Страница:
Теперь расклад менялся.
Игнатьев усадил гостя за стол, приказал подать чай, а сам выставил на стол бутылку «Смирновской».
– С новым чином тебя, Василий Сергеевич, – добродушно усмехнулся Игнатьев, поднимая рюмку. – Эдак догонишь скоро.
Они чокнулись рюмками и выпили. Щепкин взял с тарелки небольшой бутерброд – посоленный и поперченный кусок черного хлеба с ломтем осетрины и долькой помидора. Игнатьев был мастак на такие выдумки и всегда выставлял в качестве закуски что-то новенькое.
– Не в чинах счастье, Владимир Андреевич, – ответил капитан. – А в успехах службы нашей. Хотя рад, конечно.
– А вот с успехами пока не очень, – немного поскучнел подполковник. – Сам знаешь, сколько на нас свалилось с началом войны. Просвета не видно.
Щепкин знал за подполковником его грешок – вечно сгущать краски и представлять все в черном свете. За это его не раз бранил начальник управления генерал-лейтенант Волков, правда, без зла.
Игнатьев заметил скупую улыбку на губах гостя, махнул рукой.
– Ну, будет! Обстановку и так знаешь, а плакаться не стану. Что ж, чин мы твой обмыли накоротке. Давай, что ли, к делу? Кузьма! – повысил голос подполковник. – Где ты там?
Пожилой унтер-офицер неспешно вошел в кабинет и замер у двери.
– Как чай?
– Готов.
– Ну так неси, чего же студить-то?
– С пряниками и бубликами прикажете? – невозмутимо осведомился унтер.
Игнатьев посмотрел на гостя, заметил гримасу на его лице и вздохнул:
– Только чай. С лимоном.
Унтер так же неспешно вышел.
– Вот наказанье мне, – посетовал Игнатьев.
Щепкин терпеливо ждал. Знал, что подполковник не любит сразу переходить к делу, а исподволь готовится, предлагая гостю то рюмочку, то чай, то угощенье.
Через минуту Кузьма внес поднос с сервизом, поставил его на дальний конец большого стола и неслышно вышел. Подполковник самолично разлил чай по чашкам, поколдовал с сахарницей и тарелкой с лимонами и довольный сел в кресло. Церемония закончена, можно и переходить к делу.
– Наши молодцы в этот раз утерли нос департаменту и раскопали один интересный моментик, – начал подполковник. – Есть в Питере такой лихой налетчик Козырь.
– Козырь?
– Колозорный Дмитрий Степанович, одна тысяча восемьсот восьмидесятого года, из купцов, окончил гимназию, поступал в университет, но попался на краже драгоценностей в доме друга и угодил в ссылку. Работал в Минске и Варшаве, а лет пять как перебрался сюда. За ним числятся шесть успешных налетов на ювелирные магазины, два нападения на почтовые кареты и вроде бы как дом в Москве, где он с подельниками взяли семейные драгоценности у некоего барона. Но сей фрагмент не проходит по картотеке.
– И что же сей лихач делает на свободе? – спросил Щепкин.
– Ждет нас, – блеснул зубами подполковник. – Его брали в пятом и десятом годах, один раз упекли на каторгу, но через два года заменили по причине слабого здоровья. Митенька наш страдает слабостью легких, студеный климат ему в тягость. Он даже справку себе выправил, что немощен аки старец.
– И он гуляет?
– Гуляет. Козырь при всех его недостатках обладает одним редкостным даром – людей не губит. Все его лихие дела проходили без крови. Ну там шишки и царапины не в счет. А греха смертоубийства на нем нет. Вот такой вот Митенька!
– И чем же он интересен нам?
– О! – подполковник поднял указательный палец. – А вот теперь самое интересное. Не далее как позавчера сей болезный вместе со своей кодлой наведались к ювелиру Штельману. Избавили его от груза камешков и золота на приличную сумму. Но дело даже не в этом. Штельмана и его жену, а также одного гостя убили! Сразу троих!
– Вот как? – поднял бровь капитан. – Оскоромился ваш херувим. Ну а мы-то тут причем?
– А при том, что сей Штельман уже третий год как состоит осведомителем жандармского управления. Через него мы имеем информацию по всем ювелирам столицы. А среди них хватает и немчуры! И кое-кто из этой братии снабжает сведениями кайзеровскую агентуру. Сам понимаешь, сведения у таких людей могут быть самые разнее. Да и связи налажены не только в Питере, но и в других городах. А это уже сеть! Мало того, Штельман уже докладывал, что через некоторых его подопечных идут деньги эсерам. Знаешь, откуда идут?
– Из немецкого генштаба? – усмехнулся Щепкин.
– Именно! Мы уже вышли на след одной интересной партии…
– Эсеров?
Подполковник покачал головой.
– На этот раз оружия. С трофейных складов три сотни винтовок Манлихера укороченного образца ушли непонятно куда. Мы так подозреваем, либо революционерам, либо… – подполковник развел руками. – Вот на этом след обрывается. Штельман убит, его гость, к слову, пока не установленный, тоже убит. Цепочка прервалась. А сделал это наш безгрешный доныне Козырь. Почему, зачем?
– Думаешь, его навели?
Игнатьев пожал плечами, взял чашку, спохватился.
– Ты пей, а то остынет… навели, не навели… из сыскного нам сообщили – Козырь встречался с неким человеком. Вроде бы эсером. И у него назначена новая встреча. Завтра.
Поняв, что подполковник подходит к сути дела, Щепкин напрягся.
– Так… что надо от нас?
– От вас нужны вы. Моих соколиков и тихарей из сыскного опасно посылать, вдруг да их знают в лицо?! А ваша группа не засвечена, в городе никому не известна. Сходите, посмотрите, послушаете. Если Козырь действительно будет там… да еще с эсером… есть шанс провести его и узнать побольше. А?
– Что за место?
– Трактир «Мясоедов». Слышал?
– Слышал, но не бывал.
– Из тех заведений, что вертепом не называют исключительно по доброте душевной. Хотя и рабочие туда захаживают, и приказчики, и из уезда. Но хватает и лихих людей.
– А что полиция за таким местом не следит?
– Следит в меру сил и надобности. Но то их забота. Я дам пару своих ребят из новеньких, они тоже не примелькались еще. Полиция выставит оцепление. Ну а если до дела дойдет… ты ж в столице первейший знаток японской борьбы. А? Как она там?.. Дзюу-дзюцу?
– Дзюдо, – усмехнулся Щепкин. – Хорошо. План операции есть?
– Утром будет. Ты подходи часикам к десяти. У Козыря встреча вечером, как раз все обмозгуем и подготовим.
– Хорошо, – капитан встал.
– Ты чай-то допей! Хороший чай, – засуетился Игнатьев. – Или еще водочки?
