Страница:
В подобном случае такое судебно-медицинское исследование заметно отличается от различного рода журналистских и писательских расследований. Оно суше, менее захватывающе и не столь драматично, по крайней мере на первый взгляд. Оно использует и другую методологию. Но это – один из тех важнейших методов, которые и могут дать реальный ответ на тайну причин ухода человека из жизни.
И сегодня нередко данные судебно-медицинского исследования могут стать частью фундаментального исторического исследования. Но если о базовых методах исторических исследований – например о необходимости чтения подлинных документов или изучения древних черепков, – по крайней мере, в самом общем виде, человек узнает еще на школьной скамье, то вряд ли большинство людей знакомы с методами судебно-медицинских исследований.
Нельзя не отметить недостаточную, мягко говоря, осведомленность людей о судебно-медицинской экспертизе. Вынужденные лишь из-за превратностей жизни сталкиваться с судебно-медицинской службой, люди в подавляющем большинстве не имеют даже отдаленного представления о ее структуре, об основных видах судебно-медицинских экспертиз, их целях, задачах, возможностях. Парадоксальным образом и, вероятно, исходя из представлений, почерпнутых из детективной литературы и боевиков, большинство представляет себе судебную медицину исключительно как один из методов поимки преступника. В общем, это недалеко от истины, и все же это далеко не все, для чего используются методы судебно-медицинской экспертизы.
А поэтому, чтобы облегчить понимание того пути, которым мы шли в поисках разгадки тайны ухода из жизни известного поэта, мы позволим себе сказать несколько слов о некоторых особенностях судебно-медицинских исследований, связанных с историческими событиями, дабы в дальнейшем была очевидна разница между псевдонаучными досужими домыслами и строгой логикой медицинской науки.
Развиваясь как самостоятельная научная дисциплина и используя достижения других медицинских дисциплин и смежных отраслей науки, современная судебная медицина изучает обширный, но строго ограниченный круг вопросов, который определяется повседневными потребностями правовой практики. Применение медицинских знаний, в том числе специальных познаний в области судебной медицины, для разрешения вопросов, возникающих в ходе практической деятельности правоохранительных органов, называется судебно-медицинской экспертизой. На фронтоне судебно-медицинских моргов нередко имелась печальная, но, безусловно, поучительная по своему содержанию надпись: «Здесь мертвые учат живых». Действительно, один из наиболее крупных разделов судебной медицины составляет изучение насильственной смерти в результате убийства, самоубийства или несчастного случая и ненасильственной внезапной или скоропостижной смерти, по обстоятельствам наступления вызывающей подозрения на насильственную.
При обнаружении трупа следователь крайне редко располагает необходимой полной информацией об обстоятельствах наступления смерти. Зачастую добытые им первоначальные сведения весьма кратки, противоречивы или даже умышленно искажены. Судебно-медицинский эксперт оказывает неоценимую помощь в расследовании, устанавливая причину смерти, особенности предметов, орудий, которыми нанесены телесные повреждения, последовательность и прижизненность возникновения повреждений, возможность их причинения собственной рукой, присутствие алкоголя, наркотических и иных химических веществ, а также освещает другие вопросы, интересующие следствие. Судебная медицина постоянно обогащается новыми научными данными, которые расширяют возможности судебно-медицинской экспертизы, повышают конкретность и обоснованность заключений экспертов.
Предметом судебно-медицинской науки является изучение не только трупов, но и живых. Эти исследования направлены на разработку и обоснование новых медицинских критериев определения вреда, нанесенного здоровью в результате повреждений, а также на решение целого ряда вопросов, связанных с половыми преступлениями, определением возраста, состояния здоровья, искусственных и притворных болезней, членовредительства и т. д.
Крупный и важный раздел судебно-медицинской экспертизы составляет изучение вещественных доказательств. Из всего их множества в компетенцию судебного медика входят только объекты биологического происхождения. Разработанные методы и частные методики исследования этих некогда «немых свидетелей» позволяют им заговорить «во весь голос».
С изменением технологий меняются и уточняются и методы судебно-медицинских исследований. В последние годы в судебной медицине активно разрабатываются информационно-поисковые системы, идет компьютеризация и внедряются методы математического анализа.
Итак, мы отправляемся в исследовательский путь по страницам последних часов и минут жизни Есенина, заходя и в ту область, где сама жизнь уже прекращается. Но научный поиск не оканчивается и здесь – как раз в этот момент на помощь приходят методы судебной медицины.
Говорят, что перед смертью все равны. Это не совсем так. Смерть не уравнивает людей. Жизнь человека, оставившего свой след в истории, всегда загадочна. Но особенно много слухов и легенд порождает уход из жизни ярких личностей, особенно если их смерть окутана реальной или надуманной тайной. И как следствие, появляется множество исторических и психологических загадок. От недостатка информации и обилия невероятностей прошлое кажется иногда таинственным и непостижимым. Мы хотим предложить читателю несколько непривычную судебно-медицинскую оценку ряда подобных версий. В книге предпринята попытка проникнуть в некоторые тайны отечественной истории, вглядеться в отдельные ее моменты глазами судебного медика. Моральные сентенции уже давно не вызывают доверия. Люди верят фактам, если они есть, и не верят ничему, если фактов в наличии не оказалось. Эта работа для тех, кто устал от «злобы дня», разжеванных истин и растиражированных на всю страну «откровений», для тех, кто всей этой псевдоисторической публицистике предпочитает документ и факт. Следует сразу оговориться: книга не имеет ни политического подтекста, ни какой-либо заданности или ангажированности. Работа, безусловно, не лишена недостатков, а поэтому любые замечания и конструктивная критика будут восприняты с благодарностью.
