Пол Андерсон
Мятежные миры

ПРОЛОГ

   Создай единство.
   Я/мы: ноги Хранителя Северных Врат и других, которые могут быть, а также Плотогона и Исполненного Печали, которых уже никогда не будет, и Многомудрого, Открывателя Пещер и Великого Песнопевца, которые тоже оставили нас навсегда; крылья Знающего Руды, и Молнии, Которая Попала в Дом, и тех, что будут потом, и Многомудрого, которому уже не быть; а вот руки — те совсем еще юные, им только предстоит разделить воспоминания и вступить в единство.
   (О свет, о ветер, о река! Они несутся слишком быстро, они рвут меня/нас на части.)
   Могущество. Это не первые юные руки, которые приходят сюда, чтобы вспомнить о странствии, проделанном столько лет назад, задолго до того, как он/она были рождены на свет. Да наверняка и далеко не последние. Думай же упорно. Не торопись.
   (Смутно, смутно… Пара ног, лица не различишь… а может быть, у них клювы?)
   Вспоминай же. Вольготно расположись там, где тихо шепчутся листья в тени ярко окрашенных сухопутных кораллов; впитывай в себя свет, и ветер, и звон речных струй. Пусть свободно потекут в тебя воспоминания о делах, свершенных задолго до того, как мои/наши руки появились на свет.
   (Теперь яснее: они такие странные, что непонятно, как можно охватить их взглядом, не говоря уж о том, чтобы удержать в моей/нашей памяти?.. Ответ: глаза привыкают видеть их, нос — обонять, ухо слышать язык ног, члены крыльев и рук — дотрагиваться до их кожи и осязать ее, а щупальца — пробовать на вкус то, что они выделяют.)
   Пока все идет хорошо. И гораздо быстрее, чем обычно. Возможно, я/мы сможем образовать единство, которому захочется часто возникать.
   (Вспышка радости, волна страха, воспоминания: отчужденность, опасность, боль, смерть, возрождение для новых мук.)
   Лежи спокойно. Это было так давно.
   Время тоже едино. Настоящее — неуловимо, только прошлое и будущее достаточно длительны, чтобы стать реальностью. И то, что когда-то произошло, нам известно. Пусть почувствуют мои/наши юные руки, что я/мы — лишь частица Нас — Камней, Рожденных Молнией, Рудокопов, Лесорубов и Строителей, Землепашцев, Горожан, а потом и Торговцев, и что каждая создаваемая нами личность обязана знать о тех, кто может явиться к нам из заоблачных сфер, дабы не позволить их опасным чудесам довести нас до гибели.
   А потому да соединятся руки с ногами и крыльями. Пусть народившаяся личность опять вспомнит и переживет поход Открывателя Пещер и Исполненного Печали в те дни, когда чужеземцы, имеющие всего одно тело, но несмотря на это обладающие речью, отправились через горы навстречу битве. И с каждым новым воспоминанием, с каждой новой встречей с ними я/мы станем обретать более ясное понимание и хоть чуть-чуть продвинемся по пути, приближающему нас к постижению их сущности.
   Правда, нельзя исключить возможность того, что, двигаясь по этому пути, мы идем в ложном направлении. Та личность, что вела их, как-то ночью обмолвилась, что она/он/оно сомневается, понимают ли они сами себя и способны ли прийти к такому пониманию в будущем.

Глава 1

   Спутник-тюрьма вращался по широкой вытянутой орбите вокруг Ллинатавра, расположенного вдали от оживленных космических трасс. В иллюминаторе камеры Хью Мак-Кормака эта планета была видна в различных фазах. Иногда это было лишь темное пятно, слегка тронутое по краям розово-золотистой краской рассвета, с яркой звездочкой — столицей Катавраяннисом, — сияющей в ночи. Иногда же планета походила на изогнутый турецкий ятаган, рядом с которым ослепительно сверкало солнце этой системы. Когда же она была видна целиком, то напоминала круглый щит, расписанный лазурью океанов, над которыми стремительно проносились серебристые гряды облаков, пересекая континенты, окрашенные в коричневато-желтые и зеленые тона.
