Страница:
Некоторое время сыщик шагал по узкоколейке, которая петляла между стволов деревьев. По пути мужчине попался остов брошенного паровоза. Он был похож на закопченный самовар. Впрочем, гораздо больше этот отслуживший свой век паровозик напоминал скелет крупного зверя (размером он был с бегемота) с пустыми глазницами фар. Сквозь дыры в котле, как сквозь оголившиеся ребра, проросли березки.
Нет, не это он искал. Мужчина сошел с узкоколейки и вновь углубился в лес. Заблудиться он не боялся, так как имел карту местности. По левую его руку – невидимые отсюда – должны были тянуться болота. По правую же, верстах в пяти должна была проходить главная железнодорожная магистраль. Если верить карте, он шел теперь почти параллельно ей. А значит, рано или поздно должен был пересечь секретную дорогу, проложенную злоумышленниками к большой «чугунке». Если она, конечно, существовала. А в этом Эристов почти не сомневался.
И его расчет оказался верным. Через некоторое время сыщик вышел на просеку, по которой была проложена железнодорожная колея «нормальной» ширины. Похоже, тянули эту ветку (а точнее, «перешивали» имеющуюся узкоколейку на широкополоску) совсем недавно. На рельсах было немного ржавчины, а срезы древесных стволов еще не успели потемнеть. И работать тут должна была целая артель. А чтобы сохранить все втайне от местного населения, распускались страшные слухи. Такой метод действует безотказно и наверняка позволял организаторам диверсии не отвлекать людей от дела для охраны прилегающей территории.
Но одно дело деревенские жители, и совсем другое – железнодорожники. Их-то не так-то просто ввести в заблуждение. На перегоне пути, где случилась катастрофа, работает несколько путевых обходчиков. Скорее всего, среди них у террористов имелся сообщник.
Обнаружив интересующую его дорогу, полицейский стал скрытно продвигаться вдоль нее, то и дело увязая сапогами в болотистой почве. По пути ему попалась ценная улика: видимо, случайно оброненный кем-то из террористов носовой платок. Затем сыщик заметил четко отпечатавшиеся на мягкой почве следы от кованых сапог. Всего следов было семь, но принадлежали они одному человеку. Носками следы были обращены к рельсам и частично перекрывали друг друга. Некоторые были глубоко вдавлены. То есть человек приседал, топтался на месте. Можно было предположить, что в этом месте кто-то из экипажа тягача производил осмотр или мелкий ремонт своей машины или вагонов. Эристов внимательно осматривал следы, когда на глаза ему вдруг попался окурок. Он находился в прекрасном с точки зрения криминалистики состоянии, то есть еще не успел полностью отсыреть и сохранил следы зубов курившего его человека. Но главное, на смятой гильзе папиросы отчетливо читался фирменный штампик ялтинской табачной фабрики Левковича. Там же неподалеку, в Ливадии, была расположена крымская резиденция монаршей семьи! И туда же, в Ливадию, направлялся брат царя Владимир Александрович Романов. «Деньги к деньгам, а улики к уликам!» – чуть не урча от удовольствия, мысленно поздравил себя сыщик.
Он двинулся дальше. Найденная тайная дорога содержала в себе много интересного: например, было видно, что строителей мало беспокоило качество: путь был кривой, валкий, со стыками рельсов чуть ли не под тупым углом. Рельсы были брошены прямо на землю без всякой насыпи и полотна. Там, где сэкономить время не получалось, рельсы покоились на шпальных жердочках, а жердочки прямо на болотном или лесном мху. Работавшие здесь люди прокладывали одноразовую дорогу для одного-единственного рейса. И делали они это в большой спешке.
Впрочем, вскоре Эристов наткнулся на следы, свидетельствующие о том, что совсем недавно здесь все-таки жили люди. В длинном дощатом бараке он нашел жилую комнату с импровизированными лежанками, сооруженными из еловых лап и прочего подручного материала, самодельным столом и стульями. Имелась здесь кухня, которая одновременно служила временным обитателям городка и столовой. На улице возле барака была выкопана яма для отбросов, к которой тянулись многочисленные цепочки звериных следов.
Возле депо на веером расходящихся путях стояли несколько стареньких вагонов, среди которых были даже пассажирские, правда, весьма древнего вида: клепаные тележки, облезлые бока, выбитые стекла. Еще три вагона лежали опрокинутые набок. У них отсутствовали колесные тележки. И снова у Эристова возникло ощущение заброшенного кладбища. В полной тишине из одного разбитого окна в другое перелетали бабочки. Недалеко от себя мужчина заметил выскочившего из леса зайца. Похоже, лесная живность была привычна к следам погибшей цивилизации. В кабине маленького, поседевшего от старости паровоза свили гнезда птицы, а на нагретом солнцем остром, как у крейсера, носу снегоочистителя грелась крохотная ящерка.
Во внутреннем дворе мастерских на рельсах стояли два вагона, оборудованных «ширококолейными» колесными тележками. Почему-то террористы их не использовали. Возможно, приготовили про запас, на всякий случай.
Проходя через мастерские, Эристов вдруг увидел висящий на стене фотографический портрет Великого князя Владимира Александровича. Он был вырезан из какого-то журнала. Портрет весь был покрыт пулевыми отверстиями. Террористы тренировались в меткой стрельбе, используя изображение князя в качестве мишени!
