Страница:
За разговорами Вовка не заметил, как они дошли до перекрестка.
– Вот и Луговая, – сказал Кирилл.
Улица Луговая оказалась одноэтажной. Там стояли обычные бревенчатые домики прямо как в деревне Кошелихе, где раньше Вовка каждое лето отдыхал с мамой. Разница лишь в том, что вдоль улицы пролегала мощеная камнем дорога, а не песчаная как в Кошелихе.
Между дорогой и домами была просто земля, поросшая травой с желтыми одуванчиками и белыми ромашками. Около домов, у заборчиков, стояли скамейки, просто врытые в землю бревнышки, с прибитой между ними доской. На скамейках и на завалинках домов сидели обычные на вид бабушки. Они о чем-то разговаривали. В общем, все как в Кошелихе.
Около домов резвились малыши; они копались в песке, катались на трехколесных велосипедах, просто бегали друг за другом. На улице было много зелени: деревья, кустарники, трава, много цветов. Во дворах росли плодовые деревья, на которых висели еще не созревшие яблоки и груши, вишни и сливы и еще какие-то плоды, которых Вовка никогда раньше не видел.
Все вокруг навевало чувство умиротворения и… тоски. Тоски, – потому что Вовке, вдруг, тоже захотелось жить на такой вот уютной, наполненной светом, радостью и добротой улочке, в каком-нибудь маленьком домике. И еще, чтобы в этом домике жила его мама, а еще папа… и Кирилл. При чем тут Кирилл, Вовка и сам не мог понять.
Вовка шел с Кириллом по дороге, спускавшейся под горку. Вот и конец улицы, а там, дальше, блестит на солнце неширокая речка с небольшим песчаным пляжем. На другом берегу речки стоит лес. Справа и слева от пляжа раскинулись необозримые луга с перелесками.
На пляже Вовка увидел компанию из трех мальчишек и двух девчонок. Они играли в волейбол. Играли как-то неумело, а может, просто никто никого не старался обыграть. Мяч чаще ударялся в сетку, натянутую между врытыми в песок столбами, чем перелетал через нее. Стоял веселый гвалт.
– Сейчас я тебя познакомлю с моими друзьями, – почему-то шепотом, сказал Кирилл, – только ни в коем случае не называй им свою фамилию. Ладно?
– А почему? – удивился Вовка.
– Так надо. И помни, что это очень важно, так что ни в коем случае. Скажешь, будет непоправимая беда. Потом, может быть, ты узнаешь, почему так было нужно.
– Ладно, договорились.
– Привет честной компании! – крикнул Кирилл. Все обернулись на его голос.
– Ребята, Кирилл пришел! – радостно закричала одна из девчонок.
Вся ватага радостно побежала навстречу. Вовку и Кирилла обступили со всех сторон. Стали расспрашивать Кирилла, почему его так долго не было. А Кирилл ответил:
– Ребята, у меня было много дел, я потом все расскажу, а пока, познакомьтесь. Это мой новый друг, его зовут Вова.
Вовка довольно быстро перезнакомился со всей компанией. Сенька был самый старший. Ему еще полгода назад исполнилось двенадцать лет. Несмотря на это, было видно, что Кирилл пользуется в компании самым большим авторитетом.
Младшему, Шурику, девять лет, а его сестре Маришке – почти одиннадцать, как Кириллу. Они оба выделялись среди остальных темным, почти южным загаром. На фоне загара их темные, хотя и выгоревшие на солнце волосы и брови, казались неестественно светлыми. У обоих – карие глаза, оба шустрые и веселые, они постоянно смеялись над каждой шуткой десятилетнего Алешки Шаповалова, по прозвищу «Шаляпин».
Это прозвище Алешка получил, по-видимому, из-за фамилии. Потом, правда, Кирилл рассказал Вовке, что Алешка – солист городского детского хора. Так что, может быть, дело тут не только в фамилии.
Машка Клюквина, по сравнению с остальными, казалась очень тихой, даже трусихой. Казалось, что она боится даже громко разговаривать. Но это было обманчивое впечатление. Вовка узнал о Машке такое, что сразу ее зауважал. Оказывается, полгода назад она бросилась в горящий дом и спасла своего годовалого братика. Случилось это… в его, Вовкином Мире, недалеко от Москвы. Дома там специально поджигали люди, нанятые бандитами. Это делалось для того, чтобы освободить землю под строительство коттеджей, магазинов, гостиниц. Бандитов прикрывали люди, обладающие большой властью, вот почему, преступникам все сходило с рук… до поры, пока ими не занялась прокуратура.
После того пожара семью Клюквиных приняли здесь, в Солнцеграде. В нашем Мире жить им стало негде, да и опасно.
Дело в том, что отец Маши каким-то образом узнал, кто устраивал пожары, и его могли просто убить, чтобы не было свидетеля.
На пляже пробыли не больше часа. Искупались, поиграли в волейбол. Потом Маришка предложила сходить на выставку художников.
– Там вчера новые картины художника Арсенина выставили, – сказала она, – интересно посмотреть.
– Точно! Давайте сходим, – поддержал ее Сенька. – Говорят, там и сам Дмитрий Дмитриевич будет.
– Как это? – удивился Вовка. – Ведь он же давно умер.
Ребята посмотрели на него с удивлением, а Кирилл объяснил:
– Вова, это он у вас умер, но Учитель в последний миг успел его забрать оттуда, из вашего Мира. Теперь Дмитрий Дмитриевич живет здесь, на улице Возрождения.
– Вот это да,… а, может, и моя мама здесь… и папа? – спросил Вовка с надеждой.
Кирилл тут же помрачнел. Он ответил не сразу, но ответил:
– Нет, Вова, здесь их нет… нигде нет… Когда погиб твой отец, мне всего четыре года было. А мама… я хотел перенести твою маму в наш Мир. Прости меня… у меня не получилось… я тогда не успел… опоздал… всего на сотую долю секунды опоздал… – Кирилл неожиданно отвернулся.
Все притихли, потому что понимали как Вовке сейчас тяжело. Вовка видел, что и Кирилл очень переживает из-за этого. Чтобы не затягивать возникшую паузу, Вовка сказал:
– Ладно, идемте на выставку?
– Я бы… я не хотел бы сейчас туда идти, – не оборачиваясь, каким-то странным, дрожащим, что ли, голосом возразил Кирилл.
– Почему? – удивилась Маришка.
– Не могу вам этого объяснить.
– Ну давай, сходим, – попросил Вовка. – Чего плохого, если мы посмотрим на картины?
Кирилл продолжал стоять ко всем спиной. Видимо, думал что ответить. Потом он повернулся лицом к ребятам. Вовка заметил, что вид у Кирилла какой-то странный: глаза как-то странно блестят, и лицо не просто грустное, а вообще стало таким, словно это не у Вовки, а у Кирилла горе какое-то случилось. В общем, Кирилл повернулся лицом к друзьям и к Вовке и сказал:
– Ладно, идемте. Только Вова пусть пообещает, что на мои картины будет смотреть только издали.
