– Все плохое оставь в дне уходящем, старичок. Вспомни этот разговор завтра, когда проснешься, вспомни, Гендос, кто тебе помог в трудную минуту, – и все у тебя наладится.
Я устраиваюсь на заднем сиденье и начинаю умиротворенно дремать. От выпитого виски на меня нахлынул широкий поток сентиментальной грусти. Пьяные слезы уныло ползут по щекам. Я думаю о Сашке. Значит, мир не до конца погряз в дерьме, когда такие люди в стране российской есть. Сашка помог мне просто так, ничего не прося взамен и даже не намекая, чем я ему обязан. Меня переполняет чувство благодарности, такое забытое и такое антитусовочное.
С этими мыслями под мерное урчание фордовского двигателя я проваливаюсь в зыбкий сон, вырубаюсь вконец и окончательно засыпаю.
Загруженные
Я бездумно просыпаюсь от жуткого холода и надрывной тошноты. С трудом поднимая голову с руки, служившей мне подушкой, я оглядываюсь по сторонам. Мое ложе – обыкновенная дощатая скамейка в скверике. Я с удивлением поглядываю на мятые брюки сомнительной свежести и на засаленные и обтрепанные манжеты кожаной куртки. А как же Москва? Лето? Как же ночной клуб для золотой молодежи? Как же, блядь, я в качестве коммерческого директора «Globusland»? Неужели все это глупый сон? Я пытаюсь привстать. Моим неповоротливым мыслям/образам отвечает глухой стеклянный удар по мерзлому дереву скамейки. Это из кармана брюк выскальзывает липкая бутылка перманентной «червивки». Я дрожащими отходняком пальцами сжимаю слегка нагревшуюся поверхность сосуда и, поднеся криво наклеенную этикетку к глазам, начинаю хохотать. И это не простой приступ утробного смеха, это громкий, осмысленный ржач. Значит, все это – простой глупый несбыточный сон! Пьяный бред! Неизвестно, сколько бы я еще смеялся, если бы сильный приступ тошноты не согнул меня пополам. Я пытаюсь проблеваться, но тщетно. После моих надрывных гортанных звуков все смолкает, и в наступившей тишине я отчетливо слышу вкрадчивый голос с украинским акцентом:
– Шо, чоловиче, табе так чудово и дюже гарно? Смеешься, як жеребец на усю вулицю?
Я с удивлением всматриваюсь в лица трех подошедших ко мне милиционеров. Определенно, именно эту троицу я видел во сне. Что это значит? Вещий сон? Тот же низкорослый толстяк, тот же коренастый тип и тот же хохол, только одеты они не в штатское, а в серую униформу блюстителей порядка.
– Тю, да ты пьян! Напивси, як боров, – пахнув луком мне в лицо, с мерзкой и радостной улыбкой говорит чувак с украинским акцентом. – Що забирати його з собой чи ни?
Низкорослый, тоже улыбаясь мне, как отцу родному, отвечает коллеге:
– Вспомни, чему тебя товарищ сержант учил. Вначале надо проверить благосостояние трудящихся масс или отдельного индивидуума и лишь потом принимать правильное решение, из которого следует, что без денег он нам на хер не нужен.
Коренастый сержант, которого только что процитировал подчиненный, самодовольно улыбается. Толстяк подходит ко мне и деловито шарит по карманам. Я офигеваю от такой наглости, но в принципе не особо удивляюсь. Рефлекторно я отталкиваю его руку и отстраняюсь от него. Низенький толстячок, сохраняя на лице дружественную улыбку, бьет мне ребром ладони по шее.
– Врежь ему, Леха, еще – образумь этого мудака! – гундосит довольный сержант.
Леха не заставляет себя долго упрашивать и с садисткой улыбочкой ширяет мне кулаком в солнечное сплетение. От удара я перегибаюсь пополам, и рвотные массы широким потоком устремляются на мои брюки и Лехины ботинки.
– Ах ты мразь! – восклицает он. – Он обрыгал меня! Все ботинки уделал, сука!
Леха начинает лихорадочно чистить обувь о снег. Со стороны он похож на начинающего танцора, пытающегося фуфлово освоить верхний брейк-данс. При всей серьезности момента мне становится смешно.
– А вы не хотите порадовать меня зажигательными танцами? – обращаюсь я к сержанту и чуваку/украинцу.
– Не зли меня! Понял? – злобно сквозь зубы шипит сержант. – Поехали отсюда. Кто теперь будет в этой куче дерьма ковыряться.
