Страница:
– Если торпеда мимо крейсера прошла, могла в «Ойген» угодить, – подал голос штурман. – Тогда с него точно никого не снять.
Эсминец прошумел винтами в миле или двух. Направление бегства подлодки он не угадал. Второй, очевидно, кинулся подбирать, кого возможно.
Уловив падение боевого духа, Ильинский повысил голос, насколько это позволили правила поведения под водой:
– Чего приуныли? Видели – «Аллигатор» их не добил, и винтов его не слышно. Мы только что отомстили за русский подплав. А впереди, полагаю, битва идет между главными силами австрияков и нашей эскадрой. Так что всем благодарность за отличную службу. Акустик, эсминцев слыхать?
– Никак нет, ваше благородие.
– К всплытию на перископную глубину стоять, – чуть тише Ильинский добавил только для офицеров в центральном посту. – Ежели и вправду с нашими схлестнулись, наверняка подранки назад потянутся. Вот и встретим их.
В одном командир угадал: «Аллигатор» не вернулся на базу.
Неизвестно, что страшнее – сидеть на допотопном крейсере, ожидая неминуемой торпеды в борт и не имея шансов спастись, или задыхаться в чернильной тьме отсека, когда погибшая лодка проваливается вниз в треске шпангоутов. Море не жестоко. Таким его делают люди.
Глава четвертая
Глава пятая
Эсминец прошумел винтами в миле или двух. Направление бегства подлодки он не угадал. Второй, очевидно, кинулся подбирать, кого возможно.
Уловив падение боевого духа, Ильинский повысил голос, насколько это позволили правила поведения под водой:
– Чего приуныли? Видели – «Аллигатор» их не добил, и винтов его не слышно. Мы только что отомстили за русский подплав. А впереди, полагаю, битва идет между главными силами австрияков и нашей эскадрой. Так что всем благодарность за отличную службу. Акустик, эсминцев слыхать?
– Никак нет, ваше благородие.
– К всплытию на перископную глубину стоять, – чуть тише Ильинский добавил только для офицеров в центральном посту. – Ежели и вправду с нашими схлестнулись, наверняка подранки назад потянутся. Вот и встретим их.
В одном командир угадал: «Аллигатор» не вернулся на базу.
Неизвестно, что страшнее – сидеть на допотопном крейсере, ожидая неминуемой торпеды в борт и не имея шансов спастись, или задыхаться в чернильной тьме отсека, когда погибшая лодка проваливается вниз в треске шпангоутов. Море не жестоко. Таким его делают люди.
Глава четвертая
В октябре погода к югу от Будапешта окончательно испортилась. Танковая группа генерал-майора Врангеля продвигалась практически вслепую, лишенная воздушной разведки. За месяц непрерывных боев его соединенный корпус разбил австро-венгерские части, переправившиеся через Дунай восточнее Белграда, и форсировал эту крупнейшую реку, остановившись затем на трехдневный отдых и переформирование. Изрядно потрепанная в боях первая дивизия константинопольского корпуса отправилась назад; Брусилов отчаянно переживал, что русский анклав на западном берегу Босфора слабо защищен и вызывает неподдельный интерес у осман.
Остались болгарские добровольцы. Царь Фердинанд заявил о сепаратном мире с Сербией и, стало быть, замирился с Россией, но на войну с Австро-Венгрией не отважился. Потому пехотные и кавалерийские полки, которые Врангель успел собрать до Шипки и под Софией, превратились в «добровольцев» в рядах русского корпуса. Соединенными силами север Сербии был очищен, а армия этой страны развила наступление на Балатон.
Почуяв неотвратимый крах Габсбургов, войну объявил румынский король Фердинанд. После вторжения на восток мадьярских земель румынская армия потерпела сокрушительное поражение от войск генерала фон Хацаи и, преследуемая им, отступила в глубь своих владений. Австро-венгерская Дунайская флотилия атаковала румынский речной флот. Когда до Врангеля дошли эти вести, он обрадовался им, словно крупной победе. Путь на Будапешт открыт. Хацаи увяз в Румынии, а его дивизии, собранные из резервистов и ополчения, не на чем перебросить к мадьярской столице.
Главные австро-венгерские силы медленно, но бесповоротно истреблялись в Галиции. Наконец, при вести о разгроме в Эгейском море поднялось мощное антиимперское восстание в Хорватии и Боснии. Многие моряки были родом из Сплита и Триеста. Их родственники абсолютно не желали понимать, ради каких таких благ не вернувшиеся домой матросы и офицеры воевали и тонули у российских берегов.
Поэтому на пути к Будапешту передовая конно-моторизованная дивизия врангелевского корпуса почти не встретила сопротивления. Немногие оставшиеся в этой области страны австро-венгерские соединения стянулись к двум столицам. Франц-Иосиф рассчитывал только на германскую помощь, но Вильгельм не спешил. Кайзеровская армия увязла в боях с французами и англичанами на западе Европы, ландвер и вспомогательные части выбивали из Восточной Пруссии остатки русского Северо-Западного фронта. Помощь можно ожидать только к зиме… Если она еще будет нужна.
7 октября двенадцать танков Б-2 и Б-3, все, что осталось на ходу после боев и долгих маршей, медленно катились по пологому спуску к местечку Кечкемет. Впереди, на расстоянии прямой видимости, гарцевала конная полусотня.
В тысячный раз помянув слепоту танковых приборов, генерал-майор высунулся из люка и попробовал хоть что-то рассмотреть во влажной дымке, туманным облаком покрывшей островерхие черепичные крыши, ратушу и церковь, оседая на броне мокрой пленкой.
– Баранов, стоять! – Барон подтвердил команду тычком сапога.
Механик притормозил, потом по привычке снова дернул вперед. Так повелось с Дуная. Короткая остановка, выстрел – и снова газу, пока австрийские артиллеристы не прицелились. Кто стоял слишком долго, навсегда остался под Белградом.
– Стоять, я сказал!
От боевого охранения галопом скакал всадник.
– Что в городке?
– Так что танки, ваше превосходительство!
– Какие танки? Что вы мелете, вахмистр?
– Не могу знать, ваше превосходительство… Обычные… Гудят, стало быть. С пушками.
Врангель чертыхнулся. Где-то с северо-востока наступает армия генерала Иванова. Связи с ними нет. А может, австрияки получили несколько машин от германских союзников? С их самоходными гробами, увенчанными длинной трехдюймовой пушкой, Петр Николаевич встречался в Балканскую войну, в этой бог миловал. Панцеры опасны на дистанции, вблизи неповоротливы и уязвимы.