– А что, там и твои картины есть?! – удивился Вовка.
– Есть, только помни, что я тебе сказал. И не пытайся прочитать мою фамилию на табличках, даже издали не пытайся. Ребята, и вы ни в коем случае не произносите мою фамилию.
– Почему? – удивилась Маришка.
– Потому что иначе случится непоправимая беда. Вова, не обижайся, но так надо. Тебе ни в коем случае нельзя знать мою фамилию, а моим друзьям твою.
– Ладно, обещаю, что не буду читать. Только не понимаю, почему нельзя…
– Просто, так надо. Сейчас ты этого не поймешь. Может быть после…
Выставка располагалась во Дворце Искусств. Это величественное здание с колоннадой вокруг, выполненное в античном стиле, возвышалось над широкой площадью. Стены дворца украшал лепной орнамент. Около входа стояли две скульптуры атлантов, держащих на плечах каменный козырек над входом.
В залах оказалось немало посетителей, но шумно не было. Если кто-то и разговаривал, то очень тихо. Большинство посетителей просто тихо ходили по залам. Они останавливались около картин, подолгу их рассматривали. Картины были разные: пейзажи, портреты, натюрморты…
– Вон, смотрите – тихо сказала Маришка, – там картины Дмитрия Дмитриевича.
Она и Шурик подошли к стене, где висели картины Арсенина. Подошли и остальные. Вовка увидел на тех пейзажах знакомые места: лес, лесное озеро около деревни Кошелихи; а вот и его улица; утопающие в зелени аллеи парка.
Вовка смотрел на картины, как зачарованный. Он знал, что Дмитрий Дмитриевич жил в их городе. Он видел его картины и раньше. Он видел и самого Арсенина, когда тот приходил в школу на встречу с учениками. Это было давно, когда жива была его мама, когда жив был художник Арсенин. Но эти картины поразили Вовку. Они словно говорили, как Дмитрий Дмитриевич тоскует по родным местам, по местам, где он родился, жил… и умер…
– Здорово, Кирилл, – услышал Вовка знакомый из далекого прошлого голос. Все обернулись, Вовка тоже. Пред ними стоял художник Арсенин, только помолодевший. Он стоял и приветливо улыбался.
– Здрасте, дядя Дима, – ответил Кирилл.
– Что, понравились картины?
– Ага, здорово написано.
– А мне вот больше твои картины нравятся. Я тебе даже завидую. У тебя, Кирюха, великий талант. Твои картины нравятся всем. Здесь к кому ни подойди, только и говорят: «Картины Му…»
Вовка не понял, что произошло. Только что он с Кириллом и его друзьями был в выставочном зале, и вдруг оказался около замка. У того самого, в котором живут Главный Хранитель и Кирилл.
Вовка дико оглядывался по сторонам и довольно медленно приходил в себя после столь неожиданного перемещения.
– Извини, Вова, я вспомнил, что тебе пора возвращаться, – сказал Кирилл.
– Уже?
– Да, уже. Не забывай, что тебе надо быть в интернате, чтобы сделать следующий шаг. Кстати, это просто хохма. Знаешь, Гоблин сунулся в вашу спальню, а тебя там нет. Представляешь? – комната заперта, а тебя нет. Он сейчас к директору побежал докладывать.
– Ну вот, еще одна проблема.
– Никакая и не проблема. Ты снова появишься в запертой спальне. Кстати, Блинов ее не запер. Блинов туда прибежит с Арсением Ильичом, а спальня заперта, и ты там. Представь, что подумает Арсений Ильич. Он подумает, что Блинов сошел с ума. А тебе надо сделать удивленный вид и сказать, что ты все время находился в спальне. Вот умора будет! Ваш Гоблин к доктору побежит проверяться, к этому, что сумасшедших лечит. Все время забываю, как он называется…
– Что ли психиатр?
– Во! Точно! К психиатру.
Вовка проснулся. Он лежал на своей кровати точно в том же положении, в котором заснул.
Глава 7. Гоблиненыш
Глава 8. Следователь
– Вот и Луговая, – сказал Кирилл.
Улица Луговая оказалась одноэтажной. Там стояли обычные бревенчатые домики прямо как в деревне Кошелихе, где раньше Вовка каждое лето отдыхал с мамой. Разница лишь в том, что вдоль улицы пролегала мощеная камнем дорога, а не песчаная как в Кошелихе.
Между дорогой и домами была просто земля, поросшая травой с желтыми одуванчиками и белыми ромашками. Около домов, у заборчиков, стояли скамейки, просто врытые в землю бревнышки, с прибитой между ними доской. На скамейках и на завалинках домов сидели обычные на вид бабушки. Они о чем-то разговаривали. В общем, все как в Кошелихе.
Около домов резвились малыши; они копались в песке, катались на трехколесных велосипедах, просто бегали друг за другом. На улице было много зелени: деревья, кустарники, трава, много цветов. Во дворах росли плодовые деревья, на которых висели еще не созревшие яблоки и груши, вишни и сливы и еще какие-то плоды, которых Вовка никогда раньше не видел.
Все вокруг навевало чувство умиротворения и… тоски. Тоски, – потому что Вовке, вдруг, тоже захотелось жить на такой вот уютной, наполненной светом, радостью и добротой улочке, в каком-нибудь маленьком домике. И еще, чтобы в этом домике жила его мама, а еще папа… и Кирилл. При чем тут Кирилл, Вовка и сам не мог понять.
Вовка шел с Кириллом по дороге, спускавшейся под горку. Вот и конец улицы, а там, дальше, блестит на солнце неширокая речка с небольшим песчаным пляжем. На другом берегу речки стоит лес. Справа и слева от пляжа раскинулись необозримые луга с перелесками.
На пляже Вовка увидел компанию из трех мальчишек и двух девчонок. Они играли в волейбол. Играли как-то неумело, а может, просто никто никого не старался обыграть. Мяч чаще ударялся в сетку, натянутую между врытыми в песок столбами, чем перелетал через нее. Стоял веселый гвалт.
– Сейчас я тебя познакомлю с моими друзьями, – почему-то шепотом, сказал Кирилл, – только ни в коем случае не называй им свою фамилию. Ладно?
– А почему? – удивился Вовка.
– Так надо. И помни, что это очень важно, так что ни в коем случае. Скажешь, будет непоправимая беда. Потом, может быть, ты узнаешь, почему так было нужно.
– Ладно, договорились.
– Привет честной компании! – крикнул Кирилл. Все обернулись на его голос.
– Ребята, Кирилл пришел! – радостно закричала одна из девчонок.
Вся ватага радостно побежала навстречу. Вовку и Кирилла обступили со всех сторон. Стали расспрашивать Кирилла, почему его так долго не было. А Кирилл ответил:
– Ребята, у меня было много дел, я потом все расскажу, а пока, познакомьтесь. Это мой новый друг, его зовут Вова.
Вовка довольно быстро перезнакомился со всей компанией. Сенька был самый старший. Ему еще полгода назад исполнилось двенадцать лет. Несмотря на это, было видно, что Кирилл пользуется в компании самым большим авторитетом.
