Анна Ольховская
Фея белой магии

Пролог

   Ритм барабанов ускорялся, сердце, хрипя и задыхаясь, торопилось успеть за этим ритмом. Быстрее, быстрее, быстрее! Шум в висках, сознание меркнет, казалось, его выталкивает кто-то чужой, кто-то смертельно опасный, чья равнодушно-холодная жестокость не оставляет ни единого шанса всему живому.
   Нет, не смей, слюнтяй, тряпка, слабак! Держись, сопротивляйся, силы добра на твоей стороне. Призови свет!
   Получилось. В голове вспыхнул яркий, переливающийся всеми цветами радуги свет. Барабан все еще бил, черный колдун, бокор, в трансе застыл над тушей черного козла. Остальные участники ритуала бешено кружились и завывали что-то бессвязное, но все это больше никак не влияло на Франсуа. Он, чтобы не отличаться от других, тоже выделывал безумные па, но способность мыслить трезво и отстраненно вернулась. Не сказать, чтобы очень уж охотно, дама она капризная, как, впрочем, и большинство способностей. Хотя по сравнению с талантами способности – очаровательные бесконфликтные душки. А вот снобы-таланты…
   Франсуа усмехнулся – опять его понесло куда-то! Это его бич и в то же время спасение. Бич – когда надежда и гордость курса Франсуа Дювалье вот так же мысленно сбегал со скучной для него лекции в Сорбонне. Спасение – сейчас, когда магический ритуал черного Вуду достиг своего апогея.
   Каким неадекватным ветром занесло блестящего (в смысле знаний, разумеется, а не в смысле полированной лысины или любви к стразам) студента Сорбонны в тайное общество черного Вуду Бизанго? Пришлось вот. Да еще и имя, будь оно неладно, с энтузиазмом американского сержанта, бодро проорав: «Сэр, да, сэр!» – пнуло гордого носителя себя прямо в копчик.
   И влетел Франсуа Дювалье, полный тезка не к ночи помянутого гаитянского диктатора, больше известного под именем Папа Док, в единственно возможную кандидатуру для выполнения опасного задания – внедрение в тайное общество Бизанго. Да так в ней, в кандидатуре, и остался.
   А что прикажете делать беженцу с Гаити, чей дед был безумным (во всех смыслах слова) фанатом Папы Дока, что выражалось не только в присвоении внуку почетного имени Франсуа, но и в первую очередь в службе в подразделении тонтон-макутов, личной гвардии Папы Дока, отличавшейся особой жестокостью.
   Разумеется, религия Вуду, единственно возможная на Гаити, была религией семьи однофамильцев диктатора, вот только отец Франсуа, Пьер, никак не желал принять черную сторону Вуду и категорически отказывался вступить в Бизанго.
   И он сбежал, забрав всю свою семью. Франсуа покинул Гаити в трехлетнем возрасте. Поэтому не помнил ни деда, ни кошмаров, творимых тонтон-макутами. Он вырос в цивилизованной Франции, поступил в Сорбонну, собирался стать специалистом в области изучения религий.
   И станет. Если выживет. Если хватит выдержки, самоконтроля и веры в добро. В светлую сторону Вуду.
   Да, Франсуа Дювалье, выросший в цивилизованной Франции, остался приверженцем религии его предков. Да как иначе, если его отец, Пьер Дювалье, стал белым колдуном, унганом? И совершенно естественно, что сын пошел по стопам отца. Хотя… В случае самого Пьера хождение по стопам тонтон-макута естественным никак не казалось. И Пьер ходить не стал, а побежал. В прямо противоположную сторону.
   Около года назад малочисленное тайное общество Бизанго, состоявшее в основном из гаитян, обосновавшихся во Франции, стало набирать силу. Из какого колодца тьмы черпалась эта сила, поначалу никто не знал. Потому что никто не следил за деятельностью столь малочисленного общества. До поры до времени малочисленного.
