Страница:
Ну, конечно, только чистокровные американцы могут проживать в фешенебельном районе Беверли-Хиллз, а не нищие иностранки из России, где, по последним сведениям, до сегодняшнего дня по улицам городов зимой бродят голодные медведи!
– Когда вы обнаружили официанта? – спросил меня светловолосый.
– Только что. Как увидела его на полу, так сразу побежала за помощью.
– Вы подходили к нему? – обратился ко мне тощий пожилой господин.
– Да.
– Трогали? Переворачивали тело?
– Нет, – озадаченно ответила я. – А надо было?
Сероглазый хмыкнул.
– Вам имя Давида Моргулеза о чем-либо говорит?
Я отрицательно покачала головой.
– Ни о чем.
– Постарайтесь подумать.
– Да нечего мне думать! Никогда не встречала его. И вообще почему вы держите меня здесь и задаете идиотские вопросы? Отдайте права!
Сероглазый, с внешностью киноартиста, играющего благородного офицера, вздохнул, вернул мне ID и вытащил из недр смокинга удостоверение устрашающего вида.
– Джон Мур, полиция.
Светловолосый немец-перец с холодными арийскими глазами оказался вовсе и не немцем, а банальным американским беверли-хиллзским полицейским!
Вот так всегда! Как симпатичный мужчина – так либо обременен десятком детей, жен и любовниц, либо придерживается нетрадиционных взглядов на секс, либо оказывается детективом. И остаются бедной Лизе одни Кнюты, противные, надутые, богатые, лысые, пузатые, окутанные в свое гигантское самолюбие, как бабочка в кокон. Тьфу!
Джон Мур и палкообразный господин без имени, тоже, наверное, полицейский, сверлили меня отнюдь не дружелюбными взглядами, но ответили вежливым согласием на мою просьбу позвонить брату.
Трубку тот долго не брал. Я молила небеса, чтобы Сергей оказался дома. Наконец на том конце послышалось недовольное мычание.
– Ну что еще? Ни днем ни ночью покоя от тебя.
– Сереж, я с полицией объясняюсь.
– Зачем?
– Для удовольствия! Не задавай глупых вопросов! Мне разрешили позвонить, и я…
– Скорость? Опять нарушила? Или пьяная Галька рулила? Вот бабы! Никуда отпустить нельзя одних!
– Я нашла мертвое тело…
– Что?
– Нашла мертвое тело!
– Где?
– В гостинице, в «Хилтоне»…
– Офигеть… Когда??
– Ну какая разница! Не помню… Час тому назад. Приезжай скорей, мне страшно. Забери меня отсюда!
– Да ты где сейчас-то?
Вот ведь бестолковый!
– В Хилтоне! Беверли-Хиллз!
– Через 10 минут буду, – проревел нежный брат и отсоединился.
Десять минут растянулись на сорок. Правда, я не томилась в одиночестве. Персонал отеля в количестве трех человек, нежно усадил меня на диванчик. Бармен, молоденький парнишка с испуганными глазами, молниеносно принес выпивку по приказу одного из суровых менеджеров.
– Нет, нет, мадам, – дрожащим, но твердым голосом заявил он мне. – Любая выпивка за наш счет. Спасибо вам за помощь.
Наверное, он благодарил меня за то, что я не визжала и не требовала морального (читай: денежного) удовлетворения за потрясение, испытанное «в этой вашей гостинице». Правильно, нужно даму, прежде всего, напоить.
Я скучала на диване, ждала брата, а рядом на столике теснились опустошенные мною рюмочки коньяка.
«Немец» сидел невдалеке и что-то бубнил в свой сотовый, не спуская с меня холодных пронизывающих глаз. Он сообщил мне, что остались вопросы, и попросил никуда не уходить без разрешения. Я чувствовала себя провалившей задание радисткой Кэт, которую сейчас потащат в гестапо на расправу.
Как он сказал, его зовут? Джон Мур. Такая хорошая кошачья фамилия, а на деле гад, наверное. Вон как в меня вцепился. А что я сделала-то? Обнаружила лежащего мужика на полу. Откуда же знала, что того убили? Могу представить, как бы со мной разговаривал этот самый Мур и КАКИМИ глазами смотрел, если бы я оказалась подозреваемой, а не свидетельницей. Б-р-р-р-р. Страшно подумать.
После выпитого ранее, сытного обеда, всех треволнений, бестолково проведенного вечера и неумеренно поглощенного коньяка, меня неудержимо клонило в сон. Я ужасно устала, рот сам по себе ежеминутно растягивался в зевке «шире Мексиканского залива», а потом захлопывался так, что клацали зубы, да еще с каким-то гадким подвыванием. Мне было страшно неловко, но остановиться не получалось.
Тут меня и нашла Галка.
– Мы тебя ждали, ждали! Сколько можно «пудрить нос» или что ты там делала? – злилась Галина, не слушая моих объяснений. – Почему так долго?
– Я нашла труп. В зале, около гигантского букета. Там будет банкет для ударников и стахановцев… Среди банков и других финансовых учреждений…
Подруга недоверчиво посмотрела на меня.
– Как это труп? – недоуменно переспросила она. – Здесь? В «Хилтоне»?
Я застонала. Можно подумать, «Хилтон» – священная гора Сион и ничего, кроме волшебных чудес, происходить здесь не может. Пришлось по возможности внятно объяснить Галке, что произошло.
– Сергей тебя убьет, – прошептала моя подружка.
– Это за что же? – возмутилась я. – Разреши напомнить – я никого жизни не лишала, только обнаружила тело и разыскала полицию!
– Ну, все равно будет недоволен, – Галка выглядела страшно расстроенной.
И что на это ответить?
В полном молчании мы просидели еще полчаса. Наконец появился донельзя разозленный Сергей в сопровождении нашего адвоката.
– Почему так долго? – спросила я его.
– Ни почему! – зашипел Сергей, а Галка сделала мне страшные глаза и сильно дернула за руку.
Нет, ну почему все ведут себя так, как будто я совершило что-то криминальное? Что, я должна была оставить того парня лежать на полу и спокойно уехать домой? А если бы он был еще жив?
– Моей клиентке предъявлены обвинения? – очень вежливо вопросил юрист ребят-полицейских, помогая мне выкарабкаться из диванных недр.
Те только переглянулись. Палкообразный господин насупился, но сероглазый симпатяга Джон быстро взял себя в руки и тоже улыбнулся адвокату, как мог бы улыбаться нильский крокодил или голодная гиена.
– Ни в коем случае. Мадам, вы вольны идти.
Подпихивая меня и Галину в спины и недовольно бурча под нос, Сергей погнал нас, как нерадивых коз, к выходу. Потом нелюбезно впихнул в машину и рванул с места так резко, что мы чуть не повылетали в заднее окно автомобиля.