Младшему, Шурику, девять лет, а его сестре Маришке – почти одиннадцать, как Кириллу. Они оба выделялись среди остальных темным, почти южным загаром. На фоне загара их темные, хотя и выгоревшие на солнце волосы и брови, казались неестественно светлыми. У обоих – карие глаза, оба шустрые и веселые, они постоянно смеялись над каждой шуткой десятилетнего Алешки Шаповалова, по прозвищу «Шаляпин».
Это прозвище Алешка получил, по-видимому, из-за фамилии. Потом, правда, Кирилл рассказал Вовке, что Алешка – солист городского детского хора. Так что, может быть, дело тут не только в фамилии.
Машка Клюквина, по сравнению с остальными, казалась очень тихой, даже трусихой. Казалось, что она боится даже громко разговаривать. Но это было обманчивое впечатление. Вовка узнал о Машке такое, что сразу ее зауважал. Оказывается, полгода назад она бросилась в горящий дом и спасла своего годовалого братика. Случилось это… в его, Вовкином Мире, недалеко от Москвы. Дома там специально поджигали люди, нанятые бандитами. Это делалось для того, чтобы освободить землю под строительство коттеджей, магазинов, гостиниц. Бандитов прикрывали люди, обладающие большой властью, вот почему, преступникам все сходило с рук… до поры, пока ими не занялась прокуратура.
После того пожара семью Клюквиных приняли здесь, в Солнцеграде. В нашем Мире жить им стало негде, да и опасно.
Дело в том, что отец Маши каким-то образом узнал, кто устраивал пожары, и его могли просто убить, чтобы не было свидетеля.
На пляже пробыли не больше часа. Искупались, поиграли в волейбол. Потом Маришка предложила сходить на выставку художников.
– Там вчера новые картины художника Арсенина выставили, – сказала она, – интересно посмотреть.
– Точно! Давайте сходим, – поддержал ее Сенька. – Говорят, там и сам Дмитрий Дмитриевич будет.
– Как это? – удивился Вовка. – Ведь он же давно умер.
Ребята посмотрели на него с удивлением, а Кирилл объяснил:
– Вова, это он у вас умер, но Учитель в последний миг успел его забрать оттуда, из вашего Мира. Теперь Дмитрий Дмитриевич живет здесь, на улице Возрождения.
– Вот это да,… а, может, и моя мама здесь… и папа? – спросил Вовка с надеждой.
Кирилл тут же помрачнел. Он ответил не сразу, но ответил:
– Нет, Вова, здесь их нет… нигде нет… Когда погиб твой отец, мне всего четыре года было. А мама… я хотел перенести твою маму в наш Мир. Прости меня… у меня не получилось… я тогда не успел… опоздал… всего на сотую долю секунды опоздал… – Кирилл неожиданно отвернулся.
Все притихли, потому что понимали как Вовке сейчас тяжело. Вовка видел, что и Кирилл очень переживает из-за этого. Чтобы не затягивать возникшую паузу, Вовка сказал:
– Ладно, идемте на выставку?
– Я бы… я не хотел бы сейчас туда идти, – не оборачиваясь, каким-то странным, дрожащим, что ли, голосом возразил Кирилл.
– Почему? – удивилась Маришка.
– Не могу вам этого объяснить.
– Ну давай, сходим, – попросил Вовка. – Чего плохого, если мы посмотрим на картины?
Кирилл продолжал стоять ко всем спиной. Видимо, думал что ответить. Потом он повернулся лицом к ребятам. Вовка заметил, что вид у Кирилла какой-то странный: глаза как-то странно блестят, и лицо не просто грустное, а вообще стало таким, словно это не у Вовки, а у Кирилла горе какое-то случилось. В общем, Кирилл повернулся лицом к друзьям и к Вовке и сказал:
– Ладно, идемте. Только Вова пусть пообещает, что на мои картины будет смотреть только издали.
– А что, там и твои картины есть?! – удивился Вовка.
– Есть, только помни, что я тебе сказал. И не пытайся прочитать мою фамилию на табличках, даже издали не пытайся. Ребята, и вы ни в коем случае не произносите мою фамилию.
– Почему? – удивилась Маришка.
– Потому что иначе случится непоправимая беда. Вова, не обижайся, но так надо. Тебе ни в коем случае нельзя знать мою фамилию, а моим друзьям твою.
– Ладно, обещаю, что не буду читать. Только не понимаю, почему нельзя…
– Просто, так надо. Сейчас ты этого не поймешь. Может быть после…
Выставка располагалась во Дворце Искусств. Это величественное здание с колоннадой вокруг, выполненное в античном стиле, возвышалось над широкой площадью. Стены дворца украшал лепной орнамент. Около входа стояли две скульптуры атлантов, держащих на плечах каменный козырек над входом.
В залах оказалось немало посетителей, но шумно не было. Если кто-то и разговаривал, то очень тихо. Большинство посетителей просто тихо ходили по залам. Они останавливались около картин, подолгу их рассматривали. Картины были разные: пейзажи, портреты, натюрморты…
– Вон, смотрите – тихо сказала Маришка, – там картины Дмитрия Дмитриевича.
Она и Шурик подошли к стене, где висели картины Арсенина. Подошли и остальные. Вовка увидел на тех пейзажах знакомые места: лес, лесное озеро около деревни Кошелихи; а вот и его улица; утопающие в зелени аллеи парка.
Вовка смотрел на картины, как зачарованный. Он знал, что Дмитрий Дмитриевич жил в их городе. Он видел его картины и раньше. Он видел и самого Арсенина, когда тот приходил в школу на встречу с учениками. Это было давно, когда жива была его мама, когда жив был художник Арсенин. Но эти картины поразили Вовку. Они словно говорили, как Дмитрий Дмитриевич тоскует по родным местам, по местам, где он родился, жил… и умер…
– Здорово, Кирилл, – услышал Вовка знакомый из далекого прошлого голос. Все обернулись, Вовка тоже. Пред ними стоял художник Арсенин, только помолодевший. Он стоял и приветливо улыбался.
– Здрасте, дядя Дима, – ответил Кирилл.
– Что, понравились картины?
– Ага, здорово написано.
– А мне вот больше твои картины нравятся. Я тебе даже завидую. У тебя, Кирюха, великий талант. Твои картины нравятся всем. Здесь к кому ни подойди, только и говорят: «Картины Му…»
Вовка не понял, что произошло. Только что он с Кириллом и его друзьями был в выставочном зале, и вдруг оказался около замка. У того самого, в котором живут Главный Хранитель и Кирилл.
Вовка дико оглядывался по сторонам и довольно медленно приходил в себя после столь неожиданного перемещения.
– Извини, Вова, я вспомнил, что тебе пора возвращаться, – сказал Кирилл.
– Уже?
– Да, уже. Не забывай, что тебе надо быть в интернате, чтобы сделать следующий шаг. Кстати, это просто хохма. Знаешь, Гоблин сунулся в вашу спальню, а тебя там нет. Представляешь? – комната заперта, а тебя нет. Он сейчас к директору побежал докладывать.
– Ну вот, еще одна проблема.
– Никакая и не проблема. Ты снова появишься в запертой спальне. Кстати, Блинов ее не запер. Блинов туда прибежит с Арсением Ильичом, а спальня заперта, и ты там. Представь, что подумает Арсений Ильич. Он подумает, что Блинов сошел с ума. А тебе надо сделать удивленный вид и сказать, что ты все время находился в спальне. Вот умора будет! Ваш Гоблин к доктору побежит проверяться, к этому, что сумасшедших лечит. Все время забываю, как он называется…
– Что ли психиатр?
– Во! Точно! К психиатру.
Вовка проснулся. Он лежал на своей кровати точно в том же положении, в котором заснул.
Глава 7. Гоблиненыш
Вовка проснулся в запертой на ключ спальне. Кто-то дергал дверь. За дверью слышались голоса:
– Черт знает что! – орал Гоблин. – Я же не запирал! Мало того, что этот моральный урод сбежал, так еще и с дверью какой-то недоумок балуется!
– Геннадий Олегович, может, вы ее сами заперли, машинально? – послышался в ответ голос директора. – Тем более, что другого ключа ни у кого нет.
– Я, что, из ума, выжил? – сокрушался Гоблин. – Я, как только побег обнаружил, сразу к Вам. Дверь не запер, а ключи в кабинете оставил.
– Но открывать-то все равно надо. Идемте за ключом.
Послышались удаляющиеся шаги. Минут через пять Гоблин и директор вернулись. Вовка притворился, что спит. Когда Гоблин открыл дверь и увидел Вовку, он чуть не лишился дара речи. Директор, судя по всему, тоже. Вовка сделал вид, что только что проснулся. Он потянулся, сел, спустил ноги на пол и посмотрел на Гоблина и директора «заспанными» глазами. Гоблин стоял, открывал рот, издавая нечленораздельные звуки, а потом внезапно заорал:
– Ты где был, сволочь?! Я тебя по всему корпусу искал, все закутки обшарил! Ты что себе позволяешь, подонок?! Молча-а-ать!
Вовка продолжал спокойно сидеть на кровати.
– Отвечай, негодяй, когда тебя спрашивают! – орал Гоблин.
– Но Геннадий Олегович, вы же сами сказали, – «молчать». Вот я и молчал.
– Хватит придурком прикидываться! Где ты был?!
– Ничего себе! Здесь был. Где же еще? Вы же сами меня заперли. Что ли забыли?
– Молча-а-ать! Я видел, что тебя здесь только что не было!
– Интересно, где же я был?
– Вот это ты нам сейчас и расскажешь!
– Извините, Геннадий Олегович, но я не знаю, чего мне рассказывать. Я из-за Вас почти весь день тут просидел, а еще чего-то сочинять надо.
– Убью-у-у! – заорал Гоблин и, сжав кулаки, бросился к Вовке.
Вовке показалось, что в комнате мелькнул знакомый силуэт и лицо Кирилла. Это, может, и показалось, а вот как Гоблин споткнулся обо что-то невидимое и проехал по полу до самого окна, – это уж, точно, не показалось. Потерявший, наконец, терпение директор заорал на Гоблина:
– Прекрати-и-ить! Поднимайтесь с пола, Геннадий Олегович! И уходите! И чтоб я Вас сегодня больше не видел! Идите домой! Успокойте нервы! Сходите к доктору, наконец!
– Извините Арсений Ильич, не сдержался. Сами бы с этим мерзавцем почаще общались, тоже не выдержали бы.
– Насчет мерзавцев вы не очень бы… Вова Вам ничего такого не сказал, чтобы вести себя подобным образом.
– Извините. Ну, я пойду?
– Идите, уж! И оставьте мне ключ! Да, к доктору все-таки сходите, советую. Вам надо нервишки подлечить.
Гоблин ушел, что-то ворча себе под нос. А Арсений Ильич присел на кровать рядом с Вовкой.
– Ну что, доволен? Довел человека?
– Что ли, я его доводил? Он сам себя довел. Вы же видите что у него «глюки». Что ли, я сумел бы выйти из запертой спальни, а потом вернуться?
– Да, что-то с ним творится… Но, все равно, твоя вина в этом тоже есть. Знаешь, как он перенервничал, когда ты хотел прыгать с крыши?
– Не собирался я ни с какой крыши прыгать. Я же вам говорил, зачем там заперся. И еще, я теперь точно знаю, что с той сумкой он подстроил. Это он специально, потому что он меня ненавидит.
– Ну вот, опять. Выходит, не ты украл деньги, а он?
– Нет не он. Но и не я. Кто-то другой, но по его указке. Я догадываюсь, кто, я докажу это.
– Ну, вот что, давай сделаем так. Скоро будет полдник. Ты, я думаю, не откажешься от полдника. Ты сам это сказал утром. А потом просто отдашь Антонине Александровне украденные деньги и извинишься перед ней. Сделаешь это сам, без свидетелей, и мы все забудем, как будто ничего и не было.
– На полдник я пойду… если можно. А вот с деньгами труднее, нет их у меня. Но если найду у кого они, обязательно вам скажу. А вам лучше бы вызвать милицию, чтобы милиционеры все расследовали.
Ночью Вовка долго не мог заснуть. Уснуть удалось только под утро, но вскоре он проснулся от какого-то шороха. Он хотел было сесть и оглядеться, но все вспомнил. Он лишь чуть-чуть приподнял веки, притворяясь спящим. В спальне в лунном свете вырисовывался силуэт гоблиновского любимчика Кольки. Гоблиненыш что-то держал в руке и, крадучись, приближался к Вовкиной кровати. Приглядевшись, сквозь чуть приоткрытые щелочки век, Вовка чуть не вскрикнул от неожиданности. В руке Колян держал вложенную в полиэтиленовый пакет пачку денег.
Колян, подойдя к кровати, осторожно приподнял край матраса и запихал туда «компромат». Потом он, крадучись, вышел из спальни. Вовка вскочил с постели и заглянул под матрас – там лежал пакет с деньгами. В пакете еще лежала какая-то бумажка. Приглядевшись, он прочитал: «на рубероид для крыши».
Вовка подбежал к двери, но, в последний момент, раздумал ее открывать, потому что услышал за дверью шепот. Вовка прильнул к замочной скважине. Там были двое: Гоблин и Гоблиненыш. Колян шепотом докладывал Блинову, что дело сделано, что деньги на месте.
– Молодец, Коля, – шепотом сказал Гоблин. – Ты сколько себе оставил?
– Половину. – Их там все равно больше двадцати тысяч было.
– Зря, надо было Муравкину подложить побольше. Могут не поверить, что этот ублюдок столько потратил. Ну ладно, иди спать. Только с теми деньгами не светись, лучше спрячь их пока…
Гоблиненыш ушел, а Гоблин постоял немного и пошел к своему кабинету.