«До свиданья, друг мой, до свиданья…»
Гостиница «Интернационал», номер 5
Обреченность
И сегодня нередко данные судебно-медицинского исследования могут стать частью фундаментального исторического исследования. Но если о базовых методах исторических исследований – например о необходимости чтения подлинных документов или изучения древних черепков, – по крайней мере, в самом общем виде, человек узнает еще на школьной скамье, то вряд ли большинство людей знакомы с методами судебно-медицинских исследований.
Нельзя не отметить недостаточную, мягко говоря, осведомленность людей о судебно-медицинской экспертизе. Вынужденные лишь из-за превратностей жизни сталкиваться с судебно-медицинской службой, люди в подавляющем большинстве не имеют даже отдаленного представления о ее структуре, об основных видах судебно-медицинских экспертиз, их целях, задачах, возможностях. Парадоксальным образом и, вероятно, исходя из представлений, почерпнутых из детективной литературы и боевиков, большинство представляет себе судебную медицину исключительно как один из методов поимки преступника. В общем, это недалеко от истины, и все же это далеко не все, для чего используются методы судебно-медицинской экспертизы.
А поэтому, чтобы облегчить понимание того пути, которым мы шли в поисках разгадки тайны ухода из жизни известного поэта, мы позволим себе сказать несколько слов о некоторых особенностях судебно-медицинских исследований, связанных с историческими событиями, дабы в дальнейшем была очевидна разница между псевдонаучными досужими домыслами и строгой логикой медицинской науки.
Развиваясь как самостоятельная научная дисциплина и используя достижения других медицинских дисциплин и смежных отраслей науки, современная судебная медицина изучает обширный, но строго ограниченный круг вопросов, который определяется повседневными потребностями правовой практики. Применение медицинских знаний, в том числе специальных познаний в области судебной медицины, для разрешения вопросов, возникающих в ходе практической деятельности правоохранительных органов, называется судебно-медицинской экспертизой. На фронтоне судебно-медицинских моргов нередко имелась печальная, но, безусловно, поучительная по своему содержанию надпись: «Здесь мертвые учат живых». Действительно, один из наиболее крупных разделов судебной медицины составляет изучение насильственной смерти в результате убийства, самоубийства или несчастного случая и ненасильственной внезапной или скоропостижной смерти, по обстоятельствам наступления вызывающей подозрения на насильственную.
При обнаружении трупа следователь крайне редко располагает необходимой полной информацией об обстоятельствах наступления смерти. Зачастую добытые им первоначальные сведения весьма кратки, противоречивы или даже умышленно искажены. Судебно-медицинский эксперт оказывает неоценимую помощь в расследовании, устанавливая причину смерти, особенности предметов, орудий, которыми нанесены телесные повреждения, последовательность и прижизненность возникновения повреждений, возможность их причинения собственной рукой, присутствие алкоголя, наркотических и иных химических веществ, а также освещает другие вопросы, интересующие следствие. Судебная медицина постоянно обогащается новыми научными данными, которые расширяют возможности судебно-медицинской экспертизы, повышают конкретность и обоснованность заключений экспертов.
Предметом судебно-медицинской науки является изучение не только трупов, но и живых. Эти исследования направлены на разработку и обоснование новых медицинских критериев определения вреда, нанесенного здоровью в результате повреждений, а также на решение целого ряда вопросов, связанных с половыми преступлениями, определением возраста, состояния здоровья, искусственных и притворных болезней, членовредительства и т. д.
Крупный и важный раздел судебно-медицинской экспертизы составляет изучение вещественных доказательств. Из всего их множества в компетенцию судебного медика входят только объекты биологического происхождения. Разработанные методы и частные методики исследования этих некогда «немых свидетелей» позволяют им заговорить «во весь голос».
С изменением технологий меняются и уточняются и методы судебно-медицинских исследований. В последние годы в судебной медицине активно разрабатываются информационно-поисковые системы, идет компьютеризация и внедряются методы математического анализа.
Итак, мы отправляемся в исследовательский путь по страницам последних часов и минут жизни Есенина, заходя и в ту область, где сама жизнь уже прекращается. Но научный поиск не оканчивается и здесь – как раз в этот момент на помощь приходят методы судебной медицины.
Говорят, что перед смертью все равны. Это не совсем так. Смерть не уравнивает людей. Жизнь человека, оставившего свой след в истории, всегда загадочна. Но особенно много слухов и легенд порождает уход из жизни ярких личностей, особенно если их смерть окутана реальной или надуманной тайной. И как следствие, появляется множество исторических и психологических загадок. От недостатка информации и обилия невероятностей прошлое кажется иногда таинственным и непостижимым. Мы хотим предложить читателю несколько непривычную судебно-медицинскую оценку ряда подобных версий. В книге предпринята попытка проникнуть в некоторые тайны отечественной истории, вглядеться в отдельные ее моменты глазами судебного медика. Моральные сентенции уже давно не вызывают доверия. Люди верят фактам, если они есть, и не верят ничему, если фактов в наличии не оказалось. Эта работа для тех, кто устал от «злобы дня», разжеванных истин и растиражированных на всю страну «откровений», для тех, кто всей этой псевдоисторической публицистике предпочитает документ и факт. Следует сразу оговориться: книга не имеет ни политического подтекста, ни какой-либо заданности или ангажированности. Работа, безусловно, не лишена недостатков, а поэтому любые замечания и конструктивная критика будут восприняты с благодарностью.