– Бетси, – тут же занудил юрист. – Сколько я объяснял, в подобных случаях, вы должны сразу же звонить мне и только мне! Надеюсь, ничего не сказали, что впоследствии полиция сможет использовать против вас?
Бу-бу-бу, тра-та-та, бу-бу-бу…
– Вы ничего не подписывали?
– Ничего.
– Никому нельзя давать сведения! Никому! Ни полиции, ни президенту американскому, ни черту лысому, ни папе римскому – ни-ко-му! – без моего разрешения. Это понятно?
– Понятно.
Бу-бу-бу… Бу-бу-бу-бу… Та-та-та…
Сергей молчал, но шумно и раздраженно сопел. Галка тоже притихла, бубнил только адвокат.
Полуживая, я вывалилась из машины и вошла в дом. На кухне увидела очередную блондинку брата в неглиже. Теперь ясно, почему Сережка так разозлился: запланированное рандеву сорвалось.
– Где дети? – устало спросила я.
– Спят давно! – гаркнул любящий брат прямо мне в ухо.
Сил на дальнейшие объяснения не было. Вяло пожелав всем спокойной ночи, я побрела наверх в спальню.
Там меня нежно встретила ласковая многопудовая Фрида. Когда Сергей приходит домой не один, он всегда запирает Фриду в моей спальне. Уж не знаю почему, но только в МОЕЙ спальне собака не воет от несправедливого заточения, а, вольготно расположившись на пуховых маминых подушках, мирно дрыхнет.
Мы не виделись с Фридой со вчерашнего дня, и она бурно выказала свою радость. Сначала обнюхала мои руки и сочно лизнула в лицо, а затем уселась мне на ноги и подставила чесать лохматую башку. Я честно выполнила весь ритуал встречи и без сил рухнула на кровать. Фрида прыгнула вслед за мной и привалилась горячим боком.
С улицы доносились приглушенные голоса. Но вот взревел мотор, хлопнула дверь, и наконец-то воцарилась тишина, нарушаемая только уютным похрапыванием Фриды.
Ясно, юрист вызвался отвезти Галку домой. Разумеется, все услуги он включит в счет. Могу представить какой длины и с каким количеством нулей этот счет нам придется выплатить господину Дейвису за сегодняшний веселенький вечерок.
3. Новости от Мура
– Когда вы обнаружили официанта? – спросил меня светловолосый.
– Только что. Как увидела его на полу, так сразу побежала за помощью.
– Вы подходили к нему? – обратился ко мне тощий пожилой господин.
– Да.
– Трогали? Переворачивали тело?
– Нет, – озадаченно ответила я. – А надо было?
Сероглазый хмыкнул.
– Вам имя Давида Моргулеза о чем-либо говорит?
Я отрицательно покачала головой.
– Ни о чем.
– Постарайтесь подумать.
– Да нечего мне думать! Никогда не встречала его. И вообще почему вы держите меня здесь и задаете идиотские вопросы? Отдайте права!
Сероглазый, с внешностью киноартиста, играющего благородного офицера, вздохнул, вернул мне ID и вытащил из недр смокинга удостоверение устрашающего вида.
– Джон Мур, полиция.
Светловолосый немец-перец с холодными арийскими глазами оказался вовсе и не немцем, а банальным американским беверли-хиллзским полицейским!
Вот так всегда! Как симпатичный мужчина – так либо обременен десятком детей, жен и любовниц, либо придерживается нетрадиционных взглядов на секс, либо оказывается детективом. И остаются бедной Лизе одни Кнюты, противные, надутые, богатые, лысые, пузатые, окутанные в свое гигантское самолюбие, как бабочка в кокон. Тьфу!
Джон Мур и палкообразный господин без имени, тоже, наверное, полицейский, сверлили меня отнюдь не дружелюбными взглядами, но ответили вежливым согласием на мою просьбу позвонить брату.
Трубку тот долго не брал. Я молила небеса, чтобы Сергей оказался дома. Наконец на том конце послышалось недовольное мычание.
– Ну что еще? Ни днем ни ночью покоя от тебя.
– Сереж, я с полицией объясняюсь.
– Зачем?
– Для удовольствия! Не задавай глупых вопросов! Мне разрешили позвонить, и я…
– Скорость? Опять нарушила? Или пьяная Галька рулила? Вот бабы! Никуда отпустить нельзя одних!
– Я нашла мертвое тело…
– Что?
– Нашла мертвое тело!
– Где?
– В гостинице, в «Хилтоне»…
– Офигеть… Когда??
– Ну какая разница! Не помню… Час тому назад. Приезжай скорей, мне страшно. Забери меня отсюда!
– Да ты где сейчас-то?
Вот ведь бестолковый!
– В Хилтоне! Беверли-Хиллз!
– Через 10 минут буду, – проревел нежный брат и отсоединился.
Десять минут растянулись на сорок. Правда, я не томилась в одиночестве. Персонал отеля в количестве трех человек, нежно усадил меня на диванчик. Бармен, молоденький парнишка с испуганными глазами, молниеносно принес выпивку по приказу одного из суровых менеджеров.
– Нет, нет, мадам, – дрожащим, но твердым голосом заявил он мне. – Любая выпивка за наш счет. Спасибо вам за помощь.
Наверное, он благодарил меня за то, что я не визжала и не требовала морального (читай: денежного) удовлетворения за потрясение, испытанное «в этой вашей гостинице». Правильно, нужно даму, прежде всего, напоить.
Я скучала на диване, ждала брата, а рядом на столике теснились опустошенные мною рюмочки коньяка.
«Немец» сидел невдалеке и что-то бубнил в свой сотовый, не спуская с меня холодных пронизывающих глаз. Он сообщил мне, что остались вопросы, и попросил никуда не уходить без разрешения. Я чувствовала себя провалившей задание радисткой Кэт, которую сейчас потащат в гестапо на расправу.
Как он сказал, его зовут? Джон Мур. Такая хорошая кошачья фамилия, а на деле гад, наверное. Вон как в меня вцепился. А что я сделала-то? Обнаружила лежащего мужика на полу. Откуда же знала, что того убили? Могу представить, как бы со мной разговаривал этот самый Мур и КАКИМИ глазами смотрел, если бы я оказалась подозреваемой, а не свидетельницей. Б-р-р-р-р. Страшно подумать.
После выпитого ранее, сытного обеда, всех треволнений, бестолково проведенного вечера и неумеренно поглощенного коньяка, меня неудержимо клонило в сон. Я ужасно устала, рот сам по себе ежеминутно растягивался в зевке «шире Мексиканского залива», а потом захлопывался так, что клацали зубы, да еще с каким-то гадким подвыванием. Мне было страшно неловко, но остановиться не получалось.
Тут меня и нашла Галка.
– Мы тебя ждали, ждали! Сколько можно «пудрить нос» или что ты там делала? – злилась Галина, не слушая моих объяснений. – Почему так долго?
– Я нашла труп. В зале, около гигантского букета. Там будет банкет для ударников и стахановцев… Среди банков и других финансовых учреждений…
Подруга недоверчиво посмотрела на меня.
– Как это труп? – недоуменно переспросила она. – Здесь? В «Хилтоне»?
Я застонала. Можно подумать, «Хилтон» – священная гора Сион и ничего, кроме волшебных чудес, происходить здесь не может. Пришлось по возможности внятно объяснить Галке, что произошло.
– Сергей тебя убьет, – прошептала моя подружка.
– Это за что же? – возмутилась я. – Разреши напомнить – я никого жизни не лишала, только обнаружила тело и разыскала полицию!
– Ну, все равно будет недоволен, – Галка выглядела страшно расстроенной.
И что на это ответить?
В полном молчании мы просидели еще полчаса. Наконец появился донельзя разозленный Сергей в сопровождении нашего адвоката.
– Почему так долго? – спросила я его.
– Ни почему! – зашипел Сергей, а Галка сделала мне страшные глаза и сильно дернула за руку.
Нет, ну почему все ведут себя так, как будто я совершило что-то криминальное? Что, я должна была оставить того парня лежать на полу и спокойно уехать домой? А если бы он был еще жив?
– Моей клиентке предъявлены обвинения? – очень вежливо вопросил юрист ребят-полицейских, помогая мне выкарабкаться из диванных недр.
Те только переглянулись. Палкообразный господин насупился, но сероглазый симпатяга Джон быстро взял себя в руки и тоже улыбнулся адвокату, как мог бы улыбаться нильский крокодил или голодная гиена.
– Ни в коем случае. Мадам, вы вольны идти.
Подпихивая меня и Галину в спины и недовольно бурча под нос, Сергей погнал нас, как нерадивых коз, к выходу. Потом нелюбезно впихнул в машину и рванул с места так резко, что мы чуть не повылетали в заднее окно автомобиля.
– Бетси, – тут же занудил юрист. – Сколько я объяснял, в подобных случаях, вы должны сразу же звонить мне и только мне! Надеюсь, ничего не сказали, что впоследствии полиция сможет использовать против вас?
Бу-бу-бу, тра-та-та, бу-бу-бу…
– Вы ничего не подписывали?
– Ничего.
– Никому нельзя давать сведения! Никому! Ни полиции, ни президенту американскому, ни черту лысому, ни папе римскому – ни-ко-му! – без моего разрешения. Это понятно?
– Понятно.
Бу-бу-бу… Бу-бу-бу-бу… Та-та-та…
Сергей молчал, но шумно и раздраженно сопел. Галка тоже притихла, бубнил только адвокат.
Полуживая, я вывалилась из машины и вошла в дом. На кухне увидела очередную блондинку брата в неглиже. Теперь ясно, почему Сережка так разозлился: запланированное рандеву сорвалось.
– Где дети? – устало спросила я.
– Спят давно! – гаркнул любящий брат прямо мне в ухо.
Сил на дальнейшие объяснения не было. Вяло пожелав всем спокойной ночи, я побрела наверх в спальню.
Там меня нежно встретила ласковая многопудовая Фрида. Когда Сергей приходит домой не один, он всегда запирает Фриду в моей спальне. Уж не знаю почему, но только в МОЕЙ спальне собака не воет от несправедливого заточения, а, вольготно расположившись на пуховых маминых подушках, мирно дрыхнет.
Мы не виделись с Фридой со вчерашнего дня, и она бурно выказала свою радость. Сначала обнюхала мои руки и сочно лизнула в лицо, а затем уселась мне на ноги и подставила чесать лохматую башку. Я честно выполнила весь ритуал встречи и без сил рухнула на кровать. Фрида прыгнула вслед за мной и привалилась горячим боком.
С улицы доносились приглушенные голоса. Но вот взревел мотор, хлопнула дверь, и наконец-то воцарилась тишина, нарушаемая только уютным похрапыванием Фриды.
Ясно, юрист вызвался отвезти Галку домой. Разумеется, все услуги он включит в счет. Могу представить какой длины и с каким количеством нулей этот счет нам придется выплатить господину Дейвису за сегодняшний веселенький вечерок.
3. Новости от Мура
Ночь я провела отвратительно, но утро оказалось еще гаже. За завтраком брат устроил мне головомойку. Не обращая внимания на встревоженных детей, он раздраженно заявил, что Галину больше не пустит на порог дома.
– Куда не пойдешь с ней, вечно проблемы, – кипел Сергей. – То машину разобьет, то в полицию попадет. Ты ей кто – нянька, эскорт бесплатный, что она тебя за собой везде таскает? То пьянка у нее, то гулянка, а теперь еще и труп?! Вообще ни в какие ворота!
Злость разбирала Сергея с нарастающей силой, и я почти оглохла от его несправедливых воплей. Бесполезно было объяснять, что в полицию попала я, так как это я, а не Галка, нашла труп.
Наконец, прооравшись по полной, Сергей уехал.
Я быстро закинула наших мальчишек – сына и племянника – в школу, пообещала им все честно рассказать вечером и, вернувшись домой, первым делом поставила кипятить воду в чайнике.
Голова раскалывалась, пятки ныли от вчерашних каблуков, под лопаткой кололо, в шее похрустывало, язык еле шевелился в пересохшем рту, мучила жажда, предстояло объяснение с адвокатом, с братом – и я дала себе торжественное честное слово: больше ни на какие вечеринки. Никогда! Ни за какие коврижки. Ни ногой!
Немного успокоившись, налила чашечку крепчайшего чая, сходила за книгой. Но не успела открыть недочитанного накануне Вольфрама Флейшгауэра, как утробно залаяла Фрида.
Я застонала в голос. Не-е-е-т, это просто невыносимо! Не дом – а проходной двор!
Употребляя отнюдь не парламентские выражения, понеслась к двери и, рывком открыв ее, увидела на пороге вчерашнего полицейского – блондина из вермахта.
Нежданный посетитель вежливо поклонился:
– Мне нужно поговорить с вами, Бетси, – не поздоровавшись, серьезным голосом объявил он.
Помня предупреждения сурового юриста, я отрицательно покачала головой и попыталась прикрыть дверь, но сероглазый Джон резво засунул ногу в дверь, полностью проигнорировав зловеще рычащую за моей спиной Фриду.