Вовка не знал, что теперь делать. Может взять этот пакет и подложить Гоблиненышу в тумбочку, а потом сказать Арсению Ильичу? Ведь это будет справедливо, потому что настоящий вор – Гоблиненыш. Но как это сделать, чтобы не заметили? Это почти невозможно. Сколько времени пройдет, пока Колян уснет, пока Вовка прокрадется в спальню старшеклассников, а потом назад. А уже светает. Да и Блинов может заметить. И зачем он пришел в такую рань? Хотя, да, для того чтобы заставить Гоблиненыша очередную подставу сделать.
Вовка осторожно вышел из спальни, он на цыпочках, босиком, пошел по коридору. Гоблин, не оборачиваясь, прошел к своему кабинету, отпер дверь, постоял чуть-чуть, запер кабинет и… сунул ключ мимо кармана. Ключ беззвучно упал на коврик напротив двери, а Гоблин ушел.
Теперь Вовка знал, что он сделает. Он вернулся в спальню, отыскал в тумбочке полиэтиленовый пакет. Этот пакет он выпросил в столовой у повара тети Зины. Пакет нужен был совсем для другого дела, но теперь... Он одел пакет на руку, достал этой рукой деньги. Все, никаких его отпечатков пальцев там не будет.
Быстро дойдя до кабинета Гоблина, он поднял ключ, отпер дверь и осторожно вошел в кабинет. Пройдя внутрь кабинета, Вовка положил деньги в ящик письменного стола. После этого он запер кабинет, а ключ положил на коврик около двери туда, куда он упал. Пусть теперь Гоблин сам за все ответит.
Вообще, чувство было неприятное. Гоблин гад, конечно, но ведь не он украл деньги. Хотя, и Вовка не крал. Пусть теперь Блинов на себе испытает, как это, когда тебя обвиняют в том, чего не делал. Да и почему не делал? Делал, только чужими руками, так что пусть отвечает теперь. Быстро вернувшись в спальню, Вовка забрался в постель, улегся поудобнее и быстро заснул.
Снилась мама. Она будто с укором смотрела на него, молча, не говоря ни слова. Вовке казалось, что мама недовольна тем, что ее сын «сделал подставу». Вовка хотел рассказать, почему он это сделал, но не получалось, он не мог произнести ни звука. А мама молча приготовила обед. Молча поставила на стол, знаком показала, чтоб Вовка сел обедать. В общем, было тягостно и противно от содеянного.
Потом откуда-то появился отец. Вовка его увидел таким, как запомнил, каким он его на фотографии видел. Папа сказал маме:
– Не дуйся, Вова правильно поступил. Во-первых, Блинов и есть настоящий преступник, а во-вторых, когда все выяснится, Вова может рассказать все, как было.
Потом говорит Вовке:
– Ты молодец Вова, ты правильно поступил. Следователи тоже применяют такие приемы, чтобы преступник напугался, чтобы вывести преступника на чистую воду. Я тобой горжусь, сын. Ты же потом расскажешь следователю, как на самом деле было?
Вовка проснулся от шума в спальне.
– Черт знает что! – орал Гоблин. – Я же не запирал! Мало того, что этот моральный урод сбежал, так еще и с дверью какой-то недоумок балуется!
– Геннадий Олегович, может, вы ее сами заперли, машинально? – послышался в ответ голос директора. – Тем более, что другого ключа ни у кого нет.
– Я, что, из ума, выжил? – сокрушался Гоблин. – Я, как только побег обнаружил, сразу к Вам. Дверь не запер, а ключи в кабинете оставил.
– Но открывать-то все равно надо. Идемте за ключом.
Послышались удаляющиеся шаги. Минут через пять Гоблин и директор вернулись. Вовка притворился, что спит. Когда Гоблин открыл дверь и увидел Вовку, он чуть не лишился дара речи. Директор, судя по всему, тоже. Вовка сделал вид, что только что проснулся. Он потянулся, сел, спустил ноги на пол и посмотрел на Гоблина и директора «заспанными» глазами. Гоблин стоял, открывал рот, издавая нечленораздельные звуки, а потом внезапно заорал:
– Ты где был, сволочь?! Я тебя по всему корпусу искал, все закутки обшарил! Ты что себе позволяешь, подонок?! Молча-а-ать!
Вовка продолжал спокойно сидеть на кровати.
– Отвечай, негодяй, когда тебя спрашивают! – орал Гоблин.
– Но Геннадий Олегович, вы же сами сказали, – «молчать». Вот я и молчал.
– Хватит придурком прикидываться! Где ты был?!
– Ничего себе! Здесь был. Где же еще? Вы же сами меня заперли. Что ли забыли?
– Молча-а-ать! Я видел, что тебя здесь только что не было!
– Интересно, где же я был?
– Вот это ты нам сейчас и расскажешь!
– Извините, Геннадий Олегович, но я не знаю, чего мне рассказывать. Я из-за Вас почти весь день тут просидел, а еще чего-то сочинять надо.
– Убью-у-у! – заорал Гоблин и, сжав кулаки, бросился к Вовке.
Вовке показалось, что в комнате мелькнул знакомый силуэт и лицо Кирилла. Это, может, и показалось, а вот как Гоблин споткнулся обо что-то невидимое и проехал по полу до самого окна, – это уж, точно, не показалось. Потерявший, наконец, терпение директор заорал на Гоблина:
– Прекрати-и-ить! Поднимайтесь с пола, Геннадий Олегович! И уходите! И чтоб я Вас сегодня больше не видел! Идите домой! Успокойте нервы! Сходите к доктору, наконец!
– Извините Арсений Ильич, не сдержался. Сами бы с этим мерзавцем почаще общались, тоже не выдержали бы.
– Насчет мерзавцев вы не очень бы… Вова Вам ничего такого не сказал, чтобы вести себя подобным образом.
– Извините. Ну, я пойду?
– Идите, уж! И оставьте мне ключ! Да, к доктору все-таки сходите, советую. Вам надо нервишки подлечить.
Гоблин ушел, что-то ворча себе под нос. А Арсений Ильич присел на кровать рядом с Вовкой.
– Ну что, доволен? Довел человека?
– Что ли, я его доводил? Он сам себя довел. Вы же видите что у него «глюки». Что ли, я сумел бы выйти из запертой спальни, а потом вернуться?
– Да, что-то с ним творится… Но, все равно, твоя вина в этом тоже есть. Знаешь, как он перенервничал, когда ты хотел прыгать с крыши?
– Не собирался я ни с какой крыши прыгать. Я же вам говорил, зачем там заперся. И еще, я теперь точно знаю, что с той сумкой он подстроил. Это он специально, потому что он меня ненавидит.
– Ну вот, опять. Выходит, не ты украл деньги, а он?
– Нет не он. Но и не я. Кто-то другой, но по его указке. Я догадываюсь, кто, я докажу это.
– Ну, вот что, давай сделаем так. Скоро будет полдник. Ты, я думаю, не откажешься от полдника. Ты сам это сказал утром. А потом просто отдашь Антонине Александровне украденные деньги и извинишься перед ней. Сделаешь это сам, без свидетелей, и мы все забудем, как будто ничего и не было.
– На полдник я пойду… если можно. А вот с деньгами труднее, нет их у меня. Но если найду у кого они, обязательно вам скажу. А вам лучше бы вызвать милицию, чтобы милиционеры все расследовали.
Ночью Вовка долго не мог заснуть. Уснуть удалось только под утро, но вскоре он проснулся от какого-то шороха. Он хотел было сесть и оглядеться, но все вспомнил. Он лишь чуть-чуть приподнял веки, притворяясь спящим. В спальне в лунном свете вырисовывался силуэт гоблиновского любимчика Кольки. Гоблиненыш что-то держал в руке и, крадучись, приближался к Вовкиной кровати. Приглядевшись, сквозь чуть приоткрытые щелочки век, Вовка чуть не вскрикнул от неожиданности. В руке Колян держал вложенную в полиэтиленовый пакет пачку денег.
Колян, подойдя к кровати, осторожно приподнял край матраса и запихал туда «компромат». Потом он, крадучись, вышел из спальни. Вовка вскочил с постели и заглянул под матрас – там лежал пакет с деньгами. В пакете еще лежала какая-то бумажка. Приглядевшись, он прочитал: «на рубероид для крыши».
Вовка подбежал к двери, но, в последний момент, раздумал ее открывать, потому что услышал за дверью шепот. Вовка прильнул к замочной скважине. Там были двое: Гоблин и Гоблиненыш. Колян шепотом докладывал Блинову, что дело сделано, что деньги на месте.
– Молодец, Коля, – шепотом сказал Гоблин. – Ты сколько себе оставил?
– Половину. – Их там все равно больше двадцати тысяч было.
– Зря, надо было Муравкину подложить побольше. Могут не поверить, что этот ублюдок столько потратил. Ну ладно, иди спать. Только с теми деньгами не светись, лучше спрячь их пока…
Гоблиненыш ушел, а Гоблин постоял немного и пошел к своему кабинету.
Вовка не знал, что теперь делать. Может взять этот пакет и подложить Гоблиненышу в тумбочку, а потом сказать Арсению Ильичу? Ведь это будет справедливо, потому что настоящий вор – Гоблиненыш. Но как это сделать, чтобы не заметили? Это почти невозможно. Сколько времени пройдет, пока Колян уснет, пока Вовка прокрадется в спальню старшеклассников, а потом назад. А уже светает. Да и Блинов может заметить. И зачем он пришел в такую рань? Хотя, да, для того чтобы заставить Гоблиненыша очередную подставу сделать.
Вовка осторожно вышел из спальни, он на цыпочках, босиком, пошел по коридору. Гоблин, не оборачиваясь, прошел к своему кабинету, отпер дверь, постоял чуть-чуть, запер кабинет и… сунул ключ мимо кармана. Ключ беззвучно упал на коврик напротив двери, а Гоблин ушел.
Теперь Вовка знал, что он сделает. Он вернулся в спальню, отыскал в тумбочке полиэтиленовый пакет. Этот пакет он выпросил в столовой у повара тети Зины. Пакет нужен был совсем для другого дела, но теперь... Он одел пакет на руку, достал этой рукой деньги. Все, никаких его отпечатков пальцев там не будет.
Быстро дойдя до кабинета Гоблина, он поднял ключ, отпер дверь и осторожно вошел в кабинет. Пройдя внутрь кабинета, Вовка положил деньги в ящик письменного стола. После этого он запер кабинет, а ключ положил на коврик около двери туда, куда он упал. Пусть теперь Гоблин сам за все ответит.
Вообще, чувство было неприятное. Гоблин гад, конечно, но ведь не он украл деньги. Хотя, и Вовка не крал. Пусть теперь Блинов на себе испытает, как это, когда тебя обвиняют в том, чего не делал. Да и почему не делал? Делал, только чужими руками, так что пусть отвечает теперь. Быстро вернувшись в спальню, Вовка забрался в постель, улегся поудобнее и быстро заснул.
Снилась мама. Она будто с укором смотрела на него, молча, не говоря ни слова. Вовке казалось, что мама недовольна тем, что ее сын «сделал подставу». Вовка хотел рассказать, почему он это сделал, но не получалось, он не мог произнести ни звука. А мама молча приготовила обед. Молча поставила на стол, знаком показала, чтоб Вовка сел обедать. В общем, было тягостно и противно от содеянного.
Потом откуда-то появился отец. Вовка его увидел таким, как запомнил, каким он его на фотографии видел. Папа сказал маме:
– Не дуйся, Вова правильно поступил. Во-первых, Блинов и есть настоящий преступник, а во-вторых, когда все выяснится, Вова может рассказать все, как было.
Потом говорит Вовке:
– Ты молодец Вова, ты правильно поступил. Следователи тоже применяют такие приемы, чтобы преступник напугался, чтобы вывести преступника на чистую воду. Я тобой горжусь, сын. Ты же потом расскажешь следователю, как на самом деле было?
Вовка проснулся от шума в спальне.
Глава 8. Следователь
Проснулся Вовка оттого, что в спальне стоял шум. Открыв глаза, он увидел учителей во главе с Гоблином и Гоблиненыша. У ребят постели были уже заправлены. Значит, Вовка проспал подъем.
– Да, я видел, как он деньги туда положил, – говорил Колян. – Он их прямо под матрас засунул вчера, когда из спальни сбежал.
– Что, проснулся?! – заорал на Вовку Гоблин. – Так вот зачем ты из спальни уходил! Сделал пакость, так еще и спит, как ангелок! Сразу видно, что совесть не мучает. А ну, доставай деньги!
– Какие деньги? – спросил Вовка, делая вид, что не понимает.
– Ах, ты еще спрашиваешь?! Что, хочешь сказать, что не ты их под матрас засунул?!
– Да что вы, Геннадий Олегович. Что ли, Вы забыли? Ту сумку, которую мне Коля подложил, вы еще вчера нашли.
Гоблиненыш, услыхав это, сразу съежился и притих. На его вечно самодовольном лице появилось выражение испуга.
– Ну, ладно, тогда я сам! – заорал Гоблин. До него еще не дошел смысл сказанного. Вовка ведь дал понять, что знает, кто на самом деле украл деньги.
Подойдя к Вовкиной кровати, Блинов одним рывком сдернул с нее матрас вместе со всей постелью… – пакета с деньгами не было.
Гоблин и Колян обалдело смотрели на раскиданные по полу постель и матрас.
– Где деньги?! – Заорал Блинов то ли на Вовку, то ли на Коляна.
– Н…не зн…наю, Геннадий Олегович, – проговорил Гоблиненыш растерянно, – я деньги ему под матрас засунул, как вы велели… ой!… то есть я видел, как он положил туда.
– Дур-р-ра-а-ак!!! – заорал Гоблин и врезал Коляну такую затрещину, что тот не устоял на ногах. – Ты думай, что говоришь! Где же они, если ты видел?!
