Страница:
Париж оглашался военными слухами: повсюду явно и громко говорили о скорой, неминуемой войне. Столица Франции походила на лагерь, где беспрестанно производились смотры войск, отправлявшихся к Рейну. «С сожалением должен я повторить, – доносил Князь Куракин от 18 Декабря, – что война не подвержена уже ни малейшему сомнению. Все разговоры Наполеона, по общему о них утверждению, исполнены негодованием и горечью против России. Адъютантам своим он приказал выдать на подъем деньги, как то обыкновенно бывает при начале похода. Для охранения морских берегов, во время своего отсутствия, устроена им таможенная стража, в числе 214 рот, а для обороны границы Италии национальная гвардия. Конскрипция нынешнего года дойдет до 200 000 человек; вскоре объявится новая конскрипция в Италийском Королевстве. Военный Министр, в откровенном разговоре с одним приятелем своим, сказал, что Франция, готовясь теперь к войне против нас, никогда еще не имела столь обильно и попечительно снабженной армии, как числом людей и лошадей, так артиллерией и всеми возможными запасами и снарядами, потому что имела на то время и не тратила его даром. Великие силы и способы изготовлены Наполеоном к ополчению против нас. Нам уже нельзя льстить себя пустой надеждой на мир. Наступает время с мужеством и непоколебимой твердостью защитить достояние и неприкосновенность границ России».
Русские Посланники, находившиеся при Дворах, союзных с Наполеоном, столь же положительно доносили об их вооружениях, равно как и Чернышев, которому удалось получить самые подробные строевые рапорты и сведения о местах расположения Французских войск. «Наполеон ежедневно более и более ожесточается против нас», – доносил Чернышев от 6 Декабря. «Нет никакого сомнения в вероятности скорого разрыва; нельзя ручаться за два или за три месяца мира; даже можно ожидать, что Наполеон, сегодня или завтра, вдруг отправится к армии. В Министерствах Военном и Финансов неутомимо занимаются снабжением армии в Германии. Внимание Наполеона особенно обращено на артиллерию и конницу, которыми надеется он сломить наши войска. В арсеналах Майнцском, Страсбургском и Лаферском работают с величайшей деятельностью; дороги в Страсбург, Майнц, Кобленц и Везель покрыты фурами с артиллерийскими снарядами. Гвардия получила повеление быть готовой к выступлению; на днях осматривали ее ружья, что обыкновенно делается перед началом войны. Более ста верховых лошадей Наполеона отправлены в Кассель; экипажи его ждут приказания тронуться. Наполеон только и мечтает о раздроблении России».
Немедленному открытию войны препятствовала зима и то, что Наполеон не успел еще условиться с Швецией, Австрией и Пруссией, войска которых хотел присоединить к своим для нашествия на Россию. Пока не были кончены переговоры с сими Державами и в намерении воспользоваться временем, оставшимся до весны, Наполеон всячески старался подстрекать Султана не заключать мира с Россией. Шестилетняя наша война с Турцией еще не прекращалась. Четверо наших Главнокомандующих: Михельсон, Князь Прозоровский, Князь Багратион и Граф Каменский, один за другим предводительствовавшие против Порты, действовали удачно, но, однако же, не в такой мере, чтобы принудить Султана к выгодному для России миру. Слава нанесть решительное поражение Туркам, уничтожить все ухищрения Наполеоновых происков в Константинополе и положить конец войне в ту минуту, когда России грозило нашествие, досталась в удел полководцу, имя коего не умрет в памяти благодарного Отечества, – Кутузову.
В 1811 году принял он начальство над армией небольшой. По превосходству в числе Турок, Кутузов действовал оборонительно и велел срыть бывшие в руках его крепости на правом берегу Дуная, за исключением Рущука, который сохранил вместо предмостного укрепления.
22 Июня произошло сражение под Рущуком. Кутузов одержал победу, но, несмотря на успех, почитал себя не в силах держаться за Дунаем и, разорив укрепления Рущука, возвратился на левый берег реки. Ликовал Наполеон, узнав об отступлении Кутузова; Султан праздновал оное наравне с победой; но радость Наполеона и Махмута была непродолжительна. Турки переправились вслед за Кутузовым. Дав им перейти через Дунай, наш полководец отрядил корпус на правую сторону реки, с повелением напасть на Турецкий резерв, там стоявший. Резерв был разбит, и Турецкая армия, лишенная сообщения с правым берегом, была со всех сторон окружена. При первом о том известии Наполеон воскликнул с негодованием[13]. Hо такие ли еще неожиданности должен был впоследствии испытать Наполеон от Кутузова!
Немедленно послан был курьер из Парижа в Константинополь для увещания Порты к продолжению войны. Между тем Кутузов привел окруженную им Турецкую армию в такое изнурение, что она должна была питаться конской падалью. Высший Визирь, желая спасти войска от неминуемого плена, от верной смерти, предложил Кутузову перемирие, вызываясь немедленно приступить к переговорам о мире. Военные действия прекратились, и полномочные обеих сторон имели первое совещание 18 Октября, в лагере под Журжей. Но вскоре произошло промедление в переговорах, от разногласия в мирных статьях, что было вожделенной вестью Наполеону. Он отправлял в Константинополь одного нарочного за другим, с уведомлениями о скором разрыве своем с Россией, с убеждениями, что для Порты настало благоприятнейшее время воевать против России. Для быстроты сношений с Турцией велел он учредить эстафеты от Парижа до Цареграда. Так прошел 1811 год предвестником войны, которая в скором времени должна была восприять начало.
