Аддамс Петтер. Обезглавленная Мона Лиза

   - Подождите, я кое-что вспомнил! Они возились тут с какой-то фотографией, которой собирались кого-то шантажировать. Но, Бог свидетель, я не знаю никаких подробностей, тут она держала рот на замке, мне из нее ничего не удалось выудить.
   - Ничего нового ты не сообщил.
   - После того как вы поставили в холле своего человека, у нее еще кто-то был...
   - Не может быть! - вырвалось у Буффе.
   - Он вскарабкался по фасаду дома, такой маленький и ловкий, как обезьяна. Впрочем, однажды он уже побывал здесь.
   - Когда?
   - Три или четыре недели назад. Пери не сомневался, что это Пьязенна.
   Он задал еще несколько вопросов, затем распорядился привести Леору Дессон.
   Она подкрасилась, на ней был роскошный шелковый халат и туфли на высоких каблуках, надетые на босу ногу.
   Леора мельком взглянула на Ожида, послала обольстительный взгляд Пери и, не ожидая приглашения, села в кресло.
   - Где находится та женщина? - без обиняков начал Пери.
   - Какая женщина? О ком вы говорите?
   - Что этой ночью нужно было от вас Пьязенне?
   - Я не знаю никакого... как вы сказали?.. Пьязенна?.. Я не знаю...
   - Вообще ничего, понятно! - От холода Пери чихнул.
   Леора вновь бросила быстрый взгляд на Ожида, но по выражению его лица ничего не поняла. Она порывисто подошла к Пери и, наклонившись к нему, прошептала на ухо:
   - Господин комиссар, я расскажу вам все, но только не здесь. Поднимемся наверх, там никто не помешает нам.
   - Буффе! - обратился Пери к жандармскому лейтенанту. - Наденьте на эту даму наручники. - И, повернувшись к Леоре, заметил: - Я арестую вас за соучастие в попытке шантажа. Может быть, в тюрьме вы скорее поймете, что вам лучше все рассказать.
   И прежде чем до Леоры дошел смысл сказанного комиссаром, наручники защелкнулись вокруг ее запястий.
   Леора закатила настоящую истерику, с уверениями в невиновности и угрозами, но, после того как Ожид повторил свои показания, она призналась.
   Леора не знала, когда и где Табор познакомился с Пьязенной. Однако ей было известно, что Пьязенна рассказал ее покойному любовнику, будто Грандель продал копию Табора как оригинал издателю Мажене. Табор требовал у Гранделя свою долю от этой сделки. Через Пьязенну он узнал о двух женщинах-наркоманках, одна из которых утопилась в Сене, а другая, знаменитая в свое время певица, оказалась в частной психиатрической клинике. По фотографии, которую достал Пьязенна, Табор нарисовал портрет и послал его Гранделю, сыгравшему, по мнению Леоры, роковую роль в судьбе обеих женщин.
   - Ну, а сегодня что хотел от вас Пьязенна?
   - От меня? Ничего. Он хотел поговорить с Табором о нападении в парке Веркруиза, - солгала Леора. К ней вернулась прежняя уверенность.
   Как ни старался Пери, она упорно твердила, что не имеет понятия, где находится психиатрическая клиника, в которой певица доживала свои дни. Лишь после того как Пери опять пригрозил тюрьмой, Леора припомнила, что Пьязенна собирался взять напрокат машину, чтобы своими глазами убедиться, жива ли еще эта женщина; поэтому клиника должна находиться где-то на берегу Средиземного моря или на севере страны, в радиусе двухсот километров от Клинкура.
   Пери приказал Ожиду и Леоре до особого распоряжения не покидать Клинкур. Из участка комиссар позвонил в Париж, затем позавтракал с лейтенантом в маленьком трактирчике и пару часов вздремнул. В это время Буффе обзвонил все гаражи и прокатные фирмы в округе. Ему повезло. После нескольких звонков он нашел то место, где Пьязенна взял машину для поездки в психиатрическую клинику.