Но было поздно. Все слышали, как проговорился Гоблиненыш. Дошло еще, правда, не до всех, но не зря говорят, что слово не воробей… Так что осталось воспользоваться моментом, и Вовка воспользовался:
– А-а-а, вы, наверное, про те деньги, которые Колян украл у Антонины Александровны, – сказал он. – Колян, так ты же сам перед всеми хвалился, что Геннадий Олегович половину денег отдал тебе, а половину взял себе. Тебе, наверное, приснилось, что ты их мне подсунул.
– Не присни-и-ило-о-ось, – захныкал Гоблиненыш, – я ночью сам…
– Что?! Как ты смеешь про меня такие вещи говорить?! – Заорал Гоблин, стараясь заглушить то, что говорил совсем растерявшийся Колян.
– А чего я такого говорю? – «удивился» Вовка. – Колян сам рассказывал, что Вы половину денег к себе в стол положили. Ну, в пакете, в котором еще записка была.
Гоблин бушевал, Колян стоял бледный, его била крупная дрожь. Учителя стояли молча, многие ничего еще не понимали, а учитель физкультуры Евгений Иванович сказал:
– Господа, Геннадий Олегович, что-то мне не нравится эта история. Да и Коля, по-моему, проговорился о чем-то очень и очень нехорошем. И выглядит он испуганным. Мне кажется, что неспроста это. Давайте-ка, пройдемте в ваш кабинет и убедимся, что в вашем письменном столе нет никакого пакета с деньгами. Вы ведь не возражаете? Вам, ведь, нечего скрывать?
– Как ты смеешь, физрук, выдвигать такие обвинения?! – бушевал Гоблин. – Да я тебя!.. Да я не знаю, что с тобой сделаю…
– Зато я знаю, что с вами сделаю, если то, о чем проговорился Коля, окажется правдой, – ответил ему Евгений Иванович. – А обвинений я никаких не выдвигаю. Я просто предлагаю пойти и опровергнуть то, что на вас наговаривают. Это, во-первых. А во-вторых, ничего вы мне не сделаете. Вы еще не директор и, тем более, не господь бог. Ну, что, идемте в ваш кабинет? Или будем считать, что все сказанное Вовой, правда?
– Ну, ладно, физрук! Идем!
– Только идемте все, – сказал Евгений Иванович. – И ты, Вова, и Коля.
Блинов стоял перед открытым ящиком письменного стола, и его лицо становилось все белее и белее.
– Ну, что, Антонина Александровна, это Ваши деньги? – спросил Евгений Иванович.
– Мои, – дрожащим голосом ответила учительница. – Вот и пакетик с дырочкой на краю, и бумажечка, на которой я написала…
– Сколько там было денег?
– Восемнадцать тысяч пятьсот рублей, и еще вчерашняя зарплата три тысячи, то есть всего: двадцать одна тысяча пятьсот рублей. Я на ремонт домика копила и вот, половины нет.
– Гоблин, где остальные деньги? – спросил физрук тоном, не предвещающим ничего хорошего.
– Я откуда знаю? – огрызнулся Блинов.
А потом, повернувшись к Коляну, заорал:
– Это ты мне деньги подсунул, негодяй?!
– Нет, Геннадий Олегович, – дрожащим голосом пролепетал Колян, – я их Вовке под матрас сунул, как вы велели. Я не знаю как они у вас оказались.
– Зато я знаю, – сказал Вовка. – Теперь скажу, потому, что Колян все равно уже проговорился. Я заметил, как этот Гоблиненыш подкрался ко мне ночью и засунул под матрас пакет с деньгами. А потом я через дверь подслушал, как он докладывал этому гаду, Гоблину, что все сделал.
– Но, но, поосторожнее с выражениями! Я пока еще заместитель директора! – заорал Гоблин.
– Уже нет, – услышали все голос Арсения Ильича. Он, видимо, давно стоял в дверях вместе с незнакомым мужчиной и все слышал. – Я от вас такого не ожидал, господин Бли… то есть Гоблин. Надо же, какого мерзавца я пригрел.
Блинов сразу сник. Арсений Ильич продолжал:
– Через час, господин Гоблин, подойдите ко мне в кабинет, чтобы поставить свою подпись в приказе о вашем увольнении по статье.
Потом, обращаясь к Вовке:
– А ты, Вова, прости меня. Знаешь, мне теперь очень неловко перед тобой. Это мне будет наглядным уроком.
Блинов, с обреченным видом направился к выходу, но его опередил Евгений Иванович:
– Стой, Гоблин! Помнишь, скотина, я обещал что-то тебе сделать, если узнаю о твоих делишках? Ну так вот, не обессудь.
С этими словами Евгений Иванович одним ударом отправил Гоблина в нокдаун. Гоблин рухнул на пол и схватился руками за разбитую в кровь физиономию.
– Ты ответишь за это, физрук! – дрожащим голосом закричал Блинов. – Я тебя засажу в тюрьму! Все видели?! Все свидетели?!
– Какие свидетели? Что видели? – спросил директор. – Я лично, видел, как вы споткнулись о ступеньку и упали лицом вниз. Разве не так, Антоника Александровна?.
– Да-да, конечно, так оно и было, – согласилась учительница.
– Да, мы все это видели, – поддержали другие учителя.
– Вот видите, Геннадий Олегович, – сказал директор, – все видели именно это. А еще все теперь знают, как на самом деле было с этой кражей. А еще, господин Гоблин, я привел следователя. Я думаю, мы сможем рассказать ему про это дело.
– Да я уже все слышал, – сказал мужчина, пришедший вместе с директором. – Можно не рассказывать. Потом, в суде расскажете. И как господин Блинов споткнулся, я видел.
Странно, Вовке лицо следователя показалось знакомым. Он почему-то был очень похож на одного сотрудника следственного отдела. Ну, который вместе с отцом работал. Он и на тех пропавших фотографиях был. «Хотя, с чего это я взял, что фотографии пропали? – вспомнил вдруг Вовка. – Куда они могли пропасть? Они дома, у родителей в шкатулке. Стоп, у каких родителей? Ну да, там они… Блин! Что это было?»
Что-то происходило с Вовкиной памятью. Казалось, что одни воспоминания – ненастоящие, меняются на другие – настоящие. Вовке казалось, что он только что проснулся от кошмарного сна, в котором он оставался совсем один.
– Да, я видел, как он деньги туда положил, – говорил Колян. – Он их прямо под матрас засунул вчера, когда из спальни сбежал.
– Что, проснулся?! – заорал на Вовку Гоблин. – Так вот зачем ты из спальни уходил! Сделал пакость, так еще и спит, как ангелок! Сразу видно, что совесть не мучает. А ну, доставай деньги!
– Какие деньги? – спросил Вовка, делая вид, что не понимает.
– Ах, ты еще спрашиваешь?! Что, хочешь сказать, что не ты их под матрас засунул?!
– Да что вы, Геннадий Олегович. Что ли, Вы забыли? Ту сумку, которую мне Коля подложил, вы еще вчера нашли.
Гоблиненыш, услыхав это, сразу съежился и притих. На его вечно самодовольном лице появилось выражение испуга.
– Ну, ладно, тогда я сам! – заорал Гоблин. До него еще не дошел смысл сказанного. Вовка ведь дал понять, что знает, кто на самом деле украл деньги.