От января до мая 1812 года
Русские Посланники, находившиеся при Дворах, союзных с Наполеоном, столь же положительно доносили об их вооружениях, равно как и Чернышев, которому удалось получить самые подробные строевые рапорты и сведения о местах расположения Французских войск. «Наполеон ежедневно более и более ожесточается против нас», – доносил Чернышев от 6 Декабря. «Нет никакого сомнения в вероятности скорого разрыва; нельзя ручаться за два или за три месяца мира; даже можно ожидать, что Наполеон, сегодня или завтра, вдруг отправится к армии. В Министерствах Военном и Финансов неутомимо занимаются снабжением армии в Германии. Внимание Наполеона особенно обращено на артиллерию и конницу, которыми надеется он сломить наши войска. В арсеналах Майнцском, Страсбургском и Лаферском работают с величайшей деятельностью; дороги в Страсбург, Майнц, Кобленц и Везель покрыты фурами с артиллерийскими снарядами. Гвардия получила повеление быть готовой к выступлению; на днях осматривали ее ружья, что обыкновенно делается перед началом войны. Более ста верховых лошадей Наполеона отправлены в Кассель; экипажи его ждут приказания тронуться. Наполеон только и мечтает о раздроблении России».
Немедленному открытию войны препятствовала зима и то, что Наполеон не успел еще условиться с Швецией, Австрией и Пруссией, войска которых хотел присоединить к своим для нашествия на Россию. Пока не были кончены переговоры с сими Державами и в намерении воспользоваться временем, оставшимся до весны, Наполеон всячески старался подстрекать Султана не заключать мира с Россией. Шестилетняя наша война с Турцией еще не прекращалась. Четверо наших Главнокомандующих: Михельсон, Князь Прозоровский, Князь Багратион и Граф Каменский, один за другим предводительствовавшие против Порты, действовали удачно, но, однако же, не в такой мере, чтобы принудить Султана к выгодному для России миру. Слава нанесть решительное поражение Туркам, уничтожить все ухищрения Наполеоновых происков в Константинополе и положить конец войне в ту минуту, когда России грозило нашествие, досталась в удел полководцу, имя коего не умрет в памяти благодарного Отечества, – Кутузову.
В 1811 году принял он начальство над армией небольшой. По превосходству в числе Турок, Кутузов действовал оборонительно и велел срыть бывшие в руках его крепости на правом берегу Дуная, за исключением Рущука, который сохранил вместо предмостного укрепления.
22 Июня произошло сражение под Рущуком. Кутузов одержал победу, но, несмотря на успех, почитал себя не в силах держаться за Дунаем и, разорив укрепления Рущука, возвратился на левый берег реки. Ликовал Наполеон, узнав об отступлении Кутузова; Султан праздновал оное наравне с победой; но радость Наполеона и Махмута была непродолжительна. Турки переправились вслед за Кутузовым. Дав им перейти через Дунай, наш полководец отрядил корпус на правую сторону реки, с повелением напасть на Турецкий резерв, там стоявший. Резерв был разбит, и Турецкая армия, лишенная сообщения с правым берегом, была со всех сторон окружена. При первом о том известии Наполеон воскликнул с негодованием[13]. Hо такие ли еще неожиданности должен был впоследствии испытать Наполеон от Кутузова!
Немедленно послан был курьер из Парижа в Константинополь для увещания Порты к продолжению войны. Между тем Кутузов привел окруженную им Турецкую армию в такое изнурение, что она должна была питаться конской падалью. Высший Визирь, желая спасти войска от неминуемого плена, от верной смерти, предложил Кутузову перемирие, вызываясь немедленно приступить к переговорам о мире. Военные действия прекратились, и полномочные обеих сторон имели первое совещание 18 Октября, в лагере под Журжей. Но вскоре произошло промедление в переговорах, от разногласия в мирных статьях, что было вожделенной вестью Наполеону. Он отправлял в Константинополь одного нарочного за другим, с уведомлениями о скором разрыве своем с Россией, с убеждениями, что для Порты настало благоприятнейшее время воевать против России. Для быстроты сношений с Турцией велел он учредить эстафеты от Парижа до Цареграда. Так прошел 1811 год предвестником войны, которая в скором времени должна была восприять начало.
От января до мая 1812 года
Вступление французских войск в Померанию. – Сношения России с Швецией. – Союзный договор с Швецией. – Разговор Наполеона с Чернышевым. – Наполеон делает три предложения Государю. – Замечания Государя на слова Наполеона. – Союз Наполеона с Пруссией. – Ответ Государя на предложения Наполеона. – Разговор Наполеона с Князем Куракиным. – Безуспешные переговоры Князя Куракина с Французским Министерством. – Предположение к наступательным действиям со стороны России. – Союз Австрии с Францией. – Отъезд Государя в Вильну. – Прибытие в Вильну Графа Нарбонна. – Ответ на привезенные им предложения. – Бухарестский мир. – Сношения с Австрией.
Роковой 1812 год застал Императора Александра и Наполеона в военных приготовлениях, в спорах и начался новым политическим насилием со стороны Тюильрийского Кабинета. Наполеон был недоволен Швецией за несоблюдение ей во всей строгости запретительных правил континентальной системы и за торговлю, которую вела она тайно с Англией, невзирая на то, что находилась с ней в войне. В Январе 1812 года Наполеон велел одной части Французских войск, стоявших в северной Германии, занять Шведскую Померанию и остров Рюген. Тем более негодовал он на Стокгольмский Двор, что за полтора года пред тем Французский Маршал Бернадот, в котором Наполеон надеялся иметь верного подручника, покорного исполнителя своих замыслов, был избран в Наследники Шведского престола. Ожидания его не сбылись. Бернадот, сделавшись преемником престола Густава Вазы, постиг свое высокое назначение и принял его с твердым намерением не быть орудием Наполеона, но посвятить себя благоденствию Швеции, первым условием коего почитал ненарушимую дружбу с Россией. Вследствие того дал он самые положительные обещания Императору Александру, сообщенные посредством Чернышева, которого Государь посылал к нему в исходе 1810 года[14].