   15
   Иппокрит Варе, несомненно, был мастером своего дела. Даже у дипломированного инженера при виде древнего рыдвана, под которым тот ловко орудовал гаечными ключами, когда Пери вошел в автомастерскую, опустились бы руки. Пока Варе, выбравшись из-под машины, не снял с головы кепи, открыв седые, коротко остриженные волосы, трудно было сказать, что ему уже под шестьдесят. На первый взгляд, он казался человеком обыкновенным: коренастым, с круглым, веселым лицом, с лукавыми глазами и оттопыренными ушами.
   Жандарм, сопровождавший Пери, по дороге рассказал ему, что Иппокрит отец девятерых детей и двое старших сыновей, таких же круглолицых, стриженых и ушастых, помогают ему в ремонте машин. Он сообщил и то, что у Варе недавно умерла теща. Поэтому во время допроса с ним следовало вести себя по возможности деликатно.
   Однако скорбный голос Пери крайне удивил мастера. Без малейшей печали Варе объяснил ему, что страх смерти - глупый предрассудок и его благословенная теща несомненно пришла бы в ярость, если бы он скорбел о ее кончине.
   - Она всегда считала, - доверительно сказал он Пери, - что, уходя из бренного мира, человек расстается с телом, как со старыми штанами. Душе нет до этого никакого дела. Она, по крайней мере, может радоваться, что увидит нечто лучшее, нежели наша грешная земля. Как бы там ни было, в своем завещании она строго-настрого приказала не лить на ее могиле слез и не делать траурной физиономии, иначе она не оставит нам ни одного су. Она пожелала также, чтобы ее похоронили не на кладбище, а там, в углу. - Он указал трубкой на двор, где между сараем и стеной виднелся крест. Несколько неудобно, поскольку трудно развернуться, чтобы не наехать на него, но теща сказала, что ей это не помешает, она основала здесь дело, поэтому и пожелала быть здесь закопанной.
   - Да, - удивился Пери, - никогда в жизни не доводилось слышать о таком.
   - Вы правы, - согласился с ним Варе. - Она жила радостно и умерла радостно, здоровое любопытство не покидало ее до последнего часа.
   Пери почувствовал к Варе симпатию, которую всегда питал к жизнерадостным и работящим людям.
   Но когда комиссар спросил его, не припомнит ли он человека очень маленького роста, который недавно брал у него напрокат машину, Варе отказался говорить на эту тему.
   - Вы - из полиции, - пояснил он, - а я нынешнюю полицию не уважаю. Ловит лишь жалких воришек, а вот перед крупными преступниками гнет спину, даже помогает им совершать преступления. Может, вы не согласны со мной?
   Доведись бы Пери опять допрашивать Ожида, он давно бы потерял терпение. Но с такими людьми, как Варе, он сдерживался, и это не стоило ему большого труда.
   - Человек, который взял у вас напрокат машину, действительно лишь мелкий мошенник и, если хотите, несчастный человек. Он орудие в чужих руках, в руках тех, кто не заслуживает никакого снисхождения.
   Варе хмыкнул.
   - Не хотите ли жареной камбалы?
   - Гм, пожалуй, да.
   - Тогда оставайтесь пообедать у нас. Вы должны рассказать мне, что же произошло.
   У Пери было мало времени, но он подумал, что все равно нужно довести разговор с Варе до конца, да и поесть не мешает.
   Мадам Варе, дородная, добродушная эльзаска по имени Шарлотта, положила Пери на тарелку первую камбалу и, сердечно улыбаясь, произнесла:
   - На месте Иппокрита, я не сказала бы господину криминалисту ни одного слова. Тот маленький человек - кстати, мы его тоже пригласили обедать, тогда была запеканка - за кофе открыл мне свое сердце. Я убеждена, если он и совершил какую-то несправедливость, то наверняка не по своей воле.
   Пери вобрал побольше воздуха и успокоился.
   - Мадам Варе, вам следовало бы поговорить с обитателями тюрьмы. Нет другого места, где собрано столько невинных, отзывчивых, честных, добросердечных людей, как там.
