Страница:
Нацеленность на то, чтобы всегда выигрывать, или на то, чтобы заработать любой ценой, – это не одно и то же. Заработав, многие останавливаются, а человек, стремящийся побеждать, живет с чувством неудовлетворенности постоянно. Что двигало Марадоной, Платини и другими звездами, имеющими достаточно денег? Конечно же, желание стать лучшими в мире, и ради этого они могли отказываться от любых жизненных удовольствий.
В Сеуле, в мою бытность главным тренером сборной Южной Кореи, как-то ждали приезда аргентинской команды «Бока Хуниорс» с Марадоной на товарищеский матч. Сам Диего приехал раньше партнеров, чтобы побывать на открытии футбольной школы, встретиться с президентом страны. Меня попросили откомандировать в его распоряжение доктора и массажиста, так как у Марадоны был индивидуальный план подготовки, диета. Мне было интересно: как же звезда с непредсказуемым характером проведет эту неделю. И выяснилось, что он умудрился опоздать к президенту, так и не встретился с чиновниками, зато приехал на открытие школы, а в свободное время не только не позволил себе лишнего, но и сбросил за несколько дней 3 килограмма!
Нечто подобное я наблюдал и в Лиссабоне, когда в ресторан, к моему удивлению, вошел Луиш Фигу с женой и дочкой и сел за соседний столик. Мне так же было интересно ненавязчиво понаблюдать за ним и его меню. Смотрю – минеральная вода, салат, рыба, фрукты. Все достойно, мило. После обеда удалось поговорить, и выяснилось, что после матча Лиги чемпионов в Лондоне он прилетел домой навестить родителей, а до этого, пробежавшись и поплавав, заехал пообедать. И после такого начинаешь непроизвольно сожалеть о многих талантливых игроках, которым не хватило добровольного и сознательного ограничения в быту для достижения самых высоких результатов.
Среди них Игорь Добровольский и Алексей Михайличенко, с которыми мне пришлось пройти путь от детского и юношеского футбола до олимпийского «золота».
Не особенно хочется набиваться в учителя, но вспоминаю слова еще одного олимпийского чемпиона, Сергея Горлуковича. На мою фразу: «Вот мы с тобой столько пережили, Олимпиаду выиграли…» – он ответил: «Нет, Анатолий Федорович, это не вы со мной, а мы с вами выиграли. И если бы вы меня не пригласили в команду, не было бы ни олимпийского „золота“, ни „Боруссии“, ни много чего другого». Да, наверное, Сергей прав. Если бы после предложения Колоскова возглавить на три матча юношескую сборную 1967–1968 годов рождения я ответил отказом…
Помню, просматривал списки игроков, и мне как бы между делом дали понять, что был вот такой футболист Добровольский. Спрашиваю: «Почему был?» Так и так, характер неважный, покуривает… «Ага, характер сложный. И в футбол, говорите, играть умеет? Давайте его сюда».
Игорь оказался очень способным футболистом. Его независимый характер как раз причина того, что он стал лидером команды с удивительными психофизическими качествами. Проблемой его, как, впрочем, и всех одаренных от природы игроков, было отсутствие функциональной подготовки, он играл больше за счет своих способностей. У нас с ним всегда были споры. Я ему: «Ты не готов». Он мне: «Я в порядке!» Тестируем. Игорь действительно все пробегает как положено, победно смотрит на нас. «Ты никак не поймешь, – говорю, – что не можешь так работать стабильно. У тебя матчи чередуются – три хорошо, один плохо. Да, ты пробежал тесты, но чего это стоило твоему организму – доказать тренеру, что ты в порядке».
В свое время я ведь сам страдал «болезнью одаренных». Сдав тест, однажды позволил себе высказаться: «Ну, все, с меня достаточно!» Тренер Маслов, услышав это, так и взвился: «Ах ты, мать твою… Мама с папой его одарили, а ему – достаточно!» В общем, торпедовцы меня поймут. Критика была простой и доходчивой – мне было 18 лет, да еще все это происходило под хохот ребят.
Во многом из-за этой проблемы Игорь так и не смог заиграть в серьезном европейском клубе. Хотя мало кто обладал такой потрясающей психологической устойчивостью. Мы играем финал с Бразилией в Сеуле, проигрываем 0: 1. И Игорь бьет пенальти легко, спокойно, небрежно, даже вальяжно – какая же должна быть психика! Или матч с немцами в 1992 году – то же самое.
Сегодня Добровольский – главный тренер сборной Молдавии, у которой появилась игра, успехи, и я очень этому рад. Не потому, что перед началом работы он захотел обсудить ее со мной. А потому, что Игорю удалось правильно понять мои слова: нужно как можно быстрее забыть, каким ты был футболистом.
Главным моим критерием подбора игроков в национальную, олимпийскую и юношескую сборные всегда были не только личностные качества, но и способности к обучению. B данном контексте мне бы хотелось вспомнить Алексея Михайличенко. Если Добровольского я знал с «юношей», то его – с детства. Игрок – это всегда индивидуальность. И его мастерство совершенствуется за счет творческого восприятия. На начальном этапе при отборе детей надо определить изюминку в игроке, за счет чего он сможет играть и каков он в обучении. Потом мы назовем лучшее качество Михайличенко игровой хитростью. А в детстве ему не было особо интересно бить по мячу, делать передачу, и он непроизвольно усложнял то финт, то ложный замах. Алексей не обладал особой скоростью, ему нужно было переигрывать соперника за счет нестандартного мышления. В начале моей тренерской работы в школе «Динамо» его можно было назвать «гадким утенком» из сказки Андерсена. Неуклюж, без стартовой скорости и выдающихся физических качеств… Но работа с мячом компенсировала все недостатки. Невероятная способность к обучению помогла стать универсальным игроком (отдельным и непростым этапом было для него приучить себя играть в подкатах, к игровой дисциплине – всему тому, к чему разыгрывающие игроки не склонны), а умение обращаться с мячом осталось с ним до окончания карьеры. Вспоминаю матч «Интер» – «Сампдория», когда я приехал просматривать Михайличенко для национальной сборной. Пробитый им метров с сорока мяч застал всех врасплох. Сидевший рядом президент «Сампдории» Мантовани помолчал, после чего сказал мне: «Есть вещи, которые может сделать только он…» Универсальность – это единственное из востребованных качеств в современном футболе. Но в моем понимании, нам нужны сейчас универсальные индивидуальности, такие как Зидан, Хави, Михайличенко. И не нужны посредственные универсальности, делающие все на удовлетворительном уровне.