К укреплению тесных связей, возникших между Дворами Петербургским и Стокгольмским, всего более способствовал сам Наполеон, заняв Шведскую Померанию и остров Рюген. Король Шведский потребовал от него объяснения за сие нарушение народного права и писал Государю, что, предвидя близкую, общую войну, желает знать мнение Его Величества насчет необходимости соединиться с верными Державами Европы для сохранения своей самостоятельности. Яснее выражался Наследный Принц Шведский. Он писал Государю, что политическое равновесие ниспровергнуто и Наполеон стремится ко всемирному преобладанию. «В общей скорби, – говорил Принц, – взоры всех обращены на Вас с верой и упованием. Целость России есть ручательство и нашего будущего существования». Благодаря Короля за доверенность, Государь отвечал: «Докажем оба Европе, что северные Державы, недоступные страху, умеют остаться независимыми; что, руководствуясь благоразумием и умеренностью, они пребудут тверды в принятых ими правилах»[15]. В таком же смысле писал Император Шведскому Принцу и присовокупил: «Мне, может быть, предстоит трудное дело, но не скрывать его от себя должен Я, а выполнить».
Следствием сих откровенных сношений, происшедших от самовольного занятия Наполеоном Померании и Рюгена, было заключение оборонительного и наступательного договора, подписанного в Петербурге 24 Марта. Главные статьи его были следующие: 1) Корпус от 25 до 30 тысяч Шведов и от 15 до 20 тысяч Русских, под начальством Наследного Принца, назначался для высадки в Германию. 2) Высадке долженствовало предшествовать присоединение Норвегии к Швеции, добровольной уступкой со стороны Дании или силой. В первом случае предложить Дании, взамен Норвегии, другую равностоящую область в Германии, по соседству ее владений. Во втором случае Русский вспомогательный корпус, упомянутый в первом пункте, должен содействовать Шведам в покорении Норвегии и с этой целью отплыть вместе со Шведами в Зеландию, для принуждения Копенгагенского Двора к требуемой от него уступки. 3) В случае войны с Францией пригласить Англию присоединиться к союзу России с Швецией. Наконец, определено союзный договор хранить в тайне, а силу восприять ему, когда обе договаривавшиеся Державы объявят войну Наполеону или начнутся против него военные действия. После подписания сего договора Государь находился в самых искренних связях с Стокгольмским Двором, особенно с Наследным Принцем, на коем, по случаю болезни Короля, почти исключительно лежало бремя правления.
В то время когда Россия и Швеция договаривались о союзе, Наполеон предложил, 15 Марта, Наследному Принцу объявить войну России и вторгнуться в Финляндию, по получении в Стокгольме известия о переходе Французской армии чрез Неман. За то Наполеон обещал: 1) не покидать оружия, доколе Финляндия не будет возвращена Швеции; 2) выдавать по полтора миллиона франков ежемесячно вспомогательных денег, с платежом за три месяца вперед; 3) передать Швеции часть Норвегии и на 20 миллионов колониальных товаров[16]. Наследный Принц отвергнул предложение Наполеона и убеждал его не начинать войны с Россией.
Столь же усильно уговаривал Наполеон Турков не заключать мира, о котором шли переговоры в Бухаресте. Подстрекая Швецию и Порту к войне с Россией, он продолжал уверять Государя в желании своем сохранить мир. 13 Февраля он призвал к себе Чернышева и говорил ему следующее: «Холодность между Императором Александром и мной произошла от решительного отказа вашего Правительства войти в рассмотрение статей, сущность коих маловажна. Если хотите восстановить по-прежнему доброе согласие, надобно обратиться к исполнению Тильзитского мира, совершенно изгнать Английские корабли из Русских гаваней и запретить ввоз колониальных товаров, которые привозят к вам Англичане под Американским Флагом; они идут потом чрез Броды в Австрию, Пруссию, даже во Францию, отчего нарушается континентальная система. Это все равно, если бы я допустил Англичан в Гавр и другие Французские гавани. Я говорил несколько раз, что объявлю войну, если узнаю, что вы отказываетесь от исполнения декретов Берлинского и Миланского, на которые Государь ваш согласился в Тильзите. Со времени издания вашего тарифа 1810 года полагал я, что Государь переменил Свои виды. В тарифе ясно выражается нам решение повредить Франции и оскорбить лично меня. Можно было достигнуть другим образом предположенной вами цели, соглася заблаговременно ваши выгоды с уважением, должным союзу. Государь не имеет уже ко мне тех чувствований, как я изъявлял в Тильзите и Эрфурте: доказательством служит протест по Ольденбургскому делу. Это манифест, настоящее объявление войны, которое нарочно разослали ко всем Дворам, как будто призывая меня к суду их; но я никому не подсуден. Император Александр вызвал меня сим манифестом, бросил мне перчатку; но я не поднял ее, желая сохранить мир с Россией, и до сих пор не отвечал: мне неприлично иначе отвечать, как объявлением войны. Я сказал иностранным Дворам, что дам объяснение, когда оно будет согласно с моей политикой, предоставляя себе таким образом средство отвечать им, как мне следует, или оставить дело без внимания, если бы каким-нибудь соглашением с вами изгладилось впечатление, произведенное протестом.
Я намерен объявить, что Ольденбургский Герцог, не послав вспомогательных войск в последнюю войну против Австрии, нарушил свои обязанности, как член Рейнского Союза, и лишился прав на свои владения, на которые также не признаю я прав России. Только из уважения к вашему Монарху не обнародовал я такого объявления прежде и продолжал убеждать ваше Правительство к миролюбивому соглашению; но вы не даете никакого ответа. Разве Император Александр разбил меня, что так поступает со мной? Разве мы уже до того сделались презрительны в глазах Его, что Он не считает нас достойными даже ответа и вступления с нами в объяснения? Если из гордости вы не хотите договариваться в Париже, то назначьте любой город в Немецкой земле и пришлите кого-нибудь с полномочием, которым уже полтора года прошу я снабдить Князя Куракина.