– Вахмистр! Передайте хорунжему: двоим спешиться, проникнуть в поселок и разведать. Живо!
Спустя час барон как родного обнял танкового подполковника. Через два месяца боев Южный и Юго-Западный фронты встретились, отрезав большую часть Венгрии от Будапешта и австрийских коронных земель. А дальше начались события, для генерал-майора совершенно нежданные.
Сначала офицер связи доставил пакет от Иванова сдать корпус генералу от инфантерии Алексею Николаевичу Эверту.
– Как вы себе это представляете, капитан? В корпусе шестнадцать тысяч болгар, которых я фактически взбунтовал против Фердинанда. Они идут лично за мной. Да и подчиняюсь я не Иванову, а Брусилову.
Штабист иронично поднял бровь:
– Вы в курсе, ваше превосходительство, ныне с Ивановым Их Императорское Высочество Николай Николаевич пребывают? Хотите лично от него приказ получить? От души не советую, поверьте.
Представив Эверту начальника штаба и начальников дивизий, тем фактически сдав дела, Врангель почувствовал себя голым. Или одиноким. Он столько прошел с этими людьми…
– А как же три болгарские дивизии, пусть и неполной численности? – изумился их отсутствию генерал.
– Извините, Алексей Николаевич, тут я бессилен. Волонтеры они, повоевали – и домой.
– Удручает, знаете ли. Рассчитывали мы на них, хотя бы во втором эшелоне. А как же Радко-Дмитриев?
– В Софии остался, ваше высокопревосходительство. На поле боя толку от него…
– Понимаю. Оставь вас начальником корпуса, болгары не покинули бы. Тут уж я бессилен.
– Мне в распоряжение Иванова?
– Пока – да, Петр Николаевич.
Разговор происходил в ратуше Кечкемета, не пострадавшей и приглянувшейся оттого Эверту под штаб.
– Честь имею!
– Обождите, Петр Николаевич, – новый начальник потрепанного войска преградил барону дорогу. – Многого-то вы не знаете. В России ныне настоящая охота идет на офицеров с германскими фамилиями. Меня и то едва утвердили, хоть немцы бог знает в каком колене затесались. Вам с приставкой «фон» в этой войне точно корпусами не командовать.
– Чушь собачья! Виноват, ваше высокопревосходительство.
– Не собачья, а августейшая. Сам Николай Николаевич осерчать изволили, когда барановичский полицмейстер пробовал антигерманские погромы остановить. А как в Закарпатье вышли – здесь наши совершеннейшее непотребство творят. Мадьяр и евреев тысячами хватают, объявляют в заложники и суют в лагеря. Ежели бунт, жандармерия грозит заложников расстрелять. – Эверт задумчиво погладил бородку. – Я исполняю приказы. Однако здесь мы словно не православные, а какие-то мерзкие дикари. Скоро скальпы снимать начнем с австрийских пленных. Среди них половина – славяне!
– Немыслимо…
– Да, любезный Петр Николаевич. Понятное дело, не для великокняжеских ушей. – Эверт глянул на начальников дивизий. – Раз меня с германской фамилией сюда заслали, наступлению конец. Получу приказ на позиционную оборону и Будапешт не брать.
– Всего доброго, ваше высокопревосходительство. Успешной обороны! – Врангель пожал руку генералу, а сам подумал, что ему германская приставка «фон» не помешала пройти от Варны чуть ли не к пригородам Будапешта. Дело не только в фамилии.
Эверт оказался прав. С объединением фронтов барону не предложили никакой должности, а прямиком отправили в Петроград. Николай Николаевич прогудел с высоты своего роста нечто одобрительное, да и только. Царь сочтет нужным – наградит. Или нет, на то его государева воля.
Прибыв в столицу, Врангель помчался домой, где застал супругу в расстроенных чувствах и мыслях. Кинувшись мужу на шею, она стиснула его безо всякого удержу, наплевав на вбитые годами чопорные манеры императорского двора.
– Жив, Петенька… – Потом отстранилась вдруг. – Но ничего ведь не кончилось, да? Тебя снова ушлют на фронт!
– Я и рад бы… В смысле – таков мой долг. Но из-за германской фамилии отправлен пока в распоряжение штаба.
Ольга рассказала об истерической германофобии, накрывшей столицу подобно лавине. Недели две она на улицу старалась не ходить, бывая дома или в Зимнем. Как будто кто-то специально дает народу спустить пары на носителях германских фамилий, отводя глаза от Романовых, в коих немецкая кровь преобладает.
– Но Государь – патриот, каких мало. И Александра Федоровна за Россию всей душой. Господи, какая разница! А в Восточной Пруссии не один Ренненкампф оконфузился. Там же Самсонов, Жилинский и этот, азиат, липкий такой… С непристойными намеками ни одну юбку не пропускал, от фрейлины до горничной. Странно, что никто на дуэль его не вызвал.
– Хан Нахичеванский. Не удивляйся, дорогая. Как же, любимчик Его Императорского Величества. Образчик, так сказать, веротерпимости и равенства народов. Это в русской православной стране? А видела бы ты равноправие за Карпатами… – Врангель вдруг переменился в лице и пристально глянул на жену: – Этот скот и к тебе приставал? Меня его шашни с царем не остановят.
– Нет, Петенька, нет! Я бы не позволила. А вот с Натальей, да с его грязными намеками по поводу Распутина…
– Ну, у нее свой муж имеется. Пусть покажет – офицер он или тряпка.
По большому счету, амурные поползновения толстого мусульманина были барону безразличны. Бездарные и трусливые действия ханской конницы в Пруссии раздражали куда больше. Однако к презрению примешалось чувство гадливости. Встретив раз генерала в коридоре Военного министерства, Врангель демонстративно отвернулся.
Хан Нахичеванский поостерегся раздувать из этого историю. Ныне барон – победитель австрийцев, а Хан… Ну да Аллах рассудит.
Октябрь пролетел незаметно, в каком-то нездоровом затишье. Главный очаг всеевропейской войны полыхал на Западе. Русская и сербская армии выдохлись в Австро-Венгрии, остановившись на линии Кечкемет – Балатон – Триест. Австрийцы перешли к позиционной обороне, а южные славяне ограничились местными операциями, добивая резервистов Хацаи на востоке Венгрии и в Румынии, а также очищая Хорватию и Боснию от последних имперских солдат. Государь и его Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич раздулись от гордости; последний, что елка мишурой, был осыпан орденами и почестями.
