Альбер Бланкэ. Война амазонок

   Незнакомка не могла удержать гневного движения, она прикусила губу; Ле Мофф подметил молнии, сверкавшие в ее глазах, прикрытых маской.
   – А это заставляет вывести заключение, – продолжал он, – что не надо быть дворянином для того, чтобы достичь своей цели.
   – Может быть, вы правы, – отвечала дама, справившись со своими чувствами. – И в самом деле, пора привыкнуть к тому, что люди высшего достоинства пользуются выгодами от происшествий, приготовленных их трудами, и от подвигов, совершенных их руками.
   – Вы совершенно понимаете меня, милостивая государыня.
   – Хорошо. В таком случае вы без всякого колебания возьмете на себя важное поручение. На этот раз дело не в том, чтобы похитить какую-нибудь красотку для удовлетворения каприза знатного развратника, и не в том, чтобы выломить шкатулку у банкира или выбить дверь у врагов Мазарини или принцев, нет! Теперь дело идет о подвиге, который должен изменить вид всего государства и удивить целый мир.
   – О! Как вы подстрекаете мое мужество и любопытство.
   – Нетрудное дело, очень нетрудное для такого решительного и отважного удальца, каким считается знаменитый корсар, о котором мне так много говорили.
   – Однако… – заметил Ле Мофф.
   – Договаривайте же.
   – Право, духу не хватает.
   – Говорите все как есть: ваши слова мне больше нравятся, чем молчание ваше.
   – В партии короля и принцев тоже нет недостатка в решительных и отважных удальцах, в офицерах, алчущих повышения, в авантюристах, ожидающих случая отличиться.
   – Ну так что же?
   – Так почему же – простите мне этот вопрос – почему же вам не обратиться прежде к этим преданным людям?
   – Почему? Во-первых, потому что бывший корсар Ле Мофф доказал уже свою храбрость на деле, во-вторых, потому что такое дело не может быть выполнено одним человеком, как бы он ни был храбр, требует непременно помощников, а известно, что у Ле Моффа всегда бывает под рукою человек тридцать храбрецов, готовых на все и неспособных к измене.
   – Вот это правда, – сказал бандит с некоторою гордостью.
   – Так вы согласны?
   – Сначала надо узнать, какие условия?
   – Сто тысяч ливров.
   – Ух! Игра стоит свеч, и мои товарищи будут довольны… Но… мне-то что же?
   – Вам?
   – Я не скрыл от вас, что питаю честолюбие.
   – Вам – еще сто тысяч ливров.
   – А еще что?
   – Как еще? – спросила незнакомка с удивлением.
   – Сто тысяч ливров – недурная пожива, но это только деньги, а вам известно, что мне стоит только захотеть, и шкатулка любого банкира будет взломана и я смогу набить карманы чужими деньгами.
   – Так чего же вы хотите?
   – Я хочу… пока я удовольствуюсь полком и титулом барона.
   – Вы очень многого требуете.
   – Объяснимся. Если не ошибаюсь, вы от меня требуете такое, что разом уничтожило бы все выгоды, даваемые мне междоусобной войной, которую ведут герцогиня Лонгвилль, коадъютор, парламент с королевой, принцами, а более всего с кардиналом. Известно, война – мой хлеб. Следовательно, мне необходимо приличное вознаграждение.
   – Вывод очень логичен, – с улыбкой прошептала незнакомка. – Я вижу, что мы можем договориться.
   – Вы очаровательны, – сказал бандит.
   – Не забывайтесь! – произнесла она с гордостью.
   – Я ваш душой и телом.
   – Согласна.
   – Но что же я должен делать теперь?
   – Знаете ли вы гостиницы «Ангела» и «Дикаря» в Сен-Жерменском предместье?
   – На Драконской улице, одна почти напротив другой?
   – Так. Послезавтра надо поместить пятнадцать избранных человек в одной и столько же в другой гостинице.
   – Понятно.
