Страница:
Русалки!
Русалки качались на ветвях деревьев, склонившихся над водой. Русалки водили хоровод на светлом песке. Одна русалка сидела на большом камне и пела песню.
– Смотрите, Кузька! – закричала она. – Домовёнок Кузька! Его ищут, ищут, ищут, у всех спрашивают. Вот обрадуются домовые!
– Кузька! – Русалки окружили домовёнка, потащили к реке, смыли с него болотную грязь и давай щекотать. – Вот счастье-то! Кузька нашёлся!
И Кузька, смеясь от щекотки, сообщил русалкам.
– А у нас – хи-хи-хи! – кикиморы – ой, батюшки, не могу! – волшебный сундучок – ха-ха-ха! – украли!
Русалки все до одной всплеснули руками и заплакали. Луна поднялась. На светлом песке сидят Кузька и Лешик, думают. В реке плавают русалки, и качаются на волнах и тоже думают. И придумали!
– Водяной! Дядя Водяной! – стали звать русалки и Кузька с Лешиком.
Вода в реке дрогнула, покрылась рябью. По ней пошли большие круги. И вот показалась огромная косматая голова. Луна освещала длиннющие усы и бороду, корявые руки и могучие плечи.
– Это почему такой шум-гам? Что орёте, как коровы на лугу? – кричит Водяной. – Ну? Чего молчите? Отвечать нету вас. Озорничать – на это пригодны. А это кто такой?
– Кузька! – закричали русалки. – Кузька нашёлся!
– Ну и что? Ну и нашёлся! Надоел он мне. Все про него спрашивают – и домовые, и лешие: «Не видел ли, не встречал ли?» Ну, вижу! Ну и что? И глядеть-то не на что! А это кто? Лешик? Какого лешего ему здесь нужно?
Голос у Водяного такой грубый, что Кузька с Лешиком спрятались за большой камень.
– Кто меня звал? Кому я надобен?
– Мы звали! Нам надобен! – кричали русалки.
– Ну а вы мне не надобны! – грубым голосом ответил Водяной и скрылся в реке, только круги пошли.
Скоро на том же месте снова вынырнула косматая голова. Водяному было любопытно, зачем это он понадобился русалкам, да ещё и домовёнку с лешонком. Русалки и прежде звали его: той подари жемчужинку, другой – жемчужинку, третьей лилии подай, да не какие-то жёлтые кувшинки, а нежные голубоватые лилии под цвет луны, и чтобы он, Водяной, эти лилии сажал бы и выращивал. Но чтобы все сразу звали Водяного, этого ещё не было.
Водяной важно высунул голову и сурово спросил:
– Ну, что вам? Что? А дальше что? Рассказывайте, рассказывайте, да все разом, а то не пойму, больно у вас голосочки нежные!
– Сундучок, дядя Водяной! Волшебный сундучок кикиморы утащили! – хором ответили русалки и Кузька с Лешиком.
– Ну и что? – ещё суровее спросил Водяной. – Они утащили, а мне что?
– Как – что? – хором ахнули русалки. – Сундучок волшебный! Как же без него Кузьке домой вернуться?
– Ну и пусть не возвращается! – Водяной опять ушёл в воду.
Ждали-ждали русалки, нет, не показывается. И тут одна русалочка засмеялась:
– Ай да кикиморы! Даже дядю Водяного не боятся! Ни за что его не послушаются!
– Это меня не послушаются, говоришь? Вот я им! Вот они у меня! – Из воды вынырнула огромная голова, за ней борода, показались плечи, вот уже и весь Водяной в полный рост, в тине, в водорослях, маленькие рыбки запутались в бороде.
Водяной вышел из реки, свистнул и направился к болоту. Вода потоками лилась с бороды. А за ним, как по реке, двигались русалки, лягушки, рыбы, жуки-плавунцы…
Когда Кузька с Лешиком, прыгая через ручьи, бегущие за Водяным, подошли к болоту, там уже перекатывался голос:
– Ого-о-о! Охальницы! Безобразницы! Кикиморы болотные! Тащите мне сундук, который у прохожих отняли! Русалки, сундук никому не отдам, у себя оставлю!
Ого-го!
– Ох! – испугался Кузька. – Мало радости от такого спасения!
Уже чуть светало. Туман то ли опускался на болото, то ли поднимался с него.
То ли ходил кто-то по болоту, то ли оно само чавкало. Кикиморы не откликались. Хихикнет кто-то, и какие-то тени в тумане носятся туда-сюда.
– Молчат! Жижи болотной в рот набрали! Тьфу ты! – рассердился Водяной.
– Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! – подхватили кикиморы и давай плеваться, чихать, каркать, крякать, скрипеть.
– Вы что? – рявкнул Водяной. – Это я к вам пришёл! Мне сундук подавайте!
Вот я вас! Кикиморы помолчали и вдруг грянули хором:
МЕДВЕДЬ И ЛИСА
ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК
ЛУЧШИЙ ДОМ
НАТАША И КУЗЬКА
Русалки качались на ветвях деревьев, склонившихся над водой. Русалки водили хоровод на светлом песке. Одна русалка сидела на большом камне и пела песню.
– Смотрите, Кузька! – закричала она. – Домовёнок Кузька! Его ищут, ищут, ищут, у всех спрашивают. Вот обрадуются домовые!
– Кузька! – Русалки окружили домовёнка, потащили к реке, смыли с него болотную грязь и давай щекотать. – Вот счастье-то! Кузька нашёлся!
И Кузька, смеясь от щекотки, сообщил русалкам.
