Занятия заводскими делами не могли быть особенно по душе Волкову, но он был способен ко всякой деятельности, и потому отчим не имел никакого повода устранить его от дела. Напротив, Полушкин, вполне уверенный в деловитости Волкова, послал его в 1746 году в Петербург по торговым делам. Поездка в Петербург должна была обрадовать юношу. Если коммерция представляла для него мало интереса, то надежда удовлетворить свою жажду знаний, научиться многому, чего не дала любознательному Волкову московская академия, придавали его поездке совсем особенный внутренний смысл.
   Приехав в Петербург, Волков поступил в немецкую торговую контору, чтобы научиться бухгалтерии и “правильным” торговым приемам. И здесь сказалась богато одаренная натура Волкова. Дела своего отчима он вел с большим вниманием, проявляя везде энергию, ум и сообразительность, но находил время удовлетворять и свои духовные потребности, учиться и развивать свой умственный кругозор. Он нашел возможность побывать в театре, устройство которого нельзя было, конечно, и сравнивать с ученической сценой академии и который мог окончательно поразить юное воображение впечатлительного провинциала. Биографы Волкова рассказывают, что он случайно попал со своим немцем-хозяином на представление итальянской оперы в придворном театре и пришел в восторг от виденного им в первый раз настоящего театра. Еще вероятнее, что не простая случайность привела Волкова в театр. Его врожденные артистические наклонности требовали пищи, и побывать в театре было для него необыкновенным удовольствием. Расположение к нему немца-хозяина только облегчило туда доступ.
   Это посещение оперы было главным толчком в развитии его страсти к сцене. Он нашел возможность бывать также и на спектаклях в кадетском корпусе, которые произвели на него такое сильное впечатление, что он не знал, по его словам, где он был – на земле или на небесах.
   Судьба молодого ярославца была решена. С этого времени в нем стала созревать мысль устроить свой театр. Сцена представляет собою могучую притягательную силу для тех, в ком теплится артистическая искра, призвание. Сцена увлекла и Волкова. Задумав создать театр, он начал горячо изучать театральное дело и усердно посещал немецкие, французские и особенно итальянские спектакли. Наблюдая игру актеров, Волков усваивал сценические приемы; заходя иногда благодаря знакомству с актерами за кулисы, он старался знакомиться с устройством сцены, срисовывал декорации, делал чертежи, снимал модели, рассматривал театральные механизмы, изучал, насколько это тогда было возможно, теорию сценического искусства и вникал в режиссерскую деятельность. Итальянцы, у которых Волков преимущественно приобретал сценические познания, были и сами не особенно искусные актеры; но наблюдательность и врожденный художественный вкус помогали ему разобраться в том, что у них было плохо, что – хорошо.
   В Петербурге открылась широкая возможность и для других занятий Волкова в области искусств. Он учился всему, что интересовало его, – живописи, музыке, языкам, – все, что ни делал, делал основательно, доводя до конца задуманное. В Петербурге Волков пробыл меньше двух лет, но благодаря своей упорной энергии и восприимчивости успел многое узнать, увидеть и изучить.

Глава III. Волков – основатель русского театра

   Новые данные для биографии Волкова. – Переезд в Ярославль из Петербурга. – Волков-заводчик. – Устройство театра в кожевенном амбаре. – Спектакли. – Волков – актер и директор театра. – Увлечение театром и разорение заводов. – Второй театр. – Приезд ярославской труппы в Петербург. – Поступление Волкова в кадетский корпус для обучения наукам и искусству
   Все биографы Волкова до самого последнего времени утверждают, что Волков возвратился в Ярославль при жизни своего отчима, при нем устроил свой первый театр, который понравился отчиму, и прочее. Но из документов, найденных в архиве ярославского магистрата, оказывается, что Полушкин умер в 1747 году, тогда как Волков приехал в Ярославль только на следующий год. Это совершенно изменяет обстоятельства, при которых происходила организация первого русского театра, изменяет в том смысле, что Волков после смерти своего отчима мог совершенно самостоятельно распоряжаться собой, своими делами и денежными средствами. Смерть отчима и была, вероятно, причиной возвращения Волкова в Ярославль. Он оставался старшим в семействе, и торговые дела требовали его присутствия на родине.
