– Он наш! – завопил Стур, молотя по планширу огромным кулачищем. – Наш, клянусь Христовыми ранами! Будет нынче пожива у акул!

Акулы были уже тут как тут – три-четыре острых плавника резали зеленовато-синюю воду. Мрачно поглядев на них, Серов приказал:

– Право руля! Так держать! Спустить паруса! Их несло к испанскому судну. Сорок ярдов… тридцать… двадцать… За спиной Серова басистый голос произнес:

– Капитана, твой сабля и бах-бабах. Хозяйка прислать.

Он повернулся, принял из рук Бразильца пистолеты и свой толедский клинок, измерил взглядом расстояние до испанского судна и крикнул:

– Бросайте крючья! Тиррел, ты со своими лезешь на ют, Тернан – на бак! Я пойду в центре, с Брюсом. В штыки, камерады! Вперед!

Сотня глоток подхватила этот клич.


* * *

Через три четверти часа Серов стоял на шканцах испанского корабля и глядел в белые от ярости зрачки капитана. Еще недавно этот офицер был одет как щеголь с Аламеды[9]: синий бархатный камзол с золотым Шитьем, синие штаны, шляпа с перьями, сапоги кордовской кожи и пояс из серебряных пластин с превосходной шпагой. Теперь на нем были только штаны; пояс висел на шее Хрипатого Боба, в камзоле красовался Кактус Джо, а шляпу втоптали в кровавое месиво на палубе. Что до сапог, то их экспроприировал Мортимер. К чужим сапогам он испытывал страсть, не находившую, однако, взаимности – сапоги у него держались до первого трактира, где можно было их пропить. Полсотни оставшихся в живых испанцев столпились на баке под охраной Страха Божьего и Люка Фореста. Люди из ватаги Клайва Тиррела таскали мертвецов, сбрасывали за борт и бились об заклад, что первым делом отхватят акулы – руку, ногу или голову. Шейла с Уотом Стуром, обшарив офицерские каюты, спустились в трюм для ревизии груза; их, в качестве рабочей силы, сопровождали братья Свенсоны и Рик Бразилец. Мортимер, Хенк и еще дюжина пиратов под началом Брюса Кука спускали шлюпки – с таким видом, что вместо них они охотно спустили бы испанцев по доске. Питер ван Гюйс, канонир и помощник Тегга, осматривал пушки на орудийной палубе, а сам Тегг стоял рядом с Серовым и, задумчиво поглядывая на испанского капитана, заряжал пистолет.

Ярость в глазах испанца погасла, сменившись страхом.

– Quien es? – пробормотал он. – Quien es, maldito sea![10]

– Mi espan-ol es mal, – сказал Серов. – Habla frances?[11]

– Да. Кто вы?

– Побежденный представляется первым.

Испанец попытался отвесить изящный поклон, но сделать этого не смог – Хрипатый Боб придерживал его за локти.

– Дон Мигель де ла Алусемас, капитан флота его католического величества.

– Маркиз Андре Серра, карибский корсар.

– Карибский? В этих водах? – Глаза у дона Мигеля полезли на лоб. – Вы, конечно, не голландцы… Я думал, британский или французский капер.

– Ошибся ты, Миша, сильно ошибся, – сказал Серов на русском и покосился на Тегга – тот уже зарядил пистолет. – Какой везете груз? Откуда и куда?

Капитан задержался с ответом, и Боб, стоявший позади, приподнял его над палубой, выворачивая руки. – Хрр… Говорри, вошь испанская! Кости пер-реломаю!

Мгновенная картинка мелькнула в памяти Серова: безымянный остров в Карибском море, пальмы, камни, песок и лачуга из корабельных обломков, к стене которой был привязан другой испанский капитан. Он снова увидел суровые черты Джозефа Брукса, холодное безжалостное лицо Пила и пистолет в руке Сэмсона Тегга. Сцена повторялась, только вместо Брукса и Пила были тут Хрипатый Боб и сам он, Андре Серра, предводитель корсарского воинства. А также Тегг со своим пистолетом, смотревшим в лоб испанцу.

