Страница:
– Достопочтенный мурза! Весьма сожалею! – Светлейший смотрел на его кафтан с коричневыми пятнами и разводами.
– Все это пустяки, любезный князь, – сказал ханский посол, и стало ясно, что ему ужасно жаль свою парадную одежду.
– Мы убедились в одном. Никакие случайности не могут омрачить наших дружеских долговременных отношений! – с пафосом продолжал Потемкин.
– Да, да, да… – кивал головой мурза.
– Теперь же поменяемся кафтанами по древнему обычаю наших предков, чтобы до конца дней своих остаться верными кунаками…
При этих словах губернатор Новороссийской и Азовской губерний снял свой великолепный парчовый халат с золотой вышивкой и с поклоном протянул его Али-Мехмет-мурзе, безмерно удивленному. Помедлив, крымчанин степенно и с достоинством принял дар. Телохранители, отойдя от Казы-Гирея, который, не в силах вымолвить ни слова, лишь хлопал глазами, помогли ханскому послу переодеться. Халат князя свободно облег его невысокую фигуру и спустился до пят. Али-Мехмет-мурза закатал рукава и погладил ладонями вышивку на груди.
– Очень красиво…
Потемкин натянул на себя кафтан мурзы. Он чуть не треснул по швам на плечах у Светлейшего. Новые кунаки трижды поцеловались и обнялись, потом низко поклонились и в самых изысканных выражениях пожелали друг другу здоровья и всяческого преуспеяния. На том конфиденциальная встреча полномочных представителей двух союзных государств и завершилась.
Анастасия тоже хотела уехать. Но Светлейший удержал ее. Через весь опустевший дворец, через большую гостиную, где слуги гасили свечи на люстрах, через анфиладу комнат, уже затемненных, по узким лестницам и коридорам князь провел красавицу в свой кабинет, держа в руках шандал со свечами. Следом за ними шел лакей и нес вещи Анастасии – турецкую шаль, шляпку и сумочку. Потемкин притворил за лакеем дверь, поставил шандал на письменный стол, заваленный бумагами. Взяв еще два подсвечника, он по очереди зажег в них свечи. В кабинете стало заметно светлее.
– Вы довольны, ваша светлость? – спросила Анастасия. – Вы этого добивались?
– Ну, положим, были и неожиданности… – буркнул князь и выложил на стол венецианский стилет.
– Ого! Интересная штука! – Анастасия протянула руку к кинжалу. От мужа ей досталась небольшая коллекция холодного оружия, и она кое-что понимала в нем.
– Этот паршивец Казы-Гирей каким-то образом пронес его с собой на нашу встречу. Для чего, хотел бы я знать… А то, что он бросился к вам с кинжалом…
– Я не заметила.
– А никто не заметил. К счастью… Он держал его так… – Потемкин прижал кулак к боку и чуть наклонился. – Удар был бы совершенно незаметным и внезапным, однако смертельным, если бы попал в сердце. Этот прием придумали еще ассассины…
– Ассассины?
– Средневековая мусульманская секта. Они брали в бедных семьях мальчиков и растили из них наемных убийц-смерт-ников. Очень успешно, кстати. При помощи гашиша внушали мысль, что после убийства те попадут в рай, где им будут прислуживать прекрасные гурии-девственницы.
– Вижу, что с вашими восточными друзьями нужно держать ухо востро.
– Это точно. – Светлейший вздохнул. – Но ничего. Потихоньку мы к ним привыкнем… А вы – молодец. Совсем не растерялись. Особенно удался номер с опрокидыванием горячего кофе. Примите мои поздравления.
Анастасия просияла.
– Я старалась. Честно говоря, мне понравилась игра.
– Правда? Очень рад, душа моя. Почему-то я сразу подумал, что вы – человек не робкого десятка.
– Вы сказали комплимент?
– Нет. Констатировал факт.
– Тогда спасибо! – Анастасия церемонно поклонилась Светлейшему. – Но вообще-то я устала. Слишком много сюрпризов вы приготовили мне сегодня. Я хочу, чтобы этот длинный день наконец-то закончился…
– Подождите… – Потемкин подошел к конторке, звякнул ключами и открыл маленький ящичек. – На память об этой истории я хочу вручить вам одну вещицу. Она идеально подойдет к этому изумрудному платью.
– Зачем? – Анастасия пожала плечами. – По-моему, гонорар я уже получила.
Она вытряхнула из кожаного мешочка Али-Мехмет-мурзы на стол монеты. Это были турецкие серебряные пиастры, числом 25 штук. Потемкин взял одну, подбросил на ладони, затем повернул аверсом к огню свечи, чтобы показать Анастасии надпись арабской вязью.
– Произведено в Стамбуле, – сказал он. – Когда-то в них было много серебра. Но теперь у турок финансовый кризис. Они понижают курс, добавляя все больше олова…
– Спокойной ночи, Григорий Александрович!
– Минуту! – Светлейший приблизился к Анастасии и застегнул у нее на шее колье с крупными изумрудами и рубинами.
– Что это? – Она коснулась рукой украшения, и острые грани драгоценных камней укололи ей пальцы.
– Сувенир, – сказал он.
В знак благодарности Анастасия поцеловала князя. Он обнял красавицу и долго не отпускал, осторожно касаясь губами ее шеи, обнаженных плеч и груди.
– Не сегодня, – сказала она, освобождаясь от его объятий.
– Завтра! – ответил Потемкин. – Послезавтра. И еще послезавтра…
Глава четвертая
– Все это пустяки, любезный князь, – сказал ханский посол, и стало ясно, что ему ужасно жаль свою парадную одежду.
– Мы убедились в одном. Никакие случайности не могут омрачить наших дружеских долговременных отношений! – с пафосом продолжал Потемкин.
– Да, да, да… – кивал головой мурза.
– Теперь же поменяемся кафтанами по древнему обычаю наших предков, чтобы до конца дней своих остаться верными кунаками…
При этих словах губернатор Новороссийской и Азовской губерний снял свой великолепный парчовый халат с золотой вышивкой и с поклоном протянул его Али-Мехмет-мурзе, безмерно удивленному. Помедлив, крымчанин степенно и с достоинством принял дар. Телохранители, отойдя от Казы-Гирея, который, не в силах вымолвить ни слова, лишь хлопал глазами, помогли ханскому послу переодеться. Халат князя свободно облег его невысокую фигуру и спустился до пят. Али-Мехмет-мурза закатал рукава и погладил ладонями вышивку на груди.