– Разрешите пройти. Обещаю вам, что разговор будет недолгий и приватный, не для записей.
Я опять отрицательно покачала головой, с ужасом вспоминая утреннюю головомойку.
– Много лет Дэвид Моргулез, которого вы «не знаете», помогал даме, проживающей в этом доме, – быстро заговорил господин Мур. – Затем появились вы. Дама перестала нуждаться в услугах Дэвида – его место заняли вы. Через некоторое время старая дама умирает, но перед смертью переписывает завещание, по которому оставляет вам набитый антиквариатом дом. Знаете, что семья подозревала вас в убийстве этой дамы и подала заявление о своих подозрениях в полицию? Вас обвиняли в предполагаемом покушении захапать наследство…
Я поперхнулась от негодования и распахнула дверь. Джон воспользовался моей оплошностью и проворно просочился в холл. Теперь наглого немца не выпрешь вон: совсем не справлюсь я с ним, таким здоровущим конем. Если только спустить на него Фриду?..
Будто читая мои мысли, огромная лохматая Фрида гневно гавкнула за моей спиной. К моему удивлению, господин Мур совершенно не среагировал на суровый выпад Фриды.
– Она у вас спокойная, – заметил он. – Алабай?
Я уставилась на Джона во все глаза.
– Мои родители занимались разведением элитных овчарок из Германии для полиции и таможни. Одно время разводили алабаев, – спокойно пояснил он, видя мое недоумение, ведь среднестатистический американец ничего не знает об алабаях.
Я почувствовала к сероглазому Джону невольную симпатию. Человеку, который может отличить овчарку от алабая, всегда найдется место в нашем доме. Даже если он – американский полицейский.
– Свои, Фрида.
Собака быстро обнюхала широкую, спокойную ладонь Мура и шумно задышала, заулыбалась, вывалив из пасти розовый язык.
– Надо же, признала. Необъяснимо. Вообще-то Фрида чужих не жалует, – пробормотала я неловко.
Джон только надменно приподнял брови. Нет, все-таки, он противный.
Итак, Джон Мур из бервели-хиллзской полиции с вежливым выражением на лице как вкопанный стоял у дверей. Мне ничего не оставалось, как вежливо пригласить его пройти в гостиную.
Наша гостиная находится на первом этаже и выходит на патио – внутренний дворик, большую часть которого занимает разросшийся виноград, поэтому даже самым солнечным днем в комнате царит полумрак. Мы редко пользуемся ею. Это самая прохладная и темная комната в доме, да мне еще пришлось повесить на огромные окна тяжелые гардины.
– Я буду, что ли, как дурак, сидеть на диване у всех на виду? – некогда возмущался Сергей, не слушая моих возражений. – Что за бред – свет горит, и все соседи видят, что ты ешь-пьешь. А может, у меня привычка в носу ковырять? А может, хочу без трусов ходить? Имею право? В собственном доме?
Легче было согласиться и повесить шторы. К слову сказать, в гостиной брат бывал два раза в год – на Рождество и в свой день рождения, забирая подарки.
Войдя в полутемную прохладу комнаты, я прежде всего раздвинула портьеры. Яркий полуденный свет хлынул в высокие готические окна. Солнечная полоска легла на ковер, заискрилась хрустальная люстра. Проснулись цветы в напольных вазах. Комната приобрела надменный и богатый вид.
Джон с любопытством оглянулся.
Да, да. Наш особняк строился в дни расцвета Голливуда, и для многих американцев имеет историческую привлекательность, а теперь в нем живет иностранка, которая вчера нашла труп в гостинице для избранных.
Мы уселись на жесткий длинный диван друг против друга и обменялись хмурыми улыбками. Фрида постояла в проеме дверей с минуту, покрутила носом и с шумным вздохом величественно улеглась недалеко от нас.
Джон негромко кашлянул.
– Итак, по завещанию вы получили роскошный и дорогущий дом в фешенебельном районе Голливуда…
– Никогда не рассчитывала на наследство! – возмутилась я. – Для меня этот шаг дамы был полной неожиданностью. И уж, конечно, я не стала бы убивать старушку за какой-то паршивый дом…
– Который стоит несколько миллионов, – с медовой улыбкой напомнил Джон. – Из бедной иностранки вы превратились в богатую неработающую даму.
– У вас устаревшие сведения, господин Мур. У меня есть работа. И брат работает. Вы серьезно подозреваете меня в такой гадости? – Я начинала закипать.
– Если бы я подозревал, мы бы говорили в другом месте, Бетси, – спокойно ответил Джон. – Не нужно злиться. Мне очень важно во всем разобраться. Помогите мне. Я уже сказал, что не буду записывать беседу, даю честное слово.
Не знаю почему, но я поверила ему. Тяжело вздохнув, начала рассказ.
В солнечной Калифорнии проживаю более десяти лет и, по общепринятым стандартам, неплохо устроилась. Моя благоустроенность вызывает неприкрытую зависть как у бывших соплеменников, так и у американцев. Как всегда люди видят только конечный результат усилий и страданий, а именно: малоработающую дамочку, обитающую в огромном доме на Беверли-Хиллз. Если бы кто мог увидеть «невидимые миру слезы»!
Все началось с того момента, когда моя институтская подружка Галка ухитрилась смотаться в Штаты в самом начале 1990 х. Причем уехала она совершенно официально – вышла замуж за калифорнийца и укатила в солнечное зарубежье от унылой безнадежности перестроечных времен.
Оглядевшись и угнездившись, Галина перетащила в Лос-Анджелес и меня с мужем. Но бывший супруг, музыкант и творческая натура, быстро устал от борьбы с акульим капитализмом и вернулся домой в Москву, под крылышко заботливой мамочки.
А я осталась в Америке, выжила и «преуспела». Перевезла сына, потом приехал брат со своим сыном и как-то очень быстро встал на ноги. Но к тому времени это не имело никакого принципиального значения, так как я уже укрепилась в Лос-Анджелесе и жила в этом самом доме в Беверли-Хиллз и ни от кого не зависела материально.
Я старалась не влезать в подробности личной жизни, и рассказ не занял много времени. Джон слушал очень внимательно.
– Верю, Бетси, – задумчиво сказал он. – Но…
– Что «но»?
– Вот еще что хотел сказать вам. Вернее, спросить. Вы занимаетесь конным спортом?
Вопрос был таким неожиданным, что я с недоумением взглянула на Джона.
– Нет.
– Но у вас же есть лошади.
– Это совсем не те лошади!
– В каком смысле?
– Не те лошади, на которых стравят рекорды. Не те лошади, которые стоят немереные деньги.
– Так я и думал, – пробормотал Джон. – И все же, зачем вам лошади, если не занимаетесь конным спортом? Это же дорогое удовольствие.