– А у нас – хи-хи-хи! – кикиморы – ой, батюшки, не могу! – волшебный сундучок – ха-ха-ха! – украли!
Русалки все до одной всплеснули руками и заплакали. Луна поднялась. На светлом песке сидят Кузька и Лешик, думают. В реке плавают русалки, и качаются на волнах и тоже думают. И придумали!
– Водяной! Дядя Водяной! – стали звать русалки и Кузька с Лешиком.
Вода в реке дрогнула, покрылась рябью. По ней пошли большие круги. И вот показалась огромная косматая голова. Луна освещала длиннющие усы и бороду, корявые руки и могучие плечи.
– Это почему такой шум-гам? Что орёте, как коровы на лугу? – кричит Водяной. – Ну? Чего молчите? Отвечать нету вас. Озорничать – на это пригодны. А это кто такой?
– Кузька! – закричали русалки. – Кузька нашёлся!
– Ну и что? Ну и нашёлся! Надоел он мне. Все про него спрашивают – и домовые, и лешие: «Не видел ли, не встречал ли?» Ну, вижу! Ну и что? И глядеть-то не на что! А это кто? Лешик? Какого лешего ему здесь нужно?
Голос у Водяного такой грубый, что Кузька с Лешиком спрятались за большой камень.
– Кто меня звал? Кому я надобен?
– Мы звали! Нам надобен! – кричали русалки.
– Ну а вы мне не надобны! – грубым голосом ответил Водяной и скрылся в реке, только круги пошли.
Скоро на том же месте снова вынырнула косматая голова. Водяному было любопытно, зачем это он понадобился русалкам, да ещё и домовёнку с лешонком. Русалки и прежде звали его: той подари жемчужинку, другой – жемчужинку, третьей лилии подай, да не какие-то жёлтые кувшинки, а нежные голубоватые лилии под цвет луны, и чтобы он, Водяной, эти лилии сажал бы и выращивал. Но чтобы все сразу звали Водяного, этого ещё не было.
Водяной важно высунул голову и сурово спросил:
– Ну, что вам? Что? А дальше что? Рассказывайте, рассказывайте, да все разом, а то не пойму, больно у вас голосочки нежные!
– Сундучок, дядя Водяной! Волшебный сундучок кикиморы утащили! – хором ответили русалки и Кузька с Лешиком.
– Ну и что? – ещё суровее спросил Водяной. – Они утащили, а мне что?
– Как – что? – хором ахнули русалки. – Сундучок волшебный! Как же без него Кузьке домой вернуться?
– Ну и пусть не возвращается! – Водяной опять ушёл в воду.
Ждали-ждали русалки, нет, не показывается. И тут одна русалочка засмеялась:
– Ай да кикиморы! Даже дядю Водяного не боятся! Ни за что его не послушаются!
– Это меня не послушаются, говоришь? Вот я им! Вот они у меня! – Из воды вынырнула огромная голова, за ней борода, показались плечи, вот уже и весь Водяной в полный рост, в тине, в водорослях, маленькие рыбки запутались в бороде.
Водяной вышел из реки, свистнул и направился к болоту. Вода потоками лилась с бороды. А за ним, как по реке, двигались русалки, лягушки, рыбы, жуки-плавунцы…
Когда Кузька с Лешиком, прыгая через ручьи, бегущие за Водяным, подошли к болоту, там уже перекатывался голос:
– Ого-о-о! Охальницы! Безобразницы! Кикиморы болотные! Тащите мне сундук, который у прохожих отняли! Русалки, сундук никому не отдам, у себя оставлю!
Ого-го!
– Ох! – испугался Кузька. – Мало радости от такого спасения!
Уже чуть светало. Туман то ли опускался на болото, то ли поднимался с него.
То ли ходил кто-то по болоту, то ли оно само чавкало. Кикиморы не откликались. Хихикнет кто-то, и какие-то тени в тумане носятся туда-сюда.
– Молчат! Жижи болотной в рот набрали! Тьфу ты! – рассердился Водяной.
– Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! – подхватили кикиморы и давай плеваться, чихать, каркать, крякать, скрипеть.
– Вы что? – рявкнул Водяной. – Это я к вам пришёл! Мне сундук подавайте!
Вот я вас! Кикиморы помолчали и вдруг грянули хором:
Русалки застонали от ужаса, услышав эту песню. Ведь Водяной терпеть не может козлов, слышать о них не хочет, жизнь ему делается не мила при одном имени козла. А кикиморы как ни в чём не бывало дразнят:
Как на горушке козёл,
На зелёненькой козёл!
Схватился Водяной за уши, бегом назад. Добежал до реки и бросился в омут головой.
Чики-брыки-прыг, козёл!
Чики-брыки-дрыг, козёл!
МЕДВЕДЬ И ЛИСА
Маленький домовёнок и маленький лешонок опять сидели одни под берёзой у края болота.
– Красное солнышко на белом свете чёрную землю греет, – печально сказал Лешик, глядя, как поднимается солнце, а ночь прячется в болото.
Вдруг затрещало, зашумело. Кто-то тяжёлый бежал по лесу. «Баба Яга, что ли?» – испугался Кузька. И тут из кустов выглянул заяц, за ним другой, третий, а за восьмым зайцем, тяжело дыша и махая лапами, выскочил Медведь:
– А я-то кустами трещу, вас ищу! С лап сбился! Ура!
Лягушки врассыпную. Заяц в кусты (это он помог Медведю отыскать друзей), а все до единой кикиморы выскочили и заверещали:
– Уря-ря-ря! Ря-ря! У-у-у!
Орут так, что Медведя не слышно: пасть открывает, а звука нет. Медведь даже попятился от болота. Кикиморы поорали и умолкли.
– Они что? С ума спятили? – шёпотом спросил Медведь.
– Им, наверное, не с чего спячивать, – ответил Кузька и рассказал про сундучок.
Медведь рассердился, заревел изо всех медвежьих сил:
– Отдавайте сундук, воровки! Кикиморы запрыгали, захихикали! Ещё бы! Сам Медведь с ними беседует. И запели:
Как пошёл наш Медведь по грибы, по грибы, И застрял наш Медведь, ни туды ни сюды, Во болотушке, во трясинушке!
За Медведем кикиморы отправили по грибы Зайца, утопили в трясине лягушек, за ними – Кузьку с Лешиком. А там и берёза пошла по грибы, и тучка в трясине ни туды ни сюды. Всё, что попадалось на глаза кикиморам, тут же попадало в их дурацкую песню.
И вдруг они запели:
Из куста вышла Лиса, повернулась налево, повернулась направо и как крикнет:
– Кикимарашки-замарашки! Кикимордочки чумазые!
– Сама мордочка! От замарашки и слышим!
– А я в вас шишкой кину! – Лиса наподдала шишку задними лапами, и шишка полетела в болото.
– И мы в тебя шишкой! И мы в тебя шишкой! – орут кикиморы.
И вот уже грязная шишка летит из болота прямо в Медведя.
– А я в вас камешком! – И Лиса бросает в болото камешек с тропинки.
– И мы, и мы камешком! – Кикиморы нырнули в болото за камнем.
Лиса попросила друзей принести ещё камней, да побольше. Знай покидывает камнями в болото. Только и слышно, как они свистят и шлёпаются. Друзья не успевают подносить. А Медведь приволок такую глыбу, что самому пришлось бросать её в болото, трясина ухнула, пошла кругами. Тонут камни в болоте. А кикиморы достать их не могут, кидаться нечем. Пробовали грязью, но Лиса их задразнила:
– Вы в нас мяконьким, а мы в вас твёрденьким! – и угодила камнем прямо в большую кикимору, у которой не поймёшь, сколько рук.
Шлёпнулась кикимора вверх ногой, заверещала жутким голосом, вспомнила о чём-то, перевернулась, запрыгала к сухой коряге на середину болота, схватила волшебный сундук и как запустит в Лису. Летит сундук над болотом.
Смотрит на него множество глаз. Долетит ли? Кикиморы обрадовались:
– И мы в вас твёрденьким! И мы в вас твёрденьким!
Сундучок упал прямо на Лису. Кузька вцепился в него обеими руками, поверить своему счастью не может. Орут кикиморы, верещат, радуются: в цель попали и столько народу на них смотрит!
– Кикиморы они кикиморы и есть, – сказал Лешик. – Весь век озорничают да балуются. Может. иначе в болоте и не проживёшь?
Когда все ушли, кикиморы тут же всё забыли, грызут болотные орешки и беседуют:
– Комары и мухи нынче не такие сытные, как в старину. Отощают совсем, что делать будем? Поохали, повздыхали, опять переполох:
– А вдруг все болота сразу возьмут и высохнут? Куда кикиморам деваться?
Не успели опомниться от такого ужаса, как новое беспокойство:
– А что, если вся земля болотом станет? Где набрать столько кикимор для заселения?
– Красное солнышко на белом свете чёрную землю греет, – печально сказал Лешик, глядя, как поднимается солнце, а ночь прячется в болото.
Вдруг затрещало, зашумело. Кто-то тяжёлый бежал по лесу. «Баба Яга, что ли?» – испугался Кузька. И тут из кустов выглянул заяц, за ним другой, третий, а за восьмым зайцем, тяжело дыша и махая лапами, выскочил Медведь:
– А я-то кустами трещу, вас ищу! С лап сбился! Ура!
Лягушки врассыпную. Заяц в кусты (это он помог Медведю отыскать друзей), а все до единой кикиморы выскочили и заверещали:
– Уря-ря-ря! Ря-ря! У-у-у!
Орут так, что Медведя не слышно: пасть открывает, а звука нет. Медведь даже попятился от болота. Кикиморы поорали и умолкли.
– Они что? С ума спятили? – шёпотом спросил Медведь.
– Им, наверное, не с чего спячивать, – ответил Кузька и рассказал про сундучок.
Медведь рассердился, заревел изо всех медвежьих сил:
– Отдавайте сундук, воровки! Кикиморы запрыгали, захихикали! Ещё бы! Сам Медведь с ними беседует. И запели:
Как пошёл наш Медведь по грибы, по грибы, И застрял наш Медведь, ни туды ни сюды, Во болотушке, во трясинушке!
За Медведем кикиморы отправили по грибы Зайца, утопили в трясине лягушек, за ними – Кузьку с Лешиком. А там и берёза пошла по грибы, и тучка в трясине ни туды ни сюды. Всё, что попадалось на глаза кикиморам, тут же попадало в их дурацкую песню.
И вдруг они запели:
– Это что ж здесь происходит, а? – спросил вкрадчивый голос. – И кого ж здесь обижают, а? И кто же это при всём честном народе безобразничает, а?
Как пошла наша Лисичка по грибы, по грибы…
Из куста вышла Лиса, повернулась налево, повернулась направо и как крикнет:
– Кикимарашки-замарашки! Кикимордочки чумазые!
– Сама мордочка! От замарашки и слышим!