– Я зараз пошукаю, товарищ сержант. Як шо я не гребаю эту свинску людину оглянут з усих бокив.
После того как желудок мой облегчен и мне самому стало значительно легче, я совершенно отстраненно наблюдаю, как из моих карманов достаются ключи, сигареты, зажигалка и занятый у Влада стольник. Чувак/украинец переместил в свои широкие карманы сигареты и сторублевку. Не побрезговал он и «червивкой», лежавшей на скамейке.
– И це сгодится.
«Работа у них такая», – беззлобно думаю я.
На прощание милиционеры наговорили мне кучу теплых слов, из которых самыми приличными было козёл засратый. Под оскорбительные напутствия я, все еще пошатываясь, иду домой. По дороге размышляю: «Что это за люди такие – менты?» Символично, что в древнеегипетских мифах упоминалась Мент – богиня-львица, покровительница власти фараонов и богиня войны. В наше время «мент» – это уже далеко не бог, а скорее, наоборот. Милиционер – это не профессия и даже не образ жизни, это черта характера. Ментом надо родиться. В сущности, милиция в том виде, в котором она сейчас существует, это не тайный орден со своей гнилой моралью и не пришельцы из других галактик, а всего лишь грубый слепок с нашего больного общества. Наша безропотность порождает безнаказанность представителей власти. Как следствие, перманентная вседозволенность становится нормой для серых мундиров.
А стбят ли эти люди того, что бы я вообще думал о них? Гораздо важнее/реальнее то, что происходит со мной. Я думаю о тождественности ситуаций, происходивших со мной во сне и наяву. Мне становится непонятно и одновременно страшно от этого непонимания. А может, именно сейчас я сплю? НЕТ! Не сплю, я явственно ощущал боль от ударов низенького толстячка. Значит, то был сон, та сладкая жизнь, которой я так тяготился во сне, была плодом винных/водочных возлияний. А ведь та жизнь московского кутилы и бездельника куда интересней! В Москве. Это у них жизнь, а у нас так… вещь из секонд-хенда, ничего вроде, но явно поношенная и грязненькая, дешевая и ненужная нормальному человеку.
И все же, почему сон был так ярок и реалистичен? Мне до сих пор кажется, что я чувствую тонкий аромат духов девушки Ольги. Алкогольный туман в моих мозгах мешает сосредоточиться. Возможно, это какая-то параллельная вселенная, где мое «я» обитает в более удачливом/крутом чуваке.
«Да черт с ней, с этой загадкой! – думаю я, подходя к дому. – Какая разница? Сейчас „я" здесь. Это моя жизнь! А это мой зассатый подъезд».
Вечерний ветерок доносит до ноздрей насыщенный запах забитого мусоропровода. Дверь с заунывно пиликающим домофоном открыта настежь. Слегка пошатываясь, я проникаю в подъезд. Смешанный запах застарелой и свежей мочи ударяет в нос. Я тороплюсь к лифту и жму на оплавленную кнопку вызова. Со скрипом двери лифта распахиваются. Куча знакомого со вчерашнего вечера говна теперь украшает собой куда большую площадь. Очевидно, она кем-то была растоптана и растаскана по всему полу. Я мстительно улыбаюсь: «Не один в дерьме топчусь!» Мне очень херово, идти пешком нет никакого желания и сил. Зажимая нос, я бочком просачиваюсь в кабину и жму на кнопку третьего этажа. При этом я приклеиваюсь пальцем к жвачке, налепленной на кнопку каким-то мудилой. Очистив палец, я тупо читаю – наверное, в тысячный уже раз – художественное оформление стенок кабины. Ранее преобладающие надписи с емким и таким близким для каждого русского понятием «хуй» заменяются на размытое и безличное «fuck you». Не уверен, что это дело рук англичан, расписывающих российские лифты из зависти к нашей замечательной жизни, но «если звезды зажигают», значит, кому-нибудь от этого кайфово и круто. На потолке красуется: «Туська, я люблю тебя!» Буква «т» в последнем слове перечеркнута.
На третьем этаже меня встречает жуткий и таинственный полумрак. Лампочка, измазанная краской (чтобы не украли), разбита. Робкий лунный свет неохотно проникает в подъезд через чудом уцелевшее окно, из надписи на котором явствует, что Наташка Т. – шалава. Ниже характеристики неизвестной Наташки Т. указан телефонный номер – вероятно, ее же. В темноте я долго вожу ключом по двери своей пьяной рукой, прежде чем попадаю в замочную скважину.
Я устраиваюсь на заднем сиденье и начинаю умиротворенно дремать. От выпитого виски на меня нахлынул широкий поток сентиментальной грусти. Пьяные слезы уныло ползут по щекам. Я думаю о Сашке. Значит, мир не до конца погряз в дерьме, когда такие люди в стране российской есть. Сашка помог мне просто так, ничего не прося взамен и даже не намекая, чем я ему обязан. Меня переполняет чувство благодарности, такое забытое и такое антитусовочное.
С этими мыслями под мерное урчание фордовского двигателя я проваливаюсь в зыбкий сон, вырубаюсь вконец и окончательно засыпаю.
Загруженные
Сон разума рождает чудовищ.
Франсиско Гойя
Один человек отличается от другого больше, чем разнятся два животных разных видов.
Мишель де Монтень
Ночью все кошки серы.
Поговорка
Я бездумно просыпаюсь от жуткого холода и надрывной тошноты. С трудом поднимая голову с руки, служившей мне подушкой, я оглядываюсь по сторонам. Мое ложе – обыкновенная дощатая скамейка в скверике. Я с удивлением поглядываю на мятые брюки сомнительной свежести и на засаленные и обтрепанные манжеты кожаной куртки. А как же Москва? Лето? Как же ночной клуб для золотой молодежи? Как же, блядь, я в качестве коммерческого директора «Globusland»? Неужели все это глупый сон? Я пытаюсь привстать. Моим неповоротливым мыслям/образам отвечает глухой стеклянный удар по мерзлому дереву скамейки. Это из кармана брюк выскальзывает липкая бутылка перманентной «червивки». Я дрожащими отходняком пальцами сжимаю слегка нагревшуюся поверхность сосуда и, поднеся криво наклеенную этикетку к глазам, начинаю хохотать. И это не простой приступ утробного смеха, это громкий, осмысленный ржач. Значит, все это – простой глупый несбыточный сон! Пьяный бред! Неизвестно, сколько бы я еще смеялся, если бы сильный приступ тошноты не согнул меня пополам. Я пытаюсь проблеваться, но тщетно. После моих надрывных гортанных звуков все смолкает, и в наступившей тишине я отчетливо слышу вкрадчивый голос с украинским акцентом:
– Шо, чоловиче, табе так чудово и дюже гарно? Смеешься, як жеребец на усю вулицю?
Я с удивлением всматриваюсь в лица трех подошедших ко мне милиционеров. Определенно, именно эту троицу я видел во сне. Что это значит? Вещий сон? Тот же низкорослый толстяк, тот же коренастый тип и тот же хохол, только одеты они не в штатское, а в серую униформу блюстителей порядка.
– Тю, да ты пьян! Напивси, як боров, – пахнув луком мне в лицо, с мерзкой и радостной улыбкой говорит чувак с украинским акцентом. – Що забирати його з собой чи ни?
Низкорослый, тоже улыбаясь мне, как отцу родному, отвечает коллеге:
– Вспомни, чему тебя товарищ сержант учил. Вначале надо проверить благосостояние трудящихся масс или отдельного индивидуума и лишь потом принимать правильное решение, из которого следует, что без денег он нам на хер не нужен.
Коренастый сержант, которого только что процитировал подчиненный, самодовольно улыбается. Толстяк подходит ко мне и деловито шарит по карманам. Я офигеваю от такой наглости, но в принципе не особо удивляюсь. Рефлекторно я отталкиваю его руку и отстраняюсь от него. Низенький толстячок, сохраняя на лице дружественную улыбку, бьет мне ребром ладони по шее.
– Врежь ему, Леха, еще – образумь этого мудака! – гундосит довольный сержант.
Леха не заставляет себя долго упрашивать и с садисткой улыбочкой ширяет мне кулаком в солнечное сплетение. От удара я перегибаюсь пополам, и рвотные массы широким потоком устремляются на мои брюки и Лехины ботинки.
– Ах ты мразь! – восклицает он. – Он обрыгал меня! Все ботинки уделал, сука!
Леха начинает лихорадочно чистить обувь о снег. Со стороны он похож на начинающего танцора, пытающегося фуфлово освоить верхний брейк-данс. При всей серьезности момента мне становится смешно.
– А вы не хотите порадовать меня зажигательными танцами? – обращаюсь я к сержанту и чуваку/украинцу.
– Не зли меня! Понял? – злобно сквозь зубы шипит сержант. – Поехали отсюда. Кто теперь будет в этой куче дерьма ковыряться.