Что касается до моих вооружений, то они следствие моей системы, а не намерений враждебных. Когда Россия поселила во мне недоверчивость, я начал готовиться к войне, и не скрывал того ни от вас, ни от вашего Посла. Разве то, что я говорил Князю Куракину публично на аудиенции, в прошедшем Августе, сказано было без намерения? Я думал, что слова мои побудят вас сделать какой-нибудь решительный шаг: ничто мне не удалось, и я должен был продолжать вооружения, но иначе, нежели в прежние времена. В 1805 и 1806 годах старался я ускорить войну, чтобы разбить Австрийцев и Пруссаков, пока вы не пришли к ним на помощь; теперь я не тороплюсь по двум причинам: 1) что, не желая войны, думаю сохранить надежду на мир; 2) чем долее буду медлить, тем более возрастут мои силы. Вы хотели договариваться, имея армию, готовую к бою: и я должен был сблизить войска, чтобы противостоять вам. У вас 400 000 человек расположены от Риги до Каменца-Подольского: и мне надобно было подвинуть корпус на помощь войскам Варшавского Герцогства. Когда вы пойдете чрез Пруссию, то встретите корпус Даву на марше в Штеттин; прочие корпуса скоро за ним последуют, для того чтобы я мог теперь же поставить авангард на Висле, а главные силы на Одере. Если получу ответ скоро, и в таком смысле, как желаю, то, может быть, не велю переходить через Одер; иначе подвину войска до Вислы; во всяком случае имею я право идти до Данцига.
Положительно уверяю вас, что в настоящем году я не начну войны, разве вы вступите в Варшавское Герцогство или в Пруссию, которую почитаю моей союзницей. Если, со своей стороны, вы не хотите войны и желаете ее избежать, то еще можно согласиться на следующих условиях: 1) В точности исполнить Тильзитский договор и все меры, принятые до сих пор против Англичан, с тем, однако, изменением, чтобы взаимно условиться об исключительных дозволениях, на основании которых выгоды не были бы предоставлены одним Англичанам, но разделялись бы поровну между каждой из торгующих Держав. Это отнюдь не повредит континентальной системе. 2) Заключить торговый договор или конвенцию, которая, сохраняя сущность вашего тарифа, устранила бы все, что есть в нем оскорбительного для Франции. 3) Насчет Ольденбурга подписать соглашение, которое уничтожило бы вредное влияние вашего протеста и было такого содержания, что вы или ничего не требуете для Герцога, или хотите определительного вознаграждения, за исключением, однако, Данцига или какой-либо части Варшавского Герцогства».
С сими предложениями Наполеон поручил Чернышеву отправиться к Государю и, отпуская его, присовокупил: «Признаюсь, что за два года прежде не мог я думать о возможности разрыва России с Францией, по крайней мере при жизни Императора АЛЕКСАНДРА и моей. Ручательство в спокойствии Европы полагал я во взаимных чувствованиях наших, которые и поныне сохраняю к вашему Государю. Уверьте в том Его Величество и скажите, что если судьба определила двум сильнейшим Державам на земле воевать за пустяки, то я буду вести войну, как рыцарь, без всякой ненависти, без недоброжелательства, и, если обстоятельства позволят, предложу Императору завтракать вместе со мною на передовой цепи. Настоящий поступок мой облегчает мою совесть. Изъяснив вам истинные мои чувствования к Императору, посылаю вас, как моего полномочного, в надежде, что еще успеем согласиться и не будем проливать крови ста тысяч храбрых за то, что мы не можем условиться о цвете ленточки. За год и меньше было не трудно примириться; теперь удобнее, нежели через три месяца.
Если у вас не хотят разрыва с Францией, то надобно поторопиться прислать кого-нибудь для переговоров. Чем более будете вы медлить, тем более умножатся мои приготовления. Если же вы решились воевать, то вы действуете основательно, и все, что у вас сделано в этом отношении, в порядке вещей. Выбор минуты, когда начнется война, будет зависеть уже не от политики, но от военных соображений».
По приезде в Петербург Чернышев письменно представил Государю слова, сказанные ему Наполеоном. Его Величество сделал на донесении следующие собственноручные отметки, которые опровергают доводы, на коих Наполеон основывал свои притворные жалобы: 1) Наполеон говорил, что Государь обязался Тильзитским договором исполнять декреты Берлинский и Миланский. – «В Тильзитском трактате, – замечает Император, – о сих декретах упомянуто не было». 2) «Герцог Ольденбургский, – продолжал Наполеон, – нарушил обязанности свои, как член Рейнского Союза, не послав войск в последнюю войну с Австрией». – «Герцогу, – заметил Государь, – не было сделано предложения об отправлении на эту войну войск его, которые едва существовали и только что начинали формироваться». 3) Наполеон жаловался, что Князю Куракину не высылали полномочий. Государь написал: «Князь Куракин имел полномочие выслушивать все предложения; но нельзя было дать ему власти окончательно подписывать договоры, без представления их на ратификацию, а этого-то Наполеон и хотел».
До какой степени мирные соглашения, с которыми 13 Февраля отправил Наполеон Чернышева к Государю, были неискренни и имели целью только усыпить Россию, свидетельствует то, что накануне, 12 Февраля, заключил он тайно союз с Пруссией, обязавшейся, в случае войны Наполеона с Россией, поставить под его знамена 20 000 человек, с 60 орудиями, и снабжать Французскую армию продовольствием во время прохода ее через Пруссию. Берлинскому Двору невозможно было оставаться нейтральным в приближавшейся войне между двумя Империями. Выбор, на чью сторону обратиться, также не мог быть сомнителен. Французские войска занимали Прусские владения и несколько крепостей, а потому Пруссия должна была согласиться на союз с Наполеоном, столько же противный личным чувствованиям Короля, сколько и выгодам Пруссии. Ее Правительство было убеждено в неодолимости Наполеона, в невозможности сопротивляться его воле и полагало свое спасение в беспрекословной ему покорности[17]. Как действие принуждения, союз тяготил Короля, соединенного с Государем самой тесной дружбой. «Жалейте обо мне, но не обвиняйте меня, – писал он к Императору. – Если война вспыхнет, то мы будем вредить друг другу только в крайних случаях. Сохраним всегда в памяти, что мы друзья и что придет время быть опять союзниками. Уступая непреодолимой судьбе, сохраним свободу и искренность наших чувствований».