– Подожди, Сэмсон! – Андрей положил руку на плечо бомбардира и поглядел дону Мигелю в глаза. – Вот что, кабальеро… Я за вашим кораблем не гнался и первым не стрелял, у меня тут другие дела. Могли мы разойтись по-мирному, но если уж произошла баталия и кончилась не в вашу пользу, не будем устраивать пир для акул. Либо отвечайте на вопросы и убирайтесь к дьяволу, либо мы положим доску на планшир и проводим вас и ваших людей к дедушке Нептуну. Чего бы лично мне не хотелось. Я, дон Мигель, некровожаден.

Испанец, как завороженный, смотрел то на плавники акул, то на пистолет в руке Тегга. Губы его шевельнулись, и Серов услышал:

– Вы отпустите нас? Клянетесь в том Девой Марией и Сыном ее, нашим Спасителем?

– Клянусь. – Серов вытащил из-за ворота крестик, подаренный Шейлой, поцеловал его и поднял руку с раскрытой ладонью. – Клянусь, что все вы уйдете отсюда живыми на шлюпках и, если будет на то воля Господа, достигнете земли. До Канар недалеко, миль пятнадцать.

Испанский капитан с трудом отвел глаза от пистолета и промолвил:

– Хорошо, дон Серра, я вам верю. Вы благородный человек, если мы еще живы. Итак, мой корабль… мой «Сан-Фелипе»… В общем, мы вышли из Кадиса двадцать дней назад с грузом вина и пороха для вест-индских колоний, но попали в шторм, отогнавший судно к востоку. Ничего ценного в трюмах нет, лишь бочки с вином и порох, как я сказал. Мне полагалось взять провиант и воду на Канарах, потом идти в Гавану, выгрузить боеприпасы и вино и присоединиться к флотилии, которая… которая… – Он запнулся, потом с внезапной решимостью договорил: – Которая готовится к рейду на Джеймстаун и Виргинию[12].

– Понимаю. Ваша большая военная тайна, но мне она ни к чему, – с усмешкой протянул Серов и кивнул Хрипатому: – Отпусти его, Боб. Пусть убирается с корабля. Канары – там!

Он вытянул руку на юг, отвернулся от дона Мигеля и позабыл о нем. Из трюма поднялись Шейла и Уот Стур. Стур прижимал к боку какой-то сверток, а трое братьев Свенсонов и Рик шли за ним, обнимая пузатые бочонки. В том, который нес Бразилец, уже было выбито дно.

– Мансанилья, белое андалусийское, – сказала Шейла. – Двести бочек мансанильи. Мы не очень разбогатели, дорогой. Правда, еще есть порох.

– Подмоченный, – добавил Стур. – В трюме течь, вода стоит на восемь дюймов. Корабль, однако, прочный, недавней постройки. Если его подремонтировать…

С бака, где испанцы спускались в шлюпки, донесся громкий крик. Смуглый чернобородый оборванец, которого Хенк с Мортимером тащили к борту, вырывался и что-то вопил, мешая итальянский, испанский и английский. Его лицо покраснело от напряжения, в ухе раскачивалась медная серьга.

– Это что еще за скандалист? – пробормотал Серов. – Чего он хочет? Ну-ка, посмотрим…

Он зашагал на бак с Шейлой и Стуром. Тегг остался у бочки с вином, черпал андалусийский напиток ладонью, пробовал и морщился: кисло и жидковато. Два корабля, победитель и побежденный, медленно дрейфовали по ветру, сцепленные абордажными крючьями. Палуба «Сан-Фелипе», стараниями людей из ватаги Тиррела, была очищена от трупов, одни пираты поливали доски водой, смывая кровь, другие лезли на мачты, спускали паруса, и у штурвала уже стоял Джек Астон. Две шлюпки с испанцами отчалили, третья еще болталась под обломанным бушпритом галеона.

Хенк, здоровенный, как медведь, скрутил было чернобородого, норовя столкнуть в лодку, но на помощь приятелю бросился еще один моряк, такой же смуглый, бородатый, с глазами-маслинами и крючковатым носом. Мортимер ударил его ногой в живот, сбил на палубу и потянулся за кинжалом.

– Стой, – велел ему Серов. – По виду эти парни не испанцы. Чего им надо?