   - У него была жена, которую он очень сильно любил, но она его бросила за то, что он был на голову ниже ее ростом. А ребеночек, который остался у него на руках, плохо растет, так чего же еще ему ждать от жизни? И не подъезжайте ко мне с тюрьмой и прочим.
   Вторая камбала на тарелке Пери остыла. Как подойти к Варе, чтобы они ответили на главный вопрос?
   Неожиданную помощь Пери получил от одного из сыновей Варе, паренька лет четырнадцати, одетого, как и его отец, в промасленный комбинезон. Тот вошел в кухню и без обиняков заявил родителям:
   - Я бы все рассказал господину комиссару Пери.
   - Откуда ты знаешь, о чем мы говорим?
   - Откуда? Да я подслушивал все время за дверью.
   - Итак, ты все рассказал бы, - повторил Варе-старший, не обращая внимания на признание сына, что он подслушивал за дверью. - И почему же?
   - Потому что этот карлик, после того как вернулся из Дам сюр Шмен...
   Дам сюр Шмен! Теперь Пери знал это.
   - ...и выпил в трактире у Тилье, так ударил ногой таксу мадам Мора, что я думал, бедное животное никогда уже не поднимется. Он - злой, гадкий человек, мама, я сам это видел.
   - Но как же так, ведь от него сбежала жена и у него больная дочка, слабо попыталась возразить мадам Варе.
   На этот раз Пери не отступил, пока не узнал от Варе все, что им было известно.
   Покидая дом, он, чтобы попасть на шоссе, еще раз пересек двор автомастерской и на минуту задержался перед каменным крестом у стены. Могильного холмика тут не было, лишь цветы у подножья креста.
   Пери взглянул на ворота трех гаражей и заметил:
   - Действительно, несколько беспокойное место для последнего пристанища.
   - Это была ее воля, - повторил Варе. - Раньше здесь стояла извозная контора. Где теперь гаражи - были конюшни, после смерти мужа она одна управлялась со всем хозяйством, и довольно успешно. Она настаивала на том, чтобы ее зарыли здесь. Хотя это бессмыслица. Вряд ли у ее бессмертной души есть глаза, уши и все такое прочее, чтобы заниматься земными пустяками.
   Пери кивнул. Он подумал: "Хватало же у старушки энергии. И шуток. Разве это не шутка, запретить людям плакать на ее похоронах. Такое случается нечасто".
   16
   Местечко Дам сюр Шмен находилось в трех часах езды на машине к югу от Клинкура и состояло из деревушки, жители которой издавна занимались виноградарством, и небольшого загородного замка времен Людовика ХIV, массивного, островерхого здания со множеством башен и дымовых труб. Теперь тут размещалась психиатрическая клиника доктора Жюно.
   Парк с его аккуратно подстриженными газонами, кустами, старыми деревьями, с тщательно ухоженными, посыпанными гравием дорожками ничем не напоминал о лечебном заведении. Однако Пери сразу обратил внимание на то, что парковая стена надстроена примерно на метр. Верхняя часть, также как и нижняя, была оштукатурена и выкрашена в желто-коричневый цвет. Но внимательно приглядевшись, можно было заметить линию, разделявшую старую стену от надстройки.
   В это послеобеденное время в парке почти не было видно пациентов. На скамейке сидел старик и что-то напевал себе под нос. Когда Пери проходил мимо, старик посмотрел на него пустым, мертвенным взглядом, и если бы Пери почувствовал то же, что этот безумец, то увидел бы мир в жуткой, искаженной форме.
   Навстречу Пери шла женщина средних лет. Он поприветствовал ее легким кивком головы. Это побудило ее остановиться. Пери бросилось в глаза, что она держала руку неестественно прямо, несколько отставив ее от туловища. Она улыбалась, глядя в сторону и вниз.
