Страница:
Анна подала знак официанту, молодому человеку, чья безликость сделала бы честь профессиональному шпиону, умеющему растворяться в толпе. Когда он подошел, поинтересовалась:
– Скажите, а сколько километров до того маяка?
– Километра три, – ответил официант, даже не посмотрев в сторону маяка.
– Он работает?
Официант покачал головой:
– Нет. Это очень старый маяк. Его собирались снести еще двадцать лет назад. Но потом в стране начались сложные времена, и всем стало не до маяка.
– Значит, он заброшен?
– Совершенно.
– Нужно будет прогуляться и посмотреть на него поближе.
Официант с сомнением покачал головой:
– Чтобы добраться, вам понадобится лодка.
– Почему?
– Мать рассказывала, что здешний пейзаж сильно изменился за последние полвека. Раньше туда можно было дойти берегом пешком. Но потом часть скал обрушилась, перегородив берег. Кроме того, образовался лиман. В жару он сильно мелеет, но никогда не высыхает совсем.
– Жаль.
Официант улыбнулся.
– Поверьте, там не на что смотреть. Да это и небезопасно. Маяк обветшал, может рухнуть в любую минуту.
– Ясно, – Анна улыбнулась в ответ. – Спасибо за информацию.
– Не за что.
Когда официант отошел, она снова задумчиво взглянула на далекий маяк.
Несколько минут спустя к бармену, седому мужчине, меланхолично натирающему тряпочкой чистые стаканы, подошел высокий, грузный мужчина в дорогом костюме.
У него были иссиня-черные, как вороново крыло, волосы, тронутые на висках сединой. На вид ему – пятьдесят с небольшим. В зубах дымилась трубка – черная, по виду жутко дорогая, с широким серебряным ободком у мундштука.
Анна не сразу заметила, что на руках у мужчины бежевые полотняные перчатки… Вероятно, он чрезмерно теплолюбив.
Бармен беседовал с мужчиной с тем странным, полным достоинства и едва заметным заискиванием, с каким обычно уважающие себя подчиненные общаются с начальством.
Сам же человек с трубкой держался поистине с королевским достоинством.
Анна, которой порядком надоело глазеть на бухту, усыпанную с двух сторон черными камнями, подозвала официанта.
– Можно мне еще чашку кофе?
– Конечно.
Официант хотел уйти, но Анна вновь его окликнула. Когда он повернулся, спросила, кивнув подбородком в сторону бара:
– Простите, а кто этот человек с трубкой?
– Рувим Иосифович Грач, – ответил официант.
Анна усмехнулась.
– Если вы думаете, что это имя о чем-то мне говорит, то глубоко ошибаетесь.
Официант понял свою ошибку и вежливо пояснил:
– Рувим Иосифович – хозяин нашего отеля.
– Вот оно что.
Анна внимательнее всмотрелась в лицо человека с трубкой. Должно быть, он почувствовал на себе взгляд и, повернув голову, тоже посмотрел на нее. Затем легонько кивнул ей и снова повернулся к бармену.
Официант хотел отойти от столика, но Анна тронула его за рукав.
– Скажите, – вновь заговорила она, – а с ним можно побеседовать?
Официант покосился на хозяина и тихо ответил:
– Не думаю. Рувим Иосифович не очень любит беседовать с постояльцами. Он вообще не слишком общителен.
– Ясно, – кивнула Анна. – Учту.
Официант отошел, однако не прошло и минуты, как снова появился возле столика. На этот раз он пришел не с пустыми руками. Анна посмотрела, как он ставит на стол серебряное ведерко с торчащим из него горлышком бутылки, и удивленно спросила:
– Что это?
– «Вдова Клико», – с вежливой улыбкой объяснил официант. – Подарок от Рувима Иосифовича. Как первому посетителю.
– Очень мило! – Анна вновь взглянула на Грача. Он стоял к Анне спиной и продолжал спокойно беседовать с барменом.
«Мог бы и повернуться», – подумала Анна недовольно. Официант собрался было уйти, но Анна остановила его.
– Извините, но я не пью шампанского, – сказала она. – Знаете что – возьмите бутылку себе.
По лицу официанта пробежала тень.
– Боюсь, это невозможно, – произнес он.
Анна посмотрела на его напряженное лицо и засмеялась.
– Вижу, ваш босс держит вас в ежовых рукавицах. Хотите, я сама попрошу у него разрешения?
– Не думаю, что это хорошая идея, – нахмурившись, проговорил официант.
Но Анна уже поднималась из-за стола. Он открыл рот, чтобы что-то добавить, но не успел – Анна быстрым шагом подошла к барной стойке. Остановившись возле мужчины с трубкой, она громко его окликнула:
– Простите, что отрываю вас от беседы.
Хозяин отеля обернулся. Лощеное, породистое, слегка надменное лицо. Окинув Анну быстрым, проницательным взглядом, он вынул изо рта трубку и вежливо произнес:
– Да?..
Голос низкий и сочный, что-то среднее между баритоном и басом. Анна лучезарно ему улыбнулась.
– Меня зовут Анна Умнова. Я приехала полчаса назад.
Грач чуть прищурился.
– Я знаю, кто вы. Спасибо, что выбрали для отдыха наш отель.
И он снова повернулся к бармену. Анна опешила. Она ожидала чего угодно, но не такого изящного и вежливого «отлупа».
– Рувим Иосифович!
Хозяин отеля опять повернулся к Анне. От тяжелого, прямого взгляда пронзительных черных глаз Грача Анне стало слегка не по себе.
– Рувим Иосифович, я хотела поблагодарить вас за шампанское…
– Не стоит благодарности.
– Но дело в том, что я не пью шампанское.
– Вот как? – спокойно проговорил Грач и слегка прищурился. – Что же вы пьете?
– В данный момент ничего. Я бы хотела, чтобы эту бутылку передали персоналу. Надеюсь, вы не против?
Грач пожал плечами:
– Это ваша бутылка. Поступайте с ней как хотите. Приятного вам отдыха.
Грач сказал что-то бармену, затем зажал трубку зубами, повернулся и неторопливо зашагал к дверям отеля. Анна сердито посмотрела ему вслед. Она почему-то чувствовала себя обиженной.
Но, в сущности, какие претензии? Грач был вежлив и даже учтив. А то, что от всей этой учтивости обдавало холодком, так это правильно. Не будет же он общаться с незнакомой девушкой, как с родной сестрой.
К тому же еще неизвестно, как он обращается с сестрой. Может, кормит гусеницами и рисует у нее на лбу улыбающиеся мордочки.
Анна улыбнулась своим мыслям и вернулась к столику. Она вдруг подумала о бокале белого «Мартини» со льдом и оливкой, но тут же осадила себя. Нет-нет, нельзя. Никакой выпивки. Нужно продержаться хотя бы первый день, а там будет видно. Только кофе и сигареты.