Брусилов и Врангель получили по следующей звезде и по ордену. Алексей Алексеевич с шумом и газетной трескотней, Петр Николаевич тихо и незаметно. Как он сам пошутил – что курей укравши.
В последних числах октября Брусилова и Врангеля вызвал к себе великий князь Александр Михайлович:
– Как оцениваете обстановку на фронтах, господа генералы?
– Ставка уверяет: состояние дел победоносно, Ваше Императорское Высочество.
Князь Сандро разозлился не на шутку:
– Извольте серьезно говорить, Алексей Алексеевич! Не надо тут мне газеты цитировать.
– Мы на грани поражения, – мрачно брякнул бесцеремонный Врангель.
– Другая крайность. Но мысль развейте. Обещаю жандармам на вас не доносить.
Генерал встал, привычно одернул форму. Краем глаза скосил на окно, за которым Дворцовая площадь и Зимний. Кареты, дорогие авто. Дворники метут листья, неизвестно как занесенные ветром в царствие камня. Парадный кабинет великого князя блестит роскошью, за дверью натасканные адъютанты и денщики с клеймом на челе «чего изволите-с?». Как все это шатко. Взмах прусского палаша, и позолота облетит, словно ее и не было.
– Кажущиеся успехи застят глаза, Ваше Императорское Высочество. Я дважды воевал с австро-венграми и знаю: они – не противник. Офицерский корпус отличный, из двух титульных наций, а рядовой и сержантский состав – смесь. Половина из них ненавидит империю, остальным наплевать. Военной промышленности – чуть, сложная техника сплошь из германских подачек. В Восточной Пруссии Жилинский воевал с ландвером равной численности и был разбит наголову. Вся кайзеровская армия на Западе. Под Кенигсбергом ни танков, ни самолетов, ни тяжелой артиллерии. Штыками да шашками наших опрокинули.
– Так и есть. Но ошибки Ренненкампфа учтены, господин генерал-лейтенант.
– Сомневаюсь. Простите, Ваше Императорское Высочество. Иначе бы он и Хан сидели в Петропавловской крепости. Сие не ошибки – преступления. Значит, не дана им оценка как следует.
– От оперативного управления войсками оба они отстранены. Их судьбу Государь решит. Далее!
– Вижу только одно: уходить в глухую оборону, пока есть время. Закапываться. Создавать подвижные танково-кавалерийские группы в тылу, перебрасывать их к местам прорыва обороны. Затаиться, пока союзники кайзера истощат.
Князь не это рассчитывал услышать, тем более от барона, малым корпусом прошедшего через многократно превосходящих врагов. Не от паркетных генералов, вроде того же Николая Николаевича или Хана Нахичеванского, а от боевых он ожидал получить особенный рецепт. После победы уходить в глухую оборону? Никки сие не одобрит политически и, возможно, будет прав.
– Алексей Алексеевич, сообщите наконец свое мнение.
– Мое расхождение с Петром Николаевичем в деталях. В генеральном смысле он прав.
– Вот как? Что ж за детали, позвольте спросить?
– Пока немец на Западе, имеем достаточно сил пробиться к вислинскому устью, отрезав Восточную Пруссию. Там встать в оборону на истощение врага. В зимнюю кампанию пятнадцатого года снова идти на Кенигсберг.
– Получится ли блокада? – засомневался князь. – Сейчас подлодки столько германца утопили, что по Балтике уж плавать опасно. Да только две осталось в строю. К зиме появится тонкий ледок. Надводным кораблям он не страшен, а субмарине – смерть. Снесет перископ и мачту при всплытии.
– Я во флотских делах не мастер, – снова встрял Врангель. – Однако сейчас сразу четыре броненосных корабля в строй вступают. Если воевать по-макаровски или как Колчак в Эгейском море, Пруссия сядет на голодный паек. А ежели как обычно, в порту сиднем сидеть да кулаком издали грозить, Балтика германцу будет внутренним озером.
– Да, кстати, как там Степан Осипович на пенсионе?
Ответил Брусилов, знакомый с адмиралом накоротке:
– Здоров и бодр. В декабре ему шестьдесят шесть стукнет.
Князь задумчиво потер подбородок, украшенный холеной черной бородкой.
– Флот не в моем веденье. Но могу с Императором поговорить. Лучше старый лев, нежели молодой заяц вроде Хана Нахичеванского.
Неугомонный генерал-лейтенант еще соль на рану сыпанул:
– Ваше Императорское Высочество, а как авиация в Пруссии действовала?
У того совсем настрой испортился:
– Отвратительно. Особенно «муромцами» недоволен. Я добился отмены заказа на них Руссобалту.
Генералы терпеливо ждали продолжения.
– По цене «Муромец» как десять одномоторных, запчастей требует уйму, на два полета случается не меньше чем одна авария. Я предложил Императору их совсем с фронта убрать. Как ни печально сознавать, моряки нас обскакали.
Присутствующие поняли без слов, отчего сей факт особенно прискорбен. С началом войны морская авиация ушла, образно говоря, из-под крыла Александра Михайловича, а он соперничества не терпел. И сам же его себе создал. Потому вернулся к делам наземным.
– Верите ли, господа, именно так я предлагал поступить Главнокомандующему – наступать к устью Вислы, а не разевать рот на всю Восточную Пруссию разом. Бои во Франции не утихают, а у нас завершена мобилизация. Потому прошу вас, Алексей Алексеевич, соображения о прорыве к Балтике тщательнее проработать и письменно изложить.
– Обычным путем, Ваше Императорское Высочество, через штаб?
– Отнюдь. Снабдите сей рапорт неким мудрым заглавием: «Соображения о применении авиации при наступательных операциях» – и прямиком мне на стол. Государь наш, спору нет, к Николай Николаичу больше прислушивается. Но тот в Ставке, я – здесь. Может, что и выгорит. А вас, барон, я прошу осмотреть новый танк, коим ваш тезка великий князь Петр Николаевич занимается. – Сандро улыбнулся впервые за аудиенцию. – Пусть ваше следующее звание будет «генерал от танковых войск». Двадцатый век, господа. Моторы вытеснят лошадь.
По совету-приказу Александра Михайловича Врангель при первой возможности выехал в Гатчину. И неподдельно обмер при виде Б-4. Осторожно положил руку в перчатке на толстую шероховатую броню передка с запоздалым огорчением: появись у него месяц назад дюжина таких машин, и корпус ворвался бы в Будапешт!