«До свиданья, друг мой, до свиданья…»
Расколотая надвое мраморная табличка: «В гостинице «Англетер» оборвалась жизнь Сергея Есенина»…
Определенное замалчивание творчества Сергея Александровича Есенина на протяжении многих лет после смерти столь закономерно для государства тотального единомыслия, что не вызывает удивления и не кажется чем-то исключительным. Настолько же закономерно возвращение читателям его творчества, а также подробностей его жизни и смерти. В последнее десятилетие в средствах массовой информации появились новые версии причины смерти Есенина. Все они сводятся в основном к тому, что поэт не покончил жизнь самоубийством, а был убит. Основаниями для такой версии служат, главным образом, воспоминания современников, осмысление политической обстановки в стране и изучение последних дней жизни поэта. Огромное значение придается анализу документов – Акта осмотра места происшествия, Акта судебно-медицинского исследования трупа, а также изучению посмертных фотографий и масок поэта. Материалы эти хранятся в отделе рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького.[1]
Мы специально не будем здесь задаваться вопросом, кто мог убить Сергея Есенина? Кому это было нужно? Ведь не каждый, кто питал к нему неприязнь, ревность или следил за ним, обязательно должен был его убить. В конце концов все это лежит за пределами нашей компетенции как специалистов.
Наше расследование будет сугубо судебно-медицинским. Мы посмотрим, есть ли с точки зрения судебной медицины какие-либо факты, которые свидетельствуют в пользу версии убийства или самоубийства поэта. Почему же столь важен именно такой подход? Ведь он может показаться не столь захватывающим, не столь «детективным», как красивые сюжеты, пытающиеся реконструировать следующую ситуацию: «Убийцы вошли в комнату… Поэт отчаянно сопротивлялся». Но давайте вспомним любое честное судебное заседание. Представим, что человека подозревают в убийстве. Он оказывается последним, кто видел убитого живым, он питал к нему неприязнь и даже угрожал убить. Но вот судебный медик дает заключение: это, очевидно, самоубийство, и нет никаких фактов, позволяющих предположить, что человека убили. Вообще никаких – ни прямых, ни косвенных. Как поступит суд? Если дело рассматривается по всем правилам, подозреваемый будет освобожден. Дело решили сухие, но веские доводы и факты судебно-медицинской экспертизы. Так может быть судебный медик ошибся? Был подкуплен? Не рассмотрел всей совокупности фактов? Тогда, если есть сомнения, назначается дополнительная, комиссионная экспертиза. И в конце концов решение окажется точным.
Поразительно, но в течение долгого времени по поводу причин смерти Есенина высказывались практически все: журналисты и актеры, телевизионные ведущие и бывшие следователи, писатели и поэты.
Авторы предлагаемых версий – поэты, журналисты, философы, врачи, педагоги, бывшие следственные работники. «Как часто у нас бывает, труд по восстановлению истины взяли на себя энтузиасты, подвижники», – с гордостью замечает кандидат педагогических наук психографолог А. Меликсетян.[2] Признавая безусловное право на журналистское, поэтическое и прочие расследования, считаем, что при этом необходимы анализ и исследование всех документов и материалов, связанных с гибелью Есенина, а также оценка «версий» с сугубо профессиональной точки зрения, с обязательным участием судебных медиков, криминалистов, юристов.
Такая работа была проведена. Нужно подчеркнуть, что целью исследования не являлось выяснение возможных причин «убийства» или «самоубийства» поэта. Судебно-медицинские эксперты, в отличие от «энтузиастов-подвижников», не вправе решать вопрос о роде смерти (имело ли место убийство, самоубийство или несчастный случай). В первую очередь судебный медик обязан установить категорию смерти, то есть является ли смерть насильственной или ненасильственной, и ее причину. И уже после этого юристы, принимая во внимание данные судебно-медицинской экспертизы и опираясь на них, решают вопрос о роде смерти: убийство, самоубийство или же несчастный случай. Так что же произошло в случае с Сергеем Есениным?
Определенное замалчивание творчества Сергея Александровича Есенина на протяжении многих лет после смерти столь закономерно для государства тотального единомыслия, что не вызывает удивления и не кажется чем-то исключительным. Настолько же закономерно возвращение читателям его творчества, а также подробностей его жизни и смерти. В последнее десятилетие в средствах массовой информации появились новые версии причины смерти Есенина. Все они сводятся в основном к тому, что поэт не покончил жизнь самоубийством, а был убит. Основаниями для такой версии служат, главным образом, воспоминания современников, осмысление политической обстановки в стране и изучение последних дней жизни поэта. Огромное значение придается анализу документов – Акта осмотра места происшествия, Акта судебно-медицинского исследования трупа, а также изучению посмертных фотографий и масок поэта. Материалы эти хранятся в отделе рукописей Института мировой литературы им. А. М. Горького.[1]
Мы специально не будем здесь задаваться вопросом, кто мог убить Сергея Есенина? Кому это было нужно? Ведь не каждый, кто питал к нему неприязнь, ревность или следил за ним, обязательно должен был его убить. В конце концов все это лежит за пределами нашей компетенции как специалистов.
Наше расследование будет сугубо судебно-медицинским. Мы посмотрим, есть ли с точки зрения судебной медицины какие-либо факты, которые свидетельствуют в пользу версии убийства или самоубийства поэта. Почему же столь важен именно такой подход? Ведь он может показаться не столь захватывающим, не столь «детективным», как красивые сюжеты, пытающиеся реконструировать следующую ситуацию: «Убийцы вошли в комнату… Поэт отчаянно сопротивлялся». Но давайте вспомним любое честное судебное заседание. Представим, что человека подозревают в убийстве. Он оказывается последним, кто видел убитого живым, он питал к нему неприязнь и даже угрожал убить. Но вот судебный медик дает заключение: это, очевидно, самоубийство, и нет никаких фактов, позволяющих предположить, что человека убили. Вообще никаких – ни прямых, ни косвенных. Как поступит суд? Если дело рассматривается по всем правилам, подозреваемый будет освобожден. Дело решили сухие, но веские доводы и факты судебно-медицинской экспертизы. Так может быть судебный медик ошибся? Был подкуплен? Не рассмотрел всей совокупности фактов? Тогда, если есть сомнения, назначается дополнительная, комиссионная экспертиза. И в конце концов решение окажется точным.
Поразительно, но в течение долгого времени по поводу причин смерти Есенина высказывались практически все: журналисты и актеры, телевизионные ведущие и бывшие следователи, писатели и поэты.
