Алекс Норк. День святого Нормана Грея

   Оркестр – духовой, и не маленький.
   Исполняют, показалось ему, на очень приличном уровне. Сыгранно, стройно… Но опять – так знакомо, откуда оно?
   Торжественно, и торжественный строй достигает пафоса…
   Вот, на вершине звучания музыка двумя финальными аккордами обсыпалась и затихла. Там, на площади, кажется, и раньше было тихо, а теперь тишина даже обрела неестественность.
   И тут же в воздухе раздалось нечто трехкратное. Ну да, слившиеся, в один, человеческие голоса.
   Это не похоже на казнь, скорее, какой-нибудь развод караула. Во вкусе туземцев.
   Норман снова хотел вернуться к своим проблемам, и уже было начал… Изнутри, из коридора, тоже стали доноситься шумы… кто-то пробежал… и вдалеке отчетливо прозвучал голос, подавший команду: «Сми-ирно!».
   Снова шум, уже приближающийся.
   Норман, на всякий случай, отошел от дверей с неприятным ощущением, что могут идти к нему.
   И правда, отпираемая дверь, за которой почувствовалось много людей, лязгнула… и пугающе отлетела в сторону.
   «А, черт возьми, коль так, он лучше погибнет в бою!» – левая рука вскинулась на отвлекающий финт, а правая приготовилась, и он уже сделал подшаг вперед для удара…
   – Норман!!
   Огромная темная туша влетела в камеру. В-ноль-секунд его плечи заскрипели в немыслимой силы лапах, а голова оказалась прижатой к темному сукну, от которого пахнуло тонкими приятными духами.
   – Душа моя, вот счастье!
   – Брук, это ты?
   Его чуть отстранили, и Норман увидел лицо. С огромной белозубой улыбкой, не изменившееся ничуть за десять лет.
   Брук снова прижал его к себе.
   – Мой капитан! Как я рад, как я рад!
   И повернувшись к скученным в дверном проеме головам, обнимая Нормана за плечи, представил:
   – Лучший квотербек всего американского футбола! А вас, олухи, не научишь ничему путному. Быстро тащите чего-нибудь!
 
   Мозги никак не поспевают за событиями.
   Они сидят на тюремных досках за столиком друг против друга и вспоминают, вспоминают…
   Брук открывает вторую бутылку шампанского. На столе дорогая снедь – икра, запеченный в каких-то пахучих листьях омар…
   Они уже собирались чокнуться, но раздалось повелительное:
   – А где государственный секретарь?!
   С той стороны произнесли через дверное окошко:
   – Я здесь, Ваше величество.
   – Зайди.
   Появился средних лет туземец в очень хорошем, как и на Бруке, тонкого сукна костюме, только тоном светлее.
   – Внеси сегодняшний день в число национальных праздников.
   Тот мигом вынул блокнот и ручку.
   – Как будет называться?
   – Святого Нормана Грея.
   – Прикажете епископу канонизировать?
   – Разумеется.
   Норман, вспомнив о главном, начал рассказывать Бруку про яхту, но тот небрежно махнул рукой:
   – Я тоже тут после папы… люди иногда выводят из себя. Ты съешь икры.
   Он встал и сунул голову к прутьям:
   – Эй, там, веселенькое что-нибудь!
   Приказы тут исполнялись с поразительной быстротой, Брук едва успел сесть, как громко, ладно и, действительно, весело зазвучал какой-то фокстрот.
   – А здесь у тебя есть национальная команда?
   – Народ спортивный, ты сам увидишь. Но вот проблема, – Брук досадливо качнул головой, – кусаются, черти, во время матча. Никак не могу отучить.
   И снова воспоминания…
 