Он оглянулся к довольному Романову:
– Впечатляет, ваше превосходительство?
– Да уж… Скорей бы в войска его. От одного вида враг побежит.
Главный танковый конструктор тоже прикоснулся к детищу.
– Рано пока. Он двигается хуже, нежели выглядит. – Романов кивнул на механиков, копавшихся в моторе: – Слишком велика на ходовую нагрузка от такой массы. Ломаются траки и пальцы, разбиваются втулки, срубаются гребни – и это только напасти с гусеницами. Шестерни коробки передач стираются в труху. Фрикционы дымят. Двигатель в триста лошадей для него слабоват, просили Фрезе и Брилинга увеличить до четырехсот, но куда там! Николая Романовича патриоты отколотили, он лишь на прошлой неделе из больницы выписался.
– Мерзавцы. Меня там не было. Я бы им показал… как Родину любить.
– Тише, барон. Вы и на своем месте справились. Через полчаса у меня запуск по плану. Изволите за рычаги сесть?
– Непременно.
– Вот и славно. Ваше мнение – самое ценное, поверьте.
Но не только танкисты нуждались в мощных моторах. С трудом сдерживая заводчика Шидловского, вымаливающего у Государя продолжение выпуска «муромцев», Александр Михайлович насел на Сикорского и Брилинга. Фронтовой авиации срочно и в большом количестве требовались машины не хуже того «Шорта» с моторами 250–300 лошадиных сил и двухмоторные бомбардировщики. Моторист заупрямился, авиатор задумался.
– Вы не понимаете разницу меж аэропланным и танковым мотором, князь, – как всегда, непочтительно заявил Николай Романович, у которого после побоев и без того низкий пиетет перед правящим режимом упал до нуля. – Для танков и грузовых авто двигатели тяжелые, с водяным охлаждением и большим ресурсом, больше ста часов. Авиационный – совсем другое дело. Там ресурс часов пятьдесят, зато вес малый. Лучше воздушного охлаждения, но на заводе «Фрезе» такого опыта нет. Да, по чести говоря, и оборудования.
– Ладно, – едва сдержался августейший авиатор. – А ежели двухсотсильный мотор для грузовиков – он подходящего веса – расточить или еще как усилить? Пожертвовать ресурсом, мощность нарастив?
– В технике сие называется форсированием. Подумаю. – Брилинг тут же сдержал обещание и сосредоточенно умолк секунд на пять. – Попробую. Все одно – другие сплавы нужны, чтоб он хоть часов пятьдесят выдержал.
– Когда ждать результат?
– Не знаю, – сварливо отрезал инженер. – Вы ж с меня требуете вещь, которую никто в Европе не делает. Они на роторных летают.
– Вам я от летчиков скажу, и Сикорский как конструктор подтвердит. Ротор – тупиковый путь. Слишком большая крутящаяся масса, вибрации. Да и управлять сложно, он как волчок или гироскоп. Особенно для малого самолета. Договорились, господин Брилов?
Он наступил на больную мозоль революционера. Николай терпеть не мог быть обязанным правящей семье. А тут один великий князь из тюрьмы вытащил, два трупа с рук сошли, второй справил паспорт с русской фамилией и охрану дал. Настанет день, когда они будут просить защиты и покровительства, вспоминая о тех услугах… Но в одном Сандро прав – надо сначала войну выиграть.
– Займусь. О сроках говорить сложно. К Рождеству разве что.
Князь и надеяться не смел. Новый мотор за два месяца? Не бывает чудес. Но мрачный карбонарий ни разу на ветер слов не бросал.
А Игорь Иванович заточил карандаш и закрепил на кульмане новый лист бумаги. Отечественный двигатель не менее чем в двести пятьдесят лошадей? И новый аэроплан под него? Чертовски заманчиво!
Остались болгарские добровольцы. Царь Фердинанд заявил о сепаратном мире с Сербией и, стало быть, замирился с Россией, но на войну с Австро-Венгрией не отважился. Потому пехотные и кавалерийские полки, которые Врангель успел собрать до Шипки и под Софией, превратились в «добровольцев» в рядах русского корпуса. Соединенными силами север Сербии был очищен, а армия этой страны развила наступление на Балатон.
Почуяв неотвратимый крах Габсбургов, войну объявил румынский король Фердинанд. После вторжения на восток мадьярских земель румынская армия потерпела сокрушительное поражение от войск генерала фон Хацаи и, преследуемая им, отступила в глубь своих владений. Австро-венгерская Дунайская флотилия атаковала румынский речной флот. Когда до Врангеля дошли эти вести, он обрадовался им, словно крупной победе. Путь на Будапешт открыт. Хацаи увяз в Румынии, а его дивизии, собранные из резервистов и ополчения, не на чем перебросить к мадьярской столице.
Главные австро-венгерские силы медленно, но бесповоротно истреблялись в Галиции. Наконец, при вести о разгроме в Эгейском море поднялось мощное антиимперское восстание в Хорватии и Боснии. Многие моряки были родом из Сплита и Триеста. Их родственники абсолютно не желали понимать, ради каких таких благ не вернувшиеся домой матросы и офицеры воевали и тонули у российских берегов.
Поэтому на пути к Будапешту передовая конно-моторизованная дивизия врангелевского корпуса почти не встретила сопротивления. Немногие оставшиеся в этой области страны австро-венгерские соединения стянулись к двум столицам. Франц-Иосиф рассчитывал только на германскую помощь, но Вильгельм не спешил. Кайзеровская армия увязла в боях с французами и англичанами на западе Европы, ландвер и вспомогательные части выбивали из Восточной Пруссии остатки русского Северо-Западного фронта. Помощь можно ожидать только к зиме… Если она еще будет нужна.
7 октября двенадцать танков Б-2 и Б-3, все, что осталось на ходу после боев и долгих маршей, медленно катились по пологому спуску к местечку Кечкемет. Впереди, на расстоянии прямой видимости, гарцевала конная полусотня.
В тысячный раз помянув слепоту танковых приборов, генерал-майор высунулся из люка и попробовал хоть что-то рассмотреть во влажной дымке, туманным облаком покрывшей островерхие черепичные крыши, ратушу и церковь, оседая на броне мокрой пленкой.
– Баранов, стоять! – Барон подтвердил команду тычком сапога.
Механик притормозил, потом по привычке снова дернул вперед. Так повелось с Дуная. Короткая остановка, выстрел – и снова газу, пока австрийские артиллеристы не прицелились. Кто стоял слишком долго, навсегда остался под Белградом.
– Стоять, я сказал!
От боевого охранения галопом скакал всадник.
– Что в городке?
– Так что танки, ваше превосходительство!
– Какие танки? Что вы мелете, вахмистр?
– Не могу знать, ваше превосходительство… Обычные… Гудят, стало быть. С пушками.
Врангель чертыхнулся. Где-то с северо-востока наступает армия генерала Иванова. Связи с ними нет. А может, австрияки получили несколько машин от германских союзников? С их самоходными гробами, увенчанными длинной трехдюймовой пушкой, Петр Николаевич встречался в Балканскую войну, в этой бог миловал. Панцеры опасны на дистанции, вблизи неповоротливы и уязвимы.
– Вахмистр! Передайте хорунжему: двоим спешиться, проникнуть в поселок и разведать. Живо!
Спустя час барон как родного обнял танкового подполковника. Через два месяца боев Южный и Юго-Западный фронты встретились, отрезав большую часть Венгрии от Будапешта и австрийских коронных земель. А дальше начались события, для генерал-майора совершенно нежданные.
Сначала офицер связи доставил пакет от Иванова сдать корпус генералу от инфантерии Алексею Николаевичу Эверту.
– Как вы себе это представляете, капитан? В корпусе шестнадцать тысяч болгар, которых я фактически взбунтовал против Фердинанда. Они идут лично за мной. Да и подчиняюсь я не Иванову, а Брусилову.
Штабист иронично поднял бровь:
– Вы в курсе, ваше превосходительство, ныне с Ивановым Их Императорское Высочество Николай Николаевич пребывают? Хотите лично от него приказ получить? От души не советую, поверьте.
Представив Эверту начальника штаба и начальников дивизий, тем фактически сдав дела, Врангель почувствовал себя голым. Или одиноким. Он столько прошел с этими людьми…
– А как же три болгарские дивизии, пусть и неполной численности? – изумился их отсутствию генерал.
– Извините, Алексей Николаевич, тут я бессилен. Волонтеры они, повоевали – и домой.
– Удручает, знаете ли. Рассчитывали мы на них, хотя бы во втором эшелоне. А как же Радко-Дмитриев?
– В Софии остался, ваше высокопревосходительство. На поле боя толку от него…
– Понимаю. Оставь вас начальником корпуса, болгары не покинули бы. Тут уж я бессилен.
– Мне в распоряжение Иванова?
– Пока – да, Петр Николаевич.
Разговор происходил в ратуше Кечкемета, не пострадавшей и приглянувшейся оттого Эверту под штаб.
– Честь имею!
– Обождите, Петр Николаевич, – новый начальник потрепанного войска преградил барону дорогу. – Многого-то вы не знаете. В России ныне настоящая охота идет на офицеров с германскими фамилиями. Меня и то едва утвердили, хоть немцы бог знает в каком колене затесались. Вам с приставкой «фон» в этой войне точно корпусами не командовать.
– Чушь собачья! Виноват, ваше высокопревосходительство.
– Не собачья, а августейшая. Сам Николай Николаевич осерчать изволили, когда барановичский полицмейстер пробовал антигерманские погромы остановить. А как в Закарпатье вышли – здесь наши совершеннейшее непотребство творят. Мадьяр и евреев тысячами хватают, объявляют в заложники и суют в лагеря. Ежели бунт, жандармерия грозит заложников расстрелять. – Эверт задумчиво погладил бородку. – Я исполняю приказы. Однако здесь мы словно не православные, а какие-то мерзкие дикари. Скоро скальпы снимать начнем с австрийских пленных. Среди них половина – славяне!
– Немыслимо…
– Да, любезный Петр Николаевич. Понятное дело, не для великокняжеских ушей. – Эверт глянул на начальников дивизий. – Раз меня с германской фамилией сюда заслали, наступлению конец. Получу приказ на позиционную оборону и Будапешт не брать.
– Всего доброго, ваше высокопревосходительство. Успешной обороны! – Врангель пожал руку генералу, а сам подумал, что ему германская приставка «фон» не помешала пройти от Варны чуть ли не к пригородам Будапешта. Дело не только в фамилии.
Эверт оказался прав. С объединением фронтов барону не предложили никакой должности, а прямиком отправили в Петроград. Николай Николаевич прогудел с высоты своего роста нечто одобрительное, да и только. Царь сочтет нужным – наградит. Или нет, на то его государева воля.
Прибыв в столицу, Врангель помчался домой, где застал супругу в расстроенных чувствах и мыслях. Кинувшись мужу на шею, она стиснула его безо всякого удержу, наплевав на вбитые годами чопорные манеры императорского двора.
– Жив, Петенька… – Потом отстранилась вдруг. – Но ничего ведь не кончилось, да? Тебя снова ушлют на фронт!
– Я и рад бы… В смысле – таков мой долг. Но из-за германской фамилии отправлен пока в распоряжение штаба.
Ольга рассказала об истерической германофобии, накрывшей столицу подобно лавине. Недели две она на улицу старалась не ходить, бывая дома или в Зимнем. Как будто кто-то специально дает народу спустить пары на носителях германских фамилий, отводя глаза от Романовых, в коих немецкая кровь преобладает.
– Но Государь – патриот, каких мало. И Александра Федоровна за Россию всей душой. Господи, какая разница! А в Восточной Пруссии не один Ренненкампф оконфузился. Там же Самсонов, Жилинский и этот, азиат, липкий такой… С непристойными намеками ни одну юбку не пропускал, от фрейлины до горничной. Странно, что никто на дуэль его не вызвал.
– Хан Нахичеванский. Не удивляйся, дорогая. Как же, любимчик Его Императорского Величества. Образчик, так сказать, веротерпимости и равенства народов. Это в русской православной стране? А видела бы ты равноправие за Карпатами… – Врангель вдруг переменился в лице и пристально глянул на жену: – Этот скот и к тебе приставал? Меня его шашни с царем не остановят.
– Нет, Петенька, нет! Я бы не позволила. А вот с Натальей, да с его грязными намеками по поводу Распутина…
– Ну, у нее свой муж имеется. Пусть покажет – офицер он или тряпка.
По большому счету, амурные поползновения толстого мусульманина были барону безразличны. Бездарные и трусливые действия ханской конницы в Пруссии раздражали куда больше. Однако к презрению примешалось чувство гадливости. Встретив раз генерала в коридоре Военного министерства, Врангель демонстративно отвернулся.
Хан Нахичеванский поостерегся раздувать из этого историю. Ныне барон – победитель австрийцев, а Хан… Ну да Аллах рассудит.
Октябрь пролетел незаметно, в каком-то нездоровом затишье. Главный очаг всеевропейской войны полыхал на Западе. Русская и сербская армии выдохлись в Австро-Венгрии, остановившись на линии Кечкемет – Балатон – Триест. Австрийцы перешли к позиционной обороне, а южные славяне ограничились местными операциями, добивая резервистов Хацаи на востоке Венгрии и в Румынии, а также очищая Хорватию и Боснию от последних имперских солдат. Государь и его Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич раздулись от гордости; последний, что елка мишурой, был осыпан орденами и почестями.
Брусилов и Врангель получили по следующей звезде и по ордену. Алексей Алексеевич с шумом и газетной трескотней, Петр Николаевич тихо и незаметно. Как он сам пошутил – что курей укравши.
В последних числах октября Брусилова и Врангеля вызвал к себе великий князь Александр Михайлович:
– Как оцениваете обстановку на фронтах, господа генералы?
– Ставка уверяет: состояние дел победоносно, Ваше Императорское Высочество.
Князь Сандро разозлился не на шутку:
– Извольте серьезно говорить, Алексей Алексеевич! Не надо тут мне газеты цитировать.
– Мы на грани поражения, – мрачно брякнул бесцеремонный Врангель.
– Другая крайность. Но мысль развейте. Обещаю жандармам на вас не доносить.
Генерал встал, привычно одернул форму. Краем глаза скосил на окно, за которым Дворцовая площадь и Зимний. Кареты, дорогие авто. Дворники метут листья, неизвестно как занесенные ветром в царствие камня. Парадный кабинет великого князя блестит роскошью, за дверью натасканные адъютанты и денщики с клеймом на челе «чего изволите-с?». Как все это шатко. Взмах прусского палаша, и позолота облетит, словно ее и не было.
– Кажущиеся успехи застят глаза, Ваше Императорское Высочество. Я дважды воевал с австро-венграми и знаю: они – не противник. Офицерский корпус отличный, из двух титульных наций, а рядовой и сержантский состав – смесь. Половина из них ненавидит империю, остальным наплевать. Военной промышленности – чуть, сложная техника сплошь из германских подачек. В Восточной Пруссии Жилинский воевал с ландвером равной численности и был разбит наголову. Вся кайзеровская армия на Западе. Под Кенигсбергом ни танков, ни самолетов, ни тяжелой артиллерии. Штыками да шашками наших опрокинули.
– Так и есть. Но ошибки Ренненкампфа учтены, господин генерал-лейтенант.
– Сомневаюсь. Простите, Ваше Императорское Высочество. Иначе бы он и Хан сидели в Петропавловской крепости. Сие не ошибки – преступления. Значит, не дана им оценка как следует.
– От оперативного управления войсками оба они отстранены. Их судьбу Государь решит. Далее!
– Вижу только одно: уходить в глухую оборону, пока есть время. Закапываться. Создавать подвижные танково-кавалерийские группы в тылу, перебрасывать их к местам прорыва обороны. Затаиться, пока союзники кайзера истощат.
Князь не это рассчитывал услышать, тем более от барона, малым корпусом прошедшего через многократно превосходящих врагов. Не от паркетных генералов, вроде того же Николая Николаевича или Хана Нахичеванского, а от боевых он ожидал получить особенный рецепт. После победы уходить в глухую оборону? Никки сие не одобрит политически и, возможно, будет прав.
– Алексей Алексеевич, сообщите наконец свое мнение.
– Мое расхождение с Петром Николаевичем в деталях. В генеральном смысле он прав.
– Вот как? Что ж за детали, позвольте спросить?
– Пока немец на Западе, имеем достаточно сил пробиться к вислинскому устью, отрезав Восточную Пруссию. Там встать в оборону на истощение врага. В зимнюю кампанию пятнадцатого года снова идти на Кенигсберг.
– Получится ли блокада? – засомневался князь. – Сейчас подлодки столько германца утопили, что по Балтике уж плавать опасно. Да только две осталось в строю. К зиме появится тонкий ледок. Надводным кораблям он не страшен, а субмарине – смерть. Снесет перископ и мачту при всплытии.
– Я во флотских делах не мастер, – снова встрял Врангель. – Однако сейчас сразу четыре броненосных корабля в строй вступают. Если воевать по-макаровски или как Колчак в Эгейском море, Пруссия сядет на голодный паек. А ежели как обычно, в порту сиднем сидеть да кулаком издали грозить, Балтика германцу будет внутренним озером.
– Да, кстати, как там Степан Осипович на пенсионе?
Ответил Брусилов, знакомый с адмиралом накоротке:
– Здоров и бодр. В декабре ему шестьдесят шесть стукнет.
Князь задумчиво потер подбородок, украшенный холеной черной бородкой.
– Флот не в моем веденье. Но могу с Императором поговорить. Лучше старый лев, нежели молодой заяц вроде Хана Нахичеванского.
Неугомонный генерал-лейтенант еще соль на рану сыпанул:
– Ваше Императорское Высочество, а как авиация в Пруссии действовала?
У того совсем настрой испортился:
– Отвратительно. Особенно «муромцами» недоволен. Я добился отмены заказа на них Руссобалту.
Генералы терпеливо ждали продолжения.
– По цене «Муромец» как десять одномоторных, запчастей требует уйму, на два полета случается не меньше чем одна авария. Я предложил Императору их совсем с фронта убрать. Как ни печально сознавать, моряки нас обскакали.
Присутствующие поняли без слов, отчего сей факт особенно прискорбен. С началом войны морская авиация ушла, образно говоря, из-под крыла Александра Михайловича, а он соперничества не терпел. И сам же его себе создал. Потому вернулся к делам наземным.
– Верите ли, господа, именно так я предлагал поступить Главнокомандующему – наступать к устью Вислы, а не разевать рот на всю Восточную Пруссию разом. Бои во Франции не утихают, а у нас завершена мобилизация. Потому прошу вас, Алексей Алексеевич, соображения о прорыве к Балтике тщательнее проработать и письменно изложить.
– Обычным путем, Ваше Императорское Высочество, через штаб?