Авторы предлагаемых версий – поэты, журналисты, философы, врачи, педагоги, бывшие следственные работники. «Как часто у нас бывает, труд по восстановлению истины взяли на себя энтузиасты, подвижники», – с гордостью замечает кандидат педагогических наук психографолог А. Меликсетян.[2] Признавая безусловное право на журналистское, поэтическое и прочие расследования, считаем, что при этом необходимы анализ и исследование всех документов и материалов, связанных с гибелью Есенина, а также оценка «версий» с сугубо профессиональной точки зрения, с обязательным участием судебных медиков, криминалистов, юристов.
Такая работа была проведена. Нужно подчеркнуть, что целью исследования не являлось выяснение возможных причин «убийства» или «самоубийства» поэта. Судебно-медицинские эксперты, в отличие от «энтузиастов-подвижников», не вправе решать вопрос о роде смерти (имело ли место убийство, самоубийство или несчастный случай). В первую очередь судебный медик обязан установить категорию смерти, то есть является ли смерть насильственной или ненасильственной, и ее причину. И уже после этого юристы, принимая во внимание данные судебно-медицинской экспертизы и опираясь на них, решают вопрос о роде смерти: убийство, самоубийство или же несчастный случай. Так что же произошло в случае с Сергеем Есениным?
Гостиница «Интернационал», номер 5
Ответ на загадку гибели Сергея Есенина лежит в целом хитросплетении событий, многие из которых оказались отнесены по крайней мере на несколько лет назад от трагического дня. Но некоторые – и кажется одни из самых важных – разворачивались в течение последнего года. Итак вернемся к событиям, непосредственно предшествовавшим гибели Есенина. Связаны эти события с пребыванием Сергея Александровича в психоневрологической клинике. Этот момент действительно чрезвычайно важен, и мы попытаемся здесь быть крайне осторожными в трактовках. Ведь многие исследователи-любители предлагают свои версии не только причины смерти поэта, но и самые необычные, порою фантастические трактовки причин его последнего пребывания в больнице.
Итак, 21 декабря Есенин покидает психоневрологическую клинику № 1 Московского государственного университета, что в Божениковском переулке на Пироговке. Именно в клинике, глядя в окно палаты, поэт написал щемящее «Клен ты мой опавший…»
Почему же он оказался в клинике? Исследователи по-разному истолковывают пребывание здесь Сергея Александровича. Так, И. Лысцов писал: «Старшая из двух сестер, живущих у Софьи Толстой, Екатерина советует брату найти убежище в психоневрологической клинике, расположенной в Божениковском переулке на Пироговке. Есенину оказывают «медвежью услугу» – устраивают в эту богадельню. Главврач А. Я. Аронсон помещает его в комнате на втором этаже, находящейся возле самого входа в отделение. Любопытствующие заглядывают сюда, как в клетку зверинца».[3]
Непонятно, почему лучшую в России клинику автор здесь презрительно называет «богадельней»? Даже по В. Далю «богадельня – заведение для призора дряхлых, увечных и неисцелимых нищих».[4] Вообще в суждениях надо быть осторожнее и взвешеннее. Так, И. Лысцов не учитывает, что поэту отвели отдельную палату, изолированную от общего отделения, в коридоре которого прохаживаются, скандалят, дерутся психически больные пациенты. Но далее: «Однако агенты Троцкого достают Сергея Есенина и в больничных стенах. Согласно дополнительному дознанию, проведенному следователем МВД Э. Хлысталовым (бывшим следователем. – А. М.), в самое последнее время, одновременно с поэтом в клинику внедряется некий «больной» под фамилией «Егоров». Он втирается в доверие к Есенину и «устраивает» его «побег» отсюда. Однако на сей раз поэт устремляется не на Кавказ, а в один из номеров ленинградской гостиницы «Интернационал», ранее называвшейся «Англетером». Смоделированный сионистами и внушенный Сергею Есенину вариант «спасения» от преследователей срабатывает, и «Егоров» после беспрепятственного, подстроенного «выхода» через три замка на улицу, исчезает в неизвестном направлении из больницы».
Намек про «сионистский заговор» оставим в стороне (кстати, автору этого утверждения не мешало бы познакомиться с определением, кто такие «сионисты» – Троцкий уж точно им не был). Вообще же в этом коротком отрывке очень много несуразного. Сначала утверждается, что именно сестра Катя, по сути, спровоцировала брата лечь в эту «богадельню» – так что же, Катя тоже «агент Троцкого»? Какими документальными данными, неопровержимыми свидетельствами подтверждает бывший следователь Хлысталов версию о «Егорове»? Зафиксирован ли «побег» Есенина в «Журнале наблюдений над больными» или в истории болезни? Ведь все это очень легко проверить.
Вообще, заметим здесь, такими голословными утверждениями полны большинство расследований причин гибели Есенина. Есть четкое правило, что историк работает на основе первичных документов, источников, равно как и эксперт опирается в своих выводах на результаты экспертиз, на акты, исследования, то есть на материальные доказательства, а не на пустые предположения и нелепые фантазии. Увы, в случае с Есениным все оказалось иначе: кому-то очень хотелось представить его смерть результатом «заговора»
А вот еще одно забавнейшее утверждение о том, что Есенин скрывается в «неизвестном направлении из больницы». Вообще-то 7 декабря Есенин отправил из Москвы ленинградскому поэту В. Эрлиху вполне открытую телеграмму: «Немедленно найди две – три комнаты. В 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй. Есенин». Здесь ясно указаны и даты, и место. Вот таким образом Есенин «исчезает в неизвестном направлении».
