмотрела на меня.
   — Я очень люблю кошек, — оправдывался я. Симпатии присутствующих были явно не на моей стороне. В этот момент в комнату вошла девушка.
   — Моя дочь Элоиза, — сказал профессор скорбно, точно это сообщение причиняло ему боль.
   Вам, вероятно, приходилось видеть лица, перед которыми вдруг столбенеешь. Однажды, играя в гольф в Шотландии, я в отеле столкнулся с дамой, как две капли воды похожей на мою тетю Агату. А в другой раз я опрометью вылетел ночью из ресторана, потому что метрдотель был вылитый дяди Перси.
   Ну, так Элоиза Прингль была точной копией Гонории Глоссоп.
   Не помню, рассказывал ли я вам о Гонории, дочери доктора Родрика Глоссопа. Меня хотели на ней женить, и ее отцу пришло в голову, что я интересный объект для экспериментов с пчелиным ядом. С тех пор при одном воспоминании о Гонории я просыпаюсь в холодном поту.
   — Как поживаете? — растерянно пробормотал я.
   — Здравствуйте!
   Даже и голос Гонории! Такой же властный, похожий на голос укротительницы львов. Я попятился назад. Пронзительный визг огласил комнату. За ним раздался вопль негодования. Я обернулся и увидел, что тетя Джен с воплями лезет под кушетку, куда скрылась раздавленная мною кошка. Старуха бросила на меня такой взгляд, что я почувствовал, что мои худшие предположения начинают сбываться.
   К счастью, в этот момент подали обед.
   — Дживс, — говорил я вечером, — я человек не робкий, но чувствую, что ничего хорошего из этого не выйдет.
   — Вы недовольны своим визитом, сэр?
   — Недоволен, Дживс. Вы видели мисс Прингль?
   — Да, сэр, издалека.
   — Самое лучшее смотреть на нее издали. Вы хорошо ее рассмотрели?
   — Да, сэр.
   — Она вам напоминает кого-нибудь?
   — У нее удивительное сходство с мисс Глоссоп, ее кузиной, сэр.
   — Ее кузиной?! Значит…
   — Да, сэр, миссис Прингль — урожденная мисс Блаттервик, младшая из двух сестер. Старшая вышла замуж за сэра Родрика Глоссопа.
   — Теперь я понимаю причину сходства…
   — Да, сэр.
   — Сходство поразительное, Дживс, даже голос похож.
   — Да, сэр? Я не слышал, как говорит мисс Прингль.
   — Не много потеряли, Дживс. Я нахожу, что и самоотверженность имеет свои границы. Я, пожалуй, вынесу профессора с женой, с двумя развалинами. Но ежедневно встречаться с мисс Элоизой и вместо вина пить за столом лимонад -свыше моих сил! Что мне делать, Дживс?
   — Я полагаю, что вы должны по возможности избегать общества мисс Прингль, сэр.
   — Я тоже так думаю, — ответил я.
   Легко сказать: избегать встреч с женщиной! А если вы живете в одном доме, и она совсем не хочет избегать встреч с вами, — что тогда? Скоро я заметил, что она настойчиво ищет моего общества.
   Она из той породы девушек, с которыми случайно сталкиваешься на лестнице и в коридорах. Я входил в комнату, через минуту появлялась и она. Стоило мне спуститься в сад, она выпрыгивала из-за куста или смущенно поднималась со скамейки. Через десять дней я чувствовал себя затравленным.
   — Дживс, меня затравили! — завопил я.
   — Сэр?
   — Эта женщина охотится за мной. Я никогда не бываю наедине. Старик Сиппи ехал сюда изучать кембриджские колледжи, и она меня сегодня утром протащила сквозь сорок семь колледжей! Днем я отдыхал в саду, и она появилась, как из-под земли. Вечером она загнала меня в уборную. Право, я не уверен, что, начав мыться, не обнаружу ее в своей мыльнице.
   — Это утомительно, сэр.
