Андреева Наталья. Королевы умирают стоя, или Комната с видом на огни

   – Ты хотя бы знаешь, сколько я для твоей фирмы сделала?
   – А вот этого не надо. Не надо на меня давить, Аня, я этого не люблю. Ты только наемный работник, хочу платить тебе зарплату – плачу, не хочу платить – никто и ничто меня не заставит это сделать. Ясно?
   – Куда яснее. Когда же я уволена?
   – Ну, раз отпускные ты уже получила, значит, мы в расчете. Завтра на работу можешь не приходить.
   – И куда мне теперь?
   – Сообразишь. Хочешь – начинай все с нуля, приходи на собеседование.
   – К кому?
   – На твое место мы сегодня когонибудь назначим. Вот к этому человеку и приходи.
   – Вы же меня все равно не возьмете, и не потому, что я профнепригодна. Обязательно надо еще и унижать?
   – А говоришь, что не гордая.
   Она поднялась из черного кожаного кресла.
   – Оправдываться – значит признать себя виноватой. А я не сделала ничего, за что должна сейчас руки тебе лизать и прощение вымаливать.
   Он недобро прищурился:
   – Всегда знал, что в тебе это есть. Никогда не прогнешься. Ничему, Аня, тебя жизнь не научила. Что ж, прощай. Трудовую у Светланы сегодня можешь получить. Сейчас. – Он демонстративно отвернулся к монитору. Анна поняла, что продолжать разговор бесполезно, и вышла из кабинета.
   В соседней комнате ее неприязненно встретила Светлана.
   – Я уже подготовила тебе трудовую. Забирай.
   – А тыто на меня за что злишься?
   – Хватит святошей прикидываться! Я думала, что ты мне подруга.
   – А кто я тебе?
   – Ты – шлюха! Еще в школе было понятно, что шлюха, когда ты забеременела от Ваньки Панкова.
   – Значит, я одна в этом виновата? А он ни при чем?
   – Я все знаю! К мужу моему подбиралась? А он тебя выпер, так и надо!
   – Да кто тебе сказал такую глупость? Я замужем, у меня прекрасный муж, я его люблю.
   – Тото он до сих пор без работы болтается, а тебе денежки нужны, чтобы этого бездельника содержать! Только здесь ты их не получишь. Даже не используя моего мужа. Можешь на панель пойти, у нас приличная фирма, здесь проституток не держат.
   – Света, да ты что? Это же ерунда. Нет, это просто смешно…
   – Ей смешно! Убирайся! – она швырнула Анне в лицо трудовую книжку.
   – Света, послушай…
   – Сейчас охрану вызову. Ты больше здесь не работаешь, уходи.
   Анна вышла из ее кабинета. В коридоре вынуждена была опереться о стену и немного постоять. Ей было до того плохо, что она долго не могла сообразить, где дверь. Все плыло перед глазами. На улице Анне не стало легче. Она никак не могла понять, каким образом и за что можно так бесстыдно оболгать человека и этой сплетне все поверили. Просто ктото комуто чтото сказал, и все, дело сделано. Клевета похожа на радиоактивное излучение – она убивает не сразу, зато наверняка.
   С трудом Анна добралась до дома. Мама с Сашкой ушли в магазин, муж валялся на диване и читал Ницше. Перед ним стояла ваза с фруктами, и между гениальными мыслями великого психоаналитика и психиатра Панков прицеливался то к румяному яблоку, то к сочной груше, закусывая вполне материальной мякотью плодов.
   – Ты чего так рано? – не отрываясь от книги, спросил он.
   – Меня с работы уволили!
   – Что?! – Ницше упал с дивана на пол вместе с фруктами. Иван сразу потерял аппетит…
 
   …Анна вновь почувствовала боль, которую пыталась недавно вытравить димедролом, и со стоном отвернулась к стене. Елена Михайловна чтото записала в медицинской карте.
   – Ладно, девочка, сегодня я тебя оставлю. Лежи, отдыхай. Окно только открывать погоди, там прохладно, дождик идет. Бабулек простудишь. Онито умирать не хотят. Весна наступила, да… Вот когда мы с тобой дойдем до конца, тогда и подумаем, стоит оно того или не стоит.