Теперь жандарм знал точно, что враги государства ни за что не откажутся от намерения убить Великого князя. Вот и его лучший агент «Трой», работающий в самом логове заговорщиков, сообщал, что на совещании руководства партии принято решение временно отказаться от новых покушений на царя и полностью сосредоточиться на его брате. Сделано это было из тактических соображений, ибо охрана государя в последнее время настолько улучшилась, что подобраться к нему стало практически невозможно. А Великого князя, по мнению революционеров, достать было легче. Все члены семьи Романовых были давно приговорены социалистами-радикалами к смерти. И то, что они применили новый, необычный способ для покушения на избранную жертву, лишь подтверждало серьезность их намерений.
В связи с этим следовало немедленно обеспечить безопасность Его императорского высочества. Все силы Охранного отделения должны были теперь быть задействованы для этого. Как командир элитного подразделения охранки – особого «летучего отряда» Эристов, решил немедленно вызвать своих лучших агентов в Крым, куда теперь направлялся Великий князь.
Глава 1
Нет, не это он искал. Мужчина сошел с узкоколейки и вновь углубился в лес. Заблудиться он не боялся, так как имел карту местности. По левую его руку – невидимые отсюда – должны были тянуться болота. По правую же, верстах в пяти должна была проходить главная железнодорожная магистраль. Если верить карте, он шел теперь почти параллельно ей. А значит, рано или поздно должен был пересечь секретную дорогу, проложенную злоумышленниками к большой «чугунке». Если она, конечно, существовала. А в этом Эристов почти не сомневался.
И его расчет оказался верным. Через некоторое время сыщик вышел на просеку, по которой была проложена железнодорожная колея «нормальной» ширины. Похоже, тянули эту ветку (а точнее, «перешивали» имеющуюся узкоколейку на широкополоску) совсем недавно. На рельсах было немного ржавчины, а срезы древесных стволов еще не успели потемнеть. И работать тут должна была целая артель. А чтобы сохранить все втайне от местного населения, распускались страшные слухи. Такой метод действует безотказно и наверняка позволял организаторам диверсии не отвлекать людей от дела для охраны прилегающей территории.
Но одно дело деревенские жители, и совсем другое – железнодорожники. Их-то не так-то просто ввести в заблуждение. На перегоне пути, где случилась катастрофа, работает несколько путевых обходчиков. Скорее всего, среди них у террористов имелся сообщник.
* * *
Арнольд Михайлов всегда знал, что его враги – это очень умные, изворотливые и потому чрезвычайно опасные люди. Имея с ними дело, никогда нельзя было позволить себе опасного чувства успокоения, тем более превосходства над противником.Обнаружив интересующую его дорогу, полицейский стал скрытно продвигаться вдоль нее, то и дело увязая сапогами в болотистой почве. По пути ему попалась ценная улика: видимо, случайно оброненный кем-то из террористов носовой платок. Затем сыщик заметил четко отпечатавшиеся на мягкой почве следы от кованых сапог. Всего следов было семь, но принадлежали они одному человеку. Носками следы были обращены к рельсам и частично перекрывали друг друга. Некоторые были глубоко вдавлены. То есть человек приседал, топтался на месте. Можно было предположить, что в этом месте кто-то из экипажа тягача производил осмотр или мелкий ремонт своей машины или вагонов. Эристов внимательно осматривал следы, когда на глаза ему вдруг попался окурок. Он находился в прекрасном с точки зрения криминалистики состоянии, то есть еще не успел полностью отсыреть и сохранил следы зубов курившего его человека. Но главное, на смятой гильзе папиросы отчетливо читался фирменный штампик ялтинской табачной фабрики Левковича. Там же неподалеку, в Ливадии, была расположена крымская резиденция монаршей семьи! И туда же, в Ливадию, направлялся брат царя Владимир Александрович Романов. «Деньги к деньгам, а улики к уликам!» – чуть не урча от удовольствия, мысленно поздравил себя сыщик.
Он двинулся дальше. Найденная тайная дорога содержала в себе много интересного: например, было видно, что строителей мало беспокоило качество: путь был кривой, валкий, со стыками рельсов чуть ли не под тупым углом. Рельсы были брошены прямо на землю без всякой насыпи и полотна. Там, где сэкономить время не получалось, рельсы покоились на шпальных жердочках, а жердочки прямо на болотном или лесном мху. Работавшие здесь люди прокладывали одноразовую дорогу для одного-единственного рейса. И делали они это в большой спешке.
* * *
Впереди, в просветах между деревьями показались какие-то строения. Контрразведчик вынул револьвер, взвел курок и стал ступать особенно осторожно. Не выходя сразу на открытое пространство, он некоторое время наблюдал. Но ничто не нарушало мертвенного оцепенения заброшенного лесного поселка. Жизнь в нем остановилась с тех пор, как хозяина здешних промыслов посадили в долговую яму. «Тихо, как на кладбище», – подумал Эристов, глядя на картину полного запустения: окна небольшого вокзальчика были заколочены или зияли темными провалами; улицы между черными избами заросли травой и чертополохом. Постепенно окружающий лес поглощал оставленный своими обитателями городок. Так исчезали в джунглях великие столицы древности. Мрачным монументом, символизирующим бренность честолюбивых планов и надежд, возвышалась над поселком-призраком труба брошенного кирпичного заводика.Впрочем, вскоре Эристов наткнулся на следы, свидетельствующие о том, что совсем недавно здесь все-таки жили люди. В длинном дощатом бараке он нашел жилую комнату с импровизированными лежанками, сооруженными из еловых лап и прочего подручного материала, самодельным столом и стульями. Имелась здесь кухня, которая одновременно служила временным обитателям городка и столовой. На улице возле барака была выкопана яма для отбросов, к которой тянулись многочисленные цепочки звериных следов.