   Теперь Волкову предоставлялась полная свобода действий, полный простор для осуществления запавших в его голову мыслей. Как бы ни был разумен и как бы ни благоволил к своим пасынкам Полушкин, он не мог допустить не только расстройства своих заводских дел для каких-то малопонятных ему забав, но даже простого уклонения от раз заведенного порядка. А между тем известно, что не только Волков с братьями, но и рабочие с заводов принимали участие в театральных представлениях, затеянных молодым любителем театра, тратили время и отбивались от своего прямого дела. Полушкин, понятно, этого бы не допустил.
   Как относился Волков к заводским делам по возвращении из Петербурга, видно из тяжбы, которая возникла в это время между дочерью Полушкина от первого брака, Матреной Кирпичевой, и братьями Волковыми. После смерти отчима братья вступили во владение всем его имуществом, и это вселило в Кирпичеву вражду к ним. В своей жалобе берг-коллегии, ведавшей заводские дела, она говорит, что Волковы, “расстроив” заводы (то есть заводские дела), нисколько о них не заботились и рабочих обратили в комедиантов. Отец же ее “усмотрел их, Волковых, неспособных и нимало к заводскому произведению нерачительных и наследства им не оставил”, и потому она просит утвердить ее наследницей. Дело по этой тяжбе тянулось несколько лет, было решено сначала в пользу Волковых, а затем, в 1754 году, когда Волков был уже снова в Петербурге, Кирпичева была признана единственной наследницей Полушкина, а Волковы исключены из заводчиков. При расследовании жалобы Кирпичевой рабочие заявили, что Федор и братья его привели заводы в полный упадок и окончательно подорвали все дело, оставили их, рабочих, без работы, “в убожестве и разорении”, не кормят, не одевают и от себя не отпускают.
   “Всеконечный упадок и подрыв заводов” случились не сразу, а по мере того, как Волков все сильнее и сильнее увлекался театром. Мысль об устройстве театра в Ярославле не могла осуществиться скоро, а приводилась в исполнение постепенно, и так же постепенно забывались Волковым для любимого дела заводы и заводские дела.
   Сначала Волков разыгрывал со своими братьями и товарищами разные пьесы в своей комнате. Но скоро молодые любители перешли на более благоустроенную сцену. Актерами в труппе Волкова были, кроме него самого, Дьяконов, впоследствии Дмитревский, братья Волкова – Григорий и Гаврило, Чулков, Попов и другие ярославцы. Прежде всего было выбрано здание для устройства первого русского театра. Это был амбар с каменными сводами, в котором складывались кожевенные товары. Дом Полушкина, около которого был выстроен амбар, находился внутри так называемого Земляного города, в приходе Николо-Надеинской церкви. Лет сорок тому назад он еще существовал и выходил на Пробойную улицу, близ присутственных мест. Амбар, в котором был устроен театр, существовал до 1831 года и представлял собою большое продолговатое здание, каменное, построенное, судя по архитектуре, около 1700 года. Этот исторический амбар долго служил складом для вина, пока, наконец, не был сломан.
   В амбаре сделали подмостки, приспособили места для зрителей, обставили сцену декорациями, осветили амбар плошками – и первое представление труппы Волкова, бывшего душою и руководителем всего дела, было дано. Событие это относят к 29 июня 1750 года.
   Спектакли в кожевенном амбаре заинтересовали и ярославцев. Волков нашел покровителей в среде высшего ярославского общества. Воевода Мусин-Пушкин и помещик Майков, предлагавший для театра даже свой дом, явились местными меценатами. Они уговорили многих ярославских купцов и дворян сделать пожертвования на устройство более удобного театра. А пока представления давались в амбаре. Репертуар этих спектаклей в точности не известен. В первом спектакле были разыграны две пьесы: драма “Эсфирь” и пастораль “Эвмон и Берфа”, музыка к которой была сочинена Волковым. Давались, кроме того, мистерии св. Димитрия Ростовского и Жубиналя.