   На таком расстоянии Терра выглядела бы точно так же (только на ней с приближением все четче проступали бы следы разрушения, как то бывает с красотками, которые в юности слишком увлекались мужчинами), но Терра находилась в двухстах световых годах отсюда. К тому же оба эти мира нисколько не походили на ржаво-красный и желто-бурый Эней, по которому так истомились глаза Мак-Кормака.
   Спутник не вращался вокруг своей оси. Нужная сила тяжести внутри него обеспечивалась специальными генераторами, создающими гравитационное поле. Однако благодаря движению по орбите небеса величественно проплывали мимо иллюминатора камеры адмирала. Когда Ллинатавр и его солнце исчезали, глаза наблюдателя привыкали к новому освещению: в небе появлялись другие звезды. Они покрывали все видимое пространство — немигающие, сверкающие, как разноцветные драгоценные камни, острые, как осколки льда. Ярче всего горела альфа Южного Креста — двойной бело-голубой гигант, находившийся отсюда всего лишь в десяти парсеках. Немногим дальше была и бета Креста — звезда того же типа, но одиночная. А в другой части небесной сферы опытный глаз мог обнаружить красное свечение Альдебарана и Арктура. Они напоминали узнику о далеких кострах, согревающих людские становища. Отсюда взор сам собой скользил к Денебу и Полярной — несказанно далеким от Империи и ее извечных противников. Они вызывали ощущение вечного космического холода.
   Легкая усмешка искривила губы Мак-Кормака. «Если бы Кэтрин настроилась на волну моего мозга, — подумал он, — она наверняка сказала бы, что в Книге Левит можно отыскать предостережения против подобного нагромождения метафор».
   Он не мог себе позволить долго думать о Кэтрин. «Мне повезло, что камера расположена на внешней поверхности спутника. Да тут и достаточно комфортабельно. Что навряд ли соответствует намерениям Снелунда».
   Помощник начальника тюрьмы проявил столько огорчения случившимся и сочувствия, сколько мог себе позволить.
   — Мы… Мы получили приказ задержать вас, адмирал Мак-Кормак, — выдавил он из себя. — Приказ самого губернатора. До суда или… отправки на Терру, до дальнейших распоряжений, — он глянул на текст факса, лежащий у него на столе, будто надеясь, что формулировки изменились за то время, которое прошло с тех пор, как он впервые прочел его. — Хм… одиночное заключение, никаких внешних контактов, в соответствии с положением о повышенных мерах безопасности… Честно говоря, не понимаю, почему вам не разрешены ни книги, ни бумага, ни хотя бы кинопроектор, чтобы скоротать время… Я обращусь к его превосходительству и попрошу изменить этот пункт…
   «Я-то знаю, почему, — подумал Мак-Кормак, — отчасти по злобе, а главное — это начальная стадия процесса, который должен сломить меня. — Адмирал расправил плечи. — Что ж, пусть попробует».
   Сержант дворцовой гвардии, доставивший арестованного из космопорта Катавраянниса, грубо вмешался в разговор, прикрикнув:
   — Не сметь обращаться к предателю с титулом, который он опозорил!
   Помощник начальника тюрьмы резко выпрямился, бросил на гвардейца яростный взгляд и рявкнул:
   — Сержант, прежде чем уйти в отставку и занять это место, я двадцать лет прослужил во Флоте. Я имею звание главного старшины. Согласно табели о рангах, введенной его императорским величеством, любой офицер Имперского Флота выше чинов полувоенизированных местных служб. Адмирал Мак-Кормак может быть отстранен от командования, но до тех пор, пока его не лишили звания по постановлению Военного суда или декрету его величества, ты обязан относиться к нему почтительно, если не хочешь крупных неприятностей.
   Багровый от гнева, тяжело дыша, он, казалось, хотел добавить еще кое-что, но передумал. После нескольких минут гробовой тишины, пока пара здоровенных солдат-гвардейцев переминалась с ноги на ногу, он сухо добавил:
   — Распишись в приказе о доставке арестованного и убирайся.
   — Но мы должны… — начал было сержант.
   — Если у тебя есть письменный приказ о чем-то, кроме передачи этого джентльмена в мои руки, предъяви его. — Последовало долгое молчание. — Распишись и выметайся. Я не собираюсь повторять что-либо дважды.
   Мак-Кормак запомнил имя и лицо помощника начальника тюрьмы так же тщательно, как и имена и лица всех, кто принимал участие в его аресте. Когда-нибудь… если, конечно, такой день наступит…
   А куда делся его начальник? Мак-Кормак не знал. За пределами Энея он никогда не занимался ни гражданским правосудием, ни тюремным персоналом. А о своих преступниках Флот заботится сам. Даже его отправка в эту тюрьму была гнусным оскорблением, которое объяснялось стремлением изолировать адмирала от товарищей-офицеров, которые могли бы помочь ему. Мак-Кормак предполагал, что Снелунд заменил прежнего начальника тюрьмы либо своим фаворитом, либо проходимцем, который дал ему взятку, подобно тому как распорядился многими постами с тех пор, как стал губернатором этого сектора. А новый начальник, разумеется, смотрит на свою должность как на чистую синекуру.
   Так или иначе, адмиралу пришлось сменить мундир на серую робу арестанта; правда, эту процедуру ему разрешили проделать в специальной кабинке. Его поместили в одиночную камеру, но хотя она была голой и неуютной, в ней можно было ходить и она обладала удобствами, продиктованными соображениями гигиены. На потолке находилось приспособление для аудиовидеосканирования, но размещалось оно так, что от его объективов можно было отгородиться с помощью простыни. И никто ему этого не запретил. Адмирал никого не видел и не слышал, но пища была съедобной, через окошко подавалось чистое белье, а для удаления отходов имелось специальное устройство. Но самое главное — у него был иллюминатор!
   Без этого солнца, без этих планет и созвездий, без этого морозного кипения Млечного Пути и тусклого отблеска далеких галактик адмирал просто не выдержал бы. Он умолял бы о свободе, признался бы в чем угодно, целовал бы руки своего палача, а честняги-врачи сообщили бы на Терру, что на теле адмирала следов пыток не обнаружено, равно как и следов промывания мозгов. И случилось бы это вовсе не из-за отсутствия внешних впечатлений как таковых. Причиной была бы невозможность отвлечься хоть чем-нибудь от неотвязных мыслей о Кэтрин, от отсутствия способов надежно определить, сколько же времени прошло с того момента, как она попала в лапы Аарона Снелунда. Мак-Кормак не стал скрывать этой слабости от себя самого — ведь это было совсем не то, чего бы мог устыдиться мужчина.
   Почему все же губернатор не распорядился посадить его в глухой мешок? Может быть, простая оплошность, вызванная занятостью другими делами. А может, Снелунд настолько самовлюблен, что даже не подозревает: есть люди, которые любят жен больше собственной жизни.
   Конечно, по мере того как один стандартный день сменяется другим (здешнее холодное белое освещение никогда не меняется), Снелунд может и призадуматься, почему к нему не приходят известия об изменениях в поведении адмирала. Если бы его соглядатаи информировали его о сложившейся ситуации, губернатор, без сомнения, приказал бы перевести Мак-Кормака в другую камеру. Но агентура, завербованная среди тюремной охраны на крохотной искусственной луне, надо думать, не отличается особым рвением. Кроме того, они, конечно, не докладывают лично губернатору сектора — вице-королю пространства, охватывающего пятьдесят тысяч кубических световых лет вокруг альфы Южного Креста, да к тому же очень близкому другу его императорского величества. Нет, это им не по силам, даже если речь идет об адмирале Флота, ранее отвечавшем за оборону этой части владений Империи.