Возле депо на веером расходящихся путях стояли несколько стареньких вагонов, среди которых были даже пассажирские, правда, весьма древнего вида: клепаные тележки, облезлые бока, выбитые стекла. Еще три вагона лежали опрокинутые набок. У них отсутствовали колесные тележки. И снова у Эристова возникло ощущение заброшенного кладбища. В полной тишине из одного разбитого окна в другое перелетали бабочки. Недалеко от себя мужчина заметил выскочившего из леса зайца. Похоже, лесная живность была привычна к следам погибшей цивилизации. В кабине маленького, поседевшего от старости паровоза свили гнезда птицы, а на нагретом солнцем остром, как у крейсера, носу снегоочистителя грелась крохотная ящерка.
* * *
Еще больше интересного жандарма ожидало около и в самих мастерских. Именно здесь террористы меняли тележки с узкоколейных на ширококолейные. Возле мастерских штабелями лежали рельсы. Позднее Эристов выяснит, что достать их было несложно. Вдоль всей магистрали основного пути на случай срочного устранения неисправности через каждую версту лежали на специальных стеллажах запасные рельсы и пахучие шпалы, пропитанные от гниения креозотом. Их можно было украсть или купить у небольшого железнодорожного начальства. Все равно периодически все это имущество списывалось и заменялось на новое.Во внутреннем дворе мастерских на рельсах стояли два вагона, оборудованных «ширококолейными» колесными тележками. Почему-то террористы их не использовали. Возможно, приготовили про запас, на всякий случай.
Проходя через мастерские, Эристов вдруг увидел висящий на стене фотографический портрет Великого князя Владимира Александровича. Он был вырезан из какого-то журнала. Портрет весь был покрыт пулевыми отверстиями. Террористы тренировались в меткой стрельбе, используя изображение князя в качестве мишени!
Теперь жандарм знал точно, что враги государства ни за что не откажутся от намерения убить Великого князя. Вот и его лучший агент «Трой», работающий в самом логове заговорщиков, сообщал, что на совещании руководства партии принято решение временно отказаться от новых покушений на царя и полностью сосредоточиться на его брате. Сделано это было из тактических соображений, ибо охрана государя в последнее время настолько улучшилась, что подобраться к нему стало практически невозможно. А Великого князя, по мнению революционеров, достать было легче. Все члены семьи Романовых были давно приговорены социалистами-радикалами к смерти. И то, что они применили новый, необычный способ для покушения на избранную жертву, лишь подтверждало серьезность их намерений.
В связи с этим следовало немедленно обеспечить безопасность Его императорского высочества. Все силы Охранного отделения должны были теперь быть задействованы для этого. Как командир элитного подразделения охранки – особого «летучего отряда» Эристов, решил немедленно вызвать своих лучших агентов в Крым, куда теперь направлялся Великий князь.
Глава 1
Со стороны Финского залива наползали огромные серо-свинцовые тучи. Они закрыли уже половину неба. Временами начинал моросить мелкий дождь. Но одинокий прохожий с удовольствием вдыхал полной грудью промозглый питерский воздух. Он специально не стал брать пролетку, так как хотел прогуляться по великолепным набережным и бульварам города, который обожал с тех самых пор, как приехал сюда еще совсем мальчишкой поступать в военное училище. Потом служил в этом городе в лейб-гусарах. Да… с тех пор его жизнь изменилась кардинально. Фактически двенадцать лет назад он стал новым человеком, с другим именем и судьбой… Прежний гусарский поручик Серж Карпович официально был «расстрелян» по приговору военного суда. И в тот же день под серым питерским небом возник новоиспеченный жандармский офицер со странным для России именем Анри Вильмонт… Иногда ему самому казалось нереальной собственная история, достойная пера автора «Графа Монте-Кристо».
Это был невысокий, худощавый мужчина с волевым располагающим лицом. Хотя на нем был штатский костюм, но особенная выправка, походка, привычка держать правую руку возле самого бедра, словно придерживая на ходу саблю, позволяли безошибочно определить в нем кадрового офицера. На вид ему было немного за тридцать.
Всю первую часть дня офицер особого жандармского подразделения охранки[6] Анри Вильмонт просидел в «конторе», рисуя шаржи на двоих сослуживцев, с которыми делил маленький кабинет. Он занимался этим от скуки. После отъезда непосредственного командира их «летучего отряда» – Арнольда Эристова, жизнь в отделе словно остановилась. Дело, которое они с таким успехом начали раскручивать в начале февраля, поручили другим. А ведь именно они – «эристовцы» – выследили и взяли прибывшего из-за границы курьера, доставившего в город большую партию нелегальной литературы подрывного характера. И именно их командир – Арнольд Михайлович Эристов – сумел расколоть эмиссара действующей за границей крупной террористической организации. На протяжении многих дней этот великолепный психолог вел с арестованным курьером долгие беседы.