   Франсуа вспомнил тот вечер, когда они с отцом расположились у телевизора, собираясь посмотреть выпуск вечерних новостей.
   И вот пошел сюжет о заброшенной ферме, на которой, как предполагали полиция и репортеры, устроили лежбище наркоманы. А как иначе назвать бледных до синевы типов, тупо слонявшихся по двору? Они не разговаривали сами и абсолютно не реагировали на чужую речь.
   Франсуа не видел в этом ничего необычного. Пока не посмотрел на отца.
   Посеревшее лицо, застывший взгляд, судорожно вцепившиеся в подлокотники руки – таким он отца не видел никогда.
   – Что случилось? Ты чего так напрягся? Наркош никогда не видел?
   – Это не наркоманы, – едва слышно произнес Пьер. – Этого в Европе просто не должно было быть.
   – Да чего этого?
   – Зомби.
   Кто-то другой, возможно, и рассмеялся бы, но не Франсуа.
   Пьер связался с остальными унганами, Франсуа провел поиск по Интернету, и картинка получилась страшненькая.
   Влияние Бизанго выросло, причем катастрофически! И вовсе не за счет притока новых членов, хотя и их хватало. Черным сердцем тайного общества стал приехавший из Гвинеи сильнейший колдун. С таким унганы еще не сталкивались.
   Колдун назвал себя Папа Калфу, по имени опаснейшего духа ночи, родоначальника тьмы. Он не боялся никого и ничего, но был достаточно умен, чтобы не привлекать к себе внимания светских властей. До поры до времени. А потом… Кеннеди вот тоже пытался осадить Дювалье, пока гаитянский диктатор не провел ритуал с восковой куклой. И ровно через шесть недель Кеннеди убили.
   Конечно же, совпадение.
   В цивилизованной и политкорректной Европе очень уважают чужие права, с должным пиететом относятся к чужим традициям и верованиям. Вот только почему-то совершенно не уважают собственные традиции и веру.
   А уж принимать всерьез всю эту ерунду насчет зомби – курам на смех!
   Куры и ухохотались. До икоты.
   Зато обладатели банковских счетов с кучей нулей справа очень быстро сообразили, насколько может быть полезен Папа Калфу. И заказы, один гаже другого, посыпались гнилым горохом. Бокор выполнял их, коготь набитого деньгами индюка увязал поначалу совсем чуть-чуть, потом сильнее, а потом… одним влиятельным членом Бизанго становилось больше.
   И эта раковая опухоль разрасталась все сильнее, метастазы распространялись в другие страны. Но заметно это было только тем, кто хотел видеть.
   Белые колдуны, унганы, не один раз собирались вместе, чтобы решить, как остановить Папу Калфу. И решали. И пытались осуществить задуманное.
   Не получалось НИЧЕГО. Равного по силе не было.
   Пока полгода назад Мама Жаклин, молодая мамбо, белая колдунья, не встретила случайно в Берлинском аэропорту человека, чей мощный потенциал намного превосходил всех виденных Мамой Жаклин раньше. В том числе и Папы Калфу. Вот только…
   Это был ребенок. Крохотная девчушка.
   И теперь загадочного ребенка искали все, в том числе и Папа Калфу. Причем он – в первую очередь. И вовсе не ради того, чтобы уничтожить, хотя это было первым порывом, когда он узнал о существовании девочки. После чего порыв был порван на мелкие кусочки и обильно полит едкой щелочью злости.
   Зачем убивать? Ведь потенциал в ребенке пока без полюсов. Он и не положительный, и не отрицательный. Он – нейтральный. А вот каким станет, зависит от того, кто будет рядом. От наставника.
   Оставалось только найти девочку. И Папа Калфу продвинулся в этом направлении гораздо дальше унганов. Тогда и решено было внедрить в ряды Бизанго своего человека – Франсуа Дювалье.
