Страница:
— У вашего отца были секреты, но не от меня, — пояснила Нурия.
Это была крошечная комнатушка без окон, в которую вела единственная дверь, замаскированная под книжные полки. Осветив комнату лампой, сестры обнаружили ящики с коньяком и сигарами, которые любил хозяин дома, новые полки с книгами и несколько картин на стенах. При ближайшем рассмотрении они оказались коллекцией из семи рисунков пером, запечатлевших кошмарные эпизоды войны, казней, насилий, даже каннибализма, какие Томас де Ромеу ни за что не показал бы дочерям.
— Какой ужас! — воскликнула Хулиана.
— Это рисунки маэстро Гойи. Их можно продать, они стоят дорого, — заявила Исабель.
— Они не наши. Все, что есть в этом доме, теперь принадлежит донье Эулалии де Кальис, — напомнила ей сестра.
Книги на разных языках были все как одна запрещены правительством или церковью. Диего взял с полки первый попавшийся том и обнаружил «Историю инквизиции» с весьма реалистическими иллюстрациями, изображавшими разные методы пыток. Юноша торопливо захлопнул книгу, прежде чем Исабель, которая подглядывала из-за его плеча, успела сунуть в нее нос. Здесь же располагалась целая секция эротических книг, но времени изучать потайную библиотеку не было. Эта комната была идеальной темницей для Рафаэля Монкады.
— Да вы никак спятили? Я умру от голода или задохнусь! — воскликнул он, разгадав намерения остальных.
— Сеньор совершенно прав, Нурия. Такой утонченный кабальеро, как он, не сможет долго продержаться на сигарах и коньяке. Принесите, пожалуйста, из кухни ветчины, чтобы он не умер от голода, и полотенце перевязать руку, — велел Диего, вталкивая соперника в камеру.
— Как же мне отсюда выбраться? — простонал перепуганный пленник.
— Комнату можно открыть изнутри. У вас будет достаточно времени, чтобы отыскать замок и разобраться, как он устроен. Немного сноровки, капелька везения — и вы будете свободны еще до первых петухов, — усмехнулся Диего.
— Мы оставим вам лампу, Монкада, но зажигать ее не советую, она сожрет весь воздух. Кстати, Диего, сколько, по-твоему, человек может продержаться здесь? — с воодушевлением поинтересовалась Исабель.
— Несколько дней. Вполне достаточно, чтобы как следует поразмыслить о том, всегда ли цель оправдывает средства, — отозвался Диего.
Рафаэля Монкаду снабдили водой, ветчиной и хлебом, а Нурия промыла и перевязала его рану. Как не без сожаления заметила Исабель, истечь кровью с такой царапиной было невозможно. Пленнику посоветовали не тратить воздух и силы на крики, которых никто не услышит: оставшиеся в доме слуги старались не заглядывать в библиотеку. Прежде чем потайная дверь захлопнулась, оставив пленника во тьме, он успел прорычать, что они еще не знают Рафаэля Монкаду, что им придется горько пожалеть о содеянном, что он выберется из этой проклятой ловушки и отыщет Хулиану даже в преисподней.
— Вам не придется отправляться так далеко, мы едем в Калифорнию, — сказал Диего на прощание.
К великому сожалению, я вынуждена прервать свой рассказ, поскольку у меня закончились гусиные перья, которыми я привыкла писать, впрочем, я заказала новые и вскоре смогу завершить свою историю. Я терпеть не могу перья вульгарных птиц, они пачкают бумагу, рукопись получается не столь изящной, как хотелось бы. Я слышала, иные изобретатели мечтают создать механический аппарат для письма, однако мне не верится, что столь сумасбродную идею можно претворить в жизнь. Некоторые занятия не поддаются механизации, поскольку требуют человеческого тепла, и сочинительство, безусловно, одно из них.
Боюсь, мое повествование чересчур затянулось, хотя многие вещи и так приходится опускать. В жизни Зорро, как и любого другого человека, есть блестящие эпизоды, есть и мрачные, а в остальное время не происходит ничего примечательного. Вы, должно быть, заметили, что в 1813 году с нашим героем произошло не так уж много событий, достойных подробного рассказа. Он вел самую обычную жизнь и ни на шаг не продвинулся на пути завоевания Хулианы. Понадобилось возвращение Рафаэля Монкады из шоколадной одиссеи, чтобы история снова обрела живость. Как я уже говорила, негодяи, столь мало симпатичные в реальной жизни, незаменимы на страницах романа, такого как наш. Первоначально я собиралась создать хронику или биографию, но оказалось, что рассказать легенду Зорро невозможно, не прибегая к низкому жанру романа. За всеми его приключениями следовали долгие неинтересные периоды, которые мне приходится пропускать, чтобы читатели не умерли от скуки. По той же причине я немного приукрасила самые яркие эпизоды, часто прибегала к превосходной форме прилагательных, а кроме того, позволила себе не упоминать о провалах Зорро и добавить к имевшим место подвигам выдуманные, хотя и не слишком много. Литературное призвание обязывает меня поступать именно так, и в любом случае это лучше, чем простая ложь.
Так или иначе, друзья мои, моя чернильница еще не опустела. На оставшихся страницах, а их будет никак не меньше ста, я расскажу о путешествии Диего, сестер де Ромеу и Нурии в Новый Свет и об опасностях, которые подстерегали их на пути. Не боясь испортить впечатление от финала, могу заверить вас, что все герои останутся живы и невредимы, и по крайней мере некоторые из них доберутся до Верхней Калифорнии, где, увы, все обстоит совсем не так благополучно. Легенда Зорро завершится почти в том самом месте, где она началась и откуда его слава распространилась по всему миру. Так что наберитесь терпения, друзья мои.
Часть четвертая
Это была крошечная комнатушка без окон, в которую вела единственная дверь, замаскированная под книжные полки. Осветив комнату лампой, сестры обнаружили ящики с коньяком и сигарами, которые любил хозяин дома, новые полки с книгами и несколько картин на стенах. При ближайшем рассмотрении они оказались коллекцией из семи рисунков пером, запечатлевших кошмарные эпизоды войны, казней, насилий, даже каннибализма, какие Томас де Ромеу ни за что не показал бы дочерям.
— Какой ужас! — воскликнула Хулиана.
— Это рисунки маэстро Гойи. Их можно продать, они стоят дорого, — заявила Исабель.
— Они не наши. Все, что есть в этом доме, теперь принадлежит донье Эулалии де Кальис, — напомнила ей сестра.
Книги на разных языках были все как одна запрещены правительством или церковью. Диего взял с полки первый попавшийся том и обнаружил «Историю инквизиции» с весьма реалистическими иллюстрациями, изображавшими разные методы пыток. Юноша торопливо захлопнул книгу, прежде чем Исабель, которая подглядывала из-за его плеча, успела сунуть в нее нос. Здесь же располагалась целая секция эротических книг, но времени изучать потайную библиотеку не было. Эта комната была идеальной темницей для Рафаэля Монкады.
— Да вы никак спятили? Я умру от голода или задохнусь! — воскликнул он, разгадав намерения остальных.
— Сеньор совершенно прав, Нурия. Такой утонченный кабальеро, как он, не сможет долго продержаться на сигарах и коньяке. Принесите, пожалуйста, из кухни ветчины, чтобы он не умер от голода, и полотенце перевязать руку, — велел Диего, вталкивая соперника в камеру.
— Как же мне отсюда выбраться? — простонал перепуганный пленник.
— Комнату можно открыть изнутри. У вас будет достаточно времени, чтобы отыскать замок и разобраться, как он устроен. Немного сноровки, капелька везения — и вы будете свободны еще до первых петухов, — усмехнулся Диего.
— Мы оставим вам лампу, Монкада, но зажигать ее не советую, она сожрет весь воздух. Кстати, Диего, сколько, по-твоему, человек может продержаться здесь? — с воодушевлением поинтересовалась Исабель.
— Несколько дней. Вполне достаточно, чтобы как следует поразмыслить о том, всегда ли цель оправдывает средства, — отозвался Диего.
Рафаэля Монкаду снабдили водой, ветчиной и хлебом, а Нурия промыла и перевязала его рану. Как не без сожаления заметила Исабель, истечь кровью с такой царапиной было невозможно. Пленнику посоветовали не тратить воздух и силы на крики, которых никто не услышит: оставшиеся в доме слуги старались не заглядывать в библиотеку. Прежде чем потайная дверь захлопнулась, оставив пленника во тьме, он успел прорычать, что они еще не знают Рафаэля Монкаду, что им придется горько пожалеть о содеянном, что он выберется из этой проклятой ловушки и отыщет Хулиану даже в преисподней.
— Вам не придется отправляться так далеко, мы едем в Калифорнию, — сказал Диего на прощание.
К великому сожалению, я вынуждена прервать свой рассказ, поскольку у меня закончились гусиные перья, которыми я привыкла писать, впрочем, я заказала новые и вскоре смогу завершить свою историю. Я терпеть не могу перья вульгарных птиц, они пачкают бумагу, рукопись получается не столь изящной, как хотелось бы. Я слышала, иные изобретатели мечтают создать механический аппарат для письма, однако мне не верится, что столь сумасбродную идею можно претворить в жизнь. Некоторые занятия не поддаются механизации, поскольку требуют человеческого тепла, и сочинительство, безусловно, одно из них.
Боюсь, мое повествование чересчур затянулось, хотя многие вещи и так приходится опускать. В жизни Зорро, как и любого другого человека, есть блестящие эпизоды, есть и мрачные, а в остальное время не происходит ничего примечательного. Вы, должно быть, заметили, что в 1813 году с нашим героем произошло не так уж много событий, достойных подробного рассказа. Он вел самую обычную жизнь и ни на шаг не продвинулся на пути завоевания Хулианы. Понадобилось возвращение Рафаэля Монкады из шоколадной одиссеи, чтобы история снова обрела живость. Как я уже говорила, негодяи, столь мало симпатичные в реальной жизни, незаменимы на страницах романа, такого как наш. Первоначально я собиралась создать хронику или биографию, но оказалось, что рассказать легенду Зорро невозможно, не прибегая к низкому жанру романа. За всеми его приключениями следовали долгие неинтересные периоды, которые мне приходится пропускать, чтобы читатели не умерли от скуки. По той же причине я немного приукрасила самые яркие эпизоды, часто прибегала к превосходной форме прилагательных, а кроме того, позволила себе не упоминать о провалах Зорро и добавить к имевшим место подвигам выдуманные, хотя и не слишком много. Литературное призвание обязывает меня поступать именно так, и в любом случае это лучше, чем простая ложь.
Так или иначе, друзья мои, моя чернильница еще не опустела. На оставшихся страницах, а их будет никак не меньше ста, я расскажу о путешествии Диего, сестер де Ромеу и Нурии в Новый Свет и об опасностях, которые подстерегали их на пути. Не боясь испортить впечатление от финала, могу заверить вас, что все герои останутся живы и невредимы, и по крайней мере некоторые из них доберутся до Верхней Калифорнии, где, увы, все обстоит совсем не так благополучно. Легенда Зорро завершится почти в том самом месте, где она началась и откуда его слава распространилась по всему миру. Так что наберитесь терпения, друзья мои.
Часть четвертая
Испания, конец 1814 г. — начало 1815 г.
Я наконец получила новые гусиные перья и могу продолжать историю юности Зорро. Почта в Мексику задержалась на месяц, и я успела потерять ритм повествования. Посмотрим, смогу ли я уловить его вновь. В Испании, изнывающей от нищеты и террора, в тот момент, когда они бежали от Рафаэля Монкады, наши герои попали в серьезную переделку, однако если отважный Зорро и терял от чего-то сон, то вовсе не из страха перед опасностями, а исключительно от сердечного томления. Любовные переживания, как пелена, затмевают человеческий разум, но, к счастью, это не слишком тяжелый недуг: стоит влюбленному добиться взаимности, как он мгновенно излечивается и вновь обретает интерес к происходящему вокруг. Впрочем, я должна предупредить читателей, что у нашей истории не будет традиционного финала со свадьбой и обязательным «они жили долго и счастливо». Впрочем, давайте вернемся к нашему повествованию, прежде чем я окончательно впаду в уныние.
Едва потайная дверь в стене библиотеки захлопнулась, Рафаэль Монкада оказался в западне. Его криков о помощи никто не услышал, крепкие стены, книжные полки, гардины и ковры приглушали звуки.
— Мы уйдем, как только стемнеет, — сказал Диего де ла Вега Хулиане, Исабель и Нурии. — Возьмем с собой только самое необходимое.
— Ты точно знаешь, что дверь можно открыть изнутри? — спросила Хулиана.
— Нет.
— Эта шутка зашла слишком далеко, Диего. Нельзя, чтобы Рафаэль Монкада погиб из-за нас, да еще такой медленной и жуткой смертью, похороненный заживо.
— Вспомни, сколько зла он нам причинил! — воскликнула Исабель.
— Мы не такие, как он, и не должны платить ему тем же, — твердо сказала ее сестра.
— Не беспокойся, Хулиана, твой поклонник не умрет от удушья ни при каких обстоятельствах, — рассмеялся Диего.
— Это еще почему? — спросила разочарованная Исабель.
Диего толкнул ее локтем и объяснил, что перед уходом они оставят Жорди письмо к Эулалии де Кальис и накажут отвезти его не раньше чем спустя два дня. Вместе с ключами от дома сеньора получит инструкцию, как отыскать и открыть потайную комнату. Так что, если Рафаэль не сумеет взломать дверь самостоятельно, его освободит тетушка. Дом со всем содержимым теперь принадлежит Эулалии, и уж она постарается спасти своего драгоценного племянника прежде, чем он прикончит коньяк. Чтобы Жорди в точности выполнил распоряжение, ему придется пожертвовать несколько мараведи, и остается надеяться, что Эулалия де Кальис, получив послание, отблагодарит кучера более щедро.
Ночью беглецы отправились в путь в карете, которой правил сам Диего. Женщинам было горько покидать дом, в котором прошла вся их жизнь. Здесь оставались воспоминания о спокойных и счастливых временах; здесь пришлось бросить вещи, хранившие память о земном пути Томаса де Ромеу. Дочери не смогли даже похоронить своего отца как подобает; его тело сбросили в общую могилу вместе с другими расстрелянными. От него остался только портрет, на котором Томас был молодым, стройным, незнакомым. Женщины чувствовали, что в их жизни начинается новый период. Они были молчаливы и печальны. Нурия стала вполголоса читать розариум, и вскоре ее воспитанницы заснули, убаюканные нежным потоком молитв. Диего на облучке погонял лошадей и думал о Бернардо. Острая тоска по брату заставляла юношу вести с ним бесконечные воображаемые диалоги. Диего как никогда нуждался в молчаливом присутствии друга, его неколебимой надежности и готовности всегда прийти на помощь. Молодой человек не знал, спасет он дочерей де Ромеу или, наоборот, погубит их. Пускаться в путь через всю страну было отчаянным безрассудством, и теперь Диего терзали сомнения. Его пассажирки, судя по всему, думали о том же. Чувство, охватившее юношу, совсем не походило на волнение, которое приходит перед битвой, оно пронзало внутренности, точно кинжал, сжимало затылок мертвящим холодом, это был ужас перед миссией, которая, возможно, ему не по силам. Если хоть что-нибудь случится с этими женщинами, особенно с Хулианой… Диего не хотелось даже думать об этом. Он отчаянно призывал на помощь Бернардо и Белую Сову, но зов терялся в ночи, тонул в свисте ветра и конском топоте. Диего знал, что Рафаэль Монкада будет искать их в Мадриде и других крупных городах, выставит патрули на французской границе и обыщет каждый корабль в Барселоне и других средиземноморских портах, но никак не на другом конце Испании. Кто в здравом уме отправится из Барселоны в Ла-Корунью, чтобы сесть на корабль? Хулиана была права: не всякий капитан осмелился бы взять на борт государственных преступников, но попробовать все же стоило. Беглецам предстояло переправиться через океан, но и на суше их поджидало немало опасностей. Первым делом нужно было отъехать от города как можно дальше и в самое ближайшее время избавиться от кареты, на случай, если бы нашлись свидетели их бегства.
Когда перевалило за полночь и лошади стали уставать, Диего решил, что они отъехали от города достаточно далеко и теперь можно отдохнуть. При свете луны он свернул с дороги и направил карету к лесу, где распряг лошадей и отпустил их пастись. Ночь была ясной и холодной. Четверо путников выспались в карете, завернувшись в плащи, а через пару часов, задолго до рассвета, Диего разбудил женщин, и они позавтракали хлебом с колбасой. Нурия выдала всем дорожную одежду: облачение пилигримов, приготовленное для паломничества в Сантьяго-де-Компостелу в честь освобождения Томаса. Это были туники длиной ниже колен, шляпы с широкими полями и длинные посохи с кривыми рукоятями, на которых висели фляги из сухих тыкв. Плащи, чулки и перчатки из грубой шерсти были призваны защитить паломников от холода. Кроме того, Нурия прихватила с собой отличное утешительное средство: две бутылки крепкого ликера. Собираясь в паломничество, Нурия даже представить себе не могла, что патрон не оправдает ее ожиданий. Возможно, у апостола Сантьяго был какой-то план, до поры до времени неясный простым смертным, но все равно столь жестокая насмешка была недостойна святого. Сначала дуэнья горячо поддержала идею Диего, но, взглянув на карту, поняла, что значит пересечь всю Испании с востока на запад. Это была не простая прогулка, а целое путешествие. Им предстояло не менее двух месяцев идти пешком в непогоду, испытывать лишения и спать под открытым небом. К тому же стоял ноябрь, то и дело принимался идти дождь, и оставалось совсем немного до первых утренних заморозков. Никому из них прежде не приходилось совершать долгие переходы в крестьянских сандалиях. Нурии пришлось усомниться не только в расположении Сантьяго, но и в благоразумии Диего.
Позавтракав и переодевшись, путники решили идти пешком. Каждый завернул свои пожитки в узелок, остальное погрузили на двух лошадей. Исабель спрятала под накидкой отцовский пистолет. Диего захватил костюм Зорро, с которым ни за что не пожелал расстаться, и два обоюдоострых бискайских ножа, каждый длиной в пядь. Кнут он, по обыкновению, обернул вокруг пояса. Подаренную отцом шпагу пришлось оставить — ее невозможно было спрятать. Паломники оружия не носили. По дорогам шаталось немало негодяев самого отвратительного свойства, но пилигримы, направлявшиеся в Компостелу, не были для них желанной добычей. Никому не могло прийти в голову, что в одежде скромных паломников зашиты драгоценные камни ценой в небольшое состояние. Внешне путники ничем не отличались от множества богомольцев, спешивших поклониться святому, который, согласно легенде, чудесным образом избавил Испанию от мусульманского ига. Много веков сарацины побеждали во всех битвах благодаря направлявшей их деснице Магомета, пока один священник не обнаружил на галисийском поле мощи Сантьяго. Они чудесным образом перенеслись туда со Святой земли. Реликвия помогла разрозненным христианским королевствам объединиться и вселила в испанских воинов такую мощь, что они сумели изгнать мавров и восстановить по всей Испании христианскую веру. С тех пор в местечко под названием Сантьяго-де-Компостела потянулись паломники со всей Европы. Так легенда о Сантьяго выглядела в пересказе дуэньи. Нурия верила, что голова святого не поддается разложению и каждую Страстную пятницу плачет настоящими слезами. Остальные мощи похоронили в серебряной раке под алтарем собора, но спустя много лет настоятель собора спрятал реликвию от пиратов Френсиса Дрейка, с тех пор ее так и не нашли. По этой причине, а еще из-за войны и ослабления веры количество паломников, которое прежде достигало сотен тысяч, значительно уменьшилось. Французы шли с севера, пересекая Страну Басков, эту дорогу выбрали и наши герои. Так повелось, что монастыри, больницы и даже самые бедные крестьяне предоставляли богомольцам еду и кров. Этот обычай был на руку маленькому отряду Диего: он избавлял путников от необходимости нести с собой провизию. Хотя время года было не самым подходящим для паломничества — большинство богомольцев предпочитали отправляться в путешествие летом, — друзья не должны были вызвать подозрений, потому что изгнание французов вызвало всплеск религиозного чувства и многие испанцы поклялись совершить паломничество, когда кончится война.