– Будь так добра, достань из бара бутылочку джина. Пожилая женщина хочет выпить.
– Да, мама, – сказала дочь Быстровой, пятнадцатилетняя рыжеволосая Настя.
– «Да, мама», – с усмешкой передразнила Татьяна Михайловна. – Ты должна была сказать: «Что ты, мама, ты вовсе не пожилая!»
Настя молча подала матери джин. Отхлебнув, Татьяна Михайловна вздохнула.
– Ох, милая, если бы ты только знала, как мне надоел этот предвыборный балаган. Фальшивые улыбки, коровники, школы, вонючие цеха и отвратительные угольные шахты… Наконец-то я могу побыть сама собой.
Татьяна Михайловна вновь приложилась к бутылочке.
– Я хочу вернуться домой, – сказала вдруг Настя.
Татьяна Михайловна покачала головой:
– Нет.
– Но мне не нравится море. Я терпеть его не могу.
– Достаточно того, что оно нравится мне, – Татьяна Михайловна посмотрела на хмурое личико дочери и неожиданно смягчилась. – В конце концов, тебе это тоже не повредит. Скакать ночи напролет по ночным клубам вредно для здоровья.
– Я могу себе это позволить.
– Конечно. Но исключительно благодаря моим деньгам. Не забывай об этом.
– Даже если я забуду, ты мне напомнишь.
Татьяна Михайловна раздраженно посмотрела на дочь.
– Чтобы ты могла позволить себе ночные клубы и заграничные поездки, я всю жизнь тружусь с утра до позднего вечера, – сказала она. – А что сделала ты, чтобы заслужить все это?
– Родилась в нужное время и в нужном месте, – отчеканила Настя. И добавила уже более мягко: – Мама, прости, но я устала и не хочу об этом говорить.
Чтобы не продолжать дурацкий разговор, Настя закрыла глаза и притворилась спящей. Задремать по-настоящему не получилось. Вместо этого в голову полезли воспоминания.
Человек, которого две недели назад Настя встретила возле штаб-квартиры матери, был жалким, бедно одетым калекой в инвалидной коляске. Худые небритое щеки, воспаленные глаза. И вонь изо рта… Просто ужасающая вонь. Метнув на нее цепкий взгляд, калека поинтересовался:
– Ты здесь работаешь?
Настя посмотрела на инвалида с любопытством и кивнула:
– Да.
– Кем?
– Курьером. «Подай-принеси». А что?
Калека дунул в патрон «беломорины» и сунул ее в рот.
– Знаешь Быстрову?
– Да. Видела пару раз.
– Редкостная гадина.
Слова эти больно резанули Настю по сердцу. В лицо жаркой волной ударила ярость. Насте захотелось влепить инвалиду пощечину, повалить его на землю, пнуть ногой… Но мать всегда учила ее сдерживать эмоции. «Никогда не поступай как те идиоты, которые сначала делают, а потом думают. Горячие головы никогда ничего не добиваются в жизни».
– Эта тетка – настоящая стерва, – продолжил инвалид, пыхтя папиросой. – Уработала хорошую женщину. Ну, ничего. Помнишь, как у Лермонтова? «Есть и Божий суд! Он не подвластен звону злата!» Вот на этом суде с нее спросится.
– А кого это она «уработала»? – угрюмо спросила Настя.
– Лидию Николаевну Ракольскую из комитета солдатских матерей. Довела бедную женщину до инсульта.
– А Быстрова тут при чем?
– При чем? – Калека окинул ее насмешливо-презрительным взглядом. – Ты что, с луны свалилась? Быстрова ее затравила. От конкурентки по выборам избавилась. Это с ее подачи весь город говорит о том, что Ракольская использует смерть сына в своих корыстных целях.
– А может быть, так и есть, – предположила Настя.
Калека хмыкнул.
– «Так и есть», – передразнил он. – Да ты знаешь… Да Лидия Николаевна, она… Я жив только благодаря ей, поняла?
Настя не в первый раз слышала гадости о своей матери и привыкла им не доверять.
– Это все слухи, – уверенно сказала она. – Быстрова здесь ни при чем. Я хорошо ее знаю. Она на такое не способна.
Калека усмехнулся:
– Слухи, говоришь? Да я сам видел, как ее помощник студентиков с листовками по городу развозил! Ночью клеили, гады, чтоб никто не видел. О, помяни черта, он и появится!
От крыльца быстрой походкой приближался помощник матери Макс.
– Эй! – гаркнул он на калеку. – А ну, пошел отсюда! Катись, кому сказал!
– Качусь, качусь. – Инвалид сплюнул Максу под ноги и развернул инвалидную коляску. – Все вы сдохнете, – сказал он, не оборачиваясь. – И ты, и Быстрова! Сгинете, и даже могилы после себя не оставите!
– Охрана! – завопил Макс.
Завидев приближающихся охранников, калека резво покатил прочь.
– Сдохнете! – крикнул он, выезжая с автостоянки. – Все!
Коляска инвалида скрылась за деревьями сквера, и Настя повернулась к Максу. Подтянутый и спортивный, он возвышался над Настей на целую голову.
– Макс, что это он говорил о моей матери? – спросила Настя, прищурив изумрудно-зеленые глаза.
– А что? – без всякого интереса осведомился Макс.
– Он обозвал ее стервой.
– И замечательно! – весело проговорил Макс. – Что плохого, если женщина стерва? Мужчины любят стерв, ты же знаешь.
– Но он сказал, что она довела какую-то женщину до инсульта.
– Кто? Татьяна Михайловна? – Макс усмехнулся и качнул головой. – Глупости. Твоя мать и мухи не обидит, ты же знаешь.
– Расскажи мне про Ракольскую, – потребовала Настя.
Макс как-то воровато глянул по сторонам и облизнул губы.
– А что рассказывать? – тихо спросил он.
– Она лежит в больнице с инсультом. При чем тут моя мать?
Макс улыбнулся, и Настя подумала: если бы змея могла улыбаться, это выглядело бы именно так.
– Ракольская была конкуренткой твоей матери. За несколько дней до выборов в газете появилась статья, разоблачающая ее махинации в комитете солдатских матерей. Там говорилось, что она использует погибшего сына как ширму, чтобы обделывать свои грязные делишки.
– Это правда?
– Конечно!
Настя помолчала, сверля Макса пристальным взглядом.
– Это вы сделали? – резко спросила она.
– Что именно?
– Вы опубликовали эту статью?
Макс молчал.
– Отвечай, когда я спрашиваю! – властно потребовала Настя.
Макс улыбнулся и покачал головой.
– Вылитая мать! Однако, будь добра, веди себя потише. Ты всего лишь юная девушка и не имеешь права орать на меня. Твоя Ракольская сама ввязалась в борьбу, никто ее за руку не тянул. А на войне все средства хороши. Уверяю тебя, на месте твоей матери она бы поступила точно так же. Тут нет ничего личного. Обычный «черный пиар».
– Значит, все, что говорил калека, правда?
Макс вновь глянул по сторонам, затем посмотрел Насте в глаза и тихо сказал:
– Знаешь, как говорят? Ноу комментс. По-нашему – без комментариев.
Настя оцепенела.
– Это все алкоголь, – пробормотала она. – Это все из-за того, что она снова начала пить.
– Чепуха, – фыркнул Макс. – Твоя мать – великая женщина. Великий человек тем и отличается: он способен легко переступить через то, к чему обыкновенный даже подойти боится.
Зрачки Насти хищно сузились, точь-в-точь как у матери, когда та приходила в ярость.
– Это ты про себя говоришь? – процедила она, не разжимая зубов. – Это ты способен переступить?
Макс пожал плечами:
– Я всего лишь учусь. Но я хороший ученик. Поверь мне, девочка, твоя мама далеко пойдет. И когда она окажется на самом верху, я хочу быть рядом с ней. Понимаешь, о чем я? – И он весело подмигнул Насте.
– Кто-нибудь должен вас остановить, – сказала вдруг Настя.
– Что? – не расслышал Макс.
– Кто-нибудь должен вас остановить, – твердо повторила Настя.
Он улыбнулся, покачал головой:
– Не получится. Твоя мама – безжалостная акула с железными зубами. Ей нужно было только начать, решиться сожрать первую жертву и почувствовать вкус крови. Она это сделала. И не дай бог кому-нибудь встать у нее на пути.
Сейчас, сидя в машине и вспоминая эти слова, Настя поймала себя на том, что не испытывает к матери ничего, хотя бы отдаленно похожего на ненависть. Она чуть-чуть приоткрыла глаза и покосилась на мать. Та выглядела уставшей и постаревшей. Предвыборная гонка действительно здорово ее вымотала.
Из-за поворота вынырнул отель.
– Смотрится неплохо, – проговорила Татьяна Михайловна и отхлебнула из бутылочки. – Надеюсь, здешняя вода действительно целебная. Иначе мне придется похлопотать о закрытии этого белокаменного вертепа.
Звали блондинку Инна, однако сама она предпочитала называть себя Ева – таков был ее сценический псевдоним.
Мужчине, сидевшему рядом с Евой, было на вид лет двадцать пять. Рослый, мускулистый самец с красивым, немного капризным лицом и длинными светло-русыми волосами. Звали его Влад.
Из-за поворота показался белоснежный отель. Ева смотрела на него восхищенно.
– Он даже лучше, чем на рекламном проспекте, – восторженно проговорила она. – Он мне нравится!
– А мне нравишься ты, – сказал Влад и откинул со лба длинную белокурую прядь.
– Правда? – Ева улыбнулась. Кокетливо передернула плечами и уточнила: – А что именно тебе во мне нравится?
– Ну… – Влад насмешливо пожал плечами. – Мне нравится твоя кругленькая попка.
– А еще?
– Твоя талия, которую я могу обхватить ладонями.
– А еще?
– Твои стройные ножки, которые лучше всего смотрятся на моих плечах.
– Еще!
– Еще? – Влад засмеялся. – Какая ты ненасытная! Я люблю тебя всю!
– Правильно, Владик, – сказала Ева, и в голосе ее появились стальные нотки. – Отрабатывай свой хлеб.
– Ты о чем? – спросил Влад, все еще улыбаясь.
Ева чуть прищурила свои прекрасные васильковые глаза и дернула плечиком:
– Да так, ни о чем.
Улыбка покинула губы Влада, а в глазах промелькнула тревога. Что он такого сделал? Чем заслужил подобный тон? Влад покосился на Еву и попробовал осторожно прощупать ситуацию.
– Кажется, я не давал тебе повода для грубости, – обиженно произнес он. – Если тебе что-то не нравится в наших отношениях…
– То что? – прищурила небесно-голубые глаза Ева. – Ты уйдешь, хлопнув дверью? – Ева усмехнулась. – И куда? К своей дешевой шлюхе из ресторана «Колибри»?
Влад открыл рот. Затем судорожно сглотнул слюну и испуганно проговорил:
– Так ты знаешь?
– А ты думал, я слепая?
Влад овладел собой и перешел на доверительный тон.
– Ева, все не так, как ты думаешь. Между нами давно ничего нет.
– Ага. Значит, что-то было?
Влад опять растерялся. Глядя на его растерянное и из-за этого сильно поглупевшее лицо, Ева подумала о том, что мускулы у «суперсамцов» заменяют им мозги.
– Ладно, котик, не напрягайся, – смилостивилась она. – Все в порядке. Я на тебя не злюсь.
Влад несколько секунд испытующе вглядывался в ее лицо, затем виновато улыбнулся.
– Ева, ты знаешь: я люблю тебя больше жизни. Ты – мое небо и мое солнце.
– Знаю, знаю. А также луна, снег, ветер и моросящий дождик.
– Иногда, – обиженно произнес Влад, – ты похожа на грозовое облако.
– Правильно! Будешь вести себя плохо, я превращусь в бурю, которая поднимет тебя в воздух и вышвырнет на помойку жизни.
Влад нахмурился и отвернулся к окну. Отель, скрывшийся от взоров пару минут назад, снова появился из-за поворота. Влад смотрел на него и думал с угрюмой мстительностью: «Ничего. Когда-нибудь мы поменяемся ролями. Вот тогда и посмотрим, кто из нас туча, а кто «моросящий дождик».
Вот уже полгода Влад Белковский работал в группе подтанцовки у Евы. Нашла она его в стриптиз-клубе, где Влад честно зарабатывал себе на хлеб, демонстрируя толпе подвыпивших, оголтелых дам свои мускулистые прелести.
Приглашение в группу «подтанцовки» Влад воспринял как очередную ступень в своей пока еще не слишком блестящей, но, безусловно, перспективной карьере.
В первые недели знакомства он был твердо уверен, что Ева от него без ума и в дальнейшем он сможет вертеть ею как захочет. Однако Ева быстро все расставила по местам, и уже через месяц Влад понял, что играет совсем не ту роль, на которую рассчитывал. Из сильного, уверенного в себе самца он превратился в некое подобие содержанки, заискивающей, капризной и страдающей от недостатка внимания со стороны своей госпожи.
Роль эта была Владу не по душе, но он вынужден был ее играть. Отчасти потому, что не терял надежды со временем перевернуть ситуацию в свою пользу, отчасти оттого, что искренне привязался к Еве, которую за глаза называл «моя железная крошка».
Вдруг Ева засмеялась и взъерошила ему волосы.
– Не обижайся, – примирительно проговорила она. – Когда приедем, уложу тебя в постельку и ты сделаешь то, что лучше всего умеешь.
– Конечно, – усмехнулся Влад. – Разумеется. Ты видишь во мне только самца.
– Это точно, – согласилась Ева и, положив руку Владу на ширинку брюк, игриво добавила: – Тем более что иногда его очень трудно не заметить!
Она наклонилась к лицу Влада и нежно поцеловала его в губы.
Виталий Евгеньевич Балога достал из кармана платок и вытер костлявый, потный лоб. Затем сжал под мышкой кейс и огляделся в поисках стоянки такси. В лице и во взгляде Балоги было что-то птичье – быстрое, тревожное, нервное, готовое вспорхнуть в любую секунду. Волосы у Виталия Евгеньевича были песочного цвета, а глаза – почти бесцветные.
В кармане у Балоги зазвонил телефон. Прежде чем нажать на кнопку связи, он с опаской посмотрел на дисплей и лишь после этого включил связь и поднес телефон к уху.
– Да, – буркнул он в трубку. – Да, уже на вокзале. Когда ты за мной приедешь?.. Нет, так не пойдет. Ты обещал забрать меня сегодня вечером… Успокоиться? Какое к черту спокойствие! Я чувствую, что по моим следам уже отправили «гончих»… Нет, это не мои фантазии, это интуиция… Хорошо. Но это крайний срок. Не подведи меня.
Балога убрал телефон в карман, крепче сжал кейс под мышкой и зашагал к стоянке такси, время от времени пугливо и быстро оглядываясь по сторонам.
Такси он нашел уже через пять минут. Шофер заломил заоблачную цену, но Виталий Евгеньевич не стал торговаться.
На предложение положить кейс в багажник Балога ответил категорическим отказом. При этом в выцветших глазах его мелькнуло странное выражение – смесь тревоги, подозрительности и страха.
«Какого черта ему понадобился мой кейс? – мучительно подумал Балога. – Может, взять другую машину?»
Но Виталий Евгеньевич тут же отмел от себя эту мысль как вздорную. Если быть таким подозрительным, то а) никаких нервов не хватит, б) никуда и не выберешься с вокзала. А вокзал, буквально напичканный подозрительными личностями, пугал Балогу куда больше, чем румяный таксист.
Все эти соображения промелькнули в голове Виталия Евгеньевича за какую-то долю секунды.
– Долго ехать? – осведомился он сипловатым, нервным голосом.
– Около часа, – ответил тот, усаживаясь за руль.
В водительское окошко всунулась мужская голова:
– До отеля «Медуза» не захватите?
Незнакомый мужской голос заставил Виталия Евгеньевича вздрогнуть.
– Нет-нет! – проговорил он и машинально прижал к груди кейс. – Мы уже уезжаем!
Таксист удивленно посмотрел на него в зеркальце заднего обзора.
– Приятель, так ведь мы как раз туда и едем. Почему бы не подбросить парня?
Осознав свою ошибку, Балога кисло улыбнулся.
– Пусть садится, – сказал он. – Нет проблем.
– Другой разговор, – улыбнулся таксист. – Эй, забирайся!
Дверца открылась, и долговязый, худощавый мужчина уселся на сиденье рядом с Балогой.
– Сколько возьмешь? – осведомился он у водителя.
– Договоримся, – весело ответил таксист и тронул машину с места.
Балога нервно облизнул губы и взглянул на попутчика.
– Значит, вы тоже в «Медузу»?
– Угу, – ответил тот и сунул в рот сигарету.
– Отдыхать?
– Точно.
Блеклые, тревожные глазки Балоги пробуравили лицо попутчика. На вид тому было около тридцати пяти – тридцати семи лет. Долговяз и худощав. Короткая стрижка, гладко выбритые щеки. Одет в темно-синюю рубашку, темный шерстяной пиджак и потертые джинсы. На смуглом запястье мужчины поблескивали часы «Омега», которые Балога с ходу оценил не меньше чем в пятьсот баксов.
«Похож на менеджера среднего звена», – подумал Виталий Евгеньевич и немного расслабился.
Ближайшие двадцать минут они не разговаривали. Даже таксист попался молчаливый, что совершенно устраивало Балогу.
Когда выехали из города и машин на трассе осталось совсем немного, Виталий Евгеньевич окончательно успокоился. Откашлявшись, он решил первым завязать разговор.
– Говорят, в этих местах случаются обвалы, – сказал Балога. – Я слышал, в прошлом году завалило автобус с туристами.
– В позапрошлом, – не оборачиваясь, поправил шофер. – Слава богу, тогда никто не погиб, только машину чуток помяло. И было это в восьми километрах отсюда. Здесь порода крепче.
– Ясно. – Балога еще немного помолчал, затем повернулся к попутчику и сказал: – Меня зовут Виталий Евгеньевич. А вас?
– Егор Коренев, – представился попутчик. – Можно просто Егор.
– Очень приятно, – улыбнулся Балога. Он посмотрел в окно на проносящиеся мимо кипарисы и вздохнул. – Не выношу жару. Я, видите ли, сердечник. Поэтому езжу к морю только в несезон. А вас что погнало к морю осенью?
– Лето выдалось хлопотным, – ответил Коренев. – Не успел отдохнуть.
– Бывает, – кивнул Балога.
Балога посмотрел на руки Коренева и снова заволновался. Слишком уж сильными выглядели они, слишком мускулистой казалась загорелая шея попутчика, слишком твердым – взгляд его серых глаз.
«О нет, он совсем не менеджер», – тревожно подумал Балога, искоса посматривая на попутчика и еще крепче прижимая к груди кейс.
– Прошу прощения, – снова заговорил Виталий Евгеньевич. – А вы не бухгалтером работаете? Мне кажется, я видел вас на одной из конференций.
Долговязый усмехнулся и покачал головой:
– Нет, я не бухгалтер. Хотя деньги считать люблю.
Внезапно Балога все понял. Прямой взгляд, четкие движения, отменная выправка – его попутчик был из военных. Как пить дать.
– Скажите, а сколько километров до того маяка?
– Километра три, – ответил официант, даже не посмотрев в сторону маяка.
– Он работает?
Официант покачал головой:
– Нет. Это очень старый маяк. Его собирались снести еще двадцать лет назад. Но потом в стране начались сложные времена, и всем стало не до маяка.
– Значит, он заброшен?
– Совершенно.
– Нужно будет прогуляться и посмотреть на него поближе.