   Между тем были собраны пожертвованные деньги, к которым Волков присоединил, наверное, значительную долю и своего состояния – возник, таким образом, и другой театр. Он был деревянный и удовлетворял вполне тогдашним условиям театральной архитектуры и техники. Волков сам был архитектором, машинистом и директором в своем театре, сам был автором пьес, композитором, режиссером и первым актером в своей труппе. Театр был для того времени очень большой: он вмещал в себя до тысячи человек. Открытие его относят к началу 1751 года. Дана была опера Метастазио “Титово милосердие”, переведенная с итальянского самим Волковым. Оперные хоры исполнялись архиерейскими певчими, а оркестр состоял из крепостных музыкантов местных помещиков. Женские роли исполнялись актерами. Репертуар второго театра, так же как и первого, состоял из мистерий св. Димитрия Ростовского, Жубиналя, комедий Мольера, трагедий Сумарокова, комедий бытовых и написанных на ярославские нравы Волковым... За вход в этот театр бралась со зрителей плата.
   Заветная мечта Волкова перешла в дело. Театр, созданный его усилиями, существовал в его родном городе, и он сам играл на сцене этого театра. Любя искусство, Волков поборол все препятствия, но что ожидало его театр? Условия тогдашней жизни и низкий уровень общественного развития не обещали долговечности театру, который поддерживался лишь частными силами и средствами. Думал ли Волков всю свою жизнь провести в Ярославле, или его всесторонне развитая натура, требовавшая простора для своего проявления, заставляла его мечтать о Петербурге, – неизвестно, но случай, так часто изменяющий обстоятельства, вмешался и в жизнь Волкова. Благодаря этому случаю русский театр был перенесен из провинциального города в столицу под покровительство самой императрицы и просвещеннейших людей того времени.
   Года через два после открытия театра в Ярославль была отправлена из Петербурга комиссия для исследования злоупотреблений по винным откупам. Приезжие между делом отправились посмотреть на ярославскую новинку, подобной которой в провинции еще не было видано, и слухи о которой могли уже дойти до Петербурга. Среди них оказался некто Игнатьев, сенатский экзекутор, которому очень понравился театр Волкова. Часто посещая театр, он, должно быть, познакомился с Волковым. Вероятно также и то, что Волков, встретив в Игнатьеве сочувствие к своему только что зародившемуся детищу, мог высказать ему свои планы, надежды и мечты. А в числе его сокровенных желаний могло быть и желание перенести свой театр в Петербург. Он мог даже просить Игнатьева, чтобы тот рассказал влиятельным лицам в Петербурге о ярославском театре.
   Как бы там ни было, но экзекутор Игнатьев играет видную роль в перенесении театра в столицу, а злоупотребления по откупам, как это ни странно, ведут к основанию русского публичного театра в Петербурге.
   Есть еще также предположение, что слухи о ярославском театре достигли императрицы, и она послала чиновника в Ярославль удостовериться в этих слухах, и что комиссия по откупам была в этом деле ни при чем. Эти объяснения нисколько не изменяют сущности дела. Возвратясь в Петербург, Игнатьев, или кто-то другой, довел до сведения генерал-прокурора князя Трубецкого все подробности о ярославских лицедеях, а тот доложил об этом императрице Елизавете Петровне.
   Императрица повелела отправить за ярославскими актерами особого посланного. Это было в начале 1752 года. Конечно, царский посланный должен был произвести большое волнение среди ярославских жителей. То, что они считали забавою или даже бесовским наваждением, обращалось высочайшею волею в дело серьезное. Недоброжелатели и завистники Волкова должны были умолкнуть. Что чувствовал сам Волков – это понятно каждому. Его делу, на которое он потратил много энергии, и которое поглотило все его существо, предстояла блестящая будущность.
   Снабженные теплой одеждой, молодые ярославцы, – их было 14 человек, – отправились на почтовых вместе с приехавшим за ними посланным. Тотчас по приезде в Петербург они были отправлены в Царское Село, где в то время была резиденция Елизаветы Петровны. Императрица ласково приняла ярославцев и приказала, как говорят, на другой же день представить в ее домашнем театре трагедию Сумарокова “Хорев”. Рассказывают, что императрица сама наблюдала за приготовлениями к спектаклю, сама присутствовала при кройке и шитье костюмов. Известно предание, что знаменитый впоследствии товарищ Волкова Дмитревский, игравший женскую роль Оснельды, был во время приготовления к первому спектаклю переименован из Нарыкова в Дмитревского. Императрица, убирая его голову бриллиантами, заметила в нем сходство с членом польского посольства Дмитревским и приказала ему принять эту фамилию. Несколько первых спектаклей, состоявших из трагедий Сумарокова, труппою Волкова были разыграны очень удачно. Он был милостиво обласкан вниманием императрицы, а Сумарокову был пожалован ею перстень со своей руки.
   Эти спектакли решили судьбу русского театра и его основателя. Волков с труппою был оставлен при дворе и вместе с другими ярославцами отдан по повелению государыни в первую роту кадетского корпуса. Там они должны были обучаться наукам, иностранным языкам, гимнастике и декламации.
   Таким образом, нарождавшийся театр встретил в тогдашних правительственных сферах серьезное внимание и покровительство. В молодых ярославцах, посвятивших себя сценической профессии, хотели видеть не только талантливых, но и образованных людей. Очень способные и даровитые ярославцы, не исключая и Волкова, не получили систематического образования, и обучение в корпусе должно было восполнить этот пробел.
   Ярославцы содержались в корпусе на казенный счет и получали по 50 рублей в год жалованья, а Волкову было назначено 100 рублей. Жили они в корпусе, научным предметам учились вместе с кадетами и отличались от них лишь особой формой платья. Кроме общего кадетского обучения, Волкову и его товарищам преподавались сценические приемы и декламация. Преподавателями были офицеры Мелиссино, Остервальд и Свистунов; занимался с ними также и Сумароков. Практическими “упражнениями” были для молодых актеров придворные спектакли, на которых они выступали вместе с кадетами.
   Все эти неожиданные события: приезд в Петербург, выступление на придворной сцене, обучение в кадетском корпусе – всецело соответствовали мечтам Волкова о сцене и давали полное удовлетворение его стремлению к образованию. Но он не довольствовался теми знаниями, которые давали ему кадетские учителя, продолжал работать самостоятельно и, пополняя существенные недостатки своего образования, вместе с тем занимался музыкой и рисованием.
   Из времени пребывания Волкова в кадетском корпусе сохранился один любопытный документ, ярко характеризующий ту жажду знаний, которая всегда его отличала. Документ этот – “покорнейшее доношение” Федора и Григория Волковых в канцелярию корпуса, поданное ими в сентябре 1756 года. В этом “доношении” Федор Волков объясняет, что он незадолго перед тем выписал из-за границы несколько нужных ему театральных и “проспективических” книг и, не имея в то время наличных денег для уплаты за книги, заложил “епанчу лисью” и “плащ суконный красный”. А так как вещи эти “для наступающего зимнего времени” нужно выкупить, то он и просит выдать ему и брату всё причитающееся за этот год жалованье.
   В кадетском корпусе Волков значительно пополнил свое систематическое образование, первоначальную основу которого дала ему Заиконо-Спасская академия. Придворные спектакли приучали его к сценическому труду, развивая в то же время в нем природное дарование. Теперь Волков мог уже считать свою подготовку законченной и явиться самостоятельным деятелем на избранном им поприще служения искусству.