   — Чертовски утомительно, Дживс. Есть какое-нибудь противоядие?
   — В данный момент не имеется, сэр. По всей видимости, мисс Прингль очень заинтересована вами, сэр. Сегодня утром она задала мне ряд вопросов касательно вашего образа жизни в Лондоне, сэр.
   — Что?
   — Да, сэр.
   Я в ужасе посмотрел на него. Страшная мысль промелькнула у меня в голове, и я задрожал, как осиновый лист.
   Я вспомнил, что случилось за завтраком. Покончив с котлетами, я откинулся в кресло передохнуть перед пудингом и вдруг увидел, что Элоиза рассматривает меня весьма пристально. Тогда я не придал этому значения потому, что пудинг привлек к себе все мое внимание. Но теперь этот случай показался мне многозначительным. Да-да, именно такой взгляд был у Гонории Глоссоп за несколько дней до нашей помолвки, взгляд тигрицы, намечающей себе жертву!
   — Дживс, знаете что я думаю?
   — Сэр?
   — Слушайте внимательно, Дживс. Я не хвастун и не покоритель сердец, но почему-то в моем присутствии девушки начинают усиленно поправлять прическу и двигать бровями. Но вы же знаете, что я не поднимаю тревоги зря, не правда ли?
   — Да, сэр.
   — Но, Дживс, наукой установлено, что есть сорт девушек, питающий слабость к такому сорту молодых людей, как я.
   — Справедливо, сэр.
   — Я убежден, что обладаю не меньше, чем пятьюдесятью процентами мозгов, полагающихся нормальному человеку моего возраста. Мисс Элоиза, на мой взгляд, имеет свыше двухсот процентов. Что мне делать, Дживс?
   — Быть может, это закон природы. Равновесие сил, сэр.
   — Возможно. Но это не простая случайность, Дживс. Так было и с Гонорией Глоссоп. Она одна из умнейших девиц. Она выдрессировала меня, как собачонку.
   — По моим сведениям, сэр, мисс Прингль училась еще лучше, чем мисс Глоссоп.
   — Ну, вот видите! Дживс, она на меня смотрит!
   — Да, сэр.
   — Я встречаю ее на лестницах и в коридорах!
   — В самом деле, сэр?
   — Она рекомендует мне книги для чтения.
   — Дело плохо, сэр.
   — А сегодня за завтраком, когда я погрузился в салат, она заявила, что я не должен есть салат, потому что в нем такое же количество микробов, как в дохлой крысе. Каково? Она уже заботится о моем здоровье.
   — Полагаю, сэр, что дело серьезно.
   Я в отчаянии упал в кресло.
   — Что же делать, Дживс?
   — Мы должны подумать, сэр.
   — Думайте вы один, Дживс. Я не так скор на соображение.
   — Я постараюсь, сэр, обдумать все самым внимательным образом и смею надеяться, что найду выход.
   Раз Дживс обещал, я могу быть спокоен. Но все же положение очень серьезно.
 
   На следующее утро мы посетили еще шестьдесят три кембриджских колледжа, и после завтрака я заявил, что пойду в свою комнату. Забрав книгу и папиросы, я вылез в окно и спустился в сад по водосточной трубе. Я стремился пробраться в беседку, где ни одна живая душа не помешала бы мне насладиться заслуженным отдыхом.
   В саду светило солнце, цвели крокусы, и нигде не было видно Элоизы Прингль. На лужайке резвилась кошка. Я позвал ее, она большими прыжками бросилась мне навстречу. Я взял ее на руки и стал чесать ей за ухом. Вдруг раздался страшный крик, и из окна высунулась тетка Джен. Последовало общее смятение.
   — Ничего, ничего, — пробормотал я, выпустил из рук кошку, которая галопом понеслась в кусты, и, с трудом поборов искушение запустить кирпичом в ее хозяйку, продолжал свой путь к беседке.
   Только что я успел закурить, как на мою книжку упала тень и передо мной появилась мисс Элоиза.