   И у него все получилось, он даже добился права участвовать в заключительном ритуале поиска девочки. Благодаря предыдущим таинствам были отобраны носители информации, в которых могло быть упоминание о ней. Сейчас все эти книги, газеты, журналы были разложены в виде причудливого ритуального рисунка, веве.
   Пребывавший в трансе Папа Калфу внезапно выгнулся, затрясся, словно в падучей, окунул правую руку в кровь козла и, закатив глаза, влепил ладонь в обложку одного из журналов.
   Сквозь кровавый отпечаток радостно смеялись мужчина и женщина, нежно обнимавшие маленькую девочку с удивительными глазами.

Часть I

Глава 1

   – Ну Алексей, ну пожалуйста, ну что вам стоит!
   – Тридцать шесть.
   – В смысле?
   – За время нашей с вами, гм, беседы, вы ровно тридцать шесть раз употребили такое емкое и насыщенное смыслом «ну».
   – Че, серьезно? Ну вы даете! – Паша, один из самых желтушных (нет, печень тут совершенно ни при чем) журналистов Москвы, попытался оскорбиться. Получалось плохо, чувство собственного достоинства у этого представителя членистоногих давным-давно атрофировалось. – Я тут распинаюсь, уговариваю, почти на коленях стою, а вы меня даже не слушаете, «ну» считаете! Я что, не человек, что ли?
   – Тридцать восемь.
   – Ну, знаете ли!
   – Тридцать девять.
   Парадокс – желтушный Паша сейчас смело мог претендовать на призовое место в номинации «Томат года». Спелый такой помидор получился, херсонский. Что, впрочем, вполне соответствовало действительности – эпитет, с максимальной точностью характеризующий профессиональную пригодность Паши, был однокоренным с названием города Херсон.
   Хотя… высшее журналистское образование, интеллект, склонность к изящной словесности – вся эта ерундистика не имела никакого отношения к работе репортеров, неустанно копавшихся в кучах гламура и бурьяне бомонда. Там, в кучах и бурьяне, никто не обращал внимания на «ну», «че», «типа», там вполне комфортно себя чувствовали и нелитературные термины. Ведь прародительницей основной массы гламурного планктона являлась вовсе не Ева, а незабвенная Эллочка Щукина.
   А вот киты светской тусовки, они же – звезды шоу– и не только, бизнеса, стабильно и прочно закрепившиеся на вершинах, с пашеподобными общались редко. Зачем? И так любое движение плавника мгновенно попадало на страницы светской хроники всех медиаизданий. До них, до китов, иногда допрыгивал самый-пресамый светский репортер с одного из крупнейших телевизионных каналов. Все, что удавалось записать, пусть даже скучное «нет», украшалось потом разнообразнейшими финтифлюшками домыслов, а чаще всего – откровенного вранья. Но печатное издание, в котором имел сомнительную честь служить Пашуня, отличалось особенной страстью к беспардонной, нелепой, а порой и оскорбительной лжи.
   Папарацци истерично пытался взять себя в руки. Но истерика в таком трудном деле, как ловля успеха, удаче не способствует никак. Особенно если объект ловли настолько скользкий. Даже склизкий.
   Репортер сопел и забавно переливался разными оттенками красного – от гниловато-бурого до ошпаренно-розового. Суперзвезда российского шоу-бизнеса, самый лакомый в данное время для большинства журналистов кусок, основной ньюсмейкер светской хроники Алексей Майоров, удобно устроившись в кресле, с любопытством наблюдал за буйством красок на физиономии своего визави.
   Эх, мне бы его невозмутимость! Хорошо, что у меня есть журнал, которым можно прикрыться и нахихикаться вволю. И не важно, что журнал этот экономический, очень и очень серьезный (непонятно только, как он оказался в этом ресторанчике?), щедро заляпанный разными «фьючерсами», «индексами Доу-Джонса» и прочей заумью, главную в данный момент функцию – маскировочную, печатное издание выполняет успешно. Главное, не хрюкать слишком громко.