Эристов, как никто другой в их ведомстве, владел искусством вербовки агентов. К каждому человеку он подбирал свой ключ. Одного он мог склонить к сотрудничеству, используя такие низменные чувства собеседника, как страх, алчность, непомерное честолюбие, желание отомстить за что-то соратникам. Другого же можно было только переубедить, не прибегая к давлению. К счастью, курьер оказался не законченным преступником. Постепенно между ним и высокопоставленным жандармом установились доверительные отношения. Курьер сообщил Эристову адреса получателей запрещенной литературы. Таким образом, была раскрыта хорошо законспирированная сеть распространителей, благодаря которым газеты и прокламации с антигосударственными призывами появлялись в заводских цехах, студенческих аудиториях, в солдатских казармах и даже в модных творческих кафе Петербурга. Эта литература была не менее опасной, чем приготовленные для покушений пуды динамита, ибо, набравшись опасных мыслей, люди с неустойчивыми моральными принципами пополняли ряды подпольных организаций, становились активными боевиками и пропагандистами…
И вот когда главное было сделано и оставалось лишь провести задержания и обыски, Эристов срочно собрался ехать расследовать дело о покушении на Великого князя. Этим немедленно воспользовались падкие до чужих успехов конкуренты. Наверняка благодаря их стараниям где-то наверху было принято странное решение поручить завершение операции сотрудникам местного петербургского департамента охранки. Офицеры «летучего отряда» отнеслись к этому известию крайне болезненно. Такое случалось с ними уже не в первый раз. Казалось, что в высших сферах укрепились явные недоброжелатели чрезвычайно успешного маленького подразделения, с позволения которых у отряда регулярно и бесцеремонно крали победы. И только Арнольд Михайлович воспринял эту новость совершенно спокойно, даже с иронией (во всяком случае, внешне, ибо никто, кроме него самого, не ведал, что в это время творилось на самом деле в его душе).
– Рассматривайте это как комплимент, господа, – обратился он к подчиненным накануне своего отъезда. – Нас берегут, как гвардию на поле битвы, – чтобы бросить в бой в критический момент сражения. Сами знаете: как только в пределах империи или в странах, находящихся в сфере интересов России, случается крупная неприятность, нас первыми поднимают по тревоге. Но стоит уровню угрозы снизиться, как появляются наши товарищи по оружию, чтобы добить врага. И это правильно. Если мы станем доводить все дела до логического завершения, то неизбежно потонем в бумагах и потеряем свою мобильность и эффективность. Из «летучего отряда» мы превратимся в эскадрон бюрократов на закормленных тяжелых меринах.
Как бывший гусар, то есть офицер легкой рейдовой кавалерии, Вильмонт был отчасти согласен с шефом. Действительно, небольшое особое подразделение охранки, именуемое в официальных документах «Летучим отрядом полковника Игнатова», благодаря своей мобильности и высочайшему профессионализму его сотрудников, играло роль пожарной команды в борьбе с самыми опасными группами политических заговорщиков и активно действующими против России иностранными разведками. Их постоянно перебрасывали с места на место. Так, расследуя предыдущее крупное дело, Вильмонт почти три месяца провел в Нижнем Новгороде и еще месяц в Ярославле. А перед этим была длительная командировка на Балканы. Благодаря особой системе отбора и подготовки каждый служащий в отряде – жандармский офицер, чиновник-делопроизводитель или рядовой филер – стоил десятка своих коллег из других подразделений. Секретный отряд быстрого реагирования, хоть и базировался в столице, не был приписан к какому-то конкретному территориальному охранному отделению. Структурно входя в систему Министерства внутренних дел, по сути, отряд являлся контрразведывательным подразделением военного ведомства. В оперативном же смысле отряд напрямую подчинялся Директору Департамента полиции и министру внутренних дел, но фактическое командование им осуществлял штаб отдельного корпуса жандармов. Независимость от полиции давала жандармам особый статус.
По сути же, это была личная жандармская гвардия императора. Забота о безопасности Главы государства и членов его семьи была самой главной обязанностью подразделения. Именно поэтому, когда пришла новость об организованном покушении на брата царя, Арнольд Эристов немедленно оставил все дела и выехал на место происшествия.
Вильмонт лично участвовал и в аресте курьера. Поэтому он по праву гордился тем, что и его заслуга есть в достигнутом крупном успехе. Но стоило Эристову уехать, как коллеги из петербургского охранного управления сразу дали понять, что офицеры особого отряда им не союзники.
К сожалению, с момента организации охранных отделений между центральным руководством и начальниками губернских управлений, а также между боссами «охранки» и жандармами шла непрерывная «подковерная» борьба за руководство политическим сыском. Грызня друг с другом отвлекала жандармов и сотрудников охранки от борьбы за государственные интересы. По слухам, некоторые высокие чины охранки опускались до устранения конкурентов руками подконтрольных им групп террористов.