– Хватит. Спасибо за угощенье. Пора.
Щепкин пожал подполковнику руку и вышел из кабинета.
Несмотря на бодрый вид жандармского офицера, предстоящая операция не внушала капитану оптимизма. Неведомые налетчики и эсеры были незнакомы ему, а их связь с кайзеровской или австрийской разведкой выглядела более чем подозрительной. Сильней же всего напрягала перспектива похода в малознакомое место и участие в чужой операции в роли передового отряда.
Щепкин не привык играть втемную, но, похоже, выхода у него нет. И оттого настроение капитана было далеко не радостным.
Людей в этот непогожий час с улиц как метлой вымело, и городовые, недовольно сопя, в гордом одиночестве гремели сапогами, про себя кляня непогоду и страстно желая побыстрее попасть домой.
Три рослые фигуры нарисовались под фонарем у входа в трактир «Мясоедов». Судя по виду, это были рабочие с завода, да не простые трудяги, а мастера как минимум. Добротные сапоги, хорошего полотна штаны, короткие черные пальто, кепки с коротким козырьком. Они дружно покосились на скрипевший под навесом фонарь и подошли к дверям. Тот, что был в центре, ногой толкнул дверь и под нос прошипел:
– Совсем холуи обленились! Двери не открывают…
Тот, что был справа, бросил взгляд через улицу направо, где под аркой пристроилась крытая пролетка. Над крышей висел маленький фонарик, он едва освещал сгорбленную фигуру на козлах.
– Порядок, прикрытие на месте.
– Ну тогда с богом…
Щепкин – это он был в центре – шагнул в раскрытую дверь. Белкин и Гоглидзе скользнули следом. Дверь со стуком закрылась, отрезав непогоду от приятного тепла внутри заведения.
Нижний зал трактира был заполнен почти полностью. Столики возле стен и перегородок занимали завсегдатаи, в центре сидели забежавшие перекусить приказчики мелких лавок, закончившие смену рабочие с фабрик и лотошники. В отличие от постоянных гостей, эта публика быстро набивала желудок горячей пищей, опрокидывала в себя стопку-другую холодной водки и уходила, освобождая место следующим визитерам.
Неподалеку от лестницы на второй этаж рядом со стойкой обосновался баянист, выводивший незамысловатые рулады. Звуки баяна немного заглушали гомон и выкрики захмелевших посетителей, а также звяканье фужеров, вилок и ножей.
На вошедших внимание не обратили, только пара мимолетных взглядов скользнула по рослым фигурам визитеров. Стоявший неподалеку от входа половой поспешил к гостям, махнул рукой, указывая на свободный столик, и торопливо проговорил свое «Здрасьте-вам-рады-видеть-что-желаете…».
Щепкин, состроив на лице кислую мину, первым пошел за половым, ленивым взглядом окидывая зал. Сзади топали Гоглидзе с Белкиным, перебрасываясь пустыми словами:
– Горяченького бы навернуть с устатку…
– А сперва водочки. Че-та людей полно… накурили, остолопы…
Белкин закашлялся, пару раз стукнул себя в грудь и поморщился. Зажатой в руке кепкой махнул над головой, разгоняя спертый воздух, густо приправленный табачным дымом.
Указанный половым столик стоял возле деревянной колонны. Его едва успели протереть, столешница была влажной. Половой торопливо обмахнул ее полотенцем, склонил голову.
Офицеры расселись, недовольными взглядами посмотрели по сторонам.
– Что угодно-с господам? – спросил половой.
Его «угодно-с» отдавало насмешкой. «Господа» явно не тянули на богатых гостей, а такие и заказа хорошего не сделают, и чаевых щедрых не оставят. Но что тут поделать?
Щепкин демонстративно провел ладонью по мокрой столешнице и опередил раскрывшего рот Белкина:
– Господам угодно-с водочки!
Половой не отреагировал на издевку.
– А что кушать будете?
– Ее, родимую, и будем кушать. А закуску сам сообрази. И горячее!
Половой уловил в голосе Щепкина недовольные нотки, спрятал усмешечку и торопливо кивнул:
– Сей момент! Все будет сделано!
Офицеры подождали, пока тот убежит, а потом более свободно осмотрелись. Такое любопытство вполне понятно, не все ж истуканами сидеть! Тем более многие посетители глазеют по сторонам и ведут себя куда как привольно.
– Наши здесь, – прошептал Гоглидзе.
Щепкин кивнул. Он еще от входа заметил Диану, та сидела за столом у окна вместе с двумя молодыми щеголеватого вида франтами. Франтов капитан сегодня видел на Фурштатской – те самые «не примелькавшиеся» люди Игнатьева. Ребята старательно играли свои роли, только слегка перебарщивали. Но в присутствии Дианы это было допустимо – со стороны их немного напряженные позы и бегающие глаза выглядели играми жеребцов вокруг кобылки.
Холодова перехватила взгляд капитана, едва заметно повела глазами. Щепкин скользнул взглядом в сторону. У противоположной стены под висевшим вышитым полотнищем за большим столом сидели трое. Козырь, его подручный Баклан и молодая смазливая девка с диковатыми глазами. Ага, уже здесь.
– Вижу цель, – прошелестел Белкин. – А вот где их контакты?..
Щепкин вновь посмотрел по сторонам. Не нравилось ему здесь, активно не нравилось. Народу много, сложно будет работать, коли что. Капитан хорошо знал нравы таких заведений, тут каждый второй с ходу ввяжется в драку просто так, ради куража, а каждый первый эту драку готов затеять.
Он отметил несколько персон явно не из благородного сословия, а из того, который часть своей беспутной жизни проводит в местах не столь отдаленных, сиречь в тюрьмах и каторгах. И что характерно, сии персоны расположились аккурат с двух сторон от Козыря и его компании. Случайно или как?
Сотрудники Игнатьева сидят спокойно, пьют минеральную воду, ковыряются вилками в закусках, что-то шепчут на ухо Диане, та знай себе заливается хохотком и игриво закатывает глаза. Никаких признаков тревоги или волнения. Не видят соседей Козыря или не обращают на них внимания?
Явился половой с подносом, ловко выгрузил на стол запотевший графин с водкой, рюмки, пару тарелок с закуской, вазочку с икрой. Вот шнырь, икру-то не заказывали, но не требовать же, чтобы унес! Нарочно устроил.
– Горячее сей час подадут-с! – затараторил половой, хитро поглядывая влажными глазками на Щепкина. – Приятственного аппетиту!
Слева чертыхнулся Гоглидзе, свирепо уставился на графин.
– Ты, сын ишака, зачем графин принес?! Что туда намешал? Тащи бутылку, убогий!
Половой вжал голову в плечи, покраснел.