– Отнюдь. Снабдите сей рапорт неким мудрым заглавием: «Соображения о применении авиации при наступательных операциях» – и прямиком мне на стол. Государь наш, спору нет, к Николай Николаичу больше прислушивается. Но тот в Ставке, я – здесь. Может, что и выгорит. А вас, барон, я прошу осмотреть новый танк, коим ваш тезка великий князь Петр Николаевич занимается. – Сандро улыбнулся впервые за аудиенцию. – Пусть ваше следующее звание будет «генерал от танковых войск». Двадцатый век, господа. Моторы вытеснят лошадь.
По совету-приказу Александра Михайловича Врангель при первой возможности выехал в Гатчину. И неподдельно обмер при виде Б-4. Осторожно положил руку в перчатке на толстую шероховатую броню передка с запоздалым огорчением: появись у него месяц назад дюжина таких машин, и корпус ворвался бы в Будапешт!
Он оглянулся к довольному Романову:
– Впечатляет, ваше превосходительство?
– Да уж… Скорей бы в войска его. От одного вида враг побежит.
Главный танковый конструктор тоже прикоснулся к детищу.
– Рано пока. Он двигается хуже, нежели выглядит. – Романов кивнул на механиков, копавшихся в моторе: – Слишком велика на ходовую нагрузка от такой массы. Ломаются траки и пальцы, разбиваются втулки, срубаются гребни – и это только напасти с гусеницами. Шестерни коробки передач стираются в труху. Фрикционы дымят. Двигатель в триста лошадей для него слабоват, просили Фрезе и Брилинга увеличить до четырехсот, но куда там! Николая Романовича патриоты отколотили, он лишь на прошлой неделе из больницы выписался.
– Мерзавцы. Меня там не было. Я бы им показал… как Родину любить.
– Тише, барон. Вы и на своем месте справились. Через полчаса у меня запуск по плану. Изволите за рычаги сесть?
– Непременно.
– Вот и славно. Ваше мнение – самое ценное, поверьте.
Но не только танкисты нуждались в мощных моторах. С трудом сдерживая заводчика Шидловского, вымаливающего у Государя продолжение выпуска «муромцев», Александр Михайлович насел на Сикорского и Брилинга. Фронтовой авиации срочно и в большом количестве требовались машины не хуже того «Шорта» с моторами 250–300 лошадиных сил и двухмоторные бомбардировщики. Моторист заупрямился, авиатор задумался.
– Вы не понимаете разницу меж аэропланным и танковым мотором, князь, – как всегда, непочтительно заявил Николай Романович, у которого после побоев и без того низкий пиетет перед правящим режимом упал до нуля. – Для танков и грузовых авто двигатели тяжелые, с водяным охлаждением и большим ресурсом, больше ста часов. Авиационный – совсем другое дело. Там ресурс часов пятьдесят, зато вес малый. Лучше воздушного охлаждения, но на заводе «Фрезе» такого опыта нет. Да, по чести говоря, и оборудования.
– Ладно, – едва сдержался августейший авиатор. – А ежели двухсотсильный мотор для грузовиков – он подходящего веса – расточить или еще как усилить? Пожертвовать ресурсом, мощность нарастив?
– В технике сие называется форсированием. Подумаю. – Брилинг тут же сдержал обещание и сосредоточенно умолк секунд на пять. – Попробую. Все одно – другие сплавы нужны, чтоб он хоть часов пятьдесят выдержал.
– Когда ждать результат?
– Не знаю, – сварливо отрезал инженер. – Вы ж с меня требуете вещь, которую никто в Европе не делает. Они на роторных летают.
– Вам я от летчиков скажу, и Сикорский как конструктор подтвердит. Ротор – тупиковый путь. Слишком большая крутящаяся масса, вибрации. Да и управлять сложно, он как волчок или гироскоп. Особенно для малого самолета. Договорились, господин Брилов?
Он наступил на больную мозоль революционера. Николай терпеть не мог быть обязанным правящей семье. А тут один великий князь из тюрьмы вытащил, два трупа с рук сошли, второй справил паспорт с русской фамилией и охрану дал. Настанет день, когда они будут просить защиты и покровительства, вспоминая о тех услугах… Но в одном Сандро прав – надо сначала войну выиграть.
– Займусь. О сроках говорить сложно. К Рождеству разве что.
Князь и надеяться не смел. Новый мотор за два месяца? Не бывает чудес. Но мрачный карбонарий ни разу на ветер слов не бросал.
А Игорь Иванович заточил карандаш и закрепил на кульмане новый лист бумаги. Отечественный двигатель не менее чем в двести пятьдесят лошадей? И новый аэроплан под него? Чертовски заманчиво!
Глава пятая
Степан Осипович Макаров с самой отставки не посещал Зимний дворец. В бытность службы в Санкт-Петербурге он посмеивался над отставными генералами и адмиралами, норовившими надеть мундир, ордена и снова сверкать эполетами, тешась видимостью, что они опять – часть военной машины Империи. Увы! Иногда приходит срок писать воспоминания, нянчить внуков и тоскливо издали смотреть на корабли в Финском заливе. И ждать скорой отправки в последнюю гавань.
Потому приглашение явиться под высочайшие очи (как шутил Брилинг – в высочайший кабинет с высочайшей дверью) оказалось для отставного вице-адмирала полной неожиданностью. Собственно говоря, в военное время – не приглашение, а приказ. Роскошный «Роллс-Ройс» из императорской автомобильной конюшни подхватил моряка у дома близ Галерной заводи на Васильевском и отвез во дворец.
Император пребывал в задумчивости. В роскошном кабинете, из окон которого дед Государя любовался однажды на «Мурену», только спущенную на воду Бергом, присутствовал также Морской министр Иван Константинович Григорович. Он же первый подал голос, когда Макаров поприветствовал Императора:
– Замечательно выглядите, Степан Осипович. Отдых на пользу.
– Проходите. Присаживайтесь, – предложил Николай Второй, сразу переводя беседу в неформальное русло. Во время протокольных встреч в высочайшем присутствии сидеть не полагается.
– Благодарю, Ваше Императорское Величество.
В кабинете Григоровича он тотчас бы спросил: чем обязан? Здесь терпеливо ждал пояснений.
– Стало быть, Иван Константинович, вы поддерживаете великого князя? Тогда мне ничего не остается, кроме как просить вас вернуться на службу, Степан Осипович.
– Благодарю за доверие, Ваше Императорское Величество! Осмелюсь спросить, на какую должность?
Рассказал Григорович:
– Вы, вероятно, слышали про волнения после гибели «Паллады». Обвиняют начальников с немецкими фамилиями. Командовал на крейсере капитан 1 ранга Магнус Сергей Романович, даром что погиб. Пренебрег противолодочным зигзагом, да фамилия нерусская. Во главе Балтфлота адмирал Николай Оттович фон Эссен, как на грех, немец. Знаю, что вы можете возразить, и про вашу сердечную дружбу с германского происхождения адмиралом Бергом прекрасно помню. Но Государь Император не может пройти мимо чаяний подданных в трудное военное время. Так что извольте принять командование над Балтийским флотом России.
– Это большая честь для меня, Ваше Императорское Величество, ваше высокопревосходительство, – Макаров кратко поклонился обоим начальникам сразу, анфас к царю, на две трети оборота к министру. – Охотно приемлю. Однако на войне корабли гибнут, как и люди. Я броненосцы терял и подводные лодки.
– Несомненно, – прервал Григорович. – И вас потери не минуют. Только вы у нас – герой, победитель турок, англичан, японцев… Я никого не забыл? Потому вам простительно то, что Эссену народ не спустит. Государь Император полагают: у Макарова без пользы ни один корабль не погибнет, – министр изобразил полупоклон в сторону монарха, тот важно кивнул. – А на вас, дорогой Степан Осипович, особые надежды. Австрийский средиземноморский флот Колчак, почитай, весь утопил, остатки в Сплите и Триесте захвачены. Но корабли сплошь в ремонте, и наши, и трофейные. Отныне Балтфлот – главный в войне…
Министр вещал еще минут пять, Макаров на него таращился преданным взглядом, а сам слушал вполуха. Внутри словно льдина какая-то отогревалась и плавилась. Как там Григорович шутил – отдохнул в отставке? Дудки! Отставные адмиралы и генералы редко задерживаются в этом мире, когда из них вынули стержень – военную службу. Только что Государь подарил несколько лишних лет жизни. И легкая оторопь – справлюсь ли? Возраст – не шутка. Казалось, тогда, у Нагасаки, рисковал в последний раз, кидал себя и людей в смертоубийственные атаки. Смогу ли? Но вопрос не только в нежданном продолжении карьеры. Эссен неплохой адмирал, но звезд с неба не хватал. Отечеству нужен действительно мудрый командующий флотом. Посему нет права ни на ошибку, ни на отказ. Странно, кто из великих князей за меня слово молвил? Разве что Константин Николаевич из гроба восстал.
Потому приглашение явиться под высочайшие очи (как шутил Брилинг – в высочайший кабинет с высочайшей дверью) оказалось для отставного вице-адмирала полной неожиданностью. Собственно говоря, в военное время – не приглашение, а приказ. Роскошный «Роллс-Ройс» из императорской автомобильной конюшни подхватил моряка у дома близ Галерной заводи на Васильевском и отвез во дворец.
Император пребывал в задумчивости. В роскошном кабинете, из окон которого дед Государя любовался однажды на «Мурену», только спущенную на воду Бергом, присутствовал также Морской министр Иван Константинович Григорович. Он же первый подал голос, когда Макаров поприветствовал Императора:
– Замечательно выглядите, Степан Осипович. Отдых на пользу.
– Проходите. Присаживайтесь, – предложил Николай Второй, сразу переводя беседу в неформальное русло. Во время протокольных встреч в высочайшем присутствии сидеть не полагается.
– Благодарю, Ваше Императорское Величество.
В кабинете Григоровича он тотчас бы спросил: чем обязан? Здесь терпеливо ждал пояснений.
– Стало быть, Иван Константинович, вы поддерживаете великого князя? Тогда мне ничего не остается, кроме как просить вас вернуться на службу, Степан Осипович.
– Благодарю за доверие, Ваше Императорское Величество! Осмелюсь спросить, на какую должность?
Рассказал Григорович:
– Вы, вероятно, слышали про волнения после гибели «Паллады». Обвиняют начальников с немецкими фамилиями. Командовал на крейсере капитан 1 ранга Магнус Сергей Романович, даром что погиб. Пренебрег противолодочным зигзагом, да фамилия нерусская. Во главе Балтфлота адмирал Николай Оттович фон Эссен, как на грех, немец. Знаю, что вы можете возразить, и про вашу сердечную дружбу с германского происхождения адмиралом Бергом прекрасно помню. Но Государь Император не может пройти мимо чаяний подданных в трудное военное время. Так что извольте принять командование над Балтийским флотом России.
– Это большая честь для меня, Ваше Императорское Величество, ваше высокопревосходительство, – Макаров кратко поклонился обоим начальникам сразу, анфас к царю, на две трети оборота к министру. – Охотно приемлю. Однако на войне корабли гибнут, как и люди. Я броненосцы терял и подводные лодки.
– Несомненно, – прервал Григорович. – И вас потери не минуют. Только вы у нас – герой, победитель турок, англичан, японцев… Я никого не забыл? Потому вам простительно то, что Эссену народ не спустит. Государь Император полагают: у Макарова без пользы ни один корабль не погибнет, – министр изобразил полупоклон в сторону монарха, тот важно кивнул. – А на вас, дорогой Степан Осипович, особые надежды. Австрийский средиземноморский флот Колчак, почитай, весь утопил, остатки в Сплите и Триесте захвачены. Но корабли сплошь в ремонте, и наши, и трофейные. Отныне Балтфлот – главный в войне…
Министр вещал еще минут пять, Макаров на него таращился преданным взглядом, а сам слушал вполуха. Внутри словно льдина какая-то отогревалась и плавилась. Как там Григорович шутил – отдохнул в отставке? Дудки! Отставные адмиралы и генералы редко задерживаются в этом мире, когда из них вынули стержень – военную службу. Только что Государь подарил несколько лишних лет жизни. И легкая оторопь – справлюсь ли? Возраст – не шутка. Казалось, тогда, у Нагасаки, рисковал в последний раз, кидал себя и людей в смертоубийственные атаки. Смогу ли? Но вопрос не только в нежданном продолжении карьеры. Эссен неплохой адмирал, но звезд с неба не хватал. Отечеству нужен действительно мудрый командующий флотом. Посему нет права ни на ошибку, ни на отказ. Странно, кто из великих князей за меня слово молвил? Разве что Константин Николаевич из гроба восстал.