– Долгая история.
– Расскажите, я не тороплюсь.
– Да зачем?
Джон помолчал. Встал. Прошелся по комнате.
– А затем, Бетси, что два дня назад скончалась ближайшая подруга вашей дамы. Перед самой смертью она переписала завещание. И завещала одного скакового коня… Знаете, кому?
– Нет.
– Вам.
– Мне?
– Да.
– Коня?!
– Н-да. Лошадку. Иго-го. Которая, точнее, «который», тянет на полмиллиона. Европейских «баксиков», прошу заметить. Вот такой расклад получается.
От такой неожиданной информации я потеряла дар речи и беспомощно пролепетала:
– Издеваетесь? Какой конь?
– Очень дорогой. Ассуар Арахист. Слышали о таком?
– Ассуар Арахист, – обалдело повторила я. – Нет, никогда.
– Дама завещала вам также скаковые конюшни, – продолжал Джон суровым голосом прокурора-обвинителя. – Что даст еще полмиллиона в год. Вы теперь не просто богаты, а неприлично богаты, Бетси.
Я только открывала и закрывала рот, как вытащенная из воды щука, и смотрела на Джона, не в силах вымолвить ни слова.
– А вчера вы нашли труп Дэвида, который, к сведению, так же работал и у второй дамы. Садовником…
Джон Мур сидел напротив меня, весь из себя галантный, пахнущий дорогущим парфюмом и хмуро посматривал на меня.
– Клянусь, не имею никакого отношения ни к смерти дамы, ни к ее скаковым конюшням, – дрожащим голосом еле пролепетала я, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, но суровый полицейский продолжал молчать и сверлить меня серыми холодными глазищами.
– Господин Мур, мне нужно звонить своему адвокату?
В ответ – тишина.
– Ну, допустим так, – сказал наконец он. – Я вам поверю, и вы не имеете отношения к скаковым лошадям.
– Никакого! Ни малейшего! – горячо воскликнула я.
– Но вы ведь имеете две лошади. Зачем вы их купили?
– Я их выкупила, а не купила.
– Не вижу разницы.
– Разница большая, – разозлилась я.
– Объясните.
– Вряд ли поймете мои мотивы.
– А вы рискните, неужели я так безнадежен?
Я вздохнула и сердито начала:
– Год назад или около того, мы выкупили для ребят двух неплеменных, но симпатичных лошадок: квотера Люси для моего девятилетнего сына Алешки и паломино Ковбоя для десятилетнего племянника Яна…
– Жена вашего брата – полька? – быстро перебил Мур.
– Нет, – буркнула я.
Необычное для московского уха польское имя племянник получил по настоянию своей экзальтированной недалекой мамаши – несостоявшейся актрисульки из Житомира – и, слава Богу, бывшей жены Сергея. Рассказывать же о ней не хотелось.
Родители ожидали рождения первого внука Алексея Сергеевича, так как в нашей семье старший внук традиционно получал имя деда, но объяснить что-либо о родовых традициях девочке, воспитанной в семье без роду-племени, да еще и мнящей себя великой актрисой, оказалось сизифовым трудом, поэтому нам пришлось молча покориться.
– Я дала обещание любимой подружке Яночке, что когда у меня родится дочка, я тоже назову ее Яночка, – томно ныла Вика и гримасничала.
– Но у тебя родился сын, – сухо напомнила ей моя мама.
– Ну и что! – взвизгнула Вика. – Очень хорошо, будет Яном!
– То есть в нашей семье появился первый Ян Сергеевич, – констатировал папа.
– Да, – злорадно кивала жена брата хорошенькой белокурой головкой, разглядывая чудовищный ярко-алый маникюр, – нужно быть современными!
Последнее заявление было глупым, как, впрочем, и сама Вика, но папа сильно обиделся…
– Бетси, – деликатно прервал мои воспоминания Мур. – Я жду.
Вздохнув от мысли, что чем быстрее пиявка Мур вытрясет из меня интересующую его информацию, тем быстрее покинет дом, я быстро и скупо поведала историю приобретения лошадей.
Когда Алешка и Ян выказали желание заниматься конным спортом, меня познакомили в русской церкви с девочкой из Москвы, которая работала по контракту у богатых людей и тренировала их лошадей. Те прикупили недорогих лошадок для ребенка – живую игрушку, пусть дитятко побалуется – а дитятко наигралось уже через год. Вот родители и решили от лошадок избавиться. Однако те не имели элитных корней, и продать их оказалось очень трудно.
Когда Лера увидела, в какую конюшню решили сбагрить лошадей ее наниматели, то пришла в ужас. Сказала, что у лошадок там выжить шансов практически не остается, и попросила меня помочь. Мы с Сергеем подумали и выкупили их – не такие уж это огромные деньги, в конце концов.
– Содержание лошадей, даже не элитных, стоит денег, – задумчиво протянул Мур.
– Девочка тренирует их почти бесплатно. Говорю же, это средние лошадки для среднего уровня.
– Но и у них бывают травмы.
– Но не часто же.
– И вы за все платите.
– Плачу.
Джон невесело улыбнулся. Даже такая мимолетная улыбка сильно преобразила его лицо. Глаза утратили настороженность, потеплели, и в них промелькнула мягкость или что-то очень близкое к ней.
Я исподтишка рассматривала его. Вчера, одетый в черный фрак, он выглядел старше и суровее, а сегодня в джинсах и простой рубашке как-то странно помолодел.
– Неубедительно, Бетси.
– А?
– Не убедили вы меня, Бетси, – неожиданно сварливо повторил он. – Уж слишком много странных совпадений…
– То, что сделала для меня Елизавета Ксаверьевна, Джон, – тихо сказала я, глядя прямо ему в глаза, и он не отвел взгляд, – не каждый друг и родственник предложит. Но ВАМ этого не понять.
– Это почему же? – вдруг разобиделся Мур.
– Потому что сейчас у меня есть дом, деньги, работа и официальный статус. Но так было не всегда. Когда от меня отказался муж и отвернулись друзья, Елизавета Ксаверьевна выручила, помогла. Просто так помогла, понимаешь? Да что там, от смерти спасла. Дала приют, кормила, поила, с работой помогла. И денег дала, не взаймы, так, без отдачи. Пришел мой черед отплачивать добром. Пусть не ей, но другим людям. Понимаешь?
– Допустим.
– Допустим или понимаешь?
Что за человек такой! Все мои ответы отскакивали от него, как горох от стены. Тот, кто сможет объяснить американцу, что миром правят не только деньги, мрачно подумала я, получит Нобелевскую премию, но, увы, это буду не я.