Штатские чиновники негласно объединялись против офицеров-жандармов, которых считали надменными чужаками, получающими жалованье по военному ведомству. К тому же не носившие погон сотрудники опасались сослуживцев-жандармов. По своему статусу жандармы находились над всеми. Со времен их появления в России за «голубыми мундирами» была закреплена функция выявлять любые виды измены среди государственных служащих.
В основе столь нездорового соперничества гнездилась обычная человеческая зависть к чужим успехам. Так, например, некоторые сотрудники даже столичного охранного отделения считали, что те, кто служит в особом жандармском отряде, ходят в любимчиках у высших чинов Министерства внутренних дел и регулярно получают награды от государя. Хотя уж питерцам-то грех было жаловаться на отсутствие к себе внимания со стороны высокого руководства! Ведь они сидели у высшего начальства под боком. И тем не менее…
Ну и конечно, независимость подчиненных жандармов не могла не раздражать руководство Департамента полиции.
В конечном же итоге столь запутанная межведомственная организация политического сыска в России порождала массу проблем и часто приводила к роковым провалам. Поэтому самые светлые головы давно призывали четко разграничить полномочия между различными подразделениями охранки и жандармами. Вот что писал в 1889 году журнал «Статский советник»: «Человеку, не сведущему в хитросплетениях ветвей древа отечественного политического сыска, непросто разобраться, в чем состоит различие между Охранным отделением и Отдельным корпусом жандармов. Формально первому надлежало заниматься розыском политических преступников, а второму – дознанием самых опасных дел, подпадающих под определение «государственное преступление». Но поскольку в секретных расследованиях розыск от дознания бывает неотделим, то оба ведомства делают одну и ту же работу: истребляют революционную язву всеми предусмотренными и непредусмотренными законом способами. И, к сожалению, порой мешают друг другу, как два полка из различных дивизий, поставленных по штабной ошибке на один участок фронта…»
Путаница усугублялась еще и тем, что руководящие чины Охранного отделения нередко числились по Жандармскому корпусу, а в жандармских управлениях служили в том числе статские чиновники, вышедшие из полицейского ведомства. Очевидно, в свое время кто-то из высших правителей империи, придерживающийся не слишком лестного мнения о людской природе, рассудил, что одного надзирающего и приглядывающего ока для беспокойной империи маловато. На деле же получилась банка с пауками. В отделениях и управлениях шла ожесточенная подковерная борьба, от которой выигрывали только внешние и внутренние враги империи.
Питерцы же были совсем другими (к счастью, не все). Они использовали любую возможность, чтобы в отсутствии командира летучего отряда, чей авторитет в профессиональной среде был очень высок, щелкнуть по носу его подчиненных. Сразу после отъезда Арнольда Михайловича арестованного эмиссара террористов, которого он сумел убедить дать показания, зачем-то заковали в кандалы. Столь жестокую меру в отношении сотрудничающего со следствием заключенного невозможно было чем-то оправдать. Говорят, страшно разочарованный арестант поцеловал тюремное железо и заявил, что заслужил его своим предательством.
Вильмонт посчитал, что таким образом задета честь подразделения, в котором служит и его личная честь. Оставить это просто так он не мог. Не послушавшись советов товарищей – не лезть в это дело до возвращения командира, – капитан послал докладную записку начальнику Петербургской охранки генералу Мясоедову. В ней он, ссылаясь на недавние успешные примеры использования перевербованных революционеров, попытался убедить генерала, что нельзя озлоблять человека, который искренне встал на путь раскаяния. Вскоре Вильмонт узнал о реакции на свое послание. Ему рассказали, что, прочитав докладную, высокий чин пришел в ярость: «Еще не хватало, чтобы капитаны учили генералов!» Мясоедов приказал вызвать наглеца к себе в управление.
Вильмонт шел на эту встречу, прекрасно осознавая, что в отсутствие командира генерал Мясоедов легко может «сожрать» его. Однако сам Эристов всегда учил их не бояться принимать самостоятельные рискованные решения без оглядки на начальство. «Офицер, страшащийся ответственности, – не раз говорил подчиненным Арнольд Михайлович, – то же самое, что паралитик, не способный даже по малой нужде сходить без посторонней помощи. Но если тяжелонедужному простителен его позор, то разведчику – нет!»
– Да как вы посмели через голову своего начальства обращаться ко мне! Вы офицер или истеричная мамзель? И вообще, что это за странное у вас имя. Вы что, француз или англичанин?
Вильмонт почувствовал, что краснеет. Его охватил гнев. Стараясь справиться с волнением, он задал встречный вопрос генералу:
– Разве Вашему превосходительству не известен циркуляр за номером четыре тысячи восемьсот тридцать пять за подписью министра внутренних дел, запрещающий должностным лицам любого ранга задавать офицерам моего отряда вопросы, касающиеся оперативных псевдонимов и прочих личных данных?
Генерал смутился и вынужден был признать, что ему знакома утвержденная министром инструкция, о которой идет речь. Тон его речи сразу стал не таким вызывающе-оскорбительным:
– И все же вы обязаны были соблюдать субординацию. Обратились бы вначале к кому-нибудь из моих заместителей, коль своего шефа дождаться не могли. Вы должны понимать, что пока ваш начальник в отъезде, вы должны о каждом своем действии докладывать полковнику Стасевичу. Он теперь ваш прямой начальник.