Т. С. Есенина, дочь С. А. Есенина и З. Н. Райх, ссылаясь на строго документальную книгу английского литературоведа Г. Маквея, пишет: «В книге опубликована история болезни, составленная в психиатрической клинике Первого Московского университета, куда поэт был помещен 26 ноября. Обследование показало, что серьезных физических недугов у него не было, в том числе и туберкулеза, который раньше у него подозревали. Недомогания, простуды (они упоминаются во многих письмах), кашель, одышка могли объясняться неправильным образом жизни, неумеренным курением и употреблением алкоголя. В то же время в числе симптомов значится делириум тременс (по-русски – белая горячка) и галлюцинации с ноября 1925 года. Окончательного диагноза нет, Есенин не закончил курса лечения, покинув клинику 21 декабря».[5]
Признаюсь, что диагноз «белая горячка», поставленный при поступлении, меня как врача несколько смущает. Ведь уже на следующий день Сергей Александрович пишет письмо своему другу П. И. Чагину: «Дорогой Петр! Пишу тебе из больницы. Опять лег. Зачем – не знаю, но, вероятно, и никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего, без лекарств. Все это нужно мне, может быть, только для того, чтобы избавиться кой-от-каких скандалов…»[6] Подобное письмо, абсолютно логически связное, не может быть написано не только в состоянии «белой горячки», но и даже вскоре после выхода из нее.
К тому же существуют и другие обстоятельства, которые следовало бы принять во внимание.
Сохранился поразительно интересный рассказ А. Кондратовича – заместителя И. Т. Твардовского по «Новому миру». А. Кондратович 1 декабря 1967 г. записал в своем дневнике: «Умер Иван Максимович Зыков. Иван Максимович был человек талантливый редкостно. Знал он так много и столь неожиданно интересного, что, боюсь, с его смертью уйдет в небытие что-то очень значительное, не сказанное им. Володя (В. Я. Лакшин – А. М.) рассказал вчера о том, как Ив. М. ему говорил о самоубийстве Есенина. Оно было не просто преднамеренным актом. Как рассказывает Ив. М., Есенин лечился в какой-то больнице приблизительно за месяц до «Англетера». Однажды, когда врач или сестра куда-то вышли, больные, увидев открытый шкаф с историями болезни, расхватали их, и каждый начал читать свою. Была в то время популярной школа психиатров, считавшая многие болезни необратимыми. О такой болезни в своей истории болезни и прочитал Есенин. Потом выяснилось, что его заболевание – расстройство, великолепно устранялось. И вот приблизительно за неделю до самоубийства Ив. М. зашел по какому-то делу к Есенину и увидел у него на столе книгу. «Что вы читаете?» – спросил Ив. М. И тот показал ему книгу психиатра, основателя школы этой самой необратимости. Ив. М. был убежден, что, прочитав, что он не вылечится, а станет интеллектуальным уродом, идиотом, что впереди мрак и беспамятство, Есенин и решился на роковой шаг.
Очень м. б., и очень м. б., что никто об этом не знает. Во всяком случае, ни я, ни Володя не читали об этом».[7]
Этот эпизод многое объясняет. Естественно, мы должны понимать, что история рассказанная через столько лет после смерти Есенина, может включать и какие-то «исторические искажения», но сам эпизод очень показателен. Обратите внимание на дату, когда сделана эта запись, – 1967 год. Даже если бы и существовали «нити заговора» против Есенина, если бы вездесущие «чекисты-убийцы» подкупили и запугали бы все окружение Есенина, то продолжать молчать и повторять навязанную кем-то версию в конце 60-х годов было бы бессмысленно. Зато сам по себе эпизод, рассказанный И. М. Зыковым, очень многое объясняет в состоянии Есенина.
Сергей Есенин всегда стремился заботиться о своей внешности и облике, даже когда бывал нетрезв. В любой ситуации он хотел выглядеть красивым и обаятельным – и у него это получалось. Его поэтический дар был не только подарком людям, но и опорой, благодаря которой он жил. Узнать, пускай и столь неожиданным образом, о необратимости своей болезни (хотя уже потом выяснилось, что это и не так) было для него равносильным самоубийству. Вместе с известием о том, что его психический недуг не излечим, исчезало все: радость жизни, возможность творить и быть красивым, совершать безумства и писать, писать, писать…
Ко многим ударам, которые поэт испытал за последнее время и о которых мы еще поговорим, прибавляется еще и этот – глупейшее известие о том, что он неизлечим и сходит с ума, что перечеркивало весь смысл его дальнейшего существования.
Нет конечно же это не была «белая горячка», что подтверждают и его абсолютно логичный язык изложения в его письмах, и необъяснимо быстрое «выздоровление». Это же проливает и свет на то, почему его сестра столь упорно настаивала на его помещении в клинику, причем одну из лучших в России. Вероятно, признаки невроза и психического расстройства были столь сильны, что именно они и стали единственной причиной его помещения больницу
Обратим внимание еще раз на его слова в письме к Петру Чагину: «Опять лег. Зачем – не знаю, но, вероятно, и никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы…». Если бы это была «белая горячка» – алкогольный психоз, то Есенин, в общем, никогда не скрывавший своего пристрастия (да и как это вообще возможно было сделать!), так и написал бы. Но «нужно лечить нервы» – и это в точности совпадает с тем, что заметил И. М. Зыков. Есенин действительно страдал тяжелейшим нервным расстройством.
И дальше вся логика его поведения становиться понятной: во всех поступках читалась обреченность.