– Джон, я не собираю антиквариат, не украшаю обивку собственного самолета золотом и бриллиантами и не разъезжаю по дорогущим курортам. Брат зарабатывает хорошие деньги. Содержание лошадей, конечно, выливается в копейку, но если отдать детей в теннисную секцию при беверли-хиллзской школе или в дурацкий футбол, деньги сдерут те же самые, а может, и больше. И вообще какая связь между моими лошадками и оставленной по завещанию конюшней?
И опять Мур ответил не сразу.
– А такая, моя дорогая Бетси. Вскрытие тела второй дамы показало, что умерла она не своей смертью. Ее отравили.
Я зн-а-ю, что такое страсть к животным. Мои родители тратили огромные деньги на разведение собак. Но и получали немалые дивиденды тоже – это бизнес. Но я заметил, что в таком роде бизнеса еще присутствует и страсть. А может, ты притворяешься? Ты не могла позволить себе дорогих элитных коней – и…
Расширившимися от ужаса глазами я смотрела на мрачного Мура.
– Да ты в своем уме?? Я не могла позволить себе дом в Беверли-Хиллз и убила одну старушку? А потом не могла купить элитных скакунов и – что? Отравила вторую старушку?! Ты… Вы сами-то верите в этот бред?
– Нет, – медленно проговорил Мур. – Не верю.
Я перевела дух.
– Но кто-то же убил, – он поднял на меня глаза.
– Но я-то здесь причем?
Мур опять прошелся по огромной сумрачной комнате, выглянул в сад, с шумом выдохнул воздух и сказал:
– Не знаю.
Прекрасный ответ и, главное, для меня утешительный.
– Я тебе верю, Бетси, но тебе нужно будет обязательно переговорить с адвокатом. Это раз. И еще прими совет. Не беседуй ни с кем приватно, только в присутствии своего юриста. Никому не следует доверять.
– А тебе? – ехидно спросила я. – Тебе можно?
– Мне – да, – глядя мне прямо в глаза, так же как я всего несколько минут назад смотрела в его, серьезно ответил Мур.
Я громко и неверующе фыркнула и отвернулась к окну.
– Мне можно, потому что я должен докопаться до истины чего бы мне это ни стоило. Знаешь – почему?
Я равнодушно пожала плечами и поднялась с диванных подушек, давая ему понять, что аудиенция закончена.
– Для меня это не просто очередное дело об убийстве, Бетти. Отравленная дама была моей бабушкой.
– Куда не пойдешь с ней, вечно проблемы, – кипел Сергей. – То машину разобьет, то в полицию попадет. Ты ей кто – нянька, эскорт бесплатный, что она тебя за собой везде таскает? То пьянка у нее, то гулянка, а теперь еще и труп?! Вообще ни в какие ворота!
Злость разбирала Сергея с нарастающей силой, и я почти оглохла от его несправедливых воплей. Бесполезно было объяснять, что в полицию попала я, так как это я, а не Галка, нашла труп.
Наконец, прооравшись по полной, Сергей уехал.
Я быстро закинула наших мальчишек – сына и племянника – в школу, пообещала им все честно рассказать вечером и, вернувшись домой, первым делом поставила кипятить воду в чайнике.
Голова раскалывалась, пятки ныли от вчерашних каблуков, под лопаткой кололо, в шее похрустывало, язык еле шевелился в пересохшем рту, мучила жажда, предстояло объяснение с адвокатом, с братом – и я дала себе торжественное честное слово: больше ни на какие вечеринки. Никогда! Ни за какие коврижки. Ни ногой!
Немного успокоившись, налила чашечку крепчайшего чая, сходила за книгой. Но не успела открыть недочитанного накануне Вольфрама Флейшгауэра, как утробно залаяла Фрида.
Я застонала в голос. Не-е-е-т, это просто невыносимо! Не дом – а проходной двор!
Употребляя отнюдь не парламентские выражения, понеслась к двери и, рывком открыв ее, увидела на пороге вчерашнего полицейского – блондина из вермахта.
Нежданный посетитель вежливо поклонился:
– Мне нужно поговорить с вами, Бетси, – не поздоровавшись, серьезным голосом объявил он.
Помня предупреждения сурового юриста, я отрицательно покачала головой и попыталась прикрыть дверь, но сероглазый Джон резво засунул ногу в дверь, полностью проигнорировав зловеще рычащую за моей спиной Фриду.
– Разрешите пройти. Обещаю вам, что разговор будет недолгий и приватный, не для записей.
Я опять отрицательно покачала головой, с ужасом вспоминая утреннюю головомойку.
– Много лет Дэвид Моргулез, которого вы «не знаете», помогал даме, проживающей в этом доме, – быстро заговорил господин Мур. – Затем появились вы. Дама перестала нуждаться в услугах Дэвида – его место заняли вы. Через некоторое время старая дама умирает, но перед смертью переписывает завещание, по которому оставляет вам набитый антиквариатом дом. Знаете, что семья подозревала вас в убийстве этой дамы и подала заявление о своих подозрениях в полицию? Вас обвиняли в предполагаемом покушении захапать наследство…
Я поперхнулась от негодования и распахнула дверь. Джон воспользовался моей оплошностью и проворно просочился в холл. Теперь наглого немца не выпрешь вон: совсем не справлюсь я с ним, таким здоровущим конем. Если только спустить на него Фриду?..
Будто читая мои мысли, огромная лохматая Фрида гневно гавкнула за моей спиной. К моему удивлению, господин Мур совершенно не среагировал на суровый выпад Фриды.
– Она у вас спокойная, – заметил он. – Алабай?
Я уставилась на Джона во все глаза.
– Мои родители занимались разведением элитных овчарок из Германии для полиции и таможни. Одно время разводили алабаев, – спокойно пояснил он, видя мое недоумение, ведь среднестатистический американец ничего не знает об алабаях.
Я почувствовала к сероглазому Джону невольную симпатию. Человеку, который может отличить овчарку от алабая, всегда найдется место в нашем доме. Даже если он – американский полицейский.
– Свои, Фрида.
Собака быстро обнюхала широкую, спокойную ладонь Мура и шумно задышала, заулыбалась, вывалив из пасти розовый язык.
– Надо же, признала. Необъяснимо. Вообще-то Фрида чужих не жалует, – пробормотала я неловко.
Джон только надменно приподнял брови. Нет, все-таки, он противный.
Итак, Джон Мур из бервели-хиллзской полиции с вежливым выражением на лице как вкопанный стоял у дверей. Мне ничего не оставалось, как вежливо пригласить его пройти в гостиную.
Наша гостиная находится на первом этаже и выходит на патио – внутренний дворик, большую часть которого занимает разросшийся виноград, поэтому даже самым солнечным днем в комнате царит полумрак. Мы редко пользуемся ею. Это самая прохладная и темная комната в доме, да мне еще пришлось повесить на огромные окна тяжелые гардины.