– Извините, Ваше превосходительство, – не согласился капитан, – но офицеры моего отряда имеют право не давать никому отчета о своей работе, кроме своего непосредственного начальства.
Вильмонт на секунду запнулся, но все же продолжил:
– А что касается вызвавшей ваш гнев докладной записки, то я никогда бы не позволил себе давать предписаний Вашему превосходительству. Я только просил вас придерживаться норм права и руководствоваться в интересах дела старинным медицинским принципом Noli nocere! («Не навреди!»). Правда, я читал, что вплоть до семнадцатого века хирургия была делом не врачей, а цирюльников. Невежественные и грубые ремесленники применяли к пациентам методы лечения, больше походившие на пытки. Если мы тоже уподобимся таким коновалам и станем наказывать перебежчиков, то скоро у нас не останется верных помощников в среде революционеров. А без них мы будем бессильны противостоять нынешнему валу террора. Поэтому я еще раз прошу вас отменить ошибочный приказ в отношении арестованного.
Это был невысокий, худощавый мужчина с волевым располагающим лицом. Хотя на нем был штатский костюм, но особенная выправка, походка, привычка держать правую руку возле самого бедра, словно придерживая на ходу саблю, позволяли безошибочно определить в нем кадрового офицера. На вид ему было немного за тридцать.
Всю первую часть дня офицер особого жандармского подразделения охранки[6] Анри Вильмонт просидел в «конторе», рисуя шаржи на двоих сослуживцев, с которыми делил маленький кабинет. Он занимался этим от скуки. После отъезда непосредственного командира их «летучего отряда» – Арнольда Эристова, жизнь в отделе словно остановилась. Дело, которое они с таким успехом начали раскручивать в начале февраля, поручили другим. А ведь именно они – «эристовцы» – выследили и взяли прибывшего из-за границы курьера, доставившего в город большую партию нелегальной литературы подрывного характера. И именно их командир – Арнольд Михайлович Эристов – сумел расколоть эмиссара действующей за границей крупной террористической организации. На протяжении многих дней этот великолепный психолог вел с арестованным курьером долгие беседы.
Эристов, как никто другой в их ведомстве, владел искусством вербовки агентов. К каждому человеку он подбирал свой ключ. Одного он мог склонить к сотрудничеству, используя такие низменные чувства собеседника, как страх, алчность, непомерное честолюбие, желание отомстить за что-то соратникам. Другого же можно было только переубедить, не прибегая к давлению. К счастью, курьер оказался не законченным преступником. Постепенно между ним и высокопоставленным жандармом установились доверительные отношения. Курьер сообщил Эристову адреса получателей запрещенной литературы. Таким образом, была раскрыта хорошо законспирированная сеть распространителей, благодаря которым газеты и прокламации с антигосударственными призывами появлялись в заводских цехах, студенческих аудиториях, в солдатских казармах и даже в модных творческих кафе Петербурга. Эта литература была не менее опасной, чем приготовленные для покушений пуды динамита, ибо, набравшись опасных мыслей, люди с неустойчивыми моральными принципами пополняли ряды подпольных организаций, становились активными боевиками и пропагандистами…
И вот когда главное было сделано и оставалось лишь провести задержания и обыски, Эристов срочно собрался ехать расследовать дело о покушении на Великого князя. Этим немедленно воспользовались падкие до чужих успехов конкуренты. Наверняка благодаря их стараниям где-то наверху было принято странное решение поручить завершение операции сотрудникам местного петербургского департамента охранки. Офицеры «летучего отряда» отнеслись к этому известию крайне болезненно. Такое случалось с ними уже не в первый раз. Казалось, что в высших сферах укрепились явные недоброжелатели чрезвычайно успешного маленького подразделения, с позволения которых у отряда регулярно и бесцеремонно крали победы. И только Арнольд Михайлович воспринял эту новость совершенно спокойно, даже с иронией (во всяком случае, внешне, ибо никто, кроме него самого, не ведал, что в это время творилось на самом деле в его душе).
– Рассматривайте это как комплимент, господа, – обратился он к подчиненным накануне своего отъезда. – Нас берегут, как гвардию на поле битвы, – чтобы бросить в бой в критический момент сражения. Сами знаете: как только в пределах империи или в странах, находящихся в сфере интересов России, случается крупная неприятность, нас первыми поднимают по тревоге. Но стоит уровню угрозы снизиться, как появляются наши товарищи по оружию, чтобы добить врага. И это правильно. Если мы станем доводить все дела до логического завершения, то неизбежно потонем в бумагах и потеряем свою мобильность и эффективность. Из «летучего отряда» мы превратимся в эскадрон бюрократов на закормленных тяжелых меринах.
Как бывший гусар, то есть офицер легкой рейдовой кавалерии, Вильмонт был отчасти согласен с шефом. Действительно, небольшое особое подразделение охранки, именуемое в официальных документах «Летучим отрядом полковника Игнатова», благодаря своей мобильности и высочайшему профессионализму его сотрудников, играло роль пожарной команды в борьбе с самыми опасными группами политических заговорщиков и активно действующими против России иностранными разведками. Их постоянно перебрасывали с места на место. Так, расследуя предыдущее крупное дело, Вильмонт почти три месяца провел в Нижнем Новгороде и еще месяц в Ярославле. А перед этим была длительная командировка на Балканы. Благодаря особой системе отбора и подготовки каждый служащий в отряде – жандармский офицер, чиновник-делопроизводитель или рядовой филер – стоил десятка своих коллег из других подразделений. Секретный отряд быстрого реагирования, хоть и базировался в столице, не был приписан к какому-то конкретному территориальному охранному отделению. Структурно входя в систему Министерства внутренних дел, по сути, отряд являлся контрразведывательным подразделением военного ведомства. В оперативном же смысле отряд напрямую подчинялся Директору Департамента полиции и министру внутренних дел, но фактическое командование им осуществлял штаб отдельного корпуса жандармов. Независимость от полиции давала жандармам особый статус.
По сути же, это была личная жандармская гвардия императора. Забота о безопасности Главы государства и членов его семьи была самой главной обязанностью подразделения. Именно поэтому, когда пришла новость об организованном покушении на брата царя, Арнольд Эристов немедленно оставил все дела и выехал на место происшествия.
* * *
Конечно, Анри Вильмонту не могло не льстить, что отряду, в котором он имеет честь служить, доверяют решать самые сложные задачи общегосударственного значения. Но с другой стороны, все-таки было немного обидно, что их постоянно самым беспардонным образом обкрадывают. Особенно в этом преуспевали свои же – питерцы, с которыми Анри часто сталкивался в коридорах и обедал за одним столом в служебном буфете, если только не находился в командировке! И вот сотрудникам питерского управления передали дело арестованного «эристовцами» курьера. А ведь задержанию революционного контрабандиста с несколькими чемоданами нелегальной литературы предшествовала поистине титаническая работа. Больше месяца Анри вечерами допоздна задерживался на службе, изучая доклады филеров и заграничных резидентов. Он прочел тысячи копий перлюстрированных писем, ища хоть малейшую зацепку. И даже уезжая домой, всегда брал с собой толстую пачку перевязанных бечевкой папок.Вильмонт лично участвовал и в аресте курьера. Поэтому он по праву гордился тем, что и его заслуга есть в достигнутом крупном успехе. Но стоило Эристову уехать, как коллеги из петербургского охранного управления сразу дали понять, что офицеры особого отряда им не союзники.
К сожалению, с момента организации охранных отделений между центральным руководством и начальниками губернских управлений, а также между боссами «охранки» и жандармами шла непрерывная «подковерная» борьба за руководство политическим сыском. Грызня друг с другом отвлекала жандармов и сотрудников охранки от борьбы за государственные интересы. По слухам, некоторые высокие чины охранки опускались до устранения конкурентов руками подконтрольных им групп террористов.
* * *
Анри всегда поражала эта схватка честолюбий между различными департаментами и подразделениями, словно они сражались не в одном строю против общего врага, а торговали одинаковыми товарами на одной улочке. Иногда у него даже складывалось впечатление, что в родном ведомстве все враждуют со всеми: питерцы не терпели коллег-нижегородцев или варшавцев. А те в свою очередь недолюбливали столичных за непомерный снобизм.Штатские чиновники негласно объединялись против офицеров-жандармов, которых считали надменными чужаками, получающими жалованье по военному ведомству. К тому же не носившие погон сотрудники опасались сослуживцев-жандармов. По своему статусу жандармы находились над всеми. Со времен их появления в России за «голубыми мундирами» была закреплена функция выявлять любые виды измены среди государственных служащих.
* * *
Бывшие городские полицейские считали себя «кастой отверженных». Выслужившиеся из простых полицейских – околоточных надзирателей и участковых приставов – в привилегированное сословие чиновников политического сыска, они «дружили» против всех, чтобы не так страдать от собственной ущербности рядом с офицерами-дворянами и выпускниками университетов.В основе столь нездорового соперничества гнездилась обычная человеческая зависть к чужим успехам. Так, например, некоторые сотрудники даже столичного охранного отделения считали, что те, кто служит в особом жандармском отряде, ходят в любимчиках у высших чинов Министерства внутренних дел и регулярно получают награды от государя. Хотя уж питерцам-то грех было жаловаться на отсутствие к себе внимания со стороны высокого руководства! Ведь они сидели у высшего начальства под боком. И тем не менее…
Ну и конечно, независимость подчиненных жандармов не могла не раздражать руководство Департамента полиции.
В конечном же итоге столь запутанная межведомственная организация политического сыска в России порождала массу проблем и часто приводила к роковым провалам. Поэтому самые светлые головы давно призывали четко разграничить полномочия между различными подразделениями охранки и жандармами. Вот что писал в 1889 году журнал «Статский советник»: «Человеку, не сведущему в хитросплетениях ветвей древа отечественного политического сыска, непросто разобраться, в чем состоит различие между Охранным отделением и Отдельным корпусом жандармов. Формально первому надлежало заниматься розыском политических преступников, а второму – дознанием самых опасных дел, подпадающих под определение «государственное преступление». Но поскольку в секретных расследованиях розыск от дознания бывает неотделим, то оба ведомства делают одну и ту же работу: истребляют революционную язву всеми предусмотренными и непредусмотренными законом способами. И, к сожалению, порой мешают друг другу, как два полка из различных дивизий, поставленных по штабной ошибке на один участок фронта…»
Путаница усугублялась еще и тем, что руководящие чины Охранного отделения нередко числились по Жандармскому корпусу, а в жандармских управлениях служили в том числе статские чиновники, вышедшие из полицейского ведомства. Очевидно, в свое время кто-то из высших правителей империи, придерживающийся не слишком лестного мнения о людской природе, рассудил, что одного надзирающего и приглядывающего ока для беспокойной империи маловато. На деле же получилась банка с пауками. В отделениях и управлениях шла ожесточенная подковерная борьба, от которой выигрывали только внешние и внутренние враги империи.