– А я в вас шишкой кину! – Лиса наподдала шишку задними лапами, и шишка полетела в болото.
– И мы в тебя шишкой! И мы в тебя шишкой! – орут кикиморы.
И вот уже грязная шишка летит из болота прямо в Медведя.
– А я в вас камешком! – И Лиса бросает в болото камешек с тропинки.
– И мы, и мы камешком! – Кикиморы нырнули в болото за камнем.
Лиса попросила друзей принести ещё камней, да побольше. Знай покидывает камнями в болото. Только и слышно, как они свистят и шлёпаются. Друзья не успевают подносить. А Медведь приволок такую глыбу, что самому пришлось бросать её в болото, трясина ухнула, пошла кругами. Тонут камни в болоте. А кикиморы достать их не могут, кидаться нечем. Пробовали грязью, но Лиса их задразнила:
– Вы в нас мяконьким, а мы в вас твёрденьким! – и угодила камнем прямо в большую кикимору, у которой не поймёшь, сколько рук.
Шлёпнулась кикимора вверх ногой, заверещала жутким голосом, вспомнила о чём-то, перевернулась, запрыгала к сухой коряге на середину болота, схватила волшебный сундук и как запустит в Лису. Летит сундук над болотом.
Смотрит на него множество глаз. Долетит ли? Кикиморы обрадовались:
– И мы в вас твёрденьким! И мы в вас твёрденьким!
Сундучок упал прямо на Лису. Кузька вцепился в него обеими руками, поверить своему счастью не может. Орут кикиморы, верещат, радуются: в цель попали и столько народу на них смотрит!
– Кикиморы они кикиморы и есть, – сказал Лешик. – Весь век озорничают да балуются. Может. иначе в болоте и не проживёшь?
Когда все ушли, кикиморы тут же всё забыли, грызут болотные орешки и беседуют:
– Комары и мухи нынче не такие сытные, как в старину. Отощают совсем, что делать будем? Поохали, повздыхали, опять переполох:
– А вдруг все болота сразу возьмут и высохнут? Куда кикиморам деваться?
Не успели опомниться от такого ужаса, как новое беспокойство:
– А что, если вся земля болотом станет? Где набрать столько кикимор для заселения?
ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК
– Со сна и еле-еле поднялся он с постели, – потягиваясь и зевая, сказал старый леший свою любимую поговорку, ею он встретил девять тысяч девяносто девятую весну. – Какая там погода, внучек? В солнышко или в дождь проснулись?
А внука-то и нет. Вылез дед из берлоги, поклонился солнышку. На поляну выскочили зайчиха и семь зайчат:
– Доброй весны, дедушка!
– Доброго лета, зайчишки! До чего ж вы хороши! Да как вас много! – смеялся дед Диадох.
Всё новые зайцы выскакивали на поляну. Дед принялся их считать. Вдруг из-за деревьев стрелой вылетела Сорока с ужасной вестью-новостью: кикиморы утопили в Чёрном болоте Лешика, Кузьку, сундучок, Лису с Медведем. Про то, что злодейки утопили в трясине ещё и берёзу на краю болота и даже тучку с неба, дед Диадох не услышал. Он сломя голову побежал к Чёрному болоту.
По дороге к старому лешему подлетел Дятел, утешил его, поругал Сороку-балаболку и вывел прямо на опушку, где отдыхали Кузька, Лешик, Медведь и Лиса. То-то было радости!
Тут только все поняли, что в лесу сегодня Весенний праздник. Он всегда наступает, когда просыпается Леший. Цвели красные, голубые, жёлтые цветы.
Серебряные берёзы надели золотые серёжки. Птицы пели свои лучшие песни. В голубом небе резвились нарядные облака.
Лешик и домовёнок, перебивая друг друга, рассказывали и рассказывали. Дед Диадох успевал лишь удивляться: надо же, такое и в зимней спячке не приснится!
Под вечер все направились к реке. Чтобы этот день и для Кузьки был праздником, пусть русалки проводят домовёнка домой. Ведь речные хозяйки знают все дома над всеми речками, большими и малыми. А лучший дом они уж как-нибудь отличат от других.
Увидев домовёнка, лешонка и даже старого лешего, которого до сих пор не видели, русалки выскочили из реки, повели вокруг гостей хоровод:
Серебряная луна плыла в небе, а другая серебряная луна – в реке. Весело плескались серебряные волны. И тогда старый леший, хоть и не любил он лезть в чужие дела, спросил у домовёнка, что же хранится в волшебном сундуке, какая в нём тайна.
Кузька важно оглядел компанию, усевшуюся вокруг пня, и торжественно провозгласил:
– Дайте клятву. Тогда скажу. Клятвы ни у кого не оказалось. Никто даже и не знал, что это такое.
– Повторяйте за мной! – строго сказал домовёнок. – «Из-за моря, из-за океана летят три ворона, три братенника, несут три золотых ключа, три золотых замка. Запрут, замкнут они наш сундук навеки, ежели отдадим его нечувственникам и ненавистникам. Ключ в небе, замок в море». Клятва вся.
Всем клятва очень понравилась. Пришлось повторить её несколько раз. Потом русалки принялись расспрашивать про море-океан, а Лешик про воронов-братенников, но Кузька не мог сообщить никаких особенных подробностей ни про то, ни про другое.
– Так мы, внучек, и не отдали твой сундучок, – сказал дед Диадох. – Баба Яга – ненавистница, кикиморы болотные – нечувственницы. Побывал сундучок в их руках, да недолго. Не за что на нас обижаться воронам-братенникам!