– Очень красиво…
Потемкин натянул на себя кафтан мурзы. Он чуть не треснул по швам на плечах у Светлейшего. Новые кунаки трижды поцеловались и обнялись, потом низко поклонились и в самых изысканных выражениях пожелали друг другу здоровья и всяческого преуспеяния. На том конфиденциальная встреча полномочных представителей двух союзных государств и завершилась.
Анастасия тоже хотела уехать. Но Светлейший удержал ее. Через весь опустевший дворец, через большую гостиную, где слуги гасили свечи на люстрах, через анфиладу комнат, уже затемненных, по узким лестницам и коридорам князь провел красавицу в свой кабинет, держа в руках шандал со свечами. Следом за ними шел лакей и нес вещи Анастасии – турецкую шаль, шляпку и сумочку. Потемкин притворил за лакеем дверь, поставил шандал на письменный стол, заваленный бумагами. Взяв еще два подсвечника, он по очереди зажег в них свечи. В кабинете стало заметно светлее.
– Вы довольны, ваша светлость? – спросила Анастасия. – Вы этого добивались?
– Ну, положим, были и неожиданности… – буркнул князь и выложил на стол венецианский стилет.
– Ого! Интересная штука! – Анастасия протянула руку к кинжалу. От мужа ей досталась небольшая коллекция холодного оружия, и она кое-что понимала в нем.
– Этот паршивец Казы-Гирей каким-то образом пронес его с собой на нашу встречу. Для чего, хотел бы я знать… А то, что он бросился к вам с кинжалом…
– Я не заметила.
– А никто не заметил. К счастью… Он держал его так… – Потемкин прижал кулак к боку и чуть наклонился. – Удар был бы совершенно незаметным и внезапным, однако смертельным, если бы попал в сердце. Этот прием придумали еще ассассины…
– Ассассины?
– Средневековая мусульманская секта. Они брали в бедных семьях мальчиков и растили из них наемных убийц-смерт-ников. Очень успешно, кстати. При помощи гашиша внушали мысль, что после убийства те попадут в рай, где им будут прислуживать прекрасные гурии-девственницы.
– Вижу, что с вашими восточными друзьями нужно держать ухо востро.
– Это точно. – Светлейший вздохнул. – Но ничего. Потихоньку мы к ним привыкнем… А вы – молодец. Совсем не растерялись. Особенно удался номер с опрокидыванием горячего кофе. Примите мои поздравления.
Анастасия просияла.
– Я старалась. Честно говоря, мне понравилась игра.
– Правда? Очень рад, душа моя. Почему-то я сразу подумал, что вы – человек не робкого десятка.
– Вы сказали комплимент?
– Нет. Констатировал факт.
– Тогда спасибо! – Анастасия церемонно поклонилась Светлейшему. – Но вообще-то я устала. Слишком много сюрпризов вы приготовили мне сегодня. Я хочу, чтобы этот длинный день наконец-то закончился…
– Подождите… – Потемкин подошел к конторке, звякнул ключами и открыл маленький ящичек. – На память об этой истории я хочу вручить вам одну вещицу. Она идеально подойдет к этому изумрудному платью.
– Зачем? – Анастасия пожала плечами. – По-моему, гонорар я уже получила.
Она вытряхнула из кожаного мешочка Али-Мехмет-мурзы на стол монеты. Это были турецкие серебряные пиастры, числом 25 штук. Потемкин взял одну, подбросил на ладони, затем повернул аверсом к огню свечи, чтобы показать Анастасии надпись арабской вязью.
– Произведено в Стамбуле, – сказал он. – Когда-то в них было много серебра. Но теперь у турок финансовый кризис. Они понижают курс, добавляя все больше олова…
– Спокойной ночи, Григорий Александрович!
– Минуту! – Светлейший приблизился к Анастасии и застегнул у нее на шее колье с крупными изумрудами и рубинами.
– Что это? – Она коснулась рукой украшения, и острые грани драгоценных камней укололи ей пальцы.
– Сувенир, – сказал он.
В знак благодарности Анастасия поцеловала князя. Он обнял красавицу и долго не отпускал, осторожно касаясь губами ее шеи, обнаженных плеч и груди.
– Не сегодня, – сказала она, освобождаясь от его объятий.
– Завтра! – ответил Потемкин. – Послезавтра. И еще послезавтра…
Глава четвертая
ЗАВЕЩАНИЕ ПОДПОЛКОВНИКА АРЖАНОВА
Пакет из плотной коричневой бумаги с сургучными печатями Ширванского пехотного полка в канцелярию Светлейшего доставили 22 сентября 1780 года. Коллежский советник Турчанинов поспешно вскрыл его и прежде всего прочитал письмо, адресованное ему лично.
«Милостивый государь мой Петр Иванович! – писал «однокорытник». – Я получил твое послание и тороплюсь на него отвечать, поскольку понимаю, что вопрос свой ты задал мне неспроста. Подполковник Андрей Александрович Аржанов действительно служил в моем полку. Был он из дворян Курской губернии Льговского уезда села Аржановка, в коем принадлежало ему 75 душ крепостных мужеска пола. Служить начал с пятнадцати лет, капралом в пехоте. Как дальнейшая его служба проистекала, ты можешь усмотреть из его формулярного списка от Генваря 1-го дня 1774 года, копию коего у сего прилагаю. От себя скажу, что военную службу Аржанов знал и любил. Однако карьера его как-то не складывалась. Заметь, что в чине премьер-майора он состоял тринадцать лет. Командир батальона он был хороший. Все и всегда у него было в отменном порядке, и солдаты его любили.
О частной его жизни известно мне немного. Знаю только, что детей Аржанов не имел, зато три раза был женат. Первая его супруга умерла родами, произведя на свет мертвое же дитя. Со второй он развелся, застав ее дома с молодым любовником. Про третью его жену я могу рассказать тебе поболее, так как сие сватовство и венчание на моих глазах происходило. Ее зовут Анастасия Петровна, она из рода дворян Вершининых, что в Орловской губернии обитают. Однако росла и воспитывалась в доме своей тети по матери, генеральши Шестаковой. Собою хороша необыкновенно, по характеру весьма своенравна и, на беду свою, – совершенно без средств…»
Тут Турчанинов отложил письмо в сторону. Он был несколько разочарован. Наблюдая события последних дней вокруг Светлейшего, он заподозрил происки разведки: то ли французской, то ли австрийской. Ведь не поедет же обыкновенная женщина на судоверфь.