– У нас водку не разбавляют! – залепетал он, разом позабыв про «-с». – Помилуйте, господа! Как можно?!
– Неси давай, «как можна», – продолжал куражиться Гоглидзе. – Пока я тебе этот графин о голову не разбил!
Половой возмущенно фыркнул, но графин взял и убежал.
– Черт, громко вышло! – вполголоса проговорил Гоглидзе.
– Да ладно, никто и не смотрел, – вставил Белкин. – Не до нас… Капитан, ты чего такой хмурной?
Щепкин дернул головой, растянул губы в приторной улыбке.
– Лишних глаз много. Чую.
Белкин пожал плечами.
– Время такое… битком все.
– Да я не о том. Что-то не то здесь. Не видишь?
Белкин быстро обвел взглядом зал, зацепился за столик, где сидели четверо крупных мужиков, опять пожал плечами.
– Да ну… Фартовые гуляют…
Щепкин поморщился. Поручик хоть и служил в жандармском, но с уголовной публикой дела не имел. А капитан во Владивостоке сталкивался с ними. Знал немного их повадки и привычки. Оттого сейчас и сидел неровно. Не все здесь правильно, не все так, как надо.
Капитан бросил еще один взгляд по сторонам и тронул локтем рукоятку браунинга.
…Павел Семенин, больше известный как Паша-Гусь, шнифер, вор со стажем, без особой охоты ковырял вилкой в тарелке и угрюмо посматривал по сторонам. Взгляд чаще уходил направо, где за большим столом сидел Козырь. Видеть эту противную рожу Гусь не хотел, но что поделать, раз этот оребурок сидит так близко. Не уходить же самому! Это будет урон его авторитету, который Гусь зарабатывал с четырнадцати лет.
– А чего это Козырь своих дружков за стол не посадил? – прогудел над ухом густой голос. – Брезгует, что ли?
Гусь повернул голову. Его сын Мишка, давно уже заслуживший кличку Храп, тоже шнифер и городушник, обогнавший батю ростом, но, к сожалению, не умом, удивленно смотрел на отца, теребя ухо. Старая привычка, ставшая приметой Храпа, по которой его уже вычисляли и свои и чужие. Сколько раз говорил ему Гусь – не трожь ухо! Ан нет, денек погодит и опять начинает. Эх-х, недотепа! Но своя кровь, родная.
– Стережется он, – пояснил Гусь вполголоса. – Два дня как ювелира грохнул.
– Тогда грохнул, а сегодня гуляет? Лягашей не боится? Смелый какой.
Гусь одобрительно кивнул, сынок-то не совсем уж простачок. Соображает.
– Может, уйдем, батя? – продолжил Храп. – А ну как легавые нагрянут?!
– Нельзя, – с досадой протянул Гусь. – Да и Гришка просил… Куда он пропал-то?..
Храп завертел головой, ища взглядом брата.
– Он же во второй зал пошел. С кем-то говорить хотел.
– С кем-то!.. Притащил нас сюда, сам ушел. Да еще Козырь. Ладно… – Гусь высмотрел полового, поймал его взгляд и кивнул.
Тот, ловко огибая столики, бросился вперед. Когда зовет Гусь, к нему бегут на полусогнутых.
– Подай жаркое и рассчитай нас. Но тихо, чтобы без шуму, понял?
Половой кивнул, едва шевеля губами, вышептал:
– Не извольте-с…
Гусь вновь покосился в сторону соседского стола и вдруг озлился и на Козыря, и на шум в зале, а пуще того на младшого сынка Гриню, хитрости коего поставили Гуся в глупое положение.
…Зал на втором этаже был куда как меньше, зато обставлен богаче и выглядел солиднее. Никаких общих столов, только отдельные кабинки, а по периметру шитые покрывала. Свет давали светильники, вставленные в стены, оттого верхний зал был окутан легким полумраком, как в дорогих борделях.
По идее здесь должны были отдыхать и вкушать пищу купцы да дворяне из богатых. Да только эта публика сюда заглядывала редко, а честно говоря – никогда. Поэтому верхний зал занимали то представители какой-нибудь партии, то мелкие торгаши, ухватившие куш, а уж совсем редко лихие налетчики, рисковавшие своим появлением здесь и тем самым показывающие смелость и отвагу.
В этот час все семь кабинетов пустовали, а за портьерой в углу стояли два человека, говорившие на пониженных тонах. Вернее, говорил один из них – низкорослый господин лет тридцати пяти в приличном, но утратившем лоск костюме. Второй собеседник – Гриша Семенин, младший сын Паши-Гуся – сдавленно шипел, пронзая яростным взглядом низенького господина и постукивая ладонью по перилам.
– …Я за вашего человечка перед Козырем забожился! Слово дал, что будет все тихо и гладко! Вы же клялись мне, что он мешать не станет, только поговорит с ювелиром и его гостями. А вышло как? Ювелир и его жена наповал! И их гость тоже! Хоть деток не тронул! Это и есть – не помешает?
Вид Григория внушал страх – рост гренадерский, плечи широченные, лицо красное, налитые красным глаза сверкают. Под кожей играют тугие желваки.
Вот только низенький собеседник Грини страха не показывал и вообще вид имел донельзя спокойный.
– Не рвите голос, молодой человек, – сухо декламировал он, позволяя себе малозаметную хмурость. – Сделанного не воротишь. И потом, ювелира сам Козырь завалил. И жену заодно.
– Потому как ваш «надежный человек» пристрелил гостя ювелира! А свидетелей оставлять было нельзя.
– Потому что сорвался ваш «осторожный Митюня»! – явно передразнивая, хмыкнул невозмутимый тип. – Что до свидетелей – весь Питер уже знает о произошедшем! И полиция тоже!
– Но зачем было убивать гостя Штельмана?
– А это уже не ваше дело, юноша! Знаете воровское правило – за лишний спрос рубят нос! А то и голову! – Тип скользнул по Грише мрачным взглядом, вдруг смягчился: – Но вам, как надежному человеку, товарищу по борьбе, скажу: и сам ювелир и его гость – люди охранки. Мешали они нам сильно. Их хотели допросить, и только. Но гость повел себя… нервно. Стал за револьвер хвататься. Вот и получил… Ясно?
– А Козырь теперь мне предъявит и за поручительство, и за убийство.
– Козырь стал лишней картой в игре, – нахмурился тип. – Он слишком известен и горд – тихо уйти не захочет… или не сможет. А попадет в руки полиции – лишнего наболтает.
– Митяй не такой! Он вор настоящий!
– Григорий! Давайте без уголовной патетики! Козырь сдаст и вас и нас! Его спасение в немедленном уходе. А он приперся сюда, да еще всех подручных притащил и каких-то бугаев нанял. Для чего?