В одно время с привезенными Чернышевым предложениями получил Государь известие о союзе Наполеона с Прусским Королем и приближении Французских войск к Одеру. Следственно, в ответ Наполеону надлежало сообразить не одни предложения, им сделанные, но также новый союз его с Пруссией и наступательное движение его армии. Наконец, должно было положить пределы умеренности, без чего Наполеон, беспрестанно твердя о своем миролюбии и между тем все подвигаясь вперед, мог бы подвести свою армию к самому Неману. Государь приказал объявить ему, что, доколе Французские войска останутся в занимаемых ими тогда позициях, Его Величество из пределов России не выйдет, но переправу главных сил Наполеона через Одер или присоединение значительных подкреплений к авангардам их, находившимся по правую сторону Одера, примет за объявление войны. Сим способом Государь предоставлял Наполеону средство избегнуть войны и между тем войти в переговоры.
Для прочного мира с Францией необходимо было нейтральное Государство между ней и Россией, не занятое войсками их Империи. Потому, Марта 27, Государь велел известить Наполеона, что предварительным условием для начатия переговоров должно быть положительное обещание его: вывести свои войска из Пруссии и уменьшить Данцигский гарнизон. В случае принятия сих статей Наполеоном Князю Куракину приказано было вступить в объяснения о предложениях, привезенных Чернышевым, на следующих основаниях: 1) Требовать от Франции обещания, что непосредственным следствием дружественного соглашения будет совершенное очищение от Французских войск Шведской Померании, Рюгена и Прусских владений, включая и окрестности на Одере, также умаление Данцигского гарнизона до того числа войск, какое было перед 1 Января 1811 года. 2) Объявить, что Россия не может изменить своих правил насчет торговли нейтральных Держав, но готова вступить в переговоры об исключительных дозволениях, только бы они не вредили торговым сношениям ее. 3) Если Франция удовлетворит Россию по первому пункту и откажется от притязаний своих по второму, то Государь соизволяет на перемены в тарифе, которые, не нарушая его в существе, будут согласны с желаниями Наполеона по некоторым статьям. 4) Если два первых пункта не встретят затруднений, то Государь охотно вступит в переговоры об Ольденбурге и откажется от протеста. К сему наставлению приложено было письмо Государя к Наполеону, которое Князь Куракин должен был вручить ему лично. Послу приказано было войти на аудиенции в подробнейшие объяснения, с твердостью защищать требования наши, ни под каким предлогом не ослаблять их, не уступать никаким внушениям, ибо, сказано в данном ему повелении, Государь решился скорее начать войну, нежели подписать то, что несовместно с достоинством и выгодами России.
15 Апреля Князь Куракин имел аудиенцию у Наполеона, сообщил ему предложения Государя и получил от него следующий ответ: невозможно вывесть войск из Пруссии; «требование ваше почитаю обидой. Вы пристаете ко мне с ножом. Честь не позволяет мне согласиться. Разве в Петербурге до такой степени забылись, что угрозами думают склонить меня на свои желания? Начнем договариваться; условимся в том, чего хотим». Посол сказал, что не может приступить к переговорам, доколе не получит положительного обещания очистить от Французских войск Померанию и Пруссию и уменьшить Данцигский гарнизон. «Вы поступаете как Пруссаки перед Венским сражением, – отвечал Наполеон, – они требовали вывода войск моих из северной Германии». На возражение, что сам Наполеон утверждал в Тильзите, сколь необходимо для прочности союза быть между Россией и Францией независимому Государству, Наполеон отвечал: «Не могу согласиться на ваши предложения; не настаивайте в принятии их, если хотите договариваться».
Все доводы Посла были тщетны, и на замечание его, что наши войска выступят за границу, если Французская армия перейдет за Одер, Наполеон отвечал: «Мое положение различествует от вашего. Земли, где стоят мои армии, принадлежат мне или моим союзникам. Варшавское Герцогство под моим покровительством; Король Саксонский член Рейнского Союза; Король Прусский мой союзник: и я должен защищать их. Но вы не можете перейти ваших границ, не нарушив прав чужого владения. В Варшавском Герцогстве найдете вы сопротивление, и, если последует оружейный или пистолетный выстрел, я приму его за объявление войны. Не получая долго ответа на посланные с Чернышевым предложения, я беспокоился и, предвидя скорое начатие военных действий, велел Даву отражать вас. Я также приказал Лористону и Посланникам Рейнского Союза в Петербурге выехать оттуда, когда они узнают о переходе ваших войск за границы. Если вы будете стоять за Неманом или даже займете Мемель, я не тронусь за Вислу; но если перейдете через Неман, вступите в Кенигсберг или Варшавское Герцогство, Даву атакует вас. Я прикажу Лористону остановиться в Мариенверде и ожидать, кто будет назначен вашим Государем для переговоров». – «Но, может быть, между тем военные действия уже начнутся», – заметил Князь Куракин. «Тогда я предложу перемирие, – отвечал Наполеон. – Поговорите с моим Министром Иностранных Дел и подпишите перемирие, первым действием которого будет отступление ваше за Неман. В случае если бы Кенигсберг был уже занят, войска мои отойдут за Пассаржу. Повидайтесь с Министром, но не настаивайте в условиях, которых я не могу принять. Если же вам непременно велено предложить их, дайте такой оборот делу, чтобы мне не быть вынужденным отвергнуть ваши требования»[18].
Роковой 1812 год застал Императора Александра и Наполеона в военных приготовлениях, в спорах и начался новым политическим насилием со стороны Тюильрийского Кабинета. Наполеон был недоволен Швецией за несоблюдение ей во всей строгости запретительных правил континентальной системы и за торговлю, которую вела она тайно с Англией, невзирая на то, что находилась с ней в войне. В Январе 1812 года Наполеон велел одной части Французских войск, стоявших в северной Германии, занять Шведскую Померанию и остров Рюген. Тем более негодовал он на Стокгольмский Двор, что за полтора года пред тем Французский Маршал Бернадот, в котором Наполеон надеялся иметь верного подручника, покорного исполнителя своих замыслов, был избран в Наследники Шведского престола. Ожидания его не сбылись. Бернадот, сделавшись преемником престола Густава Вазы, постиг свое высокое назначение и принял его с твердым намерением не быть орудием Наполеона, но посвятить себя благоденствию Швеции, первым условием коего почитал ненарушимую дружбу с Россией. Вследствие того дал он самые положительные обещания Императору Александру, сообщенные посредством Чернышева, которого Государь посылал к нему в исходе 1810 года[14].