   - Сделай книксен, Люсиль, вот так. А теперь подай месье руку - не левую, правую! Должна же ты, наконец, научиться этому. - И, обращаясь к Пери, сказала: - Простите, месье, но мы сегодня немного смущаемся. Так бывает всегда, когда дают морковку. Мы совершенно не переносим ее и тогда начинаем упрямиться, поэтому нас следует немножко подержать в духовке. - И она снова взглянула вниз и в сторону: - Хорошо, хорошо, не надо плакать. Подойди поближе, я вытру тебе нос, вот так, а теперь скажи месье "до свидания", мы задерживаем его.
   Пери непроизвольно сделал движение, словно хотел пожать ручку невидимого ребенка, затем приподнял шляпу и быстрыми шагами пошел прочь.
   Когда он вошел в бывший загородный замок - здесь также царили чистота и порядок, - внезапный душераздирающий крик заставил его остановиться. Кто-то кричал так, будто с него живьем снимали кожу. Затем вновь настала тишина, звенящая тишина, когда слышен каждый шорох.
   В холле появилась медицинская сестра. На ней был белоснежный халат, такой же белоснежный колпак, и ее лицо, ее руки, казалось, были высечены из мрамора.
   Пери объяснил ей цель своего визита.
   Доктор Жюно принял его сразу. У него было умное, резко очерченное лицо, и, судя по поведению, он знал цену себе и своему положению.
   - Пери, Пери? Ах да, я встречал как-то ваше имя в газетах. Чем могу быть полезен?
   Поскольку Пери еще не решил, как ему следует вести себя с доктором Жюно, то он, как бы невзначай, спросил:
   - Что это за женщина прогуливает воображаемого ребенка за руку?
   - Случай не особенно сложный. И абсолютно неопасный, - пояснил доктор. - Эта женщина, супруга состоятельного торговца, долго не имела детей. В сорок ей удалось родить. Уход за малюткой доверили кормилице. Но у той был любовник. Чтобы неугомонный ребенок не нарушал их любовную идиллию, кормилица включала газовую плиту и на секундочку совала плачущую малышку в духовку, после чего та крепко засыпала. И вот однажды этот эксперимент окончился трагически... Но для матери ребенок по-прежнему жив... Впрочем, я полагаю, вы прибыли сюда не для того, чтобы услышать от меня эту историю?
   Пери не ответил - резкий, леденящий душу крик, который, казалось, не могли заглушить даже толстые стены, опять остановил его.
   - Смирительная рубашка, - сухо заметил доктор Жюно. - Есть случаи, когда без этого невозможно обойтись.
   - Я прибыл сюда, - сказал Пери, - чтобы повидать бывшую певицу Эреру Буайо.
   - Эреру Буайо? - Глаза доктора стали холодными и неприветливыми.
   - Возможно, она помещена в вашу клинику под другим именем. Но это нетрудно установить. Или я ошибаюсь?
   - В нашей клинике сотни пациентов, и так сразу я не могу припомнить ту, что вас интересует. И, к сожалению, регистратура уже закрыта.
   - Тем не менее прошу вас выяснить это. Причем незамедлительно. Мне необходимо увидеть эту женщину и поговорить с ней.
   - Ваш тон, месье...
   Пери взглянул на часы.
   - Даю вам три минуты на то, чтобы освежить свою память. Затем вы проведете меня к Эрере Буайо. В противном случае вы сядете в мою машину, и мы продолжим наш разговор у меня в кабинете.
   Доктор Жюно самодовольно рассмеялся.
   - Замечу, месье Пери, что я принадлежу к кругу людей, где придают значение формам обращения. И тому, кто намерен оскорбить меня, следует помнить: состояние некоторых наших пациентов требует от наших санитаров недюжинной физической силы. И они беспрекословно подчиняются мне. - Он хотел взять телефонную трубку.
   - Не спешите, - остановил его Пери. - Не знаю, что вам известно о деле Мажене-Гранделя-Буайо, но можете мне поверить, все это очень серьезно.
   За дверью послышался какой-то шум, затем она распахнулась.