– А дьявол их знает! – Мортимер поскреб в затылке. – Не хотят с корыта уходить, прах и пепел! Ну, не желают по-доброму, так мы их сейчас нашинкуем и спустим за борт по частям. Жаль, палубу уже отмыли. Но если сперва отрезать им по уху, а потом…

Чернобородый все же вырвался от Хенка, упал на колени перед Серовым и стукнулся лбом о доски:

– Помилуй, господин! Мы не кастильцы, мы прятались на этом судне, хотели добраться до Канар! Я Мартин Деласкес с Мальты, бывший солдат Мальтийского Ордена, а ныне купец, и меня схватили в Малаге, где я закупал товар. А это, – он ткнул пальцем в крючконосого, – это мой компаньон Алехандро Сьерра или, если угодно, крещеный мавр Абдалла. Нас взяли по подозрению в ереси, но мы – Господом клянусь! – честные христиане! – Он вытащил крестик из-под рубахи и поцеловал его. – Милости, дон капитан, милости! Мы не хотим возвращаться к испанцам! Нас сожгут! Возьми нас на свой корабль, господин!

– Сидели в трюме за бочками, – шепнул Уот Стур на хо Серову. – Купцы из них как из меня королевский шериф. Может, магометанские лазутчики, а может, контрабандисты. Но парни, видно, тертые, бывалые.

Кивнув, Серов наклонился над чернобородым:

– Если я вас возьму, какой мне будет прок?

– Я знаю испанское и итальянское побережье как свою ладонь. Все острова и бухты, рифы и мели, течения и ветры… А мой компаньон проведет вас вдоль магрибских берегов с закрытыми глазами.

– Мы идем не в Средиземное море, а в Северное, – сказал Серов. – Думай быстро, приятель! Чем еще ты можешь быть полезен?

– Я знаю французский, английский, испанский, итальянский, арабский и турецкий, – с отчаянной надеждой промолвил Деласкес. – Я говорю, пишу и читаю на этих языках. И мы, Абдалла и я, умеем драться! Возьми нас, господин, – и ты не пожалеешь! Чего мы стоим, увидишь в первом же бою!

– Раньше увидим, прямо сейчас, – буркнул Стур, окидывая «Сан-Фелипе» хозяйским взглядом. – Эта и панская лохань нуждается в ремонте. На нашем судне тоже есть поломки – бом-утлегарь надо поставить и новый бизань-гик, а еще взять провиант и воду… Ты хвастал, что знаешь побережье. И это тоже? – Стур повернул голову на восток, к африканскому берегу. – Что там за страна и кто в ней правит? Есть ли в ней порты и верфи? Есть ли мастера? Такие, которые знают, с какой стороны держаться за топор?

– Это Магриб, господин, страна заката, – ответил Деласкес. – Магриб – богатая земля, и все в ней есть: и мастера, и верфи, и порты, а два ближайших – Эс-Сувейра и Сафи. Но идти туда опасно, ибо Магриб – страна сынов Аллаха, самых могучих и жестоких на этих берегах. Там правит великий султан Мулай Исмаил[13], и христиане, попав туда, должны отринуть прежнюю веру и поклониться Аллаху. Иначе их ждет рабство, а непокорных – ямы со змеями и ядовитыми пауками.

Шейла содрогнулась. Последняя шлюпка испанцев отчалила. Серов, обняв жену за плечи, сказал:

– Ладно, я беру вас обоих – тебя, Деласкес, и тебя, Абдалла. Можете перебираться на «Ворон». Что до ремонта, – он повернулся к Стуру, – с этим придется обождать до Плимута или Бристоля.

– Если лоханка туда доплывет, – заметил Стур, топая ногой о палубу. – И если мы не помрем от поноса из-за вонючей жижи в бочках. Хорошо хоть вино нашлось, будем пить вместо воды.

– Жуткая кислятина, – сообщил подошедший Тегг. – Но это, думаю, к лучшему – черви, что завелись в солонине, не выдержат и передохнут.

– На галеоне есть вода и продовольствие. – Шейла с задумчивым видом пригладила русые локоны. – Там, в трюме… Что-то подмокло, что-то сгнило, а что-то еще годится… Пожалуй, я здесь задержусь и проверю.

Серову это не очень понравилось, но спорить с Шейлой он не стал. Конечно, она была его супругой, что вынуждало ее к покорности, но также являлась офицером «Ворона» и службу несла круто и ревностно, без всяких поблажек. Кроме этих двух сторон медали имелась и третья – как-никак «Ворон» по завещанию Джозефа Брукса принадлежал его племяннице мисс Шейле Брукс. Возможно, другой человек запутался бы в этих трех личинах Шейлы, но только не Серов, пришелец из века женской эмансипации. Прежняя жизнь дарила драгоценный опыт, подсказывала в сомнительный момент: меньше споров, крепче корабль семейного счастья.

Он снял с запястья часы, свой золотой швейцарский «Орион», и протянул его Шейле. Часы показывали 8:27, местное время, которое Серов засек вчера по высоте полуденного солнца.

– Вот, возьми… Надеюсь, суток тебе хватит на ревизию? Завтра утром, в половине девятого, ты должна возвратиться на «Ворон». Мы подойдем, чтобы взять провиант. Договорились?

Его супруга кивнула, спрятала часы и обвела рассеянным взглядом группу пиратов. Потом ткнула пальчиком в Хенка и Мортимера:

– Этих мне оставь. Хенк будет бочки и ящики ворочать, а у Морти острый глаз. Поможет мне искать.

– Со всем удовольствием, – сказал Мортимер и вытянул ногу, любуясь своим новым сапогом. – Мне что трюм обшарить, что чужой карман или, положим, кошелек – все едино. Талант у меня, значит. Батюшка мой говорил, что с таким талантом дорога прямо на виселицу, но я еще…

Шейла толкнула его в спину крепким кулачком.

– Иди, бездельник! Лезь вниз и принимайся за работу! – Обернувшись, она послала Серову нежную улыбку. – До завтра, милый. Не тревожься за меня, я ведь остаюсь с Уотом.

«Разумеется, с Уотом», – подумал Серов. По нерушимой традиции Берегового братства приз, то есть захваченный корабль, брал под команду первый помощник.

– Приглядывай за ней, – сказал он Стуру, когда Шейла отошла. – Двадцать человек тебе хватит? Двадцать два, считая с Хенком и Мортимером? Ну, если хватит, бери ватагу Тиррела – и пойдем, не торопясь, на север, вдоль африканских берегов. Держись в миле от нас, и не дальше.

Стур кивнул, понюхал воздух и заметил:

– Ветер стихает. К ночи, пожалуй, совсем упадет.

– Это уж как Богу угодно, – отозвался Серов, пожимая плечами. – Упадет, так будем дрейфовать.

– Ночь безлунная, не столкнуться бы в темноте… Ты, капитан, прикажи, чтобы огней жгли побольше и Бросили плавучий якорь. Ну, ван Мандер знает. Вот, передай ему.

Он сунул Серову довольно увесистый сверток.

– Что здесь, Уот?

– Карты. Все, какие нашлись в каюте капитана. Хорошие карты, испанские, лучше английских. Все побережье от Кадиса до Неаполя, все острова: Сардиния, Корсика, Сицилия – и магрибский берег от Гибралтара до Сирта. Бери. Вдруг пригодится.

– Это вряд ли, – сказал Серов, принимая сверток. – Мы ведь не в Средиземное море идем, а на север.

Он был в этом совершенно уверен. Хотя в его родном столетии не отрицали влияние случая, в общем и целом случайности отводилось гораздо меньше места, чем в прошлые, е столь цивилизованные времена. Но в восемнадцатом веке, тем более в его начале, расклад был иным: тут, как говорилось выше, человек предполагал, а Бог располагал.


...

Уже четверть века магрибские пираты изредка проходили через Гибралтар и нападали в Атлантике на испанские галионы, которым удалось уйти от алчных карибских флибустьеров, а также на английские и голландские суда. Перед каждым походом, с учетом последних новостей, принималось решение, куда, сколько и какие суда отправить в плавание. Небольшое количество слабых судов могло упустить выгодную добычу, посылать же слишком мощный флот означало увеличить число участников при разделе добычи. Следовало соблюдать принцип равновесия. Несчастным христианам, внезапно увидевшим перед собой смуглых пиратов, и в голову не могло прийти, что эта встреча вовсе не случайность.

Жорж Блон. Великий час океанов. Средиземное море (Париж, 1974 г.)

[14], самое большее – пять, мелькнула мысль. Серов запрокинул голову, всматриваясь в черный бархат небес, расшитый по-южному яркими созвездиями. Полярная звезда стояла в зените, подмигивала ему лукавым сиреневым глазком. «Завтра, – подумал он, – мы поплывем на север. Поплывем, если Господу будет угодно… если пошлет Творец попутный ветер, если спасет от штормов, от пушек неприятелей и гибели в пучине…» Он не был верующим, но в этот миг ему захотелось перекреститься. Он находился в мире, принадлежавшем не людям, но Богу, владыке над стихиями и человеческими судьбами.

– Звезды, – произнес он вслух. – Звезды, и я – единственный человек на Земле, который знает, что это такое. Чудовищные сгустки плазмы, горнило термоядерных реакций, как утверждают физики… Звезды. Звезды и море…

Серов перевел взгляд на огоньки испанского судна и начал тихо напевать:


По рыбам, по звездам
Проносит шаланду:
Три грека в Одессу
Везут контрабанду.
На правом борту,
Что над пропастью вырос,
Янаки, Ставраки, Папа Сатырос.
А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта…[15]

За спиной послышалось деликатное покашливание, и он резко обернулся, с привычной сноровкой нашаривая рукоять пистолета. В свете носового фонаря перед ним маячили две бородатые смуглые рожи: мальтиец Деласкес и крещеный мавр Абдалла, приятели-контрабандисты, а может, еретики. Верно говорится: помяни черта, а он уже тут.

– Господин… – Деласкес поклонился, и мавр, будто тень, повторил его движение. – Мессир капитан…

– Все добрые христиане дрыхнут без задних ног, – сказал Серов на английском. – А вы что не спите? Или совесть нечиста?

– Ты помиловал нас, господин, и нет у тебя слуг вернее и преданнее. Клянусь в том ранами Христовыми! – Мальтиец снова склонил голову, и в его темных глазах сверкнули отблески фонаря. – Прости, что я тебя тревожу… У Абдаллы, моего компаньона, уши как у сторожевого пса. Воистину он слышит, как поет ветер в облаках, и говорят морские рыбы.

– Ветра нет, а рыбы безмолвны, – нахмурившись, молвил Серов. – Значит, твой приятель услышал что-то другое?

– Услышал. – Деласкес толкнул мавра локтем. – Скажи синьору капитану, Абдалла. Скажи, что шепчет тебе море. Скажи быстрей, пока нити наших жизней не перерезаны клинком беды.

Цветисто выражается, подумалось Серову. Сразу видно, восточный человек! Он перевел взгляд на мавра и кивнул: – Говори!

– Плэск, – гортанно пробормотал тот на английском, – плэск и скрып, мой гаспадин. В уключинах трапки, чтобы не скрыпэло, но я слышать. Плэск и скрып!

– О чем он толкует, Деласкес?

– Весла, – пояснил мальтиец. Его смуглое лицо побледнело, он заговорил, мешая английские, испанские иитальянские слова: – Это весла, дон капитан. Абдалла слышит, как скрипят в уключинах весла и как плещет вода. Здесь плохое место, синьор. Сорок миль до магрибского берега, и на каждую милю – по двадцать разбойников-магометан. Они кровожадны и свирепы, как голодные волки. Они…

– Сейчас штиль и полное безветрие, – прервал Деласкеса Серов. – Они что же, на веслах идут?

– Да, сэр. У них такие корабли, которых нет на севере, ни у кастильцев нет, ни у франков и британцев. Шебеки[16]. И если Абдалла не ошибся…

Призвав его к молчанию взмахом руки, Серов прислушался. Если не считать храпа спящих и шороха шагов дежуривших на квартердеке корсаров, вокруг царила мертвая тишина. Тишина и темнота; только от фонаря падало на воду размытое светлое пятно, да сияли в вышине равнодушные звезды.

Тянулось время – минута, другая, третья… Скрипа Серов не различил, но будто появился звук, каким сопровождается колыхание воды. Потом он услышал стук. Весло ударило о весло?..

– Береженого Бог бережет, – пробормотал он и выпалил из пистолета в воздух. – Ван Мандер, бей тревогу! Нас атакуют! Галеры!

На корме громко и часто забил колокол. Серов ринулся на ют, перешагивая через зашевелившиеся тела, пиная их ногами, крича во весь голос:

– Подъем, сучьи дети! Вставайте и беритесь за оружие! Тегг! Где ты, Тегг? На орудийную палубу! Боб, Кук, Тернан, проснитесь! Собирайте людей! Факелы… побольше факелов к бортам!