   — А, вот вы где, — сказала она и, сев рядом со мною, выдернула у меня изо рта папиросу и выбросила ее за дверь. — Вы всегда курите, — заметила она тоном молодой невесты. — Я не хочу, чтобы вы курили. Вам вредно. Потом, вам нельзя сидеть тут без пальто, вы можете простудиться. Ах, вам необходимо иметь человека, который бы заботился о вас!
   — У меня есть Дживс.
   — Я его не люблю, — возразила она.
   — Почему?
   — Не знаю. Я надеюсь, что вы его отпустите.
   Я похолодел от страха. Гонория тоже невзлюбила Дживса и требовала его увольнения.
   — Что вы читаете?
   Она взяла мою книгу и поморщилась. Книга была детективным романом «Кровавое преступление». Элоиза перелистала ее.
   — Неужели вам нравится такая ерунда? — презрительно сказала она и вдруг вскрикнула: — Боже мой!
   — Что случилось?
   — Вы знаете Берти Вустера?
   На книге было написано мое имя.
   — Да… немного…
   — Как это ужасно! Я удивляюсь, что у вас такие друзья. Ведь он круглый дурак! Он был недолгое время женихом моей кузины Гонории, и свадьба расстроилась потому, что он оказался полусумасшедшим. Дядя Родрик расскажет вам об этом. И часто вы с ним встречаетесь?
   — Не очень.
   — На днях я читала в газетах, что он судился за какой-то скандал на улице.
   — Я слышал.
   Она посмотрела на меня ласковым материнским взором.
   — Он, наверно, дурно влияет на вас. Я хочу, чтобы вы с ним порвали. Вы сделаете это… для меня?
   — Да…
   В этот момент старый кот Кутберт, которому, видно, надоело сидеть в кустах, вошел в беседку и прыгнул ко мне на колени.
   Я очень ему обрадовался — все-таки я не совсем с ней наедине.
   — Славный кот, — сказал я весело.
   — Вы порвете с Вустером? — настойчиво повторила Элоиза.
   — Это… не так легко…
   — Глупости. Немного силы воли. Дядя Родрик говорит, что это неисправимый шалопай.
   Я бы тоже порассказал кое-что про дядю Родрика, если бы мог.
   — Вы очень изменились после нашей. последней встречи, — вкрадчиво сказала Элоиза и, наклонившись, стала почесывать коту другое ухо. -Помните, когда мы играли детьми, вы мне говорили, что когда вырастете большой, то сделаете мне…
   — Неужели говорил?
   — Как вы мучились, когда я рассердилась и не позволила вам поцеловать меня.
   Она явно лгала, но это ничуть не улучшало мое положение. Я отодвинулся и еще усерднее гладил кота.
   И вдруг… Вы знаете, что происходит в театре, если среди спектакля вдруг крикнут «пожар»? Подобная же паника овладела мною, когда я вдруг почувствовал, что ко мне прижалось теплое плечо и моей щеки коснулся локон мисс Элоизы. Очевидно, она собирается вызвать меня на поцелуй!
   — Неужели? — хрипло пробормотал я.
   — Неужели вы забыли?
   Элоиза взглянула мне прямо в глаза. Я поспешил зажмуриться. И когда за дверями раздался голос старухи: «Отдайте мою кошку!» — я открыл глаза. Тетя Джен, моя спасительница, глядела на меня так, точно застала меня за вскрытием живота старого Кутберта.
   Я воспользовался замешательством и скрылся. Уже за дверью я снова услышал голос старухи:
   — Он стрелял из лука в моего Тибби!
   Что ответила ей Элоиза, я не слышал.
 
   Несколько дней прошли спокойно. Я сравнительно редко видел Элоизу и оценил стратегические преимущества водосточной трубы перед окном: я редко выходил из дома другим путем. Мне начинало казаться, что, если так пойдет и дальше, я как-нибудь дотяну свои три недели. Однажды вечером мистер профессор, миссис профессорша, обе руины и мисс Элоиза сидели в гостиной. Кот спал на ковре, канарейка — в своей клетке. Ничто не указывало на то, что этот вечер будет для меня роковым.