   Она ушла, в дверь тут же сунулись любопытные бабки. Увидев, что Анна вновь лежит, отвернувшись к стене, пошушукались и пошли к своим кроватям.
   – Дочка, ты бы поела чего, – сказала сухонькая.
   – Спасибо, не хочу.
   Они завздыхали, заохали, достали свои узелки.
   «Все жуют, жуют, жуют, – зло подумала Анна. – Целый день ждут! Завтрак, обед, ужин, между ними чай пьют. Коровы хоть молоко дают, а эти…»
   В палату заглянула Юля:
   – Австрийская, там к тебе пришли. Выйдешь?
   «Мать, конечно, – мгновенно съежилась Анна. – Сейчас устроит представление!»
   – Не пойду. Сплю я, – она демонстративно закрыла глаза.
   – Ну, как хочешь. Подумаешь, королева! – фыркнула медсестра и умчалась. Через несколько минут она брякнула на тумбочку сумку с едой и швырнула Анне на грудь записку. Анна записку читать не стала, покосилась на еду и почувствовала знакомую боль в желудке.
   – В тумбочку уберите.
   – У нас тут не королевский двор, слуг нет. – Юля все же убрала сумку, громко хлопнула дверцей тумбочки и убежала.
   – О какая, о какая! – разволновались бабульки. – Ишь, бойкая!
   – И уколыто как колет, все нахрапом, все с рывка! – вздохнула полная. – А ты, милая, пошла бы, повидалась с матерьюто. Мать – она плохого не скажет своему дитю. Пошла бы ты.
   – Не могу. Потом.
   – Пойдем хоть мы, Михаловна, – позвала сухонькая. – Волнуется небось.
   И они засеменили к дверям палаты.
   «Как надоели эти старухи! Копошатся чегото, шуршат целыми днями. На тот свет пора, а все им не так уколы делают! – опять разозлилась Анна. От слабости ей вновь захотелось спать. В животе было пусто, как в высохшем бурдюке. – Если не буду есть – точно умру. Просто засну от слабости и больше не проснусь. А хорошо вот так дремать и ничего не делать, ничего не желать. Хорошо…»
   Анна так и лежала, закрыв глаза, когда в комнату возвратились бабульки. Они на цыпочках прошли к своим кроватям. Раздался скрип панцирных сеток.
   – Спит, Михаловна?
   – Пускай. Молодая еще. Мать ее жалко, извелась совсем.
   – Тебе, Константиновна, пенсиюто за какой месяц принесли?
   – А леший ее знает. Я ее вижу, пенсиюто? Сын давеча забрал.
   – Да, маслицето опять подорожало, не укупишь.
   – А я вот сала который уже месяц хочу. Купить бы его у нас на рыночке, беленькое, мяконькое. Бывает, само так и тает, так и тает во рту. И посолить его с чесночком. С чесночком да в банке. Сын у меня любитель, он же так посолит, так посолит!
   – Нука, нука, я не слыхала про банкуто! Как солить, Константиновна?
   – Так ведь и салато у нас с тобой нет, Михаловна.
   – И денег нет. Ох, годы, годы. Кабы была я молодая…
   – Вот радостьто! Помню – вбил мой дед в землю кол посреди деревни, у того кола и деток наделали.
   – Да и то, Константиновна, грех жаловаться. Государство о нас заботится, пенсию опять же дает. Хлебушек, молочко – сытно и хорошо. Помирать только скоро, а не хочется…
   – Ох, как не хочется! До солнышка дожили, а летом Бог помирать не велел. Протянем! У меня домок имеется, хоть и старенький, да ладненький. Вот мы с тобой полежим еще с месяцок и поедем в деревню.
   – И то. Огородик засадим, петрушечку, морковку, проживем, Константиновна.
   – Вдвоем какнибудь проживем…
   Анна почувствовала, как по лицу текут слезы. Ей вдруг стало стыдно, очень стыдно за свою молодость и глупость. «Им легче, потому что они вместе, поддерживают друг друга, помогают. У меня ведь тоже была подруга…»
 
   Да, у нее была подруга. Когда Юсуповы стали набирать новых сотрудников в помощь Анне, Ольга Калининская пришла в «Северное сияние» одной из первых. Анне она сразу понравилась: маленькая, в меру пухленькая, озорная и очень бойкая. Ольга была обаятельна, коммуникабельна, и клиенты ее любили. Так же как и Анна, Ольга Калининская была замужем, поэтому у них всегда находилась тема для разговора: дом, семья, проблемы семейного бюджета. Вскоре Анна и Ольга подружились. На праздники Ольга стала приглашать ее вместе с мужем к себе домой, Анна закрывала глаза на частые Ольгины отлучки в рабочее время, у той были какието проблемы со здоровьем по женской части, и она без конца лечилась.
