Муса вспомнил себя в Мекке, и вспомнил себя в Газе, и вспомнил себя в желтой пустыне пред ликом Аллаха. Он вспомнил себя-Мессию, себя-Мухаммада, себя-Яхве, все это был он, и тогда он подумал, что возомнил о себе, ибо один он был — ничто…
   Ричард вспомнил себя в тот миг, когда мир, привычный и единственно понятный ему, стал всего лишь меткой, а реальностью стали холмы Саграбала, и лишь присутствие рядом Джоанны заставило его не закричать от страха. Воспоминание было неприятным. В мире сфирот, где он пребывал, оно могло возникнуть лишь на пересечении с одним из измерений времени, и, значит, он в чем-то так и остался связан с материальным миром…
   Джоанна вспомнила себя такой, какой будет когда-нибудь, — она стояла под палящим солнцем Саграбала, кожа ее была гладкой и темной от загара, тело — гибким и упругим, она и сейчас могла бы стать такой, но не хотела этого. Приятно было думать о будущем как о прошедшем, но будущее нужно создать, иначе прошлым станет настоящее…
* * *
   Может ли Бог, если он всемогущ, создать камень, который он сам не смог бы поднять?
   Этим вопросом когда-то в прошлом занудливые схоласты пытались поставить в тупик теологов, ибо противоречие выглядело сколь очевидным, столь и неразрешимым. На самом деле, препятствием к чему бы то ни было для поистине всемогущего существа может стать лишь нежелание сделать нечто, но вовсе не невозможность это сделать. Бог мог создать материальное тело любой, сколь угодно большой, массы, но вопрос — сумеет ли Бог это тело поднять, лишался при этом смысла, ибо поднять можно лишь то, что лежит на земле или иной притягивающей поверхности. Между тем, бесконечно большая масса не могла ни лежать на чем бы то ни было, ни, соответственно, быть поднятой — смысла лишалась физическая структура ответа, но вовсе не бесконечно всемогущая суть Бога.
   Я пытаюсь объяснить читателю противоречивость этой древней антиномии, поскольку события на Саграбале подвели меня, наконец, к необходимости сделать финальный бросок сюжета. Для И.Д.К., Йосефа, Дины и других людей Миньяна проблема заключалась в невозможности осознать собственное всемогущество. Каждый из них в отдельности оставался человеком — осознавал себя человеком, думал, как человек, соответственно своему характеру и темпераменту, поступал, как человек. Они были людьми Кода — каждый в отдельности, — но вместе являли себя как существо, более могучее, с сознанием, пронизывающим все материальные и нематериальные структуры Вселенной.
   Почему моих читателей не приводит в недоумение одновременный восход солнца на всей поверхности Саграбала — природное явление, которое повергло бы в шок любого физика ХХ века, — но раздражает то, что происходило вслед за созданием Камня?
* * *
   И.Д.К. зашвырнул камень, размахнувшись — ему показалось, что возник низкий, густой свист, и камень вонзился в темное небо, но это, конечно, было не более, чем впечатлением, созданным им самим. Камень был — и камня не стало, и скорее всего, материальный мир недосчитался в этот момент нескольких десятков килограммов инертной массы.
   В следующее мгновение — мгновение действительно было следующим, отделенное от предыдущего единственным квантом в каждом из трех измерений времени, — И.Д.К. обнаружил себя в сумрачном холле иерусалимской ешивы «Ор леолам». Он стоял на нетвердых ногах, сжимая в правой руке влажную ручку своего потрепанного «дипломата», и оглядывался по сторонам. Он уже был здесь когда-то, и все же он был здесь впервые.
   К нему бесшумно приблизился, поблескивая в полумраке бронзовыми глазницами, дискообразный робот-служка.
   — Тебя ожидают? — вопрос прозвучал, будто нацарапанный на затылке тупой иглой.
   — Да, — подумал И.Д.К. — Рав Йосеф Дари.
   — Следуй за мной.
   В коридорах ешивы пахло временем — запах был тусклым, как разбитое стекло, но все равно мешал, И.Д.К. казалось, что он, переступая по плиткам пола, топчет столетия. У порога кабинета И.Д.К. сделал над собой усилие, перепрыгнув сразу через тысячу лет; он, впрочем, не понял — в какую именно сторону. Кабинет изнутри выглядел почти таким же, каким И.Д.К. видел его когда-то и где-то. Рав Йосеф Дари встал из— за стола и пошел к И.Д.К., протягивая руки.
   — Тело Мессии, вижу, не смущает тебя, — сказал И.Д.К., улыбаясь.
   — Привык, — заявил Йосеф, указывая на один из стульев.
   Сели. И.Д.К. положил на стол «дипломат», открывать не стал, это и не имело смысла — содержимое было раву Дари хорошо известно.
   — Ты знаешь, — сказал Йосеф, положив ладонь на черную поверхность чемоданчика, — то, что я выбрал этот интерьер, еще не свидетельствует о моем желании вернуть время. То было хорошее время, согласись, и я был прав, когда говорил тебе о недопустимости кощунственного отношения к Торе.
   И.Д.К. улыбнулся. Он понимал мысль Йосефа.
   — Книга «Дварим», — напомнил он. — Если читать с неравномерным интервалом при начальном трехсотбуквенном шаге… «Саграбал… Возвращение… Кокон вселенной…»
   — Да, и все, что с народом будет потом. И это происходит. Но это — следствия, а тебя волнуют причины.
   — Я хочу понять, что происходило на заре времен, кто создал Код, с кем говорил Моше на горе Синай. Я до сих пор этого не понял.
   — Ты понял, — сказал Йосеф.
* * *
   Он стоял на Вершине мира.
   Для И.Д.К., воспитанного на физических теориях ХХ века, Вершина представлялась точкой в пространстве-времени, предшествовашей схлопыванию Вселенной в кокон. Отсюда можно было видеть всю эволюцию Вселенной, воспринимая ее исчезавшей в прошлом волной.
   Он остановил мгновение — вовсе не потому, что оно было прекрасно, просто это было последнее мгновение той Вселенной, которую И.Д.К. считал своей. Он остановил мгновение, материальные процессы застыли, и лишь в духовных сфирот, неподвластных времени, И.Д.К. ощущал мысли Йосефа и Мусы, Мессии и Ричарда, Хаима и Андрея, Джоанны и Людмилы. Мысли, ощущения, поступки остальных людей Кода во всех мирах и временах уходящей Вселенной
   — живших, умерших, воскресших, рожденных и лишь зачатых в мысленных сфирот разума — представлялись И.Д.К. чем-то вроде бега электронов по тонким и гибким проводам. Сравнение было не лучше любого другого, сейчас И.Д.К. интересовал лишь единственный его смысл. Вселенная уходила, скатывалась в материальную точку, в сингулярность, и только он имел возможность повлиять на то, каким станет мироздание на следующем своем витке.
   И.Д.К. проследил мировую линию Земли, будто пальцем провел по пыльной поверхности четырехмерия — планета уже многие миллиарды лет плыла в одиночестве, безжизненная, как памятник ушедшей цивилизации. И.Д.К. поискал взглядом другие планеты, где после Исхода обосновались люди Кода — в обычном четырехмерии эти планеты располагались в разных галактиках, разделенные такими провалами пространства, что, казалось, никакая связь между ними была невозможна.
   — Йосеф, — сказал И.Д.К., он хотел быть услышанным всеми, и все услышали его. — Йосеф, мы можем создать Тору и Код для мира, который придет вслед. Те, кто создал Тору и Код для нас, ушли с тем миром, что погиб в коконе тридцать миллиардов лет назад. Они изменили для нас этот мир, а теперь мы должны изменить мир, который возникнет из нового кокона.
   — Тебе виднее, — скептически отозвался Йосеф. Он стоял на холме Стены на Саграбале, было это почти миллиард лет назад, Йосеф не желал присоединяться к И.Д.К. и воспринимал последнее мгновение Вселенной таким, каким воспринимал его И.Д.К. — Тебе виднее, — повторил Йосеф. — Мы можем это сделать. Но должны ли?
   — Должны, — отозвался Мессия, так и не решившийся выглянуть в материальный мир из многоверти духовных сфирот.
   — Должны, — твердо сказал Муса, стоявший в Мекке седьмого века христианской эры над могилой своего сына Мухаммада — он возвращался в этот город и это время все чаще.
   — Должны, — сказал Хаим и, взяв за руку Андрея — через несколько столетий, — оказался в той же точке пространства— времени, что И.Д.К. Они находились в одной-единственной точке, сохранившейся от материальной Вселенной, и это обстоятельство не доставляло им ни малейшего неудобства.
   И.Д.К. стоял на Вершине мира и впервые ощущал, наконец, свою настоящую и неискаженную суть. И.Д.К. ощущал сейчас все прочие свои сути и вовсе не удивлялся тому, что в одной из них он был коллективным разумом на планете в звездной системе, затерянной давным-давно в эллиптической галактике, удаленной от Земли на расстояние полутора миллиардов парсек. И еще И.Д.К. ощутил одну из своих сутей, в которой он был ирррациональным ужасом, охватившим жителей средневековой Европы, когда на их города обрушилась эпидемия чумы, унесшая сотни тысяч жизней. Эта эпидемия — ее возникновение и развитие — тоже были частью чьей-то личности, возможно, даже одного из тех, кто погиб тогда от страшной болезни — так казалось И.Д.К., так могло быть, и это был наверняка не первый случай, когда человек погибал, убивая себя сам и не подозревая об этом, как на протяжении множества веков никто из людей Кода не подозревал о тех конкретных материальных и нематериальных измерениях, которыми был сам.
   И.Д.К. погрузился вглубь себя — до уровня, когда уже не мог управлять сознанием. И.Д.К. погрузился в себя и на глубине — если двигаться по одной из осей времени — в четыре миллиарда земных лет обнаружил себя же в состоянии первичного океана жизни: не на Земле, где в это время еще бушевали вулканы, а воздух был сух и безжизнен, нет, он обнаружил себя на поверхности не планеты даже, а большого астероида, отколовшегося от протопланетного конденсата — он был океаном, ему еще предстояло стать цивилизацией, и он нес в себе зачатки Кода в виде обрывков мономолекулярных цепей. Код был еще несовершенным, но уже был, и И.Д.К. погрузился еще глубже, и обнаружил себя сразу после Большого взрыва — он был пучком горячих электронов, и еще он был нематериальным коконом, который так и не взорвался тогда, не вошел в режим обычного времени и существовал во Вселенной как бы раздельно от нее.
   И все эти собственные сущности И.Д.К. ощутил, наконец, как единое целое — он мог покачать головой, и от этого ужас, поразивший людей Европы, становился чуть слабее или, наоборот, возрастал, и это, в свою очередь, влияло на судьбу первичного океана, от волн которого пучок электронов едва заметно фокусировался, меняя судьбу будущей Вселенной.
   И.Д.К. отыскал Дину в этом хаосе представлений и воплощений. Он нашел ее руку, опущенную, будто судьба, над Землей пятого века до эры Христовой, Дина была в те годы серией землетрясений в Центральной Азии, погубившей древнюю цивилизацию, от которой в будущем не осталось ни следа.
   И.Д.К. позвал Дину, и она пришла к нему на Вершину мира, где в пространстве-времени не было места для двух материальных тел, но дух мог существовать беспрепятственно. И.Д.К. обнял Дину, взглянул в ее глаза через сотни миллионов лет трехмерного времени и миллионы парсеков пространства. И сказал:
   — Мы были всегда, родная. Ты понимаешь это?
   Дина молчала, но ответ был ясен.
   — Я хочу, — сказал И.Д.К., чтобы мы — ты, я, Йосеф, Илья, все остальные — стали Торой для будущих людей. Сейчас я освобожу время, промелькнет последний квант, Вселенная обратится в кокон, останется лишь то, что закодируем в структуре кокона мы — люди Кода.
   — Структуру будущего мира, — сказал Хаим, слышавший разговор И.Д.К. с матерью.
   — Его мораль, — сказала Людмила.
   — Человеческие ценности, — объявил Муса.
   — Да, — подтвердил И.Д.К. — С чего начнем?
   — С момента творения, — твердо потребовал Йосеф Дари. — С момента, когда хаос кокона сменится альтернативой света и тьмы.
   — Ты полагаешь, — подумал И.Д.К., — что будущий мир следует начинать с этой альтернативы? Ты полагаешь, что будущий мир вообще следует складывать из альтернатив? Ты видел мир уходящий, ты жил в нем; разве свобода выбора, предоставленная людям, сделала их счастливее?
   — А ведь хорошая идея, — подал голос Ричард. — Вселенная, развивающаяся по четко продуманной программе. Вселенная, в которой разумные существа не имеют права выбора.
   — Мы выберем за них? — насмешливый голос Людмилы. — Мы можем выбирать за тех, кого еще нет?
   — Только мы и можем, — сказал Мессия. — Тот, кто создавал Код для нашего мира, полагал, что право выбора — благо. Нам создавать Код для Вселенной, которая придет следом. И нам решать.
   Миньян — десять личностей, десять людей Кода — застыл, чтобы собраться с мыслями. Чтобы придти к согласию с самим собой. Чтобы из собственного восприятия уходившего мира создать Код мира будущего. Чтобы не повторить ошибок тех, кто создал Код мира уходящего.
   И.Д.К. стоял на Вершине мира, и лишь единственный квант времени отделял его от смерти — смерти истинной и вечной, потому что в коконе Вселенной не могла существовать личность, но лишь созданная ею информация.
   — Чтобы избавиться от хаоса, — сказал Мессия, — сначала нужно его создать.
   — В начале, — поправил Йосеф.
   — Не нужно хаос создавать, — пробурчал Муса, — он появится сам.
   — Илюша, — прошептала Дина и поцеловала И.Д.К. в губы. — Я не хочу… Мы должны быть вместе…
   — Возвращайся, — сказал И.Д.К. — Возвращайся на Саграбал или на любой из Израилей, где воскресшие создают то, что в наши дни называли Третьим храмом.
   — А ты…
   — Я тоже вернусь. Я найду тебя. Я… я хочу, чтобы у нас был сын, Дина.
   — Парадокс, — сказала Людмила, перекинув свой голос по нематериальным сфирот. — Ты же знаешь, что за семнадцать миллиардов лет, отделяющих время Исхода от последнего мгновения Вселенной, не будет у тебя с Диной ни сына, ни дочери.
   — Парадокс, — согласился И.Д.К. — Потому что за эти семнадцать миллиардов лет у нас с Диной были и дети, и внуки…
   Вершина, на которой стоял И.Д.К., истончилась, как игла, плавящаяся в огне, и последней мыслью перед тем, как И.Д.К. разрешил времени испустить оставшийся квант и завершить свое течение, была: «Так сколько же ангелов можно разместить на острие иглы?»
* * *
   Через триста семьдесят миллионов лет после начала Исхода, когда рассеялись тучи, покрывавшие небо в течение последнего ледникового периода, на берегу бывшего Средиземного моря, там, где когда-то втыкались в небо зубья тель-авивских отелей, стояли два человека — мужчина и женщина. Мужчине было на вид лет сорок, женщина выглядела на тридцать, хотя приходилась мужчине матерью. С плеч женщины спадала легкая накидка, не скрывавшая ни ее фигуры, ни темного загара, приобретенного под лучами десятков Солнц, каждое из которых ничем не отличалось от того, что висело сейчас низко над горизонтом.
   Мужчина был обнажен, если не считать одеждой узкую набедренную повязку из тонко выделанной кожи. Мужчина смотрел на солнце, козырьком приставив к глазам ладонь, а женщина глядела вокруг себя и под ноги с видом человека, ожидавшего увидеть нечто совсем иное, а не то, что предстало ее взгляду — барханы и редкие скалы, похожие на когда-то стоявшие здесь отели не более, чем ящерка, пробежавшая между ног мужчины, похожа была на нильского крокодила, давно исчезнувшего с лица этой планеты.
   — Ты ошибся, — сказала женщина, — здесь уже нет ничего. Даже под землей. Даже в памяти этого песка — ничего нет.
   — Ничего, — эхом отозвался мужчина. — Я ошибся, согласен. Точнее… Здесь он проходил, и здесь остались его следы, как же иначе я мог бы придти именно сюда и сейчас? Но, когда он уходил, все его сути во всех сфирот ушли с ним. Только так я могу объяснить, почему его нет нигде и никогда. Будто и не было. Может, действительно, не было?
   Женщина покачала головой. Она молчала, но мысли ее слышны были каждому, кто хотел бы их слышать:
   — Помнишь, как ты явился ко мне, и я испугалась, подумала, что ты… нет, не грабитель, мне это и в голову не пришло… просто чужой, каким-то образом ошибшийся дверью… А ты боялся меня, ты думал, что жена Мессии знает о тебе с его слов, но я не знала тебя, а потом, когда узнала, ты стал для меня единственным… И когда ты повел меня за собой, я не могла не пойти… Помнишь нашу первую ночь на Саграбале? Ты так и не сказал вслух, что любишь, но мысли твои были такими яркими, что слова могли лишь погасить их… Я всегда понимала тебя, всегда. Даже сейчас понимаю, когда ты ушел. Ты ушел из всех времен, и из всех сфирот, тебя нет, и тебя никогда не было, но ты есть, и ты будешь, и этот парадокс я не могу разрешить…
   — Мама, — сказал Хаим, — здесь нет парадокса, и ты это прекрасно знаешь. Он создал Код для будущего мира, и только он, следовательно, мог будущий мир создать из Хаоса, каким станет эта Вселенная.
   — Я знаю, — устало сказала Дина. — Без нас он бы не создал ничего. Мы не должны были ему помогать.
   Хаим промолчал — он не был согласен, Миньян сделал то, чего не мог не сделать. Но он знал, что мать все равно будет время от времени возвращаться в эти миры, в эти времена — на Землю, на Саграбал, на каждый из множества Израилей, в надежде встретить — не самого И.Д.К., конечно, но хотя бы какую-то из его мыслей, случайно отделившуюся от его многомерной сути и, в отличие от нее, оставшуюся блуждать где-то и когда-то.
   Хаим позвал Людмилу, она тоже была на Земле, но в ином времени, гораздо более раннем, в начале ХХII века — ей было интересно исследовать развитие цивилизации после Исхода. Людмила отозвалась не сразу, видимо, не сумела точно сориентировать мысль:
   — Оставь ее, Хаим, — сказала она. — Оставь, не мешай. Человек Кода по имени Илья Денисович Купревич существовал только в нашей памяти.
   — Мама, — сказал Хаим, обращаясь к Дине, — я ухожу, извини.
   — Да, да, — рассеянно сказала Дина. Хаим ушел, она осталась одна; впрочем, она была одна не только здесь и сейчас, но еще во множестве времен и миров, измерений материи и духа. Она была одна и знала, что так всегда было и всегда будет — до конца времен.
   — Илюша, — прошептала она, обращаясь к баханам.
   — Илюша, — прошептала она, подняв голову и глядя на вечерние облака, посыпанные золотой пудрой солнечных лучей.
   — Илюша, — мысль ее металась во всех сфирот, не находя адресата. Мысль ее отражалась от душ всех любивших во всех временах, когда существовали люди.
   Девушка по имени Далила впитала эту мысль, и любовь к Самсону вспыхнула в ее душе неожиданно, как пламя пожара.
   Юноша по имени Петрарка впитал эту мысль, и любовь к Прекрасной Лауре оказалась сильнее самой жизни.
   Гай Юлий Цезарь, римский консул, стареющий и равнодушный ко всему сущему, впитал эту мысль, и любовь к египетской царице Клеопатре вновь сотворила чудо.
   Сколько человек во все времена услышали стон Дины, и сколько великих порывов родились, вспыхнули и погасли?
   Дина, готовившая обед для своего мужа Ильи, который вот-вот должен был вернуться из ешивы, тоже услышала этот странный шепот, чье-то знакомое и чужое имя, рука ее вздрогнула и, когда посреди салона появился вдруг незнакомый мужчина, она уже знала, что мир изменился.
* * *
   Прошу прощения у читателя: я обрываю повествование, когда до финальной точки остается буквально несколько слов. Думаю, причина ясна. Во-первых, невозможно далее вести дискуссию, не предъявив, наконец, тот решающий документ, на который я ссылался еще в начале первой части — «Берейшит». Во-вторых, я должен рассеять очевидные сомнения даже самых верных приверженцев моей концепции Исхода. Сомнения, которые не могли не возникнуть при чтении последних глав.
   — Ты полагаешь, — сказал, например, профессор Бен-Ури, живущий на Израиле-9, — что Илья Купревич, или, как ты его сокращенно называешь, И.Д.К., не только расшифровал текст Кода, не только положил начало Исходу, но еще и взял на себя, по сути, роль Творца, создавая Код для Вселенной, которая придет следом за нашей? Я полностью принимал твою концепцию до этого момента, поскольку Исход действительно имел место, духовное присутствие Мессии мы все постоянно ощущаем, мы общаемся с Мессией так же, как наши предки, возможно, общались с Творцом. Все это очевидно, все это работает на концепцию, но не нужно перегибать палку.
   Ты превратил историческое исследование в сугубо художественное произведение, когда заставил И.Д.К. совершить подвиг, к которому он, по сути, не был готов. Ни в каких реальных исторических документах, кроме того, на который ты намекал в начале своего исследования, но так и не предъявил читателю, нет ни единого упоминания об Илье Денисовиче Купревиче.
   — В результате, — продолжал Бен-Ури, — ты так и не ответил на главный вопрос философии, ради которого наверняка и затевал свое исследование: кто создал Код, и почему Код именно таков?
   Что ж, мне ничего не остается, как раскрыть карты.
   На самом деле, господа, у меня нет и никогда не было собственной интерпретации происхождения Кода. У меня нет и не было собственной версии Исхода. Весь текст, прочитанный вами и вызвавший столь разноречивую реакцию, является ничем иным, как расшифровкой еще одного уровня Книги, которую именуют Торой и которая содержит текст генетического Кода.
   Книга эта более многозначна, чем полагают ультраортодоксы. Ее первый слой — написанная словами история мира от сотворения до смерти Моше рабейну. Ее второй слой — намеки на свершившиеся события земной истории, которые «всплывают», если читать видимый текст через равные или неравные буквенные интервалы. Третий слой Торы, считавшийся главным, — запись генетического Кода, определившего Исход.
   У Книги есть четвертый уровень, господа.
   Весь ее текст, от первой до последней буквы, является анаграммой. Существует одна и только одна возможность перестановки всех знаков в Торе, при которой вновь возникает осмысленный и однозначный текст — от первой до последней буквы.
   Именно такую расшифровку мне удалось произвести. Именно этот, расшифрованный, текст анаграммы, именуемой Торой, я и предложил вниманию читателей, снабдив своими скромными комментариями.
   Предвижу вопрос: если триста восемьдесят тысяч знаков можно сложить только двояким образом — классическим, каким является Тора, и нетрадиционным, предложенным выше, — почему человечеству был дан на сохранение первый, а не второй текст?
   Ответ ясен: первая анаграмма предназначена для сохранения текста и ни для чего более. Первая анаграмма полностью соответствовала представлениям человека времен дарования Торы, его психологии, его сути — эта анаграмма имела все шансы сохраниться и пронести через века текст генетической программы.
   Вторая анаграмма содержала истинную историю Исхода и для евреев времен Моше рабейну смыслом не обладала. Она не могла стать основой философии, религии и самого существования еврейской нации.
   Расшифровка второй — истинной — анаграммы стала возможна лишь сейчас, когда Исход свершился. Более того, именно вторая анаграмма ставит нас перед новой загадкой — загадкой истинного Исхода, который начался, когда И.Д.К., сконструировавший Код для человечества, которому предстоит жить в будущей Вселенной, покинул наш мир в момент исчезновения последнего кванта времени.
   Мы ничего не знаем о той, будущей, Вселенной, и нам не дано это знать, ибо наш мир отделен от приходящего мистерией кокона, в который сожмется Вселенная через семнадцать миллиардов лет.
   Мы, люди Кода, живущие сейчас на сотнях планет, именуемых Израилем, полагаем, что Третий Храм уже создан, ибо чем же иным является, по общему мнению, наша способность существования во всех материальных и нематериальных измерениях, которые, по сути, едины, и куда в течение многих тысячелетий еврейский народ на планете Земля не имел доступа не из-за греховности своей перед Творцом (перед самим собой!), но по простой, как солнечный день, причине — мы знали первый слой анаграммы, именуемой Торой, мы полагали, что знаем второй ее слой, интерпретированный нашими мудрецами, но третий слой, слой Кода, был от нас скрыт.
   Единственную мысль хочу я высказать в заключение и очень надеюсь, что не буду обвинен в излишней игре воображения.
   Мысль? Нет, это скорее вопрос, который я задаю сам себе и теперь хочу задать вам, прочитавшим Книгу в ее второй сущности: действительно ли И.Д.К., сконструировав Код, ушел с ним в будущую Вселенную, начав очередной Исход? Не живем ли мы сами в той Вселенной, которая была создана, сконструирована, оплодотворена личностью И.Д.К.?
   Не может ли быть так, что все координаты времени, скрутившись в одинокую окружность, начали свой новый отсчет не во Вселенной будущего, но в нашем мире, возникшем двадцать миллиардов лет назад — или семнадцать миллиардов лет спустя, поскольку это одно и то же?
   Перечитайте Текст, и, уверен, вы найдете множество тому подтверждений. Я их нашел, но не смею навязывать читателю еще и эту свою точку зрения, ибо в ней, в отличие от остальных своих соображений, я не уверен.
   Впрочем, одно доказательство я приведу — последний абзац Анаграммы. Именно этот финал однозначно связывает оба текста Книги — обе возможные расшифровки.
   Вот эти строки. Книга «Дварим», финал.
* * *
   «…И ни в одном из миров Исхода, именуемых Израилем, не было более такого пророка, как Элиягу, знавшего Вселенную во всех ее сущностях, со всеми ее знамениями и чудесами, которые совершил Он на планете Земля во время Исхода, перед глазами всего Израиля…»

 
   1993-96 г.г.