   И вот что интересно – ни капли сочувствия, никакой клановой солидарности. Я ведь в недавнем прошлом была журналисткой, могла бы проникнуться, поддержать.
   А не надо быть таким тупым! И наглым!! И противным!!! И вообще свиньей.
   Мы с Лешкой так редко выбираемся вдвоем куда-нибудь, нет, надо все испортить, влезть с незапланированным кретинским интервью! С Алексеем Майоровым, на минуточку, заранее договариваться надо, причем не с ним лично, а с его администратором Виктором, согласовывать место и время, четко придерживаться заранее оговоренных тем, а не ловить звезду ветхим сачком нездорового интереса, оказавшись случайно рядом.
   Вот и получил. Обтекай теперь, свинтус, нам с мужем из-за тебя придется другое место искать, а здесь такая кухня!
   Интересно все-таки устроена жизнь! Живешь себе тихо-мирно в одном из областных центров России, работаешь внештатным сотрудником нескольких изданий, в прошлом – неудачный брак, в настоящем – бесконечная череда однообразных дней, редкие девичники на пару с такой же одинокой закадычной подружкой Таней, она же – Таньский. В будущем, похоже, ничего экстраординарного не предвидится. В лучшем случае – более удачный брак. Скажете, скучно? И что с того? Зато никаких тебе потрясений, никому ты не нужна, все предсказуемо и банально. Сидели мы с Таньским, бывало, за бутылочкой сухого красного и ныли. О принцах уже и не мечтали, к тридцати годам мозг достигает нужного размера и оптимальной формы. Какие, к рогатой бабушке, принцы могли встретиться на пути провинциальной журналистки Анны Лощининой (это я) и не менее провинциальной бухгалтерши Татьяны Старостенко (это Таньский)? Полюбить, да еще взаимно…
   Ох, знали бы мы!
   Хотя, если честно, оно того стоило.
   Мирное, вяло побулькивавшее редкими событиями существование в одночасье взорвалось фейерверком самых невероятных, порой смертельно опасных событий.[1]
   И теперь Таньский – любимая жена красавчика Хали Салима, наследника многомиллионного состояния, счастливая мама очаровательных двойняшек Дениса и Лейлы, а я…
   Я тоже вышла замуж, причем дважды. И оба раза за Лешку. Алексея Майорова. У нас есть дочура, Ника, ей два с половиной года. И мы бесконечно счастливы.
   Хотя еще полтора года назад я считала себя вдовой. Больше трех месяцев. То были, пожалуй, самые страшные месяцы моей жизни. Все предшествовавшие этому события, даже наш разрыв с Лешкой и последовавший за этим развод, не смогли уничтожить меня. Морально уничтожить. Сломать. Я изгибалась самым невероятным образом только для того, чтобы, молниеносно разогнувшись, с максимальной отдачей хлестнуть пытавшегося сломать.
   Но вот, казалось бы, самое счастливое в жизни женщины время – ожидание ребенка и появление его на свет – для меня оказалось сплошной жутью. Именно тогда Алексей, поверив мерзкой клевете, авторами которой были его новая костюмерша Ирина Гайдамак и ее подельник Андрей Голубовский по кличке Гнус, бывший муж моей подруги Саши, отвернулся от меня. И я ушла. Жила какое-то время у Саши в Германии, там же родилась Ника. Но до ее рождения мне пришлось пережить немало страшного. А Майоров тем временем сошелся с Ириной. Подельники надеялись привязать более чем состоятельного Алексея к мадам Гайдамак покрепче. Их конечной целью были, разумеется, деньги. Все, что есть у Алексея Майорова, включая недвижимость в России и за рубежом. Было все – и подстроенная автокатастрофа, и ложное венчание Алексея и Ирины, и гибель Майорова в прямом эфире. Лимузин, в котором он ехал после венчания, взорвался и сгорел дотла. На глазах миллионов телезрителей, в числе которых была и я…
   Вот с этим справиться оказалось неимоверно трудно, врачи еле вытащили меня. Жить мне не хотелось, но у меня была дочь.