   Подруги делились маленькими женскими секретами, обсуждали начальство, зарплату, новых людей, проблемы на работе. Анна впервые поняла, что значит довериться человеку, который искренне тебе сочувствует и понимает. Она любила Ольгу и всегда знала, куда может пойти, если будет очень плохо…
   Именно Ольга позвонила Анне вечером того дня, когда Юсупов ее уволил.
   – Ой, Анечка, ты еще не спишь? – Звонок раздался в половине двенадцатого.
   – Нет, – тяжело вздохнула Анна.
   – А что так? – В голосе подруги звучало искреннее участие.
   – Ты знаешь, что сегодня случилось? Меня уволили.
   – Я тебе потому и звоню. – Ольга слегка замялась. – Знаешь, мне предложили твое место.
   – Да? – Анна слегка растерялась. – И что ты сказала?
   – Ты же знаешь, у нас с Пашей долги… За квартиру надо платить, мы ведь снимаем… Мне деньги очень нужны!
   – Что ты ему сказала?
   – Ой, Анечка, я хотела сначала тебе позвонить, но Андрей даже подумать мне не дал.
   – Вот как? И что?
   – Ты прости… Я с сегодняшнего дня в твоей должности работаю.
   – Поздравляю.
   – Ты не сердишься? Разве у меня был выбор?
   – А ты что, с голоду умираешь? Тебе ребенка нечем кормить или родители болеют? Насколько я знаю, детей у тебя нет, все родственники здоровы, неплохо зарабатывают. Откуда у тебя долги? Тряпок красивых опять накупила?
   – Ой, Аня, я понимаю, тебе сейчас плохо…
   – Нет, что ты! Мне очень даже хорошо!
   – Ты что, хотела бы, чтобы меня тоже уволили?
   – Ты можешь и другую работу найти, у тебя финансовоэкономическое образование. Кстати… – До нее вдруг дошло! – Это не ты случайно пустила сплетню, что я пообещала уволить всех, кто мне не угодит, и будто я на фирме настоящая хозяйка?
   – Что ты, что ты!
   – И не ты ли первая сказала, что не хочешь со мной работать? Что ж, ради такой должности и зарплаты можно постараться.
   – Ладно, Анечка, поздно уже. Ты успокойся и завтра мне позвони. Хорошо?
   – Зачем?
   – Ну, надеюсь, на наши отношения все это не повлияет? Мы ведь попрежнему подруги?
   Анна молчала.
   – Аня, ты позвонишь завтра? – Оленькин голосок сделался умоляющим, она всегда умела выпрашивать.
   – Позвоню, – сказала Анна, чтобы отвязаться и прекратить разговор.
   Положив трубку, грустно подумала: «Вот и подруги у меня нет. Что дальше?»
 
   Утром следующего дня в их палату снова пришла Елена Михайловна.
   – Говорят, ты не ешь ничего? Через катетер кормить будем! Юлю позвать?
   Анна попыталась сесть. Желудок совсем отвык от еды, даже в животе не урчало.
   – Не надо. Я сама.
   – Вот и хорошо. Сейчас скажу, чтобы бульон принесли. Ну что, полегче сегодня?
   – Да.
   – В окно больше прыгать не хочешь?
   Анна промолчала.
   – Я тебе успокоительное назначила. Только сначала надо поесть, это обязательно. Совсем ты себя довела. Давай поешь как следует, а я к тебе через часок зайду.
   – Зачем?
   – Тебе молчать нельзя. Ты разговаривай, разговаривай, хоть сама с собой. Когда замолчишь – вот тогда дурные мысли сами в голову и полезут. Вспоминай, ругай его, только вслух, врагов своих ругай, бабулькам все расскажи, они любят послушать. А я к тебе еще зайду.