Его экипаж поднимался. Любое воинство, что было прошлый день в сражении и одержало победу, любые бойцы, набившие брюхо и накачавшиеся мансанильей до бровей – словом, любые вояки, застигнутые неприятелем врасплох, во сне и в темноте, пришли бы в замешательство. Но только не эти! Ночной бой был для них привычен, а переход от сна к бодрствованию занимал секунды: встать, проверить, заряжен ли мушкет, и сунуть за пояс топор или саблю. То были люди, не расслаблявшиеся в море никогда; не корабельные пушки, не оружие и даже не воинское искусство являлись их главной силой, а эта постоянная готовность к битве и смерти. Желательно чужой.

Серову освободили дорогу. Уже у трапа, поднимаясь на квартердек, он услышал голос Хрипатого Боба:

– Кто на нас тянет, капитан? Хрр… Кому тут жить надоело?

– Магометане, если не ошибся Абдалла. Идут на галерах, – громко сказал Серов и принялся распоряжаться: – Брюс Кук – к штирборту, Тернан – к бакборту! Боб, собирай своих у грот-мачты! Факелы! Долго мне ждать? Я велел зажечь факелы, бездельники! Тегг! Сэмсон Тегг, ты что не отзываешься?

– Я на месте, – доложил второй помощник. – Заряжаем пушки ядрами и картечью, через одну. Только куда палить? Ни дьявола не видно!

– Огонь из носового орудия! Быстро! Нужно предупредить наших на испанце!

Он уже стоял на квартердеке, в окружении шкипера и братьев Свенсонов, сжимал рукоять шпаги и вглядывался в непроницаемую тьму. Топот и звон оружия на палубе заглушали долетавшие с моря шорохи.

«Шейла, – подумал Серов, – как там Шейла? Может, магометане все же не доберутся до испанца? Может, все это глюки Абдаллы?»

– Плохо, – пробормотал за его спиной ван Мандер. – Ветра нет, болтаемся как утопленник в пруду. Ни скорости, ни маневра… Да еще темно, как в брюхе кашалота!

Грохнула пушка, и, словно по ее сигналу, вспыхнули факелы. Море по обе стороны от корабля было темным и гладким, как отшлифованный обсидиан. Тьма отступила, но недалеко, ярдов на десять-пятнадцать. Снизу, с орудийной палубы, доносились стук открываемых портов, скрип станин, перебранка канониров и ругань Сэмсона Тегга. На галеоне тоже зажглись огни, потом ударило орудие, высветив на секунду темный корпус. Ватаги Брюса Кука и Кола Тернана уже стояла вдоль бортов, упирая о планшир мушкетные створы. Боцманская команда, все, кроме Олафа, Стига и Эрика, сгрудилась у мачты, и там поблескивали в свете факелов клинки и абордажные топоры.

«Тут восемь десятков бойцов, а у Шейлы – двадцать, – мелькнуло у Серова в голове. – Отобьются ли? Может, отправить к ней Хрипатого с его парнями?»

Сердце у него сжалось в предчувствии беды. Он уже Рыл готов позвать боцмана и приказать, чтобы спускали шлюпки, но тут на границе меж светом и тьмой наметилось некое шевеление, будто огромные сороконожки перебирали лапами.

– С обоих бортов заходят, – произнес ван Мандер и потянул из-за пояса пистолеты.

– Останешься здесь, у штурвала, – сказал Серов. Потом рявкнул: – Сэмсон! Видишь их? Огонь!

Палуба сотряслась, и гром пушечного залпа на секунду перекрыл плеск воды и звон оружия. В следующее мгновение мрак взорвался воплями и криками – кто-то стонал, призывая Аллаха, кто-то рычал от ярости, кто-то стучал железом о железо или орал во всю глотку – видно, посылая проклятия неверным. Две длинные узкие посудины скользнули из тьмы к бортам фрегата. Они были ниже, чем высокобортный «Ворон», и от края до края полны людьми – полуголыми, дикими, смуглыми, в широких шароварах или одних набедренных повязках. С сухим треском ломались весла, сверкали глаза, блестели клинки ятаганов и сабель, гремели барабаны, с угрозой вздымались кулаки, из распяленных ртов вырывался вой:

– Алла акбар!.. Алла акбар!

«Сущая Чечня», – подумал Серов и выкрикнул: