— Рекомендую — Анна Давыдова, занимается дизайном, — представил он свою даму.
   — Шарман! Трэ шарман! — неожиданно по-французски отреагировала Римма Вячеславовна, в умилении сложив руки около груди.
 
   Патрушев же, облокотившись на колонну, застыл в позе Чайльд Гарольда и смотрел исподлобья на сцену, разыгравшуюся только что перед его глазами. Лишь он один почувствовал весь драматизм ситуации. Собственно, драма происходила только внутри у него. Настроение остальных, напротив, было приподнятым — явился давно ожидаемый всеми господин Аткарский.
   А на его спутницу всем по большому счету было наплевать. Всем, только не Патрушеву. Потому что это была его женщина, его… По крайней мере, так было еще совсем недавно. Еще позавчера. Когда они были близки.
   Но теперь все кончилось. Он это уже знал. Узнал об этом всего лишь несколько минут назад, однако это ничего не меняло. Наоборот, добавляло драматизма: нервная система Патрушева уже вступила в борьбу с шоком и не могла допустить перегрева эмоций, под влиянием которых Андрей сломался бы и наделал глупостей. Или же погрузился бы в сжигающую разум депрессию.
   Поэтому Патрушев как бы абстрагировался от всего происходящего и попытался представить, что он играет в какой-то пьесе. Да, да, ему казалось, что все здесь происходит на самом деле, только это театральное действо, главным героем которого был сейчас не Аткарский, а он сам — Андрей Патрушев. Потому что именно его эмоции имели значение, а Аткарский — это так, необходимый элемент, по логике развертывания театрального сюжета лишь оттеняющий действия главного героя…
   Патрушев думал, и его мысли, облаченные в слова, если бы все это игралось на сцене, должны были бы произноситься. И он думал, стараясь проговорить все дословно и четко.
   «Боже мой! Как же я не придал этому значения? Еще тогда, в момент той самой близости, он почувствовал — что-то не так. Ну а теперь-то стало понятно — она собиралась на свидание с Аткарским. Как верна была мелькнувшая у него догадка! Именно для Аткарского она сделала тогда новую прическу, именно для него надела элегантное, дорогое белье».
   Почему он тогда не придал этому значения? Впрочем, теперь уже было все равно.
   Аткарский тем временем прошел на сцену и занял почетное место во главе стола. Справа от него расположилась Анна. Судя по всему, она пока не заметила Патрушева — все ее внимание было приковано к блистательному экстрасенсу, к тому же в зале царил полумрак, и фигура Патрушева была незаметной.
   — Я тебе никогда этого не прощу, Филимонов! — зашипел он в ярости на приятеля.
   Мысли его оборвались, и по закону жанра главный герой должен был излить на кого-то свой гнев — разумеется, не на виновника главной причины его раздражения, потому что это было бы слишком неприлично и неадекватно — и он просто ткнул самого в тот момент близкого.
   Филимонов был тоже не чужд некоей театральности. В тот момент он играл свою роль — роль спокойного мудреца, многое знавшего и знающего наперед.
   Дмитрий принял удар, пожал плечами и снисходительно произнес:
   — Она не стоит тебя, дружок. Я это давно знал.
   — Что? Что она спит с ним? — продолжал заводиться Патрушев, резко ткнув пальцем в сторону Аткарского.
   — Ну, во-первых, не надо сразу так наезжать на девушку! Спит она с ним не спит — еще неизвестно: свечку я не держал, — рассудительно заметил Филимонов. — А во-вторых, главное не в том, спит или нет… Важнее то, что она тебя не стоит. Ты достоин лучшего. А она — просто провинциалка с извечными желаньицами и хотеньицами…
   И, поскольку Патрушев не нашелся что ответить, Филимонов, отвернувшись, устремил свой взор на сцену.
   — Какие у вас планы, Кирилл Владимирович? — подобострастно глядя на Аткарского, между тем спрашивала дама из «демонических женщин» с короткой стрижкой.
   — Планы у меня многоплановые, — улыбнулся Аткарский, и все вокруг засмеялись этой, по мнению Патрушева, не очень удачной шутке.
   — Не намерены ли вы устроить сеансы для большой аудитории?
   Аткарский нахмурился и после паузы жестко произнес:
   — Эти сеансы — настоящая профанация. Я привык работать, а не водить других за нос.
   Он достал из кармана пачку «Парламента» и небрежно выставил руку с сигаретой. Ему тут же была услужливо поднесена зажигалка. Он чуть подался вбок, манерно облокотился на стол и прикурил, не одарив взглядом даже того, кто подал ему огонь.
   Таким образом, беседа неторопливо текла: пытливые вопросы со стороны поклонников, а это, несомненно, были поклонники, сменялись односложными, не слишком перегруженными смыслом ответами Аткарского. Он постоянно изображал на своем лице что-то среднее между раздраженностью занятого человека, снисходившего до общения с людьми ниже себя, и вежливой доброжелательностью. Он одаривал полуулыбками, взглядами из-под полуопущенных ресниц, чем приводил в восторг особенно женщин.
   Анна же чувствовала себя скованно, неловко, но в то же время была довольна тем вниманием, которое уделяло общество мужчине, с которым она пришла.
   Она не притронулась к угощению на столе, но в то же время не отказалась от предложенного ей бокала красного вина в красивом, тонком хрустальном фужере.
   Аткарский ничего не ел и не пил. Он только курил, стряхивая пепел куда попало — на стол, пол, колени соседа слева. Но никто этого словно не замечал. Все воспринимали это как должное. Только когда сигарета выгорала до фильтра, около Аткарского оказывалась рядом пепельница. Он тушил сигарету, и пепельница тут же исчезала, чтобы потом появиться снова в нужный момент.
   Патрушев наблюдал за всем этим со своего полутемного места около колонны, и в его голове роились мрачные мысли. Да, конечно, Аткарский, которого он считал своим учителем, «состоялся». Все его так любят, просто обожают… А кто он, Андрей Патрушев, против Аткарского? Конечно, никто — просто хрен с горы…
   Червяк.
   Патрушеву, однако, пришла в голову неожиданно ироничная мысль — ведь такой же червяк сидит и внутри Аткарского. Если иметь в виду его кишечник…
   Филимонов, видимо, заметил, что его друг раздираем противоречивыми мыслями, и, как всегда некстати, ударил его по плечу, да так, что Патрушев чуть не упал.
   — Ну что, пойдешь поздороваешься с ней? — спросил он, кивнув на Анну.
   — Зачем? — хмуро спросил Андрей.
   — Как зачем? Ты забыл о своих карьерных планах? — вскричал Филимонов. — Не собираешься же ты отказываться от них из-за такой ерунды?!
   Лариса с Эвелиной стояли рядом и с интересом вслушивались в диалог молодых людей. По крайней мере, Ларисе он был более интересен, чем личность, которая с видом хамоватого напыщенного индюка восседала за столом и демонстрировала свое псевдовеличие. На Эвелину, правда, Кирилл Владимирович произвел несомненно куда более приятное впечатление, и она его буквально пожирала глазами. Хотя и она умудрялась одновременно навострить уши на разговор Филимонова и Патрушева.
   — Ну, если ты не хочешь сам, то это сделаю я, — сказал Филимонов.
   — Не надо, Дима, — удерживал Патрушев.
   — Прекрати бунт, — решительно прервал его Филимонов и быстрым шагом направился к экстрасенсу, который в тот момент с довольно кислой миной выслушивал бред шизофренички Оли.
   Лариса видела, как Филимонов подошел к нему и, оперевшись одной рукой на край его стула, а другой на стол, что-то сказал ему на ухо. Аткарский сначала удивленно повернул голову, потом, после паузы, кивнул Филимонову своей величавой головой. Она также заметила, как несколько удивленно поднялись брови Анны Кравцовой, которая, по-видимому, узнала Филимонова.
   Аткарский привстал со своего стула, сделал успокаивающий жест окружению — мол, он сейчас вернется — и пошел к Патрушеву.
   — Андрей, в чем дело? — спросил Аткарский, обдавая стоявших рядом Ларису и Эвелину стойким запахом туалетной воды. — Филимонов несет какой-то бред насчет того, что ты стесняешься ко мне подойти.
   — Нет, Дмитрий, как всегда, придумывает, — невнятно ответил Патрушев. — Вы же знаете…
   — Куда ты пропал? Я ждал тебя вчера… — продолжил Аткарский. — Пришлось даже отложить встречу.
   Интонация мэтра была оскорбленно-высокомерной.
   — Да я…
   — Это я виноват, — встрял Филимонов. — Я пришел, мы выпили, ну и… У Патрушева слабенький организм.
   — Что же такое случилось? — вальяжно поинтересовался Аткарский.
   — Я отравился, — Патрушев с облегчением вздохнул, подумав, что нашел наконец оправдание.
   В тот же момент пришла мысль об абсурдности сложившейся ситуации: ему приходится оправдываться перед человеком, который, судя по всему, увел у него девушку.
   Аткарский понимающе кивнул, как бы признавая причину неявки Патрушева на встречу уважительной.
   Потом обернулся к Филимонову, давая понять, что аудиенция с мэтром подошла к концу, и подчиненные ему по воле судьбы люди могут чувствовать себя свободными. Плавно покачиваясь, подобно большому судну на воде, он направился к ожидавшему его обществу. Его тут же снова забросали всевозможными вопросами, и действо продолжилось в том же направлении, что и некоторое время назад.
   Патрушев выглядел жалко и растерянно, совсем не смотрелся главным героем, каким воображал себя еще некоторое время назад. Печаль легла на его чело безвозвратно, и для того, чтобы обрести присущую главному герою пьесы уверенность, требовалось время.
   Но это были всего лишь его мысли и его ощущения.
   Реальность представала иной. Ларису, к примеру, охватило сочувствие к Патрушеву. Она ничего не знала о мыслях Андрея, она видела ситуацию как она есть — экстрасенс Кирилл Аткарский увел у астролога Патрушева женщину.
 
   Андрей Патрушев был старым знакомым Ларисы Котовой. Они вместе учились в университете. Лариса вспомнила даже одну давнюю историю — Андрей как-то напился и долго рассказывал ей о своих неудачах с женщинами, травмах, которые они нанесли ему. По понятным причинам, он предпочитал высоких длинноногих блондинок, но они не желали отвечать ему взаимностью. Зато Патрушевым увлекались маленькие полноватые брюнетки. В тот вечер Ларисе не было необходимости оказывать ему психологическую помощь: Патрушеву нужен был слушатель, не более. Ее тогда несколько удивило и, может быть, даже немножко обидело, что Андрей в ходе разговора с интересом поглядывал на других женщин, присутствовавших на той вечеринке, но по отношению к самой Ларисе мужского интереса не проявлял.
   Тогда она успокоила себя тем, что он был пьян. Но впоследствии их встречи стали более частыми, однако он по-прежнему был настроен по отношению к Ларисе чисто по-дружески. Лариса вспомнила, что тогда на уровне подсознания это ее даже нервировало.
   Но теперь ситуация требовала именно дружеского участия, и Лариса проявила свои лучшие человеческие качества.
   — Ты в порядке? — спросила она, слегка дотронувшись до руки Патрушева чуть выше локтя.
   Андрей ничего не ответил. Он хмуро смотрел на сцену, где сидел Аткарский со своей дамой.
   — Это Аня Давыдова, — упавшим голосом сказал Патрушев, кивнув на эту пару.
   Ларисе все стало ясно — Аня Давыдова была его любовницей. Вернее, судя по дислокации персонажей в зале, уже бывшей. Виной тому являлся Аткарский, и переживания Патрушева были очевидны.
   — Она… она… — Патрушев старался подобрать нужные слова, но это у него не получалось, и он, отвернувшись, лишь отчаянно махнул рукой.
   Лариса инстинктивно последовала взглядом в том направлении, куда смотрел Андрей, и увидела новых персонажей, появившихся в зале из-за той же самой двери, откуда немного ранее вошли Аткарский с Кравцовой.
   Это была группа из нескольких мужчин среднего возраста — все коренастые, небольшого роста. Круглые лица, бритые затылки, круглые глаза, густые брови…
   И животики, нависшие над ремнями брюк. Словом, обычный типаж «нового русского», или, если проще выражаясь, «бандита».
   Они уверенно прошагали в направлении сцены. За ними семенил прилично одетый человек более пожилого возраста, типичный представитель административного работника какой-нибудь властной структуры.
   Лариса сразу поняла, что настроены вошедшие господа весьма решительно, если не сказать, агрессивно. Ее предположения подтвердились довольно скоро.
   Один из бритых отделился от группы и поднялся на сцену, остальные подниматься не стали, и довольно в резкой форме, подойдя к Аткарскому, предложил ему выйти и поговорить. Стоявшие перед сценой люди молчали, но всем своим видом подтверждали серьезность этой просьбы. И Аткарский, поразмышляв несколько секунд, решил уважить просьбу гостей.
   Среди тех, кто сидел за столом, тем временем пронесся тревожный шепот.
   — Господи, чего они хотят?
   — Бандиты какие-то…
   — Не знаю, но мне кажется, Аткарский все уладит — Может быть, вызвать милицию?
   Аня Давыдова заерзала на стуле и, проводив внимательным взглядом Аткарского с непрошеными визитерами, осталась сидеть на месте. Эвелина Горская была обескуражена и в то же время с каким-то нездоровым восторженным интересом наблюдала за этой сценой. Лариса же по-прежнему делала вид, что все происходящее ей страшно наскучило. На самом деле она в который раз досадовала на себя, что согласилась пойти сюда вместе с Эвелиной. С другой стороны, события начинали приобретать черты некоей авантюры.
   И к тому же Патрушев… Все это Ларису как-то внутренне тонизировало.
   А Патрушев решил, что настал момент, когда ему стоит обратить на себя внимание Анны, дабы поставить все точки над "i" без всяких истерик. Он прошел к столу и остановился около сцены, глядя прямо на нее.
   Та тут же заметила Андрея, изобразив на лице испуг и удивление. Она, правда, и раньше подозревала, что где-то, в глубине зала, мог находиться Патрушев, но не была уверена в этом на сто процентов. Теперь ее подозрения оправдались. Однако она опасалась разговора с любовником, поскольку чувствовала себя виноватой, и ей не хотелось, чтобы Патрушев устраивал ей здесь сцену. Во всяком случае, она ожидала от него именно этого.
   Однако Андрей стоял и очень спокойным, немигающим взглядом продолжал смотреть на нее. Аня думала, что его молчание должно разразиться в конце концов бурным эмоциональным всплеском, но нет, Патрушев все стоял и молчал. Долго это продолжаться не могло.
   Аня встала и, слегка пошатываясь, сама подошла к нему. Патрушев посмотрел на Ларису так многозначительно, что она поняла — лишней в этом разговоре она не будет: Патрушев сейчас нуждался в надежном «тыле».
   — Что ты здесь делаешь? — спросила Давыдова чуть хрипловатым голосом.
   — Пришел расширить свои горизонты, — попытался пошутить Патрушев. — Впрочем, наверное, как и ты… Только горизонты у нас разные. У меня — профессиональный интерес, а у тебя — похоже, половой..
   Последние слова Патрушев постарался произнести как можно более равнодушно, но чуть заметная дрожь в голосе выдала его. Ему было обидно, что его женщину вот так запросто смог закадрить какой-то Аткарский, пусть и пользующийся репутацией личного экстрасенса жены губернатора.
   — У тебя, похоже, тоже, — не осталась в долгу Давыдова, явно намекая на присутствие Ларисы.
   Котова сделала возмущенное лицо.
   — Кстати, Лариса Котова, моя давняя знакомая, неуклюже представил свою спутницу Патрушев.
   Внутренне он досадовал на себя. Все было как-то не так — и его фразы, и его поведение, и его поза, какая-то сутулая, несолидная, подчеркивающая его социальную незначительность. Ему казалось, что он похож на героя какого-то совкового романа, причем положительного. Отрицательным был Аткарский, к которому уходила его девушка, променяв истинные чувства на деньги. Но собственная положительность отнюдь не радовала Патрушева, его тошнило от нее.
   Он понимал, что в данном контексте выглядит глупо и жалко. Но чувство постоянной самоотстраненности в критических ситуациях, которое он сумел выработать за годы своего, прямо скажем, невеселого существования, помогало ему пережить все без лишних, ненужных эмоций. Поэтому он спросил у Ани:
   — И как тебе этот Аткарский?
   — Что ты хочешь этим сказать?
   — Ты оценила масштаб его личности? Ты же никогда особенно вроде не интересовалась эзотерикой?
   — Он очень интересный человек, — ответила Аня, опустив глаза.
   — Я за тебя очень рад, — медленно произнес Андрей. — Желаю вам счастья.
   — Патрушев, между нами ничего нет, — подняла на него глаза Давыдова.
   — А это уже не так важно… — Патрушев опустил свои.
   Он был вполне собой доволен и тут же, чтобы не подпортить это чувство какими-нибудь следующими, не совсем адекватными фразами, поспешил ретироваться в сторону Филимонова, увлекая за собой Ларису. Впрочем, тут же снова подосадовал на себя — не слишком ли театрально выглядела его фраза «желаю вам счастья»?
   Ко всему прочему, Филимонов, стоявший неподалеку со скрещенными на груди руками и склонив голову, внимательно наблюдал за разговором теперь уже бывших любовников, в какой-то мере способствуя такому настроению друга. И когда Патрушев подошел к нему почти вплотную, он, отклонившись назад, расхлябанно зааплодировал.
   Тогда Патрушев состроил по этому поводу скептическую физиономию и молча прошел мимо Филимонова.
   Тут дверь в зал открылась, и на пороге показался взволнованный Аткарский. Он двинулся было к своему месту, но, словно раздумав, повернулся к публике и сообщил, что ему нужно срочно покинуть столь приятное собрание в связи с неожиданно возникшими делами.
   Все выразили невообразимое сожаление по этому поводу. Особенно кручинилась Римма Вячеславовна.
   Аткарский же, откланявшись, поспешил к Кравцовой, которая одиноко стояла, еще не совсем отойдя от разговора с Патрушевым.
   — Аня, ты в порядке? — спросил он.
   — Да. А в чем дело?
   — Так, ничего. Я сейчас отвезу тебя домой, и мне нужно решить один вопрос.
   — Хорошо, — пожала плечами Давыдова, но, судя по ее виду, она была несколько обескуражена.
   — В таком случае двинули?
   — Да. — И Аня покорно направилась к выходу.
   Уже около самой двери она бросила взгляд в сторону колонны, где стоял Патрушев, но тут же отвернулась. Тот мрачно улыбнулся, глядя на нее исподлобья.
   — Ну что, пора и нам, — похлопал его по плечу подошедший Филимонов.
   — Наверное, — угрюмо ответил Андрей и неопределенно подвигал тазом.
   — О, как ты непосредственен в своих либидозных энергиях! — радостно воскликнул Филимонов. — Так и клокочут протуберанцы.
   — Ты сегодня на редкость поэтичен.
   — А что — жизнь, в отличие от мнения некоторых скептиков, полна поэзии, — выдохнул Филимонов. — Так что, наверное, стоит повторить сегодня наши позавчерашние подвиги…
   — С представительницами сферы досуга? — уточнил Патрушев.
   — Да, со шлюхами, — грубо подтвердил Филимонов и заржал.
   — Лариса… — снова смутился Патрушев. — Мы, наверное, пойдем…
   Котова с сожалением посмотрела на Андрея. По ее мнению, Патрушев был явно не в себе и нуждался в помощи психолога. А представительницы сферы досуга, о которых только что упомянул Филимонов, вряд ли смогут выполнить эти функции.
   — Кстати, дамы могут присоединиться к нам, — пригласил Филимонов, поглядывая на Горскую.
   — Нет, нет! — поспешила ответить за открывшую было рот подругу Лариса.
   Филимонов явно несколько переборщил — Горскую оскорбило невольное сравнение с представительницами сферы досуга — ведь Дмитрий предлагал поехать с ними, имея в виду, что они заменят проституток на них, приличных женщин — Ларису и Эвелину. Поэтому с презрением молча отвернулась.
   — Лариса, я тебе позвоню… Можно? — обернулся Патрушев, виновато блестя глазами и как бы извиняясь за приятеля.
   — Звони, — пожала плечами Лариса, стараясь казаться равнодушной.
   Филимонов с Патрушевым стремительно направились к выходу. Вслед за ними засобирались и Лариса с Эвелиной.
   Так закончился мартовский вечер, которому суждено было дать старт очередному криминальному приключению с директором ресторана «Чайка» Ларисой Котовой в главной роли.

Глава 2

 
   В семь утра Ларису разбудил противный звонок, который издавали электронные часы, поставленные ею накануне вечером на стул рядом с кроватью. Этот звук был одним из самых неприятных для ее музыкального слуха, но приобретать другие она не собиралась, так как подозревала, что более приятный мелодичный звон будет не способен вырвать ее из объятий Морфея.
   Она открыла глаза и, бережно взяв в руки ненавистный предмет, успокоила его путем переключения реле. После этого, упав лицом в подушку, пролежала так какое-то время. Потом перевернулась на спину и потянулась изо всех сил, внушая себе, что она гибкая, слегка тугая резинка. Тело начало просыпаться, а за телом постепенно, но неизбежно очнулось и сознание.
   Лариса оглядела комнату. Солнечные блики трепетали на обоях. А это значило, что весна продолжалась, что на улице солнце, и все это будет способствовать ее хорошему настроению.
   Из соседней комнаты доносился храп мужа Евгения. Некоторое время назад они в очередной раз решили разводиться, и в качестве первого шага стало разделение постелей. Правда, мера эта уже успела превратиться в ритуал — до реального развода все никак не доходило: после обострения взаимоотношений следовало их смягчение и, как следствие, возвращение Евгения в супружеское ложе. Сам Котов не особенно по этому поводу беспокоился, он привык к периодическим позиционным военным действиям и знал, что перемирие все равно когда-нибудь наступит. Да и сама Лариса понимала, что, по-видимому, от Евгения ей никуда не деться. Скоро сорок лет, а после этого рубежа обретение нового счастья возможно только в фильме «Москва слезам не верит». Лариса не очень-то верила слезам, тем более в реальность придуманного когда-то режиссером этого фильма сценария. По крайней мере, применительно к себе.
   Одно время у Ларисы вообще не было любовников. Но после тридцати наступил период, когда ее волею судьбы стало заносить в разнообразные приключения, порой очень динамичные и острые. Появилось множество знакомств, и их количество возрастало по мере того, как она перестала быть женой «нового русского» и сама стала таковой. То есть когда возглавила ресторан «Чайка», который изначально был детищем Евгения. Правда, тот оплатил только помещение, остальное Лариса сделала сама.
   Эти масштабные изменения в социальном статусе, а также погружение в мир криминальных разборок неминуемо привели ее к переоценке ценностей. Несколько лет продолжалась ее связь с капитаном Карташовым, в тандеме с которым она раскрыла не одно преступление. Бывали и случайные связи, было два весьма серьезных увлечения. Но все это, увы, не заменило прочного фундамента — семью. У них с Евгением росла дочь, которая вот-вот должна была закончить школу, но пока что нуждалась в семье, которая по крайней мере должна быть полной. Да и не видела Лариса среди мужчин такого, который настолько бы удовлетворял всем ее требованиям, чтобы стать для нее единственным в стремительно надвигавшейся второй половине жизни.
   Впрочем, может быть, она слишком размечталась.
   Не ровен час — случится что-нибудь, и смерть придет гораздо раньше, чем ее ожидаешь…
   Эти мысли приходили в голову Ларисы тем самым утром, когда она, проснувшись, услышала храп благоверного супруга. Посетовав на себя — какого еще черта она сама себе портит с утра настроение! — Лариса твердо решила вставать и идти заниматься обычными делами. Она уже и думать забыла о визите в дом культуры вместе с подругой Эвелиной, который состоялся неделю назад.
   Сейчас на нее навалилась утренняя рутина. Решительно сбросив одеяло, Лариса откинула прочь и свои мысли насчет собственной смерти, и перспектив брака с Евгением. Сейчас — только кофе. Настоящий, колумбийский, не растворимый какой-нибудь, а хорошо сваренный.
   Блаженство от любимого напитка и первая за день сигарета легкого «Кента» наступило минут через десять. Потом Лариса прошла в ванную, а через полчаса вышла оттуда, готовая к тому, что день, как всегда, пройдет удачно.
   В это время по местному радио, включенному почти на полную мощность, передавали новости из криминальной жизни города. Лариса всегда прислушивалась к подобным сообщениям — нередко просто по инерции. Она понимала, что для нее вряд ли будут интересны какие-то корыстные экономические преступления или убийства, совершенные по пьянке простыми, не отягощенными интеллектом людьми. Но неожиданное упоминание диктором имени экстрасенса Кирилла Аткарского заставило Ларису превратиться в слух. Ведущий передачи сообщал о том, что господин Аткарский, в прошлом психиатр, практиковавший в одной из местных лечебниц, известный в городе как выдающийся экстрасенс, был обнаружен вчера вечером задушенным телефонным проводом в собственной квартире.
   — Вот это да! — только и сказала вслух Лариса, замерев перед приемником и тупо глядя на него.
   И сразу вспомнила вечер в доме культуры, жалкого астролога Патрушева, его непосредственного друга Филимонова, блондинку Анну Давыдову и шизофреничку Олю. У нее появилось предчувствие нового дела — ощущение это было всегда острым, будоражащим кровь. Она чувствовала, что случившееся не может не заинтересовать ее, а перечисленные в сообщении персонажи вполне могут стать основными в ее дальнейших действиях. В том, что они последуют, она уже не сомневалась.