   – Вы же должны, переодевшись нищим и на костылях, стоять у ближайшего столба… только…
   – Только я постараюсь сунуть добрую шпагу в ближайшую кучу навоза?
   – Именно так. Я вижу, что вы знакомы с искусными засадами. Итак, условились?
   – Условились.
   – В таком случае откройте кошелек, который я вам передала, рассчитывая на ваше согласие.
   – Все золото! – воскликнул Ле Мофф со сверкающими глазами.
   – Десять тысяч ливров, это только задаток. Достаточно для вас, полагаю?
   – Даже для того, чтобы следовать за вами в ад, если надо, и чтобы слепо исполнять все ваши желания.
   – Хорошо. Теперь я надеюсь, что вы согласитесь показать мне даму, которая у вас там находится?
   – Вы желаете?
   – Я желаю ее видеть.
   – Только видеть и более ничего?
   – Видеть и поговорить с нею.
   – Согласен, но с условием.
   – Что такое?
   – Что она ни за какие блага не вырвется из моих рук… Так! Мне хорошо известны дамские прихоти: сначала они обращаются в огонь и пламя. Страсть – не хочу знать какая – ослепляет их, потом вдруг все проходит, буря утихла, и тут начинается нежное страдание. А там, как ни вознаграждайте друга Ле Моффа, – его репутация навсегда потеряна в глазах клиентов, удостаивающих его своею доверенностью.
   – Какой же ты опытный мошенник, приятель Ле Мофф! Тебя ожидают успехи – это я предсказываю тебе.
   – Итак, позвольте проводить вас, – сказал атаман, наполняясь гордостью: подобные похвалы казались ему необыкновенно лестны.
   Со многими предосторожностями он вывел замаскированную даму из кабинета, дверь которого была устроена на особенных пружинах. Затем он повел ее по массивной лестнице, извивавшейся вдоль стены до самой двери первого этажа.
   – Отворите, – сказала она.
   – Сначала посмотрите. В делах, по-моему, прежде всего аккуратность. Если бы я имел честь знать вас, то просто сказал бы вам: там ваша соперница. Но согласитесь, можно и ошибиться.
   При этих словах он отодвинул потаенное окошечко, сделанное в двери.
   Перед глазами незнакомки явилась привязанная к креслу женщина с кляпом во рту. Испуганными, полупомешанными глазами она смотрела на открывшееся окошечко, стараясь понять, какие новые враги покажутся в комнате.
   Но дама в ту же минуту сама затворила форточку и в большом волнении спустилась с лестницы, скрывая в темноте бурные чувства, тревожившие ее душу.
   Не поморщившись, она пересекла залу, где потешались кто как умел товарищи Ле Моффа. Когда же он отворил ей дверь на улицу, она высокомерно и смело прошла мимо него – прямо к лошади, которая в нетерпении била копытом и почти перегрызла уздечку, привязывавшую ее к коновязи.
   Ле Мофф скрестил руки с такой ловкостью, которая сделала бы честь самому изящному придворному. Незнакомка уверенно поставила ногу на его руки и быстро вскочила на лошадь.
   Но атаман держал узду в руках.
   – Ну, чего еще хотите? – спросила она.
   – Еще одно слово, очень важное, по-моему, хотя это для меня все равно.
   – Что за слово?
   – На кого должен я сделать нападение на улице Дракона?
   – Вы узнаете, когда надо будет действовать.
   Он выпустил узду, поняв, что тут ничего не выяснить. На этот раз незнакомка сама приостановилась.
   – Послушайте, господин Ле Мофф, я уверена, что вам очень хочется знать, с кем вы имеете дело, но вы слишком искусны для того, чтобы прибегнуть к насилию. Итак, вы намереваетесь подсматривать за мной, чтобы выведать, кто я?
   – Клянусь…
   – Не лгите. Но слушайте же: я вам запрещаю – понимаете ли? Я запрещаю вам следовать за мной или подсылать кого-нибудь другого шпионить за мной.