   — Отлично, — весело приветствовал я общество. (Я люблю, чтобы все были веселы, и всегда первый подаю пример.)
   Мисс Элоиза вопросительно посмотрела на меня.
   — Где вы пропадали весь день? — спросила она.
   — После завтрака — в своей комнате.
   — В пять вас там не было.
   — Да, после работы я пошел прогуляться.
   — Mens sana in corpore sano, — добавил профессор.
   — Вполне понятно, — отозвался я.
   — Родрик что-то опаздывает, — вдруг объявила профессорша.
   — Какой Родрик? — пробормотал я в ужасе.
   — Брат моей жены, сэр Родрик Глоссоп, должен сегодня к обеду приехать, — подтвердил печально профессор. — Он завтра читает лекцию в Кембридже.
   Не успел я прийти в себя, как дверь распахнулась.
   — Сэр Родрик Глоссоп, — доложила горничная.
   И он вошел.
   У доктора Глоссопа огромный лысый череп и глаза навыкате, никогда не сужающиеся до нормальной величины. Неудивительно, что он внушает мне ужас.
   Сначала он меня не заметил. Он поздоровался с профессором и профессоршей, расцеловал Элоизу и почтительно склонился перед развалинами.
   — Боюсь, что я запоздал, — сказал он. — В дороге случилась поломка, и мой шофер…
   Вдруг он увидел меня и слегка вскрикнул от изумления.
   — Это… — слабо начал профессор, намереваясь представить меня.
   — Я уже знаком с мистером Вустером.
   — Это, — тянул свое профессор, — племянник мисс Сипперлей — Оливер. Вы помните мисс Сипперлей?
   — То есть как это? — пролаял сэр Родрик. Постоянная возня с сумасшедшими выработала в нем резкость. — Что вы говорите о мисс Сипперлей? Это Бертрам Вустер.
   Профессор удивленно уставился на меня. За ним — все остальные. Пренеприятное положение!
   — Дело, видите ли, в том… — начал я.
   — Он нам представился как Оливер Сипперлей, — заявил профессор.
   — Подойдите, молодой человек! — скомандовал сэр Родрик. — Насколько я понял, вы явились сюда, выдавая себя за племянника старого друга семьи?
   — Видите ли… — промямлил я.
   Сэр Родрик смерил меня с головы до ног пронзительным взглядом.
   — Он ненормален! Сумасшедший! — изрек он. — Я это сразу увидел.
   — Что он сказал? — проскрипела тетя Джен.
   — Родрик сказал, что молодой человек — сумасшедший, — крикнул ей в ухо профессор.
   — Ага, — закивала она головой. — Я тоже так думала. Он лазит по трубам.
   — По трубам?
   — По трубам. Я не раз его видела.
   Сэр Родрик свирепо засопел.
   — Он должен быть под наблюдением врача. Его нельзя оставить на свободе! Сегодня он лазит по водосточным трубам, а завтра убьет человека.
   Я не выдержал. Я должен объясниться! Все равно Сиппи пропал!
   — Позвольте мне объяснить… Сиппи просил меня поехать.
   — Что вы хотите сказать?
   — Он не мог поехать сам, потому что сидит в тюрьме из-за полицейского шлема.
   Было нелегко убедить их в правдивости моей истории, и, даже убедив их, я все же заметил, что наши отношения испорчены навсегда. Я поспешил удалиться.
   — Дживс, — сказал я, — все пропало.
   — Сэр?
   — Они знают, кто я.
   — Остается только сделать последний шаг, сэр.
   — Какой еще шаг?
   — Увидеться с мисс Сипперлей, сэр.
   — Зачем?
   — Я полагаю, сэр, что лучше вам самому предупредить ее о случившемся, прежде чем она услышит об этом в превратном освещении. Вы должны сделать все, что в ваших силах, для бедного мистера Сипперлея.