   - Добрый день, господа! Надеюсь, вы позволите прессе принять участие в вашей встрече. - По худому веснушчатому лицу Ламбера скользнула нахальная улыбка.
   Реакция Пери удивила его самого. Он почувствовал, что этот человек симпатичен ему, его развязность скорее забавляла, нежели возмущала. Доктор Жюно был более чем возмущен.
   - Кто позволил вам врываться сюда? - резко спросил он.
   - Если вы употребляете глагол "ворваться", - непринужденно поучал его Ламбер, - то вам следует опустить - "позволил". Вы могли бы сказать: "Кто дал вам право врываться сюда?" Тогда я ответил бы: "К этому меня побуждает моя гражданская совесть. Она уже шепчет мне на ухо кое-какие газетные заголовки..."
   Истошный крик заставил Ламбера умолкнуть, и, когда вновь стало тихо, он продолжил:
   - К примеру: "Сумасшедший дом доктора Жюно - гнездо киднапперов?". Или: "Где их прячут? Хроника одной психиатрической клиники". Вероятно, вы обратили внимание, что все заголовки с вопросительными знаками. Вам было бы неприятно, если бы это привело к расследованию, очень неприятно.
   - Господин комиссар, - неожиданно обратился доктор к Пери. - Прошу вас выдворить этого субъекта.
   - Мне показалось, у вас есть своя домашняя полиция. - Пери усмехнулся. - Эти здоровяки, которые служат у вас санитарами. - И так как Жюно ничего не ответил, Пери спросил: - Ну, так как же? Проводите нас к Буайо или мне взять телефонную трубку?
   - То, что вы требуете от меня, расценивается как шантаж. - Жюно все еще пытался сохранить достоинство, но Ламбер осадил его.
   - Бросьте молоть чепуху, господин комиссар здесь не для того, чтобы выслушивать вашу трепотню.
   Пери молча открыл дверь, предлагая доктору пройти вперед. Жюно нехотя подчинился. Пери и Ламбер последовали за ним.
   В сияющем чистотой холле с резными колоннами еще не чувствовался запах, но едва они прошли двойную дверь и очутились на втором этаже, тяжелый дух сдавил им дыхание. Пери была знакома атмосфера клиник, где лечили серьезные случаи психических заболеваний. Умалишенные беспомощны, как грудные младенцы, и, хотя за ними присматривают, они постоянно ходят под себя. Многих все время тошнит.
   Холодящие душу стоны, крики, смех доносились из-за обитых дверей в коридор.
   - Вы говорите, здесь около сотни пациентов? - спросил Пери, лишь для того чтобы услышать свой голос.
   - Да. И большинство случаев тяжелые, нередко безнадежные, - объяснил доктор Жюно много любезнее, чем можно было ожидать.
   - Кто подписывает направление в вашу клинику? - спросил Ламбер, когда все трое остановились у двери в конце коридора.
   На лице психиатра появилась ироническая усмешка.
   - Понимаю, на что вы намекаете. Нет, одной моей подписи недостаточно. Для этого необходимо заключение специальной экспертной комиссии из нескольких врачей.
   - Ну, а кто, кроме вас, санкционировал направление в клинику Эреры Буайо? - поинтересовался Пери.
   - Профессор Шарен, один из крупнейших специалистов в нашей области. Она уже была подвержена болезненному пристрастию к наркотикам, так что не помогало никакое лечение.
   - Кто ходатайствовал о том, чтобы Эрера Буайо была помещена в вашу клинику?
   - Ее бывший друг. Он же оплачивает все расходы по ее пребыванию здесь.
   - Его имя?
   - Я не вправе называть ничьих имен, - сказал Жюно и после короткой паузы пояснил: - Не заблуждайтесь: времена, когда кого-либо можно было тайно упрятать в сумасшедший дом, прошли. Две трети моих пациентов законченные наркоманы, человекоподобные существа (Жюно сделал акцент на слове "подобные"), которым уже едва ли можно помочь. - И очень задумчивым, очень усталым голосом прибавил: - Можете себе представить, какие сцены разыгрываются здесь, если я скажу, что ни одну медсестру, ни одного санитара я не держу у себя более двух лет.