   Елена Михайловна ушла, а через несколько минут недовольная Юля принесла тарелку бульона. По лицу медсестры было видно, как это ее раздражает.
   – Я вас обидела? – не выдержала Анна.
   – Тоже мне, королева! Ешь давай, ты у меня не одна. Старухи сами в столовую ходят, а тебе в палату бульончик носят! Ох уж мне эти царские особы! – И Юля отвернулась к окну.
   – Я же больная.
   – Это они больные, – медсестра кивнула на притихших старушек. – А у тебя просто блажь. Только от безделья можно такую глупость сделать: травиться.
   – Откуда вы знаете?
   – Да уж знаю! А ненормальная – так иди к психам, там самое твое место.
   – Я не буду есть. – Анна резко отодвинула тарелку, бульон расплескался, попал на простыню.
   – Стирать не тебе, можно и пошвыряться! Сейчас принесу катетер да позову Светлану Степановну, тогда узнаешь! Ешь давай! – прикрикнула Юля.
   Ела Анна в полной тишине: вздыхали старушки, молчала Юля, комкая в руке какуюто записку, наконец ложка застучала о дно тарелки.
   – Все, – с облегчением отодвинула ее Анна.
   Юля так же молча взяла посуду и ушла. Минут через десять в палату заглянула Елена Михайловна:
   – Ну, как? Поела? А чего опять хмурая? Что случилось?
   Анна, обиженная, молчала, Елена Михайловна подвинула к кровати стул, села.
   – Юля чтонибудь не то сказала? Да ты не обижайся. У нее ведь дочка больная. Совсем еще крохотная, а признали врожденный порок сердца. Операцию надо делать, а это всегда большой риск. У тебято дети есть?
   – Да. Сыну восемь лет.
   – Когда ж ты успела?
   – Замуж рано вышла.
   – И как мальчик? Здоров?
   – Да.
   – Чего ж ты, милая, тогда дуришь? Сын у тебя есть, все с ним хорошо. Вот для кого жить надо, а ты все о мужике своем переживаешь.
   – У меня дороже мужа никого не было. Если бы вы знали, что он мне напоследок наговорил!..
 
   …Выслушав историю увольнения жены, Ваня тут же исчез из дома. Анна промучилась весь день, бесцельно шатаясь из комнаты в комнату. Больше всего на свете ей хотелось услышать хоть одно из тех ласковых слов, на которые Ваня был так щедр последнее время. Хоть одно.
   Вернулся любимый муж только к двенадцати ночи, когда Анна лежала вся в слезах после Ольгиного звонка. Она смотрела, как Ваня разбрасывает по стульям одежду, швыряет на пол грязные носки, идет к кровати, и все ждала…
   Когда муж отвернулся к стене, она не выдержала и тронула его за плечо:
   – Ваня.
   – Я спать хочу, – пробормотал он, так и не повернувшись.
   Ночью Анна не спала. Встала, долго сидела на кухне, бессмысленно глядя в окно. Огромный город светился разноцветными огнями. Столько окон, и за каждым из них люди! А она так одинока!
   Утром Анна встала пораньше, отправила ребенка в школу, а мать по магазинам. Она еще надеялась дождаться от Вани ласковых слов, а потом заняться с ним любовью. Вновь почувствовать себя неодинокой и комуто нужной. Наконец в половине десятого любимый муж соизволил проснуться.
   – Ваня, ты почему так поздно вчера пришел?
   – Тебето что?
   Она уже отвыкла от такого тона, сухого и безразличного.
   – Я тебя ждала! Мне Ольга вечером позвонила. Представляешь, ей предложили мою должность, и она согласилась!
   – Молодец!
   – Разве это честно?
   – Это очень умно. А такие честные, как ты, в итоге оказываются на улице. Тебе давно надо было сообразить, что под тебя копают.
   – А почему ты таким тоном со мной говоришь? Что я тебе сделала?
   – Да все, что могла, ты давно уже сделала! Женила меня на себе, ребенка своего навязала!
   – А ты ни при чем?
   – Конечно! Случайно ведь получилось. Не дурак же я, чтобы жениться в семнадцать лет! И семью себе на шею повесить!