* * *
Впрочем, справедливости ради стоит отметить, что не везде процветала столь удручающая межведомственная грызня. Островком разума в океане хаоса выглядело Московское отделение Департамента полиции. Москвичи всегда охотно делились информацией с приезжими коллегами, невзирая на цвет и покрой их форменного сюртука. А все потому, что работа у них была поставлена на очень хорошем уровне. В своей розыскной деятельности коллеги из Первопрестольной часто выходили за пределы своей губернии и даже имели неофициальную репутацию общероссийского центра политического розыска.Питерцы же были совсем другими (к счастью, не все). Они использовали любую возможность, чтобы в отсутствии командира летучего отряда, чей авторитет в профессиональной среде был очень высок, щелкнуть по носу его подчиненных. Сразу после отъезда Арнольда Михайловича арестованного эмиссара террористов, которого он сумел убедить дать показания, зачем-то заковали в кандалы. Столь жестокую меру в отношении сотрудничающего со следствием заключенного невозможно было чем-то оправдать. Говорят, страшно разочарованный арестант поцеловал тюремное железо и заявил, что заслужил его своим предательством.
Вильмонт посчитал, что таким образом задета честь подразделения, в котором служит и его личная честь. Оставить это просто так он не мог. Не послушавшись советов товарищей – не лезть в это дело до возвращения командира, – капитан послал докладную записку начальнику Петербургской охранки генералу Мясоедову. В ней он, ссылаясь на недавние успешные примеры использования перевербованных революционеров, попытался убедить генерала, что нельзя озлоблять человека, который искренне встал на путь раскаяния. Вскоре Вильмонт узнал о реакции на свое послание. Ему рассказали, что, прочитав докладную, высокий чин пришел в ярость: «Еще не хватало, чтобы капитаны учили генералов!» Мясоедов приказал вызвать наглеца к себе в управление.
Вильмонт шел на эту встречу, прекрасно осознавая, что в отсутствие командира генерал Мясоедов легко может «сожрать» его. Однако сам Эристов всегда учил их не бояться принимать самостоятельные рискованные решения без оглядки на начальство. «Офицер, страшащийся ответственности, – не раз говорил подчиненным Арнольд Михайлович, – то же самое, что паралитик, не способный даже по малой нужде сходить без посторонней помощи. Но если тяжелонедужному простителен его позор, то разведчику – нет!»
* * *
Генерал встретил Вильмонта в парадном мундире с широкой орденской лентой через плечо, сидя за громадным столом, окруженный штаб-офицерами своего управления. Стоило капитану войти в кабинет, как генерал, держа в руках его докладную записку, начал гневно кричать на Вильмонта:– Да как вы посмели через голову своего начальства обращаться ко мне! Вы офицер или истеричная мамзель? И вообще, что это за странное у вас имя. Вы что, француз или англичанин?
Вильмонт почувствовал, что краснеет. Его охватил гнев. Стараясь справиться с волнением, он задал встречный вопрос генералу:
– Разве Вашему превосходительству не известен циркуляр за номером четыре тысячи восемьсот тридцать пять за подписью министра внутренних дел, запрещающий должностным лицам любого ранга задавать офицерам моего отряда вопросы, касающиеся оперативных псевдонимов и прочих личных данных?
Генерал смутился и вынужден был признать, что ему знакома утвержденная министром инструкция, о которой идет речь. Тон его речи сразу стал не таким вызывающе-оскорбительным:
– И все же вы обязаны были соблюдать субординацию. Обратились бы вначале к кому-нибудь из моих заместителей, коль своего шефа дождаться не могли. Вы должны понимать, что пока ваш начальник в отъезде, вы должны о каждом своем действии докладывать полковнику Стасевичу. Он теперь ваш прямой начальник.
– Извините, Ваше превосходительство, – не согласился капитан, – но офицеры моего отряда имеют право не давать никому отчета о своей работе, кроме своего непосредственного начальства.
Вильмонт на секунду запнулся, но все же продолжил:
– А что касается вызвавшей ваш гнев докладной записки, то я никогда бы не позволил себе давать предписаний Вашему превосходительству. Я только просил вас придерживаться норм права и руководствоваться в интересах дела старинным медицинским принципом Noli nocere! («Не навреди!»). Правда, я читал, что вплоть до семнадцатого века хирургия была делом не врачей, а цирюльников. Невежественные и грубые ремесленники применяли к пациентам методы лечения, больше походившие на пытки. Если мы тоже уподобимся таким коновалам и станем наказывать перебежчиков, то скоро у нас не останется верных помощников в среде революционеров. А без них мы будем бессильны противостоять нынешнему валу террора. Поэтому я еще раз прошу вас отменить ошибочный приказ в отношении арестованного.