А между тем Михайличенко сначала мучился в «Сампдории», но, играя в национальной сборной, поддерживал свой уровень. Да, на него было давление со стороны местных звезд Манчини и Виали. Они просто могли в упор не видеть его на поле, не давать передачу, когда он ждал ее и находился в выгодной позиции.
Как-то я приехал в Геную проведать Алексея, пообщался с ним и с тренером Вуядином Бошковым. И навстречу нам попался защитник Сречко Катанец. Он и говорит Алексею, показывая на меня: «Что, папа приехал?» А тот в ответ: «Тебе хорошо, твой не уезжает…»
Михайличенко можно причислить к тем капитанам, которым удавалось сочетать мудрость на поле и в быту. Он умел вселять уверенность в партнеров, держать нити игры в своих руках, но при этом сохранять беззаботность перед самыми серьезными матчами, что благотворно влияло на атмосферу в команде. По своему характеру Алексей был этакий Василий Теркин – он умел снимать напряженность. К примеру, перед важнейшим матчем с Италией в 1991 году, после которого должно было решиться – мы или итальянцы поедут на чемпионат Европы, – он придумал на базе в Новогорске соревнование наподобие пятиборья для медицинского персонала. Все было как положено: доктора и массажисты прыгали, бегали, кувыркались под шумную поддержку и смех футболистов.
Похожую роль выполнял и Гела Кеташвили. Как-то с олимпийской сборной мы ехали на игру. А у него была привычка постоянно высматривать в окно красивые места и приговаривать: «О, как здесь хорошо, я бы тут жил!» И вот проезжаем какой-то дикий пустырь, и кто-то бросает: «Гела, а здесь бы пожил?» А тот: «Я согласэн, Федорыч потом пробьет нэфть!» Что правда, то правда: тогда для футболистов приходилось многое «пробивать»…
Да, в команде должен быть человек, умеющий в нужную секунду запустить шутку, как, к примеру, это могли делать Виталий Хмельницкий, Валентин Бубукин или Слава Метревели. Им может быть не только игрок – врач Орджоникидзе много общался с игроками, был для них настоящим психотерапевтом со своими гитарными вечерами, легкой рукой при уколах, задушевными беседами. Если нет благоприятной среды в коллективе – то нет команды. Все равно, что лишить растение солнца, не поливать его…
Сейчас многие спрашивают: как казахи уживались с белорусами, грузины с русскими и так далее. Я говорю: мы оценивали друг друга по человеческим и профессиональным качествам.
В настоящее время с появлением иностранных игроков тренер, бывает, сталкивается с проблемой отсутствия той самой атмосферы – и это пагубно влияет на рост молодых футболистов. Тренеру очень сложно защитить начинающего, потому что он сам зависит от результата. И если у тебя нет конкуренции в составе, позиции не дублируются, плюс руководство тянет в одну сторону, президент (он же бывший тренер) в другую, то ничего хорошего получиться не может.
Вторая этапная встреча состоялась в Питере. Мы с женой ходили на Кузнечный рынок, рядом с Владимирским собором. Там уже были знакомые продавцы из деревни, представители какой-то безобидной религиозной секты – я сразу определил, что нужно у них покупать продукты, потому что по лицам, чистым и светлым, было видно, что эти люди ведут здоровый образ жизни. Они жили далеко от Питера, где-то, где не пьют, не гуляют напропалую. Новые знакомые во многом повлияли на то, что я вдруг стал ходить во Владимирский собор. И вот однажды у входа в храм встретил академика Лихачева. Он шел в церковь, опираясь на палочку. Мы встретились взглядами, кажется, он меня узнал. Потом, уже внутри, я со стороны наблюдал за ним. Лихачев совершенно не производил впечатление набожного человека, нет! Это было что-то другое, не показное, для него присутствие в храме было общением, доступным только ему. Я смотрел на него, человека с необыкновенной судьбой, и чувствовал, как меняется мое понимание веры.
Третья встреча, которая стоит в этом ряду, состоялась в Италии. После Олимпиады в Сеуле я отправился туда по приглашению советско-итальянского спортивно-культурного фонда. Так я встретился в Ватикане с папой римским Иоанном Павлом. Мы говорили с ним, что интересно, на русском языке. Тогда у нас в стране происходило много изменений, и беседа получилась довольно светской. Наверное, все-таки люди, которые постоянно проводят время в святых местах, не могут не излучать атмосферу тепла и доброжелательности. Мы можем много в чем разочаровываться, но у таких, как папа, есть духовный запас, чтобы быть выше. И неважно, католик ты или православный, – чтобы понимать это, надо быть просто христианином.
Оператор «Локомотива» – Владимир Анатольевич Конюхов – очень религиозный человек, и у нас с ним была абсолютная духовная совместимость. Именно в период общения с ним я отправился в церковь, исповедался и причастился. Пошел не случайно – можно говорить о вдохновении, о порыве, но перешагнуть через себя, признать, проговорить свои ошибки – это на самом деле шаг. И твое дальнейшее самоощущение во многом зависит от того, насколько ты смог открыться. Нельзя прожить не ошибаясь. Нельзя прожить день, не совершив какую-нибудь глупость. И нужно невероятное счастье, ангел-хранитель, чтобы ты не свалился в пропасть. Однажды в Киеве я пошел на берег Днепра. Довольно легкомысленно поплыл против течения, и у меня начало сводить руки. Когда понял, что бороться уже сил нет, я полностью расслабился, перестал двигаться и покорился воле Божьей. При этом не чувствовал страха за жизнь – чувствовал себя покорным, расслабленным, смирившимся. Течением меня вынесло к берегу, и я пешком вернулся к жене, которая считала, что я утонул…
Интересно, я ведь знаком и со вторым Конюховым. Тем самым Федором Конюховым, путешественником, который на маленькой лодке отваживался пересекать океан. Вы были когда-нибудь в океане? Там, где волны – высотой с 5-этажный дом, а ты – совсем один против природы. Спросил его: «Неужели не страшно?» И получил ответ: «Я просто верую».
И вот когда ты говоришь с игроками, проживаешь с ними разные ситуации, чувствуешь «накат» на себя, волей-неволей начинаешь испытывать чувство агрессии. Перед тобой толпа 15—16-летних мальчишек и девчонок, которые выпили пива и скандируют гадости в твой адрес. И в этот момент ты теряешь главное чувство – доброе отношение к людям! Но не к детям, а к тем негодяям, которые стоят за ними и используют их в своих корыстных целях. Безгранично ощущение мерзости, когда сталкиваешься с журналистом, который неизвестно что пишет о тебе, или с футболистом, который льет на тебя грязь. И ты должен это все воспринять! Как быть в такой ситуации с заповедью, согласно которой следует любить ближнего своего, как самого себя? Но в самые трудные моменты спасала фраза опять же из Библии: прости их, ибо они не ведают, что творят. Ведь все эти люди не знают, кто я такой. Не знают, какой я тренер, какой я человек, какой я отец, какой я друг! В определенный момент я понял, что изменить ничего нельзя. Кроме отношения к происходящему.
В ходе той же поездки в Италию, когда состоялась встреча с папой, у меня было буквально несколько часов побродить по Флоренции. Забросив вещи в гостиницу, я сразу отправился в галерею Уффици, где выставлен Давид, скульптура великого Микеланджело. Я смотрел на него и ощущал, что попадаю под воздействие некоего колдовства. Это настоящий гимн, воспевающий красоту человека! Постоял минут пять, ушел, но потом возвращался дважды, словно ноги меня несли к Давиду сами! Ощущение – непередаваемое. Тогда в очередной раз осознал, как же мы себя обделяем, не обращая внимания на искусство, гениальные вещи, что нас окружают, проходим мимо того, что делает нас лучше, чище, богаче.
Прошлой осенью приехал в Мадрид просматривать «Атлетико» перед встречей в Кубке УЕФА и сразу пошел в Прадо. Потом меня журналисты испанские начали расспрашивать о впечатлениях от поездки. Я ответил, что получил два, и очень ярких: первое – посещение Прадо. Второе – сам матч «Атлетико», с Рейесом, Агуэро…
Пресса восхитилась. Потом то же самое меня спрашивали дома, и, когда я ответил абсолютно так же, корреспондент меня не понял. Решил, что я говорил о магазине «Прада»… В такие моменты задаешься вопросом: надо ли удивляться качеству написанного, когда нет культуры у большинства газетчиков?
Профессия тренера – благородная, но неблагодарная. Чтобы передавать свои знания другим, нужно иметь внутреннюю потребность, талант. Таким надо родиться и невозможно стать. Это миссия, венцом которой может стать только успех бывшего подопечного.
Конечно, мне приятно, когда звонят Колыванов, Добровольский и поздравляют с днем рождения. Но есть и такие, кто просто относятся ко мне с добрым чувством, – болельщики на улицах, коллеги из других видов спорта, а я об этих людях забываю, зацикливаясь на борьбе, сосредотачиваясь на негодяях.
Я до сих пор нахожусь под впечатлением разговора с Вадимом Тищенко, бывшим главным тренером днепропетровского «Днепра». Однажды я разыскивал его, чтобы получить информацию об одном игроке. И не застав Вадима, попросил, чтобы он мне перезвонил. Буквально через десять минут я услышал взволнованный голос Вадика: «Анатолий Федорович, что случилось? Как вы себя чувствуете? Какая нужна помощь?» Другой пример, совсем свежий: приехал на товарищеский матч «Спартак» – «Химки», и Стас Черчесов, увидев меня, помахал рукой. Обнялись, поздоровались. Зашел разговор о чемпионате Европы, потом перешли на прошлогоднюю несправедливость с «Локомотивом». Я Стасу говорю: «Знаешь, ведь многие при встрече со мной не смотрят в глаза от стыда, отворачиваются». – «Анатолий Федорович, я-то смотрю, разве этого мало? И потом: кто говорил, что нет ничего долговечнее правды?» Я был потрясен. Ведь сказал это еще за год до этого, в Голландии, на лицензировании, когда мы с утра встретились в тренажерном зале!
Время сейчас трудное, обесценились отношения, они стали в основном экономическими, бездуховными. Игроки выбирают тренеров по прихоти, а бывшие друзья с легкостью подталкивают падающих.
Но я не переживаю. В какой-то момент пришел к тому, что меня не интересует мнение толпы, мне важна только своя собственная оценка самого себя. Я умею спрашивать с самого себя, хотя в чем-то я, безусловно, слаб. Но благодарным быть не боюсь и, например, не стесняюсь признать, что благодарен Колоскову за то, что когда-то он пригласил меня в юношескую сборную, дал мне шанс. И руководителям «Локомотива», и Якунину, как ни странно. За то, что у меня была возможность работать. Даже сейчас, находясь без работы, я не забываю об этом.
Игровая карьера
В Сеуле, в мою бытность главным тренером сборной Южной Кореи, как-то ждали приезда аргентинской команды «Бока Хуниорс» с Марадоной на товарищеский матч. Сам Диего приехал раньше партнеров, чтобы побывать на открытии футбольной школы, встретиться с президентом страны. Меня попросили откомандировать в его распоряжение доктора и массажиста, так как у Марадоны был индивидуальный план подготовки, диета. Мне было интересно: как же звезда с непредсказуемым характером проведет эту неделю. И выяснилось, что он умудрился опоздать к президенту, так и не встретился с чиновниками, зато приехал на открытие школы, а в свободное время не только не позволил себе лишнего, но и сбросил за несколько дней 3 килограмма!
Нечто подобное я наблюдал и в Лиссабоне, когда в ресторан, к моему удивлению, вошел Луиш Фигу с женой и дочкой и сел за соседний столик. Мне так же было интересно ненавязчиво понаблюдать за ним и его меню. Смотрю – минеральная вода, салат, рыба, фрукты. Все достойно, мило. После обеда удалось поговорить, и выяснилось, что после матча Лиги чемпионов в Лондоне он прилетел домой навестить родителей, а до этого, пробежавшись и поплавав, заехал пообедать. И после такого начинаешь непроизвольно сожалеть о многих талантливых игроках, которым не хватило добровольного и сознательного ограничения в быту для достижения самых высоких результатов.
Среди них Игорь Добровольский и Алексей Михайличенко, с которыми мне пришлось пройти путь от детского и юношеского футбола до олимпийского «золота».
Не особенно хочется набиваться в учителя, но вспоминаю слова еще одного олимпийского чемпиона, Сергея Горлуковича. На мою фразу: «Вот мы с тобой столько пережили, Олимпиаду выиграли…» – он ответил: «Нет, Анатолий Федорович, это не вы со мной, а мы с вами выиграли. И если бы вы меня не пригласили в команду, не было бы ни олимпийского „золота“, ни „Боруссии“, ни много чего другого». Да, наверное, Сергей прав. Если бы после предложения Колоскова возглавить на три матча юношескую сборную 1967–1968 годов рождения я ответил отказом…
Помню, просматривал списки игроков, и мне как бы между делом дали понять, что был вот такой футболист Добровольский. Спрашиваю: «Почему был?» Так и так, характер неважный, покуривает… «Ага, характер сложный. И в футбол, говорите, играть умеет? Давайте его сюда».
Игорь оказался очень способным футболистом. Его независимый характер как раз причина того, что он стал лидером команды с удивительными психофизическими качествами. Проблемой его, как, впрочем, и всех одаренных от природы игроков, было отсутствие функциональной подготовки, он играл больше за счет своих способностей. У нас с ним всегда были споры. Я ему: «Ты не готов». Он мне: «Я в порядке!» Тестируем. Игорь действительно все пробегает как положено, победно смотрит на нас. «Ты никак не поймешь, – говорю, – что не можешь так работать стабильно. У тебя матчи чередуются – три хорошо, один плохо. Да, ты пробежал тесты, но чего это стоило твоему организму – доказать тренеру, что ты в порядке».
В свое время я ведь сам страдал «болезнью одаренных». Сдав тест, однажды позволил себе высказаться: «Ну, все, с меня достаточно!» Тренер Маслов, услышав это, так и взвился: «Ах ты, мать твою… Мама с папой его одарили, а ему – достаточно!» В общем, торпедовцы меня поймут. Критика была простой и доходчивой – мне было 18 лет, да еще все это происходило под хохот ребят.
Во многом из-за этой проблемы Игорь так и не смог заиграть в серьезном европейском клубе. Хотя мало кто обладал такой потрясающей психологической устойчивостью. Мы играем финал с Бразилией в Сеуле, проигрываем 0: 1. И Игорь бьет пенальти легко, спокойно, небрежно, даже вальяжно – какая же должна быть психика! Или матч с немцами в 1992 году – то же самое.
Сегодня Добровольский – главный тренер сборной Молдавии, у которой появилась игра, успехи, и я очень этому рад. Не потому, что перед началом работы он захотел обсудить ее со мной. А потому, что Игорю удалось правильно понять мои слова: нужно как можно быстрее забыть, каким ты был футболистом.
Главным моим критерием подбора игроков в национальную, олимпийскую и юношескую сборные всегда были не только личностные качества, но и способности к обучению. B данном контексте мне бы хотелось вспомнить Алексея Михайличенко. Если Добровольского я знал с «юношей», то его – с детства. Игрок – это всегда индивидуальность. И его мастерство совершенствуется за счет творческого восприятия. На начальном этапе при отборе детей надо определить изюминку в игроке, за счет чего он сможет играть и каков он в обучении. Потом мы назовем лучшее качество Михайличенко игровой хитростью. А в детстве ему не было особо интересно бить по мячу, делать передачу, и он непроизвольно усложнял то финт, то ложный замах. Алексей не обладал особой скоростью, ему нужно было переигрывать соперника за счет нестандартного мышления. В начале моей тренерской работы в школе «Динамо» его можно было назвать «гадким утенком» из сказки Андерсена. Неуклюж, без стартовой скорости и выдающихся физических качеств… Но работа с мячом компенсировала все недостатки. Невероятная способность к обучению помогла стать универсальным игроком (отдельным и непростым этапом было для него приучить себя играть в подкатах, к игровой дисциплине – всему тому, к чему разыгрывающие игроки не склонны), а умение обращаться с мячом осталось с ним до окончания карьеры. Вспоминаю матч «Интер» – «Сампдория», когда я приехал просматривать Михайличенко для национальной сборной. Пробитый им метров с сорока мяч застал всех врасплох. Сидевший рядом президент «Сампдории» Мантовани помолчал, после чего сказал мне: «Есть вещи, которые может сделать только он…» Универсальность – это единственное из востребованных качеств в современном футболе. Но в моем понимании, нам нужны сейчас универсальные индивидуальности, такие как Зидан, Хави, Михайличенко. И не нужны посредственные универсальности, делающие все на удовлетворительном уровне.
А между тем Михайличенко сначала мучился в «Сампдории», но, играя в национальной сборной, поддерживал свой уровень. Да, на него было давление со стороны местных звезд Манчини и Виали. Они просто могли в упор не видеть его на поле, не давать передачу, когда он ждал ее и находился в выгодной позиции.
Как-то я приехал в Геную проведать Алексея, пообщался с ним и с тренером Вуядином Бошковым. И навстречу нам попался защитник Сречко Катанец. Он и говорит Алексею, показывая на меня: «Что, папа приехал?» А тот в ответ: «Тебе хорошо, твой не уезжает…»
Михайличенко можно причислить к тем капитанам, которым удавалось сочетать мудрость на поле и в быту. Он умел вселять уверенность в партнеров, держать нити игры в своих руках, но при этом сохранять беззаботность перед самыми серьезными матчами, что благотворно влияло на атмосферу в команде. По своему характеру Алексей был этакий Василий Теркин – он умел снимать напряженность. К примеру, перед важнейшим матчем с Италией в 1991 году, после которого должно было решиться – мы или итальянцы поедут на чемпионат Европы, – он придумал на базе в Новогорске соревнование наподобие пятиборья для медицинского персонала. Все было как положено: доктора и массажисты прыгали, бегали, кувыркались под шумную поддержку и смех футболистов.
Похожую роль выполнял и Гела Кеташвили. Как-то с олимпийской сборной мы ехали на игру. А у него была привычка постоянно высматривать в окно красивые места и приговаривать: «О, как здесь хорошо, я бы тут жил!» И вот проезжаем какой-то дикий пустырь, и кто-то бросает: «Гела, а здесь бы пожил?» А тот: «Я согласэн, Федорыч потом пробьет нэфть!» Что правда, то правда: тогда для футболистов приходилось многое «пробивать»…
Да, в команде должен быть человек, умеющий в нужную секунду запустить шутку, как, к примеру, это могли делать Виталий Хмельницкий, Валентин Бубукин или Слава Метревели. Им может быть не только игрок – врач Орджоникидзе много общался с игроками, был для них настоящим психотерапевтом со своими гитарными вечерами, легкой рукой при уколах, задушевными беседами. Если нет благоприятной среды в коллективе – то нет команды. Все равно, что лишить растение солнца, не поливать его…
Сейчас многие спрашивают: как казахи уживались с белорусами, грузины с русскими и так далее. Я говорю: мы оценивали друг друга по человеческим и профессиональным качествам.
В настоящее время с появлением иностранных игроков тренер, бывает, сталкивается с проблемой отсутствия той самой атмосферы – и это пагубно влияет на рост молодых футболистов. Тренеру очень сложно защитить начинающего, потому что он сам зависит от результата. И если у тебя нет конкуренции в составе, позиции не дублируются, плюс руководство тянет в одну сторону, президент (он же бывший тренер) в другую, то ничего хорошего получиться не может.
* * *
Некоторые люди серьезно повлияли на меня в духовном плане, сформировали мое понимание жизни, помогли научиться по-другому оценивать происходящее. При этом я их особенно хорошо и не знал. Например, великий актер и режиссер Михаил Яншин, с которым мы с супругой встретились в Киеве. Общение с ним потрясло меня до глубины души. Поразило, как Михаил Михайлович скромно выглядел. Огромная разница между внешним видом и тем, как он говорил. Какие глаза были у Яншина! Чувствовалось, что общаешься с человеком, у которого совершенно иные ценности, чем у большинства. Да, он относился к «богеме». Но это не казалось главным…Вторая этапная встреча состоялась в Питере. Мы с женой ходили на Кузнечный рынок, рядом с Владимирским собором. Там уже были знакомые продавцы из деревни, представители какой-то безобидной религиозной секты – я сразу определил, что нужно у них покупать продукты, потому что по лицам, чистым и светлым, было видно, что эти люди ведут здоровый образ жизни. Они жили далеко от Питера, где-то, где не пьют, не гуляют напропалую. Новые знакомые во многом повлияли на то, что я вдруг стал ходить во Владимирский собор. И вот однажды у входа в храм встретил академика Лихачева. Он шел в церковь, опираясь на палочку. Мы встретились взглядами, кажется, он меня узнал. Потом, уже внутри, я со стороны наблюдал за ним. Лихачев совершенно не производил впечатление набожного человека, нет! Это было что-то другое, не показное, для него присутствие в храме было общением, доступным только ему. Я смотрел на него, человека с необыкновенной судьбой, и чувствовал, как меняется мое понимание веры.
Третья встреча, которая стоит в этом ряду, состоялась в Италии. После Олимпиады в Сеуле я отправился туда по приглашению советско-итальянского спортивно-культурного фонда. Так я встретился в Ватикане с папой римским Иоанном Павлом. Мы говорили с ним, что интересно, на русском языке. Тогда у нас в стране происходило много изменений, и беседа получилась довольно светской. Наверное, все-таки люди, которые постоянно проводят время в святых местах, не могут не излучать атмосферу тепла и доброжелательности. Мы можем много в чем разочаровываться, но у таких, как папа, есть духовный запас, чтобы быть выше. И неважно, католик ты или православный, – чтобы понимать это, надо быть просто христианином.
Оператор «Локомотива» – Владимир Анатольевич Конюхов – очень религиозный человек, и у нас с ним была абсолютная духовная совместимость. Именно в период общения с ним я отправился в церковь, исповедался и причастился. Пошел не случайно – можно говорить о вдохновении, о порыве, но перешагнуть через себя, признать, проговорить свои ошибки – это на самом деле шаг. И твое дальнейшее самоощущение во многом зависит от того, насколько ты смог открыться. Нельзя прожить не ошибаясь. Нельзя прожить день, не совершив какую-нибудь глупость. И нужно невероятное счастье, ангел-хранитель, чтобы ты не свалился в пропасть. Однажды в Киеве я пошел на берег Днепра. Довольно легкомысленно поплыл против течения, и у меня начало сводить руки. Когда понял, что бороться уже сил нет, я полностью расслабился, перестал двигаться и покорился воле Божьей. При этом не чувствовал страха за жизнь – чувствовал себя покорным, расслабленным, смирившимся. Течением меня вынесло к берегу, и я пешком вернулся к жене, которая считала, что я утонул…
Интересно, я ведь знаком и со вторым Конюховым. Тем самым Федором Конюховым, путешественником, который на маленькой лодке отваживался пересекать океан. Вы были когда-нибудь в океане? Там, где волны – высотой с 5-этажный дом, а ты – совсем один против природы. Спросил его: «Неужели не страшно?» И получил ответ: «Я просто верую».
И вот когда ты говоришь с игроками, проживаешь с ними разные ситуации, чувствуешь «накат» на себя, волей-неволей начинаешь испытывать чувство агрессии. Перед тобой толпа 15—16-летних мальчишек и девчонок, которые выпили пива и скандируют гадости в твой адрес. И в этот момент ты теряешь главное чувство – доброе отношение к людям! Но не к детям, а к тем негодяям, которые стоят за ними и используют их в своих корыстных целях. Безгранично ощущение мерзости, когда сталкиваешься с журналистом, который неизвестно что пишет о тебе, или с футболистом, который льет на тебя грязь. И ты должен это все воспринять! Как быть в такой ситуации с заповедью, согласно которой следует любить ближнего своего, как самого себя? Но в самые трудные моменты спасала фраза опять же из Библии: прости их, ибо они не ведают, что творят. Ведь все эти люди не знают, кто я такой. Не знают, какой я тренер, какой я человек, какой я отец, какой я друг! В определенный момент я понял, что изменить ничего нельзя. Кроме отношения к происходящему.
В ходе той же поездки в Италию, когда состоялась встреча с папой, у меня было буквально несколько часов побродить по Флоренции. Забросив вещи в гостиницу, я сразу отправился в галерею Уффици, где выставлен Давид, скульптура великого Микеланджело. Я смотрел на него и ощущал, что попадаю под воздействие некоего колдовства. Это настоящий гимн, воспевающий красоту человека! Постоял минут пять, ушел, но потом возвращался дважды, словно ноги меня несли к Давиду сами! Ощущение – непередаваемое. Тогда в очередной раз осознал, как же мы себя обделяем, не обращая внимания на искусство, гениальные вещи, что нас окружают, проходим мимо того, что делает нас лучше, чище, богаче.
Прошлой осенью приехал в Мадрид просматривать «Атлетико» перед встречей в Кубке УЕФА и сразу пошел в Прадо. Потом меня журналисты испанские начали расспрашивать о впечатлениях от поездки. Я ответил, что получил два, и очень ярких: первое – посещение Прадо. Второе – сам матч «Атлетико», с Рейесом, Агуэро…
Пресса восхитилась. Потом то же самое меня спрашивали дома, и, когда я ответил абсолютно так же, корреспондент меня не понял. Решил, что я говорил о магазине «Прада»… В такие моменты задаешься вопросом: надо ли удивляться качеству написанного, когда нет культуры у большинства газетчиков?
* * *
Благодарность – свойство, присущее сильным людям. Христос беседовал со своими учениками, и вдруг пришел один из исцеленных им со словами благодарности. Иисус отвечает: «Иди с Богом и не греши, – и, оборачиваясь к ученикам, спрашивает: – А где остальные?»Профессия тренера – благородная, но неблагодарная. Чтобы передавать свои знания другим, нужно иметь внутреннюю потребность, талант. Таким надо родиться и невозможно стать. Это миссия, венцом которой может стать только успех бывшего подопечного.
Конечно, мне приятно, когда звонят Колыванов, Добровольский и поздравляют с днем рождения. Но есть и такие, кто просто относятся ко мне с добрым чувством, – болельщики на улицах, коллеги из других видов спорта, а я об этих людях забываю, зацикливаясь на борьбе, сосредотачиваясь на негодяях.
Я до сих пор нахожусь под впечатлением разговора с Вадимом Тищенко, бывшим главным тренером днепропетровского «Днепра». Однажды я разыскивал его, чтобы получить информацию об одном игроке. И не застав Вадима, попросил, чтобы он мне перезвонил. Буквально через десять минут я услышал взволнованный голос Вадика: «Анатолий Федорович, что случилось? Как вы себя чувствуете? Какая нужна помощь?» Другой пример, совсем свежий: приехал на товарищеский матч «Спартак» – «Химки», и Стас Черчесов, увидев меня, помахал рукой. Обнялись, поздоровались. Зашел разговор о чемпионате Европы, потом перешли на прошлогоднюю несправедливость с «Локомотивом». Я Стасу говорю: «Знаешь, ведь многие при встрече со мной не смотрят в глаза от стыда, отворачиваются». – «Анатолий Федорович, я-то смотрю, разве этого мало? И потом: кто говорил, что нет ничего долговечнее правды?» Я был потрясен. Ведь сказал это еще за год до этого, в Голландии, на лицензировании, когда мы с утра встретились в тренажерном зале!
Время сейчас трудное, обесценились отношения, они стали в основном экономическими, бездуховными. Игроки выбирают тренеров по прихоти, а бывшие друзья с легкостью подталкивают падающих.
Но я не переживаю. В какой-то момент пришел к тому, что меня не интересует мнение толпы, мне важна только своя собственная оценка самого себя. Я умею спрашивать с самого себя, хотя в чем-то я, безусловно, слаб. Но благодарным быть не боюсь и, например, не стесняюсь признать, что благодарен Колоскову за то, что когда-то он пригласил меня в юношескую сборную, дал мне шанс. И руководителям «Локомотива», и Якунину, как ни странно. За то, что у меня была возможность работать. Даже сейчас, находясь без работы, я не забываю об этом.
Игровая карьера
Хороший педагог, как хороший художник, – невидимое делает видимым. Я вспоминаю свою преподавательницу русского языка и литературы Анну Васильевну Деркаченко, которая была до этого директором нашей школы (в которой, между прочим, учился и Блохин; я-то его не помню, а он меня точно помнит: Олегу часто приводили меня в пример). Класс у нас был спортивный, а потому чересчур уж живой, и прежняя учительница не справлялась. В конце концов, директор сделала ей замечание на педсовете, на что та ответила: «Прежде чем критиковать, попробовали бы вести этот класс сами». И что вы думаете? Анна Васильевна ушла с поста директора и действительно занялась нами! Начала с того, что всех проблемных ребят стала нагружать ответственностью: либо назначала старостой, либо поручала вести какое-то дело, используя соревновательный метод. Мы слушали классическую музыку, проводили литературные вечера, я даже играл в школьном театре роль в «Борисе Годунове» Пушкина. В общем, она нашла куда направить нашу безудержную подростковую энергию.
Не могу сказать, что я очень уж хорошо учился, хотя некоторые известные футболисты могут этим похвастаться. Например, Семак. Больше всего мне нравились гуманитарные предметы. А когда тебе нравится – быстрее запоминаешь, лучше отвечаешь, соответственно, легче получаешь хорошие отметки.
Важно обладать способностью видеть прекрасное. Помню интересную ситуацию на базе «Зенита». Перед тренировочным занятием я вышел к полю с Герасимцом, Кульковым и Лебедем. Было прекрасное утро, отличная погода… И я попросил каждого сказать, что он видит в данный момент. Кульков сказал «поле», Герасимец – «мячи», Лебедь сказал, что видит решетку, окружающую базу. А вот березовую рощу прямо за кромкой поляны почему-то не увидел никто. А жалко…
В футбольные школы набирали ребят определенного возраста. Занятия проходили три раза в неделю по полтора часа. Остальное время играли во дворах, причем вперемешку – старшие и младшие, умелые и не очень. Понятно, что тебя никто не учил, как бить, как подходить к мячу, но дух борьбы, стремление обязательно победить – все это воспитывала улица. Мы бились двор на двор, школа на школу, улица на улицу – постоянное соперничество не давало расслабиться.
В футбольную школу «Динамо» меня привел сосед, очень способный парень, который уже выступал за юношескую команду. Тоже, кстати, Анатолий Федорович, фамилия Линник, он еще потом немного играл в дубле и во второй лиге. Команды моего возраста тогда не было, а я все равно пришел на просмотр. Лучших отобрали, построили и говорят: «Кто не 44 года рождения, тот должен уйти». Почти со слезами на глазах я шагнул вперед и говорю: «Я не 44-го. Я 46-го…» Тренеры были поражены, что мальчишка умудрился пройти просмотр, и оставили меня!
Пришлось получать серьезную закалку, проходить естественный отбор. Тренироваться со старшими – проблема не из простых. Детская «дедовщина» существовала всегда, и меня постоянно гоняли: «Пойди туда, принеси это…» Иногда «просьбы» носили явно силовой характер, я все время сопротивлялся и, естественно, получал. Однажды надоело, и в 14 лет я оставил футбол и ушел в бокс. Позанимался, дошел до полуфинала первенства города, после чего приехал тренер Мельниченко (у меня было два жизнеопределяющих тренера – Мельниченко и Фоминых, который потом стал президентом федерации футбола Украинской ССР) и сказал: «Хватит уже, давай обратно в футбол!»
Прошло более полугода. Возникшее чувство уверенности в своих силах совершенно изменило меня как личность. Теперь я знал, что могу компенсировать нехватку физических сил умением за себя постоять. Любопытное совпадение: школа бокса в Киеве принадлежала ведомству «Локомотив», и именно в футбольном «Локомотиве» спустя много-много лет жизнь еще раз учила меня стоять за себя.
Потом было приветствие сборной СССР в 1958 году и ее матч с «Динамо» (Киев) в честь Юрия Войнова, лучшего полузащитника этой команды на чемпионате мира в Швеции. Тогда я сам вручил цветы Валентину Бубукину. Кто мог тогда предвидеть, что впоследствии у нас с Борисычем возникнут теплые отношения и я стану гордиться близким знакомством с футбольным Юрием Никулиным. Бубукин был шутник, мастерски умел рассказывать анекдоты. Например, на одной из недавних игр, где мы в очередной раз встретились, он при виде хорошенькой болельщицы с напускной горечью протянул: «Толь, я раньше не мог решиться подойти к девушке, потому что боялся, что откажет. А сейчас боюсь, что согласится». Бубукина, кстати, все знали не только как хохмача, но и как одного из самых работоспособных полузащитников с отличным ударом: он, наверное, за каждую игру больше десяти километров пробегал…
Еще одно яркое впечатление – приезд «Торпедо», когда я увидел впервые на поле «живых» Иванова и Стрельцова. Ходил также на тренировки «Спартака» смотреть на Сальникова и Нетто. Первый работал с мячом потрясающе! Мы потом пытались повторять, жонглировать пяткой, одной, двумя, перебрасывать через себя…
Своим первым тренерам я безмерно благодарен. Они были очень разными: Мельниченко – мягкий, Фоминых – жестче, требовательнее. Они работали по принципу доброго и злого следователей. Ко мне оба относились достаточно демократично – разрешали иногда приходить зимой в зал тренироваться со старшими, с 42 годом, с 43-м… Этот факт для меня был крайне важным в плане становления техники, а, учитывая то, что я относился к футболу с невероятным фанатизмом, пользы те занятия принесли немало.
В школе «Динамо» известных воспитанников было не слишком много, но с центрфорвардами, которые потом попадали в сборную, дело обстояло хорошо – Бышовец, Блохин, Шевченко. С последним мы беседовали как-то в Милане, и он начал вспоминать: «По-моему, мы с вами не пересекались напрямую в то время». – «Ты прав. Но не возьми я твоего первого тренера Шпакова на работу, может быть, ты и не попал бы в „Динамо“». Очень многое, как видите, в жизни зависит от счастливого случая.
Так вот, в 1963 году я уже был в команде и, еще не имея права играть даже за дубль – можно было только в 18, а мне было 17,– выступал за него под чужими фамилиями. Надо сказать, что в возрасте 17–20 лет пропадает масса игроков. По мере того как ты взрослеешь, появляется уйма соблазнов: девушки, компании, вино, карты. Это не криминал, чистая физиология. Но если все эти второстепенные вещи превращаются в стиль жизни, таланты сходят на нет, причем во все времена. Потери эти приходятся на период, когда игрок проходит испытание дублирующим составом. Соответственно, вдвойне важна роль тренера дубля, и мне в этом плане повезло: у нас работал прекрасный специалист Михаил Коман. Он был представителем так называемой закарпатской школы. Закарпатье, к слову, дало много выдающихся игроков, в том числе и тех, кто впоследствии попал в киевское «Динамо». Тот же Коман, а также Рац, Турянчик, Медвидь…
Не могу сказать, что я очень уж хорошо учился, хотя некоторые известные футболисты могут этим похвастаться. Например, Семак. Больше всего мне нравились гуманитарные предметы. А когда тебе нравится – быстрее запоминаешь, лучше отвечаешь, соответственно, легче получаешь хорошие отметки.
Важно обладать способностью видеть прекрасное. Помню интересную ситуацию на базе «Зенита». Перед тренировочным занятием я вышел к полю с Герасимцом, Кульковым и Лебедем. Было прекрасное утро, отличная погода… И я попросил каждого сказать, что он видит в данный момент. Кульков сказал «поле», Герасимец – «мячи», Лебедь сказал, что видит решетку, окружающую базу. А вот березовую рощу прямо за кромкой поляны почему-то не увидел никто. А жалко…
* * *
Футбол меня вряд ли мог обойти стороной. Про бразильских игроков говорят, что их воспитала Копакабана. У нас в Киеве своя Копакабана была на каждом пустыре. Такое место в Киеве называли Парагваем, до сих пор не знаю почему. Видимо, предполагалось, что в Парагвае плохие поля. Так или иначе, тяга к мячу как к игрушке преобладала изначально, и найти противовес было сложно – футбол культивировался, в конце концов, это народная игра. Только заканчивались уроки, как мы сразу бежали во двор «постучать».В футбольные школы набирали ребят определенного возраста. Занятия проходили три раза в неделю по полтора часа. Остальное время играли во дворах, причем вперемешку – старшие и младшие, умелые и не очень. Понятно, что тебя никто не учил, как бить, как подходить к мячу, но дух борьбы, стремление обязательно победить – все это воспитывала улица. Мы бились двор на двор, школа на школу, улица на улицу – постоянное соперничество не давало расслабиться.
В футбольную школу «Динамо» меня привел сосед, очень способный парень, который уже выступал за юношескую команду. Тоже, кстати, Анатолий Федорович, фамилия Линник, он еще потом немного играл в дубле и во второй лиге. Команды моего возраста тогда не было, а я все равно пришел на просмотр. Лучших отобрали, построили и говорят: «Кто не 44 года рождения, тот должен уйти». Почти со слезами на глазах я шагнул вперед и говорю: «Я не 44-го. Я 46-го…» Тренеры были поражены, что мальчишка умудрился пройти просмотр, и оставили меня!
Пришлось получать серьезную закалку, проходить естественный отбор. Тренироваться со старшими – проблема не из простых. Детская «дедовщина» существовала всегда, и меня постоянно гоняли: «Пойди туда, принеси это…» Иногда «просьбы» носили явно силовой характер, я все время сопротивлялся и, естественно, получал. Однажды надоело, и в 14 лет я оставил футбол и ушел в бокс. Позанимался, дошел до полуфинала первенства города, после чего приехал тренер Мельниченко (у меня было два жизнеопределяющих тренера – Мельниченко и Фоминых, который потом стал президентом федерации футбола Украинской ССР) и сказал: «Хватит уже, давай обратно в футбол!»
Прошло более полугода. Возникшее чувство уверенности в своих силах совершенно изменило меня как личность. Теперь я знал, что могу компенсировать нехватку физических сил умением за себя постоять. Любопытное совпадение: школа бокса в Киеве принадлежала ведомству «Локомотив», и именно в футбольном «Локомотиве» спустя много-много лет жизнь еще раз учила меня стоять за себя.
* * *
В динамовской футбольной школе у нас были свои маленькие традиции. Заходили вечером после занятий в кафетерий, брали пирожки, булочки, которые назывались «жуликами» (черный хлеб с изюмом), и пили крем-соду из автомата под бесконечные разборы тренировок. Всей командой обпивались! Помню и необыкновенное отчаяние из-за того, что не смогли попасть на матч «Динамо». Уперлись в закрытые ворота Республиканского стадиона… Неприятно было. А вот на игре с тбилисским «Динамо», на которую мы уже смогли пройти, после того, как Зазроев забил победный гол, меня на радостях народ с верхнего ряда на руках перебросил аж до нижнего. Чуть на поле не выбросили!Потом было приветствие сборной СССР в 1958 году и ее матч с «Динамо» (Киев) в честь Юрия Войнова, лучшего полузащитника этой команды на чемпионате мира в Швеции. Тогда я сам вручил цветы Валентину Бубукину. Кто мог тогда предвидеть, что впоследствии у нас с Борисычем возникнут теплые отношения и я стану гордиться близким знакомством с футбольным Юрием Никулиным. Бубукин был шутник, мастерски умел рассказывать анекдоты. Например, на одной из недавних игр, где мы в очередной раз встретились, он при виде хорошенькой болельщицы с напускной горечью протянул: «Толь, я раньше не мог решиться подойти к девушке, потому что боялся, что откажет. А сейчас боюсь, что согласится». Бубукина, кстати, все знали не только как хохмача, но и как одного из самых работоспособных полузащитников с отличным ударом: он, наверное, за каждую игру больше десяти километров пробегал…
Еще одно яркое впечатление – приезд «Торпедо», когда я увидел впервые на поле «живых» Иванова и Стрельцова. Ходил также на тренировки «Спартака» смотреть на Сальникова и Нетто. Первый работал с мячом потрясающе! Мы потом пытались повторять, жонглировать пяткой, одной, двумя, перебрасывать через себя…
Своим первым тренерам я безмерно благодарен. Они были очень разными: Мельниченко – мягкий, Фоминых – жестче, требовательнее. Они работали по принципу доброго и злого следователей. Ко мне оба относились достаточно демократично – разрешали иногда приходить зимой в зал тренироваться со старшими, с 42 годом, с 43-м… Этот факт для меня был крайне важным в плане становления техники, а, учитывая то, что я относился к футболу с невероятным фанатизмом, пользы те занятия принесли немало.
В школе «Динамо» известных воспитанников было не слишком много, но с центрфорвардами, которые потом попадали в сборную, дело обстояло хорошо – Бышовец, Блохин, Шевченко. С последним мы беседовали как-то в Милане, и он начал вспоминать: «По-моему, мы с вами не пересекались напрямую в то время». – «Ты прав. Но не возьми я твоего первого тренера Шпакова на работу, может быть, ты и не попал бы в „Динамо“». Очень многое, как видите, в жизни зависит от счастливого случая.
Так вот, в 1963 году я уже был в команде и, еще не имея права играть даже за дубль – можно было только в 18, а мне было 17,– выступал за него под чужими фамилиями. Надо сказать, что в возрасте 17–20 лет пропадает масса игроков. По мере того как ты взрослеешь, появляется уйма соблазнов: девушки, компании, вино, карты. Это не криминал, чистая физиология. Но если все эти второстепенные вещи превращаются в стиль жизни, таланты сходят на нет, причем во все времена. Потери эти приходятся на период, когда игрок проходит испытание дублирующим составом. Соответственно, вдвойне важна роль тренера дубля, и мне в этом плане повезло: у нас работал прекрасный специалист Михаил Коман. Он был представителем так называемой закарпатской школы. Закарпатье, к слову, дало много выдающихся игроков, в том числе и тех, кто впоследствии попал в киевское «Динамо». Тот же Коман, а также Рац, Турянчик, Медвидь…