Григорий тяжело вздохнул и зло посмотрел на собеседника. У него мелькнула мысль, что встречу ему здесь и в это время назначили совсем не случайно. Но чего хочет этот невзрачный тип с холодными глазами?
– Нам надо уходить, – сказал он, вновь ударяя тяжелой ладонью по перилам. – Я батю с брательником привел, думал, они помогут с Козырем разойтись миром.
– Вот это вы зря, Григорий, – неожиданно мирно вздохнул тип. – Я уверен, что Козырь не причинил бы вам вреда. Да и сам способен успокоить его и помирить с вами.
– Вы? – В голосе Григория послышалось изумление. – Вы с ним знакомы?
Тип неопределенно улыбнулся, качнул головой:
– Было время. Знал я Митеньку совсем молодым и глупым. Да и должок за ним остался с той поры. Думаю, управу я бы на него нашел.
– А чего же тогда через меня на него вышли?
Тип стер улыбку с лица, покачал головой.
– Задержитесь на пару минут здесь, Григорий. Я спущусь первым и поговорю с Козырем. А потом уж и вы идите. Меня не окликайте. Встретимся с вами на старом месте через два дня.
Тип кивнул и направился к лестнице, но на полпути встал. Чуть повернул голову и уже другим, доверительным тоном сказал:
– И примите добрый совет – умерьте профессиональный пыл своего отца. Сейчас полиция и жандармерия устроят облавы. Будут хватать всех подряд. Легко попасться к ним в руки. Возьмите паузу…
И, не слушая ответа Григория, пошел вниз.
– Ишак! – вполголоса ввернул Гоглидзе, зыркая по сторонам.
– Никто не заметил, – успокаивающе сказал Белкин. – Да и не смотрит никто. Ну что, командир, выпьем горькой родниковой?
Поручик подмигнул, ловким движением сдернул пробку с бутылки и разлил по рюмкам «водку», набранную еще утром из колодца. Потом подхватил свою, чуть приподнял и одним махом опрокинул ее в рот.
Белкин и Щепкин повторили его жест, капитан еще успел глянуть в сторону Дианы. Та что-то шептала одному из франтов, но смотрела при этом на Щепкина. И глаза у нее были шальные.
Прохладная вода смочила горло, оставив какой-то травяной привкус. Щепкин сыграл «первый выдох», подцепил вилкой небольшой огурчик с тарелки и схрумкал его. Хотел было достать часы, но вовремя спохватился. Какие часы у рабочего?
– Ну вот и ладненько, – промолвил Белкин, тоже доставая огурчик. – Прошло дело…
Веселился поручик зря. Трюк с подменой бутылки заметил глазастый Храп. Следил за половым, хотел подозвать его, вот и увидел маневр Гоглидзе. Странное поведение троицы работяг заставило Мишку невольно нахмуриться.
– Батя, – склонил он к отцу голову. – Вот те трое бутылку, что им халдей притащил, подменили своей. С чего бы это?
Гусь, неохотно ковырявший вилкой в блюде и искоса посматривавший в сторону Козыря, недовольно перевел взгляд на указанных сыном людей. Прищурился.
Вроде простые работяги. Нехитрая закуска, бутылка водки. Видок не самый радостный.
– Точно, я видел, – верно истолковал молчание отца Храп. – Самогонку хлещут, а водку на потом заначили?
Гусь молча рассматривал работяг. Рыскают по залу глазенками. То ладно, многие по сторонам смотрят. А чего это белобрысый косоворотку резким жестом поправляет? Привычка ворот мундира одергивать, чтобы не тер шею? И усач-южанин сидит с прямой спиной. Где ж ты, милай, так выучился? Не у станка же, да и не в артели. Офицер?
Гусь осмотрелся еще раз, ища взглядом других ряженых. Вроде никого, знакомые рожи, да пьяные морды. Краля только с молодыми фраерами, чужая девка, ладная. Чего она здесь забыла? Или из начинающих профурсеток? Слишком хороша, хотя одета неярко. Ах ты, ети ее! Что раньше-то так не проверился?
– Ну что скажешь, батя? – не выдержал Храп.
Гусь досадливо поморщился. Ну, нет у старшого сынка терпежу. Горяч больно да на руку скор. С таким характером в паханы не выйти. Если только с возрастом не поутихнет.
Гусь подцепил на вилку кусок мяса в подливе, затолкал его в рот, проглотил, прикрыл губы кулаком и негромко сказал:
– Похоже, легавые. И Гриня где-то шляется! Вот что, сынок, сходи-ка до нужды, а по пути шепни Игнату, что здесь чужие. Пусть тот предупредит Козыря. Видать, по его душу пришли. А сам не лезь! – строго добавил Гусь. – Вернешься – пошукай Гриню наверху. Уходить нам надо. Нечего здесь…
Гусь вдруг подумал, что если ошибся, над ним весь Питер потешаться станет. Испугался работяг да молодую девку! И правда, чего он так? Хотя чуйка его еще никогда не подводила. Раз не нравятся шальные гости – ничего не поделать. Да и шут с ними – пусть смеются!..
Храп уже подходил к дверце, которая вела к отхожему месту, пьяно качнулся, тесанул плечом косяк и на миг склонил голову к хромому Игнату – старожилу района, бывшему извозчику, а ныне смотрителю в зале. Тот никак не отреагировал на вираж Храпа, так и продолжал сидеть за маленьким столиком. Но когда мимо пробегал половой, цапнул его за рубаху и что-то шепнул. Половой помчался прочь, пряча испуганные глаза.
– Что-то Козырь мрачный, – заметил Гоглидзе, опрокидывая в себя вторую рюмку «водки». – Куш сорвал, а радости нет.
– Об убиенных скорбит, – хмыкнул Белкин. – И подручный его не весел… буйну голову повесил…
– Кстати, а девка-то, похоже, Баклана. – Гоглидзе пьяно повернулся, качнув корпусом, защелкал пальцами, зовя полового. – К тому липнет. Или Козырь подарил ее?.. Ну и где горячее, бозишвили?![3]
Щепкин бросил взгляд на Козыря, тут же отвел его и подумал, что в ожидании встречи налетчика с неким человеком они могут просидеть здесь до ночи. Но пьянствовать столько нельзя, это станет заметно. Хотя Игнатьев уверял, что Козырь ждать долго не любит. Значит, встреча скоро? Но когда?..
Игнатьев усадил гостя за стол, приказал подать чай, а сам выставил на стол бутылку «Смирновской».
– С новым чином тебя, Василий Сергеевич, – добродушно усмехнулся Игнатьев, поднимая рюмку. – Эдак догонишь скоро.