– Тогда пойте за мной! – повеселел Кузька.
– Чирки-почирки, чёрточки и дырки, вот и весь сказ как раз про вас.
Стало тихо. Лешие и русалки, вытаращив глаза, глядели на сундучок. Надо же!
Простая деревяшечка, а так разговаривает! А Медведь с Лисой до того испугались сказки про чирки-почирки, что убежали в кусты.
Кузька объяснил, что сундучок хранится у домовых очень давно. А волшебный он потому, что ежели положить в него рисунок, любую картинку, то сундучок сам сочинит и расскажет сказку про то, что на картинке нарисовано.
Нарисуешь мышь – расскажет про мышь. Нарисуешь русалку и водяную лилию – сундучок расскажет такую сказку, где с цветком и речною хозяйкой непременно произойдёт что-то страшное или смешное. Но вот беда! Рисовать домовые не умеют. Потихоньку утаскивают рисунки у людей, уносят под печку или в закуток, опускают в сундучок и слушают сказки.
Тогда Лешик с дедом и русалки сразу принялись рисовать кто на листиках, кто на кустах коры. Но ничего у них не вышло. И когда рисунки клали в сундучок, он рассказывал всё про те же чёрточки и дырки.
Значит, решил Кузька, никто не умеет рисовать, кроме людей и Деда Мороза.
Тот рисует прямо на окнах. Но ещё никто и никогда не вынимал из окон стёкол и не опускал их в сундук, чтобы услышать сказку про какой-нибудь цветок, нарисованный Дедом Морозом.
Услышав про Деда Мороза, дед Диадох принёс из лесу и опустил в сундучок самый красивый весенний цветок. Долго играла приятная музыка, но никакой сказки сундучок так и не рассказал. Другое дело, если бы цветок был нарисованный. Тут только домовёнок понял, как он соскучился по людям.
– Рассвет! Уже светает! – встревожились русалки. – Прощайся, Кузя! Пора в путь. Ты беги по бережку, мы по реке поплывём.
Вдруг над рекой послышалась разбойничья песня: «Ух да и эх да!» В корыте, гребя пестом, к друзьям подплывала Баба Яга:
– Чадушко! Бабуля за тобой приехала! Пропадёшь ты тут, не пивши, не евши!
Куда ты! Куда, говорю? Вот догоню и съем! У-у-у!
Тут корыто перевернулось. Яга упала в воду. А из реки вынырнул Водяной:
– Покоя от вас нет! Кто тут орет? Кто тут воет? Это ты, Яга? Да я тебя! Да ты у меня! Вон из воды! Чтоб духу твоего тут не было!
А внука-то и нет. Вылез дед из берлоги, поклонился солнышку. На поляну выскочили зайчиха и семь зайчат:
– Доброй весны, дедушка!
– Доброго лета, зайчишки! До чего ж вы хороши! Да как вас много! – смеялся дед Диадох.
Всё новые зайцы выскакивали на поляну. Дед принялся их считать. Вдруг из-за деревьев стрелой вылетела Сорока с ужасной вестью-новостью: кикиморы утопили в Чёрном болоте Лешика, Кузьку, сундучок, Лису с Медведем. Про то, что злодейки утопили в трясине ещё и берёзу на краю болота и даже тучку с неба, дед Диадох не услышал. Он сломя голову побежал к Чёрному болоту.
По дороге к старому лешему подлетел Дятел, утешил его, поругал Сороку-балаболку и вывел прямо на опушку, где отдыхали Кузька, Лешик, Медведь и Лиса. То-то было радости!
Тут только все поняли, что в лесу сегодня Весенний праздник. Он всегда наступает, когда просыпается Леший. Цвели красные, голубые, жёлтые цветы.
Серебряные берёзы надели золотые серёжки. Птицы пели свои лучшие песни. В голубом небе резвились нарядные облака.
Лешик и домовёнок, перебивая друг друга, рассказывали и рассказывали. Дед Диадох успевал лишь удивляться: надо же, такое и в зимней спячке не приснится!
Под вечер все направились к реке. Чтобы этот день и для Кузьки был праздником, пусть русалки проводят домовёнка домой. Ведь речные хозяйки знают все дома над всеми речками, большими и малыми. А лучший дом они уж как-нибудь отличат от других.
Увидев домовёнка, лешонка и даже старого лешего, которого до сих пор не видели, русалки выскочили из реки, повели вокруг гостей хоровод:
Лешику так понравился хоровод, что, когда кончилась песня, он один принялся бегать вокруг какого-то пня на берегу и петь песенку, которую сам только что придумал:
Бережочек-бережок Нашу речку бережёт!
Вот так вот, вот так вот,
Нашу речку бережёт!
Все взялись за руки, и пение вокруг пня продолжалось много времени. А на пне сидел дед Диадох, поглядывая то на сундучок, который он держал в руках, пока Кузька пляшет, то на плясунов. Цветы и звёзды на сундучке сверкали всё ярче.
Стоит в лесу пень-пень!
А я бегаю весь день,
Пою песенку про пень:
«Стоит в лесу пень-пень»…
Серебряная луна плыла в небе, а другая серебряная луна – в реке. Весело плескались серебряные волны. И тогда старый леший, хоть и не любил он лезть в чужие дела, спросил у домовёнка, что же хранится в волшебном сундуке, какая в нём тайна.
Кузька важно оглядел компанию, усевшуюся вокруг пня, и торжественно провозгласил:
– Дайте клятву. Тогда скажу. Клятвы ни у кого не оказалось. Никто даже и не знал, что это такое.
– Повторяйте за мной! – строго сказал домовёнок. – «Из-за моря, из-за океана летят три ворона, три братенника, несут три золотых ключа, три золотых замка. Запрут, замкнут они наш сундук навеки, ежели отдадим его нечувственникам и ненавистникам. Ключ в небе, замок в море». Клятва вся.
Всем клятва очень понравилась. Пришлось повторить её несколько раз. Потом русалки принялись расспрашивать про море-океан, а Лешик про воронов-братенников, но Кузька не мог сообщить никаких особенных подробностей ни про то, ни про другое.
– Так мы, внучек, и не отдали твой сундучок, – сказал дед Диадох. – Баба Яга – ненавистница, кикиморы болотные – нечувственницы. Побывал сундучок в их руках, да недолго. Не за что на нас обижаться воронам-братенникам!
– Тогда пойте за мной! – повеселел Кузька.
Заиграла тихая музыка. Со звоном откинулась крышка сундука. Все замерли, Кузька схватил прошлогодний сухой лист, что-то на нём нацарапал, опустил в сундучок. Крышка захлопнулась, а сундучок произнёс приятным голосом:
Сундучок, сундучок,
Позолоченный бочок,
Расписная крышка,
Медная задвижка!
Раз-два-три-четыре-пять!
Можно сказку начинать!
– Чирки-почирки, чёрточки и дырки, вот и весь сказ как раз про вас.
Стало тихо. Лешие и русалки, вытаращив глаза, глядели на сундучок. Надо же!
Простая деревяшечка, а так разговаривает! А Медведь с Лисой до того испугались сказки про чирки-почирки, что убежали в кусты.
Кузька объяснил, что сундучок хранится у домовых очень давно. А волшебный он потому, что ежели положить в него рисунок, любую картинку, то сундучок сам сочинит и расскажет сказку про то, что на картинке нарисовано.
Нарисуешь мышь – расскажет про мышь. Нарисуешь русалку и водяную лилию – сундучок расскажет такую сказку, где с цветком и речною хозяйкой непременно произойдёт что-то страшное или смешное. Но вот беда! Рисовать домовые не умеют. Потихоньку утаскивают рисунки у людей, уносят под печку или в закуток, опускают в сундучок и слушают сказки.
Тогда Лешик с дедом и русалки сразу принялись рисовать кто на листиках, кто на кустах коры. Но ничего у них не вышло. И когда рисунки клали в сундучок, он рассказывал всё про те же чёрточки и дырки.
Значит, решил Кузька, никто не умеет рисовать, кроме людей и Деда Мороза.
Тот рисует прямо на окнах. Но ещё никто и никогда не вынимал из окон стёкол и не опускал их в сундук, чтобы услышать сказку про какой-нибудь цветок, нарисованный Дедом Морозом.
Услышав про Деда Мороза, дед Диадох принёс из лесу и опустил в сундучок самый красивый весенний цветок. Долго играла приятная музыка, но никакой сказки сундучок так и не рассказал. Другое дело, если бы цветок был нарисованный. Тут только домовёнок понял, как он соскучился по людям.
– Рассвет! Уже светает! – встревожились русалки. – Прощайся, Кузя! Пора в путь. Ты беги по бережку, мы по реке поплывём.
Вдруг над рекой послышалась разбойничья песня: «Ух да и эх да!» В корыте, гребя пестом, к друзьям подплывала Баба Яга:
– Чадушко! Бабуля за тобой приехала! Пропадёшь ты тут, не пивши, не евши!
Куда ты! Куда, говорю? Вот догоню и съем! У-у-у!
Тут корыто перевернулось. Яга упала в воду. А из реки вынырнул Водяной:
– Покоя от вас нет! Кто тут орет? Кто тут воет? Это ты, Яга? Да я тебя! Да ты у меня! Вон из воды! Чтоб духу твоего тут не было!
ЛУЧШИЙ ДОМ
Маленький домовёнок, сидя в корыте, оставшемся от Бабы Яги, одной рукой прижимал к себе сундучок, а другой махал тем, кто стоял на берегу. Корыто плыло по Быстрой реке следом за русалками.
Дед Диадох с берега кланялся Кузьке. Лешик подпрыгивал выше головы и махал на прощание всеми четырьмя лапками. И Медведь махал, и Лиса. И все деревья и кусты махали ветками, хотя ветра совсем не было. Вдруг кто-то большой, выше ёлок, шагнул из леса прямо к Лешику и деду. На плече у великана сидел Дятел, На другое плечо отец Леший посадил своего маленького сына. Кузька долго-долго видел машущие зелёные лапки.
Поворот. Ещё поворот. Протока. С двух сторон бегут к Быстрой реке ручьи и речки. В одну из речушек свернули русалки. И корыто – вверх по течению – за ними. Поднималось солнце. Корыто уткнулось в берег, а русалки закричали:
– Вот он! Вот самый лучший дом в деревеньке над небольшой речкой! Лучше не бывает! До свиданья, Кузя! Живи-поживай, добра наживай, нас в гости поджидай! – и уплыли.
Корыто само – скок на берег, на зелёную травку. Кузька с сундучком в руках помчался к дому и вдруг стал как вкопанный. Перед ним над речкой стояла совсем не та деревенька. И дом чужой, совсем не Кузькин. Это для русалок из всех домов он самый лучший, потому что все окна, и крыльцо, и ворота были изукрашены вырезанными из дерева цветами, узорами и большими русалками.
Красивые, пучеглазые, кудлатые, они так ярко, так чудесно раскрашены.