   – Никто не будет за вами следовать, – отвечал бандит с низким поклоном.
   – Ступайте в гостиницу и заприте за собою дверь.
   Ле Мофф повиновался. Амазонка ударила хлыстом лошадь и помчалась во весь опор.
   Не сделала она и тридцати шагов, как встретила человека, тоже верхом, который проехал мимо.
   – При мерцании звезд она, казалось, узнала его, ясно рассмотрев белокурые волосы, висевшие из-под шляпы и обрамлявшие черную маску на лице.
   – Это он! – сказала она с яростным волнением. В голове мелькнула мысль последовать за всадником, но после недолгого размышления она удержалась.
   «Впрочем, какое мне дело!» – подумала она. И с этими мыслями направилась в самый центр Парижа. Путь ее лежал в квартал городской Думы по темным безлюдным улицам, безмолвие которых нарушалось только топотом копыт ее лошади.
   Однако, приближаясь к площади, она невольно оглянулась, как бы под влиянием внезапной мысли, и показалось ей, что какая-то тень с чрезвычайными предосторожностями скользит вдоль улицы.
   «Этот негодяй следует за мной!» – подумала она.
   Она пустила лошадь крупным галопом, чтобы топот по мостовой раздавался громче. Выезжая с площади на узкую улицу Мутона, она вдруг обернулась и увидела, что всадник, преследовавший ее, соскочил с лошади и прямо бросился за ней, вероятно боясь потерять ее в лабиринте узких переулков.
   Таинственная дама была искусной наездницей; ни на минуту не останавливая свою лошадь, она спрыгнула на землю и, ударив хлыстом по разгоряченному крупу, заставила лошадь продолжать бег.
   Исполнив это непростое упражнение вольтижирования, она затаилась у стены углового дома и стала ждать.
   Прошло несколько минут. Преследовавший ее человек скоро поравнялся с ней, скользя вдоль стены в том направлении, откуда слышался лошадиный топот. Вдруг незнакомка появилась перед ним, загородив ему дорогу.
   – Куда идешь? – спросила она смело.
   Человек не ответил, но попятился назад, ошеломленный неожиданностью.
   – Ле Мофф, ты изменник! – сказала она тихо, но с жестоким выражением.
   Ноги его как будто приросли к земле – нежная, ослепительной белизны рука блеснула при лунном свете, направляясь к его груди. С ужасом увидел он в прекрасной руке пистолет. Он хотел отскочить, обнажить шпагу, но не успел пошевелиться.
   Выстрел нарушил ночное безмолвие – тяжелое тело упало на землю. Таинственная дама свистнула, лошадь вернулась к ней. Быстро вскочив на нее, амазонка понеслась по темным улицам, не обращая внимания на окна, отворявшиеся в домах на звук пистолетного выстрела.

Глава 6. Дружеский совет

   Совсем смеркалось, когда Бофор прибыл в дом архиепископа. Не поднимаясь по лестнице, он подозвал одного из слуг коадъютора.
   – Не знаешь ли ты, во дворце герцогиня Монбазон?
   – Она здесь, ваша светлость, – отвечал слуга.
   «Непременно у нее ключ от этой тайны», – думал Бофор, шагая по лестнице.
   В ожидании ужина в зале образовалось несколько обособленных групп. Роскошное гостеприимство хозяина всегда собирало за его вечерним столом множество друзей и знакомых.
   Бофор не колебался, прямо подошел к самой блистательной группе, оживленной присутствием прекрасной герцогини Монбазон.
   Неудовлетворенная судом королевы в ссоре с герцогиней Лонгвилль, герцогиня де-Монбазон возненавидела королеву и пристала к рядам Фронды, зная, что в междоусобной войне есть место для всякого честолюбия, для любой мести. По этому случаю ей не мешало знание того, что госпожа де Лонгвилль есть душа и руководящая мысль этой партии.
   Герцогиня де-Шеврез, хотя и старше ее летами, была дочерью ее мужа. Редкая красота, необычайная, восхитительная внешность госпожи Монбазон вызывала восторг и удивление мужчин, поклонников женских прелестей. Высокий рост, роскошные формы, черная копна волос, от природы несколько вьющихся – все придавало ей величавое очарование сановных венецианок или римских красавиц, для которых любовь и наслаждение были единственной целью жизни.
   Надо сказать правду, что она не славилась простотой своих обычаев и чистотой нрава, но не мужчинам же упрекать за слабости эту дивную красавицу.
   Для Бофора не было тайной, что он произвел сильное впечатление на сердце герцогини Монбазон и что ее бешеному характеру не сродни было выносить оскорбительное соперничество. Вот почему он надеялся через нее доискаться истины.
   – А! Вот и сам герцог Бофор! – сказала герцогиня, увидев его. – Наверное, он откроет нам тайну этого дела.
   – Какого дела?
   – Как взрыв пороха разнеслась по всему Парижу эта молва, любезный герцог; другого разговора нет.
   – Как же это я ничего о том не знаю?
   – Всегда так бывает, что последним узнает тот, кто в деле был первым.
   – Ага! Так это обо мне идет молва? – спросил Бофор смеясь.
   – И молва самая жалкая.
   – В самом деле?
   – И если я беру смелость рассказать вам о ней, так это потому, что я не верю ни единому слову этой клеветы. Так хорошо я вас знаю!
   – О! Каким талантом вы обладаете, чтобы возбуждать мое любопытство.
   – Итак, если мне суждено передать вам эту весть, знайте же, что маркиз де Жарзэ уверяет, будто заставил сегодня отступить перед собой одного из храбрейших вельмож королевства.
   – Он солгал! – воскликнул герцог.
   – Я так и знала, – подхватила герцогиня с видимой радостью.
   – И вот вам клятва: завтра же он перестанет хвастаться.
   – Как! Неужели ваше высочество согласитесь драться с простым дворянином?
   – А я сегодня чуть-чуть не подрался с каким-то носильщиком на рынке.
   – Вы, герцог? – воскликнула герцогиня Монбазон, и ее нежные ноздри раздувались от восторга при виде мужественной отваги, звучавшей в каждом слове принца.
   – Да, клянусь честью! Какой-то негодяй, шпион, нарядившись в платье рыночного носильщика, оскорбил меня. Вы понимаете, что рыночный король не мог отступить от угроз какого-нибудь шалопая. Я передал мою шляпу и трость на хранение окружающим торговкам, засучил кружевные манжеты и выставил кулаки вперед, как английский боксер.
   – Браво, герцог! – пронеслось между придворными, слушавшими его рассказ.
   – Негодяй струсил и бежал. Что касается Жарзэ, я не стану боксировать с ним, просто запрещу произносить выдуманную им ложь.
   – Очень хорошо! – пронеслось между присутствующими. – Этого достаточно, и Жарзэ должен будет присмиреть.
   – Однако, – заметил герцог Бриссак, – коадъютор сейчас рассказывал о новой выходке этого нахального маркиза.
   – Это правда, – сказала герцогиня, – именно госпожа Фронтенак умоляла коадъютора не говорить вам о том.
   – Так ли это?
   – Госпожа Фронтенак, кажется, очень боится за вас.
   – А вот посмотрим, – возразил Бофор, – я всегда люблю действовать начистоту и как можно скорее.
   С этими словами герцог подал руку герцогине Монбазон, и оба отправились в гостиную, где председательствовал Гонди.
   – Герцогиня, – сказал Бофор, замедляя шаг, – у вас своя полиция, вам известно почти все, что делается в Париже.
   – Почти все – это чересчур много.
   – Гостиница «Красная Роза» тоже находится в вашем реестре?
   – Что это за гостиница?
   – В ней находится главная квартира порядочного негодяя, Ле Моффа.