   Ника. Наш ребенок-индиго. Наделенная необъяснимыми, фантастическими способностями, которые мы тщательно скрывали от посторонних, наша девочка спасла отца.
   Да, Лешка не погиб в том взрыве, он успел выскочить за секунду до ада. Майорова отбросило взрывной волной довольно далеко от места происшествия, поэтому его не нашли. Да и не искали особо, ведь никто и подумать не мог, что могут быть выжившие.
   Искалеченный и обгоревший, Алексей скорее всего умер бы в этом лесу. Если бы не Ника.
   Я не знаю, как смогла кроха, которой на тот момент было всего девять месяцев от роду, «удержать» отца от ухода в небытие. А еще – мысленно отыскать старика-отшельника, жившего на лесном хуторе неподалеку. Дед Тихон слыл в местных краях знахарем, ведуном и обладал, видимо, некоторыми экстрасенсорными способностями. Ника «привела» старика к умиравшему отцу. А потом почти три месяца продолжала «держать» Лешку, пока дед Тихон лечил его тело.
   И накануне первого дня рождения дочери мы нашли нашего папу.
   Теперь понятно, почему Алексей Майоров является сейчас самым главным ньюсмейкером? Он и раньше не был обделен вниманием прессы, а уж после своего воскрешения из мертвых!
   К тому же почти год после возвращения Алексей не давал вообще никаких интервью и не появлялся на публике. Лешка проходил длительную реабилитацию, перенес несколько пластических операций, восстанавливал физическую форму.
   С умственной же все было в порядке, язык короче не стал. В чем и убедился злосчастный Паша.
   Что случилось с горькой парочкой Гнусов? «От каждого по способностям, каждому – по труду!» Так вроде бы звучит главный лозунг социализма?
   Вот и получили Ириша с Андрюшей по труду. Соответственно проявленным способностям – ко лжи, предательству, жестокости, жадности и прочей липкой грязи.
   Андрейка, правда, получил гораздо больше Ирочки, и не потому, что был гаже подруги. Просто он на момент ареста был в розыске, поскольку сбежал из колонии, где отбывал срок за предыдущие подвиги. Так что новый срок был уже двузначным.
   Ирина, старательно валившая все на любовника, получила всего три года колонии общего режима. Немалую роль в назначении столь мягкого наказания сыграла беременность подсудимой. Нет, ребенок не от Лешки, хотя мадам Гайдамак очень этого хотела. Мальчик, родившийся через несколько месяцев после описанных событий, был сыном Андрея. И, соответственно, братом Сашиных детей, Славки и Вики.
   Откуда я знаю, что родился мальчик? Да уж не лично обрывала телефон колонии, переживая за Иришу. Я ничего больше не хочу знать об этой особе. А вот дурища Сашка, моя «стальная бабочка», не может оставаться равнодушной. «Анетка, не злись, но ведь малыш – младший брат моих детей. От меня не убудет, если я буду помогать ребенку».
   Конечно, не убудет, денег у Сашки более чем достаточно, она ведь оказалась потомком одного из богатейших людей Европы, Зигфрида фон Клотца, и теперь рулит бизнесом в Германии. Но как она не понимает, что жадная до денег Ирочка не оставит теперь в покое добрую Сашу!
   Ладно, разберемся. Пусть пока сидит. Сергей Львович лично проследит, чтобы не было никаких условно-досрочных освобождений.
   Кто такой Сергей Львович? Генерал ФСБ России, отец Артура Левандовского, Лешкиного друга, считающий нас с мужем и дочкой членами своей семьи. Деда Сережа, в общем. Который сейчас вместе с бабой Ирой (своей женой), Ингой (внучкой) и Маем (нашим псом) пытается уследить на даче за Никой, пока Никины папа с мамой обедают вместе.
   Вернее, хотели пообедать. Ресторанчик выбрали тихий, где практически не бывают завсегдатаи светских тусовок, с великолепной кухней. И – на тебе! Паша! Сидит в нашем любимом отдельном кабинете и заискивающе улыбается. Улыбался.

Глава 2

   Опять в глаза лезет бессмысленное для меня слово «фьючерс». И чего пристает? Я терпеть не могу, когда мне беспардонно лезут в глаза, будь то соринка, песчинка или каперс. Нет, фьючерс. Гм, а есть разница?
   Паша, похоже, относился к разряду тормозов, причем в данном конкретном случае это был тормоз от «БелАЗа». И в полном соответствии с конструкцией данной системы особым интеллектом, не говоря уже о сообразительности, не отличался.
   А как иначе можно объяснить нелепую попытку спасти положение, переключив внимание на меня?
   – Анна, скажите, а раньше, до трагедии, Алексей умел нормально общаться? – О, да мальчонка решил гнилые зубки показать! – Или это последствие черепно-мозговой травмы и комы?
   – Ай! – Я истерически взвизгнула и выронила журнал. – Что это?! Кто тут?! Господи, да оно разговаривает!
   – Что вы себе позволяете! – Да, вегетативная система у парня ни к черту, опять полыхает.
   – Леша, ты где ЭТО нашел? – Я брезгливо потыкала Пашу все тем же журналом. Бедняга не успел далеко улететь и за нерасторопность поплатился – его свернули в трубочку. – Как маленький, честное слово! Подбираешь на улице всякую пакость и с собой тащишь! Посмотри, оно же сейчас лопнет! Ты представляешь, сколько гадости разлетится? А вони сколько будет?
   – Я подам на вас в суд! – зашипел папарацци. – За оскорбление личности! Готовьте денежки, господин Майоров!
   – Да пожалуйста. – Господин Майоров засунул Паше в нагрудный карман пятьдесят рублей. – Вот, надеюсь, этого хватит. Можете ни в чем себе не отказывать. А теперь, будьте любезны, соблаговолите выйти вон.
   – Ах так?! – Желтушник вскочил, но с координацией движений у него, видимо, была такая же беда, как и с нервами, поскольку сумка репортера, безмятежно лежавшая на столе, с размаху шлепнулась на пол.
   От неожиданности, а может, от сотрясения, сумку вытошнило содержимым, которое неопрятными клочьями рассыпалось вокруг. Особенный трепет внушали грязные носки, свернутые в липкий комок.
   Так, а это что доверчиво прижалось к моей ноге? Ах ты мой славный, вот умничка. Извини, но мир жесток.
   Диктофон жалобно хрустнул под моим каблуком. А еще не хотела шпильки сегодня надевать! Что может быть убойнее для хрупкой техники? Только солдатские берцы, но они с моим легким платьем как-то не очень гармонируют.
   – Вы… – О, живая иллюстрация выражения «в зобу дыханье сперло». – Вы что натворили?! Да я!…
   Взбесившуюся крысу видели когда-нибудь? Противное, скажу вам, зрелище.
   Ресторанные секьюрити, примчавшиеся сразу же после первого Пашиного ора, справились с визжавшей проблемой профессионально и четко. Причем не только выволокли бесновавшегося папарацци за дверь, но и заботливо сдали его прибывшему наряду милиции.
   Прибежавший на шум директор ресторана долго извинялся перед нами за «досадное недоразумение».
   – Алексей, ради бога, простите! Но он сказал, что вы сами назначили ему тут встречу!
   – Значит, этот тип знал о нашем появлении в этом месте в это время? – голос Майорова заметно похолодел.
   – Н-ну да. Он появился минут за десять до вашего появления, сказал метрдотелю, что у него встреча с Алексеем Майоровым, и его проводили в ваш кабинет.
   – Очень жаль, Игорь Константинович, нам у вас нравилось.
   – Что значит – нравилось? – разволновался директор. – Вы что, больше к нам не приедете? А как же… Володя, наш шеф-повар, ваше любимое блюдо сегодня приготовил! Как же так!
   – Раз этот тип знал, что мы сюда придем, – я отфутболила обломок диктофона прямо к сверкающим лаком туфлям директора, – значит, кто-то из ваших сотрудников информацию, грубо говоря, слил.
   – Анна! Алексей! – очки Игоря Константиновича сверкнули бесконечным отчаянием. – Даю вам слово – подобное больше не повторится! Никогда! Вы же знаете, мы всегда стараемся обеспечить нашим клиентам максимальный комфорт, покой и уединение.
   – Особенно сегодня, – буркнул Лешка, принюхиваясь.
   Аромат мяса по-анжуйски завораживал и манил. А мы успели зверски проголодаться.
   Директор заметил перемену в настроении и усилил атаку:
   – Сегодня все за счет заведения! И не возражайте! Это компенсация за моральный ущерб!
   Эх, слабые мы все же с Лешкой люди, рабы желудка.
   – Да, хомка, – усмехнулся муж, доедая десерт, – злая ты все-таки женщина. Я бы даже рискнул сказать – жестокая. Ты зачем бедолагу так приложила?
   – Мерзкий он, гнусный и липкий. И статьи у него – одна гаже другой. Он все равно нас измажет с головы до ног, вот я заранее душу и отвела. И вообще, он тебя дебилом назвал. Что это за намеки на черепно-мозговую травму?
   – А я не дебил, я хороший мальчик! – Злыдень уцепил вилку и попытался вычерпать ею сок. – Я умею сам завязывать шнурки.
   – Очень смешно. Только это, дружочек, плагиат. Тыришь чужие идеи самым бессовестным образом.
   – Неправда ваша! В сериале «Клиника» уборщик с помощью вилки суп пытался есть, а я – сок.
   Лешка продолжал возмущенно бухтеть, но я не слушала. Я просто смотрела на свою половинку и не могла поверить, что еще полтора года назад это был изуродованный страшными ожогами, полупарализованный, с трудом говоривший человек.
   Лучшие пластические хирурги и специалисты-реабилитологи, замечательный дядечка логопед и профессиональный тренер, но главное – бешеное желание самого Лешки вернуться, стать прежним, сотворили чудо.
   Передо мной сидел прежний Алексей Майоров – умный, ироничный, чертовски обаятельный, с великолепной пластикой и сильным послушным телом. Небольшой шрам на левой щеке совсем не уродует его, наоборот – добавляет мужского шарма. Смугловатая гладкая кожа, слегка вьющиеся каштановые волосы, сияющие зеленовато-карие глаза – господи, Лешка, это снова ты!
   Главное, не захлебнуться в пузырящемся, искристом, переполнявшем меня счастье. Хотя ты дорог мне любой. А того, обожженного, я любила просто безумно, потому что таким ты вернулся из небытия. Но собственная немощь изматывала тебя, ты так неистово хотел взять на руки дочь, обнять меня…
   Так, пора выныривать из эйфории в действительность, а то можно остаться здесь навсегда, пуская радостные слюни.
   Стоп, это что, я сказала? Нарушила хрустальную торжественность мгновения столь грубым сравнением? Ага, как же!
   Лешка заботливо вытирал мне рот салфеткой и, скорчив умильную гримасу, сюсюкал:
   – А кто это у нас так задумался? А у кого слюнка от напряжения потекла? Трудное дело – думать, да, деточка?
   Хорошо, что мы все-таки в отдельном кабинете, иначе остальные посетители ресторана были бы слегка шокированы, увидев кумира миллионов Алексея Майорова с щедро заляпанной кремом от пирожного физиономией.
   – Взрослая, казалось бы, женщина, – удрученно ворчал Лешка, вытираясь, – мать уже, жена какая-никакая… ай! Все, больше никаких босоножек на шпильке, только сандалики! Решено, я соглашусь!