Чего она там не видела? Не сможет она, не ведая страха, разбивать бутылки о борт корабля. А какой ей интерес в скучном дипломатическом обеде, особенно – в беседе Потемкина с послами иностранного государства, которую она так внимательно слушала?
Турчанинов много думал об этом. Он уже прикидывал в уме разные хитрые комбинации по разоблачению сероглазой красавицы и незаметному удалению ее из ближайшего окружения Светлейшего. Но пришло письмо, и все оказалось гораздо проще. Теперь следовало только терпеливо ждать, когда Потемкин сам отправит госпожу Аржанову восвояси.
Коллежский советник пересмотрел другие документы, присланные ему «однокорытником». Кроме копии формулярного списка подполковника Аржанова, в пакете находилось еще три бумаги, заверенные полковой печатью. Это были: копия рапорта Бурнашова об участии Ширванского пехотного полка в сражении с турками при Козлуджн 9 июня 1774 года с подробным описанием действий второго батальона, которым командовал Аржанов, и подвига, совершенного им; копия списка убитых, раненых и пропавших без вести при Козлуджи, где Аржанов был показан умершим от ран 10 июня 1774 года; копия прошения его вдовы на имя императрицы о назначении ей пенсиона за погибшего мужа, датируемая 15 июня 1774 года.
Управитель канцелярии открыл шкаф с особо важными бумагами и достал то прошение, которое госпожа Аржанова ныне подала князю. Они были написаны по-разному: одно – коротко и сухо, второе более пространно и эмоционально, но факты, изложенные в них, совпадали полностью.
Турчанинов взял гусиное перо, обмакнул его в чернильницу, начертал на листе: «Доклад о вдове подполковника. Ширванского пехотного полка госпоже Аржановой Анастасии Петровне, урожденной Вершининой, из дворян Орловской губернии». После этого он надолго задумался. Надо было сообразить, какие именно сведения и выводы хотел бы в данном случае получить Светлейший, ведь до сего времени ни одна из фавориток такого пристального внимания князя не удостаивалась.
Потому свой доклад управитель канцелярии решил сделать в виде краткой справки с обзором документов, присланных Бурнашовым. По формулярному списку Аржанова, где она была поименована, он высчитал возраст красавицы – ей сейчас было полных 25 лет. Также он смог указать дату ее вступления в брак с подполковником – февраль 1772 года. К этому Турчанинов присовокупил сведения из частного письма к нему «однокорытника» – про ее внешность, характер и финансовое положение, а также фразу, которая особенно его заинтересовала: «Госпожа Аржанова 9 июня 1774 года находилась на поле боя вместе с мужем, по собственной воле надев фартук санитара и оказывая помощь раненым содатам из батальона своего супруга. При внезапной атаке турецкой конницы на батальонное каре взяла фузею и встала во вторую шеренгу».
Доклад был готов. Он занимал две страницы убористого текста. Турчанинов расписался, поставил дату, сложил все бумаги в пакет. Теперь поручение князя было выполнено с той тщательностью и аккуратностью, которые Светлейший всегда ценил в своем верном помощнике…
Анастасия, утомленная разнообразными событиями 10 октября, всю ночь спала крепко, но под утро ей приснился странный сон. Сначала она услышала стук в дверь и вспомнила, что Андрей Александрович Аржанов никогда не входил в ее спальню без такого стука: громкого и короткого. Затем он сам явился перед нею, но в том виде, как это было в день их первой встречи в доме ее тети Ксении Константиновны Шестаковой, жены генерал-майора Федора Михайловича Шестакова, в тот год откомандированного в Крым.
Аржанов был с уставной парадной прической: длинная коса, оплетенная лентой, и букли, завитые над ушами, напомаженные и обильно напудренные. Его форменный зеленый кафтан с красными обшлагами, лацканами и воротником украшали позолоченные пуговицы. По поясу на камзоле виднелся офицерский шарф из золотых нитей. Подполковник опирался на трость с костяным набалдашником. Для него это была не просто уставная, а сугубо ему нужная вещь, так как он прихрамывал на левую ногу из-за раны, полученной еще в 1761 году, при осаде прусской крепости Кольберг. Аржанов, глядя на Анастасию, достал свою табакерку, заложил в нос табак, чихнул и весело произнес:
– А погода-то сегодня удивительная!..
Анастасия открыла глаза. Никакого Аржанова, конечно, не было и в помине. Его бренное тело давно покоилось на русском воинском кладбище, устроенном на опушке Делиорманского леса, примерно в пяти верстах от города Козлуджи. Душа старого воина, по разумению Анастасии, пребывала в раю. Но иногда ей казалось, что покойный супруг безмолвной тенью следует за ней и хочет помочь, если дела вдруг приобретают оборот тревожный или неожиданный.
Физического влечения к подполковнику Аржанову Анастасия никогда не испытывала. Но жизнь, прожитая им до их свадьбы, его характер, образование и воспитание не могли не внушать ей глубокого уважения. Потом, ближе познакомившись с подполковником, Анастасия стала жалеть своего супруга. Израненный в боях, в военных походах исходивший дороги Пруссии, Польши, Молдавии, всецело преданный службе, честный и мужественный человек, он, как ей думалось, мало был вознагражден в этом мире за все свои достоинства и добрые деяния.
Ей не забыть тот ноябрьский день, когда штаб-офицеры Ширванского пехотного полка, прибывшего на зимние квартиры в Черниговскую губернию, впервые появились в доме генерал-майора Шестакова. Там как раз устраивали бал в честь именин ее тети. Полковник Бурнашов привез с собой полковой оркестр. Начались танцы до упаду. Анастасия веселилась больше всех, пока тетя не сказала ей, что один их важный гость скучает и надо, хотя бы из вежливости, поговорить с ним. Это был Аржанов. Он не играл в карты, не пил вина в буфете, а наблюдал за танцующими. Однако было видно, что ему ужасно хочется танцевать. С этим вопросом: почему он не танцует? – Анастасия, сопровождаемая Ксенией Константиновной, и подошла к подполковнику, опирающемуся на трость.
Потом он стал ездить в дом Шестакова на правах знакомого и не с офицерами-ширванцами, а один, пока наконец в начале января 1772 года не сделал предложения руки и сердца юной племяннице генеральши. Ксения Константиновна не стала скрывать от подполковника истинного положения дел. Все приданое Анастасии заключалось в трех крепостных душах (семья ее горничной Глафиры), в двух сундуках с постельным и столовым бельем и в двух сундуках с полотном, холстами и кружевами. От себя госпожа Шестакова добавляла бедной родственнице на выход в замужество 500 рублей. Андрей Александрович улыбнулся и сказал, что этого ему вполне достаточно.
На улаживание всяких формальностей ушел месяц. Писали отцу Анастасии, служившему в Москве, наводили справки о состоянии самого Аржанова, готовились к свадьбе, венчание происходило в храме Св. Николая-угодника, в деревне Крутогорки, принадлежавшей генерал-майору Шестакову. Посаженым отцом жениха выступал полковник Бурнашов, а посаженым отцом невесты – сосед Шестаковых по имению, отставной титулярный советник Пьянов.
Никогда и никому не рассказывала Анастасия о том, что в первую брачную ночь Андрей Александрович к ней даже не прикоснулся. Когда в девятом часу вечера они покинули свадебный пир и удалились в спальню, то Аржанов помог ей раздеться до нижней рубашки из белого голландского полотна, а сам снял кафтан и камзол. Тут подполковник заметил, что юная его жена дрожит, как осиновый лист, и глаза у нее полны слез. Он сел на постель, попросил ее сесть рядом с ним, немного подумал и задал ей вопрос:
– Вы знаете, что надо делать дальше?
– Нет, – честно призналась она.
– Вам никто не говорил об этом?
– Только сейчас тетя мне сказала, что будет очень больно, но я должна все стерпеть и покориться вам…
Из французских романов Анастасия, конечно, знала, что между женщиной и мужчиной в постели должно происходить нечто особенное и в этом проявляется любовь. Но воспитанная тетей в строгом, почти монашеском духе, она не осмеливалась размышлять на эту тему и тем более – узнавать подробности. Ксения Константиновна даже после сватовства Аржанова старалась не говорить об этом. Лишь однажды она вскользь заметила Анастасии, что дурное дело – нехитрое и с мужем та все узнает.
Возможно, Аржанов догадался обо всем. Но он ничуть не рассердился. Как послушную девочку, он погладил Анастасию по светло-каштановым волосам и предложил… лечь спать, повернувшись спиной друг к другу. Кровать была просторной, одеяло – широким, а две большие подушки, туго набитые гусиным пухом, даже не соприкасались между собой.
Зато утром Анастасия проснулась от того, что стало ей жарко. Оказывается, во сне она перекатилась на другую сторону кровати и теперь лежала под боком у мужа. Он увидел, что она не спит, стал поглаживать ей плечи, целовать шею, шептать какие-то смешные и нежные слова, щекотать за ухом. Началась веселая возня в постели. Анастасия вдруг очутилась под Аржановым, почувствовала силу его еще не старого тела. Вот тогда он впервые положил ладони ей на грудь…
На другой день после свадьбы молодые уехали, так как Аржанов взял отпуск в полку на месяц. Из Крутогорки до Аржановки по зимнему тракту они добрались за четыре дня. Родовое гнездо встретило их деревянным барским домом на восемь комнат, скрипучими половицами, разбухшими дверями и старинным садом, занесенным по колено февральской метелью. Несмотря на снегопад, все местное население, включая малых детей, стариков и беременных женщин, высыпало на дорогу встречать своего барина, а молодой барыне поднесло хлеб-соль. То, чего так боялась Анастасия, произошло в русской бане, где они с Андреем Александровичем долго мылись после дороги. Разгоряченная его настойчивыми ласками, расслабленная от березового пара, она только застонала, потому что действительно не ощутила резкой боли.
Вообще жизнь в Аржановке Анастасии понравилась. После тетиного дома, где все подчинялось строгому распорядку, а она сама была существом поднадзорным и почти бесправным, Анастасия почувствовала себя птицей, выпущенной на волю. Муж сразу сказал, что распоряжаться хозяйством будет только она, и вручил ей большую связку ключей от погребов, сараев, ледника и всех шкафов в доме.
Вместе с ключами под ее начало поступила прислуга. Прежде всего – экономка Аржанова Епифания, женщина лет сорока от роду, совершенно необъятных размеров и великого, по крестьянским меркам, образования. Она умела читать, кое-как писала и знала четыре действия арифметики. Епифания ревниво отнеслась к появлению молодой хозяйки, но решила, что с этой девчонкой, не сведущей в домоводстве, она справится легко. Не тут-то было. Анастасия до сватовства Аржанова, еще до свадьбы переписывала от руки в свою тетрадь «in-quatro» тетину книгу, переведенную с немецкого, «Рачительная хозяйка, или Сто завтраков, обедов и ужинов, а также всякие другие домашние заготовления графини Энгель, проживающей в Вене».
Так что теоретические споры о продуктах, исчисленных в фунтах и золотниках и нужных для изготовления 20 порций куриного супа с лапшой, или о подлинном рецепте пирога, начиненного соленым сигом, рисом и яйцами, Анастасия у Епифании обычно выигрывала. На практике экономка давала ей сто очков вперед, но Анастасия не обижалась. Она была убеждена, что учиться надо всю жизнь.
Подполковник Аржанов, часто призываемый обеими сторонам в третейские судьи, только посмеивался. Однажды за ужином он сказал жене, что следует собираться в дальнюю дорогу. Отпуск кончается, ему пора ехать в полк, и Анастасию он берет с собой. В первый момент она огорчилась. Ей не хотелось покидать только что обретенный дом, такой уютный и благоустроенный. Но скоро Анастасия справилась со своими чувствами и улыбнулась Андрею Александровичу: с мужем она поедет хоть на край света.
Печальный опыт со второй женой, которая наставила ему рога на десятом месяце их супружества, многому научил Аржанова. Он понял, что женщиной, молодой и красивой, нужно постоянно заниматься. Так он занимался своим батальоном, своим небольшим поместьем. Необходимо знать, о чем она думает, чего хочет, каково ее настроение, что доставляет ей радость, а что огорчает.
Согласно Уставу пехотного полка 1763 года, офицер его чина мог иметь в полковом обозе карету, две пароконные повозки, шесть вьючных лошадей и три верховых. Будучи человеком дисциплинированным, Аржанов в отличие от некоторых своих сослуживцев, превысил эту квоту незначительно. Жену с горничной он посадил в карету, семейный скарб погрузил на три повозки и десять вьючных лошадей, сам с камердинером и двумя денщиками сел на верховых скакунов. В таком виде его маленький караван выехал из Аржановки 18 апреля 1773 года. К Ширванскому полку, по-прежнему расквартированному в Черниговской губернии, они прибыли через семь дней. Это было весьма кстати. На середину мая уже был назначен смотр, который проводил командир 3-й дивизии генерал-поручик граф Каменский в первой своей бригаде, то есть в пехотных полках Ширванском и Кабардинском.
На маневрах Анастасия, как и другие жены офицеров, не присутствовала. Но парад, венчающий смотр и проходивший в уездном городе Мена, она видела. Зрелище просто поразило ее. Армия, как мощный механизм, явилась тут во всей красе и силе, в параде участвовали четыре шестиротных батальона и восемь полковых трехфунтовых пушек. Хотя погода была прохладная, оба полка маршировали уже в летней форме: в красных камзолах, белых полотняных штанах и черных штиблетах, застегивающихся на 12 пуговиц сбоку.
Анастасии показалось, что батальон ее мужа прошел перед командиром дивизии лучше других. Андрей Александрович гордо восседал на своем Орлике, сером в яблоках, очень красивом жеребце. За ним, печатая шаг, следовали фурьеры и подпрапорщики с ротными знаменами и значками. Далее, блистая медными налобниками своих высоких шапок, выступали, имея по шесть человек и каждом ряду, два гренадерских взвода. За ними шагали солдаты пяти мушкетерских рот в простых черных треуголках. Завершали прохождение два других гренадерских взвода.
Еще более значительным событием для Анастасии явился бал, который офицеры первой бригады дали в честь своего командира дивизии и по случаю успешно закончившегося смотра. На этом балу Анастасию впервые представили графу Каменскому. Она очень волновалась. Но 35-летний генерал-поручик, украшенный орденами Св. Георгия 3-й и 4-й степени, так милостиво с ней обошелся, что на юную жену подполковника Аржанова поневоле обратили внимание все присутствующие: и мужчины, и женщины.
Этот первый выход в большой свет оставил у Анастасии противоречивые воспоминания. Бал был великолепным, и ей было на нем хорошо. Только Андрей Александрович хмурился и сердился, замечая взгляды офицеров, особенно – молодых, из Кабардинского полка, обращенные к Анастасии. В конце концов он запретил ей танцевать с ними. А полковые дамы, поначалу принявшие госпожу Аржанову весьма благосклонно, вдруг ополчились на ее прическу и раскритиковали цвет ее веера и перчаток как проявление невысокого, провинциального вкуса.
Вернувшись домой и раздеваясь с помощью Глафиры в спальне перед большим трюмо, Анастасия пристально разглядывала себя в зеркале. Что есть в ее внешности такого, вызывающего нескромный интерес у одних и чувство, близкое к ненависти, – у других? Разве она так хороша собой? Никто в доме тети не называл ее красавицей. Там вообще больше заботились о возвышенном, божественном, чем о плотском, низменном, житейском.
Глафира уже расчесывала барыне волосы и, наверное, угадала ее мысли.
– Зело расцвели вы теперь, Анастасия Петровна, – сказала она. – Прямо глаз отвесть неможно.
– Да полно чушь молоть! – Анастасия взяла из рук горничной изогнутый черепаховый гребень, собрала в пучок волосы и заколола его на затылке. – Господин подполковник мною недоволен…
Раздался короткий и громкий стук в дверь. Андрей Александрович, одетый уже в шлафрок, в мягких домашних туфлях, появился на пороге спальни. Горничная взяла вещи из бального туалета Анастасии и выскользнула из комнаты. Аржанов зажег еще два шандала со свечами.
– Снимите рубашку! – сухо приказал он Анастасии, неподвижно стоявшей перед ним.
Она молча спустила с плеч широкие бретельки, и рубашка сама соскользнула к ее ногам. Аржанов высоко поднял шандал, разглядывая свою обнаженную жену так, будто видел ее впервые.
– Вы слышали, что сказал этот вертопрах?.. Ожившая Венера!.. Каково? Да я заколю его на дуэли, как кролика! Но это потом. Сейчас есть приказ о выходе моего батальона на «кампаменты» сроком на шесть недель. Так вот, вы поедете со мной!
– Хорошо, – тихо ответила Анастасия, не имея ни малейшего представления о том, что такое «кампаменты» и какая жизнь ждет ее там.
– Ложитесь – Андрей Александрович как будто успокоился, стал развязывать пояс на своем шлафроке, а потом погасил свечи…
Только хруст гальки под ногами караула, только отдаленные голоса часовых: «Слушшай!», только шелест листьев в кронах деревьев над палаткой, только крики птиц в лесу – это обычная ночь на «кампаментах», или в летних военных лагерях. Растянувшись на походной кровати, Анастасия прислушивалась ко всем звукам, потому что не могла заснуть. Сегодня исполнилось шесть месяцев со дня их свадьбы. Отдыхая после бурных проявлений страсти, Аржанов провел рукой по ее животу и словно невзначай задал вопрос о том, хочет ли она иметь ребенка, и если хочет, то почему беременность не наступает?
Она знала, что рано или поздно он спросит ее об этом. Утром, молясь у иконы Божьей Матери, Анастасия просила ее об одной милости: дать возможность зачать ребенка и родить Андрею Александровичу здорового и крепкого наследника, сына, о котором он мечтал много лет. В отстраненном взгляде Пресвятой Девы Анастасии всегда чудилась надежда, и с этой надеждой она начинала каждый новый день.
Побудку в лагере второго батальона Ширванского пехотного полка играли рано – в пятом часу утра. Барабанщики, проходя по главной улице «кампамента», отсыпанной речной галькой, дружно били сигнал «Зоря». Услышав барабанный бой, часовые кричали: «К зоре!» Солдаты выбегали из палаток, надев камзолы, портупеи с тесаками и фуражные шапки – колпаки из зеленого сукна с кистью на конце. Они строились на своих ротных улицах и потом шли на батальонный плац.
«Милостивый государь мой Петр Иванович! – писал «однокорытник». – Я получил твое послание и тороплюсь на него отвечать, поскольку понимаю, что вопрос свой ты задал мне неспроста. Подполковник Андрей Александрович Аржанов действительно служил в моем полку. Был он из дворян Курской губернии Льговского уезда села Аржановка, в коем принадлежало ему 75 душ крепостных мужеска пола. Служить начал с пятнадцати лет, капралом в пехоте. Как дальнейшая его служба проистекала, ты можешь усмотреть из его формулярного списка от Генваря 1-го дня 1774 года, копию коего у сего прилагаю. От себя скажу, что военную службу Аржанов знал и любил. Однако карьера его как-то не складывалась. Заметь, что в чине премьер-майора он состоял тринадцать лет. Командир батальона он был хороший. Все и всегда у него было в отменном порядке, и солдаты его любили.
О частной его жизни известно мне немного. Знаю только, что детей Аржанов не имел, зато три раза был женат. Первая его супруга умерла родами, произведя на свет мертвое же дитя. Со второй он развелся, застав ее дома с молодым любовником. Про третью его жену я могу рассказать тебе поболее, так как сие сватовство и венчание на моих глазах происходило. Ее зовут Анастасия Петровна, она из рода дворян Вершининых, что в Орловской губернии обитают. Однако росла и воспитывалась в доме своей тети по матери, генеральши Шестаковой. Собою хороша необыкновенно, по характеру весьма своенравна и, на беду свою, – совершенно без средств…»
Тут Турчанинов отложил письмо в сторону. Он был несколько разочарован. Наблюдая события последних дней вокруг Светлейшего, он заподозрил происки разведки: то ли французской, то ли австрийской. Ведь не поедет же обыкновенная женщина на судоверфь.
Чего она там не видела? Не сможет она, не ведая страха, разбивать бутылки о борт корабля. А какой ей интерес в скучном дипломатическом обеде, особенно – в беседе Потемкина с послами иностранного государства, которую она так внимательно слушала?
Турчанинов много думал об этом. Он уже прикидывал в уме разные хитрые комбинации по разоблачению сероглазой красавицы и незаметному удалению ее из ближайшего окружения Светлейшего. Но пришло письмо, и все оказалось гораздо проще. Теперь следовало только терпеливо ждать, когда Потемкин сам отправит госпожу Аржанову восвояси.
Коллежский советник пересмотрел другие документы, присланные ему «однокорытником». Кроме копии формулярного списка подполковника Аржанова, в пакете находилось еще три бумаги, заверенные полковой печатью. Это были: копия рапорта Бурнашова об участии Ширванского пехотного полка в сражении с турками при Козлуджн 9 июня 1774 года с подробным описанием действий второго батальона, которым командовал Аржанов, и подвига, совершенного им; копия списка убитых, раненых и пропавших без вести при Козлуджи, где Аржанов был показан умершим от ран 10 июня 1774 года; копия прошения его вдовы на имя императрицы о назначении ей пенсиона за погибшего мужа, датируемая 15 июня 1774 года.
Управитель канцелярии открыл шкаф с особо важными бумагами и достал то прошение, которое госпожа Аржанова ныне подала князю. Они были написаны по-разному: одно – коротко и сухо, второе более пространно и эмоционально, но факты, изложенные в них, совпадали полностью.
Турчанинов взял гусиное перо, обмакнул его в чернильницу, начертал на листе: «Доклад о вдове подполковника. Ширванского пехотного полка госпоже Аржановой Анастасии Петровне, урожденной Вершининой, из дворян Орловской губернии». После этого он надолго задумался. Надо было сообразить, какие именно сведения и выводы хотел бы в данном случае получить Светлейший, ведь до сего времени ни одна из фавориток такого пристального внимания князя не удостаивалась.
Потому свой доклад управитель канцелярии решил сделать в виде краткой справки с обзором документов, присланных Бурнашовым. По формулярному списку Аржанова, где она была поименована, он высчитал возраст красавицы – ей сейчас было полных 25 лет. Также он смог указать дату ее вступления в брак с подполковником – февраль 1772 года. К этому Турчанинов присовокупил сведения из частного письма к нему «однокорытника» – про ее внешность, характер и финансовое положение, а также фразу, которая особенно его заинтересовала: «Госпожа Аржанова 9 июня 1774 года находилась на поле боя вместе с мужем, по собственной воле надев фартук санитара и оказывая помощь раненым содатам из батальона своего супруга. При внезапной атаке турецкой конницы на батальонное каре взяла фузею и встала во вторую шеренгу».
Доклад был готов. Он занимал две страницы убористого текста. Турчанинов расписался, поставил дату, сложил все бумаги в пакет. Теперь поручение князя было выполнено с той тщательностью и аккуратностью, которые Светлейший всегда ценил в своем верном помощнике…
Анастасия, утомленная разнообразными событиями 10 октября, всю ночь спала крепко, но под утро ей приснился странный сон. Сначала она услышала стук в дверь и вспомнила, что Андрей Александрович Аржанов никогда не входил в ее спальню без такого стука: громкого и короткого. Затем он сам явился перед нею, но в том виде, как это было в день их первой встречи в доме ее тети Ксении Константиновны Шестаковой, жены генерал-майора Федора Михайловича Шестакова, в тот год откомандированного в Крым.
Аржанов был с уставной парадной прической: длинная коса, оплетенная лентой, и букли, завитые над ушами, напомаженные и обильно напудренные. Его форменный зеленый кафтан с красными обшлагами, лацканами и воротником украшали позолоченные пуговицы. По поясу на камзоле виднелся офицерский шарф из золотых нитей. Подполковник опирался на трость с костяным набалдашником. Для него это была не просто уставная, а сугубо ему нужная вещь, так как он прихрамывал на левую ногу из-за раны, полученной еще в 1761 году, при осаде прусской крепости Кольберг. Аржанов, глядя на Анастасию, достал свою табакерку, заложил в нос табак, чихнул и весело произнес:
– А погода-то сегодня удивительная!..
Анастасия открыла глаза. Никакого Аржанова, конечно, не было и в помине. Его бренное тело давно покоилось на русском воинском кладбище, устроенном на опушке Делиорманского леса, примерно в пяти верстах от города Козлуджи. Душа старого воина, по разумению Анастасии, пребывала в раю. Но иногда ей казалось, что покойный супруг безмолвной тенью следует за ней и хочет помочь, если дела вдруг приобретают оборот тревожный или неожиданный.
Физического влечения к подполковнику Аржанову Анастасия никогда не испытывала. Но жизнь, прожитая им до их свадьбы, его характер, образование и воспитание не могли не внушать ей глубокого уважения. Потом, ближе познакомившись с подполковником, Анастасия стала жалеть своего супруга. Израненный в боях, в военных походах исходивший дороги Пруссии, Польши, Молдавии, всецело преданный службе, честный и мужественный человек, он, как ей думалось, мало был вознагражден в этом мире за все свои достоинства и добрые деяния.
Ей не забыть тот ноябрьский день, когда штаб-офицеры Ширванского пехотного полка, прибывшего на зимние квартиры в Черниговскую губернию, впервые появились в доме генерал-майора Шестакова. Там как раз устраивали бал в честь именин ее тети. Полковник Бурнашов привез с собой полковой оркестр. Начались танцы до упаду. Анастасия веселилась больше всех, пока тетя не сказала ей, что один их важный гость скучает и надо, хотя бы из вежливости, поговорить с ним. Это был Аржанов. Он не играл в карты, не пил вина в буфете, а наблюдал за танцующими. Однако было видно, что ему ужасно хочется танцевать. С этим вопросом: почему он не танцует? – Анастасия, сопровождаемая Ксенией Константиновной, и подошла к подполковнику, опирающемуся на трость.
Потом он стал ездить в дом Шестакова на правах знакомого и не с офицерами-ширванцами, а один, пока наконец в начале января 1772 года не сделал предложения руки и сердца юной племяннице генеральши. Ксения Константиновна не стала скрывать от подполковника истинного положения дел. Все приданое Анастасии заключалось в трех крепостных душах (семья ее горничной Глафиры), в двух сундуках с постельным и столовым бельем и в двух сундуках с полотном, холстами и кружевами. От себя госпожа Шестакова добавляла бедной родственнице на выход в замужество 500 рублей. Андрей Александрович улыбнулся и сказал, что этого ему вполне достаточно.
На улаживание всяких формальностей ушел месяц. Писали отцу Анастасии, служившему в Москве, наводили справки о состоянии самого Аржанова, готовились к свадьбе, венчание происходило в храме Св. Николая-угодника, в деревне Крутогорки, принадлежавшей генерал-майору Шестакову. Посаженым отцом жениха выступал полковник Бурнашов, а посаженым отцом невесты – сосед Шестаковых по имению, отставной титулярный советник Пьянов.
Никогда и никому не рассказывала Анастасия о том, что в первую брачную ночь Андрей Александрович к ней даже не прикоснулся. Когда в девятом часу вечера они покинули свадебный пир и удалились в спальню, то Аржанов помог ей раздеться до нижней рубашки из белого голландского полотна, а сам снял кафтан и камзол. Тут подполковник заметил, что юная его жена дрожит, как осиновый лист, и глаза у нее полны слез. Он сел на постель, попросил ее сесть рядом с ним, немного подумал и задал ей вопрос:
– Вы знаете, что надо делать дальше?
– Нет, – честно призналась она.
– Вам никто не говорил об этом?
– Только сейчас тетя мне сказала, что будет очень больно, но я должна все стерпеть и покориться вам…
Из французских романов Анастасия, конечно, знала, что между женщиной и мужчиной в постели должно происходить нечто особенное и в этом проявляется любовь. Но воспитанная тетей в строгом, почти монашеском духе, она не осмеливалась размышлять на эту тему и тем более – узнавать подробности. Ксения Константиновна даже после сватовства Аржанова старалась не говорить об этом. Лишь однажды она вскользь заметила Анастасии, что дурное дело – нехитрое и с мужем та все узнает.
Возможно, Аржанов догадался обо всем. Но он ничуть не рассердился. Как послушную девочку, он погладил Анастасию по светло-каштановым волосам и предложил… лечь спать, повернувшись спиной друг к другу. Кровать была просторной, одеяло – широким, а две большие подушки, туго набитые гусиным пухом, даже не соприкасались между собой.
Зато утром Анастасия проснулась от того, что стало ей жарко. Оказывается, во сне она перекатилась на другую сторону кровати и теперь лежала под боком у мужа. Он увидел, что она не спит, стал поглаживать ей плечи, целовать шею, шептать какие-то смешные и нежные слова, щекотать за ухом. Началась веселая возня в постели. Анастасия вдруг очутилась под Аржановым, почувствовала силу его еще не старого тела. Вот тогда он впервые положил ладони ей на грудь…
На другой день после свадьбы молодые уехали, так как Аржанов взял отпуск в полку на месяц. Из Крутогорки до Аржановки по зимнему тракту они добрались за четыре дня. Родовое гнездо встретило их деревянным барским домом на восемь комнат, скрипучими половицами, разбухшими дверями и старинным садом, занесенным по колено февральской метелью. Несмотря на снегопад, все местное население, включая малых детей, стариков и беременных женщин, высыпало на дорогу встречать своего барина, а молодой барыне поднесло хлеб-соль. То, чего так боялась Анастасия, произошло в русской бане, где они с Андреем Александровичем долго мылись после дороги. Разгоряченная его настойчивыми ласками, расслабленная от березового пара, она только застонала, потому что действительно не ощутила резкой боли.
Вообще жизнь в Аржановке Анастасии понравилась. После тетиного дома, где все подчинялось строгому распорядку, а она сама была существом поднадзорным и почти бесправным, Анастасия почувствовала себя птицей, выпущенной на волю. Муж сразу сказал, что распоряжаться хозяйством будет только она, и вручил ей большую связку ключей от погребов, сараев, ледника и всех шкафов в доме.
Вместе с ключами под ее начало поступила прислуга. Прежде всего – экономка Аржанова Епифания, женщина лет сорока от роду, совершенно необъятных размеров и великого, по крестьянским меркам, образования. Она умела читать, кое-как писала и знала четыре действия арифметики. Епифания ревниво отнеслась к появлению молодой хозяйки, но решила, что с этой девчонкой, не сведущей в домоводстве, она справится легко. Не тут-то было. Анастасия до сватовства Аржанова, еще до свадьбы переписывала от руки в свою тетрадь «in-quatro» тетину книгу, переведенную с немецкого, «Рачительная хозяйка, или Сто завтраков, обедов и ужинов, а также всякие другие домашние заготовления графини Энгель, проживающей в Вене».
Так что теоретические споры о продуктах, исчисленных в фунтах и золотниках и нужных для изготовления 20 порций куриного супа с лапшой, или о подлинном рецепте пирога, начиненного соленым сигом, рисом и яйцами, Анастасия у Епифании обычно выигрывала. На практике экономка давала ей сто очков вперед, но Анастасия не обижалась. Она была убеждена, что учиться надо всю жизнь.
Подполковник Аржанов, часто призываемый обеими сторонам в третейские судьи, только посмеивался. Однажды за ужином он сказал жене, что следует собираться в дальнюю дорогу. Отпуск кончается, ему пора ехать в полк, и Анастасию он берет с собой. В первый момент она огорчилась. Ей не хотелось покидать только что обретенный дом, такой уютный и благоустроенный. Но скоро Анастасия справилась со своими чувствами и улыбнулась Андрею Александровичу: с мужем она поедет хоть на край света.
Печальный опыт со второй женой, которая наставила ему рога на десятом месяце их супружества, многому научил Аржанова. Он понял, что женщиной, молодой и красивой, нужно постоянно заниматься. Так он занимался своим батальоном, своим небольшим поместьем. Необходимо знать, о чем она думает, чего хочет, каково ее настроение, что доставляет ей радость, а что огорчает.
Согласно Уставу пехотного полка 1763 года, офицер его чина мог иметь в полковом обозе карету, две пароконные повозки, шесть вьючных лошадей и три верховых. Будучи человеком дисциплинированным, Аржанов в отличие от некоторых своих сослуживцев, превысил эту квоту незначительно. Жену с горничной он посадил в карету, семейный скарб погрузил на три повозки и десять вьючных лошадей, сам с камердинером и двумя денщиками сел на верховых скакунов. В таком виде его маленький караван выехал из Аржановки 18 апреля 1773 года. К Ширванскому полку, по-прежнему расквартированному в Черниговской губернии, они прибыли через семь дней. Это было весьма кстати. На середину мая уже был назначен смотр, который проводил командир 3-й дивизии генерал-поручик граф Каменский в первой своей бригаде, то есть в пехотных полках Ширванском и Кабардинском.
На маневрах Анастасия, как и другие жены офицеров, не присутствовала. Но парад, венчающий смотр и проходивший в уездном городе Мена, она видела. Зрелище просто поразило ее. Армия, как мощный механизм, явилась тут во всей красе и силе, в параде участвовали четыре шестиротных батальона и восемь полковых трехфунтовых пушек. Хотя погода была прохладная, оба полка маршировали уже в летней форме: в красных камзолах, белых полотняных штанах и черных штиблетах, застегивающихся на 12 пуговиц сбоку.
Анастасии показалось, что батальон ее мужа прошел перед командиром дивизии лучше других. Андрей Александрович гордо восседал на своем Орлике, сером в яблоках, очень красивом жеребце. За ним, печатая шаг, следовали фурьеры и подпрапорщики с ротными знаменами и значками. Далее, блистая медными налобниками своих высоких шапок, выступали, имея по шесть человек и каждом ряду, два гренадерских взвода. За ними шагали солдаты пяти мушкетерских рот в простых черных треуголках. Завершали прохождение два других гренадерских взвода.
Еще более значительным событием для Анастасии явился бал, который офицеры первой бригады дали в честь своего командира дивизии и по случаю успешно закончившегося смотра. На этом балу Анастасию впервые представили графу Каменскому. Она очень волновалась. Но 35-летний генерал-поручик, украшенный орденами Св. Георгия 3-й и 4-й степени, так милостиво с ней обошелся, что на юную жену подполковника Аржанова поневоле обратили внимание все присутствующие: и мужчины, и женщины.
Этот первый выход в большой свет оставил у Анастасии противоречивые воспоминания. Бал был великолепным, и ей было на нем хорошо. Только Андрей Александрович хмурился и сердился, замечая взгляды офицеров, особенно – молодых, из Кабардинского полка, обращенные к Анастасии. В конце концов он запретил ей танцевать с ними. А полковые дамы, поначалу принявшие госпожу Аржанову весьма благосклонно, вдруг ополчились на ее прическу и раскритиковали цвет ее веера и перчаток как проявление невысокого, провинциального вкуса.
Вернувшись домой и раздеваясь с помощью Глафиры в спальне перед большим трюмо, Анастасия пристально разглядывала себя в зеркале. Что есть в ее внешности такого, вызывающего нескромный интерес у одних и чувство, близкое к ненависти, – у других? Разве она так хороша собой? Никто в доме тети не называл ее красавицей. Там вообще больше заботились о возвышенном, божественном, чем о плотском, низменном, житейском.
Глафира уже расчесывала барыне волосы и, наверное, угадала ее мысли.
– Зело расцвели вы теперь, Анастасия Петровна, – сказала она. – Прямо глаз отвесть неможно.
– Да полно чушь молоть! – Анастасия взяла из рук горничной изогнутый черепаховый гребень, собрала в пучок волосы и заколола его на затылке. – Господин подполковник мною недоволен…
Раздался короткий и громкий стук в дверь. Андрей Александрович, одетый уже в шлафрок, в мягких домашних туфлях, появился на пороге спальни. Горничная взяла вещи из бального туалета Анастасии и выскользнула из комнаты. Аржанов зажег еще два шандала со свечами.
– Снимите рубашку! – сухо приказал он Анастасии, неподвижно стоявшей перед ним.
Она молча спустила с плеч широкие бретельки, и рубашка сама соскользнула к ее ногам. Аржанов высоко поднял шандал, разглядывая свою обнаженную жену так, будто видел ее впервые.
– Вы слышали, что сказал этот вертопрах?.. Ожившая Венера!.. Каково? Да я заколю его на дуэли, как кролика! Но это потом. Сейчас есть приказ о выходе моего батальона на «кампаменты» сроком на шесть недель. Так вот, вы поедете со мной!
– Хорошо, – тихо ответила Анастасия, не имея ни малейшего представления о том, что такое «кампаменты» и какая жизнь ждет ее там.
– Ложитесь – Андрей Александрович как будто успокоился, стал развязывать пояс на своем шлафроке, а потом погасил свечи…
Только хруст гальки под ногами караула, только отдаленные голоса часовых: «Слушшай!», только шелест листьев в кронах деревьев над палаткой, только крики птиц в лесу – это обычная ночь на «кампаментах», или в летних военных лагерях. Растянувшись на походной кровати, Анастасия прислушивалась ко всем звукам, потому что не могла заснуть. Сегодня исполнилось шесть месяцев со дня их свадьбы. Отдыхая после бурных проявлений страсти, Аржанов провел рукой по ее животу и словно невзначай задал вопрос о том, хочет ли она иметь ребенка, и если хочет, то почему беременность не наступает?
Она знала, что рано или поздно он спросит ее об этом. Утром, молясь у иконы Божьей Матери, Анастасия просила ее об одной милости: дать возможность зачать ребенка и родить Андрею Александровичу здорового и крепкого наследника, сына, о котором он мечтал много лет. В отстраненном взгляде Пресвятой Девы Анастасии всегда чудилась надежда, и с этой надеждой она начинала каждый новый день.
Побудку в лагере второго батальона Ширванского пехотного полка играли рано – в пятом часу утра. Барабанщики, проходя по главной улице «кампамента», отсыпанной речной галькой, дружно били сигнал «Зоря». Услышав барабанный бой, часовые кричали: «К зоре!» Солдаты выбегали из палаток, надев камзолы, портупеи с тесаками и фуражные шапки – колпаки из зеленого сукна с кистью на конце. Они строились на своих ротных улицах и потом шли на батальонный плац.