Альтов Генрих
Ослик и аксиома

   Генрих Альтов
   Ослик и аксиома
   Старый серый ослик Иа-Иа стоял
   один-одинешенек в заросшем чер
   тополохом уголке Леса, широко
   расставив передние ноги и свесив
   голову набок, и думал о Серьезных
   Вещах.
   А. Милн, Винни-Пух
   То, о чем я хочу рассказать, началось с небольшой статьи, написанной для "Курьера ЮНЕСКО".
   Я изрядно помучился с этой статьей, уж очень невыигрышной была тема. Ну что можно сказать - на трех страничках! - о прошлом, настоящем и будущем машин?..
   Недели две я просто не знал, как подступиться к статье, а потом нашел любопытный прием: пересчитал мощность всех машин на человеческие силы, на прислуживающих нам условных рабов. Киловатт заменяет десять крепких рабов, в общем-то простая арифметика.
   Я взял жалкие цифры конца XVIII века - они немногим отличались от нуля - и проследил их судьбу: мучительно медленный, почти неощутимый рост на протяжении столетия, затем подъем, становящийся все круче и круче, почти вертикальный взлет после второй мировой войны (десятки и сотни условных рабов на человека) и, наконец, нынешний год, к которому каждый из нас стал богаче римского сенатора.
   "Размышления рабовладельца" (так я назвал статью) были отосланы, но меня не оставляло какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Оно не проходило, и, разозлившись, я переворошил заново все цифры.
   Нет чувства острее, чем то, которое испытываешь, приближаясь к открытию. Наверное, это передалось нам от очень далеких предков, умевших в хаосе первобытного леса ощутить странное и молниеносно настроить каждый нерв, каждую клеточку еще не окрепшего мозга в такт его едва различимым шагам.
   Теперь я могу объяснить все в нескольких словах, будто и не было долгих, временами казавшихся безнадежными поисков.
   Жизнь машины, любой машины, становится слишком короткой: в среднем около трех-четырех лет. Машина могла бы жить раз в восемь или десять дольше, но наука открывает новые, более совершенные принципы - приходится менять всю нашу технику.
   Промежутки между открытиями укорачиваются, и неизбежно наступит время, когда мы должны будем менять машины (подчеркиваю - все машины, весь огромный технический мир) ежегодно, потом ежечасно, ежеминутно. А иначе куда денется стремительно нарастающая лавина открытий?..
   Быть может, я не нашел бы ответа на этот вопрос. Скорее всего не нашел бы. Есть вопросы, имеющие ехидное свойство появляться задолго до того времени, когда на них можно ответить. Но однажды, листая "Вопросы философии", я обратил внимание на заметку, густо усыпанную примечаниями и оговорками редакторов. В заметке говорилось о принципах дальнего прогнозирования. Речь шла о возможности уже сегодня решать на аналоговых машинах задачи, подобные тем, с которой я столкнулся.
   В первый момент меня поразила даже не сама заметка, а подпись. Статья была написана Антенной; я не видел его четырнадцать лет, со школьных времен.
   x x x
   В нашем классе он был самый высокий, но Антенной его прозвали не за рост. Он вечно таскал в кармапах кучу радиохлама и каждую свободную минуту собирал приемники. Делал он это как-то машинально. Он мог смотреть кинокартину или ехать в трамвае, а руки его в это время работали сами по себе: что-то отыскивали в карманах, что-то с чем-то соединяли, наматывали, прилаживали - и вдруг все эти фитюльки, болтавшиеся на разноцветных проводах, оживали, начинали шипеть, свистеть, а потом сквозь плотный шум пробивался голос диктора. Антенна что-то менял, подкручивал: шум таял, исчезал - и возникала прозрачная, чистая музыка.
   Не помню ни одного случая, чтобы у Антенны не хватило материала. Он мог пустить в дело любую вещь. Как-то он собрал приемник из двух радиоламп, мотка проволоки, моей собственной вечной ручки и старого велосипедного насоса.
   Антенна приехал с Урала. Мы тогда были в восьмом классе, и первое время все выпрашивали у него приемники. Он отдавал их, нисколько не жалея. Вообще Антенна был хорошим парнем - так считали все, и только он сам, кажется, иногда огорчался, что его вечно тянет лепить приемники. Он именно так и говорил - "лепить". Ему нельзя было играть в футбол: в самый отчаянный момент он вдруг подбирал обрывок какого-нибудь провода и принимался его рассматривать. Даже в воротах Антенну невозможно было поставить, потому что он сразу начинал возиться со своим радиохламом, а это плохо, когда у вратаря заняты руки. Мы играли на пустыре, за стройкой, и Антенна обычно сторожил портфели. Он сидел на траве, поглядывал на игру и собирал очередной приемник.
   Работали приемники лучше заводских, хотя вид у них был не слишком красивый. Антенна почему-то не признавал футляров и коробок, приемники получались у него открытыми. Начинка висела на проводах, как гирлянда елочных игрушек. Но если Антенне давали футляр, он не спорил и сразу же принимался за работу. Сначала за Антенной ходила целая очередь, а потом мы привыкли. И он делал что хотел: соберет какую-нибудь замысловатую схему, разберет и начинает собирать новую...
   Он учился с нами только год; потом его семья перебралась куда-то на Алтай. Весь этот год мы с Антенной сидели за одной партой; мне нравилось следить, как он работает. Именно тогда я всерьез задумался о своем будущем. Сейчас, к тому же в беглом пересказе, это звучит наивно: задумался о своем будущем. Но так было. Я не хотел отставать, на то имелась масса причин, и выбрал химию, к которой Антенна был совсем равнодушен. Для химии потребовалась физика, для физики - математика, а в математике я однажды натолкнулся на математические основы социологии.
   Наука о Человеке - так я определяю предмет социологии. Океан живых цифр, то взметающий громовые валы, перед которыми ничто любое цунами, то дробящийся на мириады капелек, расцвеченных удивительными красками нашего мира. Никакая другая наука не отражает столь полно все человеческое историю, взлеты, падения, ум, глупость, горе, счастье, труд, нравы, преступления, подвиги...
   x x x
   Я нашел Антенну без всякого труда - по телефонной книге. Раньше мне просто не приходило в голову, что он в Москве и все так элементарно: взять трубку, позвонить, договориться о встрече.
   x x x
   Мы сидии в кафе-мороженое "Арктика" у огромного окна, за которым бесшумно кружатся фиолетовые от рекламных огней хлопья снега. Зал почти пуст, в дальнем углу официантки не спеша пьют чай.
   - Любопытно, - вяло говорит Антенна. - Насчет машин очень любопытно. Да, вот что... Забыл спросить: ты не видел Аду Полозову? Интересно, как она...
   Что ж, все закономерно. Ада должна интересовать Антенну больше, чем мои рассуждения о машинах.
   Однажды я разбил свои часы. Разбил капитально, в ремонт их не брали. Выручил Антенна: он втиснул в часовой футляр безбатарейный приемник, настроенный на "Маяк". Я узнавал время по радио; это не очень удобно, зато оригинально.
   И вот тогда я допустил ошибку. Я показал эти часы Аде. Она занималась фехтованием, очень гордилась этим, говорила, что фехтование вырабатывает характер. Безусловно, вырабатывает. Даже в избытке. Она сняла свои часики и стукнула их о подоконник - эффектно и точно. Не помню, какой марки были эти часики. Маленькие, овальные. Кажется, "Капелька".
   "Можно не спешить, - великодушно сказала Ада, - несколько дней я обойдусь без часов, но мне хотелось бы иметь приемник с двумя диапазонами".
   Зимних каникул у Антенны в тот раз не было. Даже Новый год он не встречал. Когда он появился после каникул, Ада сказала, что вид у него немножко дикий и задумчивый, как у поэта Роберта Рождественского. Но "Капельку" Антенна принес в полном порядке. С двумя диапазонами. Часы тоже работали.
   ... - Мы с ней переписывались, - рассказывает Антенна. - Почти полгода. Она писала, что хочет стать укротительницей. А что? По идее подошло бы, правда?
   По идее Ада вполне могла стать укротительницей. Но она стала стюардессой. Дальние линии: Москва - Дели, Москва - Рим, Москва - Токио... Она погибла в Гималаях.
   Да, конечно, у нее была "Капелька" первого выпуска. Очень маленькие часики, похожие на каплю застывшего янтаря.
   Антенна водит пальцем по синему пластику стола, рисуя растаявшим мороженым аккуратную восьмерку.
   - Вот ведь как получилось, - говорит, наконец, Антенна. - Гималаи... Далеко.
   Ну, не очень-то далеко. За эти годы я побывал во многих странах: что в наше время расстояния? Милан и София - социологические конгрессы. Коломбо - международный симпозиум. Оттава - конференция по применению в социологии электронных вычислительных машин. Париж и Лондон дискуссионные встречи с западными социологами. Туристские поездки: Египет, Польша, Куба, Болгария. В международный социологический год работал в Западной Сибири и в Монголии.
   Антенна ошеломлен. Он спрашивает о египетских пирамидах, и я рассказываю, хотя мысли мои упорно возвращаются к Аде. Почему? Это бессмысленно, ненужно. На эти мысли давно наложено табу. Сейчас я их выключу. Возьму и выключу. Пирамиды? Так вот пирамиды. Издали чувствуешь себя обманутым: ждал чего-то более громадного. Но по мере того как подъезжаешь ближе, пирамиды растут, поднимаются вверх, вверх, в самое небо - это производит подавляющее впечатление.
   Антенна внимательно слушает, потом говорит:
   - А все-таки странно, что ты бросил химию и занялся социологией.
   Ничуть не странно. В этом мире вообще все закономерно. Моя бабка с материнской стороны была чистокровной цыганкой. У меня такая наследственность: стремление предвидеть будущее. Так что социологией я занялся совсем не случайно.
   Антенна недоверчиво улыбается. Ладно, я могу объяснить по-другому:
   - Если бы существовал двухмерный мир, тамошним обитателям, наверное, очень хотелось бы хоть одним глазком заглянуть в третье измерение. Что там? Как там?.. В нашем трехмерном мире просторнее. Как отметил поэт, есть разгуляться где на воле. Но встречаются люди, которым обязательно надо высунуть нос в будущее. Взять и высунуть. Что там? Как там?.. Антенна охотно согласился:
   - Это верно. Очень хочется заглянуть в будущее...
   Мы уже два часа сидим в этом холодильнике (здесь по крайней мере тихо), и я никак не могу освоиться с тем, что Антенна не сделал карьеры (я имею в виду научную карьеру и вкладываю в это слово хороший, честный смысл). Антенна был самым талантливым в нашем классе. Бывает, что человек еще в детстве становится выдающимся музыкантом; Антенна обладал столь же ярко выраженным "электронным" талантом. И вот теперь, с первых минут встречи, я почувствовал, что удивительный талант Антенны не исчез. Но Антенна работает рядовым инженером на заводе игрушек. Эю было бы нормально, тысячу раз нормально, если бы не талант, совершенно исключительный талант Антенны...
   Внешне Антенна мало изменился: длинный, тощий, по-мальчишески угловатый и застенчивый.
   Он говорит о телевидении. Некоторые факты я уже знаю. Но в изложении Антенны они звучат иначе.
   Он относится к приемникам, как к живым существам; ему жаль их - они живут все меньше и меньше.
   Четверть века существовало черно-белое телевидение, затем появилось цветное ТВ - и сотни миллионов вполне работоспособных приемников были выброшены на свалку. Их сменили полмиллиарда цветных телевизоров. Эти массивные добротные ящики могли бы работать пятнадцать или двадцать лет. Но прошло всего четыре года, и они безнадежно устарели: началась эра "стерео". Заводы выпустили уже свыше миллиарда "стерео". Сегодня "стерео" нарасхват. А через год или два они тоже пойдут на свалку - обязательно появится нечто новое.
   - Спрашивается, кто на кого работает? - Антенну удивляет эта мысль, он шепчет, шевеля губами: - Вот именно. В конце концов это вопрос о смысле жизни. Машины слишком быстро стареют, мы работаем, чтобы построить новые, а они стареют еще быстрее... И никто этого не замечает, у человечества пока хватает других забот.
   Хватает. А когда этих забот пе хватало? Закономерность еще не бьет в глаза, в этом все дело. Она вылезет где-то в XXI веке, и тогда придется решать: непрерывно менять технику, менять каждый день, безжалостно выбрасывая миллиарды новеньких машин только потому, что они морально устарели, или смириться с тем, что наука все дальше и дальше будет уходить от техники, производства, жизни. А зачем тогда наука? Познание ради самого процесса познания?..
   - Технику надо перестраивать, - без особой уверенности говорит Антенна. - Она должна быть приспособлена к постоянной перестройке. Как ты думаешь?
   Хотел бы я знать, как перестраивать гигантские домны, мартены, конвертеры, если, например, открыт способ прямого восстановления металла из руды? Надо менять все - до последнего винтика! Проще и выгоднее строить заново.
   - Странно, - говорит Антенна, глядя в окно. За стеклом вспыхивают и гаснут желтые огни автомобильных фар. Точка, тире, точка...
   - Странно... Мы не виделись столько лет... Статейка, которую ты читал, давно устарела. Там ведь были только предположения. Понимаешь, год назад я вылепил прогнозирующую машину...
   x x x
   Я достаточно хорошо представляю трудности, связанные с машинным прогнозированием. Скажи кто-нибудь другой, что такая машина уже существует, я счел бы это шуткой. Но в Антенну трудно не верить.
   Я иду выпрашивать чаю, в этой холодильной фирме чай вне закона. Кажется, девушки приняли Антенну за какого-то выдающегося спортивного деятеля. Они включают проигрыватель, а у нас на столе появляются горячий чай и домашнее печенье.
   Такое печенье я ел у Антенны, когда у него был день рождения. Мы всем классом подарили ему микроскоп. Не совсем новый (мы покупали его в комиссионном), но очень внушительный, с тремя объективами на турели. Антенна был чрезвычайно доволен микроскопом и все порывался объяснять нам, что размеры приемников и контрольно-измерительной аппаратуры должны по идее стремиться к нулю. Его никто не слушал - мы танцевали.
   К весне он стал собирать очень маленькие приемники, ребята называли их микробными. Приемники были не больше маковых зернышек и ловили только Москву. Когда их клали в пустую спичечную коробку и, приоткрывая, настраивали ее на резонанс, звук получался довольно громкий.
   Как-то Антенна принес спичечную коробку, набитую совсем уж миллимикробными приемниками, и мы ухитрились их рассыпать. Все полезли рассматривать, Антенну толкнули. Когда коробка упала, ветер подхватил приемнички, они сразу же полетели. Словно кто-то подул на одуванчик. Мы бросились закрывать окна. В первый момент мы даже не сообразили, что приемнички продолжают работать и звук почемуто становится сильнее... Скандал был грандиозный.
   ... - Прогнозирование обычно рассчитано на благополучную кривую. Антенна рисует на столе линию, плавно поднимающуюся вверх. - А развитие идет иначе: кривая, разрыв, более крутой участок, соответствующий появлению чего-то принципиально нового, потом снова разрыв и снова кривая идет круче. Все дело в том, что прогнозирующая машина... ну, ты сам знаешь, она должна смотреть далеко вперед. За все эти разрывы, прямо сюда, - он показывает на верхний участок кривой. - Без машины человеку пришлось бы ворошить гигантский объем информации, преодолевать множество привычных представлений. Помнишь, как Эдгар По описывал будущее воздухоплавание? Громадный воздушный шар на две тысячи пассажиров... Очень характерная ошибка. Мы поневоле прогнозируем количественно: увеличиваем то, что уже есть. А надо предвидеть новое качество. Надо знать - когда оно появится и что даст. Согласен?
   Я отвечаю, что да, согласен, и спрашиваю, почему он работает на заводе игрушек.
   - Выкладывай, что случилось?
   - Ничего. Ничего особенного. Учился в аспирантуре. Потом ушел. А на заводе... что ж, на заводе хорошо. Работа интересная. И потом барахолка там богатейшая, - он оживился, - могу брать, что нужно.
   Ясно. Этот непротивленец получил барахолку и счастлив. Я возьму Антенну в свою лабораторию. Ну конечно! Как я об этом сразу не подумал.
   - Значит, ты работаешь дома?
   - Так даже удобнее. Никто не отвлекает.
   Он многословно расписывает преимущества работы в домашних условиях. Не знаю, на кого я больше зол - на Антенну или на тех неизвестных мне людей, которые обязаны были разглядеть его талант.
   - Сборка прогнозирующей машины на дому. Двадцатый век. Дикарь!
   - Так ведь она не очень сложная. Вот разработать алгоритм было действительно трудно, а машина... По идее первая машина всегда проста. Усложнение начинается потом. Знаешь, первый радиотелескоп в Гарварде сколотил плотник из досок, и стоило это всего четыреста долларов. А первые вычислительные машины были сделаны из детского "Конструктора"... В общем это не важно. Мы как-то сумбурно говорим, я ведь еще не сказал главного. Понимаешь, какая история: я решал на машине другую задачу, совсем другую. Но ответ, кажется, подойдет и для твоей задачи...
   - Какую задачу ты решал?
   - Видишь ли, машина у меня небольшая, я втиснул ее в одну комнату... С самого начала пришлось лепить машину в расчете на вопрос, который меня интересовал. Элементы памяти очень емкие, на биоблоках, лучшие из существующих. И все равно на шестнадцати квадратных метрах много не разместишь. Отсюда узкая специализация: машина рассчитана только на один вопрос. Летом я начал ее разбирать...
   - Стоп! Какой вопрос ты задал машине?
   - Видишь ли, - Антенна мнется, заглядывает мне в глаза, - я долго выбирал, ты не думай, пожалуйста, что это фантазерство. Я искал узловую проблему...
   - А конкретно?
   - Проблема возвращения. Полеты к звездам. Ну, ты должен знать. Классическая проблема возвращения: на корабле прошло пять или десять лет, а на Земле - сто или двести. Вернувшись, люди попадают в чужой мир. Им трудно, может быть, даже невозможно жить в этом мире. И потом они прибыли с открытиями, которые на Земле давно уже сделали без них. Полеты лишаются смысла.
   - Классическая проблема возвращения... Допустим. Но почему ею нужно заниматься в одиночку?
   - А что здесь делать коллективу? Ну что бы делал институт?
   - Устраивают же на эту тему конференции...
   - Нет, ты что-то путаешь: были конференции по межзвездной связи. А перелеты на межзвездные дистанции считаются неосуществимыми. Практически неосуществимыми. О чем мы говорим! Нет ни одного института, ни одной лаборатории, ни одной группы, которые специально бы занимались этой проблемой. Да и как заниматься? Сначала надо найти какие-то опорные идеи. Найти, развить, доказать, что это не бред.
   - Ты можешь работать над другой проблемой, а в свободное время...
   - Нет! - Антенна, протестующе взмахивает рудами. - Нельзя отвлекаться, надо думать на полную мощность.
   x x x
   В автобусе на запотевшем оконном стекле Антенна чертит схему, объясняя устройство своей машины. За стеклом мелькают приглушенные снегом неоновые огни, и от этих огней, от их движения схема кажется объемной, работающей, живой..
   Теперь я не сомневаюсь в машине.. Непонятно другое: если машина была собрана, если она работала, почему все так тихо?
   - А как же? - удивляется, Антенна. - По идее и должно быть тихо. Ну, представь себе начало века. Авиация делает первые шаги. Неуклюжие самолеты наконец-таки поднимаются в воздух... Представляешь, ко всеобщему восторгу, они взлетают на сто, или даже на двести метров. И вот появляется дядя вроде меня и начинает толковать, что через сорок или пятьдесят лет винтомоторные самолеты устареют, наступит эра реактивной авиации. Кого заинтересовало бы такое сообщение?..
   Он вдруг замолкает, потом спрашивает, глядя в сторону:
   - Ада летала на реактивных?
   Вообще да, на реактивных. Но там, в Гималаях, разбился вертолет. Осваивали новую линию.
   Этот автобус еле тащился. Уж он-то устарел не только морально.
   - А почему ты решил строить прогнозирующую машину? - спрашиваю я.
   - Просто однажды я подумал: интересно, каким будет двадцать первый век? Ведь это интересно; ты же сам говорил, что иногда хочется высунуть нос в четвертое измерение.
   Вот оно что. В один прекрасный день Антенна, вечно занятый своей электроникой, оглянулся и с удивлением заметил, что вокруг целый мир, который - о великое открытие! - даже имеет свое прошлое и будущее... Прошлое, разумеется, мрачно: граждане не умели делать простых супергетеродинных приемников. Зато впереди великое будущее. Все станет подвластным радио: радиоастрономия, радиохимия, радиобиология, может быть, даже радиоматематика?.. И Антенна выбрал самый простой способ увидеть этот радиомир: построил прогнозирующую машину.
   - Нет же, совсем не так!
   На нас оглядываются: уж очень энергично Антенна машет своими длинными руками.
   - Нет... Мне захотелось узнать, что будут делать люди. Вот! Тут множество проблем, но все они в конечном счете сводятся к одной. Ну, понимаешь, как меридианы пересекаются на полюсе. Вопрос в том...
   - Быть или не быть. Знаю. Тише.
   Мальчишка, восторженный мальчишка. Есть логика в том, что он попал на завод игрушек.
   - Ты послушай. Либо доступный нам мир ограничен солнечной системой и остается только благоустраивать этот мир, либо возможны полеты к звездам, и тогда открыт безграничный простор для деятельности человека.
   - Мягко говоря, вопрос не слишком актуальный. Так сказать, не животрепещущий.
   - Почему? Вся история человечества - это процесс расширения границ нашего мира. Научились строить корабли - завоевали океан. Изобрели самолет - завоевали воздух. Создали ракеты - началось завоевание солнечной системы... А если дальше нет пути? Ведь это надо знать...
   Что ж, в конечном счете Антенна прав: наш мир может существовать только в развитии. Если он замкнется в каких-то границах, вырождение неизбежно. Со времен Уэллса на эту тему написана бездна романов. Но нам еще ох как далеко до границ солнечной системы! Перед нами тысячи других проблем - накаленных, неотложных...
   А впрочем, кто знает. Меридианы на экваторе параллельны друг другу: они, наверное, не подозревают о существовании полюса и думают, что пересекутся где-то в бесконечности. Очень может быть, что проблема возвращения станет актуальной значительно раньше, чем мы думаем.
   С чего я, собственно, взял, что Антенна неудачник? Пожалуй, он нашел задачу по своему таланту - вот в чем дело.
   - Пришлось бросить аспирантуру, - рассказывает Антенна. - Мой шеф заявил, что двадцать первый век, звездолеты и все такое прочее - это детские игрушки, а тема должна быть реальной. Ладно, я подал заявление: "Прошу отпустить на завод игрушек". А потом решил, что и в самом деле нужно пойти на такой завод.
   - И тогда, - говорю я бесцветным голосом летописца, - тогда началась эра электронной игрушки...
   - Нет, при чем здесь электроника! - перебивает Антенна. Он хороший парень, ему очень хочется рассеять мое заблуждение. - Электронные игрушки - это чепуха, понимаешь, чепуха. Подделка сегодняшней техники. А хорошая игрушка должна быть прообразом машин, которые появятся через сотни лет.
   Я пренебрежительно фыркаю. Теперь Антенна просто сгорает от желания втолковать мне что к чему.
   - Это же закономерность! Вспомни хотя бы турбинку Герона. Игрушка! А разве гироскоп не был игрушкой, волчком? Иди первые роботы, ведь это были забавные механические игрушки. Разве не так? Пойми ты наконец: машина почти всегда появляется сначала в виде игрушки. Игрушечные самолеты, например, взлетели раньше настоящих. Если я хочу сегодня заниматься машинами двадцать первого века, мне надо делать игрушки.
   - Боюсь, это будут сложные игрушки.
   - Нет, по идее хорошая игрушка всегда проста. Поэтому она долго живет. Скажем, калейдоскоп - ведь так просто...
   Автобус останавливается, мы проталкиваемся к выходу. Детские игрушки как прообраз техники будущего. Ну-ну... Я начинаю понимать, почему Антенна не удержался в аспирантуре.
   Мы идем по мокрой от тающего снега улице, и Антенна, досадливо отмахиваясь от бьющих в лицо снежинок, говорит об игрушках. Где-то вдалеке звучит музыка. Ритмично кружатся снежинки, кружатся, летят, исчезают в темноте. Вот так - под музыку - летели миллимикробные приемнички, когда Антенну толкнули и коробка упала.
   Это было на большой перемене, все бросились закрывать окна, а Антенна пошел к доске и стал писать формулы. Потом он заявил, что нам крышка, поскольку помещение настроено на резонанс. Он даже объяснил ход решения, чтобы мы не сомневались. Никто и не сомневался, прекрасно слышалась оперная музыка. Римский-Корсаков, "Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии". Я хотел сбегать домой за пылесосом, но было уже поздно, перемена кончилась. Географу (ов отличался изрядной доверчивостью) мы заявили, что это громкоговоритель в доме напротив. Пол-урока мы продержались. "Происходит что-то странное, - сказал в конце концов географ. - Музыка идет у меня с левого рукава. Если рукав поднести к уху, музыка заметно усиливается..." Фехтование развивает феноменальную выдержку: Ада совершенно спокойно ответила, что надо подуть на рукав и звук исчезнет. Звук как бы улетит, сказала она. Но географ уже вдумчиво поглядывал на Антенну, и дальше все пошло как положено: Антенна встал и, виновато моргая честными синими глазами, признался.
   Я это "Сказание" хорошо запомнил. Там есть такое место, хор дружины Всеволода "Поднялась с полуночи", это просто могуче срезонировало...
   Летом, уже после того, как Антенна уехал, я несколько раз заходил в школу. В нашем классе сделали ремонт. Покрасили, побелили. Но когда на улице не очень шумели и в коридоре никто не разговаривал, слышно было, как работают рассыпанные весной приемнички. Где-то они еще оставались! Звук был очень тихий и потому таинственный: шепотом говорила женщина и тревожно играла далекая музыка.