   - Почему?
   - Потому что они сами становятся душевнобольными.
   Они все еще стояли перед дверью, обитой зеленой кожей, словно каждый из них, даже доктор Жюно, опасался переступить через порог.
   Неожиданно, комическим жестом доктор Жюно вставил в правый глаз монокль.
   - Не знаю, что привело вас сюда, - сказал он, решительно нажимая на ручку, - но мой долг предупредить вас: до тех пор, пока вы будете держать себя в соответствующих рамках, можете полностью рассчитывать на мою поддержку.
   Пери пристально взглянул в глаза доктора. Он не мог объяснить, почему у него возникло это предположение, но он вдруг почувствовал, что сам Жюно наркоман.
   - Ну что же, заглянем в ад, - грубым голосом сказал Ламбер. - Да укрепимся в своей вере и станем лучшими из людей.
   Войдя в помещение, он не произнес больше ни одного слова.
   На полу, завернутая в смирительную рубашку, с искаженным жуткой гримасой лицом, извивалась какая-то женщина. Кроме нее в палате находились еще пятеро больных, а также медсестра и санитар. Одна из женщин ползала на коленях перед завернутой в смирительную рубашку и с истошными завываниями билась головой об пол, другая - в разорванном платье лежала на кровати и жалобно стонала. Третья - безмолвно стояла у окна с вытянутыми вверх руками, словно вырезанная из дерева статуя. (Позднее Пери узнал, что в таком положении она могла выстаивать до семнадцати часов!) Две женщины расположились неподалеку от медсестры и санитара и идиотскими, блаженными взорами смотрели на тех, что корчились на полу.
   Увидев доктора Жюно и его двух спутников, женщина в смирительной рубашке разразилась истошными криками, умоляя выпустить ее отсюда, иначе она действительно сойдет с ума.
   Санитар равнодушно произнес:
   - Мы собирались отправить ее в одиночку, господин доктор.
   Доктор Жюно кивнул.
   - Кто из них она? - с кажущейся невозмутимостью спросил Пери.
   Жюно кивнул на пол.
   - Через два часа припадок пройдет. Раньше она буйствовала по целым суткам. За это время она теряла в весе более восьми килограммов.
   - Выпустите меня отсюда... я совершенно здорова... совершенно нормальная! Помогите, смилуйтесь, пощадите... помогите! Я же совершенно нормальная! - истошно кричала женщина. Но ее истасканное лицо, блуждающий взгляд темных глаз с неестественно расширенными зрачками отчетливо говорили Пери, что она действительно безумна.
   Он с трудом узнал в ней Эреру Буайо, некогда восторженно почитаемую всем Парижем. Ее ослепительно красивое, одухотворенное лицо превратилось в безобразную маску с серо-коричневыми складками кожи. Между желтыми зубами зияло несколько черных дыр, седые, всклокоченные волосы прилипли к потному лбу.
   Пери оторвал от нее взгляд и шепотом спросил Жюно:
   - Нельзя ли ей сделать укол, чтобы она хоть на четверть часа успокоилась?
   Когда Эрера - в лучшие времена ее звали только по имени - смогла, правда с трудом, выговаривать некоторые слова, Пери сел рядом с кушеткой, на которой она лежала. Настойчиво, насколько позволяли обстоятельства, он пытался объяснить Эрере, что его интересовало, пока наконец она не начала понимать его.
   - Да... но Грандель только подручный... порошок он получал от Роже, человека Де Брюна... - Ее глаза загорелись ненавистью. - Господин генеральный директор, как говорил Байрон, и я дуреха также влипла! Грандель переправлял порошок в один подставной отель... там устраивались оргии... Вы ведь знаете, как... там я привыкла к наркотикам, мне нужно было больше... все... все больше... помогите же мне, пожалуйста, помогите мне!