Итак, 21 декабря Есенин покидает психоневрологическую клинику № 1 Московского государственного университета, что в Божениковском переулке на Пироговке. Именно в клинике, глядя в окно палаты, поэт написал щемящее «Клен ты мой опавший…»
Почему же он оказался в клинике? Исследователи по-разному истолковывают пребывание здесь Сергея Александровича. Так, И. Лысцов писал: «Старшая из двух сестер, живущих у Софьи Толстой, Екатерина советует брату найти убежище в психоневрологической клинике, расположенной в Божениковском переулке на Пироговке. Есенину оказывают «медвежью услугу» – устраивают в эту богадельню. Главврач А. Я. Аронсон помещает его в комнате на втором этаже, находящейся возле самого входа в отделение. Любопытствующие заглядывают сюда, как в клетку зверинца».[3]
Непонятно, почему лучшую в России клинику автор здесь презрительно называет «богадельней»? Даже по В. Далю «богадельня – заведение для призора дряхлых, увечных и неисцелимых нищих».[4] Вообще в суждениях надо быть осторожнее и взвешеннее. Так, И. Лысцов не учитывает, что поэту отвели отдельную палату, изолированную от общего отделения, в коридоре которого прохаживаются, скандалят, дерутся психически больные пациенты. Но далее: «Однако агенты Троцкого достают Сергея Есенина и в больничных стенах. Согласно дополнительному дознанию, проведенному следователем МВД Э. Хлысталовым (бывшим следователем. – А. М.), в самое последнее время, одновременно с поэтом в клинику внедряется некий «больной» под фамилией «Егоров». Он втирается в доверие к Есенину и «устраивает» его «побег» отсюда. Однако на сей раз поэт устремляется не на Кавказ, а в один из номеров ленинградской гостиницы «Интернационал», ранее называвшейся «Англетером». Смоделированный сионистами и внушенный Сергею Есенину вариант «спасения» от преследователей срабатывает, и «Егоров» после беспрепятственного, подстроенного «выхода» через три замка на улицу, исчезает в неизвестном направлении из больницы».
Намек про «сионистский заговор» оставим в стороне (кстати, автору этого утверждения не мешало бы познакомиться с определением, кто такие «сионисты» – Троцкий уж точно им не был). Вообще же в этом коротком отрывке очень много несуразного. Сначала утверждается, что именно сестра Катя, по сути, спровоцировала брата лечь в эту «богадельню» – так что же, Катя тоже «агент Троцкого»? Какими документальными данными, неопровержимыми свидетельствами подтверждает бывший следователь Хлысталов версию о «Егорове»? Зафиксирован ли «побег» Есенина в «Журнале наблюдений над больными» или в истории болезни? Ведь все это очень легко проверить.
Вообще, заметим здесь, такими голословными утверждениями полны большинство расследований причин гибели Есенина. Есть четкое правило, что историк работает на основе первичных документов, источников, равно как и эксперт опирается в своих выводах на результаты экспертиз, на акты, исследования, то есть на материальные доказательства, а не на пустые предположения и нелепые фантазии. Увы, в случае с Есениным все оказалось иначе: кому-то очень хотелось представить его смерть результатом «заговора»
А вот еще одно забавнейшее утверждение о том, что Есенин скрывается в «неизвестном направлении из больницы». Вообще-то 7 декабря Есенин отправил из Москвы ленинградскому поэту В. Эрлиху вполне открытую телеграмму: «Немедленно найди две – три комнаты. В 20 числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй. Есенин». Здесь ясно указаны и даты, и место. Вот таким образом Есенин «исчезает в неизвестном направлении».
Т. С. Есенина, дочь С. А. Есенина и З. Н. Райх, ссылаясь на строго документальную книгу английского литературоведа Г. Маквея, пишет: «В книге опубликована история болезни, составленная в психиатрической клинике Первого Московского университета, куда поэт был помещен 26 ноября. Обследование показало, что серьезных физических недугов у него не было, в том числе и туберкулеза, который раньше у него подозревали. Недомогания, простуды (они упоминаются во многих письмах), кашель, одышка могли объясняться неправильным образом жизни, неумеренным курением и употреблением алкоголя. В то же время в числе симптомов значится делириум тременс (по-русски – белая горячка) и галлюцинации с ноября 1925 года. Окончательного диагноза нет, Есенин не закончил курса лечения, покинув клинику 21 декабря».[5]
Признаюсь, что диагноз «белая горячка», поставленный при поступлении, меня как врача несколько смущает. Ведь уже на следующий день Сергей Александрович пишет письмо своему другу П. И. Чагину: «Дорогой Петр! Пишу тебе из больницы. Опять лег. Зачем – не знаю, но, вероятно, и никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего, без лекарств. Все это нужно мне, может быть, только для того, чтобы избавиться кой-от-каких скандалов…»[6] Подобное письмо, абсолютно логически связное, не может быть написано не только в состоянии «белой горячки», но и даже вскоре после выхода из нее.
К тому же существуют и другие обстоятельства, которые следовало бы принять во внимание.
Сохранился поразительно интересный рассказ А. Кондратовича – заместителя И. Т. Твардовского по «Новому миру». А. Кондратович 1 декабря 1967 г. записал в своем дневнике: «Умер Иван Максимович Зыков. Иван Максимович был человек талантливый редкостно. Знал он так много и столь неожиданно интересного, что, боюсь, с его смертью уйдет в небытие что-то очень значительное, не сказанное им. Володя (В. Я. Лакшин – А. М.) рассказал вчера о том, как Ив. М. ему говорил о самоубийстве Есенина. Оно было не просто преднамеренным актом. Как рассказывает Ив. М., Есенин лечился в какой-то больнице приблизительно за месяц до «Англетера». Однажды, когда врач или сестра куда-то вышли, больные, увидев открытый шкаф с историями болезни, расхватали их, и каждый начал читать свою. Была в то время популярной школа психиатров, считавшая многие болезни необратимыми. О такой болезни в своей истории болезни и прочитал Есенин. Потом выяснилось, что его заболевание – расстройство, великолепно устранялось. И вот приблизительно за неделю до самоубийства Ив. М. зашел по какому-то делу к Есенину и увидел у него на столе книгу. «Что вы читаете?» – спросил Ив. М. И тот показал ему книгу психиатра, основателя школы этой самой необратимости. Ив. М. был убежден, что, прочитав, что он не вылечится, а станет интеллектуальным уродом, идиотом, что впереди мрак и беспамятство, Есенин и решился на роковой шаг.