Они чокнулись рюмками и выпили. Щепкин взял с тарелки небольшой бутерброд – посоленный и поперченный кусок черного хлеба с ломтем осетрины и долькой помидора. Игнатьев был мастак на такие выдумки и всегда выставлял в качестве закуски что-то новенькое.
– Не в чинах счастье, Владимир Андреевич, – ответил капитан. – А в успехах службы нашей. Хотя рад, конечно.
– А вот с успехами пока не очень, – немного поскучнел подполковник. – Сам знаешь, сколько на нас свалилось с началом войны. Просвета не видно.
Щепкин знал за подполковником его грешок – вечно сгущать краски и представлять все в черном свете. За это его не раз бранил начальник управления генерал-лейтенант Волков, правда, без зла.
Игнатьев заметил скупую улыбку на губах гостя, махнул рукой.
– Ну, будет! Обстановку и так знаешь, а плакаться не стану. Что ж, чин мы твой обмыли накоротке. Давай, что ли, к делу? Кузьма! – повысил голос подполковник. – Где ты там?
Пожилой унтер-офицер неспешно вошел в кабинет и замер у двери.
– Как чай?
– Готов.
– Ну так неси, чего же студить-то?
– С пряниками и бубликами прикажете? – невозмутимо осведомился унтер.
Игнатьев посмотрел на гостя, заметил гримасу на его лице и вздохнул:
– Только чай. С лимоном.
Унтер так же неспешно вышел.
– Вот наказанье мне, – посетовал Игнатьев.
Щепкин терпеливо ждал. Знал, что подполковник не любит сразу переходить к делу, а исподволь готовится, предлагая гостю то рюмочку, то чай, то угощенье.
Через минуту Кузьма внес поднос с сервизом, поставил его на дальний конец большого стола и неслышно вышел. Подполковник самолично разлил чай по чашкам, поколдовал с сахарницей и тарелкой с лимонами и довольный сел в кресло. Церемония закончена, можно и переходить к делу.
– Наши молодцы в этот раз утерли нос департаменту и раскопали один интересный моментик, – начал подполковник. – Есть в Питере такой лихой налетчик Козырь.
– Козырь?
– Колозорный Дмитрий Степанович, одна тысяча восемьсот восьмидесятого года, из купцов, окончил гимназию, поступал в университет, но попался на краже драгоценностей в доме друга и угодил в ссылку. Работал в Минске и Варшаве, а лет пять как перебрался сюда. За ним числятся шесть успешных налетов на ювелирные магазины, два нападения на почтовые кареты и вроде бы как дом в Москве, где он с подельниками взяли семейные драгоценности у некоего барона. Но сей фрагмент не проходит по картотеке.
– И что же сей лихач делает на свободе? – спросил Щепкин.
– Ждет нас, – блеснул зубами подполковник. – Его брали в пятом и десятом годах, один раз упекли на каторгу, но через два года заменили по причине слабого здоровья. Митенька наш страдает слабостью легких, студеный климат ему в тягость. Он даже справку себе выправил, что немощен аки старец.
– И он гуляет?
– Гуляет. Козырь при всех его недостатках обладает одним редкостным даром – людей не губит. Все его лихие дела проходили без крови. Ну там шишки и царапины не в счет. А греха смертоубийства на нем нет. Вот такой вот Митенька!
– И чем же он интересен нам?
– О! – подполковник поднял указательный палец. – А вот теперь самое интересное. Не далее как позавчера сей болезный вместе со своей кодлой наведались к ювелиру Штельману. Избавили его от груза камешков и золота на приличную сумму. Но дело даже не в этом. Штельмана и его жену, а также одного гостя убили! Сразу троих!
– Вот как? – поднял бровь капитан. – Оскоромился ваш херувим. Ну а мы-то тут причем?
– А при том, что сей Штельман уже третий год как состоит осведомителем жандармского управления. Через него мы имеем информацию по всем ювелирам столицы. А среди них хватает и немчуры! И кое-кто из этой братии снабжает сведениями кайзеровскую агентуру. Сам понимаешь, сведения у таких людей могут быть самые разнее. Да и связи налажены не только в Питере, но и в других городах. А это уже сеть! Мало того, Штельман уже докладывал, что через некоторых его подопечных идут деньги эсерам. Знаешь, откуда идут?
– Из немецкого генштаба? – усмехнулся Щепкин.
– Именно! Мы уже вышли на след одной интересной партии…
– Эсеров?
Подполковник покачал головой.
– На этот раз оружия. С трофейных складов три сотни винтовок Манлихера укороченного образца ушли непонятно куда. Мы так подозреваем, либо революционерам, либо… – подполковник развел руками. – Вот на этом след обрывается. Штельман убит, его гость, к слову, пока не установленный, тоже убит. Цепочка прервалась. А сделал это наш безгрешный доныне Козырь. Почему, зачем?
– Думаешь, его навели?
Игнатьев пожал плечами, взял чашку, спохватился.
– Ты пей, а то остынет… навели, не навели… из сыскного нам сообщили – Козырь встречался с неким человеком. Вроде бы эсером. И у него назначена новая встреча. Завтра.
Поняв, что подполковник подходит к сути дела, Щепкин напрягся.
– Так… что надо от нас?
– От вас нужны вы. Моих соколиков и тихарей из сыскного опасно посылать, вдруг да их знают в лицо?! А ваша группа не засвечена, в городе никому не известна. Сходите, посмотрите, послушаете. Если Козырь действительно будет там… да еще с эсером… есть шанс провести его и узнать побольше. А?
– Что за место?
– Трактир «Мясоедов». Слышал?
– Слышал, но не бывал.
– Из тех заведений, что вертепом не называют исключительно по доброте душевной. Хотя и рабочие туда захаживают, и приказчики, и из уезда. Но хватает и лихих людей.
– А что полиция за таким местом не следит?
– Следит в меру сил и надобности. Но то их забота. Я дам пару своих ребят из новеньких, они тоже не примелькались еще. Полиция выставит оцепление. Ну а если до дела дойдет… ты ж в столице первейший знаток японской борьбы. А? Как она там?.. Дзюу-дзюцу?
– Дзюдо, – усмехнулся Щепкин. – Хорошо. План операции есть?
– Утром будет. Ты подходи часикам к десяти. У Козыря встреча вечером, как раз все обмозгуем и подготовим.
– Хорошо, – капитан встал.
– Ты чай-то допей! Хороший чай, – засуетился Игнатьев. – Или еще водочки?
– Хватит. Спасибо за угощенье. Пора.
Щепкин пожал подполковнику руку и вышел из кабинета.
Несмотря на бодрый вид жандармского офицера, предстоящая операция не внушала капитану оптимизма. Неведомые налетчики и эсеры были незнакомы ему, а их связь с кайзеровской или австрийской разведкой выглядела более чем подозрительной. Сильней же всего напрягала перспектива похода в малознакомое место и участие в чужой операции в роли передового отряда.