   Ни Пери, ни Жюно не слышали тихих щелчков миниатюрной камеры, спрятанной в пиджаке Ламбера. Они совершенно забыли о нем.
   Позднее, когда репортер и Пери сидели в деревенском трактирчике, Ламбер ничего не сказал комиссару о съемке. Не знал комиссар и о двух телефонных разговорах доктора Жюно с Де Брюном и Гранделем. Подслушивание частных телефонных разговоров всегда было сопряжено для полиции с риском, и до поры Пери не решался на это. Его мысли занимал Ламбер.
   Репортер, несмотря на четыре выпитых рюмки коньяка, продолжал молчать. Наконец, он заговорил:
   - Знаете, Пери, я повидал много такого, от чего кровь стыла в жилах, но только что пережитое не идет с этим ни в какое сравнение.
   - Неужели Де Брюн - главарь синдиката? - не обращая внимания на слова Ламбера, спросил Пери. - Или за ним еще кто-нибудь стоит? Какие отношения связывали Де Брюна и Эреру?
   - Присмотритесь хотя бы к мальчикам и девочкам, что сидят еще за школьными партами, - говорил о своем Ламбер. - В четырнадцать лет они уже отравлены наркотиками, а к двадцати годам превращаются в безнадежные развалины, вроде Эреры. Изнасилования, разбой, убийства - они ничего не боятся, идут на все, лишь бы получить порцию наркотика. - Ламбер заказал еще рюмку. - В Штатах я постоянно сталкивался с этим, но полиция ничего не могла поделать. Сейчас торговля героином приносит такие барыши, каких не дают поставки оружия. Атомная бомба! Если дело и дальше так пойдет, не нужно будет никакой атомной бомбы. Каждый одиннадцатый или сидит в тюрьме, или созрел для сумасшедшего дома.
   - Мне бы только схватить эту банду, - с ожесточением сказал Пери, - а уж там я сполна рассчитаюсь с этими подонками. - Он умолк, затем спросил: - Откуда вам стало известно, что в Клинкуре был убит Табор?
   - У меня есть осведомитель в префектуре.
   Они заказали еще по рюмке коньяка. За соседним столиком сидело несколько крестьян. Они пили красное вино, смеялись, рассказывали анекдоты и громко обсуждали закупочные цены на зерно. В печи потрескивали дрова, только что подложенные хозяином. На улице шел дождь.
   - Вам будет тяжело добраться до этого Де Брюна, - прервал молчание Ламбер. - Пока Авакасов покровительствует ему, с ним ничего не поделаешь.
   - Авакасов? Вы считаете, что он стоит за Де Брюном?
   - Так считаю не только я один.
   - Но ведь старик один из самых богатых у нас людей!
   - Даже самый богатый человек хочет стать еще богаче, к тому же... Вы знаете, что за человек этот пушечный король?
   - Нет, а вы?
   - Немного. Я знаю также, что у него есть внучка, но, несмотря на благочестивое воспитание, она не отказывается с утра пропустить стаканчик-другой двойного шотландского.
   - Следовательно, вы уже давно занимаетесь этим делом?
   Ламбер кивнул.
   - Меня заинтересовала Эрера, и тут я совершенно случайно натолкнулся на это осиное гнездо.
   - Видимо, кое в чем вы информированы лучше полиции.
   Ламбер ухмыльнулся.
   - Архивы некоторых журналов могли бы стать настоящей сокровищницей для полиции. Берегитесь, Пери! Вы имеете дело с людьми, для которых право и закон - то же, что деревянный шлагбаум для идущих в атаку танков.
   - Однажды в предрассветных сумерках я буду стоять в тюремном дворе, почти торжественно произнес Пери, - и в этот двор надзиратели вытолкнут несколько ублюдков, вроде Де Брюна, чтобы отрубить им головы.
   - Я против смертной казни для них, - возразил Ламбер. - Делать бы этим молодчикам каждый день по три укола героина в задницу, а затем, как Эреру, бросить на произвол судьбы и доктора Жюно. Это было бы куда справедливее.