Кузька глядел на них и плакал. Что теперь делать? А где же Вуколочка, Афонька, Адонька, дед Папила? Но вдруг и ему, Кузьке, пришла пора жить отдельно, самому быть в доме хозяином?
И Кузька несмело шагнул на крыльцо. Когда он перелезал в избу через порог, дверь возьми да и скрипни. Кузька с сундучком – под веник. Вошла девочка с тряпичной куклой.
– Чего-тось дверь у нас скрипнула. Не вошёл ли кто? – спросила она у куклы, но ответа не дождалась и сказала: – Должно, ветер, кому же ещё? Все в поле.
Пойдём-ка, спать тебя положу, песенку спою.
Отнесла куклу на скамью, укрыла платочком и сказала успокоенным голосом:
– Не прибрано-то у нас как! Дом новый, а грязи, будто год изба стоит…
Взяла веник – да так и села от испуга. Под веником кто-то был. Лохматый, блестит глазами и молчит. И – бегом под печку!
– Никак домовой! – ахнула девочка Настенька. – А матушка с батюшкой всё горюют, что наш домовой в старом доме остался!
Стал Кузька жить-поживать, добра наживать. И так хорошо хозяйничал в своём новом доме, что слух о нём прошёл по всему свету и долетел до Кузькиной родной деревни. Она не сгорела, люди потушили пожар. И Вуколочка, и Сюр, и Афонька с Адонькой, и даже сам дед Папила ходили к Кузьке в гости. А сундучок ему оставили, пусть бережёт.
Дед Диадох с берега кланялся Кузьке. Лешик подпрыгивал выше головы и махал на прощание всеми четырьмя лапками. И Медведь махал, и Лиса. И все деревья и кусты махали ветками, хотя ветра совсем не было. Вдруг кто-то большой, выше ёлок, шагнул из леса прямо к Лешику и деду. На плече у великана сидел Дятел, На другое плечо отец Леший посадил своего маленького сына. Кузька долго-долго видел машущие зелёные лапки.
Поворот. Ещё поворот. Протока. С двух сторон бегут к Быстрой реке ручьи и речки. В одну из речушек свернули русалки. И корыто – вверх по течению – за ними. Поднималось солнце. Корыто уткнулось в берег, а русалки закричали:
– Вот он! Вот самый лучший дом в деревеньке над небольшой речкой! Лучше не бывает! До свиданья, Кузя! Живи-поживай, добра наживай, нас в гости поджидай! – и уплыли.
Корыто само – скок на берег, на зелёную травку. Кузька с сундучком в руках помчался к дому и вдруг стал как вкопанный. Перед ним над речкой стояла совсем не та деревенька. И дом чужой, совсем не Кузькин. Это для русалок из всех домов он самый лучший, потому что все окна, и крыльцо, и ворота были изукрашены вырезанными из дерева цветами, узорами и большими русалками.
Красивые, пучеглазые, кудлатые, они так ярко, так чудесно раскрашены.
Кузька глядел на них и плакал. Что теперь делать? А где же Вуколочка, Афонька, Адонька, дед Папила? Но вдруг и ему, Кузьке, пришла пора жить отдельно, самому быть в доме хозяином?
И Кузька несмело шагнул на крыльцо. Когда он перелезал в избу через порог, дверь возьми да и скрипни. Кузька с сундучком – под веник. Вошла девочка с тряпичной куклой.
– Чего-тось дверь у нас скрипнула. Не вошёл ли кто? – спросила она у куклы, но ответа не дождалась и сказала: – Должно, ветер, кому же ещё? Все в поле.
Пойдём-ка, спать тебя положу, песенку спою.
Отнесла куклу на скамью, укрыла платочком и сказала успокоенным голосом:
– Не прибрано-то у нас как! Дом новый, а грязи, будто год изба стоит…
Взяла веник – да так и села от испуга. Под веником кто-то был. Лохматый, блестит глазами и молчит. И – бегом под печку!
– Никак домовой! – ахнула девочка Настенька. – А матушка с батюшкой всё горюют, что наш домовой в старом доме остался!
Стал Кузька жить-поживать, добра наживать. И так хорошо хозяйничал в своём новом доме, что слух о нём прошёл по всему свету и долетел до Кузькиной родной деревни. Она не сгорела, люди потушили пожар. И Вуколочка, и Сюр, и Афонька с Адонькой, и даже сам дед Папила ходили к Кузьке в гости. А сундучок ему оставили, пусть бережёт.
НАТАША И КУЗЬКА
Всё это рассказал Наташе волшебный сундучок, когда в него положили (домовёнок сам об этом попросил) Кузькин портрет, который нарисовала девочка. Рисовать его было не так-то просто.
– Оно бы и хорошо, – говорил Кузька, разглядывая картинку за картинкой, – да нарисован не я. Это Чумичка, мой троюродный брат, чучело лохматое! Рисуй заново! Опять не я. Либо Афонька, либо Адонька, их даже матушка с батюшкой не различают. Как ты угадала? А это неведомый какой-то домовёнок.
Интересно, чей он, откуда, как зовут? Ещё рисуй!
У Наташи руки устали, карандаш не слушается. Кузька заглянул в альбом:
– Конурник нарисован! Как есть вылитый конурник! Не слыхала, что ли?
Конюшенники – в конюшнях, при лошадях, а конурники – при собаках, собачьи домовые. Через каждое слово на собачий лай перескакивают. Что ж ты меня-то не нарисуешь? Или я хуже конурника?