Щепкин не привык играть втемную, но, похоже, выхода у него нет. И оттого настроение капитана было далеко не радостным.
5
К вечеру с Невы подул пронзительный студеный ветер. Он сбивал с деревьев последнюю листву, гнал по улицам пыль и заставлял прохожих опускать головы и ускорять шаг. Лошади от ветра чаще прядали ушами и недовольно всхрапывали, а извозчики громче обычного материли их, щелкая кнутами над головой и поминая то бога, то черта.Людей в этот непогожий час с улиц как метлой вымело, и городовые, недовольно сопя, в гордом одиночестве гремели сапогами, про себя кляня непогоду и страстно желая побыстрее попасть домой.
Три рослые фигуры нарисовались под фонарем у входа в трактир «Мясоедов». Судя по виду, это были рабочие с завода, да не простые трудяги, а мастера как минимум. Добротные сапоги, хорошего полотна штаны, короткие черные пальто, кепки с коротким козырьком. Они дружно покосились на скрипевший под навесом фонарь и подошли к дверям. Тот, что был в центре, ногой толкнул дверь и под нос прошипел:
– Совсем холуи обленились! Двери не открывают…
Тот, что был справа, бросил взгляд через улицу направо, где под аркой пристроилась крытая пролетка. Над крышей висел маленький фонарик, он едва освещал сгорбленную фигуру на козлах.
– Порядок, прикрытие на месте.
– Ну тогда с богом…
Щепкин – это он был в центре – шагнул в раскрытую дверь. Белкин и Гоглидзе скользнули следом. Дверь со стуком закрылась, отрезав непогоду от приятного тепла внутри заведения.
Нижний зал трактира был заполнен почти полностью. Столики возле стен и перегородок занимали завсегдатаи, в центре сидели забежавшие перекусить приказчики мелких лавок, закончившие смену рабочие с фабрик и лотошники. В отличие от постоянных гостей, эта публика быстро набивала желудок горячей пищей, опрокидывала в себя стопку-другую холодной водки и уходила, освобождая место следующим визитерам.
Неподалеку от лестницы на второй этаж рядом со стойкой обосновался баянист, выводивший незамысловатые рулады. Звуки баяна немного заглушали гомон и выкрики захмелевших посетителей, а также звяканье фужеров, вилок и ножей.
На вошедших внимание не обратили, только пара мимолетных взглядов скользнула по рослым фигурам визитеров. Стоявший неподалеку от входа половой поспешил к гостям, махнул рукой, указывая на свободный столик, и торопливо проговорил свое «Здрасьте-вам-рады-видеть-что-желаете…».
Щепкин, состроив на лице кислую мину, первым пошел за половым, ленивым взглядом окидывая зал. Сзади топали Гоглидзе с Белкиным, перебрасываясь пустыми словами:
– Горяченького бы навернуть с устатку…
– А сперва водочки. Че-та людей полно… накурили, остолопы…
Белкин закашлялся, пару раз стукнул себя в грудь и поморщился. Зажатой в руке кепкой махнул над головой, разгоняя спертый воздух, густо приправленный табачным дымом.
Указанный половым столик стоял возле деревянной колонны. Его едва успели протереть, столешница была влажной. Половой торопливо обмахнул ее полотенцем, склонил голову.
Офицеры расселись, недовольными взглядами посмотрели по сторонам.
– Что угодно-с господам? – спросил половой.
Его «угодно-с» отдавало насмешкой. «Господа» явно не тянули на богатых гостей, а такие и заказа хорошего не сделают, и чаевых щедрых не оставят. Но что тут поделать?
Щепкин демонстративно провел ладонью по мокрой столешнице и опередил раскрывшего рот Белкина:
– Господам угодно-с водочки!
Половой не отреагировал на издевку.
– А что кушать будете?
– Ее, родимую, и будем кушать. А закуску сам сообрази. И горячее!
Половой уловил в голосе Щепкина недовольные нотки, спрятал усмешечку и торопливо кивнул:
– Сей момент! Все будет сделано!
Офицеры подождали, пока тот убежит, а потом более свободно осмотрелись. Такое любопытство вполне понятно, не все ж истуканами сидеть! Тем более многие посетители глазеют по сторонам и ведут себя куда как привольно.
– Наши здесь, – прошептал Гоглидзе.
Щепкин кивнул. Он еще от входа заметил Диану, та сидела за столом у окна вместе с двумя молодыми щеголеватого вида франтами. Франтов капитан сегодня видел на Фурштатской – те самые «не примелькавшиеся» люди Игнатьева. Ребята старательно играли свои роли, только слегка перебарщивали. Но в присутствии Дианы это было допустимо – со стороны их немного напряженные позы и бегающие глаза выглядели играми жеребцов вокруг кобылки.
Холодова перехватила взгляд капитана, едва заметно повела глазами. Щепкин скользнул взглядом в сторону. У противоположной стены под висевшим вышитым полотнищем за большим столом сидели трое. Козырь, его подручный Баклан и молодая смазливая девка с диковатыми глазами. Ага, уже здесь.
– Вижу цель, – прошелестел Белкин. – А вот где их контакты?..
Щепкин вновь посмотрел по сторонам. Не нравилось ему здесь, активно не нравилось. Народу много, сложно будет работать, коли что. Капитан хорошо знал нравы таких заведений, тут каждый второй с ходу ввяжется в драку просто так, ради куража, а каждый первый эту драку готов затеять.
Он отметил несколько персон явно не из благородного сословия, а из того, который часть своей беспутной жизни проводит в местах не столь отдаленных, сиречь в тюрьмах и каторгах. И что характерно, сии персоны расположились аккурат с двух сторон от Козыря и его компании. Случайно или как?
Сотрудники Игнатьева сидят спокойно, пьют минеральную воду, ковыряются вилками в закусках, что-то шепчут на ухо Диане, та знай себе заливается хохотком и игриво закатывает глаза. Никаких признаков тревоги или волнения. Не видят соседей Козыря или не обращают на них внимания?
Явился половой с подносом, ловко выгрузил на стол запотевший графин с водкой, рюмки, пару тарелок с закуской, вазочку с икрой. Вот шнырь, икру-то не заказывали, но не требовать же, чтобы унес! Нарочно устроил.
– Горячее сей час подадут-с! – затараторил половой, хитро поглядывая влажными глазками на Щепкина. – Приятственного аппетиту!
Слева чертыхнулся Гоглидзе, свирепо уставился на графин.
– Ты, сын ишака, зачем графин принес?! Что туда намешал? Тащи бутылку, убогий!
Половой вжал голову в плечи, покраснел.
– У нас водку не разбавляют! – залепетал он, разом позабыв про «-с». – Помилуйте, господа! Как можно?!
– Неси давай, «как можна», – продолжал куражиться Гоглидзе. – Пока я тебе этот графин о голову не разбил!
Половой возмущенно фыркнул, но графин взял и убежал.
– Черт, громко вышло! – вполголоса проговорил Гоглидзе.
– Да ладно, никто и не смотрел, – вставил Белкин. – Не до нас… Капитан, ты чего такой хмурной?
Щепкин дернул головой, растянул губы в приторной улыбке.
– Лишних глаз много. Чую.
Белкин пожал плечами.
– Время такое… битком все.
– Да я не о том. Что-то не то здесь. Не видишь?
Белкин быстро обвел взглядом зал, зацепился за столик, где сидели четверо крупных мужиков, опять пожал плечами.
– Да ну… Фартовые гуляют…
Щепкин поморщился. Поручик хоть и служил в жандармском, но с уголовной публикой дела не имел. А капитан во Владивостоке сталкивался с ними. Знал немного их повадки и привычки. Оттого сейчас и сидел неровно. Не все здесь правильно, не все так, как надо.
Капитан бросил еще один взгляд по сторонам и тронул локтем рукоятку браунинга.
…Павел Семенин, больше известный как Паша-Гусь, шнифер, вор со стажем, без особой охоты ковырял вилкой в тарелке и угрюмо посматривал по сторонам. Взгляд чаще уходил направо, где за большим столом сидел Козырь. Видеть эту противную рожу Гусь не хотел, но что поделать, раз этот оребурок сидит так близко. Не уходить же самому! Это будет урон его авторитету, который Гусь зарабатывал с четырнадцати лет.
– А чего это Козырь своих дружков за стол не посадил? – прогудел над ухом густой голос. – Брезгует, что ли?
Гусь повернул голову. Его сын Мишка, давно уже заслуживший кличку Храп, тоже шнифер и городушник, обогнавший батю ростом, но, к сожалению, не умом, удивленно смотрел на отца, теребя ухо. Старая привычка, ставшая приметой Храпа, по которой его уже вычисляли и свои и чужие. Сколько раз говорил ему Гусь – не трожь ухо! Ан нет, денек погодит и опять начинает. Эх-х, недотепа! Но своя кровь, родная.
– Стережется он, – пояснил Гусь вполголоса. – Два дня как ювелира грохнул.
– Тогда грохнул, а сегодня гуляет? Лягашей не боится? Смелый какой.
Гусь одобрительно кивнул, сынок-то не совсем уж простачок. Соображает.
– Может, уйдем, батя? – продолжил Храп. – А ну как легавые нагрянут?!
– Нельзя, – с досадой протянул Гусь. – Да и Гришка просил… Куда он пропал-то?..
Храп завертел головой, ища взглядом брата.
– Он же во второй зал пошел. С кем-то говорить хотел.
– С кем-то!.. Притащил нас сюда, сам ушел. Да еще Козырь. Ладно… – Гусь высмотрел полового, поймал его взгляд и кивнул.
Тот, ловко огибая столики, бросился вперед. Когда зовет Гусь, к нему бегут на полусогнутых.
– Подай жаркое и рассчитай нас. Но тихо, чтобы без шуму, понял?
Половой кивнул, едва шевеля губами, вышептал:
– Не извольте-с…
Гусь вновь покосился в сторону соседского стола и вдруг озлился и на Козыря, и на шум в зале, а пуще того на младшого сынка Гриню, хитрости коего поставили Гуся в глупое положение.
…Зал на втором этаже был куда как меньше, зато обставлен богаче и выглядел солиднее. Никаких общих столов, только отдельные кабинки, а по периметру шитые покрывала. Свет давали светильники, вставленные в стены, оттого верхний зал был окутан легким полумраком, как в дорогих борделях.
По идее здесь должны были отдыхать и вкушать пищу купцы да дворяне из богатых. Да только эта публика сюда заглядывала редко, а честно говоря – никогда. Поэтому верхний зал занимали то представители какой-нибудь партии, то мелкие торгаши, ухватившие куш, а уж совсем редко лихие налетчики, рисковавшие своим появлением здесь и тем самым показывающие смелость и отвагу.
В этот час все семь кабинетов пустовали, а за портьерой в углу стояли два человека, говорившие на пониженных тонах. Вернее, говорил один из них – низкорослый господин лет тридцати пяти в приличном, но утратившем лоск костюме. Второй собеседник – Гриша Семенин, младший сын Паши-Гуся – сдавленно шипел, пронзая яростным взглядом низенького господина и постукивая ладонью по перилам.
– …Я за вашего человечка перед Козырем забожился! Слово дал, что будет все тихо и гладко! Вы же клялись мне, что он мешать не станет, только поговорит с ювелиром и его гостями. А вышло как? Ювелир и его жена наповал! И их гость тоже! Хоть деток не тронул! Это и есть – не помешает?
Вид Григория внушал страх – рост гренадерский, плечи широченные, лицо красное, налитые красным глаза сверкают. Под кожей играют тугие желваки.
Вот только низенький собеседник Грини страха не показывал и вообще вид имел донельзя спокойный.
– Не рвите голос, молодой человек, – сухо декламировал он, позволяя себе малозаметную хмурость. – Сделанного не воротишь. И потом, ювелира сам Козырь завалил. И жену заодно.
– Потому как ваш «надежный человек» пристрелил гостя ювелира! А свидетелей оставлять было нельзя.
– Потому что сорвался ваш «осторожный Митюня»! – явно передразнивая, хмыкнул невозмутимый тип. – Что до свидетелей – весь Питер уже знает о произошедшем! И полиция тоже!
– Но зачем было убивать гостя Штельмана?
– А это уже не ваше дело, юноша! Знаете воровское правило – за лишний спрос рубят нос! А то и голову! – Тип скользнул по Грише мрачным взглядом, вдруг смягчился: – Но вам, как надежному человеку, товарищу по борьбе, скажу: и сам ювелир и его гость – люди охранки. Мешали они нам сильно. Их хотели допросить, и только. Но гость повел себя… нервно. Стал за револьвер хвататься. Вот и получил… Ясно?
– А Козырь теперь мне предъявит и за поручительство, и за убийство.
– Козырь стал лишней картой в игре, – нахмурился тип. – Он слишком известен и горд – тихо уйти не захочет… или не сможет. А попадет в руки полиции – лишнего наболтает.
– Митяй не такой! Он вор настоящий!
– Григорий! Давайте без уголовной патетики! Козырь сдаст и вас и нас! Его спасение в немедленном уходе. А он приперся сюда, да еще всех подручных притащил и каких-то бугаев нанял. Для чего?