Очень м. б., и очень м. б., что никто об этом не знает. Во всяком случае, ни я, ни Володя не читали об этом».[7]
Этот эпизод многое объясняет. Естественно, мы должны понимать, что история рассказанная через столько лет после смерти Есенина, может включать и какие-то «исторические искажения», но сам эпизод очень показателен. Обратите внимание на дату, когда сделана эта запись, – 1967 год. Даже если бы и существовали «нити заговора» против Есенина, если бы вездесущие «чекисты-убийцы» подкупили и запугали бы все окружение Есенина, то продолжать молчать и повторять навязанную кем-то версию в конце 60-х годов было бы бессмысленно. Зато сам по себе эпизод, рассказанный И. М. Зыковым, очень многое объясняет в состоянии Есенина.
Сергей Есенин всегда стремился заботиться о своей внешности и облике, даже когда бывал нетрезв. В любой ситуации он хотел выглядеть красивым и обаятельным – и у него это получалось. Его поэтический дар был не только подарком людям, но и опорой, благодаря которой он жил. Узнать, пускай и столь неожиданным образом, о необратимости своей болезни (хотя уже потом выяснилось, что это и не так) было для него равносильным самоубийству. Вместе с известием о том, что его психический недуг не излечим, исчезало все: радость жизни, возможность творить и быть красивым, совершать безумства и писать, писать, писать…
Ко многим ударам, которые поэт испытал за последнее время и о которых мы еще поговорим, прибавляется еще и этот – глупейшее известие о том, что он неизлечим и сходит с ума, что перечеркивало весь смысл его дальнейшего существования.
Нет конечно же это не была «белая горячка», что подтверждают и его абсолютно логичный язык изложения в его письмах, и необъяснимо быстрое «выздоровление». Это же проливает и свет на то, почему его сестра столь упорно настаивала на его помещении в клинику, причем одну из лучших в России. Вероятно, признаки невроза и психического расстройства были столь сильны, что именно они и стали единственной причиной его помещения больницу
Обратим внимание еще раз на его слова в письме к Петру Чагину: «Опять лег. Зачем – не знаю, но, вероятно, и никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы…». Если бы это была «белая горячка» – алкогольный психоз, то Есенин, в общем, никогда не скрывавший своего пристрастия (да и как это вообще возможно было сделать!), так и написал бы. Но «нужно лечить нервы» – и это в точности совпадает с тем, что заметил И. М. Зыков. Есенин действительно страдал тяжелейшим нервным расстройством.
И дальше вся логика его поведения становиться понятной: во всех поступках читалась обреченность.
Обреченность
После выхода из клиники Есенин снимает со сберкнижки деньги, необходимые для поездки в Ленинград. Для дальнейшей реконструкции событий воспользуемся работой Юрия Прокушева, авторитетного отечественного есениноведа, много лет посвятившего исследованию жизни и творчества поэта, лично знающего его родных и близких, а главное – непредвзятого литературоведа.[8] Это сделать необходимо, так как до сих пор реальная предыстория «англетеровскои трагедии» многим неизвестна.
Прокушев пишет: «23 декабря Есенин, будучи в Госиздате, сообщает о своем отъезде и договаривается о том, что как только будут готовы гранки его первого тома собрания сочинений, их направят в Ленинград. В тот же день, незадолго до отъезда, на квартире у С. А. Толстой, встретившись с Наседкиным (муж старшей сестры поэта. – А. М.), Есенин, как свидетельствует последний, «дает мне госиздатовский чек на семьсот пятьдесят рублей – он не успел сегодня заглянуть в банк и едет в Ленинград почти без денег. Просил выслать завтра же. Через две недели мы должны были встретиться в Ленинграде. 24 декабря Есенин – в Ленинграде».[9]
«В это время в Ленинграде вовсю идет подготовка к «встрече» и расправе над гостем. Все дела здесь ведет и координирует секретный сотрудник ГПУ Вольф Эрлих…», – считает И. Лысцов.[10] Но Вольф Эрлих, поэт и друг Есенина, пока не успел найти для него ни одной комнаты. Это несколько странно для «секретного сотрудника ГПУ» и к тому же «координатора» всех дальнейших событий.
В результате Сергей Александрович решает сам поселиться в гостинице «Интернационал» (бывшая «Англетер»). Ему предоставляют 5-й «привилегированный» номер-люкс. Уже после гибели Есенина В. Эрлих напишет: «Кстати: после смерти Сергея поднимались разговоры о «тяжести номерной обстановки» и пр. Это не совсем верно. Во-первых, «Англетер» отнюдь не представлял собой «номеров для приезжих». Там в большинстве случаев живут постоянные жильцы с женами, самоварами и пр.». Прокушев продолжает эту мысль: «Здесь в это время жили близкие знакомые поэта: писатель и журналист Г. Ф. Устинов и его жена – Е. А. Устинова».
Таким образом, расселение поэта именно в «Интернационале» не было случайным, он хотел остановиться в том месте, которое хорошо знал и где жили его знакомые. К тому же, хотя «Интернационал» формально считался гостиницей, по сути он представал собой вполне качественные «меблированные комнаты» с прекрасным обслуживанием.
Устинова, которая жила в том же «Интернационале», подтверждает версию о том, что Эрлих так и не нашел квартиру и Есенин решил поселиться ближе к знакомым: «Первый день прошел в воспоминаниях прошлого и в разговорах о будущем. Поэта Эрлиха мы просили найти общую квартиру: для нас и Сергея Александровича. Я сначала не соглашалась на такое общежитие, но Есенин настаивал, уверял, что не будет пить, что он в Ленинград приехал работать и начать новую жизнь… На второй день после приезда пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Говорил: «Снимем квартиру вместе с Жоржем. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там – за работу».[11]
Все последующие дни Есенин встречался со своими ленинградскими знакомыми, друзьями, приводил их к себе в гостиницу.