Официант с сомнением покачал головой:
– Чтобы добраться, вам понадобится лодка.
– Почему?
– Мать рассказывала, что здешний пейзаж сильно изменился за последние полвека. Раньше туда можно было дойти берегом пешком. Но потом часть скал обрушилась, перегородив берег. Кроме того, образовался лиман. В жару он сильно мелеет, но никогда не высыхает совсем.
– Жаль.
Официант улыбнулся.
– Поверьте, там не на что смотреть. Да это и небезопасно. Маяк обветшал, может рухнуть в любую минуту.
– Ясно, – Анна улыбнулась в ответ. – Спасибо за информацию.
– Не за что.
Когда официант отошел, она снова задумчиво взглянула на далекий маяк.
Несколько минут спустя к бармену, седому мужчине, меланхолично натирающему тряпочкой чистые стаканы, подошел высокий, грузный мужчина в дорогом костюме.
У него были иссиня-черные, как вороново крыло, волосы, тронутые на висках сединой. На вид ему – пятьдесят с небольшим. В зубах дымилась трубка – черная, по виду жутко дорогая, с широким серебряным ободком у мундштука.
Анна не сразу заметила, что на руках у мужчины бежевые полотняные перчатки… Вероятно, он чрезмерно теплолюбив.
Бармен беседовал с мужчиной с тем странным, полным достоинства и едва заметным заискиванием, с каким обычно уважающие себя подчиненные общаются с начальством.
Сам же человек с трубкой держался поистине с королевским достоинством.
Анна, которой порядком надоело глазеть на бухту, усыпанную с двух сторон черными камнями, подозвала официанта.
– Можно мне еще чашку кофе?
– Конечно.
Официант хотел уйти, но Анна вновь его окликнула. Когда он повернулся, спросила, кивнув подбородком в сторону бара:
– Простите, а кто этот человек с трубкой?
– Рувим Иосифович Грач, – ответил официант.
Анна усмехнулась.
– Если вы думаете, что это имя о чем-то мне говорит, то глубоко ошибаетесь.
Официант понял свою ошибку и вежливо пояснил:
– Рувим Иосифович – хозяин нашего отеля.
– Вот оно что.
Анна внимательнее всмотрелась в лицо человека с трубкой. Должно быть, он почувствовал на себе взгляд и, повернув голову, тоже посмотрел на нее. Затем легонько кивнул ей и снова повернулся к бармену.
Официант хотел отойти от столика, но Анна тронула его за рукав.
– Скажите, – вновь заговорила она, – а с ним можно побеседовать?
Официант покосился на хозяина и тихо ответил:
– Не думаю. Рувим Иосифович не очень любит беседовать с постояльцами. Он вообще не слишком общителен.
– Ясно, – кивнула Анна. – Учту.
Официант отошел, однако не прошло и минуты, как снова появился возле столика. На этот раз он пришел не с пустыми руками. Анна посмотрела, как он ставит на стол серебряное ведерко с торчащим из него горлышком бутылки, и удивленно спросила:
– Что это?
– «Вдова Клико», – с вежливой улыбкой объяснил официант. – Подарок от Рувима Иосифовича. Как первому посетителю.
– Очень мило! – Анна вновь взглянула на Грача. Он стоял к Анне спиной и продолжал спокойно беседовать с барменом.
«Мог бы и повернуться», – подумала Анна недовольно. Официант собрался было уйти, но Анна остановила его.
– Извините, но я не пью шампанского, – сказала она. – Знаете что – возьмите бутылку себе.
По лицу официанта пробежала тень.
– Боюсь, это невозможно, – произнес он.
Анна посмотрела на его напряженное лицо и засмеялась.
– Вижу, ваш босс держит вас в ежовых рукавицах. Хотите, я сама попрошу у него разрешения?
– Не думаю, что это хорошая идея, – нахмурившись, проговорил официант.
Но Анна уже поднималась из-за стола. Он открыл рот, чтобы что-то добавить, но не успел – Анна быстрым шагом подошла к барной стойке. Остановившись возле мужчины с трубкой, она громко его окликнула:
– Простите, что отрываю вас от беседы.
Хозяин отеля обернулся. Лощеное, породистое, слегка надменное лицо. Окинув Анну быстрым, проницательным взглядом, он вынул изо рта трубку и вежливо произнес:
– Да?..
Голос низкий и сочный, что-то среднее между баритоном и басом. Анна лучезарно ему улыбнулась.
– Меня зовут Анна Умнова. Я приехала полчаса назад.
Грач чуть прищурился.
– Я знаю, кто вы. Спасибо, что выбрали для отдыха наш отель.
И он снова повернулся к бармену. Анна опешила. Она ожидала чего угодно, но не такого изящного и вежливого «отлупа».
– Рувим Иосифович!
Хозяин отеля опять повернулся к Анне. От тяжелого, прямого взгляда пронзительных черных глаз Грача Анне стало слегка не по себе.
– Рувим Иосифович, я хотела поблагодарить вас за шампанское…
– Не стоит благодарности.
– Но дело в том, что я не пью шампанское.
– Вот как? – спокойно проговорил Грач и слегка прищурился. – Что же вы пьете?
– В данный момент ничего. Я бы хотела, чтобы эту бутылку передали персоналу. Надеюсь, вы не против?
Грач пожал плечами:
– Это ваша бутылка. Поступайте с ней как хотите. Приятного вам отдыха.
Грач сказал что-то бармену, затем зажал трубку зубами, повернулся и неторопливо зашагал к дверям отеля. Анна сердито посмотрела ему вслед. Она почему-то чувствовала себя обиженной.
Но, в сущности, какие претензии? Грач был вежлив и даже учтив. А то, что от всей этой учтивости обдавало холодком, так это правильно. Не будет же он общаться с незнакомой девушкой, как с родной сестрой.
К тому же еще неизвестно, как он обращается с сестрой. Может, кормит гусеницами и рисует у нее на лбу улыбающиеся мордочки.
Анна улыбнулась своим мыслям и вернулась к столику. Она вдруг подумала о бокале белого «Мартини» со льдом и оливкой, но тут же осадила себя. Нет-нет, нельзя. Никакой выпивки. Нужно продержаться хотя бы первый день, а там будет видно. Только кофе и сигареты.
4
Белая «Ауди-А6» плавно скользила по горной дороге. На заднем сиденье, отделенном от водителя стеклянной перегородкой, расположилась, откинув на спинку голову со стильно уложенными волосами, Татьяна Михайловна Быстрова. Повернувшись к дочери, она властно проговорила:– Будь так добра, достань из бара бутылочку джина. Пожилая женщина хочет выпить.
– Да, мама, – сказала дочь Быстровой, пятнадцатилетняя рыжеволосая Настя.
– «Да, мама», – с усмешкой передразнила Татьяна Михайловна. – Ты должна была сказать: «Что ты, мама, ты вовсе не пожилая!»
Настя молча подала матери джин. Отхлебнув, Татьяна Михайловна вздохнула.
– Ох, милая, если бы ты только знала, как мне надоел этот предвыборный балаган. Фальшивые улыбки, коровники, школы, вонючие цеха и отвратительные угольные шахты… Наконец-то я могу побыть сама собой.
Татьяна Михайловна вновь приложилась к бутылочке.
– Я хочу вернуться домой, – сказала вдруг Настя.
Татьяна Михайловна покачала головой:
– Нет.
– Но мне не нравится море. Я терпеть его не могу.
– Достаточно того, что оно нравится мне, – Татьяна Михайловна посмотрела на хмурое личико дочери и неожиданно смягчилась. – В конце концов, тебе это тоже не повредит. Скакать ночи напролет по ночным клубам вредно для здоровья.
– Я могу себе это позволить.
– Конечно. Но исключительно благодаря моим деньгам. Не забывай об этом.
– Даже если я забуду, ты мне напомнишь.
Татьяна Михайловна раздраженно посмотрела на дочь.
– Чтобы ты могла позволить себе ночные клубы и заграничные поездки, я всю жизнь тружусь с утра до позднего вечера, – сказала она. – А что сделала ты, чтобы заслужить все это?
– Родилась в нужное время и в нужном месте, – отчеканила Настя. И добавила уже более мягко: – Мама, прости, но я устала и не хочу об этом говорить.
Чтобы не продолжать дурацкий разговор, Настя закрыла глаза и притворилась спящей. Задремать по-настоящему не получилось. Вместо этого в голову полезли воспоминания.
Человек, которого две недели назад Настя встретила возле штаб-квартиры матери, был жалким, бедно одетым калекой в инвалидной коляске. Худые небритое щеки, воспаленные глаза. И вонь изо рта… Просто ужасающая вонь. Метнув на нее цепкий взгляд, калека поинтересовался:
– Ты здесь работаешь?
Настя посмотрела на инвалида с любопытством и кивнула:
– Да.
– Кем?
– Курьером. «Подай-принеси». А что?
Калека дунул в патрон «беломорины» и сунул ее в рот.
– Знаешь Быстрову?
– Да. Видела пару раз.
– Редкостная гадина.
Слова эти больно резанули Настю по сердцу. В лицо жаркой волной ударила ярость. Насте захотелось влепить инвалиду пощечину, повалить его на землю, пнуть ногой… Но мать всегда учила ее сдерживать эмоции. «Никогда не поступай как те идиоты, которые сначала делают, а потом думают. Горячие головы никогда ничего не добиваются в жизни».
– Эта тетка – настоящая стерва, – продолжил инвалид, пыхтя папиросой. – Уработала хорошую женщину. Ну, ничего. Помнишь, как у Лермонтова? «Есть и Божий суд! Он не подвластен звону злата!» Вот на этом суде с нее спросится.
– А кого это она «уработала»? – угрюмо спросила Настя.
– Лидию Николаевну Ракольскую из комитета солдатских матерей. Довела бедную женщину до инсульта.
– А Быстрова тут при чем?
– При чем? – Калека окинул ее насмешливо-презрительным взглядом. – Ты что, с луны свалилась? Быстрова ее затравила. От конкурентки по выборам избавилась. Это с ее подачи весь город говорит о том, что Ракольская использует смерть сына в своих корыстных целях.
– А может быть, так и есть, – предположила Настя.
Калека хмыкнул.
– «Так и есть», – передразнил он. – Да ты знаешь… Да Лидия Николаевна, она… Я жив только благодаря ей, поняла?
Настя не в первый раз слышала гадости о своей матери и привыкла им не доверять.
– Это все слухи, – уверенно сказала она. – Быстрова здесь ни при чем. Я хорошо ее знаю. Она на такое не способна.
Калека усмехнулся:
– Слухи, говоришь? Да я сам видел, как ее помощник студентиков с листовками по городу развозил! Ночью клеили, гады, чтоб никто не видел. О, помяни черта, он и появится!
От крыльца быстрой походкой приближался помощник матери Макс.
– Эй! – гаркнул он на калеку. – А ну, пошел отсюда! Катись, кому сказал!
– Качусь, качусь. – Инвалид сплюнул Максу под ноги и развернул инвалидную коляску. – Все вы сдохнете, – сказал он, не оборачиваясь. – И ты, и Быстрова! Сгинете, и даже могилы после себя не оставите!
– Охрана! – завопил Макс.
Завидев приближающихся охранников, калека резво покатил прочь.
– Сдохнете! – крикнул он, выезжая с автостоянки. – Все!
Коляска инвалида скрылась за деревьями сквера, и Настя повернулась к Максу. Подтянутый и спортивный, он возвышался над Настей на целую голову.
– Макс, что это он говорил о моей матери? – спросила Настя, прищурив изумрудно-зеленые глаза.
– А что? – без всякого интереса осведомился Макс.
– Он обозвал ее стервой.
– И замечательно! – весело проговорил Макс. – Что плохого, если женщина стерва? Мужчины любят стерв, ты же знаешь.
– Но он сказал, что она довела какую-то женщину до инсульта.
– Кто? Татьяна Михайловна? – Макс усмехнулся и качнул головой. – Глупости. Твоя мать и мухи не обидит, ты же знаешь.
– Расскажи мне про Ракольскую, – потребовала Настя.
Макс как-то воровато глянул по сторонам и облизнул губы.
– А что рассказывать? – тихо спросил он.
– Она лежит в больнице с инсультом. При чем тут моя мать?
Макс улыбнулся, и Настя подумала: если бы змея могла улыбаться, это выглядело бы именно так.
– Ракольская была конкуренткой твоей матери. За несколько дней до выборов в газете появилась статья, разоблачающая ее махинации в комитете солдатских матерей. Там говорилось, что она использует погибшего сына как ширму, чтобы обделывать свои грязные делишки.
– Это правда?
– Конечно!
Настя помолчала, сверля Макса пристальным взглядом.
– Это вы сделали? – резко спросила она.
– Что именно?
– Вы опубликовали эту статью?
Макс молчал.
– Отвечай, когда я спрашиваю! – властно потребовала Настя.
Макс улыбнулся и покачал головой.
– Вылитая мать! Однако, будь добра, веди себя потише. Ты всего лишь юная девушка и не имеешь права орать на меня. Твоя Ракольская сама ввязалась в борьбу, никто ее за руку не тянул. А на войне все средства хороши. Уверяю тебя, на месте твоей матери она бы поступила точно так же. Тут нет ничего личного. Обычный «черный пиар».
– Значит, все, что говорил калека, правда?
Макс вновь глянул по сторонам, затем посмотрел Насте в глаза и тихо сказал:
– Знаешь, как говорят? Ноу комментс. По-нашему – без комментариев.
Настя оцепенела.
– Это все алкоголь, – пробормотала она. – Это все из-за того, что она снова начала пить.
– Чепуха, – фыркнул Макс. – Твоя мать – великая женщина. Великий человек тем и отличается: он способен легко переступить через то, к чему обыкновенный даже подойти боится.
Зрачки Насти хищно сузились, точь-в-точь как у матери, когда та приходила в ярость.
– Это ты про себя говоришь? – процедила она, не разжимая зубов. – Это ты способен переступить?
Макс пожал плечами:
– Я всего лишь учусь. Но я хороший ученик. Поверь мне, девочка, твоя мама далеко пойдет. И когда она окажется на самом верху, я хочу быть рядом с ней. Понимаешь, о чем я? – И он весело подмигнул Насте.
– Кто-нибудь должен вас остановить, – сказала вдруг Настя.
– Что? – не расслышал Макс.
– Кто-нибудь должен вас остановить, – твердо повторила Настя.
Он улыбнулся, покачал головой:
– Не получится. Твоя мама – безжалостная акула с железными зубами. Ей нужно было только начать, решиться сожрать первую жертву и почувствовать вкус крови. Она это сделала. И не дай бог кому-нибудь встать у нее на пути.
Сейчас, сидя в машине и вспоминая эти слова, Настя поймала себя на том, что не испытывает к матери ничего, хотя бы отдаленно похожего на ненависть. Она чуть-чуть приоткрыла глаза и покосилась на мать. Та выглядела уставшей и постаревшей. Предвыборная гонка действительно здорово ее вымотала.
Из-за поворота вынырнул отель.
– Смотрится неплохо, – проговорила Татьяна Михайловна и отхлебнула из бутылочки. – Надеюсь, здешняя вода действительно целебная. Иначе мне придется похлопотать о закрытии этого белокаменного вертепа.
5
Блондинка, стройная и одетая по последней моде, удобно расположилась на заднем сиденье желтого такси. Она прекрасно держалась и была, что называется, шикарной девицей. Большие голубые глаза смотрели на окружающих тем откровенно оценивающим и полным смешливой неуязвимости взглядом, который прощается только красивым молодым женщинам.Звали блондинку Инна, однако сама она предпочитала называть себя Ева – таков был ее сценический псевдоним.
Мужчине, сидевшему рядом с Евой, было на вид лет двадцать пять. Рослый, мускулистый самец с красивым, немного капризным лицом и длинными светло-русыми волосами. Звали его Влад.
Из-за поворота показался белоснежный отель. Ева смотрела на него восхищенно.
– Он даже лучше, чем на рекламном проспекте, – восторженно проговорила она. – Он мне нравится!
– А мне нравишься ты, – сказал Влад и откинул со лба длинную белокурую прядь.
– Правда? – Ева улыбнулась. Кокетливо передернула плечами и уточнила: – А что именно тебе во мне нравится?
– Ну… – Влад насмешливо пожал плечами. – Мне нравится твоя кругленькая попка.
– А еще?
– Твоя талия, которую я могу обхватить ладонями.
– А еще?
– Твои стройные ножки, которые лучше всего смотрятся на моих плечах.
– Еще!
– Еще? – Влад засмеялся. – Какая ты ненасытная! Я люблю тебя всю!
– Правильно, Владик, – сказала Ева, и в голосе ее появились стальные нотки. – Отрабатывай свой хлеб.
– Ты о чем? – спросил Влад, все еще улыбаясь.
Ева чуть прищурила свои прекрасные васильковые глаза и дернула плечиком:
– Да так, ни о чем.
Улыбка покинула губы Влада, а в глазах промелькнула тревога. Что он такого сделал? Чем заслужил подобный тон? Влад покосился на Еву и попробовал осторожно прощупать ситуацию.
– Кажется, я не давал тебе повода для грубости, – обиженно произнес он. – Если тебе что-то не нравится в наших отношениях…
– То что? – прищурила небесно-голубые глаза Ева. – Ты уйдешь, хлопнув дверью? – Ева усмехнулась. – И куда? К своей дешевой шлюхе из ресторана «Колибри»?
Влад открыл рот. Затем судорожно сглотнул слюну и испуганно проговорил:
– Так ты знаешь?
– А ты думал, я слепая?
Влад овладел собой и перешел на доверительный тон.
– Ева, все не так, как ты думаешь. Между нами давно ничего нет.
– Ага. Значит, что-то было?
Влад опять растерялся. Глядя на его растерянное и из-за этого сильно поглупевшее лицо, Ева подумала о том, что мускулы у «суперсамцов» заменяют им мозги.
– Ладно, котик, не напрягайся, – смилостивилась она. – Все в порядке. Я на тебя не злюсь.
Влад несколько секунд испытующе вглядывался в ее лицо, затем виновато улыбнулся.
– Ева, ты знаешь: я люблю тебя больше жизни. Ты – мое небо и мое солнце.
– Знаю, знаю. А также луна, снег, ветер и моросящий дождик.
– Иногда, – обиженно произнес Влад, – ты похожа на грозовое облако.
– Правильно! Будешь вести себя плохо, я превращусь в бурю, которая поднимет тебя в воздух и вышвырнет на помойку жизни.
Влад нахмурился и отвернулся к окну. Отель, скрывшийся от взоров пару минут назад, снова появился из-за поворота. Влад смотрел на него и думал с угрюмой мстительностью: «Ничего. Когда-нибудь мы поменяемся ролями. Вот тогда и посмотрим, кто из нас туча, а кто «моросящий дождик».
Вот уже полгода Влад Белковский работал в группе подтанцовки у Евы. Нашла она его в стриптиз-клубе, где Влад честно зарабатывал себе на хлеб, демонстрируя толпе подвыпивших, оголтелых дам свои мускулистые прелести.
Приглашение в группу «подтанцовки» Влад воспринял как очередную ступень в своей пока еще не слишком блестящей, но, безусловно, перспективной карьере.
В первые недели знакомства он был твердо уверен, что Ева от него без ума и в дальнейшем он сможет вертеть ею как захочет. Однако Ева быстро все расставила по местам, и уже через месяц Влад понял, что играет совсем не ту роль, на которую рассчитывал. Из сильного, уверенного в себе самца он превратился в некое подобие содержанки, заискивающей, капризной и страдающей от недостатка внимания со стороны своей госпожи.
Роль эта была Владу не по душе, но он вынужден был ее играть. Отчасти потому, что не терял надежды со временем перевернуть ситуацию в свою пользу, отчасти оттого, что искренне привязался к Еве, которую за глаза называл «моя железная крошка».
Вдруг Ева засмеялась и взъерошила ему волосы.
– Не обижайся, – примирительно проговорила она. – Когда приедем, уложу тебя в постельку и ты сделаешь то, что лучше всего умеешь.
– Конечно, – усмехнулся Влад. – Разумеется. Ты видишь во мне только самца.
– Это точно, – согласилась Ева и, положив руку Владу на ширинку брюк, игриво добавила: – Тем более что иногда его очень трудно не заметить!
Она наклонилась к лицу Влада и нежно поцеловала его в губы.
6
Народу на перроне толклось относительно немного. Но легче от этого не становилось. В каждом встречном Виталию Евгеньевичу мерещилась скрытая угроза. Каждый взгляд прожигал насквозь и, казалось, смотрел ему в самую душу, и с ее дна, черного, как лесной омут, поднимались, подобно пузырькам болотного газа, страх и неуверенность.Виталий Евгеньевич Балога достал из кармана платок и вытер костлявый, потный лоб. Затем сжал под мышкой кейс и огляделся в поисках стоянки такси. В лице и во взгляде Балоги было что-то птичье – быстрое, тревожное, нервное, готовое вспорхнуть в любую секунду. Волосы у Виталия Евгеньевича были песочного цвета, а глаза – почти бесцветные.
В кармане у Балоги зазвонил телефон. Прежде чем нажать на кнопку связи, он с опаской посмотрел на дисплей и лишь после этого включил связь и поднес телефон к уху.
– Да, – буркнул он в трубку. – Да, уже на вокзале. Когда ты за мной приедешь?.. Нет, так не пойдет. Ты обещал забрать меня сегодня вечером… Успокоиться? Какое к черту спокойствие! Я чувствую, что по моим следам уже отправили «гончих»… Нет, это не мои фантазии, это интуиция… Хорошо. Но это крайний срок. Не подведи меня.
Балога убрал телефон в карман, крепче сжал кейс под мышкой и зашагал к стоянке такси, время от времени пугливо и быстро оглядываясь по сторонам.
Такси он нашел уже через пять минут. Шофер заломил заоблачную цену, но Виталий Евгеньевич не стал торговаться.
На предложение положить кейс в багажник Балога ответил категорическим отказом. При этом в выцветших глазах его мелькнуло странное выражение – смесь тревоги, подозрительности и страха.
«Какого черта ему понадобился мой кейс? – мучительно подумал Балога. – Может, взять другую машину?»
Но Виталий Евгеньевич тут же отмел от себя эту мысль как вздорную. Если быть таким подозрительным, то а) никаких нервов не хватит, б) никуда и не выберешься с вокзала. А вокзал, буквально напичканный подозрительными личностями, пугал Балогу куда больше, чем румяный таксист.
Все эти соображения промелькнули в голове Виталия Евгеньевича за какую-то долю секунды.
– Долго ехать? – осведомился он сипловатым, нервным голосом.
– Около часа, – ответил тот, усаживаясь за руль.
В водительское окошко всунулась мужская голова:
– До отеля «Медуза» не захватите?
Незнакомый мужской голос заставил Виталия Евгеньевича вздрогнуть.
– Нет-нет! – проговорил он и машинально прижал к груди кейс. – Мы уже уезжаем!
Таксист удивленно посмотрел на него в зеркальце заднего обзора.
– Приятель, так ведь мы как раз туда и едем. Почему бы не подбросить парня?
Осознав свою ошибку, Балога кисло улыбнулся.
– Пусть садится, – сказал он. – Нет проблем.
– Другой разговор, – улыбнулся таксист. – Эй, забирайся!
Дверца открылась, и долговязый, худощавый мужчина уселся на сиденье рядом с Балогой.
– Сколько возьмешь? – осведомился он у водителя.
– Договоримся, – весело ответил таксист и тронул машину с места.
* * *
Машина вывернула с вокзальной площади и резво покатила по городу.Балога нервно облизнул губы и взглянул на попутчика.
– Значит, вы тоже в «Медузу»?
– Угу, – ответил тот и сунул в рот сигарету.
– Отдыхать?
– Точно.
Блеклые, тревожные глазки Балоги пробуравили лицо попутчика. На вид тому было около тридцати пяти – тридцати семи лет. Долговяз и худощав. Короткая стрижка, гладко выбритые щеки. Одет в темно-синюю рубашку, темный шерстяной пиджак и потертые джинсы. На смуглом запястье мужчины поблескивали часы «Омега», которые Балога с ходу оценил не меньше чем в пятьсот баксов.
«Похож на менеджера среднего звена», – подумал Виталий Евгеньевич и немного расслабился.
Ближайшие двадцать минут они не разговаривали. Даже таксист попался молчаливый, что совершенно устраивало Балогу.
Когда выехали из города и машин на трассе осталось совсем немного, Виталий Евгеньевич окончательно успокоился. Откашлявшись, он решил первым завязать разговор.
– Говорят, в этих местах случаются обвалы, – сказал Балога. – Я слышал, в прошлом году завалило автобус с туристами.
– В позапрошлом, – не оборачиваясь, поправил шофер. – Слава богу, тогда никто не погиб, только машину чуток помяло. И было это в восьми километрах отсюда. Здесь порода крепче.
– Ясно. – Балога еще немного помолчал, затем повернулся к попутчику и сказал: – Меня зовут Виталий Евгеньевич. А вас?
– Егор Коренев, – представился попутчик. – Можно просто Егор.
– Очень приятно, – улыбнулся Балога. Он посмотрел в окно на проносящиеся мимо кипарисы и вздохнул. – Не выношу жару. Я, видите ли, сердечник. Поэтому езжу к морю только в несезон. А вас что погнало к морю осенью?
– Лето выдалось хлопотным, – ответил Коренев. – Не успел отдохнуть.
– Бывает, – кивнул Балога.
Балога посмотрел на руки Коренева и снова заволновался. Слишком уж сильными выглядели они, слишком мускулистой казалась загорелая шея попутчика, слишком твердым – взгляд его серых глаз.
«О нет, он совсем не менеджер», – тревожно подумал Балога, искоса посматривая на попутчика и еще крепче прижимая к груди кейс.
– Прошу прощения, – снова заговорил Виталий Евгеньевич. – А вы не бухгалтером работаете? Мне кажется, я видел вас на одной из конференций.
Долговязый усмехнулся и покачал головой:
– Нет, я не бухгалтер. Хотя деньги считать люблю.
Внезапно Балога все понял. Прямой взгляд, четкие движения, отменная выправка – его попутчик был из военных. Как пить дать.