Григорий тяжело вздохнул и зло посмотрел на собеседника. У него мелькнула мысль, что встречу ему здесь и в это время назначили совсем не случайно. Но чего хочет этот невзрачный тип с холодными глазами?
– Нам надо уходить, – сказал он, вновь ударяя тяжелой ладонью по перилам. – Я батю с брательником привел, думал, они помогут с Козырем разойтись миром.
– Вот это вы зря, Григорий, – неожиданно мирно вздохнул тип. – Я уверен, что Козырь не причинил бы вам вреда. Да и сам способен успокоить его и помирить с вами.
– Вы? – В голосе Григория послышалось изумление. – Вы с ним знакомы?
Тип неопределенно улыбнулся, качнул головой:
– Было время. Знал я Митеньку совсем молодым и глупым. Да и должок за ним остался с той поры. Думаю, управу я бы на него нашел.
– А чего же тогда через меня на него вышли?
Тип стер улыбку с лица, покачал головой.
– Задержитесь на пару минут здесь, Григорий. Я спущусь первым и поговорю с Козырем. А потом уж и вы идите. Меня не окликайте. Встретимся с вами на старом месте через два дня.
Тип кивнул и направился к лестнице, но на полпути встал. Чуть повернул голову и уже другим, доверительным тоном сказал:
– И примите добрый совет – умерьте профессиональный пыл своего отца. Сейчас полиция и жандармерия устроят облавы. Будут хватать всех подряд. Легко попасться к ним в руки. Возьмите паузу…
И, не слушая ответа Григория, пошел вниз.
6
Расторопный половой принес неоткрытую бутылку водки вместо графина, а потом и вторую порцию закуски. Пока он расставлял тарелки, Гоглидзе быстро подменил бутылку своей, спрятанной за пазухой. Но в последний момент половой, резко развернувшись, зацепил бедром руку ротмистра, и тот едва не выронил подменную бутылку. Чертыхнувшись, он выставил ее на стол и цыкнул на полового. Тот что-то виновато пролепетал и убежал.– Ишак! – вполголоса ввернул Гоглидзе, зыркая по сторонам.
– Никто не заметил, – успокаивающе сказал Белкин. – Да и не смотрит никто. Ну что, командир, выпьем горькой родниковой?
Поручик подмигнул, ловким движением сдернул пробку с бутылки и разлил по рюмкам «водку», набранную еще утром из колодца. Потом подхватил свою, чуть приподнял и одним махом опрокинул ее в рот.
Белкин и Щепкин повторили его жест, капитан еще успел глянуть в сторону Дианы. Та что-то шептала одному из франтов, но смотрела при этом на Щепкина. И глаза у нее были шальные.
Прохладная вода смочила горло, оставив какой-то травяной привкус. Щепкин сыграл «первый выдох», подцепил вилкой небольшой огурчик с тарелки и схрумкал его. Хотел было достать часы, но вовремя спохватился. Какие часы у рабочего?
– Ну вот и ладненько, – промолвил Белкин, тоже доставая огурчик. – Прошло дело…
Веселился поручик зря. Трюк с подменой бутылки заметил глазастый Храп. Следил за половым, хотел подозвать его, вот и увидел маневр Гоглидзе. Странное поведение троицы работяг заставило Мишку невольно нахмуриться.
– Батя, – склонил он к отцу голову. – Вот те трое бутылку, что им халдей притащил, подменили своей. С чего бы это?
Гусь, неохотно ковырявший вилкой в блюде и искоса посматривавший в сторону Козыря, недовольно перевел взгляд на указанных сыном людей. Прищурился.
Вроде простые работяги. Нехитрая закуска, бутылка водки. Видок не самый радостный.
– Точно, я видел, – верно истолковал молчание отца Храп. – Самогонку хлещут, а водку на потом заначили?
Гусь молча рассматривал работяг. Рыскают по залу глазенками. То ладно, многие по сторонам смотрят. А чего это белобрысый косоворотку резким жестом поправляет? Привычка ворот мундира одергивать, чтобы не тер шею? И усач-южанин сидит с прямой спиной. Где ж ты, милай, так выучился? Не у станка же, да и не в артели. Офицер?
Гусь осмотрелся еще раз, ища взглядом других ряженых. Вроде никого, знакомые рожи, да пьяные морды. Краля только с молодыми фраерами, чужая девка, ладная. Чего она здесь забыла? Или из начинающих профурсеток? Слишком хороша, хотя одета неярко. Ах ты, ети ее! Что раньше-то так не проверился?
– Ну что скажешь, батя? – не выдержал Храп.
Гусь досадливо поморщился. Ну, нет у старшого сынка терпежу. Горяч больно да на руку скор. С таким характером в паханы не выйти. Если только с возрастом не поутихнет.
Гусь подцепил на вилку кусок мяса в подливе, затолкал его в рот, проглотил, прикрыл губы кулаком и негромко сказал:
– Похоже, легавые. И Гриня где-то шляется! Вот что, сынок, сходи-ка до нужды, а по пути шепни Игнату, что здесь чужие. Пусть тот предупредит Козыря. Видать, по его душу пришли. А сам не лезь! – строго добавил Гусь. – Вернешься – пошукай Гриню наверху. Уходить нам надо. Нечего здесь…
Гусь вдруг подумал, что если ошибся, над ним весь Питер потешаться станет. Испугался работяг да молодую девку! И правда, чего он так? Хотя чуйка его еще никогда не подводила. Раз не нравятся шальные гости – ничего не поделать. Да и шут с ними – пусть смеются!..
Храп уже подходил к дверце, которая вела к отхожему месту, пьяно качнулся, тесанул плечом косяк и на миг склонил голову к хромому Игнату – старожилу района, бывшему извозчику, а ныне смотрителю в зале. Тот никак не отреагировал на вираж Храпа, так и продолжал сидеть за маленьким столиком. Но когда мимо пробегал половой, цапнул его за рубаху и что-то шепнул. Половой помчался прочь, пряча испуганные глаза.
– Что-то Козырь мрачный, – заметил Гоглидзе, опрокидывая в себя вторую рюмку «водки». – Куш сорвал, а радости нет.
– Об убиенных скорбит, – хмыкнул Белкин. – И подручный его не весел… буйну голову повесил…
– Кстати, а девка-то, похоже, Баклана. – Гоглидзе пьяно повернулся, качнув корпусом, защелкал пальцами, зовя полового. – К тому липнет. Или Козырь подарил ее?.. Ну и где горячее, бозишвили?![3]
Щепкин бросил взгляд на Козыря, тут же отвел его и подумал, что в ожидании встречи налетчика с неким человеком они могут просидеть здесь до ночи. Но пьянствовать столько нельзя, это станет заметно. Хотя Игнатьев уверял, что Козырь ждать долго не любит. Значит, встреча скоро? Но когда?..