   Скоро обоим сделалось так хорошо, что прилегли на доски на римский манер. Брук повелел принести ликеры.
   А вскоре Норман неожиданно для себя заметил, что там, наружи, уже темно и камера освещена принесенными светильниками.
   И тут же отметил сквозь легкий туман в голове оборвавшуюся за окном музыку.
   Однако, вот, оркестр вновь заиграл. Торжественно, выделяя аккорды…
   – Ха, – Брук ткнул большим пальцем в сторону прутьев, – не запылилась. Сейчас тебя познакомлю.
   А Норман вдруг, наконец, узнал:
   – Это гимн нашего университетского клуба!
   – Да, – Брук улыбнулся во все белые зубы. – А теперь – гимн моего великого острова. Первая леди сама транспонировала его в более торжественные формы. – И чуть прислушался в сторону коридора… – Вот и она.
   Норман посмотрел на дверь.
   Открывая дверь, в проеме показался некто местный в ослепительно белом фраке и торжественно объявил:
   – Первая леди!
   Вслед за этим в камеру ступила высокое очень смуглое создание в сверкающем открытом платье с юбкой сильно выше колен.
   После длинных стройных ног Норман увидел гриву волос и большие блестящие глаза, которые сразу вперились в Брука.
   – Ты головой стукнулся?
   И хотя вопрос был задан очень конкретно, Его величество Брук, не изменив римской позы, радостно показал на другой топчан:
   – Дорогая, это мой друг и лучший квотербек всего американского футбола – Норман Грей. Присаживайся, дорогая.
   Первая леди оглядела камеру.
   – Куда мне присесть, на парашу?
   Вопрос ушел туда же, куда и первый.
   – Выпей с нами шампанского.
   – Пошел ты на пальму! Брук, если ты начнешь управлять государством из камеры, народу это может скоро понравиться.
   Она посмотрела на Нормана, который давно собирался соблюсти вежливость и встать, но, странным образом, сигналы от головы долго шли через тело в ноги.
   – А вам, мистер Грей, если уж взбрендило резать людей, надо было сбросить в океан трупы. Акулы бы слопали, и нет концов.
   Она опять перевела взгляд на мужа.
   – Ты, кажется, говорил, что квотербек – мозг команды.
   – Мо-озг! – радостно подтвердил тот.
   – Я вижу, какой он у вас у обоих. А на остров уже наперли чертовы журналисты. Ты слышишь? Надо завтра с этим покончить.
   – По-кончим!
   В подтверждение огромная лапа махнула в воздухе, и хорошо, что ничего не было на ее пути.
   – Так, собирайся.
   Брук начал медленно и без всякого удовольствия подниматься.
   – Да. Только мне нужно отправить естественные для организма потребности.
   – Нет, столько я ждать не могу. Вы, Норман, проведете эту ночь здесь. Там, у ворот, журналисты. Понимаете, кое-что приходится соблюдать.
   На прощание Его величество решил обнять и поцеловать друга. Однако… подвело равновесие, и Норман какое-то время лежал на досках, приходя в себя и проверяя глубоким дыханием, не повреждена ли грудная клетка.
   А потом все-таки нашел в себе силы сесть.
   Вообще-то, от очень хороших напитков голова сохраняет определенную чистоту, и Норман вполне узнал своего адвоката, сидящего с другой стороны, на месте, покинутом Бруком.
   – Выпьете чего-нибудь?
   – Благодарю вас, сэр, я только для разговора.
   – Ну, как угодно.
   Норман налил себе шампанского и уставился на икру – есть ее еще или не есть.
   – Сэр, – начал адвокат, очень ласково глядя, – задача совсем несложная, но вы должны четко придерживаться инструкций.
   – Нет проблем. Может быть, выпьете все-таки и закусите.
   – Не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь. И послушайте меня внимательно.
   – Я весь…
   – Завтра на суде вы не должны ничего рассказывать. А особенно того, что говорили мне.
   Хотя не было настроения с чем-либо спорить, Норман удивленно вскинул глаза.
   – Да, сэр. Говорить буду я, вы должны лишь отвечать на вопросы. Слово «нет», произнесете, только если спросят: «Вы убивали?».
   – Но я, действительно, не убивал.
   – Тем более, сэр, тем более. А на все остальные вопросы отвечаете «да». Односложно, сэр. Вы запомнили?
   – … да.
   С левой стороны на груди адвоката, он только сейчас заметил, помещалось красивое, дюйма в два, изображение желтого попугая. С самоуверенным, если не сказать наглым, профилем. Ювелирная по качеству вещица.
   Адвокат перехватил его взгляд.
   – Награда за сообщение о вас Президенту. Высшая для человека моей профессии: «Попугай четвертой степени». За заслуги перед Отечеством.
   – А какие бывают еще?
   – О, «Зеленый попугай» – за большие заслуги. «Красный» – за огромные. И «Белый» – за сверхзаслуги. Таким орденом увековечен лишь Папа Римский и ваш президент.
   – Вы католическая страна?
   – Можно сказать, что так. Хотя наши люди больше всего верят в своего сиятельного Президента.
   Норман подумал, что и сам сейчас в него больше верит…
 
   Ночь прошла. Что-то было во сне иногда беспокойное, но короткими только моментами. Алкоголь высокого качества сделал свое – отключил те участки, от которых, вчера ему серьезно казалось, можно сойти с ума.
   Он заснул на твердом топчане, а проснулся на мягком матрасе с чистым бельем, и в пижаме.
   В камере большие напольные вазы с цветами, и это надо – старый грязно-рыжий унитаз заменили на белый новый.
   На столе в ведерке со льдом шампанское, и еще всякое-разное.
 
   Суд был назначен на двенадцать часов.
   Из доставленного с яхты гардероба Норман приоделся в то, что построже. И когда уже совсем был готов, начал все-таки волноваться.
   Сам начальник тюрьмы поехал сопровождать его в тюремной машине и, извиняясь, произнес уже какие-то знакомые слова про вынужденные, диктуемые внешними обстоятельствами неудобства.
 
   Зал был не очень большим, красиво отделанным полированным деревом. Норман сразу обратил внимание, что он заполнен публикой с белыми лицами в двух передних рядах и темно-смуглыми в остальных, коих было раз в десять больше. Сидевшие в первых рядах, имели блокноты и портативную звукозапись. А дальше, среди темной массы, у многих женщин почему-то были цветы.
   Стрелки часов уже почти сошлись на двенадцати, но еще не совсем.
   Норман сел, как положено, впереди, рядом с адвокатом.
   Странно, почему здесь нет никаких портретов Брука? Он спросил.
   – Как можно, сэр. Это было бы бестактно по отношению к независимой судебной власти.
   Слева от них, из боковых дверей вышел человек в черной мантии и в той ромбообразной шапочке, которая осталась, кажется, еще с античных времен. Лицо – воплощенное беспристрастие и суровость. И Норман правильно догадался.
   – Генеральный прокурор, сэр.
   – Тогда процесс должен вести Верховный судья?
   – Совершенно верно, сэр.
   Дверь, чуть сбоку от судейской кафедры, открылась и появился некто в одежде пажа, исполненной в черно-коричневой гамме, и с жезлом в руках.
   Жезл три раза стукнулся об пол.
   – Его честь Верховный судья Грандайленда!
   – Один раз «нет» и остальные «да», – быстрым шепотом напомнил ему адвокат.
   Все встали при появившемся Верховном судье.
   Тот, поднявшись на несколько ступенек к себе, положил перед собой два увесистых синего цвета тома, милостиво оглядел зал и дал знак садиться.
   Большие очки и сам склад лица выдавали в судье человека благонравного и мудрого. Норману это понравилось, и стало спокойней.
   Некто секретарского звания зачитал по бумажке чье дело рассматривается и в связи с чем.
   Тут же он поднес и положил перед Норманом большущую Библию.
   – Клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды?
   Норман положил на Библию руку и успел заметить стоявшее более мелкими буквами: «В картинках – для неграмотных и детей».
   – Да.
   Слово получил прокурор.
   – Ваша честь! Трагедии, к сожалению, происходят даже на нашем острове.
   Он сделал паузу, как будто предчувствовав реакцию соплеменников, – за спиной у Нормана прозвучал дружный печальный вздох.
   – И мы убеждаемся, Ваше честь, что чаще всего причиной трагедии является сам человек.
   Верховный судья обдумал фразу и согласно кивнул.
   – Иногда не по злонамеренным планам или корыстному умыслу, Ваша честь, а по легкомыслию, кое является лишь внешне дружественным, а по сути, коварным спутником жизни.
   – Н-да!! – стройно произнесли сзади этак голосов шестьдесят.
   Верховный судья ласково поднял палец, чтобы не мешали говорить прокурору.
   – Приходится замечать, что сторожащая человека умеренность иной раз покидает не только отдельных и редких граждан нашего острова, но и людей из Большого света.
   Прокурор повел голову в сторону и посмотрел в первые два белых ряда. Верховный судья, чуть вытянув себя в кресле, взглянул туда же.
   Там, за спиной у Нормана, завозились.
   – И вместе со многими уважаемыми достижениями науки и техники этого большого мира мы видим злоупотребление алкоголем, а порой и откровенный разврат.
   – Фу!! – хором сказали сзади, а Верховный судья удрученно покивал головой.