К укреплению тесных связей, возникших между Дворами Петербургским и Стокгольмским, всего более способствовал сам Наполеон, заняв Шведскую Померанию и остров Рюген. Король Шведский потребовал от него объяснения за сие нарушение народного права и писал Государю, что, предвидя близкую, общую войну, желает знать мнение Его Величества насчет необходимости соединиться с верными Державами Европы для сохранения своей самостоятельности. Яснее выражался Наследный Принц Шведский. Он писал Государю, что политическое равновесие ниспровергнуто и Наполеон стремится ко всемирному преобладанию. «В общей скорби, – говорил Принц, – взоры всех обращены на Вас с верой и упованием. Целость России есть ручательство и нашего будущего существования». Благодаря Короля за доверенность, Государь отвечал: «Докажем оба Европе, что северные Державы, недоступные страху, умеют остаться независимыми; что, руководствуясь благоразумием и умеренностью, они пребудут тверды в принятых ими правилах»[15]. В таком же смысле писал Император Шведскому Принцу и присовокупил: «Мне, может быть, предстоит трудное дело, но не скрывать его от себя должен Я, а выполнить».
Следствием сих откровенных сношений, происшедших от самовольного занятия Наполеоном Померании и Рюгена, было заключение оборонительного и наступательного договора, подписанного в Петербурге 24 Марта. Главные статьи его были следующие: 1) Корпус от 25 до 30 тысяч Шведов и от 15 до 20 тысяч Русских, под начальством Наследного Принца, назначался для высадки в Германию. 2) Высадке долженствовало предшествовать присоединение Норвегии к Швеции, добровольной уступкой со стороны Дании или силой. В первом случае предложить Дании, взамен Норвегии, другую равностоящую область в Германии, по соседству ее владений. Во втором случае Русский вспомогательный корпус, упомянутый в первом пункте, должен содействовать Шведам в покорении Норвегии и с этой целью отплыть вместе со Шведами в Зеландию, для принуждения Копенгагенского Двора к требуемой от него уступки. 3) В случае войны с Францией пригласить Англию присоединиться к союзу России с Швецией. Наконец, определено союзный договор хранить в тайне, а силу восприять ему, когда обе договаривавшиеся Державы объявят войну Наполеону или начнутся против него военные действия. После подписания сего договора Государь находился в самых искренних связях с Стокгольмским Двором, особенно с Наследным Принцем, на коем, по случаю болезни Короля, почти исключительно лежало бремя правления.
В то время когда Россия и Швеция договаривались о союзе, Наполеон предложил, 15 Марта, Наследному Принцу объявить войну России и вторгнуться в Финляндию, по получении в Стокгольме известия о переходе Французской армии чрез Неман. За то Наполеон обещал: 1) не покидать оружия, доколе Финляндия не будет возвращена Швеции; 2) выдавать по полтора миллиона франков ежемесячно вспомогательных денег, с платежом за три месяца вперед; 3) передать Швеции часть Норвегии и на 20 миллионов колониальных товаров[16]. Наследный Принц отвергнул предложение Наполеона и убеждал его не начинать войны с Россией.
Столь же усильно уговаривал Наполеон Турков не заключать мира, о котором шли переговоры в Бухаресте. Подстрекая Швецию и Порту к войне с Россией, он продолжал уверять Государя в желании своем сохранить мир. 13 Февраля он призвал к себе Чернышева и говорил ему следующее: «Холодность между Императором Александром и мной произошла от решительного отказа вашего Правительства войти в рассмотрение статей, сущность коих маловажна. Если хотите восстановить по-прежнему доброе согласие, надобно обратиться к исполнению Тильзитского мира, совершенно изгнать Английские корабли из Русских гаваней и запретить ввоз колониальных товаров, которые привозят к вам Англичане под Американским Флагом; они идут потом чрез Броды в Австрию, Пруссию, даже во Францию, отчего нарушается континентальная система. Это все равно, если бы я допустил Англичан в Гавр и другие Французские гавани. Я говорил несколько раз, что объявлю войну, если узнаю, что вы отказываетесь от исполнения декретов Берлинского и Миланского, на которые Государь ваш согласился в Тильзите. Со времени издания вашего тарифа 1810 года полагал я, что Государь переменил Свои виды. В тарифе ясно выражается нам решение повредить Франции и оскорбить лично меня. Можно было достигнуть другим образом предположенной вами цели, соглася заблаговременно ваши выгоды с уважением, должным союзу. Государь не имеет уже ко мне тех чувствований, как я изъявлял в Тильзите и Эрфурте: доказательством служит протест по Ольденбургскому делу. Это манифест, настоящее объявление войны, которое нарочно разослали ко всем Дворам, как будто призывая меня к суду их; но я никому не подсуден. Император Александр вызвал меня сим манифестом, бросил мне перчатку; но я не поднял ее, желая сохранить мир с Россией, и до сих пор не отвечал: мне неприлично иначе отвечать, как объявлением войны. Я сказал иностранным Дворам, что дам объяснение, когда оно будет согласно с моей политикой, предоставляя себе таким образом средство отвечать им, как мне следует, или оставить дело без внимания, если бы каким-нибудь соглашением с вами изгладилось впечатление, произведенное протестом.
Я намерен объявить, что Ольденбургский Герцог, не послав вспомогательных войск в последнюю войну против Австрии, нарушил свои обязанности, как член Рейнского Союза, и лишился прав на свои владения, на которые также не признаю я прав России. Только из уважения к вашему Монарху не обнародовал я такого объявления прежде и продолжал убеждать ваше Правительство к миролюбивому соглашению; но вы не даете никакого ответа. Разве Император Александр разбил меня, что так поступает со мной? Разве мы уже до того сделались презрительны в глазах Его, что Он не считает нас достойными даже ответа и вступления с нами в объяснения? Если из гордости вы не хотите договариваться в Париже, то назначьте любой город в Немецкой земле и пришлите кого-нибудь с полномочием, которым уже полтора года прошу я снабдить Князя Куракина.