   – Я знаю его. Вчера меня уверяли, что он убит. Но, вероятно, у него всегда есть под рукой верный человек, готовый умереть за него, – отвечала герцогиня со спокойной беззаботностью.
   – Вижу, что вы хорошо знаете «Красную Розу».
   – Мне даже вспоминается, где она находится: на улице Сент-Антуанской, кажется?
   – Точно так. И вот меня уверяли, герцогиня, что туда была приведена женщина…
   – Из ревности! Да, герцог, из жесточайшей ревности, я должна в том признаться, – сказала герцогиня Монбазон, останавливаясь и смотря прямо ему в глаза. – Да, я была там прошлую ночь.
   – Вы?
   – Так вы этого не знали?
   – Не имел никакого понятия.
   – Так о ком же вы спрашиваете?
   – Там была другая женщина…
   – Делать нечего, я сделаю вам еще признание. Так как вы сами затеяли этот разговор, я выскажу вам все, что у меня есть на сердце.
   – Говорите, герцогиня. Чем больше я думаю об этой интриге, тем меньше ее понимаю.
   – Я люблю вас, герцог, – сказала она, и глаза ее загорелись страстью. – Я люблю вас такой пламенной любовью, такой страстью, которая составляет всю жизнь женщины. Вы это знаете и имели много доказательств тому. Но я ревнива, ревнива до бешенства! Вдруг узнаю я вчера, что женщина, которую я и без того ненавижу по разным причинам, и, главное – вы любили ее, и хотя она отвечала вам холодностью, но это все равно – узнаю, что эта женщина будет похищена по вашему приказанию и укрыта в гостинице.
   – Никогда! Подобное насилие не в моих привычках и не в моем характере.
   Герцогиня заглянула ему в глаза.
   – И притом же, – продолжал он, – ни одна женщина на свете не заслуживает подобного обращения. Я ничего не хочу через насилие.
   – Ни одна женщина?
   – Ни одна.
   – Ни даже…
   – Заканчивайте, герцогиня.
   – Полноте, вы вполне понимаете.
   – Клянусь, нет…
   – Послушайте, герцог, я убеждена, что не вы были в этой гостинице вчерашнюю ночь.
   – Следовательно, кто-нибудь приходил туда под моим именем, как меня уверяли?
   – Кажется.
   – Горе ему!
   – Выслушайте же: я виделась с Ле Моффом, самым хитрым плутом, какого только мне случалось знать, и дала ему важное поручение, которое вы одобрите, когда я открою вам его цель. Вам, как и всем моим друзьям, когда наступит нужная минута. По окончании делового разговора я велела этому человеку проводить меня к той женщине, которая похищена по вашему приказанию.
   – Так вы знаете, стало быть, кто она?
   – Да, бедная девушка из простолюдинок.
   – Так это правда! – воскликнул Бофор с отчаянием.
   – Не тревожьтесь, за чернь нечего бояться; их честь дорога только в глазах им подобных.
   – Вы ошибаетесь, герцогиня, добродетель имеет право на уважение во всяком сословии, где бы она ни встретилась. Если та, о которой идет речь, получила малейшее оскорбление, то я принимаю его лично на себя и так отомщу, что в другой раз не придет охота подражать таким делам.
   – Тише! Тише! Как вы разгорячились! А я надеялась… но через форточку, сделанную в двери той комнаты, где была заключена похищенная женщина, я узнала, что это не та соперница, которая страшит меня, и я ушла успокоенная.
   Бофор вздрогнул, когда герцогиня заговорила о сопернице, и захотелось ему узнать что-нибудь побольше.
   – Герцогиня, – сказал он ласкающим голосом.
   – Что прикажете, ваше высочество?
   – Неужели вы можете подозревать меня? Как допускать такие мысли обо мне?… Ведь это ужасно!
   – Вот как!
   – И что бы вы сделали, если бы гнусному злодею удалось совершить это преступление и захватить ту особу… которую вы оскорбляете своими подозрениями?
   – Я убила бы ее.
   – Убить! Разве это можно?… убить вашею рукою.
   – В случае надобности Ле Мофф удивительно изобретателен.
   – Но жертва нашла бы защитников.
   – И нашла на этот раз в первом прохожем, которого успела кликнуть из окна, только Ле Мофф скоро образумил его.
   – Кровь была пролита?…
   – Кажется, мне так послышалось, – сказала герцогиня равнодушно. – Речь шла о молокососе, которому судьба дала больше храбрости, чем счастья. Они порядком оттузили его.
   – Ах! Я вижу бездну под моими ногами! Ясно – не простой случай руководил этим делом. Тут замешано злоумышленное желание погубить меня в мнении народа, как уже погубили при дворе.
   – Это может быть.
   – Уж не Жарзэ ли опять?
   – Маркиз Жарзэ честнейший человек; он может поссориться с вами, может похвастаться, будто заставил вас отступить перед ним, но это совсем не то, чтобы под вашим именем совершать…
   – Непременно надо проникнуть в эту адскую тайну… Может быть, я достигну этого с помощью коадъютора, у которого полиция действует в другом роде.
   – Ступайте к нему, принц, только без меня. Здесь ожидают герцогиню Лонгвилль, а я, как вам известно, желаю по возможности избегать встреч с этой красавицей.
   – Вы покидаете нас?
   – Сегодня же, в полночь, я буду счастлива, если услышу от вас самих, что вы точно не замешаны в истории похищения этой госпожи.
   – Но скажите же, что это за госпожа?
   – Ступайте, ступайте к коадъютору; он, может быть, и скажет вам.
   – Герцогиня, вы знаете, кто нанес удар?
   – Ну так что же из этого? Я знаю.
   – Произнесите это проклятое имя.
   – Герцог, если б дело шло о простом человеке, я не колеблясь произнесла бы его имя; но это такая важная особа, что я совсем не желаю сделать вас ее врагом.
   – Имя! Ради самого неба назовите мне эту особу!
   – Это такой человек, которого вы бесполезно будете вызывать на дуэль. В ответ он прикажет зарезать вас.
   – Неужели вы думаете устрашить меня?
   – Разумеется, нет, но вы забываете, что я люблю вас.
   – Герцогиня, – настаивал Бофор с возрастающею энергией, – мне надо знать имя этого человека.
   – До свидания, герцог, – сказала она, высвобождая свою руку из его руки. – Если вам непременно хочется узнать это имя и если коадъютор – он тоже любит вас, потому что нуждается в вас – откажется назвать вам этого человека, то обратитесь к герцогине Лонгвилль.
   – К герцогине?…
   – И не забудьте, что я вас жду в полночь.
   Герцогиня Монбазон наградила его самой очаровательной улыбкой, и Бофор простился с ней, поцеловав ее руку с видом нежнейшей страсти, хотя далеко не разделял ее.
   «На этот раз, – думал он, глядя вслед прекрасной и величественной герцогине, которую приветствовали со всех сторон самые знатные и красивые юноши, – кажется, кинжалом хотят действовать против меня – беда грозит, надо остерегаться!»

Глава 7. Начало справок

   Герцог Бофор довольно узнал относительно истории в «Красной Розе» и не считал нужным говорить о том с коадъютором.
   Гонди, по обыкновению, приветливо встретил Бофора, которого описывает в своих «Записках» каким-то картонным паяцем, плясавшим под его дудку, когда только ему было угодно дергать пружину.
   Коадъютор, некогда простой аббат Поль Гонди, был известен открытой борьбой с кардиналом Ришелье, дело он вел так ловко, что не сложил тогда же своей головы. Благодаря этому случаю он вообразил, что обладает силой, чтобы победить Мазарини.
   Но его удальство, отвага, его рассчитанная смелость были лишены последовательности, непоколебимой настойчивости, посредством которых министр Анны Австрийской в конце концов всегда обуздывал всех своих противников.
   Со времени знаменитого дня Баррикад, героем которого был Гонди, он, конечно, не канул в неизвестность, однако много потерял в своем значении. Он поддерживал сношения со столичными приходскими священниками, через которых сохранял влияние на народ и власть над двадцатью или тридцатью тысячами удальцов, готовых под звон его золота вылезти из своих трущоб.
   Известно, что ночью на 6 января 1649 года королева бежала в Сен-Жермен, увезя с собой и маленького короля. Двор последовал за ними, и оттуда хитрый кардинал надеялся восторжествовать над парламентом.
   Молва об этом еще до рассвета разлилась по всему Парижу. Ярость и ужас достигли крайних размеров. В то время хлеб привозили каждое утро из Гонесса, и вдруг стало известно, будто принц Кондэ высказал мнение, что надо приостановить доставку хлеба в Париж.
   Коадъютор решился воспользоваться народным волнением. Не покоряясь просьбам королевы присоединиться ко двору в Сен-Жермене и не тревожась мыслью, что окажется виновным в неповиновении ее величеству, он огласил свое намерение уехать из Парижа.
   Тактика его удалась как нельзя лучше: едва его карета выехала из архиерейского дома, как лошади были мигом выпряжены, и уличные торговки вынудили его пересесть из кареты в наскоро сделанные носилки, которые они сами потащили с громкими криками:
   – Да здравствует коадъютор! Он наш родной отец! Мы не выпустим его из Парижа!
   Раз утвердив свою власть законным порядком, Гонди думал, что нет ни партий, ни принцев, ни королей, которые не считали бы за счастье вести с ним переговоры, как равные с равным.
   Конечно, впереди него стоял герцог Бофор, которого двор в насмешку прозвал Рыночным королем, но не коадъютор ли, по существу, царствовал в Париже?
   Он хвастался, что может вертеть герцогом Бофором как и когда ему угодно, послать его туда, где надо будет воспламенить поохладевший восторг, или подучить его сделать какую-нибудь нелепость, предоставляя себе случай исправить ее блестящим образом.
   Герцог Бофор и видел и угадывал это, но у него тоже был свой план.
   Гонди вертел и советником Брусселем, когда имел надобность приводить в волнение парламент. Это тот самый Бруссель, который был арестован в начале Фронды, что послужило коадъютору поводом к первому разрыву с двором.
   Проповеди, куплеты, милостыни, пасквили в стихах и прозе – все способы были употреблены этим неутомимым честолюбцем, чтобы только сохранить в руках своих власть, которой он умел пользоваться и употреблять во зло. Но он совершил непростительную ошибку, заставив произнести приговор Мазарини и указав в нем причины изгнания. Эти причины так же относились к нему, как и к министру Анны Австрийской.
   В продолжение трех месяцев он держал в руках пружины, приводившие в действие всю эту кукольную комедию, все двигались по его воле: принцы, вельможи, граждане, народ и бродяги. Но после этого он имел неблагоразумие призвать на помощь испанцев, впустить в королевство этих самых беспощадных врагов Франции и короля со времен Карла V.
   Но если парижане, в сущности, любят возмущения и суматоху, то еще скорее это надоедает им и утомляет их. Немного прошло времени, а предводители партий должны были понять по общему ропоту, разорению купцов и нищете ремесленников, что дело плохо, и потому не замедлили объявить, что готовы приступить к примирению.
   Мазарини, искусный дипломат, представил все так, что первый шаг к примирению делает королева.
   По заключении мира коадъютор сумел так ловко вывернуться, что вышло, как будто он приготовил возвращение короля, и народ не замедлил присоединить к восклицаниям: «Да здравствует король!» и другое приветствие: «Да здравствует коадъютор!» Торговля приняла обычный оборот, и печеный хлеб из Гонесса неукоснительно доставлялся в столицу.