– Я буду, что ли, как дурак, сидеть на диване у всех на виду? – некогда возмущался Сергей, не слушая моих возражений. – Что за бред – свет горит, и все соседи видят, что ты ешь-пьешь. А может, у меня привычка в носу ковырять? А может, хочу без трусов ходить? Имею право? В собственном доме?
Легче было согласиться и повесить шторы. К слову сказать, в гостиной брат бывал два раза в год – на Рождество и в свой день рождения, забирая подарки.
Войдя в полутемную прохладу комнаты, я прежде всего раздвинула портьеры. Яркий полуденный свет хлынул в высокие готические окна. Солнечная полоска легла на ковер, заискрилась хрустальная люстра. Проснулись цветы в напольных вазах. Комната приобрела надменный и богатый вид.
Джон с любопытством оглянулся.
Да, да. Наш особняк строился в дни расцвета Голливуда, и для многих американцев имеет историческую привлекательность, а теперь в нем живет иностранка, которая вчера нашла труп в гостинице для избранных.
Мы уселись на жесткий длинный диван друг против друга и обменялись хмурыми улыбками. Фрида постояла в проеме дверей с минуту, покрутила носом и с шумным вздохом величественно улеглась недалеко от нас.
Джон негромко кашлянул.
– Итак, по завещанию вы получили роскошный и дорогущий дом в фешенебельном районе Голливуда…
– Никогда не рассчитывала на наследство! – возмутилась я. – Для меня этот шаг дамы был полной неожиданностью. И уж, конечно, я не стала бы убивать старушку за какой-то паршивый дом…
– Который стоит несколько миллионов, – с медовой улыбкой напомнил Джон. – Из бедной иностранки вы превратились в богатую неработающую даму.
– У вас устаревшие сведения, господин Мур. У меня есть работа. И брат работает. Вы серьезно подозреваете меня в такой гадости? – Я начинала закипать.
– Если бы я подозревал, мы бы говорили в другом месте, Бетси, – спокойно ответил Джон. – Не нужно злиться. Мне очень важно во всем разобраться. Помогите мне. Я уже сказал, что не буду записывать беседу, даю честное слово.
Не знаю почему, но я поверила ему. Тяжело вздохнув, начала рассказ.
В солнечной Калифорнии проживаю более десяти лет и, по общепринятым стандартам, неплохо устроилась. Моя благоустроенность вызывает неприкрытую зависть как у бывших соплеменников, так и у американцев. Как всегда люди видят только конечный результат усилий и страданий, а именно: малоработающую дамочку, обитающую в огромном доме на Беверли-Хиллз. Если бы кто мог увидеть «невидимые миру слезы»!
Все началось с того момента, когда моя институтская подружка Галка ухитрилась смотаться в Штаты в самом начале 1990 х. Причем уехала она совершенно официально – вышла замуж за калифорнийца и укатила в солнечное зарубежье от унылой безнадежности перестроечных времен.
Оглядевшись и угнездившись, Галина перетащила в Лос-Анджелес и меня с мужем. Но бывший супруг, музыкант и творческая натура, быстро устал от борьбы с акульим капитализмом и вернулся домой в Москву, под крылышко заботливой мамочки.
А я осталась в Америке, выжила и «преуспела». Перевезла сына, потом приехал брат со своим сыном и как-то очень быстро встал на ноги. Но к тому времени это не имело никакого принципиального значения, так как я уже укрепилась в Лос-Анджелесе и жила в этом самом доме в Беверли-Хиллз и ни от кого не зависела материально.
Я старалась не влезать в подробности личной жизни, и рассказ не занял много времени. Джон слушал очень внимательно.
– Верю, Бетси, – задумчиво сказал он. – Но…
– Что «но»?
– Вот еще что хотел сказать вам. Вернее, спросить. Вы занимаетесь конным спортом?
Вопрос был таким неожиданным, что я с недоумением взглянула на Джона.
– Нет.
– Но у вас же есть лошади.
– Это совсем не те лошади!
– В каком смысле?
– Не те лошади, на которых стравят рекорды. Не те лошади, которые стоят немереные деньги.
– Так я и думал, – пробормотал Джон. – И все же, зачем вам лошади, если не занимаетесь конным спортом? Это же дорогое удовольствие.
– Долгая история.
– Расскажите, я не тороплюсь.
– Да зачем?
Джон помолчал. Встал. Прошелся по комнате.
– А затем, Бетси, что два дня назад скончалась ближайшая подруга вашей дамы. Перед самой смертью она переписала завещание. И завещала одного скакового коня… Знаете, кому?
– Нет.
– Вам.
– Мне?
– Да.
– Коня?!
– Н-да. Лошадку. Иго-го. Которая, точнее, «который», тянет на полмиллиона. Европейских «баксиков», прошу заметить. Вот такой расклад получается.
От такой неожиданной информации я потеряла дар речи и беспомощно пролепетала:
– Издеваетесь? Какой конь?
– Очень дорогой. Ассуар Арахист. Слышали о таком?
– Ассуар Арахист, – обалдело повторила я. – Нет, никогда.
– Дама завещала вам также скаковые конюшни, – продолжал Джон суровым голосом прокурора-обвинителя. – Что даст еще полмиллиона в год. Вы теперь не просто богаты, а неприлично богаты, Бетси.
Я только открывала и закрывала рот, как вытащенная из воды щука, и смотрела на Джона, не в силах вымолвить ни слова.
– А вчера вы нашли труп Дэвида, который, к сведению, так же работал и у второй дамы. Садовником…
Джон Мур сидел напротив меня, весь из себя галантный, пахнущий дорогущим парфюмом и хмуро посматривал на меня.
– Клянусь, не имею никакого отношения ни к смерти дамы, ни к ее скаковым конюшням, – дрожащим голосом еле пролепетала я, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, но суровый полицейский продолжал молчать и сверлить меня серыми холодными глазищами.
– Господин Мур, мне нужно звонить своему адвокату?
В ответ – тишина.
– Ну, допустим так, – сказал наконец он. – Я вам поверю, и вы не имеете отношения к скаковым лошадям.
– Никакого! Ни малейшего! – горячо воскликнула я.
– Но вы ведь имеете две лошади. Зачем вы их купили?
– Я их выкупила, а не купила.
– Не вижу разницы.
– Разница большая, – разозлилась я.
– Объясните.
– Вряд ли поймете мои мотивы.
– А вы рискните, неужели я так безнадежен?