Глава IV. Волков – придворный актер

   Учреждение русского театра. – Волков – придворный актер. – Деятельность Волкова при восшествии на престол Екатерины II. – Устройство маскарада “Торжествующая Минерва”. – Смерть Волкова. – Его могила. – Забвение потомством заслуг Волкова – отсутствие памятника
   30 августа 1756 года – особенно знаменательный день в истории русского театра, который с этого времени получает значение государственного учреждения. В этот день императрицей был дан именной указ правительствующему Сенату об учреждении “русского для представления трагедий и комедий театра”. Указом этим повелевалось отдать для театра здание Головкинского дворца (ныне Академия художеств), актеров набрать из обучающихся в кадетском корпусе певчих и ярославцев, к ним прибавить актеров из других неслужащих людей и актрис “приличное число”. На содержание придворной труппы приказано было отпускать по пяти тысяч рублей в год. Главное руководство труппой было поручено Сумарокову, а Волков получил звание “первого придворного актера”.
   Было ли это звание для Волкова лишь почетным, или с ним соединялись какие-либо обязанности – неизвестно. Но можно безошибочно предполагать, что и в официально признанной труппе он явился тем же неутомимым деятелем, тем же основательно знающим театральное искусство работником. Будучи главной сценической силой как актер, Волков должен был также принимать главное и непосредственное участие в администрировании труппы и режиссировании спектаклей. Представления носили по-прежнему характер придворных увеселений, но репертуар обогащался новыми пьесами, хотя, впрочем, общее его направление оставалось тем же. К оригинальным пьесам Сумарокова вместе с имевшимися переводами Корнеля, Расина, Вольтера и Мольера прибавились оригинальные и, главным образом, переводные пьесы самого Волкова, Дмитревского и других. Переводы драматических произведений для сцены были существенно необходимы неокрепшему театру, бедному своей сценической литературой, и Волков должен был работать и на этом поприще.
   Биографические данные о петербургском периоде жизни Волкова очень скудны. Несколько отрывочных фактов не дают полной картины жизни Волкова в это время. Известно, что организатор первого русского театра был отправлен в 1759 году в Москву, чтобы придать существовавшему там театру более правильное устройство. В чем заключались труды Волкова по устройству московского театра, мы не знаем, но пробыл в Москве он очень недолго и снова вернулся к своей петербургской деятельности.
   Очень мало прояснена еще одна сторона общественной деятельности Волкова: его услуги императрице Екатерине II при ее восшествии на престол. А между тем, судя по некоторым данным, участие его было немаловажным, так как заслуги его были официально признаны самой императрицей. В указе, данном после ее восшествия на престол, Волков причисляется к лицам особенно отличившимся, которым императрица оказала свои “особливые знаки благоволения и милости”. Волкову было высочайше пожаловано дворянское звание и семьсот душ крестьян.
   В воспоминаниях о событиях, сопровождавших восшествие на престол Екатерины II, встречаются рассказы, проливающие свет на положение Волкова при дворе и на то участие, которое выпало на его долю при этих событиях. В записках А. М. Тургенева деятельности Волкова в это время придается большое значение. Тургенев говорит, что тогда “первый секретный, немногим известный, деловой человек был актер Федор Волков, может быть, первый основатель всего величия императрицы. Он во время переворота при восшествии ее на трон действовал умом”.
   В другом рассказе, записанном со слов князя Ивана Голицына (Русский архив, 1873, ст. 2145), сообщается такой случай. В день восшествия на престол императрица прибыла в Измайловскую церковь для принятия присяги. Второпях забыли об одном: об “изготовлении” манифеста для прочтения перед присягой. Не знали что и делать. При таком замешательстве кто-то из присутствующих, одетый в синий сюртук, выходит из толпы и предлагает окружающим царицу помочь этому делу и прочитать манифест. Соглашаются. Он вынимает из кармана белый лист бумаги и, словно по писанному, читает экспромтом манифест, точно заранее изготовленный. Императрица и все официальные слушатели в восхищении от этого чтения.