Путники выступили на рассвете. В первый день они прошли более пяти лиг, пока Хулиана и Нурия не признались, что стерли ноги в кровь и умирают от голода. В четыре пополудни друзья постучались в жалкую лачугу посреди поля, в которой жила бедная женщина, потерявшая на войне мужа. Его убили не французы, а испанцы, заподозрив, что он прячет припасы. Женщина хорошо разглядела лица убийц, таких же крестьян, как она, которые пользовались лихими временами, чтобы поживиться чужим добром. Это были никакие не партизаны, а простые бандиты, они изнасиловали ее бедняжку дочь, дурочку от рождения, никогда никому не причинившую зла, и забрали всю скотину. Уцелела только коза, которая паслась на склоне холма. У одного разбойника от сифилиса провалился нос, у другого был шрам через все лицо, и не проходило ни дня, чтобы несчастная женщина не проклинала их и не призывала на их головы возмездие. У нее не было никого, кроме дочери, которую женщина привязывала к стулу, чтобы дурочка не поранилась. В убогом жилище из камней и глины, тесном, душном и без единого окна, жили мать, дочь и целая свора собак. Крестьянке самой было нечего есть, она устала принимать у себя нищих, но все же не посмела выставить паломников. Злые люди не пустили под свой кров Марию с Иосифом, и потому младенец Иисус родился в хлеву. Женщина верила, что тому, кто прогонит паломника, уготовано много веков мучений в чистилище. Путники отдыхали на земляном полу в окружении любопытных собак, пока крестьянка жарила картошку с салом и ходила на свой убогий огород за двумя луковицами.
— Это все, что у меня есть. Мы с дочкой уже много месяцев ничего другого не ели, но потом можно будет подоить козу, — сказала она.
— Да воздаст вам Господь, сеньора, — пробормотал Диего.
Лачугу освещали лишь дневной свет из дверного проема, завешенного конской шкурой, и горящие угли в очаге, на котором жарились картошка и сало. Пока паломники ели, хозяйка исподлобья рассматривала их. Она обратила внимание на мягкие белые руки, тонкие черты, величавую осанку, припомнила, что они привели двух лошадей, и без усилий пришла к однозначному выводу. Женщина не стала задавать вопросов: чем меньше знаешь, тем меньше бед; чтобы допытываться правды, время было неподходящее. Когда гости поужинали, хозяйка выдала им пару плохо выдубленных овечьих шкур и проводила в сарай, где держала дрова и солому. Там путники устроились на ночь. Нурия заметила, что в сарае куда уютнее, чем в хижине, пропитанной запахом псины и наполненной стонами сумасшедшей. Расстелив на полу шкуры, путешественники приготовились коротать долгую ночь. Они уже укладывались, когда в сарай заглянула хозяйка с горшочком жира, чтобы смазать стертые ступни. Она разглядывала странную компанию с любопытством и недоверием.
— Как же, паломники. Вы по всему благородные господа. Я не хочу знать, от кого вы бежите, но вот вам добрый совет. Вокруг полно бандитов. Доверять нельзя никому. Девушкам на дороге делать нечего. По крайней мере, пусть прячут лица, — сказала женщина, прежде чем уйти.
Диего не знал, как облегчить положение женщин, в особенности Хулианы. Томас де Ромеу доверил ему своих дочерей и просил сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались. А теперь дамы, привыкшие к пуховым одеялам и шелковым простыням, ворочались на жесткой соломе и чесались от блошиных укусов. Хулиана держалась великолепно, за весь длинный тяжелый день она ни разу ни на что не пожаловалась и, не поморщившись, ела на ужин горький лук. Справедливости ради нужно добавить, что и Нурия вела себя вполне достойно, а Исабель наслаждалась захватывающим приключением. Диего все больше проникался нежностью к своим спутницам, таким отважным и стойким. Он бесконечно жалел измученных женщин, страстно желал исцелить их, спасти от холода, защитить от любой опасности. Однако ни Исабель, выносливая и резвая, словно жеребенок, ни Нурия, утешавшаяся глоточками ликера, не беспокоили его так сильно, как Хулиана. Грубые сандалии до крови стерли ее ноги, ступни девушки покрылись волдырями, несмотря на шерстяные чулки. А что же сама Хулиана? Я не знаю, о чем она думала, но, должно быть, в угасающем свете дня Диего показался ей красавцем. Юноша не брился уже два дня, и темная щетина придавала ему мужественный вид. Он больше не был тем нескладным мальчишкой, тощим и лопоухим, который переступил порог дома ее отца четыре года назад. Через несколько месяцев Диего должно было исполниться двадцать лет, и он стал настоящим мужчиной. К тому же юноша был чертовски хорош собой и предан своей возлюбленной, словно верный пес. Нужно было обладать каменным сердцем, чтобы не оценить такую преданность. Диего приложил к ступням девушки целебный компресс и постарался отвлечься от тяжких раздумий. Осмелев, он предложил Хулиане помассировать ей ноги.
— Не забывайся, Диего, — насмешливо предупредила Исабель, разрушая чудесную близость, которая возникла было между молодыми людьми.
Сестры заснули, а к Диего вернулись все его тревоги и сомнения. Единственным приятным обстоятельством во всей этой истории была возможность проводить время с Хулианой, в остальном его затея не сулила ничего, кроме опасностей и лишений. Рафаэль Монкада и другие поклонники девушки сошли со сцены, и у Диего наконец появился уникальный шанс: ему предстояло провести несколько месяцев почти наедине со своей любимой. Она была рядом, в двух шагах, измученная, грязная, несчастная и хрупкая. Юноша мог протянуть руку и коснуться ее раскрасневшейся во сне щеки, но не решался. Они будут спать рядом каждую ночь, словно целомудренные супруги, и проводить вместе целые дни. У Хулианы не осталось в этом мире защитников, кроме Диего, а значит, он мог рассчитывать на ее расположение. Диего ни за что на свете не воспользовался бы этим — он был настоящий кабальеро, — однако он чувствовал, что и Хулиана смотрит на него особенно. Холод заставил девушку с головой закутаться в овечью шкуру, но во сне она согрелась и высунула голову, стараясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке. Голубоватый лунный свет, пробивавшийся сквозь дыры в потолке, освещал тонкое лицо спящей. О, если бы это паломничество никогда не кончилось. Диего был так близко к своей любимой, что мог услышать ее дыхание и ощутить запах черных кудрей. Добрая крестьянка была права: такую красоту лучше спрятать от недобрых глаз. В одиночку он вряд ли сумел бы защитить Хулиану от разбойников — ведь у него теперь не было даже шпаги. Чтобы прогнать мрачные мысли, Диего принялся воображать, как отважный Зорро спасает красавицу от тысячи разных опасностей.
— Если и теперь она в меня не влюбится, я безнадежный олух, — заключил он.
С первым криком петуха Нурия разбудила Хулиану и Исабель и протянула им кружку парного козьего молока. В отличие от девушек им с Диего так и не удалось выспаться в эту ночь. Нурия молилась часы напролет, охваченная страхом перед будущим, а Диего почти не сомкнул глаз, взволнованный близостью Хулианы, и, готовый защищать ее, сжимал рукоять кинжала, пока тусклый зимний рассвет не сменил бесконечную ночь. Путешественники решили немедленно выступить, но Хулиана и Нурия с трудом держались на ногах и едва смогли сделать несколько шагов. Исабель же чувствовала себя великолепно, занятия фехтованием не прошли даром. Диего решил, что ходьба поможет женщинам разогреть мышцы и преодолеть усталость, но боль только усилилась, и в конце концов Нурии с Хулианой пришлось сесть на лошадей, а Исабель и Диего понесли вещи. Лишь через неделю путники стали проходить по шесть лиг в день, как было решено сначала. А в тот день, перед уходом, они поблагодарили крестьянку за ночлег и дали ей несколько мараведи, которые женщина долго и недоверчиво рассматривала, будто никогда раньше не видела денег.
Их путь то пролегал по широкой дороге, то сворачивал на узенькую тропинку, едва видную в траве. С четырьмя мнимыми пилигримами произошла удивительная перемена. Тишина и покой научили их вслушиваться в окружающий мир, заставили по-новому смотреть на деревья и горы, читать сердцем следы тысяч путешественников, которые шли этой дорогой на протяжении девяти веков. Монахи научили их определять стороны света по звездам, как делали путники в Средние века, и находить на камнях и верстовых столбах изображение улитки — знак Сантьяго, оставленный другими паломниками. Кое-где они находили целые послания, вырезанные на древесных стволах или написанные на кусках пергамента, мольбы о сокровенном и пожелания удачи. Долгий путь к могиле апостола стал для них путешествием в глубины собственной души. Друзья шли молча, серьезные, усталые, но счастливые. Первоначальный страх прошел, и теперь они почти не вспоминали, что скрываются. По ночам они слушали волчий вой, а днем оглядывались по сторонам, ожидая появления бандитов, но продолжали путь, живые и невредимые, словно хранимые высшими силами. Нурия начала примиряться с Сантьяго, которого прокляла после смерти Томаса де Ромеу. Путешественники проходили дремучие леса, бескрайние равнины и одинокие холмы, пейзаж постоянно менялся, оставаясь неизменно красивым. Никто не отказывал пилигримам в гостеприимстве. Им приходилось ночевать в крестьянских хижинах, монастырях и аббатствах. Незнакомые люди всегда были готовы поделиться с паломниками хлебом и супом. Однажды друзья заночевали в церкви и, проснувшись под григорианские гимны, увидели, что все вокруг затянуто густым голубым туманом, словно пришедшим из другого мира. В другой раз они отдыхали среди развалин часовни, в которых гнездились тысячи белых голубок, которых Нурия назвала посланницами Святого Духа. Следуя совету доброй крестьянки, девушки прятали лица, приближаясь к человеческому жилью. В деревеньках и ночлежках Исабель и Хулиана прятались за спинами Нурии и Диего, которых все принимали за мать и сына. Девушки выдавали себя за мальчиков и говорили, что их лица обезображены оспой, чтобы отпугнуть многочисленных разбойников и дезертиров, наводнивших окрестные дороги с самого начала войны.
Диего мысленно прикидывал расстояние и время, оставшиеся до Ла-Коруньи, и пытался соотнести свои расчеты с успехом у Хулианы, не слишком впечатляющим, но все же заметным: по крайней мере, в его компании девушка чувствовала себя уверенно и смотрела на него не так равнодушно, как прежде, даже с тенью кокетства; она опиралась на руку Диего, позволяла ему лечить свои израненные ступни и стелить себе постель, даже кормить себя супом с ложки, когда слишком сильно уставала. По ночам Диего дожидался, пока все уснут, и старался придвинуться к девушке так близко, как только можно. Юноша видел любимую во сне и просыпался, держа ее в объятиях. Хулиана не подавала вида, что замечает их сближение, и днем вела себя так, будто ничего не происходит, однако в ночной мгле она сама старалась приблизиться к молодому человеку — то ли от холода, то ли от страха, то ли по тем же причинам, по которым он искал близости с ней. Диего с нетерпением ждал наступления ночи и отчаянно боялся упустить хоть одно мгновение целомудренной близости с возлюбленной. Исабель все замечала и отпускала колкие шутки. Откуда она знала об этом, оставалось тайной, ведь девочка засыпала первой и просыпалась позже всех. В тот день путники прошагали без остановки несколько часов и едва не падали от усталости, к тому же одна из лошадей повредила ногу и теперь хромала. Солнце село, а до монастыря, в котором друзья собирались переночевать, было еще далеко. Приметив дымок над крышей хижины, они решили постучаться. Дом казался вполне зажиточным, по крайней мере в сравнении с остальными, и Диего подумал, что их ждет радушный прием. Прежде чем постучать, он велел девушкам прикрыть лица, несмотря на вечернюю мглу. Те натянули на себя бурые от пыли маски с прорезями для глаз, которые делали их похожими на прокаженных. На стук вышел здоровенный малый, напоминавший орангутанга. Лица хозяина не было видно, однако, судя по его жестам и неприветливому тону, он вовсе не был рад гостям. Прямо с порога он заявил, что никого не пустит, потому что не обязан принимать паломников, это дело попов и монашек, на то у них и деньги есть. Да вон сами они путешествуют на лошадях, а стало быть, люди не бедные и вполне могут заплатить за ночлег. Диего начал торговаться, и в конце концов крестьянин согласился предоставить им ужин и ночлег, если ему заплатят вперед. Он проводил путников в стойло, занятое коровой и двумя першеронами. Предоставив гостям располагаться на куче соломы, хозяин удалился, чтобы принести поесть. Через полчаса, когда друзья уже распрощались с надеждой на ужин, он вернулся в сопровождении товарища. В стойле было темно, как в склепе, но хозяева захватили фонарь. Они принесли несколько мисок с крепким деревенским супом, краюху хлеба и полдюжины яиц. В свете фонаря Диего и женщины смогли разглядеть, что щеку одного крестьянина от подбородка до глаза пересекал шрам, а у другого не было носа. Оба были низкорослые, коренастые, с толстыми, будто поленья, ручищами и выглядели настолько устрашающе, что Диего невольно нащупал свои ножи, а Исабель потянулась к пистолету. Пока гости хлебали суп и делили хлеб, зловещие типы не двигались с места, с любопытством разглядывая Хулиану и Исабель.
Я наконец получила новые гусиные перья и могу продолжать историю юности Зорро. Почта в Мексику задержалась на месяц, и я успела потерять ритм повествования. Посмотрим, смогу ли я уловить его вновь. В Испании, изнывающей от нищеты и террора, в тот момент, когда они бежали от Рафаэля Монкады, наши герои попали в серьезную переделку, однако если отважный Зорро и терял от чего-то сон, то вовсе не из страха перед опасностями, а исключительно от сердечного томления. Любовные переживания, как пелена, затмевают человеческий разум, но, к счастью, это не слишком тяжелый недуг: стоит влюбленному добиться взаимности, как он мгновенно излечивается и вновь обретает интерес к происходящему вокруг. Впрочем, я должна предупредить читателей, что у нашей истории не будет традиционного финала со свадьбой и обязательным «они жили долго и счастливо». Впрочем, давайте вернемся к нашему повествованию, прежде чем я окончательно впаду в уныние.
Едва потайная дверь в стене библиотеки захлопнулась, Рафаэль Монкада оказался в западне. Его криков о помощи никто не услышал, крепкие стены, книжные полки, гардины и ковры приглушали звуки.
— Мы уйдем, как только стемнеет, — сказал Диего де ла Вега Хулиане, Исабель и Нурии. — Возьмем с собой только самое необходимое.
— Ты точно знаешь, что дверь можно открыть изнутри? — спросила Хулиана.
— Нет.
— Эта шутка зашла слишком далеко, Диего. Нельзя, чтобы Рафаэль Монкада погиб из-за нас, да еще такой медленной и жуткой смертью, похороненный заживо.
— Вспомни, сколько зла он нам причинил! — воскликнула Исабель.
— Мы не такие, как он, и не должны платить ему тем же, — твердо сказала ее сестра.
— Не беспокойся, Хулиана, твой поклонник не умрет от удушья ни при каких обстоятельствах, — рассмеялся Диего.
— Это еще почему? — спросила разочарованная Исабель.
Диего толкнул ее локтем и объяснил, что перед уходом они оставят Жорди письмо к Эулалии де Кальис и накажут отвезти его не раньше чем спустя два дня. Вместе с ключами от дома сеньора получит инструкцию, как отыскать и открыть потайную комнату. Так что, если Рафаэль не сумеет взломать дверь самостоятельно, его освободит тетушка. Дом со всем содержимым теперь принадлежит Эулалии, и уж она постарается спасти своего драгоценного племянника прежде, чем он прикончит коньяк. Чтобы Жорди в точности выполнил распоряжение, ему придется пожертвовать несколько мараведи, и остается надеяться, что Эулалия де Кальис, получив послание, отблагодарит кучера более щедро.
Ночью беглецы отправились в путь в карете, которой правил сам Диего. Женщинам было горько покидать дом, в котором прошла вся их жизнь. Здесь оставались воспоминания о спокойных и счастливых временах; здесь пришлось бросить вещи, хранившие память о земном пути Томаса де Ромеу. Дочери не смогли даже похоронить своего отца как подобает; его тело сбросили в общую могилу вместе с другими расстрелянными. От него остался только портрет, на котором Томас был молодым, стройным, незнакомым. Женщины чувствовали, что в их жизни начинается новый период. Они были молчаливы и печальны. Нурия стала вполголоса читать розариум, и вскоре ее воспитанницы заснули, убаюканные нежным потоком молитв. Диего на облучке погонял лошадей и думал о Бернардо. Острая тоска по брату заставляла юношу вести с ним бесконечные воображаемые диалоги. Диего как никогда нуждался в молчаливом присутствии друга, его неколебимой надежности и готовности всегда прийти на помощь. Молодой человек не знал, спасет он дочерей де Ромеу или, наоборот, погубит их. Пускаться в путь через всю страну было отчаянным безрассудством, и теперь Диего терзали сомнения. Его пассажирки, судя по всему, думали о том же. Чувство, охватившее юношу, совсем не походило на волнение, которое приходит перед битвой, оно пронзало внутренности, точно кинжал, сжимало затылок мертвящим холодом, это был ужас перед миссией, которая, возможно, ему не по силам. Если хоть что-нибудь случится с этими женщинами, особенно с Хулианой… Диего не хотелось даже думать об этом. Он отчаянно призывал на помощь Бернардо и Белую Сову, но зов терялся в ночи, тонул в свисте ветра и конском топоте. Диего знал, что Рафаэль Монкада будет искать их в Мадриде и других крупных городах, выставит патрули на французской границе и обыщет каждый корабль в Барселоне и других средиземноморских портах, но никак не на другом конце Испании. Кто в здравом уме отправится из Барселоны в Ла-Корунью, чтобы сесть на корабль? Хулиана была права: не всякий капитан осмелился бы взять на борт государственных преступников, но попробовать все же стоило. Беглецам предстояло переправиться через океан, но и на суше их поджидало немало опасностей. Первым делом нужно было отъехать от города как можно дальше и в самое ближайшее время избавиться от кареты, на случай, если бы нашлись свидетели их бегства.
Когда перевалило за полночь и лошади стали уставать, Диего решил, что они отъехали от города достаточно далеко и теперь можно отдохнуть. При свете луны он свернул с дороги и направил карету к лесу, где распряг лошадей и отпустил их пастись. Ночь была ясной и холодной. Четверо путников выспались в карете, завернувшись в плащи, а через пару часов, задолго до рассвета, Диего разбудил женщин, и они позавтракали хлебом с колбасой. Нурия выдала всем дорожную одежду: облачение пилигримов, приготовленное для паломничества в Сантьяго-де-Компостелу в честь освобождения Томаса. Это были туники длиной ниже колен, шляпы с широкими полями и длинные посохи с кривыми рукоятями, на которых висели фляги из сухих тыкв. Плащи, чулки и перчатки из грубой шерсти были призваны защитить паломников от холода. Кроме того, Нурия прихватила с собой отличное утешительное средство: две бутылки крепкого ликера. Собираясь в паломничество, Нурия даже представить себе не могла, что патрон не оправдает ее ожиданий. Возможно, у апостола Сантьяго был какой-то план, до поры до времени неясный простым смертным, но все равно столь жестокая насмешка была недостойна святого. Сначала дуэнья горячо поддержала идею Диего, но, взглянув на карту, поняла, что значит пересечь всю Испании с востока на запад. Это была не простая прогулка, а целое путешествие. Им предстояло не менее двух месяцев идти пешком в непогоду, испытывать лишения и спать под открытым небом. К тому же стоял ноябрь, то и дело принимался идти дождь, и оставалось совсем немного до первых утренних заморозков. Никому из них прежде не приходилось совершать долгие переходы в крестьянских сандалиях. Нурии пришлось усомниться не только в расположении Сантьяго, но и в благоразумии Диего.
Позавтракав и переодевшись, путники решили идти пешком. Каждый завернул свои пожитки в узелок, остальное погрузили на двух лошадей. Исабель спрятала под накидкой отцовский пистолет. Диего захватил костюм Зорро, с которым ни за что не пожелал расстаться, и два обоюдоострых бискайских ножа, каждый длиной в пядь. Кнут он, по обыкновению, обернул вокруг пояса. Подаренную отцом шпагу пришлось оставить — ее невозможно было спрятать. Паломники оружия не носили. По дорогам шаталось немало негодяев самого отвратительного свойства, но пилигримы, направлявшиеся в Компостелу, не были для них желанной добычей. Никому не могло прийти в голову, что в одежде скромных паломников зашиты драгоценные камни ценой в небольшое состояние. Внешне путники ничем не отличались от множества богомольцев, спешивших поклониться святому, который, согласно легенде, чудесным образом избавил Испанию от мусульманского ига. Много веков сарацины побеждали во всех битвах благодаря направлявшей их деснице Магомета, пока один священник не обнаружил на галисийском поле мощи Сантьяго. Они чудесным образом перенеслись туда со Святой земли. Реликвия помогла разрозненным христианским королевствам объединиться и вселила в испанских воинов такую мощь, что они сумели изгнать мавров и восстановить по всей Испании христианскую веру. С тех пор в местечко под названием Сантьяго-де-Компостела потянулись паломники со всей Европы. Так легенда о Сантьяго выглядела в пересказе дуэньи. Нурия верила, что голова святого не поддается разложению и каждую Страстную пятницу плачет настоящими слезами. Остальные мощи похоронили в серебряной раке под алтарем собора, но спустя много лет настоятель собора спрятал реликвию от пиратов Френсиса Дрейка, с тех пор ее так и не нашли. По этой причине, а еще из-за войны и ослабления веры количество паломников, которое прежде достигало сотен тысяч, значительно уменьшилось. Французы шли с севера, пересекая Страну Басков, эту дорогу выбрали и наши герои. Так повелось, что монастыри, больницы и даже самые бедные крестьяне предоставляли богомольцам еду и кров. Этот обычай был на руку маленькому отряду Диего: он избавлял путников от необходимости нести с собой провизию. Хотя время года было не самым подходящим для паломничества — большинство богомольцев предпочитали отправляться в путешествие летом, — друзья не должны были вызвать подозрений, потому что изгнание французов вызвало всплеск религиозного чувства и многие испанцы поклялись совершить паломничество, когда кончится война.
Путники выступили на рассвете. В первый день они прошли более пяти лиг, пока Хулиана и Нурия не признались, что стерли ноги в кровь и умирают от голода. В четыре пополудни друзья постучались в жалкую лачугу посреди поля, в которой жила бедная женщина, потерявшая на войне мужа. Его убили не французы, а испанцы, заподозрив, что он прячет припасы. Женщина хорошо разглядела лица убийц, таких же крестьян, как она, которые пользовались лихими временами, чтобы поживиться чужим добром. Это были никакие не партизаны, а простые бандиты, они изнасиловали ее бедняжку дочь, дурочку от рождения, никогда никому не причинившую зла, и забрали всю скотину. Уцелела только коза, которая паслась на склоне холма. У одного разбойника от сифилиса провалился нос, у другого был шрам через все лицо, и не проходило ни дня, чтобы несчастная женщина не проклинала их и не призывала на их головы возмездие. У нее не было никого, кроме дочери, которую женщина привязывала к стулу, чтобы дурочка не поранилась. В убогом жилище из камней и глины, тесном, душном и без единого окна, жили мать, дочь и целая свора собак. Крестьянке самой было нечего есть, она устала принимать у себя нищих, но все же не посмела выставить паломников. Злые люди не пустили под свой кров Марию с Иосифом, и потому младенец Иисус родился в хлеву. Женщина верила, что тому, кто прогонит паломника, уготовано много веков мучений в чистилище. Путники отдыхали на земляном полу в окружении любопытных собак, пока крестьянка жарила картошку с салом и ходила на свой убогий огород за двумя луковицами.
— Это все, что у меня есть. Мы с дочкой уже много месяцев ничего другого не ели, но потом можно будет подоить козу, — сказала она.
— Да воздаст вам Господь, сеньора, — пробормотал Диего.
Лачугу освещали лишь дневной свет из дверного проема, завешенного конской шкурой, и горящие угли в очаге, на котором жарились картошка и сало. Пока паломники ели, хозяйка исподлобья рассматривала их. Она обратила внимание на мягкие белые руки, тонкие черты, величавую осанку, припомнила, что они привели двух лошадей, и без усилий пришла к однозначному выводу. Женщина не стала задавать вопросов: чем меньше знаешь, тем меньше бед; чтобы допытываться правды, время было неподходящее. Когда гости поужинали, хозяйка выдала им пару плохо выдубленных овечьих шкур и проводила в сарай, где держала дрова и солому. Там путники устроились на ночь. Нурия заметила, что в сарае куда уютнее, чем в хижине, пропитанной запахом псины и наполненной стонами сумасшедшей. Расстелив на полу шкуры, путешественники приготовились коротать долгую ночь. Они уже укладывались, когда в сарай заглянула хозяйка с горшочком жира, чтобы смазать стертые ступни. Она разглядывала странную компанию с любопытством и недоверием.
— Как же, паломники. Вы по всему благородные господа. Я не хочу знать, от кого вы бежите, но вот вам добрый совет. Вокруг полно бандитов. Доверять нельзя никому. Девушкам на дороге делать нечего. По крайней мере, пусть прячут лица, — сказала женщина, прежде чем уйти.
Диего не знал, как облегчить положение женщин, в особенности Хулианы. Томас де Ромеу доверил ему своих дочерей и просил сделать так, чтобы они ни в чем не нуждались. А теперь дамы, привыкшие к пуховым одеялам и шелковым простыням, ворочались на жесткой соломе и чесались от блошиных укусов. Хулиана держалась великолепно, за весь длинный тяжелый день она ни разу ни на что не пожаловалась и, не поморщившись, ела на ужин горький лук. Справедливости ради нужно добавить, что и Нурия вела себя вполне достойно, а Исабель наслаждалась захватывающим приключением. Диего все больше проникался нежностью к своим спутницам, таким отважным и стойким. Он бесконечно жалел измученных женщин, страстно желал исцелить их, спасти от холода, защитить от любой опасности. Однако ни Исабель, выносливая и резвая, словно жеребенок, ни Нурия, утешавшаяся глоточками ликера, не беспокоили его так сильно, как Хулиана. Грубые сандалии до крови стерли ее ноги, ступни девушки покрылись волдырями, несмотря на шерстяные чулки. А что же сама Хулиана? Я не знаю, о чем она думала, но, должно быть, в угасающем свете дня Диего показался ей красавцем. Юноша не брился уже два дня, и темная щетина придавала ему мужественный вид. Он больше не был тем нескладным мальчишкой, тощим и лопоухим, который переступил порог дома ее отца четыре года назад. Через несколько месяцев Диего должно было исполниться двадцать лет, и он стал настоящим мужчиной. К тому же юноша был чертовски хорош собой и предан своей возлюбленной, словно верный пес. Нужно было обладать каменным сердцем, чтобы не оценить такую преданность. Диего приложил к ступням девушки целебный компресс и постарался отвлечься от тяжких раздумий. Осмелев, он предложил Хулиане помассировать ей ноги.
— Не забывайся, Диего, — насмешливо предупредила Исабель, разрушая чудесную близость, которая возникла было между молодыми людьми.
Сестры заснули, а к Диего вернулись все его тревоги и сомнения. Единственным приятным обстоятельством во всей этой истории была возможность проводить время с Хулианой, в остальном его затея не сулила ничего, кроме опасностей и лишений. Рафаэль Монкада и другие поклонники девушки сошли со сцены, и у Диего наконец появился уникальный шанс: ему предстояло провести несколько месяцев почти наедине со своей любимой. Она была рядом, в двух шагах, измученная, грязная, несчастная и хрупкая. Юноша мог протянуть руку и коснуться ее раскрасневшейся во сне щеки, но не решался. Они будут спать рядом каждую ночь, словно целомудренные супруги, и проводить вместе целые дни. У Хулианы не осталось в этом мире защитников, кроме Диего, а значит, он мог рассчитывать на ее расположение. Диего ни за что на свете не воспользовался бы этим — он был настоящий кабальеро, — однако он чувствовал, что и Хулиана смотрит на него особенно. Холод заставил девушку с головой закутаться в овечью шкуру, но во сне она согрелась и высунула голову, стараясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке. Голубоватый лунный свет, пробивавшийся сквозь дыры в потолке, освещал тонкое лицо спящей. О, если бы это паломничество никогда не кончилось. Диего был так близко к своей любимой, что мог услышать ее дыхание и ощутить запах черных кудрей. Добрая крестьянка была права: такую красоту лучше спрятать от недобрых глаз. В одиночку он вряд ли сумел бы защитить Хулиану от разбойников — ведь у него теперь не было даже шпаги. Чтобы прогнать мрачные мысли, Диего принялся воображать, как отважный Зорро спасает красавицу от тысячи разных опасностей.
— Если и теперь она в меня не влюбится, я безнадежный олух, — заключил он.
С первым криком петуха Нурия разбудила Хулиану и Исабель и протянула им кружку парного козьего молока. В отличие от девушек им с Диего так и не удалось выспаться в эту ночь. Нурия молилась часы напролет, охваченная страхом перед будущим, а Диего почти не сомкнул глаз, взволнованный близостью Хулианы, и, готовый защищать ее, сжимал рукоять кинжала, пока тусклый зимний рассвет не сменил бесконечную ночь. Путешественники решили немедленно выступить, но Хулиана и Нурия с трудом держались на ногах и едва смогли сделать несколько шагов. Исабель же чувствовала себя великолепно, занятия фехтованием не прошли даром. Диего решил, что ходьба поможет женщинам разогреть мышцы и преодолеть усталость, но боль только усилилась, и в конце концов Нурии с Хулианой пришлось сесть на лошадей, а Исабель и Диего понесли вещи. Лишь через неделю путники стали проходить по шесть лиг в день, как было решено сначала. А в тот день, перед уходом, они поблагодарили крестьянку за ночлег и дали ей несколько мараведи, которые женщина долго и недоверчиво рассматривала, будто никогда раньше не видела денег.
Их путь то пролегал по широкой дороге, то сворачивал на узенькую тропинку, едва видную в траве. С четырьмя мнимыми пилигримами произошла удивительная перемена. Тишина и покой научили их вслушиваться в окружающий мир, заставили по-новому смотреть на деревья и горы, читать сердцем следы тысяч путешественников, которые шли этой дорогой на протяжении девяти веков. Монахи научили их определять стороны света по звездам, как делали путники в Средние века, и находить на камнях и верстовых столбах изображение улитки — знак Сантьяго, оставленный другими паломниками. Кое-где они находили целые послания, вырезанные на древесных стволах или написанные на кусках пергамента, мольбы о сокровенном и пожелания удачи. Долгий путь к могиле апостола стал для них путешествием в глубины собственной души. Друзья шли молча, серьезные, усталые, но счастливые. Первоначальный страх прошел, и теперь они почти не вспоминали, что скрываются. По ночам они слушали волчий вой, а днем оглядывались по сторонам, ожидая появления бандитов, но продолжали путь, живые и невредимые, словно хранимые высшими силами. Нурия начала примиряться с Сантьяго, которого прокляла после смерти Томаса де Ромеу. Путешественники проходили дремучие леса, бескрайние равнины и одинокие холмы, пейзаж постоянно менялся, оставаясь неизменно красивым. Никто не отказывал пилигримам в гостеприимстве. Им приходилось ночевать в крестьянских хижинах, монастырях и аббатствах. Незнакомые люди всегда были готовы поделиться с паломниками хлебом и супом. Однажды друзья заночевали в церкви и, проснувшись под григорианские гимны, увидели, что все вокруг затянуто густым голубым туманом, словно пришедшим из другого мира. В другой раз они отдыхали среди развалин часовни, в которых гнездились тысячи белых голубок, которых Нурия назвала посланницами Святого Духа. Следуя совету доброй крестьянки, девушки прятали лица, приближаясь к человеческому жилью. В деревеньках и ночлежках Исабель и Хулиана прятались за спинами Нурии и Диего, которых все принимали за мать и сына. Девушки выдавали себя за мальчиков и говорили, что их лица обезображены оспой, чтобы отпугнуть многочисленных разбойников и дезертиров, наводнивших окрестные дороги с самого начала войны.
Диего мысленно прикидывал расстояние и время, оставшиеся до Ла-Коруньи, и пытался соотнести свои расчеты с успехом у Хулианы, не слишком впечатляющим, но все же заметным: по крайней мере, в его компании девушка чувствовала себя уверенно и смотрела на него не так равнодушно, как прежде, даже с тенью кокетства; она опиралась на руку Диего, позволяла ему лечить свои израненные ступни и стелить себе постель, даже кормить себя супом с ложки, когда слишком сильно уставала. По ночам Диего дожидался, пока все уснут, и старался придвинуться к девушке так близко, как только можно. Юноша видел любимую во сне и просыпался, держа ее в объятиях. Хулиана не подавала вида, что замечает их сближение, и днем вела себя так, будто ничего не происходит, однако в ночной мгле она сама старалась приблизиться к молодому человеку — то ли от холода, то ли от страха, то ли по тем же причинам, по которым он искал близости с ней. Диего с нетерпением ждал наступления ночи и отчаянно боялся упустить хоть одно мгновение целомудренной близости с возлюбленной. Исабель все замечала и отпускала колкие шутки. Откуда она знала об этом, оставалось тайной, ведь девочка засыпала первой и просыпалась позже всех. В тот день путники прошагали без остановки несколько часов и едва не падали от усталости, к тому же одна из лошадей повредила ногу и теперь хромала. Солнце село, а до монастыря, в котором друзья собирались переночевать, было еще далеко. Приметив дымок над крышей хижины, они решили постучаться. Дом казался вполне зажиточным, по крайней мере в сравнении с остальными, и Диего подумал, что их ждет радушный прием. Прежде чем постучать, он велел девушкам прикрыть лица, несмотря на вечернюю мглу. Те натянули на себя бурые от пыли маски с прорезями для глаз, которые делали их похожими на прокаженных. На стук вышел здоровенный малый, напоминавший орангутанга. Лица хозяина не было видно, однако, судя по его жестам и неприветливому тону, он вовсе не был рад гостям. Прямо с порога он заявил, что никого не пустит, потому что не обязан принимать паломников, это дело попов и монашек, на то у них и деньги есть. Да вон сами они путешествуют на лошадях, а стало быть, люди не бедные и вполне могут заплатить за ночлег. Диего начал торговаться, и в конце концов крестьянин согласился предоставить им ужин и ночлег, если ему заплатят вперед. Он проводил путников в стойло, занятое коровой и двумя першеронами. Предоставив гостям располагаться на куче соломы, хозяин удалился, чтобы принести поесть. Через полчаса, когда друзья уже распрощались с надеждой на ужин, он вернулся в сопровождении товарища. В стойле было темно, как в склепе, но хозяева захватили фонарь. Они принесли несколько мисок с крепким деревенским супом, краюху хлеба и полдюжины яиц. В свете фонаря Диего и женщины смогли разглядеть, что щеку одного крестьянина от подбородка до глаза пересекал шрам, а у другого не было носа. Оба были низкорослые, коренастые, с толстыми, будто поленья, ручищами и выглядели настолько устрашающе, что Диего невольно нащупал свои ножи, а Исабель потянулась к пистолету. Пока гости хлебали суп и делили хлеб, зловещие типы не двигались с места, с любопытством разглядывая Хулиану и Исабель.