Что касается до моих вооружений, то они следствие моей системы, а не намерений враждебных. Когда Россия поселила во мне недоверчивость, я начал готовиться к войне, и не скрывал того ни от вас, ни от вашего Посла. Разве то, что я говорил Князю Куракину публично на аудиенции, в прошедшем Августе, сказано было без намерения? Я думал, что слова мои побудят вас сделать какой-нибудь решительный шаг: ничто мне не удалось, и я должен был продолжать вооружения, но иначе, нежели в прежние времена. В 1805 и 1806 годах старался я ускорить войну, чтобы разбить Австрийцев и Пруссаков, пока вы не пришли к ним на помощь; теперь я не тороплюсь по двум причинам: 1) что, не желая войны, думаю сохранить надежду на мир; 2) чем долее буду медлить, тем более возрастут мои силы. Вы хотели договариваться, имея армию, готовую к бою: и я должен был сблизить войска, чтобы противостоять вам. У вас 400 000 человек расположены от Риги до Каменца-Подольского: и мне надобно было подвинуть корпус на помощь войскам Варшавского Герцогства. Когда вы пойдете чрез Пруссию, то встретите корпус Даву на марше в Штеттин; прочие корпуса скоро за ним последуют, для того чтобы я мог теперь же поставить авангард на Висле, а главные силы на Одере. Если получу ответ скоро, и в таком смысле, как желаю, то, может быть, не велю переходить через Одер; иначе подвину войска до Вислы; во всяком случае имею я право идти до Данцига.
Положительно уверяю вас, что в настоящем году я не начну войны, разве вы вступите в Варшавское Герцогство или в Пруссию, которую почитаю моей союзницей. Если, со своей стороны, вы не хотите войны и желаете ее избежать, то еще можно согласиться на следующих условиях: 1) В точности исполнить Тильзитский договор и все меры, принятые до сих пор против Англичан, с тем, однако, изменением, чтобы взаимно условиться об исключительных дозволениях, на основании которых выгоды не были бы предоставлены одним Англичанам, но разделялись бы поровну между каждой из торгующих Держав. Это отнюдь не повредит континентальной системе. 2) Заключить торговый договор или конвенцию, которая, сохраняя сущность вашего тарифа, устранила бы все, что есть в нем оскорбительного для Франции. 3) Насчет Ольденбурга подписать соглашение, которое уничтожило бы вредное влияние вашего протеста и было такого содержания, что вы или ничего не требуете для Герцога, или хотите определительного вознаграждения, за исключением, однако, Данцига или какой-либо части Варшавского Герцогства».
С сими предложениями Наполеон поручил Чернышеву отправиться к Государю и, отпуская его, присовокупил: «Признаюсь, что за два года прежде не мог я думать о возможности разрыва России с Францией, по крайней мере при жизни Императора АЛЕКСАНДРА и моей. Ручательство в спокойствии Европы полагал я во взаимных чувствованиях наших, которые и поныне сохраняю к вашему Государю. Уверьте в том Его Величество и скажите, что если судьба определила двум сильнейшим Державам на земле воевать за пустяки, то я буду вести войну, как рыцарь, без всякой ненависти, без недоброжелательства, и, если обстоятельства позволят, предложу Императору завтракать вместе со мною на передовой цепи. Настоящий поступок мой облегчает мою совесть. Изъяснив вам истинные мои чувствования к Императору, посылаю вас, как моего полномочного, в надежде, что еще успеем согласиться и не будем проливать крови ста тысяч храбрых за то, что мы не можем условиться о цвете ленточки. За год и меньше было не трудно примириться; теперь удобнее, нежели через три месяца.
Если у вас не хотят разрыва с Францией, то надобно поторопиться прислать кого-нибудь для переговоров. Чем более будете вы медлить, тем более умножатся мои приготовления. Если же вы решились воевать, то вы действуете основательно, и все, что у вас сделано в этом отношении, в порядке вещей. Выбор минуты, когда начнется война, будет зависеть уже не от политики, но от военных соображений».
По приезде в Петербург Чернышев письменно представил Государю слова, сказанные ему Наполеоном. Его Величество сделал на донесении следующие собственноручные отметки, которые опровергают доводы, на коих Наполеон основывал свои притворные жалобы: 1) Наполеон говорил, что Государь обязался Тильзитским договором исполнять декреты Берлинский и Миланский. – «В Тильзитском трактате, – замечает Император, – о сих декретах упомянуто не было». 2) «Герцог Ольденбургский, – продолжал Наполеон, – нарушил обязанности свои, как член Рейнского Союза, не послав войск в последнюю войну с Австрией». – «Герцогу, – заметил Государь, – не было сделано предложения об отправлении на эту войну войск его, которые едва существовали и только что начинали формироваться». 3) Наполеон жаловался, что Князю Куракину не высылали полномочий. Государь написал: «Князь Куракин имел полномочие выслушивать все предложения; но нельзя было дать ему власти окончательно подписывать договоры, без представления их на ратификацию, а этого-то Наполеон и хотел».
До какой степени мирные соглашения, с которыми 13 Февраля отправил Наполеон Чернышева к Государю, были неискренни и имели целью только усыпить Россию, свидетельствует то, что накануне, 12 Февраля, заключил он тайно союз с Пруссией, обязавшейся, в случае войны Наполеона с Россией, поставить под его знамена 20 000 человек, с 60 орудиями, и снабжать Французскую армию продовольствием во время прохода ее через Пруссию. Берлинскому Двору невозможно было оставаться нейтральным в приближавшейся войне между двумя Империями. Выбор, на чью сторону обратиться, также не мог быть сомнителен. Французские войска занимали Прусские владения и несколько крепостей, а потому Пруссия должна была согласиться на союз с Наполеоном, столько же противный личным чувствованиям Короля, сколько и выгодам Пруссии. Ее Правительство было убеждено в неодолимости Наполеона, в невозможности сопротивляться его воле и полагало свое спасение в беспрекословной ему покорности[17]. Как действие принуждения, союз тяготил Короля, соединенного с Государем самой тесной дружбой. «Жалейте обо мне, но не обвиняйте меня, – писал он к Императору. – Если война вспыхнет, то мы будем вредить друг другу только в крайних случаях. Сохраним всегда в памяти, что мы друзья и что придет время быть опять союзниками. Уступая непреодолимой судьбе, сохраним свободу и искренность наших чувствований».