Казалось, на первый взгляд, ничто не предвещало беды. Но не совсем так: в архиве В. Э. Мейерхольда сохранился небольшой лист желтой бумаги, исписанный почерком его жены – Зинаиды Райх. Литературоведы считают, что это, возможно, план книги мемуарного характера. Есенин сыграл большую роль в жизни Райх.
Здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы понять, насколько важна эта запись и какие были отношения между Есениным и Райх. Поэт познакомился с 19-летней Райх в 1917 году, когда она работала секретарем-машинисткой в редакции газеты «Дело народа». В Вологде 4 августа в метрической книге Кирико-Улитовской церкви Вологодского уезда была сделана запись о браке Сергея Александровича Есенина и Зинаиды Николаевны Райх. В апреле или мае 1918 года Есенин переехал в Москву, а 29 мая у Райх родилась дочь Татьяна, которая получила фамилию отца – Есенина. 20 марта 1919 года родился сын Константин. По-видимому, в это время начались серьезные расхождения между Есениным и Райх, зашла речь лишь «о дружбе». Запись № 19 в этом смысле очень характерна: «Осень 20 года, зима 20 года (частые встречи). Параллели не скрещиваются». Разрыв становился неизбежным. 19 февраля 1921 года Есенин подал заявление о расторжении брака с Райх, и 5 октября 1921 года брак был расторгнут. 1921-й – год знакомства Есенина с Айседорой Дункан.
Прокушев пишет: «23 декабря Есенин, будучи в Госиздате, сообщает о своем отъезде и договаривается о том, что как только будут готовы гранки его первого тома собрания сочинений, их направят в Ленинград. В тот же день, незадолго до отъезда, на квартире у С. А. Толстой, встретившись с Наседкиным (муж старшей сестры поэта. – А. М.), Есенин, как свидетельствует последний, «дает мне госиздатовский чек на семьсот пятьдесят рублей – он не успел сегодня заглянуть в банк и едет в Ленинград почти без денег. Просил выслать завтра же. Через две недели мы должны были встретиться в Ленинграде. 24 декабря Есенин – в Ленинграде».[9]
«В это время в Ленинграде вовсю идет подготовка к «встрече» и расправе над гостем. Все дела здесь ведет и координирует секретный сотрудник ГПУ Вольф Эрлих…», – считает И. Лысцов.[10] Но Вольф Эрлих, поэт и друг Есенина, пока не успел найти для него ни одной комнаты. Это несколько странно для «секретного сотрудника ГПУ» и к тому же «координатора» всех дальнейших событий.
В результате Сергей Александрович решает сам поселиться в гостинице «Интернационал» (бывшая «Англетер»). Ему предоставляют 5-й «привилегированный» номер-люкс. Уже после гибели Есенина В. Эрлих напишет: «Кстати: после смерти Сергея поднимались разговоры о «тяжести номерной обстановки» и пр. Это не совсем верно. Во-первых, «Англетер» отнюдь не представлял собой «номеров для приезжих». Там в большинстве случаев живут постоянные жильцы с женами, самоварами и пр.». Прокушев продолжает эту мысль: «Здесь в это время жили близкие знакомые поэта: писатель и журналист Г. Ф. Устинов и его жена – Е. А. Устинова».
Таким образом, расселение поэта именно в «Интернационале» не было случайным, он хотел остановиться в том месте, которое хорошо знал и где жили его знакомые. К тому же, хотя «Интернационал» формально считался гостиницей, по сути он представал собой вполне качественные «меблированные комнаты» с прекрасным обслуживанием.
Устинова, которая жила в том же «Интернационале», подтверждает версию о том, что Эрлих так и не нашел квартиру и Есенин решил поселиться ближе к знакомым: «Первый день прошел в воспоминаниях прошлого и в разговорах о будущем. Поэта Эрлиха мы просили найти общую квартиру: для нас и Сергея Александровича. Я сначала не соглашалась на такое общежитие, но Есенин настаивал, уверял, что не будет пить, что он в Ленинград приехал работать и начать новую жизнь… На второй день после приезда пили чай. Есенин снова читал стихи, в том числе и «Черного человека». Говорил: «Снимем квартиру вместе с Жоржем. Работать буду. Ты знаешь, мы только праздники побездельничаем, а там – за работу».[11]
Все последующие дни Есенин встречался со своими ленинградскими знакомыми, друзьями, приводил их к себе в гостиницу.
Казалось, на первый взгляд, ничто не предвещало беды. Но не совсем так: в архиве В. Э. Мейерхольда сохранился небольшой лист желтой бумаги, исписанный почерком его жены – Зинаиды Райх. Литературоведы считают, что это, возможно, план книги мемуарного характера. Есенин сыграл большую роль в жизни Райх.
Здесь следует сделать небольшое отступление, чтобы понять, насколько важна эта запись и какие были отношения между Есениным и Райх. Поэт познакомился с 19-летней Райх в 1917 году, когда она работала секретарем-машинисткой в редакции газеты «Дело народа». В Вологде 4 августа в метрической книге Кирико-Улитовской церкви Вологодского уезда была сделана запись о браке Сергея Александровича Есенина и Зинаиды Николаевны Райх. В апреле или мае 1918 года Есенин переехал в Москву, а 29 мая у Райх родилась дочь Татьяна, которая получила фамилию отца – Есенина. 20 марта 1919 года родился сын Константин. По-видимому, в это время начались серьезные расхождения между Есениным и Райх, зашла речь лишь «о дружбе». Запись № 19 в этом смысле очень характерна: «Осень 20 года, зима 20 года (частые встречи). Параллели не скрещиваются». Разрыв становился неизбежным. 19 февраля 1921 года Есенин подал заявление о расторжении брака с Райх, и 5 октября 1921 года брак был расторгнут. 1921-й – год знакомства Есенина с Айседорой Дункан.