   – Да это я вас всех себе на шею повесила, я! На какие деньги ты машину купил? Тряпки эти купил на что?! – Анна пихнула ногой стул, тот с грохотом упал, подхватила дорогую джинсовую рубашку, сунула мужу в лицо.
   – За удовольствие надо платить, – нагло сказал Панков.
   – Это за какое такое удовольствие?
   – За то, что я с тобой восемь лет прожил, дурак!
   – Да сколько из этих восьми лет ты дома не появлялся?
   – Штамп в паспорте хотела? Ты его получила. Даже фамилию мою не стала брать, а чем плохая фамилия? Как же, мы ж Австрийские! Даже сын носит не мою фамилию! Я Панков, он – Австрийский. Я это восемь лет терпел, но теперь хватит. Раз ты на нормальной работе удержаться не можешь, значит, ты дура, а я с дурой жить не намерен.
   – Что, умную теперь найдешь?
   – Нашел уже, не переживай. Машину я себе забираю.
   – Она же на мои деньги куплена!
   – А я на квартиру за это не буду претендовать, не забывай, что я здесь прописан. Устроим с тобой раздел имущества почестному и без всяких судов.
   – Ты это серьезно?
   – Вполне. – Панков достал изпод кровати чемодан и полез в шкаф за вещами. Анна испугалась:
   – Ваня, ну как же так? Все наладится, я найду другую работу.
   – Сомневаюсь.
   – А как же наша любовь?
   – Какая еще любовь?
   – Я тебя люблю.
   – Ну, точно дура. – Панков засунул в чемодан свои тряпки, выскочив в прихожую, схватил с вешалки пальто, торопливо надел, смахнул с полки прямо в карман какуюто мужскую парфюмерию и открыл дверь.
   – Все, пишите письма. Да, чуть не забыл, – и уже через порог швырнул под ноги Анне ключи от квартиры.
   – Ваня! Подожди! Ваня! – Она побежала за ним. Панков нажал кнопку лифта и с нетерпением ждал, когда откроется дверь. На жену посмотрел брезгливо и бросил через плечо:
   – Истерик не устраивай, смешно.
 
   Анна замолчала, снова почувствовав ком в горле, а потом не выдержала и заревела.
   – Ну, не плачь, девочка. Не плачь, – вздохнула Елена Михайловна. – Это бывает. Иногда кажется, что жизнь кончилась и ничего хорошего в ней уже не будет. Через несколько лет ты сама станешь над этим смеяться.
   – Я никогда уже не буду смеяться.
   – Будешь. И еще как!
   – У меня ничего не осталось.
   – Милая, да ты даже не представляешь, как тебе повезло! Избавилась от дрянного мужика! Поправишься, похорошеешь – все забудешь.
   – Нет. Этого я не забуду никогда.
   …Через час после ухода Елены Михайловны в палату снова заглянула Юля:
   – Австрийская, к тебе опять пришли. Что, не пойдешь?
   – Пойду. – Анна встала, набросила на плечи теплую кофту.
   У двери в отделение мать беседовала с медсестрой, держа за руку восьмилетнего Сашку. Увидев Анну, заревела в голос:
   – Анюта, ну зачем?! Зачем?! Напугала нас с Сашенькой!
   Она подошла к сыну, обняла его, прижала к себе.
   – Кто меня нашел? – спросила у матери.
   – Сашенька. Их пораньше отпустили, каникулы ведь начались. Он сразу в «Скорую» позвонил, молодец, что сообразил. Ято на рынок поехала. На оптовый. А ты придумала тоже! Напугала ребенка! Знаешь, что с ним было? Вот, идем из детского реабилитационного центра, шок с ним, говорят, случился. Это когда тебя уже в больницу увезли.
   – Извини, – обронила Анна. – Записку нашли?
   – Какую записку? Саша, ты не брал записку?
   Мальчик молча уставился в пол.
   – Ладно, бог с ней, наверное, врачи забрали, – отмахнулась Анна.
   – Как ты? – спросила мать.
   – Нормально. Скоро выпишусь.
   – Аня, ты смотри…
   – Ладно, все уже прошло. Не реви.
   Они помолчали: мать хлюпала носом, Сашка испуганно жался к Анне, боясь, что мама опять куданибудь исчезнет, она же замерзала.
   – Холодно здесь. Что там на улице?
   – Дождь. Солнышко было, а теперь все дождь и дождь.
   – Вы идите. Я скоро домой вернусь, не люблю больницы. Идите, мама. Холодно.
   Мальчик все никак не хотел оторваться от матери. Бабушка потянула его за руку:
   – Ну, чего ты? Чего? Пойдем уже, Сашенька.
   – Я скоро буду дома, мама, – повторила Анна и пошла в палату.
 
   Через пару дней врачи признали, что она абсолютно здорова, и выписали ее из больницы. Анна засунула в пакет зубную щетку, мыло, расческу, отдала старушкам оставшиеся конфеты и печенье, обняла каждую на прощание. Те прослезились, и Анна даже расцеловала их с чувством в морщинистые щеки.
   – Храни тебя Господь, дочка, – услышала она, закрывая за собой дверь.

Глава 2
В поисках

   Первым делом Анна огляделась: дома ничего не изменилось. Мебель на своих местах, сын за письменным столом делает уроки, мама суетится на кухне. Только черноволосый красавец Ваня больше не лежит с книжкой на диване в их маленькой спальне. И Анне сразу сделалось тоскливо. Нет, не прошла любовь. И боль не прошла. Интересно, подал он уже на развод или нет? Вдруг она вспомнила:
   – Мама, у нас деньги есть?
   – Немного есть, дочка. Ты когда работатьто пойдешь?
   – Не знаю, мама, не знаю. – Мать только тяжело вздохнула, но промолчала.
   Так прошло несколько дней, Анна все не могла найти себе места, бессмысленно шатаясь из комнаты в комнату. Наконец мать не выдержала:
   – В церковь, что ли, сходи, Аня.
   – Зачем?
   – Может, легче станет.
   Анна попрежнему пребывала в глубокой депрессии и даже думать не могла о работе. В церковь так в церковь.
   …Уже был полдень, служба давно закончилась, немногочисленные прихожане крестились у икон, зажигали тонкие восковые свечи и ставили их перед ликами святых. «Вот где убогието и несчастные», – подумала Анна, глядя на девушку в черном платке, истово приложившуюся несколько раз к ногам Спасителя. Потом девушка чтото быстробыстро зашептала, будто торопилась со своей просьбой, боясь не успеть. Потом заплакала.
   Анна тоже попробовала заплакать, но слезы не шли.
   «Нет, мне не подходят твои заповеди: прощайте врагов своих, подставляйте другую щеку, возлюбите, смиритесь… Ну уж нет! Все равно тебя не существует, потому что нет справедливости. Почему ты не накажешь злых, не вознаградишь добрых? Что ято тебе сделала? Что нарушила? Кому пожелала зла? Мужа любила, не изменяла, терпела много лет то, что изменяли мне, работала как вол, тянула на себе всю семью. Так за что? Мои враги сейчас торжествуют, им хорошо, а мне жить больше не хочется. Даже если ты вдруг есть, то будешь сам по себе, а я сама по себе, мы пойдем разными путями и посмотрим, кто лучше исполнит свой долг. И я не смирюсь, дождусь, когда им тоже станет плохо. Так же, как мне сейчас».
   Она подошла к киоску, где женщина средних лет в черном платке продавала небольшие иконки, освященные крестики и свечи. Анна протянула ей деньги:
   – Дайте мне четыре свечи.
   – Какие?
   – Самые дорогие.
   Денег у Анны было немного, но она выгребла все, заплатив за свечи, и вернулась к иконам. Две старушки в черных платках поставили по тонкой свечке, потом закрестились истово и стали вытирать слезы.
   – Сюда, что ли, за упокой ставить, бабушка? – спросила Анна у одной из них. Та всхлипнула, кивнула, потом спросила:
   – Помер, что ли, кто, дочка?
   – Да. – Анна зажгла свечи и поставила.
   – А ты пойди да записочку оставь, чтобы батюшка помянул завтра за упокой, – участливо посоветовала другая.
   – Где?
   – А где свечи покупала. Пойди, скажи имя, батюшка завтра и помянет.
   Анна вернулась в закуток, подошла к окошку.
   – За упокой можно помянуть?
   – Кого, детка?
   – Вам что, имена, фамилии нужны?
   – Да имя только. Говори, какого раба или рабу Божию помянуть?
   – Пишите: помянуть за упокой раба Божьего Ивана, раба Божьего Андрея, рабу Божию Светлану и рабу Божию Ольгу.
   – Аминь. – Тетенька перекрестилась и записала имена. Анна вздохнула, почувствовав, что немного отпустило.
   …На улице ее ослепило солнце, купола церкви торжественно сияли, прохожие улыбались своим счастливым мыслям. В Москву пришла самая настоящая весна.
   Войдя в квартиру, Анна ощутила: пахнет печеными пирожками. Мать выглянула из кухни:
   – Ну что, дочка, полегче?
   – Сама не знаю.
   – Аня, в нашем доме открылось кадровое агентство, я вывеску видела. Ты бы зашла, узнала, как и что.
   – Ладно, мама, завтра зайду.
   Мать вздохнула и нагнулась к духовке вынимать готовые пирожки. В семье уже перешли на режим жесткой экономии.
   На следующий день Анна зашла в соседний подъезд, где горой навалены были доски, стояли ведра с остатками побелки, валялась чьято заляпанная спецовка, пахло масляной краской и цементом. Стараясь не испачкаться, Анна поднялась по ступенькам. На одной из новеньких дверей висела бумажка: «Кадровое агентство «У Раисы Михайловны». Наши вакансии». Далее девять строчек мелким шрифтом.
   Она вошла в крохотную приемную, увидела миловидную девушку за компьютером, скромное кресло для посетителей, в котором сидел подвыпивший мужичонка и рассказывал о своих мытарствах.
   – …ну, вот, значит, теперь я к вам.
   – Что вы хотели? – Девушка обратила на Анну усталый взгляд.
   – Мне нужна работа, – эти слова Анна выдавила с трудом, борясь с чувством стыда за то, что сюда пришла.
   – Подождите немного, я сейчас закончу.
   Девушка дала мужчине анкету и отправила его в соседнюю комнату заполнять, потом пригласила Анну:
   – Пожалуйста, присаживайтесь. Наши условия: за услуги мы берем пять рублей и обязуемся информировать вас об имеющихся у нас вакансиях, а также возьмем половину вашей первой заработной платы и вместе с этим даем гарантии снова искать для вас работу, если вы вдруг ее потеряете. – Выдав эту длинную фразу на одном дыхании, девушка сделала паузу. Потом набрала в грудь побольше воздуха и затараторила: – Если вас это устраивает…
   – Меня устраивает, – прервала ее Анна, решив убраться отсюда как можно скорее.
   – Тогда заполните анкету, пожалуйста; когда освободится менеджер, к которому мы вас прикрепим, пройдете к нему в кабинет.
   Анна взяла анкету, где половина букв была плохо пропечатана, и прошла в соседнюю комнату. Пункты а), б) и с) не создали проблем в заполнении: стандартные вопросы об образовании, последнем месте работы, зарплате. Быстренько все заполнив, уже в самом конце анкеты Анна наткнулась на пункт: «Какие недостатки, по вашему мнению, мешают вам в работе?» Усмехнувшись, написала: «трудолюбие и честность». Вернувшись в приемную, протянула анкету девушке.
   – Нетнет, это возьмите с собой и пройдите в соседний кабинет. К менеджеру, – сказала та.
   Разговор с менеджером не прибавил Анне оптимизма. Она заплатила деньги и вышла, поняв, что на это кадровое агентство рассчитывать не приходится.
   «На чем только люди не пытаются нажиться! Оказывается, проще всего воспользоваться чужим несчастьем. Таким, например, как потеря работы. Как назло, в каждом из нас живет это проклятое «а вдруг?», надежда на чудо. Ведь ежу понятно, что, взяв мои деньги, они в течение ближайшей недели предложат дветри вакансии, которые меня не устроят, и дело с концом. А через пару месяцев на этом месте будет, допустим, салон обуви или контора «Рога и копыта», что наиболее вероятно». Тут Анна заметила, как рядом с ней остановилась машина, дорогая сияющая иномарка. Из нее вышла молодая хорошо одетая женщина, отбросила с лица волосы и вызывающе хлопнула дверцей. Потом достала мобильный телефон и деловито начала нажимать на кнопки.