Подойдя к Вовкиной кровати, Блинов одним рывком сдернул с нее матрас вместе со всей постелью… – пакета с деньгами не было.
Гоблин и Колян обалдело смотрели на раскиданные по полу постель и матрас.
– Где деньги?! – Заорал Блинов то ли на Вовку, то ли на Коляна.
– Н…не зн…наю, Геннадий Олегович, – проговорил Гоблиненыш растерянно, – я деньги ему под матрас засунул, как вы велели… ой!… то есть я видел, как он положил туда.
– Дур-р-ра-а-ак!!! – заорал Гоблин и врезал Коляну такую затрещину, что тот не устоял на ногах. – Ты думай, что говоришь! Где же они, если ты видел?!
Но было поздно. Все слышали, как проговорился Гоблиненыш. Дошло еще, правда, не до всех, но не зря говорят, что слово не воробей… Так что осталось воспользоваться моментом, и Вовка воспользовался:
– А-а-а, вы, наверное, про те деньги, которые Колян украл у Антонины Александровны, – сказал он. – Колян, так ты же сам перед всеми хвалился, что Геннадий Олегович половину денег отдал тебе, а половину взял себе. Тебе, наверное, приснилось, что ты их мне подсунул.
– Не присни-и-ило-о-ось, – захныкал Гоблиненыш, – я ночью сам…
– Что?! Как ты смеешь про меня такие вещи говорить?! – Заорал Гоблин, стараясь заглушить то, что говорил совсем растерявшийся Колян.
– А чего я такого говорю? – «удивился» Вовка. – Колян сам рассказывал, что Вы половину денег к себе в стол положили. Ну, в пакете, в котором еще записка была.
Гоблин бушевал, Колян стоял бледный, его била крупная дрожь. Учителя стояли молча, многие ничего еще не понимали, а учитель физкультуры Евгений Иванович сказал:
– Господа, Геннадий Олегович, что-то мне не нравится эта история. Да и Коля, по-моему, проговорился о чем-то очень и очень нехорошем. И выглядит он испуганным. Мне кажется, что неспроста это. Давайте-ка, пройдемте в ваш кабинет и убедимся, что в вашем письменном столе нет никакого пакета с деньгами. Вы ведь не возражаете? Вам, ведь, нечего скрывать?
– Как ты смеешь, физрук, выдвигать такие обвинения?! – бушевал Гоблин. – Да я тебя!.. Да я не знаю, что с тобой сделаю…
– Зато я знаю, что с вами сделаю, если то, о чем проговорился Коля, окажется правдой, – ответил ему Евгений Иванович. – А обвинений я никаких не выдвигаю. Я просто предлагаю пойти и опровергнуть то, что на вас наговаривают. Это, во-первых. А во-вторых, ничего вы мне не сделаете. Вы еще не директор и, тем более, не господь бог. Ну, что, идемте в ваш кабинет? Или будем считать, что все сказанное Вовой, правда?
– Ну, ладно, физрук! Идем!
– Только идемте все, – сказал Евгений Иванович. – И ты, Вова, и Коля.
Блинов стоял перед открытым ящиком письменного стола, и его лицо становилось все белее и белее.
– Ну, что, Антонина Александровна, это Ваши деньги? – спросил Евгений Иванович.
– Мои, – дрожащим голосом ответила учительница. – Вот и пакетик с дырочкой на краю, и бумажечка, на которой я написала…
– Сколько там было денег?
– Восемнадцать тысяч пятьсот рублей, и еще вчерашняя зарплата три тысячи, то есть всего: двадцать одна тысяча пятьсот рублей. Я на ремонт домика копила и вот, половины нет.
– Гоблин, где остальные деньги? – спросил физрук тоном, не предвещающим ничего хорошего.
– Я откуда знаю? – огрызнулся Блинов.
А потом, повернувшись к Коляну, заорал:
– Это ты мне деньги подсунул, негодяй?!
– Нет, Геннадий Олегович, – дрожащим голосом пролепетал Колян, – я их Вовке под матрас сунул, как вы велели. Я не знаю как они у вас оказались.
– Зато я знаю, – сказал Вовка. – Теперь скажу, потому, что Колян все равно уже проговорился. Я заметил, как этот Гоблиненыш подкрался ко мне ночью и засунул под матрас пакет с деньгами. А потом я через дверь подслушал, как он докладывал этому гаду, Гоблину, что все сделал.
– Но, но, поосторожнее с выражениями! Я пока еще заместитель директора! – заорал Гоблин.
– Уже нет, – услышали все голос Арсения Ильича. Он, видимо, давно стоял в дверях вместе с незнакомым мужчиной и все слышал. – Я от вас такого не ожидал, господин Бли… то есть Гоблин. Надо же, какого мерзавца я пригрел.
Блинов сразу сник. Арсений Ильич продолжал:
– Через час, господин Гоблин, подойдите ко мне в кабинет, чтобы поставить свою подпись в приказе о вашем увольнении по статье.
Потом, обращаясь к Вовке:
– А ты, Вова, прости меня. Знаешь, мне теперь очень неловко перед тобой. Это мне будет наглядным уроком.
Блинов, с обреченным видом направился к выходу, но его опередил Евгений Иванович:
– Стой, Гоблин! Помнишь, скотина, я обещал что-то тебе сделать, если узнаю о твоих делишках? Ну так вот, не обессудь.
С этими словами Евгений Иванович одним ударом отправил Гоблина в нокдаун. Гоблин рухнул на пол и схватился руками за разбитую в кровь физиономию.
– Ты ответишь за это, физрук! – дрожащим голосом закричал Блинов. – Я тебя засажу в тюрьму! Все видели?! Все свидетели?!
– Какие свидетели? Что видели? – спросил директор. – Я лично, видел, как вы споткнулись о ступеньку и упали лицом вниз. Разве не так, Антоника Александровна?.
– Да-да, конечно, так оно и было, – согласилась учительница.
– Да, мы все это видели, – поддержали другие учителя.
– Вот видите, Геннадий Олегович, – сказал директор, – все видели именно это. А еще все теперь знают, как на самом деле было с этой кражей. А еще, господин Гоблин, я привел следователя. Я думаю, мы сможем рассказать ему про это дело.
– Да я уже все слышал, – сказал мужчина, пришедший вместе с директором. – Можно не рассказывать. Потом, в суде расскажете. И как господин Блинов споткнулся, я видел.
Странно, Вовке лицо следователя показалось знакомым. Он почему-то был очень похож на одного сотрудника следственного отдела. Ну, который вместе с отцом работал. Он и на тех пропавших фотографиях был. «Хотя, с чего это я взял, что фотографии пропали? – вспомнил вдруг Вовка. – Куда они могли пропасть? Они дома, у родителей в шкатулке. Стоп, у каких родителей? Ну да, там они… Блин! Что это было?»
Что-то происходило с Вовкиной памятью. Казалось, что одни воспоминания – ненастоящие, меняются на другие – настоящие. Вовке казалось, что он только что проснулся от кошмарного сна, в котором он оставался совсем один.