   Этим человеком в синем сюртуке был Волков.
   Екатерина II, воцарившись, предложила Волкову, по словам Тургенева, быть ее кабинет-министром и предлагала ему орден св. Андрея Первозванного. Волков от всего отказался и просил государыню лишь обеспечить его жизнь в том, чтобы ему не нужно было заботиться о еде, одежде, о найме квартиры; когда нужно, чтобы ему давали экипаж. Государыня повелела нанять Волкову дом, снабжать его бельем и платьем, как он прикажет, отпускать ему кушанье, вина и “все прочие к тому принадлежности” от двора, с ее кухни, и точно всё такое, что подают на стол Ее Величеству; экипаж – какой ему заблагорассудится потребовать. Он всегда имел доступ в ее кабинет без доклада.
   Трудно, конечно, по этим сведениям составить заключение о том, в чем состояла деятельность Волкова при восшествии императрицы на престол, но, во всяком случае, факт участия его, и очень видного, в этом важном событии, по приведенным данным, несомненен.
   С воцарением Екатерины II роковым образом связана судьба первого организатора русской сцены. Коронационные торжества, устроенные в Москве, послужили невольною причиною его смерти. В полном расцвете физических и духовных сил умер основатель русского театра, не дожив до той поры, когда театр приобрел себе высокую покровительницу в лице просвещенной императрицы.
   На коронационные празднества в 1763 году была отправлена в Москву придворная труппа с Волковым во главе. Кроме обычных придворных спектаклей, для народа было устроено необыкновенное зрелище – грандиозный маскарад. Императрица придавала театральным представлениям огромное значение в деле народного просвещения. “Театр, – говорила она, – школа народная, она должна быть непременно под моим надзором, я – старший учитель в этой школе, и за нравы народа мой первый ответ Богу”.
   Подтверждением этих мыслей Екатерины II о воспитательном значении театральных зрелищ является и маскарад, устроенный по ее желанию.
   Разработку и приведение своего желания в исполнение императрица поручила Волкову, много потрудившемуся над устройством поучительного зрелища, выказавшему и здесь свою энергию и всестороннее развитие. План маскарада, составленный Волковым, объяснительные стихи к нему Хераскова и хоральные песни Сумарокова были отпечатаны в 1763 году отдельной книжкой, которая служит почти единственным литературным свидетельством творческих дарований Волкова.
   Много замечательных мыслей, много понимания общественных и народных зол, много живого остроумия рассыпано было в программе маскарада, двигавшегося по улицам Москвы. Маскарад имел сатирическое и нравоучительное значение; развлекая толпу, он в то же время и поучал ее. Цель маскарада, по словам Хераскова, заключалась в том,
 
Чтоб мерзость показав пороков, честность славить,
Сердца от них отвлечь, испорченных поправить,
И осмеяние всеобщего вреда —
Достойным для забав, а злобным для стыда.
 
   В различных наглядных образах, аллегориях и фигурах перед глазами народа проходили посрамленные и осмеянные пороки и дурные страсти: пьянство, невежество, обман, лихоимство, ябедничество, спесь, мотовство и тому подобное. Такое зрелище должно было производить сильное впечатление на массу, действуя непосредственно, в живых картинах, и привлекая внимание толпы своим остроумием и разнообразием. Независимо от этого, маскарад должен был, занимая простонародье диковинным шествием, уменьшить неизбежное при народных празднествах пьянство. Во время приготовлений к маскараду все население Москвы только и было занято разговорами о нем, все нетерпеливо ждали невиданного зрелища. Когда все было готово, то есть приспособлены машины, изготовлены костюмы и аксессуары, собрано до четырех тысяч участвующих, тогда появилась афиша, извещавшая, что 30 января, 1 и 2 февраля будет двигаться по улицам большой маскарад, названный Торжествующая Минерва, в котором “изъявится гнусность пороков и слава добродетели”.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента