Анатолий Галкин
Охота к перемене мест

   По правой стороне шоссе машины двигались неторопливо. Заходящее солнце висело над горизонтом и слепило глаза водителям, выезжавшим из Москвы.
   Недалеко от Калужского шоссе на опушке леса остановились четыре иномарки. Из багажника «Шевроле» появился столик и четыре раскладных стульчика. Хозяева машин уселись под березой и выставили перед собой шипучие напитки… Со стороны всё выглядело пристойно. Это было похоже на короткий пикник бизнесменов. Но из беседы становилась ясно, что это нормальная бандитская разборка. Трое против одного! Молодые нахальные ребята что-то требовали от испуганного лысого мужчины. Тот пытался объяснить и оправдаться, но ничего не получалось. Ему не верили!
   «Лысый» – это сорокалетний таможенник, которого все звали по фамилии Дубровский. Имена остальных собеседников тоже в разговоре звучали, но это были прозвища или, на тюремном жаргоне, «погоняла»…
   Лишь одна кличка была близка к настоящему имени. Тридцатилетнего Колю Чижова друзья называли «Николя». На французский манер – с ударением на последней букве.
   Игоря Фокина именовали «Шпунт». Это, вероятно, за его шустрость и желание лезть во все дыры.
   Последний и самый старший из троицы имел благородный псевдоним «Червонец», что соответствовало его нормальной фамилии – Ефим Злотников.
 
   Претензии к Дубровскому предъявлял Ефим. Он был немногословен и логичен.
   – Так, приехали! Снова у нас тупик. Начнем плясать от печки… Месяц назад мы с тобой, Дубровский, договорились о переправке товара. Так?
   – Да, мы договаривались…
   – Отлично!.. Вещей был мизер. Не вагон и не фура, а так – чемодан средних размеров. Правильно?
   – Согласен, Ефим Борисович, груз был небольшой…
   – Хорошо, Дубровский! Мы договорились, и на следующий день Николя со Шпунтом принесли к тебе груз. А что было дальше?..
 
   …А дальше Дубровский показал троице большую серебристую фуру, в которой он спрятал чемодан. Эта машина с грузом каких-то тряпок из Иванова отправлялась через Минск и Варшаву на Берлин.
   Сразу после выхода грузовика с московской таможни его стали сопровождать три иномарки – два «Опеля» и «Шевроле» цвета «мокрый асфальт».
   Уже через сутки Злотников, Фокин и Чижов наблюдали, как фура проходит польскую таможню. Обстановка была нервной, но и веселой. Смешно было наблюдать, как шофер хорохорится, размахивая документами. Дело в том, что водитель фуры был не при делах – он ничего не знал о грузе, который Дубровский подложил в кузов. Он не знал, что он контрабандист!.. Очень прикольно!
   После успешного пересечения границы надо было изъять из фуры чемодан. Но для этого нужен был удобный случай. И он представился буквально через час…
   Справа начался густой польский лес… Заметив среди дубов проселочную дорогу, водитель притормозил и осторожно направил тяжелую фуру в дубраву.
   Через триста метров он остановил машину, выскочил из кабины и зачем-то бросился в кусты. Он так спешил, что не заметил, как в лес въехали три иномарки – два «Опеля» и «Шевроле» цвета «мокрый асфальт»…
   Водителя они не били!.. Так, легко намяли бока, завязали глаза, сунули кляп и привязали к польскому дубу… Сразу же вскрыли машину и начали поиск спрятанного груза.
   Разборка фуры длилась больше часа!.. Вокруг лежали кипы текстиля. Из разорванных тюков по поляне струились красивые ткани от ивановских ткачих… Машина была пуста, но чемодана с товаром нигде не было… Ребята собирались забрать свой груз и отправиться по маршруту Варшава – Берлин – Париж – Лондон. Они не собирались возвращаться в Россию – им троим хватило бы до конца жизни.
   Но пришлось ехать в Москву… Напоследок они жестко допросили шофера, но сразу было видно, что он в такие игры не играет…
 
   И вот тетерь все начиналось по новому кругу… Слева шумело Калужское шоссе. Николя и Шпунт нервно сосали из банки «Спрайт», а Червонец продолжал ставить вопросы.
   – Так, где наши игрушки, Дубровский?
   – Мне и самому это интересно… Может быть, шофер по дороге украл?
   – Не мог он этого сделать! Мы в шесть глаз его опекали. От самой таможни фура шла под нашим присмотром… Думай еще, Дубровский!
   – Вы могли не найти! Когда фура загружалась, я чемодан в дальний угол положил. Поближе к кабине…
   – Не получается, Дубровский! Мы под Варшавой два часа машину разгружали. Вот этими руками каждую кипу перещупали… Где наши вещи!
   – Значит, что кто-то у меня в таможне подсуетился. Все жулики! Никому верить нельзя…
   – Кончай заливать, Дубровский! Тогда был день твоего дежурства. Ты сказал, что глаз с фуры не спускал… Где чемодан, гад?.. Ребята, надо вытрясти из него правду! Я нутром чую, что вещи у него.
 
   Дубровский сжался в комок. Он сообразил, что сейчас ему будет очень больно… И любые действия бесполезны. Можно протестовать, кричать и сопротивляться, но всё равно его скрутят и будут бить…
   Шпунт подошел сзади и ногой выбил из-под таможенника стул. Дубровский упал. Он сразу почувствовал, что сердце неприятно дернулось и начало часто колотиться, постоянно сбиваясь с ритма… Такое с ним бывало, но очень редко, только в моменты крайнего волнения… Аркадий Вадимович попытался вспомнить, в каком кармане сердечные таблетки, необходимые в данном случае.
   Он вспомнил! Правая рука потянулась в карман пиджака, но подоспевший Николя на футбольный манер взмахнул ногой и тяжелым ботинком ударил в локоть Дубровского… Тот хотел взвыть от боли, но даже на это сил не хватало. Он вяло прошептал:
   – Лекарство в кармане… Не бейте. Я отдам ваши вещи…
   Злотников встал и, потирая руки, подошел к лежащему таможеннику. Ефим улыбался, но очень зловеще.
   – Конечно, отдашь! А куда ты денешься с нашей подводной лодки?.. Ребята, прислоните его к машине. Пусть сядет. А то я лежачих не бью.
   Аркадия Вадимовича протащили по поляне, приподняли и приложили спиной к колесу «Шевроле». После завершения этой операции Шпунт наклонился и кулаком врезал Дубровскому в челюсть.
   Он ударил резко, но не сильно. Ему просто хотелось расслабиться и восстановить справедливость… А для таможенника этот мордобой оказался последней соломинкой. От стресса и обиды его сердце затрепетало во все стороны и начало затухать.
   Дубровский закатил глаза, улыбнулся, дернулся, а потом он сам и его взгляд замерли…
   Злотников первым понял ситуацию.
   – Ты что, Шпунт, сделал?.. Он собирался сказать, где чемодан! Где нам теперь искать вещи?
   – Не бери в голову, Ефим! Теперь найдем… А этого франта я почти и не тронул. Он от страха умер… Или от жадности! Уже привык к нашему добру. А как понял, что придется расстаться с чемоданом, так и окочурился…
   – Хватит, Шпунт, шутки шутить! Ты клиента успокоил, вот ты за собой и прибери… Его нельзя здесь оставлять – мы тут слишком наследили. Засунь его в машину, вывези на трассу и там взорви.
   – Нет проблем, шеф!.. Сейчас повеселимся.
   Шпунт живо затащил тело Дубровского в его же «Форд», а сам бросил на заднее сиденье свой кейс и сел за руль… Он отвел машину всего на двести метров и оставил ее на дороге, ведущей к Калужскому шоссе.
   Уходя, Шпунт подтянул таможенника поближе к рулю и положил рядом с ним небольшое устройство, извлеченное из кейса… Потом он пешком вернулся на поляну.
 
   Два «Опеля» и асфальтовое «Шевроле» дружно ушли с поляны и вырулили на Калужское шоссе. Они двигались к Москве на небольшой скорости, наблюдая за одиноким «Фордом», стоящим на боковой дорожке… Вот из за леса появились два джипа, которые приближались к машине Дубровского. Шпунт насторожился и притормозил. В руках у него появился включенный мобильник с заранее набранным номером.
   Когда машины подошли поближе, Шпунт нажал кнопку… Через три секунды что-то грохнуло, а там, где стоял «Форд» жадного Дубровского возникло огненное облако!.. Джипы, оказавшиеся вблизи взрыва, подпрыгнули, сорвались с дороги и стали кувыркаться на полянах за обочиной.
   И «Шевроле», и два «Опеля» тоже тряхануло, хотя они находились за двести метров от взрыва… Ефим Злотников дал отмашку, и три иномарки резво рванули к Москве. И это понятно – надо «делать ноги», пока не загребли, как свидетелей…
* * *
   Уже начало темнеть… Сегодня Денис обещал придти пораньше, но опять опаздывал. Так было и вчера, и позавчера и еще раньше… Это – тенденция!
   И Ольга испугалась, что у мужа появилась любовница. Если так, то это легко объясняло его задержки… Правда, при этом совершенно отсутствовали другие надежные признаки измены – следы помады на рубашках, женские волосы на пиджаке и запах чужих духов…
   Ольга Крутова стала нервничать и совсем запуталась…
   Она слышала, что в семейной жизни бывают критические сроки. Это такие годы, когда можно запросто потерять счастливую любовь. Это – народная мудрость! Об этом говорили все, но вот только в цифрах были расхождения.
   Пятидесятилетняя соседка Ольги, называвшая себя Марианной, тоже уверяла, что есть периоды опасные для брака. Это три года, семь лет и тринадцать. Она клялась, что знает об этом на собственном опыте. Она говорила, что эти три даты сидят в ней, как три спицы в сердце.
   В первый критический момент Марианна застала мужа с соседкой. Закатила нормальный скандал и простила!.. Через четыре года она накрыла его с секретаршей. Устроила большой скандал и снова простила!.. А через тринадцать лет после свадьбы – стыдно сказать! Соседка застукала своего благоверного с продажной женщиной. Не с дешевкой, а с той, которая по двести баксов в час или пятьсот за ночь… И опять после грандиозной разборки с битьем посуды Марианна простила муженька.
   Ольга верила жизненному опыту соседки. Тем более, что та подводила к этому научную базу – три, семь и тринадцать нечетные годы, которые делятся только на себя. А значит, что виновата именно математика, а не муж Марианны… Хотя он – ренегат, Иуда и кот мартовский!
   С математикой у Ольги Крутовой всегда было плохо, но она уловила, что в этом ряду пропали цифры пять и одиннадцать… Кроме того у ее подруги Ванды Горбовской все разводы проходили на четных годах супружества – или на втором, или на четвертом…
 
   Денис пришел только в одиннадцать вечера. Его вид только усилил подозрения Ольги – муж был не только усталый, но и взволнованный. И даже возбужденный!
   – Ты представляешь, Оля, три часа потерял впустую. И где? Почти рядом с нашим домом.
   – А что случилось?
   – Взрыв!.. На повороте с Калужского шоссе три машины всмятку!.. Одна вообще на клочки разлетелась, а две других перемяты и покалечены.
   – А люди?
   – Люди живы! Только шок и синяки… Ну, это те, которые помялись. А тот, что взорвался – его и не нашли толком. Так в протоколе и отметили: «…найдены фрагменты тела».
   – А ты, Денис, и протокол читал?
   – Не только читал! Ты представляешь, мне даже подписывать пришлось… Я был свидетелем! Я спешил домой и решил встретиться с компаньоном на перекрестке Калужского шоссе. И я мельком видел на поляне четыре машины. Потом три уехали а одна взорвалась… Вот такие дела!.. Что с тобой, Оленька?
   – Так ты и сам мог пострадать?
   – Вот и нет! Мы стояли далеко от того места… Ты что это, плакать собралась? Почему?
   – Почему? Потому, что я люблю тебя очень… Поклянись, что у тебя никого больше нет!
   – Клянусь!.. Только не надо так говорить. Мне очень даже обидно.
* * *
   Человек всегда чем-нибудь недоволен… До этой простой мысли Ванда додумалась сама.
   Теперь у нее было всё! У нее был любимый муж – не на два года, не на четыре, а на всю жизнь!.. Они со Славой купили коттедж. И не где-нибудь, а рядом с Денисом и Ольгой… Теперь у нее были деньги на любые тряпки и побрякушки… Теперь у нее была масса свободного времени. Она могла не просто отдыхать, а бездельничать…
   Всё хорошо! Но безделье очень быстро надоедает!
   Ольга Крутова тоже забросила свою адвокатскую практику и помогала Ванде в обустройстве нового коттеджа… Но когда был наведен полный уют, подруги сели в мягкие кресла и задумались – впереди вырисовывалась скучная жизнь. Мужья – все в работе. Соседи прячутся по своим норкам. А в телевизоре – один сплошной рейтинг…
   – Помнишь, Ольга, ты предлагала открыть детективное агентство?
   – Это, когда мы клад в Крыму нашли?
   – Да… Веселое было время… А может и правда, подруга, давай попробуем сыщиками поработать?
   – Я против, Ванда!.. Это в кино у детективов интересные дела. А к нам пойдут ревнивые жены или дамы с пропавшими собачками… Вот подумай, Ванда, как ты будешь искать сбежавшую болонку?
   – Да, ты права! Перспектива не радужная…
   – Но слушай сюда, Ванда, если ты хочешь время чем-то занять, то у меня есть интересный вариант…
 
   Их общая соседка Марианна была женой известного продюсера Сикорского. И естественно, что она хорошо разбиралась в искусстве вообще и во внутренней кухне телецентра Останкино…
   Недавно она предложила Ольге пойти на платные актерские курсы при каком-то из главных каналов ТВ.
   – И в вас, Оленька, и в вашей подруге я вижу яркий талант. Вы созданы для успеха!.. Это так прекрасно! Сотни мужчин будут ловить ваши взгляды… Нет, я не призываю к изменам. Мужья – это святое! Но легкий флирт будоражит кровь. Это ново, ярко, весело. Вы забудете о скуке…
 
   Вначале Крутова и не думала учиться на актрису. Но для интереса она начала узнавать про эти курсы. Оказалось, что их ведет старый артист Рощин. На занятиях он репетирует с народом Шекспира, преподает театральное мастерство и систему Станиславского. К нему в гости приходят известные люди – знаменитые экранные личности. Студентов водят на съемки всяких шоу. Иногда их снимают в массовке или в рекламе…
   Уже настроившись идти в Останкино, Ольга спросила совета у мужа. Денис Носов думал долго. Он пытался объяснить плюсы и минусы этого мероприятия. Его общий вывод таков – артисток из вас с Вандой не получится, но развлечься сможете. В конце концов – появятся интересные знакомства в киношном мире. И это хорошо!
* * *
   На первую лекцию Рощин опоздал. В зале собрались студенты трех групп – это не меньше шестидесяти человек. Все были взволнованы началом своей артистической карьеры. Все переговаривались, шутили и гудели, как шмели в банке… Когда прошли десять минут ожидания, то публика стала шуметь и откровенно выражать недовольство.
   Никто не обратил внимания, как в зал вошла старушка в ярком синем халате. Она поднялась на сцену, подождала минуту, подняла вверх правую руку и пародируя Петьку из «Чапаева» закричала:
   – Тихо, граждане! Рощин в пробке застрял…
   Зал замолк… Старушка в синем подошла к трибуне и проверила микрофон. Он работал. Тогда бабуся начала свою лекцию:
   – Нехорошо, ребята! Андрей Вадимович на Сухаревке стоит, волнуется о вас, а вы шалите… Зачем кричите? Вы пришли в храм искусств, а ржете, как лошади… Или вы думаете, что телевидение не храм? Кто из вас считает, что тут балаган, где всё продается? Поднимите руки! Не бойтесь, я вас не заложу…
   Сразу в зале нашлось семеро смелых… Потом еще несколько человек подняли руки. Но эти были из робкого десятка. Эти тянули ладони не долго и не очень высоко – они как бы поправляли прическу или чесали за ухом.
   Женщина, стоявшая на трибуне, осмотрела зал и усмехнулась.
   – Не ожидала, что среди вас столько храбрецов… Конечно, вы правы, но лишь частично. Продажность на телевидении есть, но ее везде много. А здесь она видна слишком отчетливо… Вот я раньше работала в театре. Там я могла на актера любой парик нацепить. Припудрила швы, и вали на сцену! Ближайший зритель в десяти метрах – оттуда мелкие детали не видны… А на телевидении – совсем другое дело! Тут каждый волосок, каждая морщинка во весь экран. Любая фальшь видна, как под микроскопом… Грим на телевидении – это высокое искусство!
 
   Зал притих. Некоторые студенты даже раскрыли тетради и начали конспектировать. И не зря! «Лекция» была очень забавная…
   Гримершу звали красиво – Маргарита Львовна Зинчук. Но она просила всех называть ее коротко – Марго. И в глаза, и за глаза.
   За час, пока Рощин прохлаждался в пробке, Марго раскрыла кандидатам в артисты некоторые секреты телевизионной кухни. Прежде всего, она рассказала о местном жаргоне.
   – Не зная этого языка, вы здесь, как слепые котята. Ничего не поймете!.. Вот морской язык знают все. Вам скажут: «Кок после склянок будет на камбузе». И никому не надо переводить. Всем и так ясно – кто, где, когда… А теперь слушайте здешний сленг: «Нам надо ехать в Стакан, просеять лохов, отделить гоблинов и сделать ладушки. Вожак сам расставит мебель»… Кто понял смысл? Думайте…
   Зал замер. Студенты думали изо всех сил, и было слышно, как что-то скрипит в их головах. Очевидно, что где-то там внутри шарики с трудом цеплялись за ролики… Марго выждала минуту и, чувствуя свою победу, продолжила:
   – Теперь перевожу… Нам надо поехать в «Останкино», пообщаться с теми, кто будет изображать зрителей в студии. Из них надо выявить и удалить тех, кто будет мешать передаче – слишком активных или вялых.
   Студенты начали активно записывать. Теперь всем стало ясно, что такое Стакан и кто такие лохи и гоблины… А Марго продолжала:
   – Потом вам надо рассадить «лохов» и до передачи заснять смех и аплодисменты зрителей. Потом эти «ладушки» вмонтируют в нужные места…Теперь о мебели. «Вожак» – это продюсер передачи. Он встретит и посадит на первый ряд всяких консультантов, писателей, политиков. Они должны поддакивать ведущему, кивать, улыбаться. Кто-то даже скажет два-три слова. Но фактически их позвали «для мебели»… Ну как, ребята, умею я бантики завязывать?
   И опять зал замер. Все поняли, что и это жаргон. Что слово «бантик» это не то, что на косичках у первоклассниц.
   – Да, ребята. Для любой передачи бантик, как изюминка, как завлекательный и добрый сюжет, который держит внимание зрителя… Это, как тигренок, подаренный президенту…
 
   Когда пришел Андрей Вадимович Рощин, то лекция стала солидной и скучной. Он говорил о высоком искусстве, о системе Станиславского, о сверхзадаче и вживании в образ…
 
   Крутова и Горбовска чуть задержались в аудитории. Уходя, они столкнулись с Марго, которая поджидала их в коридоре… Старая гримерша взяла Ольгу под руку, подвела к окну и стала поворачивать во все стороны, рассматривая ее лицо.
   – Да, так и есть!.. Вас как зовут, девушки?
   – Я – Ольга Крутова… А это моя подруга Ванда.
   – Отлично!.. Хотите в кино сниматься?
   – Конечно, хотим, Маргарита Львовна.
   – Меня зовут просто Марго… Так вот, Оленька, вы удивительно похожи на актрису Веру Дубровскую. Знаете такую?
   – Что-то слышала, но не помню.
   – Да, ее мало кто знает. Она два года назад приехала из Харькова, удачно вышла замуж и вдруг… Трагедия! Просто ужас!
   – Что случилось, Маргарита Львовна?
   – Недавно муж Дубровской погиб! Взорвался в собственной машине… Понятно, что Вера вся на нервах, а ей режиссер Фурман предложил большую роль.
   – И она будет играть?
   – А куда она денется?.. Ой, девочки – актрисы это рабыни обстоятельств! Но ты, Оленька, можешь ей помочь. Ты похожа с Дубровской почти как две капли. Поверь мне – опытному гримеру. Я немного поработаю с твоим лицом, и вас никто не отличит даже на крупных планах…Пока она в трансе, ты будешь ее подменять! Хочешь?
   – Хочу…Очень хочу, Маргарита Львовна!
   – Я для вас просто Марго… Сейчас я звоню Вере, и мы все устроим. И для Ванды роль найдется…
   Гримерша набрала на мобильнике номер и замерла, ожидая ответа…
   – Странно, девочки! Что-то Дубровская не отвечает.
* * *
   Из лежащего на столе телефона донеслись нежные звуки фортепьяно. Вальс Грибоедова звучал сначала тихо, потом громче, а затем начал работать виброзвонок. Аппарат стал жужжать, дрожать и двигаться по гладкой поверхности стола… Шпунт схватил вибрирующий мобильник, бросил его на диван и прикрыл подушкой.
   Николя в этот момент проводил обыск на кухне, а Злотников осматривал кабинет таможенника.
   Телефон отключился, но вскоре кто-то позвонил еще раз… Из-под подушки вальсок звучал вяло и жалобно. И вибрировать мобильнику было сложно.
   Шпунт победно усмехнулся и подошел к пленнице.
   Актриса Верочка Дубровская сидела посреди гостиной, привязанная к стулу. Одежда на ней была спальная – что-то легкое, короткое и кружевное.
   Веревки были крепкие, но Шпунт решил проверить, насколько плотно они прижимают тело жертвы. Особенно в районе груди… Он зашел сзади и осторожно начал пропихивать вниз ладони.
   Вера вздрогнула, задергалась и зарычала. Если бы не лоскут пластыря на ее губах, актриса сказала бы Шпунту всё, что она о нем думает. Она была родом из Харькова и с детства умела отлично выражаться на малороссийском «суржике» – яркой смеси полтавского с нижегородским.
   Такое сопротивление только раззадорило Шпунта. Он попытался перейти к более активным действиям, но на шум прибежал сначала Николя, а потом пришел Ефим Злотников. Он, как главарь этого сообщества, не мог допустить анархии и всяких шалостей.
   – Ну, всё, Шпунт, ты меня достал! Убери от нее руки!.. Ты забыл, зачем мы сюда пришли? Так я тебе, Игорек, напомню…
   В голову Ефима Борисовича вдруг пришла умная мысль. Он вспомнил байки про то, как менты нагло разводят подозреваемых, играя в злых и добрых следователей.
   Только что Шпунт, не думая об этом, сыграл нехорошего «мента». А он, Фима Злотников по кличке «Червонец», сейчас изобразит доброго дядю.
   Ефим выдернул Шпунта из-за стула, встряхнул его и поставил перед пленницей. Убедившись, что Дубровская смотрит на них, Червонец произнес четко и с интонацией благородного графа:
   – Я не позволю вам, Шпунт, так обращаться с женщиной!
   После этого Ефим Борисович выдержал небольшую паузу и неожиданно правым кулаком врезал Шпунту в левую челюсть.
   Нокаута не получилось, но был страшный грохот. Бедный Игорек Фокин отлетел в угол, где стоял большой керамический слон индийской работы… Сам-то слон удар выдержал, но на спине этого восточного гиганта стояла этажерка из бамбука, а на ней пальма в ярком горшке.
   После того, как голова Шпунта потревожила слона, бамбук заскрипел и зашатался, размахивая пальмой… Наконец всё грохнулось! Лежащий на полу любвеобильный Игорь был засыпан землей, зеленью и осколками горшка, который Вера из Харькова называла красиво – вазон.
   Шпунт приподнялся, растирая по лицу чернозем с кровью. Он громко произнес обличительную речь… Если убрать эмоции, то в словах Игоря было всего три мысли: «Это полный беспредел! А что я такого сделал? Ну ты, Червонец, совсем оборзел».
   Смотревший на это Николя не стал выражать солидарность напрямую, но для порядка пару раз недовольно крякнул… Нет, если по делу, то можно и рожу начистить, но зачем же без повода. Несправедливо это!
 
   Ефим Борисович сделал предупреждающий жест. И все замолкли… Он приблизился к Вере и начал ласково снимать пластырь с ее губ. При этом Червонец сделал доброе лицо и заговорил отеческим голосом.
   – Только не надо кричать. Давайте, Верочка, спокойно поговорим… Мои друзья – хамы! Они не умеют вести себя с женщинами. Но надо и их понять. Ваш муж взял у нас очень ценные вещи. Хотел отдать, но как-то вдруг взорвался… Вы на них больше не сердитесь, или мне опять пластырь лепить?
   – Нет!.. Я уже не сержусь на них. Очень милые мальчики… А какую вещь не вернул мой муж? Что вы ищете?
   – Это, Верочка, не одна вещь, а несколько. Это такая разная утварь… Ты не парься насчет подробностей! Весь товар был упакован в чемодан. Он такой средних размеров – не кейс, но и не баул. Квартиру мы всю осмотрели – нет его!.. Где чемодан, стерва!
   – Я даже не знаю… Может быть Аркадий его на работе оставил?
   – Он не дурак, чтоб такие улики на таможне хранить. Там все борзые, и стучат друг на друга.
   – А на нашей даче?
   – Мы всю прошлую неделю у тебя на даче рыскали. Все цветы-кусты повыдернули. Огород три раза перекопали…Думай, Вера! От этого вся твоя жизнь зависит.
   – А если в гараже посмотреть? Там у нас есть погреб.
   – Нет теперь погреба! Мы вчера там, как кроты копались. Все стены обрушили… Думай, девочка! Крепко думай!
   – Я пока и не знаю… Друзей у Аркаши не было. С братом он в крепкой ссоре… Чемодан – это не иголка.
   – Точно, красавица… Соображай, куда он дел наши вещи. Четыре дня тебе даю. Не вспомнишь, так всю жизнь будешь играть две роли.
   – Какие?
   – Бабу Ягу и горбунью-хромоножку…
   – Это такая шутка?
   – Не угадала, Вера! Это я на полном серьезе!.. И не вздумай сообщить ментам! Если нас возьмут, то у тебя всё конфискуют. Голая уйдешь на улицу! Здесь всё вокруг ворованное…
* * *
   Гримерша Зинчук жила не просто в центре Москвы, а на знаменитой улице – Кузнецкий Мост. Она всегда шутила, что от ее дома 150 метров до самых важных мест – до Большого театра, до Тверской, до ЦУМа и до Генеральной прокуратуры.
   Квартирка была однокомнатная, но с наборным паркетом, с лепниной на бордюрах и неработающей печкой в изразцах. Это не жилплощадь, а миниатюрный дворец. За такое чудо шустрые квартирные маклеры предлагали Марго новую «трешку» в Южном Бутово, но она гордо отказалась. И правильно – зачем ей сто девять квадратных метров у черта на Куличках? Да еще с линолеумом и с блеклыми обоями…
   То, что Дубровская не отвечала по своему мобильнику было не просто странно, а очень странно!.. Гримерша уже год общалась с Верой из Харькова, и та не расставалась с трубкой ни на секунду. Несколько месяцев назад, когда еще не взорвался ее Аркадий, Дубровская горько пошутила, сообщив Марго, что постоянно спит лишь с сотовым телефоном, а с мужем изредка, лишь по большим праздникам…