В одно время с привезенными Чернышевым предложениями получил Государь известие о союзе Наполеона с Прусским Королем и приближении Французских войск к Одеру. Следственно, в ответ Наполеону надлежало сообразить не одни предложения, им сделанные, но также новый союз его с Пруссией и наступательное движение его армии. Наконец, должно было положить пределы умеренности, без чего Наполеон, беспрестанно твердя о своем миролюбии и между тем все подвигаясь вперед, мог бы подвести свою армию к самому Неману. Государь приказал объявить ему, что, доколе Французские войска останутся в занимаемых ими тогда позициях, Его Величество из пределов России не выйдет, но переправу главных сил Наполеона через Одер или присоединение значительных подкреплений к авангардам их, находившимся по правую сторону Одера, примет за объявление войны. Сим способом Государь предоставлял Наполеону средство избегнуть войны и между тем войти в переговоры.
Для прочного мира с Францией необходимо было нейтральное Государство между ней и Россией, не занятое войсками их Империи. Потому, Марта 27, Государь велел известить Наполеона, что предварительным условием для начатия переговоров должно быть положительное обещание его: вывести свои войска из Пруссии и уменьшить Данцигский гарнизон. В случае принятия сих статей Наполеоном Князю Куракину приказано было вступить в объяснения о предложениях, привезенных Чернышевым, на следующих основаниях: 1) Требовать от Франции обещания, что непосредственным следствием дружественного соглашения будет совершенное очищение от Французских войск Шведской Померании, Рюгена и Прусских владений, включая и окрестности на Одере, также умаление Данцигского гарнизона до того числа войск, какое было перед 1 Января 1811 года. 2) Объявить, что Россия не может изменить своих правил насчет торговли нейтральных Держав, но готова вступить в переговоры об исключительных дозволениях, только бы они не вредили торговым сношениям ее. 3) Если Франция удовлетворит Россию по первому пункту и откажется от притязаний своих по второму, то Государь соизволяет на перемены в тарифе, которые, не нарушая его в существе, будут согласны с желаниями Наполеона по некоторым статьям. 4) Если два первых пункта не встретят затруднений, то Государь охотно вступит в переговоры об Ольденбурге и откажется от протеста. К сему наставлению приложено было письмо Государя к Наполеону, которое Князь Куракин должен был вручить ему лично. Послу приказано было войти на аудиенции в подробнейшие объяснения, с твердостью защищать требования наши, ни под каким предлогом не ослаблять их, не уступать никаким внушениям, ибо, сказано в данном ему повелении, Государь решился скорее начать войну, нежели подписать то, что несовместно с достоинством и выгодами России.
15 Апреля Князь Куракин имел аудиенцию у Наполеона, сообщил ему предложения Государя и получил от него следующий ответ: невозможно вывесть войск из Пруссии; «требование ваше почитаю обидой. Вы пристаете ко мне с ножом. Честь не позволяет мне согласиться. Разве в Петербурге до такой степени забылись, что угрозами думают склонить меня на свои желания? Начнем договариваться; условимся в том, чего хотим». Посол сказал, что не может приступить к переговорам, доколе не получит положительного обещания очистить от Французских войск Померанию и Пруссию и уменьшить Данцигский гарнизон. «Вы поступаете как Пруссаки перед Венским сражением, – отвечал Наполеон, – они требовали вывода войск моих из северной Германии». На возражение, что сам Наполеон утверждал в Тильзите, сколь необходимо для прочности союза быть между Россией и Францией независимому Государству, Наполеон отвечал: «Не могу согласиться на ваши предложения; не настаивайте в принятии их, если хотите договариваться».
Все доводы Посла были тщетны, и на замечание его, что наши войска выступят за границу, если Французская армия перейдет за Одер, Наполеон отвечал: «Мое положение различествует от вашего. Земли, где стоят мои армии, принадлежат мне или моим союзникам. Варшавское Герцогство под моим покровительством; Король Саксонский член Рейнского Союза; Король Прусский мой союзник: и я должен защищать их. Но вы не можете перейти ваших границ, не нарушив прав чужого владения. В Варшавском Герцогстве найдете вы сопротивление, и, если последует оружейный или пистолетный выстрел, я приму его за объявление войны. Не получая долго ответа на посланные с Чернышевым предложения, я беспокоился и, предвидя скорое начатие военных действий, велел Даву отражать вас. Я также приказал Лористону и Посланникам Рейнского Союза в Петербурге выехать оттуда, когда они узнают о переходе ваших войск за границы. Если вы будете стоять за Неманом или даже займете Мемель, я не тронусь за Вислу; но если перейдете через Неман, вступите в Кенигсберг или Варшавское Герцогство, Даву атакует вас. Я прикажу Лористону остановиться в Мариенверде и ожидать, кто будет назначен вашим Государем для переговоров». – «Но, может быть, между тем военные действия уже начнутся», – заметил Князь Куракин. «Тогда я предложу перемирие, – отвечал Наполеон. – Поговорите с моим Министром Иностранных Дел и подпишите перемирие, первым действием которого будет отступление ваше за Неман. В случае если бы Кенигсберг был уже занят, войска мои отойдут за Пассаржу. Повидайтесь с Министром, но не настаивайте в условиях, которых я не могу принять. Если же вам непременно велено предложить их, дайте такой оборот делу, чтобы мне не быть вынужденным отвергнуть ваши требования»[18].