   От ничтожных агентов донесения будут сначала поступать мелким чиновникам, а потом пойдут вверх по инстанциям. И кто-то, возможно, позаботится о том, чтобы эти материалы — нет, не пропадали, — а просто ложились под сукно, дабы затеряться в недрах архивов.
   Мак-Кормак вздохнул. Его вздох прозвучал неожиданно громко на фоне бессмысленного шепота вентиляторов и клацанья адмиральских сапог по металлическому полу. Как долго еще сможет заботиться о нем неизвестный союзник?
   Данных об орбите спутника у адмирала не было. Тем не менее он довольно легко мог прикинуть угловой диаметр Ллинатавра, да и основные параметры планеты, в том числе ее массу, он помнил. Пользуясь этим, Мак-Кормак мог приблизительно вычислить радиус-вектор и период обращения спутника. Конечно, трудновато произвести в уме расчеты, связанные с применением законов Кеплера, но ведь все равно других занятий-то нет, верно? Полученные результаты более или менее подтвердили его предположение, что еду приносят трижды в сутки. Он, конечно, не мог вспомнить, сколько раз его кормили до тех пор, пока он не стал завязывать узелки на ниточке. Десять? Пятнадцать? Что-то в этом роде. Добавим это к тридцати семи узелкам и получим сорок-пятьдесят корабельных вахт, или тринадцать — шестнадцать суток Терры, или пятнадцать-двадцать энейских.
   Эней! Башни Виндхоума — высокие, серые, их флаги мечутся в ветреном небе. Обрывы утесов, провалы расселин, алые, охряные, бронзовые пятна там, где Илионский шельф обрывается к серо-синим равнинам Антонина, некогда лежавшим на дне. Рев Вилдфосса, бешено прыгающего по камням, срывающегося с немыслимой высоты. И смех Кэтрин, когда они верхом мчались по степи, взгляд ее глаз, более синих, чем синяя глубина неба.
   — Нет! — крикнул он. Это у Рамоны глаза были синие! У Кэтрин они зеленые! Неужели он уже путает живую жену с той, которая давно умерла?
   Но есть ли у него жена? Всего двадцать дней назад придворная гвардия губернатора вломилась в их спальню, арестовала обоих и увела из дома через разные двери. Кэтрин отрывала их лапы от своих запястий и шла под прицелом пистолетов, храня презрительно-гордое выражение, хотя по лицу катились слезы.
   Мак-Кормак стиснул руки с такой силой, что суставы затрещали. Боль была как приход нежданного друга. «Не надо, — подумал он. — Если я погублю себя только потому, что сейчас не могу сделать ничего лучшего, я просто выполню за Снелунда его грязную работу. Но что же я могу сделать?»
   Сопротивляться. До самого конца.
   Уже не в первый раз в его памяти всплыл образ существа, которое он хорошо знал: одинита, огромного, чешуйчатого, хвостатого, четырехпалого, с мордой древнего ящера, но верного соратника по оружию и умницы.
   — Вы — человеки — чудной народец, — рокотал его гулкий голос. — Когда вас много, вы демонстрируете образцы мужества, стоящие на грани безумия. Но когда рядом нет никого, кто мог бы рассказать потом о том, как вы погибли, из вас выходит весь Дух, а пустая оболочка безвольно падает на землю.
   — Наследственный инстинкт, я думаю, — отвечал Мак-Кормак. — Наша раса начинала как животные, охотившиеся стаей.
   — Инстинкт можно победить тренировкой, — отозвался дракон. — Неужели понятие самодисциплины настолько чуждо вашему сознанию?
   Теперь, сидя в своей камере, Хью Мак-Кормак кивнул головой.
   «У меня, во всяком случае, есть свидетель в лице этой проклятой телекамеры. Возможно, в один прекрасный день кто-нибудь — Кэтрин, или дети от Рамоны, или какой-нибудь незнакомый мальчуган — увидит эту пленку. — Адмирал лег на койку — единственный предмет меблировки, кроме умывальника и стульчака, — и закрыл глаза. — Сегодня до ужина я обязательно сыграю в мысленные шахматы — по очереди за обоих игроков. Если времени хватит, я, пожалуй, неплохо освою эту технику. А перед едой я проделаю полный комплекс гимнастических упражнений. Те помои, что затем попадут в мое брюхо, вряд ли станут еще противнее оттого, что остынут. Зато после этого я, может быть, легче засну».
   Он не стал опускать свой импровизированный занавес. Телекамера показывала наблюдателям высокого, поджарого мужчину, сохранившего гораздо больше живости, чем мог бы дать обычный комплекс процедур против старения. Немногое выдавало его пятидесятилетний возраст (в стандартных годах), кроме проседи в черных волосах и глубоких морщин на длинном сухощавом лице. Адмирал явно никогда не прибегал к омолаживанию и не прятался от сурового ветра множества планет, на которых побывал. Его кожа потемнела и задубела. Выдвинутый вперед треугольник, образованный носом, прямым ртом и тяжелым подбородком, служил как бы противовесом долихоцефальному черепу. Когда адмирал открывал глаза под нависшими мохнатыми бровями, они казались двумя осколками вечного льда. Когда он говорил, его голос казался грубым: десятилетия имперской службы, истекшие с тех пор, как он вернулся в свой сектор, почти уничтожили мягкий энейский акцент в его речи.
   Адмирал улегся на койку. Он настолько увлекся попыткой сконцентрировать внимание на воображаемой шахматной доске, которая все время норовила исчезнуть в туманной дымке, что даже пропустил звук первого взрыва. Только когда раздалось еще одно «бах!» и стены содрогнулись, адмирал вдруг осознал, что это уже второй взрыв.
   — Что, во имя хаоса?.. — Адмирал вскочил на ноги.
   Третий взрыв показался более глухим, зато от него зазвенели металлические стены тюрьмы. «Тяжелые штурмовые ружья», — подумал он. На лбу Мак-Кормака выступил пот. Сердце стучало кузнечным молотом. Что происходит? Он бросил взгляд в иллюминатор. В нем виднелся Ллинатавр — мирный, спокойный, безразличный к происходящему. У самых дверей раздался какой-то шум. Прямо возле молекулярного замка возникло пятно — сначала красное, а потом раскалившееся добела. Кто-то резал сталь с помощью бластера. Мак-Кормак слышал голоса — неразборчивые, но явно возбужденные и злые. Крупнокалиберная пуля провыла в коридоре, срикошетила от стены со звоном и улетела куда-то.
   Дверь не отличалась большой толщиной — ведь в ее задачу входило лишь помешать бегству узника, у которого нет ничего, кроме голых рук. Сплав не выдержал и потек вниз, как лава вулкана, тут же застывая странными узорами. Пламя бластера прорвалось в дыру, расширяя ее. Мак-Кормак прикрыл глаза рукой, защищая их от непереносимого блеска. Запах озона обжигал ноздри. В голове почему-то мелькнула дурацкая мысль: к чему так транжирить энергию?
   Луч бластера погас. Дверь широко распахнулась. В нее ворвалась дюжина солдат. Большинство из них носило форму Космофлота. Двое в штурмовых скафандрах походили на роботов. Они тащили тележку на антигравах, которая служила подставкой для тяжелой энергетической пушки Холбарта. Был тут и кентавроид-донаррианец, куда более внушительный, чем гиганты в скафандрах. Его украшал целый арсенал разного оружия, висевшего прямо на голом теле, хотя инопланетянин и предпочел всему боевой топор. С топора текла кровь. Обезьянье лицо кентавра расплывалось в улыбке от уха до уха.
   — Адмирал! Сэр! — Мак-Кормак не узнал юношу, бросившегося к нему с протянутыми руками. — С вами все в порядке?
   — Да! Да! Что… — Мак-Кормак не мог скрыть растерянности. — Что происходит?
   Офицер отдал честь:
   — Лейтенант Насрелдин Хамид, сэр. Командую группой по вашему освобождению по распоряжению капитана Олифанта.
   — Нападение на объект, принадлежащий Империи? — Казалось, голосовые связки адмирала принадлежат кому-то другому.
   — Сэр, они собирались прикончить вас. Капитан Олифант в этом абсолютно уверен. — Хамид выглядел совсем растерянным. — Нам надо уходить, сэр. Мы пока не понесли потерь. Человек, который тут командовал, знал о наших намерениях и отослал большую часть своих людей. Он уходит с нами. Несколько человек отказались подчиниться ему и оказали сопротивление. Это люди Снелунда. Мы с ними разобрались, но кое-кто остался жив. Надо думать, они доложат о случившемся, как только наши корабли перестанут глушить их радиосигналы.
   Происходящее казалось Мак-Кормаку нереальным. Какая-то часть его рассудка задалась вопросом: а не сошел ли он с ума?
   — Губернатор Снелунд назначен самим Императором, — удалось выдавить из себя адмиралу. — Единственный законный способ улаживать противоречия — решать проблемы в судебном порядке.
   К ним подбежал еще один человек. Свой энейский акцент он сохранил в неприкосновенности.
   — Пожалуйста, сэр! — Он был почти на грани истерики. — Без вас мы бессильны, сэр! На большинстве планет вспыхивают мятежи… и на нашей с вами тоже, в Борее и Айронленде. Снелунд пытается заставить Флот поддержать его бандитские шайки, чтобы подавить мятежи… обычными способами… даже атомными бомбардировками, если не помогут ни огонь, ни меч, ни обращение в рабство…
   — Воевать со своим собственным народом, — прошептал Мак-Кормак, — в то время как на границах варвары…
   Взор адмирала снова упал на Ллинатавр, ярко горевший за иллюминатором.
   — Что с моей женой?
   — Я не… не знаю… о ней ничего, — с запинкой произнес Хамид.
   Мак-Кормак резко повернулся к нему. Ярость прорвала плотину сдержанности. Он схватил лейтенанта за отвороты мундира.
   — Это ложь! — закричал он. — Ты не можешь не знать! Олифант не отправил бы людей в рейд, не сообщив им самых последних деталей!
   «Что с Кэтрин?»
   — Сэр, скоро обнаружится, что мы глушим сигналы. У нас всего лишь вспомогательный разведывательный корабль. Любой патрульный…
   Мак-Кормак встряхнул Хамила так, что у того застучали зубы. Лицо адмирала лишилось всякого выражения, будто оно принадлежало роботу.
   — Вся эта суматоха началась из-за похоти Снелунда, возжелавшего Кэтрин, — сказал он безжизненным голосом. — При дворе губернатора обожают смаковать столь пикантные слухи. А то, что знает двор, моментально распространяется по всему Катавраяннису. Она все еще во дворце, не так ли?
   Люди прятали глаза, стараясь не встречаться с ним взглядом.
   — Я слышал, что это так, — промямлил Хамид. — Прежде чем атаковать, мы остановились на одном из астероидов — сделали вид, будто это обычная смена гарнизона, — и постарались опросить тех, кого там встретили… Один из них был торгаш, прилетевший туда накануне. Он сказал… ну… было объявлено и о вас, сэр, и о том, что ваша леди «задержана для допроса»… но она и губернатор…
   Он замолк, не находя слов.
   — Не продолжай, сынок, — почти без выражения тихо ответил адмирал. — Пошли на твой корабль.
   — Мы не мятежники, сэр, — почти жалобно сказал Хамид. — Вы нужны нам, чтоб сдержать этого чудовищного мерзавца, пока нам не удастся довести истину до ушей Императора…
   — Нет, мятежом теперь этого не назовешь, — ответил Мак-Кормак. — Теперь это уже восстание. — Его голос рвал воздух как свист бича. — Вперед. На полусогнутых!

Глава 2

   Адмиралтейство представляло собой целый город, поднимавшийся высоко-высоко над той частью Скалистых гор Северной Америки, где он был расположен. На память невольно приходили мифические титаны, взгромоздившие Пелион на Оссу, когда штурмовали Олимп.
   — И в один прекрасный день, — шепнул Доминик Флэндри юной даме, которой он показывал Адмиралтейство (сравнение должно было продемонстрировать его высочайшую эрудицию), — боги могут разгневаться так же, как гневались в прошлом. Но будем надеяться, последствия их ярости на этот раз будут менее плачевны.
   — Что вы хотите этим сказать? — спросила она. Поскольку цель Флэндри заключалась вовсе не в просвещении дамы, а в том, чтобы соблазнить ее, он лихо закрутил ус и вкрадчиво произнес:
   — Я хочу сказать: вы слишком очаровательны, чтобы обременять вас моими глупыми предчувствиями. Вы хотели посмотреть звездный глобус, с помощью которого прокладывают курс в космосе, это здесь — пойдемте.
   Он не стал объяснять ей, что великолепные трехмерные изображения звезд предназначены только для туристов. Ведь даже самые ничтожные астрономические расстояния слишком велики, чтобы карты, каковы бы они ни были, могли принести хоть какую-нибудь пользу. Реальная же информация хранилась в огромных банках памяти весьма непрезентабельных компьютеров, которых обычным гражданам видеть не полагалось.
   Когда кэб Флэндри сегодня оказался на территории Адмиралтейства, ему вдруг вспомнился этот давний, совершенно незначительный эпизод. Завершился он тогда к полному его удовлетворению. Но ум Флэндри еще долго был занят случайно возникшим сравнением, которое он тогда не разъяснил своей пассии.
   Вокруг него поднимались монументальные разноцветные стены, такие высокие, что на самых нижних этажах флюоропанели горели круглосуточно, а по стенам лианами тянулись линии надземок, ведущие к вершинам зданий, которые тонули в облаках или купались в солнечном свете. В небе кишели тысячи воздушных кораблей, и их сверкающий танец был так сложен, что управлять им мог лишь мощный электронный мозг. Между зданиями лились транспортные потоки; они то выползали на свет, то вдруг исчезали в туннелях или в пещерах, расположенных под фундаментами рукотворных монстров. Кэбы и автобусы — воздушные и наземные — были почти бесшумны, как и движущиеся тротуары. Порой раздавались голоса и шорох шагов. И все же Адмиралтейство словно купалось в круглосуточном гуле, подобном гудению пчелиного улья, — отголосках той огромной работы, которая шла в недрах зданий.
   Ибо здесь находилась ось имперского могущества. Терра, грубо говоря, правила пространством, имевшим форму сферы, в диаметре составлявшей свыше четырехсот световых лет. В нее входили более четырех миллионов звездных систем, из которых свыше ста тысяч в той или иной степени зависели от Терры.
   Такова была внешняя сторона Адмиралтейства — предмет его особой гордости. Ну а ежели заглянуть за сцену… Флэндри очнулся от своих мыслей. Его машина спланировала к Разведывательному управлению. Он в последний раз глубоко затянулся сигаретой, сунул ее в утилизатор и придирчиво оглядел свой мундир. Вообще-то он предпочитал тот щегольской вариант формы с различными элегантными отступлениями от общепринятого, который дозволялся достаточно гибкими правилами, а чаще такой, какой даже они не одобрили бы. Однако если ваш отпуск прерван спустя лишь несколько дней после прибытия на Терру и вам приказано немедленно явиться к вице-адмиралу Хераскову, то для вашего же здоровья полезней, если вы прибудете к нему в простом белом мундире и в таких же брюках, выпустив последние поверх аккуратных ботинок, с ремнем вместо шарфа, в повседневном сером плаще и в берете, скошенном так, чтобы кокарда с солнечным протуберанцем приходилась как раз посередине вашего лба.