   — Да, конечно… Если вы думаете, что так лучше…
   — Я надеюсь, что мисс Сипперлей сменит гнев на милость.
   — Вы думаете?
   — Да, сэр. Нужно только проехать сто пятьдесят миль. Я уже заказал автомобиль, сэр.
   Быть за полтораста миль от профессора, от развалин, особенно от мисс Элоизы! Какое счастье!
 
   Паддок, Беклей-на-Муре, находится почти рядом с деревней. На следующее утро, после завтрака в деревенской гостинице, я отправился туда. Две недели пребывания у мисс Элоизы закалили меня. И потом, какова бы ни показалась мисс Сипперлей, она все же не сравняется с сэром Родриком Глоссопом!
   В саду я заметил старушку с лейкой и направился прямо к ней.
   — Мисс Сипперлей? — спросил я.
   — Кто вы такой?
   — Вустер. Друг вашего племянника Оливера. Я привез известие о нем.
   — Что с ним случилось?
   Дело, очевидно, приближалось к развязке, и требовалась особая осторожность.
   — Должен предупредить вас, что это тяжелое известие, — осторожно начал я.
   — Оливер болен?
   Она испугалась, следовательно, в ней остались человеческие чувства.
   — О, нет, он не болен. Но с ним случилось маленькое несчастье. Он в тюрьме.
   — Где?
   — В тюрьме.
   — В тюрьме?
   — Увы, по моей вине. Мы гуляли по улице в ночь университетских гонок, и я посоветовал ему снять шлем с полисмена.
   — Не понимаю…
   — Ему это показалось забавным. Он сорвал шлем с полисмена и подрался с ним.
   — С полисменом?
   — Он ударил его в живот.
   — Мой племянник Оливер… Полисмена?.. В живот?
   — Да, в живот. А наутро судья присудил его на тридцать дней без замены штрафом.
   Я ожидал, что старуха рассердится, но вместо этого она вдруг принялась хохотать, как сумасшедшая. Хорошо, что сэр Родрик находился за полтораста миль отсюда. Иначе он запрятал бы ее в сумасшедший дом.
   — Вы очень огорчены? — осторожно спросил я.
   — Огорчена? В жизни моей не слышала такой уморительной штуки! Я им горжусь.
   — Чудесно…
   — Если бы каждый молодой человек бил полисмена в живот, Англия стала бы лучшей страной в мире.
 
   — Дживс, — сказал я, возвратившись в гостиницу. — Все в порядке. Но я никак не пойму, почему так случилось.
   — А что произошло у мисс Сипперлей, сэр?
   — Я ей рассказал, что Сиппи попал в тюрьму, а старуха стала хохотать и объявила, что гордится своим племянником.
   — Мне кажется, я могу объяснить эксцентричное поведение мисс Сипперлей, сэр. Мисс Сипперлей только что имела столкновение с здешним констеблем, сэр, и теперь она питает предубеждение против полиции вообще.
   — Вот как? Почему же?
   — Констебль за последние десять дней составил не меньше трех протоколов на мисс Сипперлей: за быструю езду, за прогулку с собакой без ошейника, за невычищенные дымоходы. Мисс Сипперлей возмущена поведением констебля и теперь ненавидит всю полицию.
   — Удивительно повезло, Дживс.
   — Да, сэр.
   — Откуда вы все это знаете?
   — От самого констебля, сэр. Это мой кузен.
   — Дживс! Это вы все устроили! Вы его подкупили?
   — О, нет, сэр. Но на прошлой неделе, в день рождения я сделал ему маленький подарок. Я всегда любил Эгберта.
   — Сколько?
   — Около пяти фунтов, сэр.
   Я полез в карман.
   — Получите. И еще пять за вашу находчивость.
   — Очень благодарен, сэр.
   — Дживс, вы необыкновенный человек. Кстати, вы ничего не будете иметь против, если я немного попою на радостях?
   — Пожалуйста, сэр.