Я вздохнула и сердито начала:
– Год назад или около того, мы выкупили для ребят двух неплеменных, но симпатичных лошадок: квотера Люси для моего девятилетнего сына Алешки и паломино Ковбоя для десятилетнего племянника Яна…
– Жена вашего брата – полька? – быстро перебил Мур.
– Нет, – буркнула я.
Необычное для московского уха польское имя племянник получил по настоянию своей экзальтированной недалекой мамаши – несостоявшейся актрисульки из Житомира – и, слава Богу, бывшей жены Сергея. Рассказывать же о ней не хотелось.
Родители ожидали рождения первого внука Алексея Сергеевича, так как в нашей семье старший внук традиционно получал имя деда, но объяснить что-либо о родовых традициях девочке, воспитанной в семье без роду-племени, да еще и мнящей себя великой актрисой, оказалось сизифовым трудом, поэтому нам пришлось молча покориться.
– Я дала обещание любимой подружке Яночке, что когда у меня родится дочка, я тоже назову ее Яночка, – томно ныла Вика и гримасничала.
– Но у тебя родился сын, – сухо напомнила ей моя мама.
– Ну и что! – взвизгнула Вика. – Очень хорошо, будет Яном!
– То есть в нашей семье появился первый Ян Сергеевич, – констатировал папа.
– Да, – злорадно кивала жена брата хорошенькой белокурой головкой, разглядывая чудовищный ярко-алый маникюр, – нужно быть современными!
Последнее заявление было глупым, как, впрочем, и сама Вика, но папа сильно обиделся…
– Бетси, – деликатно прервал мои воспоминания Мур. – Я жду.
Вздохнув от мысли, что чем быстрее пиявка Мур вытрясет из меня интересующую его информацию, тем быстрее покинет дом, я быстро и скупо поведала историю приобретения лошадей.
Когда Алешка и Ян выказали желание заниматься конным спортом, меня познакомили в русской церкви с девочкой из Москвы, которая работала по контракту у богатых людей и тренировала их лошадей. Те прикупили недорогих лошадок для ребенка – живую игрушку, пусть дитятко побалуется – а дитятко наигралось уже через год. Вот родители и решили от лошадок избавиться. Однако те не имели элитных корней, и продать их оказалось очень трудно.
Когда Лера увидела, в какую конюшню решили сбагрить лошадей ее наниматели, то пришла в ужас. Сказала, что у лошадок там выжить шансов практически не остается, и попросила меня помочь. Мы с Сергеем подумали и выкупили их – не такие уж это огромные деньги, в конце концов.
– Содержание лошадей, даже не элитных, стоит денег, – задумчиво протянул Мур.
– Девочка тренирует их почти бесплатно. Говорю же, это средние лошадки для среднего уровня.
– Но и у них бывают травмы.
– Но не часто же.
– И вы за все платите.
– Плачу.
Джон невесело улыбнулся. Даже такая мимолетная улыбка сильно преобразила его лицо. Глаза утратили настороженность, потеплели, и в них промелькнула мягкость или что-то очень близкое к ней.
Я исподтишка рассматривала его. Вчера, одетый в черный фрак, он выглядел старше и суровее, а сегодня в джинсах и простой рубашке как-то странно помолодел.
– Неубедительно, Бетси.
– А?
– Не убедили вы меня, Бетси, – неожиданно сварливо повторил он. – Уж слишком много странных совпадений…
– То, что сделала для меня Елизавета Ксаверьевна, Джон, – тихо сказала я, глядя прямо ему в глаза, и он не отвел взгляд, – не каждый друг и родственник предложит. Но ВАМ этого не понять.
– Это почему же? – вдруг разобиделся Мур.
– Потому что сейчас у меня есть дом, деньги, работа и официальный статус. Но так было не всегда. Когда от меня отказался муж и отвернулись друзья, Елизавета Ксаверьевна выручила, помогла. Просто так помогла, понимаешь? Да что там, от смерти спасла. Дала приют, кормила, поила, с работой помогла. И денег дала, не взаймы, так, без отдачи. Пришел мой черед отплачивать добром. Пусть не ей, но другим людям. Понимаешь?
– Допустим.
– Допустим или понимаешь?
Что за человек такой! Все мои ответы отскакивали от него, как горох от стены. Тот, кто сможет объяснить американцу, что миром правят не только деньги, мрачно подумала я, получит Нобелевскую премию, но, увы, это буду не я.
– Джон, я не собираю антиквариат, не украшаю обивку собственного самолета золотом и бриллиантами и не разъезжаю по дорогущим курортам. Брат зарабатывает хорошие деньги. Содержание лошадей, конечно, выливается в копейку, но если отдать детей в теннисную секцию при беверли-хиллзской школе или в дурацкий футбол, деньги сдерут те же самые, а может, и больше. И вообще какая связь между моими лошадками и оставленной по завещанию конюшней?
И опять Мур ответил не сразу.
– А такая, моя дорогая Бетси. Вскрытие тела второй дамы показало, что умерла она не своей смертью. Ее отравили.
Я зн-а-ю, что такое страсть к животным. Мои родители тратили огромные деньги на разведение собак. Но и получали немалые дивиденды тоже – это бизнес. Но я заметил, что в таком роде бизнеса еще присутствует и страсть. А может, ты притворяешься? Ты не могла позволить себе дорогих элитных коней – и…
Расширившимися от ужаса глазами я смотрела на мрачного Мура.
– Да ты в своем уме?? Я не могла позволить себе дом в Беверли-Хиллз и убила одну старушку? А потом не могла купить элитных скакунов и – что? Отравила вторую старушку?! Ты… Вы сами-то верите в этот бред?
– Нет, – медленно проговорил Мур. – Не верю.
Я перевела дух.
– Но кто-то же убил, – он поднял на меня глаза.
– Но я-то здесь причем?
Мур опять прошелся по огромной сумрачной комнате, выглянул в сад, с шумом выдохнул воздух и сказал:
– Не знаю.
Прекрасный ответ и, главное, для меня утешительный.
– Я тебе верю, Бетси, но тебе нужно будет обязательно переговорить с адвокатом. Это раз. И еще прими совет. Не беседуй ни с кем приватно, только в присутствии своего юриста. Никому не следует доверять.
– А тебе? – ехидно спросила я. – Тебе можно?
– Мне – да, – глядя мне прямо в глаза, так же как я всего несколько минут назад смотрела в его, серьезно ответил Мур.
Я громко и неверующе фыркнула и отвернулась к окну.
– Мне можно, потому что я должен докопаться до истины чего бы мне это ни стоило. Знаешь – почему?
Я равнодушно пожала плечами и поднялась с диванных подушек, давая ему понять, что аудиенция закончена.
– Для меня это не просто очередное дело об убийстве, Бетти. Отравленная дама была моей бабушкой.