Кузька так огорчился, что девочке стало его жалко. И на чистом листе возник ещё один рисунок. Увидев его, Кузька перекувыркнулся от радости. Всё в точности, будто в зеркало глядится! Ну, может, помоложе лет этак на сто.
Шесть веков ему на рисунке, не больше.
Рисунок положили в сундучок и спели волшебную песню. Когда сказка кончилась, Наташе захотелось посмотреть на рисунок. Но рисунка в сундучке не было.
– Весь рассказался! – обрадовался Кузька. – Сказка вся! Сказал бы лучше, да нельзя!
Тихо стало в комнате. Только дождь стучит за окном.
– Кузенька! – шёпотом спросила Наташа. – А кто была Настенька?
– Твоя прабабушка! – ответил домовёнок.
– А где маленькая деревенька?
– Вот здесь. Где сейчас наш дом стоит.
– Как здесь? А небольшая речка? – удивилась Наташа.
– В трубе течёт, – важно ответил Кузька. – Сначала удивилась, когда в трубу её загоняли, а теперь привыкла, течёт себе под землёй. Наполнит пруд, поглядит на небо, на дома – и опять под землю.
В окна стучал дождь.
– И как ему не надоест? – рассуждал Кузька. – Сухого места на земле небось не осталось. И стучит, и скребётся, к нам просится. А что это он в дверь стучит?
– Мама не велела открывать дверь, – вспомнила Наташа.
– Кому попало не велела, – уточнил Кузька. – А это неизвестно кто, да ещё не звонит, а стучится. Вот откроем и посмотрим.
Наташа открыла дверь. Никого нет. Оглянулась, и Кузьки нет. Только мокрые следы ведут в её комнату. Вернулась, а там среди игрушек сидят два Кузьки.
Второй домовёнок поменьше и весь рыжий. Смотрит на девочку, молчит и улыбается.
– Это Вуколочка! – сказал тот Кузька, который покрупнее. – Он тебя стесняется. Долго молчать будет.
Вдруг девочка услышала какой-то плеск в углу. В круглом аквариуме среди снующих рыбок кто-то сидел и глядел круглыми печальными глазами.
– Это водяной, – объяснил Кузька. – Крохотный ещё. Вуколочка его по дороге нашёл. Испугался темноты в трубе, вылез из речки. Пусть поживёт у тебя хотя бы лет шестьдесят, пока немного не подрастёт. Ладно?
– Оно бы и хорошо, – говорил Кузька, разглядывая картинку за картинкой, – да нарисован не я. Это Чумичка, мой троюродный брат, чучело лохматое! Рисуй заново! Опять не я. Либо Афонька, либо Адонька, их даже матушка с батюшкой не различают. Как ты угадала? А это неведомый какой-то домовёнок.
Интересно, чей он, откуда, как зовут? Ещё рисуй!
У Наташи руки устали, карандаш не слушается. Кузька заглянул в альбом:
– Конурник нарисован! Как есть вылитый конурник! Не слыхала, что ли?
Конюшенники – в конюшнях, при лошадях, а конурники – при собаках, собачьи домовые. Через каждое слово на собачий лай перескакивают. Что ж ты меня-то не нарисуешь? Или я хуже конурника?
Кузька так огорчился, что девочке стало его жалко. И на чистом листе возник ещё один рисунок. Увидев его, Кузька перекувыркнулся от радости. Всё в точности, будто в зеркало глядится! Ну, может, помоложе лет этак на сто.
Шесть веков ему на рисунке, не больше.
Рисунок положили в сундучок и спели волшебную песню. Когда сказка кончилась, Наташе захотелось посмотреть на рисунок. Но рисунка в сундучке не было.
– Весь рассказался! – обрадовался Кузька. – Сказка вся! Сказал бы лучше, да нельзя!
Тихо стало в комнате. Только дождь стучит за окном.
– Кузенька! – шёпотом спросила Наташа. – А кто была Настенька?
– Твоя прабабушка! – ответил домовёнок.
– А где маленькая деревенька?
– Вот здесь. Где сейчас наш дом стоит.
– Как здесь? А небольшая речка? – удивилась Наташа.
– В трубе течёт, – важно ответил Кузька. – Сначала удивилась, когда в трубу её загоняли, а теперь привыкла, течёт себе под землёй. Наполнит пруд, поглядит на небо, на дома – и опять под землю.
В окна стучал дождь.
– И как ему не надоест? – рассуждал Кузька. – Сухого места на земле небось не осталось. И стучит, и скребётся, к нам просится. А что это он в дверь стучит?
– Мама не велела открывать дверь, – вспомнила Наташа.
– Кому попало не велела, – уточнил Кузька. – А это неизвестно кто, да ещё не звонит, а стучится. Вот откроем и посмотрим.
Наташа открыла дверь. Никого нет. Оглянулась, и Кузьки нет. Только мокрые следы ведут в её комнату. Вернулась, а там среди игрушек сидят два Кузьки.
Второй домовёнок поменьше и весь рыжий. Смотрит на девочку, молчит и улыбается.
– Это Вуколочка! – сказал тот Кузька, который покрупнее. – Он тебя стесняется. Долго молчать будет.
Вдруг девочка услышала какой-то плеск в углу. В круглом аквариуме среди снующих рыбок кто-то сидел и глядел круглыми печальными глазами.
– Это водяной, – объяснил Кузька. – Крохотный ещё. Вуколочка его по дороге нашёл. Испугался темноты в трубе, вылез из речки. Пусть поживёт у тебя хотя бы лет шестьдесят, пока немного не подрастёт. Ладно?