– Я зараз пошукаю, товарищ сержант. Як шо я не гребаю эту свинску людину оглянут з усих бокив.
После того как желудок мой облегчен и мне самому стало значительно легче, я совершенно отстраненно наблюдаю, как из моих карманов достаются ключи, сигареты, зажигалка и занятый у Влада стольник. Чувак/украинец переместил в свои широкие карманы сигареты и сторублевку. Не побрезговал он и «червивкой», лежавшей на скамейке.
– И це сгодится.
«Работа у них такая», – беззлобно думаю я.
На прощание милиционеры наговорили мне кучу теплых слов, из которых самыми приличными было козёл засратый. Под оскорбительные напутствия я, все еще пошатываясь, иду домой. По дороге размышляю: «Что это за люди такие – менты?» Символично, что в древнеегипетских мифах упоминалась Мент – богиня-львица, покровительница власти фараонов и богиня войны. В наше время «мент» – это уже далеко не бог, а скорее, наоборот. Милиционер – это не профессия и даже не образ жизни, это черта характера. Ментом надо родиться. В сущности, милиция в том виде, в котором она сейчас существует, это не тайный орден со своей гнилой моралью и не пришельцы из других галактик, а всего лишь грубый слепок с нашего больного общества. Наша безропотность порождает безнаказанность представителей власти. Как следствие, перманентная вседозволенность становится нормой для серых мундиров.
А стбят ли эти люди того, что бы я вообще думал о них? Гораздо важнее/реальнее то, что происходит со мной. Я думаю о тождественности ситуаций, происходивших со мной во сне и наяву. Мне становится непонятно и одновременно страшно от этого непонимания. А может, именно сейчас я сплю? НЕТ! Не сплю, я явственно ощущал боль от ударов низенького толстячка. Значит, то был сон, та сладкая жизнь, которой я так тяготился во сне, была плодом винных/водочных возлияний. А ведь та жизнь московского кутилы и бездельника куда интересней! В Москве. Это у них жизнь, а у нас так… вещь из секонд-хенда, ничего вроде, но явно поношенная и грязненькая, дешевая и ненужная нормальному человеку.
И все же, почему сон был так ярок и реалистичен? Мне до сих пор кажется, что я чувствую тонкий аромат духов девушки Ольги. Алкогольный туман в моих мозгах мешает сосредоточиться. Возможно, это какая-то параллельная вселенная, где мое «я» обитает в более удачливом/крутом чуваке.
«Да черт с ней, с этой загадкой! – думаю я, подходя к дому. – Какая разница? Сейчас „я" здесь. Это моя жизнь! А это мой зассатый подъезд».
Вечерний ветерок доносит до ноздрей насыщенный запах забитого мусоропровода. Дверь с заунывно пиликающим домофоном открыта настежь. Слегка пошатываясь, я проникаю в подъезд. Смешанный запах застарелой и свежей мочи ударяет в нос. Я тороплюсь к лифту и жму на оплавленную кнопку вызова. Со скрипом двери лифта распахиваются. Куча знакомого со вчерашнего вечера говна теперь украшает собой куда большую площадь. Очевидно, она кем-то была растоптана и растаскана по всему полу. Я мстительно улыбаюсь: «Не один в дерьме топчусь!» Мне очень херово, идти пешком нет никакого желания и сил. Зажимая нос, я бочком просачиваюсь в кабину и жму на кнопку третьего этажа. При этом я приклеиваюсь пальцем к жвачке, налепленной на кнопку каким-то мудилой. Очистив палец, я тупо читаю – наверное, в тысячный уже раз – художественное оформление стенок кабины. Ранее преобладающие надписи с емким и таким близким для каждого русского понятием «хуй» заменяются на размытое и безличное «fuck you». Не уверен, что это дело рук англичан, расписывающих российские лифты из зависти к нашей замечательной жизни, но «если звезды зажигают», значит, кому-нибудь от этого кайфово и круто. На потолке красуется: «Туська, я люблю тебя!» Буква «т» в последнем слове перечеркнута.
На третьем этаже меня встречает жуткий и таинственный полумрак. Лампочка, измазанная краской (чтобы не украли), разбита. Робкий лунный свет неохотно проникает в подъезд через чудом уцелевшее окно, из надписи на котором явствует, что Наташка Т. – шалава. Ниже характеристики неизвестной Наташки Т. указан телефонный номер – вероятно, ее же. В темноте я долго вожу ключом по двери своей пьяной рукой, прежде чем попадаю в замочную скважину.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента